Восточный штаб, Военная Академия, Ист-сити, 1905-1908.
Здесь не было окон. Пахло затхлостью и карболовым антисептиком. Курсант Хоукай сидела в длинном больничном коридоре, освещенным искусственным люминесцентным светом. Потёртый линолеум скрипел под ногами, пол был испещрён чёрными штрихами от подошв и быстрых шагов. Хоукай держала руки на коленях перед собой, скрывая папку и карты для первого медосмотра. Кожа покрылась острыми мурашками и казалась бледно-голубой, как у покойника. Форменная армейская футболка топорщилась на груди, приоткрывая живот, спортивные штаны излишне облегали. Ранним утром в комнате дежурного каптермуса ей подсунули форму на два размера меньше, это было что-то вроде здешнего приветствия для девушек-курсантов. Хоукай нервничала. Дверь рядом распахнулась, из кабинета вывалился деревенский розовощекий детина, он, подмигнув, расплылся в довольной ухмылке. — Хоукай, крошка моя, прошу. Приберёг тебе местечко, — он говорил с певучим южным акцентом. Майк Габардини отвесил шутовской поклон и раскрыл дверь перед Хоукай, отчего вся очередь недовольно загудела. Она спокойно поднялась, не замечая косых взглядов остальных курсантов, и зашла в смотровой кабинет. У окна за столом сидел уставший доктор, белый халат скрывал форменную военную рубашку, но выправка с головой выдавала в нём старого солдата. Не поднимая глаз, он забрал у Хоукай карту и стал быстро заполнять бумаги, пока не дошёл до графы пола и возраста. Он с удивлением вскинул глаза на девушку. — Курсант Лиза Хоукай, личный номер… — начала громко докладывать Хоукай, встав по стойке смирно, но доктор махнул рукой. Кажется, он выругался про себя. — Раздевайтесь, курсант. Сначала на весы, потом ко мне. Доктор кивнул на весы и ростомер, стоящий около кушетки для осмотра пациентов. Хоукай разделась, она старалась не показывать неприятную дрожь и холодную испарину на коже. После измерения роста и веса, доктор завершил беглый осмотр. Он начал задавать дежурные вопросы и подчёркивал ответы, не поднимая головы. Курсант комкала в руках обходной лист. Кожа вспотела и прилипла к одноразовой пелёнке. Угол кушетки впился в бедро. Доктор всё ещё заполнял бумаги. Наконец, вопрос прозвучал: — Что у вас со спиной? Это татуировка? Лиза сглотнула и покачала головой. А потом, опомнившись, выпалила: — Хобби отца, сэр, мой отец любил иностранные орнаменты. Это из Сины, сэр. Доктор скривился и снова беззвучно выругался. — Это он вас надоумил стать курсантом? — Никак нет, сэр. Он умер. — Ладно, курсант. Физически вы здоровы, хотя я не поручился бы за ясность вашего рассудка. Вы знаете, что на курсе всего семь женщин, включая вас? — Нет, сэр, — Хоукай действительно впервые слышала об этом. — Почему женщине недостаточно быть просто женщиной? Сейчас вообще-то идёт война. — Это мой собственный выбор, сэр. Доктор посмотрел на неё с любопытством и протянул папку с личным делом. Как скоро армия и эта сволочная война сотрёт детскую невинность с лица глупой девчонки? Как скоро изменится выражение её детских глаз? Он дал бы не больше года… — Вольно, курсант. Идите. Хоукай машинально оделась и вышла. Она всё ещё не могла победить мелкую дрожь. Курсант шла по коридору, крепко держа папку в руках. Самое страшное осталось позади, она смогла, смогла... — Эй, Хоукай! Лифчик забыла!!! До неё долетел хохот и свист парней из очереди, затем послышалась ругань младшего сержанта, восстанавливающего порядок в коридоре. Она не обернулась: всё было позади. Она уже курсант Хоукай. Странно, но от этой мысли не становилось радостно, как от исполнения мечты. Это не было облегчением, а скорее чем-то вроде неотвратимости. Так должно было случиться, так всё было запланировано. Девушка медленно поднималась по лестнице. Осталось только сдать нормативы по физической подготовке, и она будет официально зачислена на курс, получит личный номер и специализацию. Ступени были стёрты у перил, образуя колею, как русло ручья после паводка. Человеческий поток в казармы для курсантов первого года обучения не иссякал. Сегодня первый день в Академии и первую ночь она проведёт на узкой армейской кровати. В конце концов, разве не к этому она так стремилась? Общежития младших офицеров и казармы гарнизонных солдат располагались в городе, за пределами военного квартала Академии. Поэтому единственными людьми в форме, которые могли попасться на пути, были курсанты. Всякий раз, встречая старшекурсников, салага (вроде курсанта Хоукай) должен был вытянуться по струнке и отдать честь, одновременно пытаясь слиться воедино с коридорной стеной. Лиза успела заметить, как часто задирали выпускники первокурсников. И когда девушка увидела кого-то, быстро движущегося в её сторону, мышцы непроизвольно напряглись, а брови нахмурились. Это кто-то был, по-видимому, курсантом-коротышкой. — Хоукай! — разнёсся по коридору голос Ребекки Каталины и она вперила в Лизу указующий перст. Та удивлённо смотрела на знакомый, стремительно приближающийся силуэт школьной подруги. Бекки оделась в такие же футболку и штаны, а кудрявые чёрные волосы были стянуты в тугой хвост. — Ты меня не проведёшь, подруга! — Ребекка размахивала перед носом Хоукай какими-то бумагами. — На каждую женщину в армии (включая вольнонаёмных!) приходится четыреста семьдесят четыре мужчины! Ты слышала, Лиза, это же полтысячи! Вычитаем женатиков и стариков, и получаем около ста пятидесяти парней на любой вкус! Уж теперь-то я найду себе жениха. Подумать только, тихоня хотела всех прикарманить себе! Ребекка опять негодующе подняла палец и, прищурившись, посмотрела на подругу. В её руках была медицинская карта — того же образца, что и у Хоукай. Обычно Лиза могла долго выдерживать взгляд подруги, но сейчас обе девушки одновременно расхохотались. — Очень рада тебя видеть, Бекки, — сказала Лиза честно. Ребекка закатила глаза и обняла её. — Почему перед дневным построением одеты не по уставу, курсанты! — рявкнул кто-то сзади, и девушки хором развернулись. Прямо перед ними стояла группа выпускников. Один из них — невысокий блондин с тонкими губами, явно рисуясь перед товарищами, с наигранным гневом смотрел на девушек: — Доложите по форме! — Курсант Хоукай, сэр, шла с медосмотра, сэр! — Лиза вытянулась и отдала честь. — Курсант Каталина, сэр, шла… на медосмотр, сэр! — отрапортовала Ребекка и по примеру подруги тоже отдала честь. — Какие крошки, а? Ещё и обнимаются. Девушки, не желаете весёлой прогулки в Ишвар? — блондин причмокнул губами. Его товарищи засмеялись. Раздался сигнал к обеду. Выпускники, всё ещё пересмеиваясь, оставили салаг в покое, и пошли в сторону столовой. — Хм… Этих вычёркиваю, — пробормотала Ребекка, провожая парней взглядом. — Какие слизняки, а! — Ты на медосмотр? — спросила Лиза, тоже смотря им в след. Выпускников с этого года отправляли в Ишвар. — Нет, конечно, я всё давно прошла. Упрашивала ротного коменданта поселить нас вместе, но на курсе всего семь женщин, и все они и так живут в одной казарме. Как тебе такое? Напоминает старые добрые деньки в школе. Ты уже разобрала вещи? Лиза покачала головой, вспоминая чемодан и пару коробок, которые она оставила утром рядом с комнатой коменданта. — Пошли, помогу и заодно покажу, где мы живём. Лиза кивнула и пошла за подругой. Та безостановочно болтала. Солнце ещё не село, но всё вокруг освещалось электричеством, возможно потому, что окон практически не было, и дневной свет не проникал в длинные коридоры. Казённые стены, покрашенные тоскливой масляной краской, казённая неудобная мебель и свет ламп, придающий коже голубоватый оттенок. Наверно, стоит привыкать к здешнему свету и обстановке, теперь это единственный дом на долгое время. — Ты знаешь, что после выпуска наше звание будет приравнено к младшему офицерскому? А это значит… Нет, ну ты слушаешь? Хоукай рассеяно кивнула и взяла свой старый чемодан, с которым всегда возвращалась домой к отцу на каникулы. — Это значит, Лиз, — Ребекка подняла с пола две небольшие, аккуратно запечатанные коробки с фамилией «Хоукай» на крышке. — Хм. Твой скарб невелик, как всегда. Это значит, что нужно искать парня в чине не меньше лейтенанта. А ещё лучше — капитана, или майора. О, или заполучить полковника! Хотя нет, они все старики… Ребекка закатила глаза и чуть не врезалась в дверь, которую распахнула перед ней подруга. — Это значит, что тебе сначала нужно сдать нормативы по физической подготовке, — скептически заметила Лиза, забирая у подруги коробки. — Жестокая! Жестокая и бессердечная! — Бекки вихрем влетела в казарму и плюхнулась на кровать, театрально вздымая руки.***
Сентябрь выдался на редкость жарким и душным. Столько солнечных дней подряд не было даже в середине лета. Но везде, даже в относительно прохладных парках и скверах, было пусто. Несмотря на комендантский час, жизнь в раскалённом городе просыпалась только к заходу солнца. Слышался детский смех из раскрытых настежь окон. На балконах курили мужчины, одетые лишь в нижнее бельё. Женщины обходились льдом и бумажными веерами. Не было даже намёка на ветерок. Шторы развевались от шумно работающих вентиляторов. В кустах трещали сверчки. Курсанты закончили своё дежурство по городу и возвращались в Академию. По распоряжению генерала-командующего Восточным округом военные патрули дежурили круглосуточно, для этого привлекали всех учащихся Академии, начиная с первого курса. Грумман не особенно верил в эффективность таких мер, но горожане чувствовали себя спокойнее, видя на улицах бравых молодых людей в военной форме. В прошлый вторник ишварские террористы пустили под откос поезд всего в десяти милях от Ист-сити, а в Ризенбурге взрывом был уничтожен вокзал. Газеты пестрели страшными историями о кровожадных монахах, каждый из которых в одиночку мог положить взвод аместрийских солдат. Габардини завернул за угол и с наслаждением снял форменную фуражку. Он вытер с висков пот, чертыхнулся, и снова поспешно напялил головной убор, завидев вдалеке сержанта на посту. Габардини направлялся как раз к нему, чтобы сдать дежурство. А потом — в комнату отдыха. Майк свято верил, что там было прохладней. За ним шли «его девочки», курсанты из дежурного патруля, Хоукай и Блерио. Расправившись с формальностями, он подошёл поболтать к ребятам, которые готовились заступить в следующий патруль, а девушки направились в оружейные комнаты сдавать табельное оружие. Сержант обмахивал себя бумагами как веером и кипятился. Бойкая Люси всегда умудрялась первой сдать винтовку и патроны. А потом, похлопав подругу по плечу, она с видимым облегчением отправилась в душ. Хоукай тоже сдала винтовку, предварительно убрав её в чехол. Дневальный третьекурсник медленно и дотошно пересчитывал патроны. Наконец, девушка расписалась в журнале и огляделась: не увидев никого знакомых, она пошла через комнату отдыха в раздевалку. — Эй, цыпочка, уже уходишь? — Майк Габардини развалился на скамейке с бутылкой холодной газировки и призывно похлопал по месту рядом. Хоукай не ответила: с самого зачисления Майк старательно изображал бурю романтических чувств к ней. Иногда Лизе казалось, что Габардини выбрал себе такое странное хобби, исключительно чтобы веселить окружающих. Самое лучшее — не замечать. Она устало расстегнула пару верхних пуговиц на форменной рубашке, душащий галстук уже лежал свёрнутым в кармане. Да, сейчас только прохладный душ может заставить её пошевелится. Курсант быстро поднималась по лестнице, пока не остановилась у женской казармы с расположенными там санитарными комнатами и душевыми. Хоукай потянулась к двери раздевалки, когда огромная пятерня запыхавшегося Майка Габардини тяжело легла на плечо. Это была ошибка. Девушка заученным движением слегка отступила назад и, наклонившись, дёрнула за руку Майка. Он потерял равновесие и, увлекаемый вниз собственным весом, неуклюже грохнулся на пол. Хоукай быстро склонилась над ним. Она всё ещё крепко держала его правое запястье, безжалостно вывернув руку. Майк не мог пошевелиться, девушка уперлась коленом в его плечо. — Ладно, ладно! — взвыл Габардини, — Хоукай, отпусти, я понял, понял! — Вы что-то хотели, курсант Габардини? — Чёрт, Хоукай! Ты же девушка! — Я курсант, — сказала Лиза без тени улыбки, — так что вы от меня хотели, курсант Габардини? — Дай мне встать, эй, это больно! — Майк был уже и сам не рад, что запал на эту странную девчонку. Она была одной из лучших на курсе по успеваемости и всегда первая по боевой стрельбе. Девяносто семь из ста. Даже старая Ветчина, капитан Гаррисон — их ротный командир — прозвал её «ястребиный глаз» и явно выделял из всех прочих. Девушка ослабила захват, и Майк, тяжело дыша, поднялся на ноги. — Чёрт, Хоукай, кто тебя учил так обращаться с парнями? Это совсем не мило, —Габардини обиженно потирал руку. — Может, я хотел позвать тебя на свидание. Лиза закатила глаза и только хотела открыть дверь, как из-за неё высунулась голова Ребекки Каталины с тюрбаном из полотенца: — Что за шум? Где драка? Мне показалось, что вышибают нашу бедную дверь! — воскликнула, озираясь, голова и качнула тюрбаном. — О, Лиз, да ты поймала извращенца! Габардини, как тебе не стыдно, я сейчас позову коменданта. Эй, Люси, смотри быстрей, большой Майк подглядывает за прекрасными армейскими розами! — Габардини, ты чего такой красный? — сказала другая голова, появившись над тюрбаном Ребекки, с шапкой мыльной пены. — Отшлёпали как щеночка, да? Фу, какой плохой пёс. Все девушки, кроме Хоукай, захохотали. Лиза посмотрела на Майка: добрые серые глаза беспомощно моргали, а на лице застыло выражение мальчишеской обиды. Курсант всё ещё потирал ушибленную руку. Он, действительно, напоминал большую глупую собаку. Майк, не выдержав этого взгляда, резко отвернулся. — Тьфу! Что за курятник! — выругался он и впрямь стал алее самого красного мака. Он бросил в Лизу какой-то небольшой свёрток и, сунув руки в карманы, быстро пошёл к лестнице: — Это тебе, — крикнул Майк, не оборачиваясь, — комендант просил передать. Лиза поймала и удивлённо повертела свёрток в руках — это была небольшая посылка. Девушки тут же затащили её в раздевалку, Ребекка настойчиво требовала объяснений: — Что это, Лиза? Открывай! Открывай! Хоукай не слушала её, разглядывая штемпели и марки. Странно, но обратным адресом значилось почтовое отделение рядом с отцовским домом. — Должно быть, переслали, — задумчиво произнесла она вслух. — Да что же там!!! — хором изнывали девушки, окружившие Лизу в клубах влажного пара. Хоукай раскрыла бумагу, в руках оказался небольшой бархатный футляр. Внутри был сложенный вчетверо листок из блокнота, такие обычно кладут в номера столичных гостиниц или баров. Она быстро развернула записку и прочла: «Я подумал, они должны быть у тебя. Они сделаны из того же серебра, что и мои часы. Не сердись — это не запоздалая благодарность, просто они должны быть у тебя». Подписи и даты не было. Судя по штемпелю, посылку отправили месяц назад из Централа, а на прошлой неделе старый почтальон переслал в Военную Академию, также как он пересылал Лизе письма от нотариуса, банковские счета и другие документы. Добрый старик знал её с детства. Хоукай застыла, мысли проносились одна за другой. Осенью в Централе должна завершить работу большая экзаменационная комиссия. Будущие и действующие государственные алхимики проходили ежегодную аттестацию у фюрера. Она сразу узнала почерк, и в панике поняла, что ощущает запах мужской рубашки, сбитое дыхание на шее и поцелуй, выпивающий её до капли, до подкосившихся ног. Она долго не произносила ни слова, и Ребекка взяла футляр. Там не было ничего необычного — только маленькие серебряные серёжки. Лиза молча забрала футляр назад. — Лиза… — позвала Ребекка. Хоукай развернулась и вышла из раздевалки, она не останавливалась до тех пор, пока вечер не утопил её в душной темноте. Ветра не было, воздух стоял неподвижно. Парило как перед бурей, отблески гроз полыхали зарницами на востоке. Хоукай быстро шла, несмотря на жару, она вся покрылась холодными, липкими мурашками. На ярко освещенном стадионе капитан Гаррисон мучал какой-то взвод, и курсанты-первокурсники, обливаясь потом, бежали очередной круг. В городе оживлённо гудели машины. Хоукай была далеко за главным зданием Академии, у оружейных комнат и тира. Лиза смяла листок и спрятала в карман. Подумать только, она считала себя повзрослевшей и сильной. Самоуверенная дура, глупая девчонка! Хоукай открыла дверь в оружейную, несмотря на поздний вечер, несколько курсантов чистили винтовки. Майк Габардини сидел в самом углу, склонившись над только что принесенным винчестером. Девушка прошла мимо, не замечая его. Она подошла к железному шкафу с инструментами. Среди множества шомполов, металлических щёток, пуховок и войлочных пыжей, она отыскала острую, как игла, стальную палочку для удаления нагара в старых моделях винтовок. Хоукай уколола палец, и с удовлетворением увидела капельку крови, похожую на маленький красный рубин. Серебряные сережки, значит. Что ж, как раз в его стиле: у неё не были проколоты уши. Курсант Габардини отвлёкся от разобранной магазинной коробки винчестера, и увидел Хоукай, которая была не похожа на саму себя: на щеках горел румянец, а большие глаза необычно блестели. Вот чёрт, она всё-таки горячая штучка! Девушка уселась за свободный стол, раскладывая вокруг себя какие-то инструменты и спиртовой обезжириватель. Когда Майк обернулся в следующий раз, по её шее стекали несколько капель крови. Габардини, побледнев, отпрянул. Вместо того, чтобы достать оружие для работы, Лиза по очереди быстро вставила в уши маленькие серебряные серьги-гвоздики. Несколько капель крови выступили на мочке уха, но курсант оттёрла их чистой ветошью, заботливо приготовленной Майком для финальной полировки винчестера. Затем она взяла со стола начищенную до блеска пластину магазинной коробки. Она использовала её как зеркало, осматривая себя со всех сторон. — Спасибо, что передали мне посылку, курсант Габардини. Майк хмыкнул. Хоукай кивнула на прощание и молча вышла. На несколько минут воцарилась такая тишина, что можно было расслышать, как в окно с бессмысленным упорством бьётся дубовый бражник. Потом кто-то с грохотом уронил на пол коробку с металлическими щётками, Майк вернулся к винчестеру, он никак не мог правильно собрать затвор. Наконец, пружина щёлкнула, вставая на место. Майк удовлетворенно потянувшись, убрал винтовку. Он услышал шум ветра за окном и близкие раскаты грома. Курсант распахнул дверь, пуская в комнату свежий грозовой воздух с улицы — там хлынул долгожданный ливень, всполохи молний ярко освещали каштановую аллею Академии. По ней в казармы медленно возвращалась курсант Хоукай, подставляя лицо струям сильного дождя. Сейчас Майк Габардини ни за что не решился бы составить ей компанию.***
Куст цветущей жимолости, приятно пахнувший мёдом, забирался к солнцу по развалинам стены на военном полигоне. Зелёные ветки цеплялись за старую кладку потрескавшихся кирпичей. Вокруг усердно гудели пчёлы. Солнце стояло в самом зените и нещадно припекало. Курсант в маскировочном халате больше четырёх часов лежала, не шевелясь. Она внимательно разглядывала блиндаж и бруствер, укреплённый мешками с песком, пытаясь лучше сфокусировать оптику прицела. Торопиться было нельзя. Ветчина Гаррисон только того и ждал. Но нет. Хоукай опять посмотрела на едва различимые тени у блиндажа. Капитан явно что-то замышляет. Интересно, как справляются остальные? Бить сразу, без пробных выстрелов было рискованно, но если попробовать пристреляться — огневую точку легко обнаружат: слишком близко, а мест, куда можно спрятаться для поражения цели не так и много. Курсант почувствовала, как по руке ползёт божья коровка, но не шелохнулась. Она могла так прятаться часами. Рано или поздно у ребят в блиндаже сдадут нервы, и они выставят Оскара. Снайпер уловила едва заметную тень, и через сорок минут муляж головы в офицерской фуражке (курсанты прозвали его Оскаром в честь чьего-то дядюшки) появился в перекрестье прицельной сетки. Отлично. Привет, Оскар! Хоукай не дышала. Палец сам плавно лёг на спусковой крючок. Сердце отчаянно заколотилось, но курсант быстро успокоилась, отчитывая биение. Вдох. Бедняга Оскар дёрнулся, в основании воскового затылка показалась новая аккуратная дырка, фуражка слетела. Выдох. Хоукай бережно отложила винтовку и посмотрела в бинокль. А она молодец! Тут будет ярдов триста пятьдесят, и боковой ветер сильно мешал. — Мертва, Хоукай! Пять минут как ты мертва, — с небес раздался небрежный голос капитана Гаррисона. — Собирай обмундирование и на исходную. Хм… Но выстрел был неплох. Лиза живо обернулась, с головы съехал капюшон маскировочного халата. Капитан стоял прямо над ней, в шаге от её укрытия. В правой руке он вертел срезанную ветку жимолости и размахивал ей как веером, чтобы прогнать мошек, в другой — держал видавший виды бинокль. Гаррисон ещё раз посмотрел на блиндаж, затем повесил бинокль на шею и махнул поднятой рукой. В ответ в его рации что-то прохрипело. — На исходную позицию, Хоукай, — повторил он приказ, — ты последняя. — Есть, сэр! Курсант вскочила на ноги, они затекли и были как деревянные. Девушка качнулась и отдала честь, но капитан уже ушёл прочь. Хоукай привычно собрала вещи в заплечный мешок, убрала винтовку в чехол и побежала за капитаном. Маскировочный халат заставлял девушку обливаться потом. Они пересекли поле, изрытое артиллерийскими снарядами и танковыми гусеницами от бесчисленных манёвров. Впереди показался бивуак, где располагался штаб учений и отдыхали курсанты третьего курса, которые уже успели вернуться с полигона. Рядом с одной из армейских палаток Лиза заметила свой взвод. У самого входа прямо на земле сидел Майк Габардини, он лениво жевал стебелёк клевера. Рядом, облокотившись на свой мешок, полулежала уставшая Ребекка Каталина. На нос, обгоревший на солнце, девушка прилепила подорожник. В тени коробок с амуницией сопела Люси Блерио, чью высокую фигуру в маскхалате было видно издалека. Мэри и Сьюзен задрали ноги на железный бак с водой и дремали, набросив капюшоны на лицо. Натали, по своему обыкновению, кокетничала с симпатичным связистом, её подруга Дженни что-то срисовывала в маленькую записную книжку. Хоукай подошла к палатке и аккуратно поставила винтовку на специальную опору. Остальные уже были там, целясь стволами в небо. Девушка сложила маскхалат и присела на него. — А… — вяло протянул Майк, — мне тебя не хватало, крошка. Как твой ястребиный глаз? Не подвёл? Ветчина тобой, небось, доволен? Лиза так устала, что была не в силах препираться. Ребекка лениво потянулась, приоткрыла один глаз и бросила подруге фляжку воды. Где-то жужжала назойливая муха. Всё было похоже на затянувшийся пикник, когда закуски уже съедены и развлечения исчерпаны, однако участники не торопятся расходиться. Курсанты бездельничали ещё около часа: кто-то вполголоса болтал, кто-то резался в карты, но большинство из них — просто дремали, сморённые усталостью и послеполуденным солнцем. Все ждали генерала Груммана. — Слушай мою команду! — заорал кто-то из старших офицеров в громкоговоритель, — Становись! Оружие за спину! Людское море пришло в движение. Из воздуха материализовался капитан Гаррисон, когда его рота построилась, он оглядел курсантов и недовольно поморщился: третий год, а строевая подготовка ни к чёрту. Курсанты выстроились ровными квадратами, заполняя практически всё пространство изрытого поля. — Равнение направо!!! Смирно! Хоукай вытянула по команде голову и увидела пожилого мужчину в очках, с залихватскими усами, он бодро спешил к деревянному постаменту, за ним следовали штабные адъютанты. Генерал Грумман был переведен из Централа в Ист-сити, хотя поговаривали, что он родом из этих мест. Генерал поздоровался с курсантами и ответное раскатистое приветствие оглушило Лизу. Грумман начал свою речь, и металлическое эхо разлетелось от колонок усилителей. Как только он назвал курсантов «своими любимыми птенчиками», Габардини не выдержал и, обернувшись к Хоукай, подмигнул ей что было мочи. «Ты покойник» — одними губами произнёс Ветчина, стоявший на правом фланге, и сделал зверское лицо. Он был покрыт красными пятнами от злости и полуденного солнца. Лиза так устала, что боялась заснуть стоя. Их разбудили задолго до рассвета. В казарму влетел Гаррисон и, дав на сборы несколько минут, погнал на плац, где уже формировались роты, а серое небо только начинало розоветь полоской на востоке. Она посмотрела на Люси Блерио, стоявшую впереди рядом с Габардини: шея девушки обгорела на солнце до красноты, а по вискам стекали капельки пота. Наконец, Грумман закончил речь и удалился. Трёхкратное курсантское «Ура» вспугнуло птиц в соседней рощице. — Равнение направо! Бегом! — заорал Гаррисон, когда пришла очередь его роты двинуться за командиром. Хоукай бежала из последних сил. Мундир под ранцем был насквозь мокрый, солнце нещадно пекло голову, а винтовка привычно оттягивала плечо. Она опять сосредоточилась на подпрыгивающем ранце Блерио, чтобы не видеть, сколько ещё бежать до Академии. Если кто-то из их отделения отстанет или нарушит строй, несладко придётся всем. Ребекка была правофланговой в их ряду и бежала, крепко стиснув зубы. Последний раз они из-за Мэри Томас полночи драили паркет в центральном корпусе Академии. Наконец под ногами показалась мостовая. Когда впереди выросли знакомые корпуса, Лиза почувствовала отвратительную тошноту и металлических привкус во рту, под рёбра вонзались спицы. Капитан загнал роту на учебный плац, там было невыносимо жарко от раскалившегося бетона. Хоукай представила глоток холодного лимонада на губах и чуть не потеряла сознание. Когда Ветчина их отпустит, она выпьет целое озеро воды. — Сложить оружие! — приказал Гаррисон, и сотня винтовок со стуком опустились на землю. Курсанты поплелись в оружейную, стараясь выглядеть организованно, кто-то шустро пытался напиться из питьевого фонтанчика. Строевая ни к чёрту, опять подумал капитан. — Живей, живей, живей! Строиться! Он с досадой оглядел своих курсантов. Ребята устали: с красными лицами от солнечных ожогов, потные и напряженные. — Плохо! — заорал он. — Все покойники! Габардини! — Да, сэр! — Какова была твоя задача? — Обеспечить прикрытие миномётного расчёта, сэр! — Так какого чёрта ты делал! Почему отстал от своих?! А что было на построении? Почему твоя голова крутилась при команде «смирно» как жопа потасканного кота? Блерио! — Да, сэр! — Ветер, Блерио, ветер! Один из пяти! Что у тебя с глазами, Блерио, мне купить тебе очки?! Хоукай! — Сэр! — Какова главная задача снайпера? — Поразить цель, сэр! — Главная задача снайпера — выжить и поразить цель! Именно в таком порядке, Хоукай. Я не готовлю самоубийц и мертвецов. Повтори! — Главная задача снайпера — выжить, сэр! — Когда смотришь в прицел, не закрывай второй глаз, или тебе это будет стоить жизни! Смотри не только на цель! — Есть, сэр! — Каталина! Что за огневую точку ты выбрала? Если хотела позагорать, взяла бы солнцезащитный крем и купальник! Где маскхалат?! — В казарме, сэр! — И это мои лучшие курсанты?! Вы все мертвы! Все до единого! — капитан обвёл тяжелым взглядом свою роту и сцепил руки за спиной. — В Ишваре монахи вас подстрелят даже по дороге к нужнику! А потом Ветчина недобро ухмыльнулся и качнулся на пятках: — Ненавижу мертвецов! Десять кругов в зимней экипировке, а потом на стрельбище. Каталина бежит в двух маскхалатах. Габардини наряд на кухню вне очереди до конца месяца. Оружие за спину! Выполнять! Бегом!***
В канцелярии Груммана было шумно и, на первый взгляд, бестолково. Стучали клавишами стенографистки, связисты входили и выходили к адъютантам с донесениями. Дверь в кабинет самого генерала-командующего была приоткрыта, и можно было услышать его обманчиво мягкий, вкрадчивый голос. Даже распекая своих подчиненных, генерал Грумман был ласков и обходителен. Он легко мог пустить пулю в ваш лоб, а перед этим раскланяться, интересуясь погодой или самочувствием вашей матушки. Ребекка Каталина знала это по сплетням, поэтому судорожно сглотнула, когда Грумман остановил свой лисий взгляд на ней, стоявшей за спиной капитана Говарда. — Их всего семь, насколько я помню. Почему я вижу только двоих? — Сэр, приказ на остальных курсантов уже подписан в Централе. Они ждут отправления на восточный фронт сегодня вечером. Грумман с укором посмотрел на подчинённого, а потом отрывисто рассмеялся: — Ну вот. Они уже учтённая сила армии, проглоченная столичными бюрократами. А я-то планировал завести себе целый гарем. Я разочарован вами, капитан. В последний раз. Грумман встал из-за стола и прошёл к девушкам. Каталина и Томас вытянулись по струнке и не дышали. — Кто из вас Каталина? Ребекка сделала шаг вперёд. — Вы учились в школе мадам де Виллет в Централе? — Да, сэр. — Вы знаете три языка и проваливали последние нормативы по физподготовке? — Да, сэр. Генерал-командующий с любопытством разглядывал девушку, а потом в задумчивости шагнул к шкафу, где помимо книг о военной стратегии и тактики, лежала дюжина наборов для игры в шахматы и безделушки, привезённые по молодости из разных уголков света. — Ну что ж, это будет в определённом смысле полезно, — пробормотал Грумман себе под нос и вернулся за стол. В шахматах он любил разыгрывать длинные партии. На следующий день Каталина и Томас с удивлением узнали, что приписаны к канцелярии генерала-коменданта Восточного военного округа, а Каталина всего через год вошла в число секретарей Груммана. В тот же вторник курсант Хоукай в полном обмундировании для марш-броска и с вещмешком постучалась в офис капитана Гаррисона. Зайдя в тесный кабинет, она увидела, что командир сидит за письменным столом и внимательно рассматривает какое-то распоряжение из восточной штаб-квартиры. Он был подавлен и зол. Крэйг Гаррисон поднял глаза на девушку и, чуть смягчившись, сказал: — Садитесь, Лиза. Хоукай напряглась, впервые за три года, кто-то в Академии, кроме подруг, назвал её по имени. — Мне сказали, что вы вызывали меня, сэр. Лиза присела на стул и почти нежно поставила рядом с собой винтовку. Гаррисон, заметив это, долго сидел молча, он упёрся локтями в суконную обивку, сцепив руки под подбородком. Лампа гудела на потолке, изливая привычный голубоватый свет. На стене за командиром висела размеченная доска, между географическими картами и выдержками из устава были прикреплены несколько фотографий. На одной капитан, широко улыбаясь, обнимал молодую женщину в соломенной шляпке. Она держала в руках букет полевых цветов. На другом фото был запечатлён гордый мальчик лет пяти-шести: он сидел на стульчике в отцовской фуражке и серьёзно смотрел в объектив. Гаррисон поймал взгляд Лизы: — Вы знаете, как погибла моя семья, курсант? Она покачала головой. — Пять лет назад. Поезд подорвали, не доезжая пару миль до Нью-Оптина. Меня, как и многих, переводили на восток. Восстание тогда только вспыхнуло из-за убитого ребёнка. Моя жена и сын ехали вместе с нами в поезде. Два десятка семей офицеров и ещё триста сорок военных. Большинство — такие же желторотые выпускники академии, как вы сейчас. В первых вагонах в живых никого не осталось: следователи из Централа сказали, что моя семья погибла мгновенно, поскольку взрывчатку установили в прямо тендере. Бум! И всё… — Гаррисон хлопнул по столу ладонью. Его глаза стали пустыми и бесцветными. — От всей моей жизни осталась только груда покорёженного металла и чёрный дым. Мне отдали какие-то оцинкованные ящики, утверждая, что это и есть моя жена и сын, и их нужно похоронить. Я рвался в Ишвар отомстить, долгое время только это желание сохраняло во мне жизнь. После трёх лет ада и трёхсот восьмидесяти убитых ишварцев на личном счету, я очнулся от холода в пустыне, за тысячу миль от родных мест. До сих пор помню звёзды над головой и поспевший миндаль на руинах храма. Чёрт побери, подумал я, в задницу Аместрис, фюрера и Ишвару! Я могу убить ещё хоть тысячу отцов других детей, но это не вернёт моего единственного мальчика… Вы смотрите на меня как судья трибунала, Хоукай! Он хрипло рассмеялся, встал и принялся расхаживать по своему небольшому офису. — Нет, сэр. — Вы лучшая на курсе, во всех трёх ротах. У вас уникальный глазомер, природное упорство и какой-то врождённый талант прятаться. Мне будет жаль, если всё это останется в пустыне. Я могу ходатайствовать, и вы останетесь в Академии инструктором. Капитан Крэйг Гаррисон остановился напротив Хоукай и посмотрел ей в глаза, стараясь прочитать, что там написано, а потом печально улыбнулся, вздохнул и развёл руками. — Сэр, если мне будет позволена просьба, — Лиза сжала винтовку и опустила взгляд на свои руки, перепачканные машинным маслом и исколотые абразивными щётками. — Я прошу вас, если это в вашей силе, не направлять курсанта Ребекку Каталину в Ишвар. Она поступила в Академию… Из-за меня, сэр. Чтобы мне было не одиноко. Она не выживет там. — Вы недооцениваете её и переоцениваете себя. Во все штабы армии пришёл приказ фюрера №3066 о зачистке Ишвара. Это означает тотальную мобилизацию и полное уничтожение всех ишварцев, не важно, сколько им лет. Его превосходительство не волнует, держат они в руках оружие или нет. Для этого и Каталина пригодится. Гаррисон снова сел за стол и задумался, тасуя гербовые бумаги как игральные карты, а потом внимательно посмотрел на Хоукай: — Вчера утром, мне пришёл любопытный запрос из канцелярии Груммана. Он планирует забрать всех девушек с выпускного курса в свой офис. Без идей, зачем это генералу, но, видит Ишвара, я не могу представить вас среди штабных крыс старого бабника и ещё меньше — среди пустыни, где я сам выжил по чистой случайности. Четверо из вас сегодня утром отбыли на фронт. Не представляю, будет ли генерал Грумман их возвращать. Но вы, Каталина и Томас пока здесь… — Я тоже отбываю этим вечером, сэр! Я ничем не лучше Люси, Сьюзен или Натали. Я надела свою форму сама, и отдаю себе отчёт, что в этой форме отправляют на войну. Это именно то, что я хотела, сэр. Защищать людей, защищать народ Аместриса — разве не для этого нужен солдат? Капитан вздохнул. Будет жаль, если девчонка погибнет, но он, видит небо, сделал всё что мог. Подумать только, как пропаганда эффективна среди молодёжи. Возможно, он поспешил со своей откровенностью, хотя этим упрямством и детским пылом курсант Хоукай напоминала ему Лидию. Девушка смотрела прямо в глаза капитана, не мигая и не шевелясь. Нет, она слишком умна, чтобы доносить, и слишком честна, чтобы воспользоваться чужими слабостями. Гаррисон усмехнулся. Он достал из ящика своего стола металлическую коробку и протянул её Хоукай. — Возьмите, курсант Хоукай. Это мой прицел. Я ручаюсь, он лучше того допотопного, что сейчас на вашей винтовке. Безупречная оптика. Спасала мою шкуру сотни раз. Только не ставьте против солнца. Вы всегда забываете, что мощные линзы бликуют. Надеюсь, Хоукай, вы не превзойдёте учителя и оставите старику капитану его рекорд. — Спасибо, сэр! Разрешите идти? — Вы знаете, кого я не люблю, курсант? — Вы ненавидите мертвецов, сэр, — Лиза вытянулась по струнке и щёлкнула каблуками тяжелых ботинок. — Вот именно, не разочаровывайте меня, — капитан встал, — свободны. — Так точно, сэр! — Хоукай развернулась кругом и вышла из офиса своего бывшего командира. Она быстро выбралась на улицу, кишащую курсантами, готовыми к отбытию на фронт. Военный оркестр играл какой-то духоподъёмный марш. За воротами ярким морем платочков, шапочек и шляп волновались гражданские провожающие. Кто-то стирал слёзы, кто-то гордо показывал в сторону курсантов, выстраивающихся по ротам. Хоукай добежала до своего взвода, когда все уже размещались в грузовиках построившейся автоколонны. — Моя крошка, где тебя носит? — весело крикнул Габардини. Он вытянул руку, и Хоукай легко вскочила в кузов грузовика. Их ослепила вспышка фотокамеры. Лиза заняла своё место среди рядов деревянных скамеек, по обыкновению, не обращая внимания на болтовню Майка. Он ухмыльнулся, кивая на военного корреспондента с фотоаппаратом: — Мы попали в газеты. Дорогая, изобразим поцелуй для истории? Лиза отвернулась и бережно прикрепила прицел капитана Гаррисона к своей винтовке, а потом так же аккуратно убрала её в чехол. Машина заполнялась курсантами. Через четверть часа одновременно взревели сотни моторов, колонна не спеша тронулась с места. Когда они выезжали из Академии, под колёса летели цветы и ленты. Их провожали как героев. Хоукай закрыла глаза, притворяясь спящей. Она была слишком взволнована, чтобы слушать болтовню Габардини. В тот летний вечер курсант Лиза Хоукай не догадывалась, что она едва не превзойдёт рекорд своего учителя по смертям, ишвариты объявят награду золотом за её голову, а прозвище «ястребиный глаз» на годы прилипнет к ней за безжалостное поражение любой цели. В конце концов, Бекки была права, её подруга всегда всё делала идеально.