Станция Ривербэнк, Ист-сити, Июль 1901 года.
— Видели, мисс? На выходные в город приедет цирк из Сины и будут огненные фейерверки! — господин Йохан с заговорщицкой улыбкой протянул листок с афишей девочке, стоявшей у прилавка со всевозможными булочками, пирожными и свежим хлебом. Лиза прочитала: «Фантастические огненные картины и фейерверки господина Вейджа». Вечером в булочной было не протолкнуться, все оставляли заказы на утро, но господин Йохан был рад поболтать с дочерью местного чудака. Он немного жалел девочку, и однажды показал ей как подкармливать хлебную закваску и месить тугое тесто для сдобы. — Мастеру Хоукаю как обычно? Лиза кивнула, продолжая изучать яркий листок с нарисованными огненными шарами. Она никогда не была в цирке. Правда, в прошлом году на деревенской ярмарке, где Белли получили первый приз за самую большую дыню, она видела, как перед выступлением карточного фокусника в небо запускали шутихи, но это же не считается? — Как будто нам не хватает огня, — недовольно заворчала миссис Прайс, вдова бывшего бургомистра. — Целыми днями палят на поле за рощей Уорренов, оглохнуть можно. — А вы слышали? О’Райли теперь поставляют свою свинину только в армию! — Возмутительно! И где мы теперь должны брать мясо, чтобы сделать ветчину на зиму? — Ужасно. — Будет война… — Эти ишвариты… — Гарнизон стоит прямо на поле Уорренов, так близко к городу… — Голубушка моя, учения армии… Лиза вполуха слушала разговор местных кумушек с добрым пекарем. Афиша, которую господин Йохан заботливо положил в пакет с покупками, владела всеми мыслями. В следующем году Лизе исполнялось тринадцать, но она ни разу не была в цирке. Разве это справедливо? Расплатившись за хлеб и попрощавшись с пекарем, девочка вышла на улицу и зашагала к дому. Она вернулась из школы два дня назад. Господин Мустанг встретил её на станции. Как всегда, Лиза первая заметила черноволосую голову. В этот раз он сидел, склонившись над книгой, и был необычайно задумчив. Он сильно вырос, теперь едва ли получится дотянуться затылком даже до его плеча. — О, Лиза! Привет, — сказал он, захлопнув книгу. — Учитель думал, поезда отменят из-за беспорядков. Как добралась? — Спасибо, хорошо, — она замолчала, царапая ногтем латунные заклёпки чемодана. Два последних часа ей пришлось репетировать улыбку в отражение окна качающегося вагона, но сейчас Лиза не могла даже взглянуть в глаза, ярко горевшие на повзрослевшем лице. И опять она не решилась вслух произнести его имя. Лиза вздохнула и отвернулась к часам на башне ратуши. Голуби хлопали крыльями и расхаживали по карнизу. Рой Мустанг ничего не ответил. Он встал, слегка нахмурившись, и вручил девочке книгу, пестрящую множеством закладок, а потом подхватил старый чемодан и отправился пешком к дому, насвистывая под нос что-то веселое. Лиза шла самым быстрым шагом, на который была способна, но всё равно еле поспевала за ним. Что-то изменилось, с тревогой почувствовала она. Лиза смотрела себе под ноги и, не зная зачем, считала расколовшиеся камни брусчатки. Она впервые остро осознала, что он старше и, вероятно, считает девочку кем-то вроде навязанной младшей сестры. От этой мысли больно сжалось сердце. — Смотри куда прёшь! Жить надоело?! Машина с шофёром, красным от ярости и солнца, промчалась мимо. Клаксон продолжал истошно гудеть. Лиза вернулась в настоящее, в последний момент отпрянув от военного грузовика. Поток сухого и горячего воздуха поднял клубы дорожной пыли, подхватив подол платья и увлекая развязавшуюся ленту на шляпе. Девочка вцепилась в соломенные поля и шляпа осталась на голове. Она стояла на самом пекле. В траве гудели кузнечики. Невысыхаемая лужа высохла и стрекозы обиженно летали над засохшими гребнями грязи. Лиза осторожно перешла дорогу, прижимая к груди пакет из булочной. Внутри была афиша. Цирк и фейерверки… В доме отца всё осталось по-прежнему: сумрак и тишина. От шагов жалобно скрипели рассохшиеся половицы. В библиотеке пахло старыми книгами и пылью. Часы под лестницей отставали на шесть минут. Отец с каждым годом всё сильнее напоминал призрака из страшных историй, которые рассказывали в школе после отбоя. Он редко спускался вниз и почти ничего не ел. Она бы не поручилась за то, что он жив, но была пока не уверена, что он полностью умер. Лиза хотела сделать себе горячий шоколад с печеньем, но, прислушавшись к тишине дома, вздохнула и вернула банку какао в кухонный шкафчик. Эта магия больше не работала. Из-за него. Она положила голову на стол и шляпа съехала с затылка на лоб, огородив её от мира. По скатерти ползла божья коровка. Она залезла на подставленный палец, раскрыла крылья и вылетела в окно. Ветра не было, настал полный штиль. Лиза вскочила, придвинула стул, встала на цыпочки, разыскивая что-то наощупь на самой верхней полке. Она бережно достала коробку от конфет и спрятала её за спиной. Ученика алхимика дома не было — этим летом он часто пропадал в баре мадам Крис, особенно по выходным, когда там было полно посетителей и всегда требовались лишние руки. Лиза остановилась у дверей в библиотеку. С тех пор как у отца появился единственный ученик, это место перестало выглядеть кладбищем мёртвых книг. Помедлив немного, она зашла внутрь. Лиза придвинула к столу огромное кресло, забралась с ногами в пыльный бархат и открыла свою коробку. Часы в холле пробили шесть. Когда снова стало тихо, она достала книгу — потрёпанный томик романтической саги, особенно популярной у воспитанниц школы-пансиона мадам де Виллет. Там, собственно, она и заполучила книгу, выменяв на все карманные деньги, скопленные за полгода. — Он изменился, — сказала Лиза вслух, задумчиво обводя буквы на измятой обложке. Это правда — он всё быстрее менялся, взрослел, а она безнадежно отставала. Лиза тихонько вздохнула и потянулась в карман за смятым листком афиши. «Фантастические огненные картины и фейерверки господина Вейджа». Лиза закрыла глаза, представляя себя на цирковом представлении. Она могла бы примерить сумочку и шляпку, элегантную шляпку с лентой и атласными розами, как у девушки в модном каталоге. Лиза видела парочку таких журналов, пока ждала дантиста, ощупывая больной зуб языком. И там было платье, розовое платье достойное витрины самого дорогого магазина в Централе. Она никогда не наряжалась, чтобы прогуляться вечером среди бумажных фонарей и фургонов луна-парка. Может, там будет чёртово колесо и карусели с деревянными лошадками? Тир с плюшевыми медвежатами и аттракцион с бесконечными зеркалами? И было бы здорово съесть сладкую вату или земляничное мороженое после представления; дождаться темноты, когда фейерверки начнут взмывать в небо, расцветая огненными гроздьями… Веки тяжелели, листок с афишей слетел с коленей и приземлился на ковёр. Правая рука Лизы свесилась с подлокотника, а другая подпирала щёку, утопая в мягкой обивке кресла. Она окончательно провалилась в сон. Когда она проснулась, стояла уже глубокая ночь. Книга больно врезалась в щеку. Ноги затекли. Лиза медленно слезла с кресла и с удивлением поняла, что кто-то накрыл её пледом и оставил зажжённую лампу на столе. Может быть, в библиотеку заходил отец. Она взяла лампу, собираясь к себе. За окном пронеслась глаза и лужицы блестели на половицах. Кухонное окно было закрыто, а её шляпа лежала на столе с завязанной лентой. Ужин отца оказался нетронут, а чай в кружке — отвратительно остывшим и горьким. Лиза жадно выпила всё до капли и пошла наверх. В доме ничего не менялось: часы отмеряли время, в окна рвался ветер и носился на чердаке. Ветки старых вишен сиротливо царапали по стенам и просились внутрь. Дом умирал и никто не вернёт в него жизнь, даже маленькая девочка, шесть лет назад поклявшаяся не плакать. В коридоре второго этажа Лиза остановилась у комнаты господина Мустанга. Здесь тишина показалась просто звенящей. Лиза подумала, что это она, а не её отец — настоящий призрак этого дома, никому не нужный и всеми забытый. Она крепко зажмурила глаза, чтобы влага перестала щипать и проситься наружу. Потом, тяжело вздохнув, залезла в постель. Фитиль лампы вспыхнул на прощание и догорел. Комната погрузилась в темноту. Проснувшись на следующее утро, Лиза с ужасом вспомнила, что забыла книгу в библиотеке. Она не хотела, чтобы её там увидел отец, или того хуже — ученик алхимика. Лиза прямо в пижаме бегом спустилась вниз. Открыв двери библиотеки, она остановилась как вкопанная на пороге. На её вчерашнем месте сидел Рой Мустанг в белой рубашке с закатанными рукавами. Он выглядел сосредоточенным и что-то быстро записывал в разлинованную тетрадь, а потом сверялся с толстой книгой, раскрытой на столе. Его голову задевала полоска утреннего солнечного света, которая дрожала вместе с портьерой на приоткрытом окне. Вокруг в хаосе валялись приборы для черчения и карандашная точилка. Лиза поискала глазами — и увидела отложенный в сторону томик романа. Обложка без обиняков сообщала о легкомысленном содержании книги. Рядом виднелся аккуратно расправленный листок афиши. Заметив дочь учителя, Рой улыбнулся. — С добром утром! — Доброе утро, господин М… — Рой, — мягко перебил он и усмехнулся краешком губ. — Тоже решила позаниматься в библиотеке с утра пораньше? Лиза не понимала, что её дразнят, отчаянно пытаясь найти любой повод, чтобы забрать проклятую книгу и сбежать в свою комнату. — Я думала, вы у мадам Крис… — Она запнулась и опустила голову. Ей необъяснимо трудно было произнести его имя. — Рой, — закончил он за неё и взмахнул карандашом как школьный учитель указкой, — это моё имя, Лиза. Оно довольно простое. Если бы она отважилась взглянуть в его глаза, то увидела бы, что они весело смеются. Но Лиза уставилась на цветочный орнамент ковра, переминаясь с ноги на ногу. Её щёки мучительно пылали. — Удивительно, что теперь читают современные школьницы, — сказал Рой, вертя в руках книгу. Он нарочно разглядывал книгу со всех сторон и едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Продолжая наслаждаться производимым эффектом, Рой открыл страницу наугад и приготовился прочесть вслух. Это было слишком! Не выдержав, Лиза подбежала к креслу и отчаянно попыталась выхватить книгу. Он уворачивался, не больно щипался, отпихивая девчонку от себя, и наконец-то рассмеялся в голос. Лиза тоже смеялась так сильно, что на глазах выступили слёзы. — Что здесь происходит? На пороге стоял учитель Хоукай с непроницаемым лицом. Его ученик моментально выпрямился. Лиза почувствовала, как напряглись мышцы под тщательно выглаженной рубашкой Роя Мустанга. Он смотрел прямо в красные, воспалённые глаза её отца и это было что-то вроде поединка. Она отпустила его плечо, лишившись опоры. Лиза всегда хотела, чтобы он побеждал. В мире её фантазий он всегда побеждал, он был почти волшебником, в отличие от Бертольда Хоукая. Сердце ушло в пятки и затрепыхалось, как голубь в силке. Она испугалась, что отец сможет прочитать её мысли и стала разглядывать зелёную суконную поверхность письменного стола, сколы и давние царапины на красном дереве. — Ничего, сэр, — сказал господин Мустанг слишком громко и близко от её лица. Бертольд Хоукай молча переводил взгляд с ученика на побледневшую дочь и обратно. Лиза отошла за кресло. — Чем ты занят, Рой? — наконец спросил он. — Aurea ratio. Учитель снова замолчал, вперив взгляд куда-то сквозь детей. А потом развернулся. — Я знал, он совсем не готов… Всё бесполезно… — пробормотал он, выходя из библиотеки. Рой нахмурился. Он подбросил карандаш, поймал и сжал его, почти сломав, а потом принялся яростно чертить в тетради, размахивая транспортиром и циркулем. Прошло несколько долгих минут, пока он не заметил, что Лиза всё ещё стоит за его плечом с белым как мел лицом. — Не обращай внимание, это из-за меня. Лиза согласно кивнула и молча пошла к выходу. Рой окликнул её в дверях. — Эй! Она обернулась и поймала книгу. — Не бери в голову. Девочка снова кивнула и бесшумно затворила за собой двери библиотеки.***
До города было ровно четырнадцать станций. Если ехать на пригородном поезде, выходило около часа. Ещё был курьерский экспресс — он связывал Ист-сити с Централом и добирался до городского вокзала чуть быстрее: за сорок две минуты. Лиза больше любила пригородный поезд с деревянными скамейками третьего класса, с запахом съестных припасов в плетёных корзинах и чаем из термосов, которым часто все делились со всеми. В третьем классе было весело путешествовать, можно было выбирать попутчиков — ведь в билете не указано место. Идёшь себе по вагонам, от начала в конец, слышишь смех вперемешку со звуками губной гармошки или гитары. А можно просто усесться на одиночном месте у окна, если хочется погрустить и считать проносящиеся мимо телеграфные столбы. Экспресс же был чопорен и строг, точь в точь как школа, куда Лиза отправлялась на нём каждый август. Купе были отмечены номерами, места распределены и заняты согласно билетам. Напыщенные стюарды косились на слишком оживленные разговоры, развозили чай с газетами на посеребрённых тележках. Лиза вздохнула: неумолимо приближался август и конец школьных каникул. А ещё вчера казалось, что это лето только началось. Она отвернулась к окну, за которым мелькали зелёные поля и аккуратные домики предместий. Ближе к городу стало больше промышленных зон и военных построек. Сельская идиллия восточных земель Аместриса кончалась, превращаясь в шумные заводские районы Ист-сити и военные склады Восточного командования. Лиза вышла из поезда, не выпуская из рук сумку с конвертом, который передал отец. Он велел конверт доставить лично в руки Крис Мустанг, приемной матери и родной тётки Роя. Сам господин Мустанг пару дней не появлялся в доме своего учителя, и отца это заметно выводило из себя, что было совсем необычно. Не зевая на толчею вокзала, Лиза быстро шла знакомым маршрутом, правда, сейчас она проделывала весь путь в одиночку. Она уже не маленькая девочка, и может сесть на гремящий омнибус, спрыгнуть с нижней ступеньки на остановку раньше, чтобы прогуляться по скверу пешком. Лиза любила эти кварталы Ист-сити. Совсем недалеко высилась часовая башня на главной площади и затейливые дома торговых гильдий, выкрашенные яркой краской, как глазированные пряники. Лиза нырнула под тень старых платанов и шла по боковой улице, пока не очутилась перед баром Кристмас. Было около пяти часов вечера, солнце светило ярко, и главный вход, разумеется, оказался закрыт. При свете дня такие заведения выглядели тоскливо, но ближе к ночи, когда зажгут фонари и вспыхнут разноцветные неоновые трубки, вывески снова будут манить к доступному алкоголю и приятному обществу. Лиза обошла здание и увидела повара, господина Алана, который курил у чёрного входа, прямо за мусорными баками. Вокруг расхаживали воркующие голуби, надеясь поживиться остатками пищи. Чёрный кот восседал на соседней крыше и сонно наблюдал за птицами. Жёлтые кошачьи глаза внимательно изучили на Лизу и кот спрыгнул вниз. Он потянулся, дёрнул хвостом и подошёл к девочке, ласкаясь к голым ногам с прилипшим загаром и царапинами от вчерашнего похода за ежевикой. — Здравствуйте, господин Алан, — поздоровалась Лиза. — И здравствуйте, господин кот. Она присела на корточки, чтобы почесать кота за ухом. Кота кормили на кухни господина Алана, так и не придумав ему имени. Алан Шател был бессменным шеф-поваром и старым приятелем Крис. Он приветливо улыбнулся, затянувшись сигаретой. — Где пропадала, красавица? Научилась бланшировать спаржу или всё так же выходят дохлые червяки? Лиза засмеялась, вспоминая свои прошлогодние опыты на кухне бара. Господин Алан был слишком добр к ней: переваренная спаржа тогда напоминала засохшие пиявки на илистом берегу реки. — Рой в зале, с девчонками. Опять шумят перед открытием. — Я не к нему, — поспешно возразила девочка и нащупала бумажный конверт в сумке. — Я к мадам Крис. — О, так она у себя, малышка. Лиза благодарно кивнула и открыла тяжёлую дверь. Бар Кристмас всегда был для неё чем-то вроде чертогов чудес или волшебной пещерой из сказки. Терпкая смесь запахов духов, табака и алкоголя с порога кружила голову. Девушки, словно сошедшие со страниц журналов, порхали бабочками от двери к двери, мелькая в бесчисленных подсобках и на лестницах. Некоторые даже с улыбкой здоровались с Лизой, мимоходом шелестя тканями дорогих платьев. С четверга по субботу в баре мадам играл настоящий диксиленд. Модный джаз можно было послушать, забравшись в укромное место у эстрады. Но существовало ещё одно обстоятельство, которое делало бар Кристмас особенным местом для Лизы Хоукай. Хотя даже мысль об этом казалась такой глупой и неожиданно болезненной, что она гнала её прочь всякий раз, стоило нахалке пробраться в голову. Лиза прошла сквозь полутемный коридор, освещённый единственной лампой, потом повернула на узкую винтовую лестницу и постучалась в дверь маленького офиса мадам Крис, стараясь не смотреть на соседнюю дверь, ведущую в комнату Роя. — Алан, ну что ещё? Я уже два часа пытаюсь найти нам в городе приличный виски, — приятный голос мадам с небольшой хрипотцой от никотина, раздался из недр конторки. Девочка расправила платье, проверила сумку и зашла: — Это я, мадам. Лиза Хоукай. — О! — воскликнула Крис, резко развернувшись в кресле. — Какими судьбами, малышка Элизабет? Как же ты выросла, моя дорогая! Святые небеса, как быстро вы растёте. Девочка смутилась. Она обычно слегка робела в присутствии мадам. — Проходи скорей, не стой на пороге. Погоди, я кликну нашего лентяя принести что-нибудь. Ты же любишь горячий шоколад? — Не беспокойтесь, мадам. Я… — Вот чепуха! Никакого беспокойства, милая. Уж ты-то бываешь у меня в гостях не часто. Лиза смутилась ещё сильней, а потом торопливо объяснила: — Меня послал отец. Он велел вам передать вот это, — девочка открыла свою школьную сумку и показала женщине толстый конверт, сделанный из грубой плотной бумаги. Такую обычно используют для военной корреспонденции и депеш. Он был не подписан. Крис изменилась в лице, увидев конверт. Она в задумчивости облокотилась на спинку скрипнувшего кресла, а потом с усмешкой пробормотала себе под нос: — Опять, Берт, ты струсил явиться сам… Мадам замолчала, Лиза услышала как она барабанит по столу подушечками пальцев. Этот жест в задумчивости часто повторял её приёмный сын в библиотеке Бертольда Хоукая. Тем временем в дверь постучали и сразу же вошли. Это был господин Алан. Подмигнув девочке, повар поставил рядом поднос с горячим шоколадом и кофейником для хозяйки. Мадам Кристмас кивнула ему и долго молчала, что-то обдумывая. Лиза, боясь показаться невежливой, стала аккуратно пить шоколад. Она добралась до середины кружки, начав вылавливать из напитка розовые зефирки, и услышала, как колёсики тяжёлого кресла отъезжают со своего места. Крис вышла из-за стола и направилась к диванчику, на котором сидела девочка. — Малышка Элизабет, — начала мадам Кристмас, изящно опустившись на краешек дивана, что было неожиданно для женщины её комплекции. — Я прожила достаточно долго, чтобы никому не давать непрошенных советов. Но судьба обожает посмеяться надо мной. Крис опять замолчала, подбирая слова, а девочка осторожно разглядывала вблизи руки мадам, унизанные кольцами; тёмно-синее переливающееся платье и алые туфли на каблуке. — Конверт, который ты мне принесла, принадлежит не мне, и даже не твоему отцу, — сказала мадам Кристмас, — он принадлежит тебе. Крис взяла конверт из рук девочки и подняла, будто прикидывая вес. — Там внутри деньги, довольно много денег. Настолько, что я знаю немало людей только в этом баре, которые пойдут на что угодно, лишь бы завладеть половиной такой суммы. Но конверт принадлежит тебе. Сейчас ты совсем юна, но придёт день и деньги тебе помогут. Поверь мне, деньги — не главное в жизни, но наличие этих проклятых бумажек сильно улучшает мир вокруг. Лиза Хоукай молча смотрела на конверт в своих руках и понимала лишь одно — она не исполнила просьбу отца. Крис, с поразительной легкостью читавшая в лицах, вздохнула: — Малышка Элизабет, давай договоримся: ты отдала мне конверт, и дальше я вольна им распоряжаться. Я открою счёт до востребования в банке на твоё имя, когда придёт время — ты сможешь воспользоваться этими деньгами. Это будет нашей маленькой тайной. Лиза широко раскрыла глаза. Из пустой кружки всё ещё пахло горячим шоколадом. Она думала, можно ли выловить последние зефирки, плавающие на дне, но всё её пансионское воспитание приказывало оставить кружку в покое. Лиза думала над предложением мадам Крис: счёт в банке и невзрачный мятый конверт — всё как в остросюжетном романе про гангстеров. В баре Кристмас всегда происходило что-то подобное, прямо посреди тусклой жизни обыкновенной двенадцатилетней школьницы рассыпались блёстки и играла музыка. Благодаря семейству Мустанг, Лиза словно обрастала тайнами от собственного отца, как скала в океане обрастала ракушками с каждым приливом. И ей это очень нравилось. Она осушила кружку, достав до ванильного сиропа и постучала по дну, чтобы заполучить зефирки. — Я согласна. Вы всегда были очень добры ко мне, мадам, не знаю, смогу ли я однажды вам отплатить. — Ну-ну, милая, ты говоришь, как будто прощаешься со мной на век, — засмеялась Крис. Никто не мог знать, что в следующий раз мадам увидит Лизу Хоукай только через девять лет. И в той девушке ничего не останется от смущённой малышки Элизабет, в летнем платье, с шоколадными усами над верхней губой. Девочка улыбнулась. Крис подлила ей ещё горячего шоколада, а себе — кофе. Они сидели так некоторое время, болтая о музыке, о старом саде Хоукая и о школьной форме Лизы: мадам предлагала юбку радикально укоротить. Скоро кто-то из девушек позвал хозяйку на кухню. С чёрного входа нужно было принять два ящика превосходного виски. — До свиданья, мадам, — сказала Лиза. — До свиданья, малышка Элизабет, — Крис быстро прижала её к себе, а потом, отстранилась и ласково смотрела, словно сохраняя в памяти всё ещё по-детски нежное лицо и пушистые, растрёпанные волосы. Лиза тоже старалась запомнить запах сигаретного дыма, духов, мятных пастилок и свежего кофе. Запомнить мимолетное ощущение струящейся ткани на щеке, холод от колец на пальцах, тихий перезвон браслетов у самого уха. Всё это почему-то возвращало в те времена, когда мама после ужина играла в гостиной на пианино, а потом они все вместе пели и мыли посуду, прежде чем отец исчезал в кабинете наверху. — Ну, ступай… — Крис отпустила девочку. — А, совсем забыла, сегодня у нас будет Харт со своей бандой, новые фоно и саксофон. Поёт снова Роберта. Если захочешь послушать, оставайся, Рой проводит тебя домой. Лиза улыбнулась и кивнула. Она шла по коридору, опьяненная волшебной свободой этого места. Из кухни донёсся голос мадам. Крис принимала товар, громко втолковывая повару важность телефонных контактов с поставщиками. Лиза прошла под аркой и оказалась у эстрады, где уже готовились к выступлению музыканты Тони Харта. Певица в блестящем платье с непокорной копной волос распевалась под какофонию настраиваемых инструментов. Лиза любила музыку как и всё, связанное с мамой. Она сама обнаружила, что мама была профессиональной пианисткой, хотя отец никогда не рассказывал об этом. Он запрещал ей играть на мамином пианино в гостиной. Но она всё равно играла по утрам, на рассвете, пока отец крепко спал после работы в лаборатории. Лиза огляделась, пытаясь найти себе укромное место, и заметила господина Мустанга за стойкой. Он был окружён девушками, которые готовили зал к открытию. До Лизы доносились взрывы смеха, громкие восклицания, звон бокалов, тарелок и пепельниц — их протирали и расставляли по местам. Она не хотела смотреть, но почему-то неотрывно смотрела на ученика отца, многократно отраженного в зеркалах витрины бара. Он выглядел так привычно среди полированного дерева, скрипящей кожи и бутылочного стекла. В белой отутюженной рубашке, в жилете и длинном фартуке, по-щегольски повязанном на талии. Он стал другим и теперь принадлежал к чужому, взрослому миру. Мысль об этом пришла в голову как разряд молнии. Лиза тоже увидела себя в зеркалах — в детском сарафане, со старой школьной сумкой в виде двух больших ягод земляники. Она смотрела на свои поцарапанные колени и стоптанные босоножки с отлетевшим бантиком на левой ноге. Разница между ней и щебечущими девушками в коктейльных платьях была так ощутима, почти осязаема. Музыканты между тем давно расселись по местам, пианист пробежался по клавишам, и на сцену, виляя бёдрами, вышла вокалистка. Она вздохнула в микрофон. Раздались редкие аплодисменты. Estate sei calda come i baci che ho perduto sei piena di un amore che è passato che il cuore mio vorrebbe cancellar. Пела девушка с гитарой на чужом языке. Она стояла на маленькой сцене, покачиваясь в такт музыки. Зал заполняли люди, одинокие мужчины и шумные компании — Лиза не сразу поняла, что уже давно было семь вечера, и бар открылся. Odio l'estate il sole che ogni giorno ci scaldava che splendidi tramonti dipingeva, adesso brucia solo con furor. Девушка на сцене прикрыла глаза, наслаждаясь переливами саксофона и сдержанными голосами струнных басов. Мелодия песни утопала в звоне посуды и журчании негромких разговоров, но когда это волновало певицу, выросшую на границе с Кретой? Она заметила девочку, застывшую посреди зала, и улыбнулась ей. Tornerà un altro inverno cadranno mille petali di rose la neve coprirà tutte le cose e forse un pò di pace tornerà. В баре стало многолюдно и шумно. Одна из девушек мадам, шатенка с озорными глазами, склонилась к Рою, который был всё ещё за стойкой, и начала что-то насмешливо говорить, кивая в сторону Лизы. Рой обернулся, чтобы увидеть о ком идёт речь, и мгновенно узнал дочь учителя, стоящую прямо напротив сцены. Она сразу заметила его взгляд и дёрнулась, словно пойманная с поличным. Лиза попятилась на несколько шагов и врезалась в пустой пюпитр у самой стены. Она отскочила как белка и на этот раз столкнулась с мужчиной в твидовой тройке, который усаживался за столик. Лиза выбежала вон, прижимая сумку к груди. Сердце стучало под самым горлом бешеным галопом, и это сердцебиение — всё, что она могла ощущать. Стук сердца и собственное оглушающее дыхание. Она помчалась по улице, не оглядываясь, отчаянно лавируя в воскресной толпе горожан. Прохожие расступались и провожали девочку удивлённым взглядом. — Вот это да! — Агги присвистнула, доставая тонкую сигарету из-за уха. Рой, за которым Агги выбежала из бара, с беспокойством смотрел, как девчонка несётся наперерез проезжей части, под истошные сигналы автомобилей, прямо к скверу платанов на соседней улице. Черт, она сейчас перепутает остановки омнибусов, и поедет в другую сторону. Он уже начал снимать фартук, думая догнать Лизу, но насмешливый голос Агги заморозил юношу у входа в бар: — Очень мило. А ты, и правда, стал нянькой, уважаемый старший брат. — Что за глупости? Она мне не сестра, — Рой чуть поморщился. Он наблюдал, как запыхавшаяся и взъерошенная Лиза всё-таки села в омнибус, идущий на вокзал. Он никогда бы не признался, но гора свалилась с плеч: дочь учителя успеет на поезд, отходящий от центрального вокзала Ист-сити в восемь. Расписание пригородных поездов за пять лет он выучил наизусть. — Тогда это ещё интересней, чем я думала, — девушка затянулась сигаретой и изящно сбросила пепел на мостовую. А потом с любопытством покосилась на Роя. — Уж не ревнуешь ли ты меня, Агги? — Рой вернул ей насмешливый прищур и забрал сигарету из длинных пальцев девушки. Он тоже затянулся горьковатым дымом. Агги ненавидела, когда он делал так, а он ненавидел её сигареты. — Не моя весовая категория, малыш Рой. Но так и быть. Сегодня думай, что ревную. Рой засмеялся в ответ, обнял её за плечи и они вернулись в бар. В заднем кармане его брюк лежали два билета в гастролирующий цирк господина Вейджа. Лиза всё лето прятала в доме их афиши. Фейерверки и огненные шары начнут запускать в десять. Он до самого конца сомневался, но когда услышал знакомый голос у мамы наверху, он всё-таки решил сводить в цирк девчонку и купил билеты. Они успевали к началу представления. Но внезапно Лиза пулей пролетела мимо стойки, не оставив ему никаких шансов. Иногда она вела себя необъяснимо глупо, по-детски, но он просто не мог по-настоящему на неё разозлиться. Odio l'estate che ha dato il suo profumo ad ogni fiore l'estate che ha creato il nostro amore per farmi poi morire di dolor. Со сцены пела Роберта и гитара рыдала аккордами самой популярной иностранной любовной песни. Рой беззвучно выругался — из руки выскользнул высокий винный бокал и разбился в дребезги. Брови наблюдательной Агги иронически поползли вверх. Вот чёрт, он и сам не заметил, какое важное место маленькая дочь учителя заняла в его жизни. Настолько большое и уязвимое, что даже для себя Мустанг не решался его определить. Odio l'estate…***
За сухим июлем пришёл жаркий август с пыльными ветрами, примчавшимися как будто из самой пустыни, где ишварскую войну уже было не остановить, и первая кровь впиталась в потрескавшуюся землю. Лиза осталась дома до середины сентября из-за того, что отец слёг в постель с какой-то изматывающей простудой. Ему стало лучше только пару дней назад, и он отправил дочь в школу. Лиза сидела на станции и ждала свой поезд, бесцельно следя за проезжающими через переезд военными грузовиками. На площади было непривычно многолюдно, пригород наводнили солдаты в синих мундирах. Весь дневной запас выпечки и сандвичей из кафе господина Луиса сметали до обеда. В булочной Йохана тоже было не протолкнуться, а на площади перед ратушей постоянно толпились люди. Шпиль башенных часов скрипел, накреняясь, от ветра, гонявшего по мостовой вчерашние газеты со сводками из Ишвара и листовки, предупреждающие население о террористических атаках. Только вчера бургомистр зачитывал в торжественном молчании имена солдат из предместий и ближайших ферм, павших в первый месяц Ишварского мятежа. Лиза слышала, как среди длинного списка имён назвали капитана Роберта Фрэнсиса Лэнгли — отца приятеля Роя, Джо. Она видела в толпе самого Джо: высокого юношу, одетого в новенькую форму курсанта Военной Академии Ист-сити. Он стоял прямо, обнимая за плечи мать. Две младших сестры Джо взахлёб ревели рядом. — Вот ты где! Я думал, что опоздал. Рой Мустанг возник на станции прямо перед ней. Он пытался отдышаться, тяжело опираясь на колени. Ученик отца уже неделю выглядел необычно, потому что очень коротко подстриг свои тёмные волосы. Он бросил быстрый взгляд на девочку, а потом широко улыбнулся, словно, наконец, узнал Лизу в школьной форме, гольфах и курточке. Она тоже улыбнулась и тихо спросила: — Я что-то забыла дома? Отец сказал больше не беспокоить вас с багажом. — Нет, — он с облегчением выдохнул и уселся рядом на скамейку, — я просто хотел с тобой попрощаться. Лиза украдкой взглянула на молодого человека, щурившего глаза от солнца, на капельки пота на его висках, на крепкую шею с кадыком, на ямочку от усмешки. Она словно увидела всё это впервые, а потом уставилась на свой чемодан. Лиза не имела никаких представлений о том, как следует прощаться с Роем Мустангом. За это лето между ними образовалась какая-то трещина, которая расширялась и росла с каждым днём, грозя превратиться в пропасть, и девочка ничего не могла с этим поделать. — Лиза, послушай, я не могу больше оставаться с учителем, — Рой заговорил немного взволнованно после длинной паузы, — я теряю время в его библиотеке. Я должен надолго уехать, ты сейчас не поймёшь меня, но это мой долг и моя мечта. Вероятно, мы с тобой не скоро увидимся, и я не могу обещать тебе встречу, но я… Он замолчал и раздражённо провёл рукой по остриженной голове, по коротким тёмным волосам. Рой всё ещё привыкал к их длине — ему не хватало чёлки. Лиза не отрывала взгляда от пыльных мысков своих школьных туфель, пытаясь сосредоточиться на муравьях. Они цепочкой перебирались через пряжку, прямиком к огрызку яблока под скамейкой. Пропасть всё-таки разверзлась под ногами и девочка стремглав туда полетела. — Ты молчишь, — Рой улыбнулся краешком губ и грустно покачал головой, — я думал, мы друзья. Как ни старайся, горячая слеза капнула на руки, на плотно сжатые кулаки на коленях. А вслед за первой капнула ещё одна. И ещё. Это напоминало грибной дождик. Лиза боялась вздохнуть и пошевелиться, чтобы слёзы не превратились в полноценный летний ливень. Семафор замигал, на переезд опустился шлагбаум: дневной курьерский прибывал по расписанию, торопясь из Ист-сити в столицу. Лиза быстро встала и отвернулась, забрав свой чемодан. — Мы друзья, господин Мустанг, и я от всего сердца желаю вам во всём удачи. Она зашагала к поезду, не оглядываясь и волоча старый чемодан по земле. Она не могла поверить в своё горе. Дыхание перехватило от острой боли, наполнившей всё её существо. Лиза дошла до своего вагона и поздоровалась с господином Брауном, когда услышала рядом голос Роя, слишком взрослый и низкий для неё: — Эй, я буду скучать по тебе. Он обогнал Лизу и остановился, помогая кондуктору положить чемодан в багажный отсек, потом вскочил на первую ступеньку вагона и без усилий подсадил девочку внутрь. В полумраке тамбура медово-карие глаза блестели от слёз. Она молчала, боясь снова заплакать, а Рой судорожно искал вескую причину, чтобы оставить свой адрес в Централе, хотя учитель вчера категорически запретил делать это. Их толкали пассажиры, спешащие занять свои места, и нервные кондукторы. Поезд был полон беженцев и мобилизованных военных. — Выполнишь одну мою просьбу, Лиза Хоукай? — Рой вернулся к знакомым насмешливым ноткам, выпрямившись и сложив руки на груди. Девочка кивнула. — Тебе надо подружиться с кем-нибудь в школе, — он сурово посмотрел на неё, как командир, отдающий приказ солдату. — Просто скажи: «я — Лиза Хоукай, буду рада, если ты станешь моим другом». — Хорошо… Слова девочки утонули в оглушительном гудке отправляющегося поезда. Стюарт в безукоризненно белом кителе заглянул в тамбур, сверля Роя глазами — провожающих просили освободить вагоны. Рой засмеялся. Он вдруг взъерошил светлые, выгоревшие на солнце волосы Лизы, и лихо спрыгнул с набиравшего ход состава. Девочка бросилась следом и повисла на поручне, спустившись на последнюю ступеньку. Рой Мустанг остался на станции, он поднял в прощании руку, стремительно удаляясь, пока окончательно не исчез из виду. Лиза тоже отчаянно махала рукой. Невыносимое, удушающее одиночество как динамит разрывало каждую частичку её тела. Глаза наполнились горячими слезами и сухой ветер моментальной остужал их, срывая со щёк и лица. Несколько бесконечно долгих мгновений девочка пыталась обуздать слёзы и, наконец, зашла в вагон, проходя к своему месту. Господин Мустанг, действительно, покинул дом алхимика вечером, в день отъезда девочки в школу. В последствии Бертольд Хоукай никогда не упоминал о нём и не разрешил дочери интересоваться дальнейшей судьбой бывшего ученика. Мадам Крис Мустанг, как и планировала, окончательно перебралась в Централ, подальше от войны и военных, которые наводнили Ист-сити и весь восток Аместриса словно муравьи у разворошённого муравейника. Закончилось последнее мирное лето перед семилетней гражданской войной в Ишваре.