Флогистон

Юго-восточный Ишвар, 02 сентября 1909, континентальное время 17:40

Высокий мужчина шёл по Дах-Шахар, пересекая безлюдную улицу. Издали его упругая походка напоминала танец. Чёрные волосы, стянутые в хвост на затылке, тоже пружинили, извиваясь змеями на плечах. Хоукай не отводила прицел. Она вела объект вдоль уцелевшей стены, мимо развалин площади. Там сохранился небольшой сад, финиковые пальмы качали пучками острых листьев на ветру. Каменный диск солнечных часов исправно показывал время. Человек продолжал идти. Он не был целью снайпера, всего лишь один из аместрийцев на Святой земле. Ишварцы звали его Марбак и плевали в песок, чтобы не осквернить рот. Её капитан использовал армейскую кличку — Багровый, и тоже сплёвывал табак с губ. Имя алхимика редко звучало по обе стороны от линии фронта. Помяни дьявола, и он придёт к тебе. Хоукай видела, как майор Кимбли ловко взбирается по каменной насыпи, балансируя на краях обломков. Он был без кителя, в свежей, ослепительно-белой рубашке с обрезанными рукавами, похожий на студента из летнего спортивного клуба. Кимбли перепрыгнул на другую сторону завала и обернулся. Он уставился прямо в прицел снайпера, на тонких губах заиграла понимающая улыбка. Потом майор взмахнул рукой в приветствии. Хоукай отпрянула от винтовки. Ужас нахлынул холодной волной, абсолютно невозможной среди взорванных домов и удушающей жары Дах-Шахар. Кимбли исчез с линии огня. Хоукай заставила себя дышать реже. Страх не уходил. Такой же первобытный страх она однажды испытала, приподняв корягу в камышах. Клубок гадюк шевелился в затопленной яме, просыпаясь после зимы. Чистый, беспримесный страх возвестил тогда девочке, что её семилетнее тело смертно, и она с криком бросилась бежать. — Госпожа Снайпер. Хоукай развернулась, вскидывая винтовку. Курок взлетел с щелчком, вставая в боевое положение. Под ногами майора Кимбли что-то хрустнуло, он сделал шаг. И ещё один шаг. Ствол винтовки впился в гладко выбритую кожу, растягивая лицо Кимбли в неестественной улыбке. Он наклонился ниже. На левой скуле майора виднелся болезненный след от удара. В углу рта запеклась кровь, переносица потемнела, закладывая под веками бордовые круги. Странные, неопределенного цвета глаза Багрового алхимика спокойно изучали Хоукай. Это были влажные глаза рептилии на охоте. — Похвальная бдительность, — он провёл пальцем по стволу винтовки, нежно поглаживая матовый корпус. Хоукай заметила вытатуированный алхимический круг на узкой ладони. Он использовал тёмно-синие кобальтовые чернила, в отличие от её отца. — Но мне до вас есть дело, госпожа Снайпер.

Ист-сити, центральный вокзал, 02 сентября 1911 года, континентальное время 06:30

— Вы так хорошо стреляете? — золотистые глаза мальчика загорелись явным интересом. Лейтенант Хоукай не сразу поняла, о чём он говорит, поэтому с беспокойством оглянулась: — Прости? Эдвард Элрик раздраженно пожал плечами и махнул рукой. В эту минуту толпа пассажиров впечатала его лицо в спину лейтенанта, и он почувствовал ещё одну кобуру под одеждой. Третья? Едва уловимый запах лавандового мыла и технического масла моментально заставил отскочить в сторону. После долгих ночей в мастерской, Винри тоже пахла таким маслом. Она всегда щедро смазывала свои любимые железяки и шестерёнки. Мальчик густо покраснел, потом разозлился, и красные пятна разошлись по шее. — Эдвард, не отставай, пожалуйста, — Хоукай сильно, но мягко подтолкнула вперёд. Они вышли к поездам, и Эд увидел длинные цепочки железнодорожных составов на путях: военные и гражданские, грузовые и пассажирские, все они стояли под парами в сложно организованном хаосе Центрального вокзала Ист-сити. Плавильный котёл из людей и машин устрашающе бурлил, приходил в движение от множества причин, неведомым простым смертным. Сколько станций вроде Ризембурга можно уместить под этой крышей? А народу вокруг было в десять раз больше, чем в разгар Ежегодной ярмарки. И это лишь Ист-сити, какой же огромный тогда Централ? Они влились в поток пассажиров, спешащих на столичный экспресс. Чёрный, лоснящийся поезд уже стоял на путях с прицепленными вагонами. Вверх устремлялись арки и стеклянные галереи крыш, сквозь которые проникал серый утренний свет. Эдвард сдался, окончательно перестав ориентироваться. Мальчик был готов признать: один он бы точно запутался в отправлениях, путях и переходах. — Деревенщина, — пробубнил он про себя, перелезая через тюки багажа, сваленные прямо на перроне. Лейтенант опять оказалась впереди. Киоскеры и лоточники зазывали клиентов, мимо с грохотом проносились тележки носильщиков. Мальчишки-газетчики лавировали в толпе, выкрикивая новости передовиц. Над головой включилась радиотарелка и монотонный голос диспетчера в репродукторе сделал объявление. Проклятый город! Надо быть самой Истиной за вратами, чтобы что-то разобрать. Эд снова чертыхнулся, перепрыгивая через клетку с лающей собакой. Куда идти? Указатели на стенах закоптились сажей, почти стёрлись, к тому же они находились слишком высоко для мальчика: приходилось задирать голову и вертеть ей во все стороны. — Смотри под ноги, Эдвард. — А? — Посмотри вниз: это линии поездов, идущих до Централа. Они самые жирные и выделены белым, — Хоукай показала рукой на указатели, нарисованные прямо на брусчатке длинными, ветвящимися линиями. — На Восток и в Ризембург ведут зелёные, на Юг — красные. Жёлтые всегда на Запад. Если едешь на север страны — тебе нужна синяя. Общие станции подчёркнуты, остановки по требованию нанесены пунктиром. В конце каждого вагона размещена схема железнодорожного сообщения всего Аместриса. В первом классе есть карманный вариант: его раздают только стюарды, но пару штук можно стащить из тележки. Эдвард затормозил, открыв было рот, но вместо вопроса, мальчишка взвыл в сторону разъярённым фальцетом: «эй, скотина!». Старый походный чемодан Элриков снесла одна из навьюченных тележек носильщиков. Эд изо всех сил дёрнул назад, возвращая имущество, и ремень на чемодане лопнул с впечатляющим хлопком. Лейтенант Хоукай остановилась, её губы дрогнули в мягкой улыбке: — Когда я была маленькой, мне пришлось много путешествовать самостоятельно. Я не доставала до указателей наверху, а это… — девушка опять показала на брусчатку, —…меня здорово выручало. Эдвард с ругательствами затянул ремни и хлопнул в ладоши, починив ручку чемодана. Синий свет алхимической трансмутации рассеялся в прохладной полутьме вокзала. Люди толкались, спеша на посадку. Через секунду мальчишка вспыхнул и вытянулся, мгновенно расправив плечи: — Эй, лейтенант, погодите, вы хотите сказать, что я мал… что я маленький?! — чемодан грохнулся вниз, едва не угодив на туфли проходящей мимо дамы. Она зашипела, но, поймав взгляд старшего лейтенанта, поспешила за своим носильщиком в вагон. — Эдвард, — лейтенант развернула его за плечи и поставила перед собой, — потом поговорим. Мы на месте, приготовь, пожалуйста, билет. Как ни странно, это сработало. В старшем лейтенанте Хоукай было что-то знакомое. С одной стороны, она говорила непреклонно и строго как учительница, но в её голосе было тепло, была забота, почти ушедшая из жизни мальчика. Как это объяснить? Почему это заставило сердце сжаться? Сердце Эдварда Элрика, который выбрался из ада и вернулся назад, за душой брата? Он знал ответ. Лейтенант напоминала о матери. Нет, чушь. Эдвард стал трясти головой. Мама была идеальна. Её невозможно было повторить, двенадцатилетний алхимик слишком хорошо это знал. — Сэр, проходите вперёд, вы всех задерживаете, — Эдвард увидел перед собой голову стюарда в фуражке и разодетую толпу пассажиров позади. Чёрт, он забыл про первый класс и все эти грёбаные этикеты. — Эм, да, простите, — Эдвард поплёлся вперёд, уставившись в довольно широкую для девушки спину лейтенанта Хоукай. «Она сможет меня побить?» — вдруг подумал мальчик с интересом. Пожалуй, да, если успеет воспользоваться своим оружием. Но не Ала. Ей никогда не справиться с Алом. Даже Учитель не смогла бы, а она посильнее лейтенанта. Его Учитель оставалась самым сильным алхимиком, которого он встречал в жизни. Эдвард пошёл вперёд, успев вытащить схему железнодорожного сообщения Аместриса из блестящей тележки стюарда.

Юго-восточный Ишвар, 02 сентября 1909 года, континентальное время 07:00

Утром Сидни раздавал письма с поломанными цензорами сургучными печатями. Он обошёл всех в отделении и теперь его глаза искали командира. В это время дня тот обычно был у полковника, но пустой планшет валялся у входа в палатку: судя по всему, майор Мустанг никуда не выходил. Сидни ввалился внутрь, не стучась по своему обычаю. Майор был не один. В палатке находился ещё один человек, показавшийся смутно знакомым. — Доброе утро, сэр, почта, — Сидни с порога протянул треугольный конверт и едва не столкнулся с гостем майора Мустанга. — Ой… Незнакомец двумя пальцами забрал не предназначавшееся ему письмо и с улыбкой поклонился. Мустанг не шелохнулся. Его глаза были совершенно чёрными, тень бессонной ночи после зачистки Деглета сделала их узкими и глубокими. — Сэр, — Сидни виновато переводил взгляд с одного офицера на другого. Впопыхах было сложно разобрать ранг. Гость обходился без кителя и фуражки. — Какой отличный подчиненный. Просто находка. — Кимбли. — предупредил Мустанг, не шевелясь, отчего у капрала Сидни Льюиса одновременно на лбу выступила испарина, а по спине поползли ледяные мурашки. Майор Кимбли поднёс конверт к носу и резко втянул ноздрями воздух. — От невесты? — спросил он, будто проглотил что-то вкусное. Мустанг выдернул конверт из рук и убрал в карман. Письма мадам всегда отправляла Ванесса. Кимбли потянулся, качнувшись на носках. Он обшарил палатку прищуренными глазами и через несколько секунд, явно забавляясь, поднял руки. Капрал Льюис стоял у двери, загипнотизированный странным танцем кобры и мангуста. Молчание прервал Багровый алхимик. — Должен признать, я впечатлён, — глаза Кимбли полностью закрылись, — Деглет. Это было воистину прекрасно. Мустанг не отвечал. — Огненная алхимия… — Кимбли, склонив голову, улыбнулся. Он поднёс пальцы к своему носу и обнюхал каждый, как будто всё ещё держал в руках письмо. — Это запах столицы, хотя в провинции тоже есть самородки. Майор Кимбли умолк, не открывая глаз, а потом продолжил, не дождавшись никаких возражений: — Когда я был моложе, один известный профессор термодинамики бросил кафедру и должность в лаборатории. Чудак уехал в глушь. Говорили, причастна женщина. Кафедру упразднили, проект закрыли. Это был «Флогистон», ведь так? — Выметайся. — Всегда полезно найти женщину, майор Мустанг. Девушка снайпер, ты её хорошо знаешь, не так ли? Очень редкая фамилия: стоит один раз услышать… Сидни заметил, как его командир сдвинулся с места. Воздух всё сильнее раскалялся от жары, не оставив и следа утренней прохлады. Солнечный свет лился сквозь пыльный брезент с дырками от искр и шрапнели. Пылинки кружились над щербатыми выбеленными досками. Сидни сморгнул пот, капающий с собственных бровей, по-прежнему не решаясь пошевелиться. — Я ошибся в только твоих мотивах, Огненный алхимик, — глаза майора Кимбли широко распахнулись, зрачки сузились до точки. Он улыбался. — Ты мог бы совокупиться с ней, чтобы, наконец, посмотреть правде в глаза и поставить точку. — Ты мог бы трахнуть сам себя, Кимбли. — Весьма грубо. Как и следовало ожидать от мальчишки с письмами из борделя старой синезийской шлюхи. Первый удар пришёлся в челюсть. Майор Кимбли с восторгом осознал, что кровь наполняет рот железом и солью. Мустанг схватил его за шиворот, почти оторвав противника от земли, и в бешенстве замахнулся для нового удара. Багровый алхимик ликовал. Это было идеально! Лучше просто не могло быть. Кимбли увернулся от кулака, но пришлось пожертвовать носом, который неприятно хрустнул. Достаточно. Он развернул голову, размазав по подбородку кровь, и обратился к Сидни, застывшему соляным столбом у двери: — Я был бы признателен за вызов военного патруля, капрал. Как видите, я ранен.

Восточный экспресс класса С, регулярный рейс EC5211, 02 сентября 1911 года, континентальное время 13:00

Алая струйка клубничного сиропа стекала с вафельного рожка подтаявшего мороженого. Чашки из дорогого, костяного фарфора позвякивали в такт движению поезда. На многоярусной тарелке для десертов высились вазочки с вареньем, россыпи разноцветного монпансье и фигурного печенья вместе с другими закусками к чаю. Эдвард бесцеремонно набивал рот сандвичами, игнорируя изящные щипчики и накрахмаленные салфетки. Он взглянул на лейтенанта Хоукай, а потом промычал, пережевывая огурец с кусками восхитительной жареной курицы и яичным соусом: — А я думал, все военные безнадёжные скупердяи. Лейтенант, сидящая напротив, пила чай. Она сделала вид, что задумалась, и скрыла улыбку. Светлые пряди отросших волос скользили по плечам девушки в неизменном синем. — Ты об этом? Эдвард энергично закивал и подхватил очередной шедевр из тарелки. Он мог бы проглотить собственные пальцы. Бабуля, конечно, отлично готовила жаркое в горшочке или ребрышки в вине на барбекю, но эти сандвичи парили в недостижимых для маленькой кухни Рокбеллов небесах. Старший лейтенант Хоукай посмотрела с едва различимой хитрой улыбкой: — Не стоит беспокоиться, Эдвард. Ты ценный кадр для нас. Полковнику придётся списать все финансовые траты в ежемесячном отчёте. — Хе-хе, — мальчик захихикал, устраиваясь поудобнее на плюшевых подушках первого класса. Так это будет наказанием для ублюдка, догадался он. Эдвард рос мальчиком, воспитанным, по большей части, женщинами. Он никогда бы не рискнул недооценивать их. — Пожалуй, лейтенант, мне снова понадобится меню. Кстати, почему с нами не едет этот выпендрёжный тип? — Полковник уже в Централе, Эдвард, — терпеливо объяснила лейтенант, немного раскрасневшись от горячего чая. — В этом году его аттестацию перенесли на две недели. — Пусть пишет свои отчёты вечно, — пожелал Эдвард и снова захихикал, откусив печенье. Он вылил в свою чашку добрую половину варенья, а потом принялся яростно размешивать. Вдруг мальчика осенило. — Стоп. Вы сказали «аттестацию»? Лейтенант кивнула. — Стоп… Ежегодная государственная аттестация?! Так этот хитрый ублюдок — государственный алхимик? — Странно, что ты не понял этого, Эдвард, когда увидел его впервые. — Алхимик… — простонал мальчик и откинулся на сиденье с подушечками под локтями. — Он будет моим начальником в Ист-сити? — Вероятно. Если ты сдашь экзамен, он будет твоим прямым руководителем. Полковник самый известный государственный алхимик в Восточном командовании. — Но все государственные алхимики подчиняются непосредственно фюреру! — Только в военное время, а сейчас каждый случай решается индивидуально. У полковника в Ист-сити ещё один алхимик в подчинении. В армии дефицит кадров после войны. Эдвард закатил глаза и высыпал печенье назад в вазочку. — Я хочу остановить чёртов поезд. — Эдвард, ты слишком юн, чтобы официально привлекаться к военным операциям. Полковник сказал правду в Ризембурге. Ты можешь потратить время до своего совершеннолетия как захочешь. Военные щедро финансируют исследования государственных алхимиков. Это даст большие ресурсы и пропуск в любые фонды, закрытые для гражданских. Эдвард молчал. Он слишком хорошо помнил тот день, год назад, когда старый Клемм привёз подполковника и его адъютанта сначала к дому Элриков на холме, а потом к крыльцу Рокбеллов. Пока лошадь капрала щипала траву, Эд поклялся себе, что сделает всё, чтобы вернуть Алу тело. Какая разница, если им будет заправлять мутный тип с физиономией опереточного любовника? Пусть только попробует сунуть нос куда не просят. — А как насчёт вас? — Эд вдруг посмотрел на Хоукай серьёзно и внимательно, словно собрался решить очередное алхимическое уравнение. Она вздрогнула, сжав в руках чашку. За окном мелькали домики на полустанках и скошенные нивы. О близкой осени напоминали слетевшиеся на поля стаи птиц. — Прости, что? — Зачем вы здесь? Вы и он, вы не похожи на человека… — Эдвард запнулся, смутившись. Совершенно невозможно сказать малознакомой девушке, что она не похожа ни на одного военного ублюдка, которых он успел повидать в жизни, и, главное, она чем-то напоминала ему собственную мать. Поезд качнулся, закладывая поворот. Лейтенант Хоукай молчала, глядя в окно. Пустая чашка со звоном подпрыгивала на блюдце. Был ровно полдень, они проехали Аббингтон и тихий Гент, последние восточные города на границе с центральным округом. Выглянуло солнце, лучи скользили по крышам, блестящим от недавнего дождя, разливались жидким золотом по краям облаков, громоздившихся в небе. Восточный экспресс мчался мимо очередного сонного городка на пути в столицу. Лейтенант, наконец, ответила: — Однажды я сама сделала свой выбор, Эдвард, как и ты. В соседнем купе послышался детский плач. Шумная компания хлопнула раздвижной дверью и проследовала в вагон-ресторан. Мальчик насуплено хмыкнул, стряхивая крошки печенья со своего нового красного плаща, который юный алхимик специально создал к государственному экзамену. Пожалуй, в этой единственной трансмутации заключалась вся подготовка к практической части. Он не сомневался в себе, потому что… Потому что он — Эдвард Элрик и за его спиной всегда была тень гремящих доспехов с душой младшего брата, спрятанной в кровавой печати. — Я уверена, ты сдашь экзамен, Эдвард, — голос лейтенанта удивительно быстро находил путь от тепла к холоду и обратно. — Спасибо, — пробормотал мальчик, поспешно добавив: — Лейтенант. Она улыбнулась: — Ты можешь обращаться ко мне не столь официально, будет достаточно просто имени — Лиза. — Вот уж нет, звучит очень странно, — мальчик поёжился и засунул руки глубоко в карманы. — И чёртов хитрый полковник… — Ты можешь доверять ему, Эдвард, как ему доверяю я. Он бросил сердитый взгляд на девушку. Ага, как же. Эдвард Элрик был готов биться об заклад, что самоуверенный придурок притягивал неприятности как электрический магнит, а на их с Алом век этого дерьма итак хватит по горло.

Юго-восточный Ишвар,

помещение для дисциплинарных взысканий и военного трибунала, 02 сентября 1909, континентальное время 13:00

Полуденная жара сделалась невыносимой. Воздух дрожал и плавился, опускаясь к земле. Чёрный жук, размером с крупную виноградину, полз по стене, осторожно перебирая всеми шестью лапками. Он замер на мгновение, решаясь, а потом взобрался на вытянутые человеческие ноги. Синяя армейская шерсть пугала насекомое следами гари и резким запахом дыма. Жук перебрался через препятствие, спеша к остаткам пищи и нечистотам в углу. Человек открыл глаза. Снаружи сменился караул, выкрики команд утонули в шуме военного лагеря. Скрипели колёса, фыркали лошади, радиоприёмник шипел, выплёвывая частоты, — кто-то безуспешно пытался поймать песню Веры Линн и мучил видавший виды бегунок.       Мы встретимся снова       Не знаю где       Не знаю когда,       Но мы встретимся снова… Рой попробовал поднять руки в деревянных колодках и усмехнулся. Он мог бы попытаться уснуть, если бы чёртова штуковина не была настолько неудобна. Деревянные колодки для рук и кандалы из сплава некачественного железа выглядели убого даже для армии Аместриса. Такие раритеты давно не использовалось для солдат, но Рой Мустанг не был просто солдатом. Об этом сообщило испуганное лицо лейтенанта, когда майора Мустанга, Огненного алхимика, ввели в здание трибунала, и спешка писарей с бумагами. Рой поморщился. Чёрт бы побрал этого сумасшедшего багрового говнюка.       Одним ясным днём       Просто улыбнись,       Как всегда улыбалась,       Когда небо над нами было голубое… Песня прекратилась. Приёмник резко выключили, Рой услышал металлический лязг дверей. Дальше раздался топот и приглушенный гул голосов, спорящих друг с другом. Наконец, обитая железом дверь распахнулась, и Рой зажмурился от хлынувшего в камеру света. — Эй, дайте дослушать! — Это старая песня, Рой, — сгорбленная фигура Хьюза заняла дверной проём, не давая никому пройти внутрь. Караул бестолково толкался за его спиной. — Сэр… — неуверенно начал кто-то из них. — Распоряжение бригадного генерала Грана, — капитан Хьюз похлопал себя по карману и сделал суровое лицо, — если не хотите загреметь в соседнюю камеру, парни, советую закрыть дверь и продолжать наслаждаться радиовыступлением мисс Линн. Последовала невидимая возня и переговоры, но Маэс знал, что победил. Дверь затворилась, и женский голос опять запел, продираясь сквозь эфирные помехи. Какое-то время Хьюз стоял, облокотившись о дверь, а потом уселся на перевернутый ящик. Он поправил дужку очков, словно что-то припоминая. — Множественные тяжкие побои, нанесённые офицеру равного чина, сквернословие на разбирательстве, отсутствие деятельного раскаяния. — Множественные тяжкие побои? — переспросил Мустанг, зевая, и пошевелил пальцами в колодке, — мне бы очень хотелось, но я просто разбил ему нос. — Чёрт, Рой, даже для тебя это слишком. Пара таких взысканий, и у них будет повод разжаловать тебя в самом конце. Мустанг посмотрел на свои руки, словно видел их впервые за долгое время, а потом странно улыбнулся: — Они никогда не разжалуют Огненного алхимика, Хьюз. Но они злятся, что свора дерётся друг с другом. Цепные псы должны рвать по команде. Рой замолчал, опустив голову с грязными, спутанными волосами. Потрескавшаяся штукатурка на стенах была вымарана каракулями и рисунками поколений арестантов. Хьюз вдруг подумал, что они здесь не пятнадцать месяцев, а пятнадцать грёбаных лет. Возможно, они вообще застряли в этой пустыне навечно как в лимбе. Она поглощала всех, пожирала, как змея пожирает свою добычу, не потрудившись убить. — Чёрт бы всех вас побрал, — тихо выругался капитан. Рой глядел в сторону. Его тёмные глаза стали стали похожи на глянцевую спинку жука-скарабея после линьки. Маэс вздохнул, вставая с ящика. — Она в Дах-Шахар. Кимбли в Деглете, в лазарете на пару дней. Гран не даст хода этому дерьму, он ненавидит Кимбли. Отдохни. Можешь считать, что у тебя отпуск. Мустанг, пошатнувшись, поднялся с места, кандалы на ногах загремели и натянулись, колодка упёрлась в стену. — Ты не понимаешь, Хьюз, — майор покачал головой. — Он там! Ему нужно… ему нужна она. Он разыграл весь этот спектакль, чтобы упрятать меня на пару дней. Не знаю как, но он понял. Рой вдруг ударил головой по собственным колодкам. Капелька крови стекла по лбу, она тут же запуталась в волосах, прилипших к виску. В глазах Мустанга вспыхнуло пламя чистейшей, дистиллированной ненависти, о которой капитан Хьюз никогда не подозревал. На пару секунд он решил, что его друг помешался. — У неё просто нет шансов. Чёртов бесполезный идиот. Я обещал её защищать. — Рой, в чём дело? Если ты будешь изображать из себя загадочного героя, я ни разу ни хрена не пойму. Майор Мустанг остановился, он действительно напоминал узника из старинного приключенческого романа. А потом Рой начал очень быстро и отрывисто говорить. Всё, что узнал Хьюз: симпатичная девушка-снайпер обладала какой-то, связанной с алхимией, информацией, за которую Кимбли был готов взорвать Великую пустыню до самого Сина и окончательно съехать с катушек. — Я понял, Рой, — в голове завертелись шестерёнки, зашевелились сотни догадок, но Хьюз не был бы Маэсом Хьюзом, если бы заговорил о них вслух. — Я прослежу за ней, пока ты будешь греть задницу с этими штуками на руках. Рой тяжело опустился, он сумел удобно устроиться на тюфяке, уложив деревянную колодку на полусогнутые колени. — Они скоро вытащат меня, кто-то должен сжигать эту землю. — Отдохни, Рой. Не давай больше поводов считать тебя легковерным придурком. Капитан Хьюз постучал, и его выпустили. По радио всё ещё пела Вера Линн. Сквозняк влетел в камеру с душной волной воздуха, вместе с запахом дезинфектора от клопов и последним куплетом песни:       Не знаю где,       Не знаю когда,       Но я встречу тебя       Одним ясным днём… Дверь захлопнулась как ловушка. Решётчатые тени поплыли по стене. В голове стало неожиданно пусто. Всё вокруг заискрилось и замерцало, пока не превратилось в солнце, отражающееся от спокойной речной глади. На шаг впереди стояла босоногая девочка. Она сжимала в руках удочку и сачок, заштопанный леской. С пшеничной чёлкой играл ветер, приоткрывая загорелый лоб и нахмуренные брови. — Вы думаете, он не опасен, господин Мустанг? Рой, мысленно исправил он и перевернул ногой корягу, возвращая гнилое дерево на место:  — Это просто водяной уж. Если ты его напугаешь, он может подавиться рыбой. Тёплая вода окатила обоих по пояс, намочив парусиновые шорты и выцветшую льняную юбку. Змея беззащитно лежала в заводи, рыбий хвост торчал из широко открытой пасти. Вокруг пальцев ног кружили стаи мальков, над головой мчались стрекозы. Лягушачья икра висела на плавучих листьях кувшинок, и он подумывал раздобыть немного, чтобы вывести головастиков в садовой бочке. Рой не хотел, он пытался остаться, цепляясь за ускользающие образы. Сон выталкивал его, растворившись в адском зареве ишварского солнца. Зелёная вода с кувшинками была миражом. Она высыхала, обнажая кости и черепа на мелководье. Илистое дно превратилось в песок. Ужас притаился рядом, он прятался в знакомой с детства реке. Пустыня триумфально возвращалась, она всегда находила его, даже в самом дальнем углу воспоминаний. Майор Мустанг не проснулся, судорожно сжимая кулаки. Запрокинутое лицо окаменело от раздавленного крика. Арестант метался по тюфяку, словно пойманная в сачок рыба. Караул приглушил радио и прервал игру в трефовый сквош. Рядовые испуганно смотрели друг на друга поверх игральных карт, а потом молча продолжили игру, надолго забыв о разговоре.

Централ, вокзал Джорджа Шталя, 02 сентября 1911, континентальное время 19:45

У табло объявлений какой-то пропойца громко вопил, тыча пальцем в перекидные таблички над головой. Его лохматая собака натянула поводок, потащив человека за собой. Столица была странной. И шумной. Но больше всего Эда поразил гигантский выпирающий зуб Генерального штаба. Он возвышался над городом как феодальная крепость. Правильные линии корпусов и башен были видны из любой точки Централа и предместий. Лучи прожекторов пронзали над ним небо. От масштабов фортификаций захватывало дух — улицы, проспекты и площади города — всё подчинялось жёсткой доминанте над пространством. Мальчик на минуту задумался. Обычно город был под защитой крепостных стен, иногда город перерастал старые стены, и возводились новые. В Централе всё было наоборот — словно крепость не защищала город, а ощетинилась от него. Да, столица была странной. — Элрик! Он сделал вид, что не слышал. — Элрик! Теперь мальчик нагнулся проверить шнурки. К нему тяжёлой поступью приближалась пара скрипящих армейских ботинок. Лейтенант стояла рядом, просматривая открытое пространство и сцепив руки за спиной. Она щёлкнула каблуками и вытянулась в приветствии, но осталась на месте. — Ты что, оглох? Эдвард нехотя поднялся, хозяин армейских ботинок — темноволосый военный с погонами полковника оказался прямо перед его носом. Точнее, перед носом был форменный синий китель и руки, сердито скрещённые на груди. — А вот и король всех заноз в заднице, — негромко пробурчал мальчик. С появлением полковника материализовалась какая-то мрачная неотвратимость. Все страхи, которые Эд тщательно прятал последние недели даже от брата, просочились наружу. Если он не сможет? Если он ошибается, как и в тот раз? — Ты думаешь, я тоже глухой, маленький засранец? — Кого это ты назвал маленькой козявкой, ублюдок?! Единственный, кто здесь микрокрошечный — это ты, приплюснутый собственным эго! Да! Готовься вечно писать отчёты, как канцелярская крыса, потому что я сожрал все печенья в поезде, я… — Эдвард запнулся, руки лейтенанта легли на его плечи, а потом она привычным движением развернула мальчика к выходу. — Нам пора идти, сэр, — ровно произнесла она, не оборачиваясь к Мустангу, — Эдварду необходимо отдохнуть перед завтрашним днём. — Что он только что нёс про моё эго, лейтенант? — Эй, не говори обо мне в третьем лице, придурок! — По видимому, благодарил вас за поездку в первом классе, полковник. Рой уловил насмешку в её голосе, и миролюбиво улыбнулся: — А, пустяки. Я забыл подать заявку на билеты, и остался только первый… Лейтенант, подождите меня! Они вышли из кирпичного здания вокзала, связанного с улицами сотнями подземных и надземных переходов. Вокзал Централа был огромный, похожий на перевёрнутую супницу со множеством носиков. Вокруг сновали жандармы, а усталые пассажиры свистели такси или спешили к рейсовым омнибусам. Ждущий полковника автомобиль стоял на выделенной для военных служб полосе. К удивлению Эдварда, Мустанг сам сел за руль неплохого четырёхдверного паккарда с свежевыкрашенным бежевой краской кузовом. В салоне витал запах чьих-то духов и нагретой кожи сидений. Когда автомобиль тронулся, Эд прижался щекой к окну. Тёплый, почти летний вечер в столице был совсем не похож на сумерки среди полей Ризембурга. Город бессовестно украл небо и горизонт, оставив жалкий лоскут с отгоревшим закатом. Мигали светофоры, ослепляли встречные фары. В лужах размывался мягкий свет газовых фонарей и мерцающие вывески. Над Централом пронёсся ливень, оставив в воздухе острый запах мокрого бетона и дизельных двигателей. Со временем улицы становились малолюдными, их прямые лучи радиусами расходились от Генерального штаба с резиденцией фюрера. Это придавало городу вид геометрической окружности с плотной застройкой в центре, промышленными окраинами и редкими заплатками парков. Лейтенант молчала в присутствии своего начальника и, казалось, для обоих это было привычно. В тишине защёлкал поворотник, автомобиль свернул на плохо освещенную улицу. По крыше снова забарабанил дождь. — Эй, в какую дыру ты меня везёшь? Полковник усмехнулся краем рта и выкрутил руль. Автомобиль зашелестел шинами по влажному асфальту, они повернули в ещё более тёмный переулок, по обе стороны дороги обсаженный деревьями с густой кроной. — Чайный дом мадам Лавалли, уютная обстановка, тихие номера, завтраки не входят в стоимость. Машина плавно остановилась. Эд моргнул несколько раз, переваривая услышанное, а потом посмотрел на здание: над входной дверью светился красный фонарь, около ступенек виднелась вешалка для тростей и зонтов. Она пустовала. Чугунная ограда с пиками отделяла палисадник с кустами от дороги, у подвального вентиляционного окошка сидел белый кот. Пока мальчик раздумывал, полковник вышел из машины и быстро поднялся по лестнице. — Эдвард, — позвала лейтенант, она тоже выбралась наружу и стояла у открытой двери. Немного моросил дождь, но было тепло как летом. Мальчик озирался по сторонам, поглаживая механический сустав правой руки, скрытый под одеждой. Привычный холод хирургической стали и еле различимое гудение микроскопических шестерёнок собственной автоброни успокоили его. Вокруг было очень тихо. Это никак не вязалось с напряжением, которое он испытывал. Эд приготовился к драке или к чему угодно. Ветер перебирал над головой листьями деревьев, от соседнего дома отъехал шикарный автомобиль, оставив в воздухе шлейф сладковатых духов. Наконец Эд угадал предназначение места, в котором находился: вот зачем нужны деревья, прятавшие входные двери! Вот почему везде красные фонари, а на окнах жалюзи или портьеры! — Ты притащил меня в бордель, чёртов извращенец!!! Полковник оглянулся, откинув мокрую челку со лба. В его глазах заплясали искорки. — Нет, Элрик. Как-нибудь потом, если ты подрастёшь на пару футов и будешь хорошо себя вести. — Больной ублюдок! Я… В это время входная дверь отворилась. Крыльцо залило светом высокого торшера. На пороге стояла женщина. Эдвард нипочём не угадал бы её возраст. Она казалась красивее киноактрис или певиц с обложек грампластинок. Её волосы были тщательно уложены волнами, а на плечах переливался шелковый синезийских халат с вышитыми белыми журавлями. — Полковник, — улыбнулась женщина и переложила мундштук другую в руку, — добро пожаловать. — Мадам, — Рой отвесил учтивый поклон, его глаза всё ещё искрились от веселья. — Мы одни? Женщина пропустила сквозь них лёгкое облачко дыма. — Разумеется, одни во всём доме. Зовите меня Мэдди, полковник, или я припомню ваше старое прозвище. Эдварду показалось или ублюдок слегка смутился? Он что-то сказал лейтенанту и она спокойно кивнула. — Ну что ж, мне пора. Мадам, премного благодарен, что приютили моих друзей. Этот юноша, — полковник снисходительно потрепал мальчишку по голове. Эд почти успел оторвать ему руку. — Принял ваш милый дом за бордель. Эдвард вспыхнул, женщина звонко рассмеялась: — Это скромный отель, мой дорогой, и не менее скромный чайный домик. Но если юноша пожелает, я могу назвать пару адресов. Мальчик уставился в стену, прикидывая, насколько сложно будет преобразовать в ней дверь с чугунной ручкой в виде крылатой гарпии и выбраться отсюда к чёрту, переночевать хоть под дождём в парке. На его плечо легла рука лейтенанта Хоукай, о присутствии которой он совсем забыл. — Надо идти, Эдвард. Завтра у тебя важный день. Женщина, раньше называвшая себя Мэделин Тодд, грациозно подхватила масляную лампу и вспорхнула по винтовой лестнице. Они прошлись за ней по коридору, освещенному газовыми рожками, и остановились около одной из дверей. Хозяйка отеля прислонилась к стене и с любопытством посматривала на лейтенанта Хоукай. На шёлковых обоях танцевали тени от трепещущего фитиля лампы. — Моя комната следующая по коридору, Эдвард. Утром я за тобой зайду, — лейтенант выглядела усталой. Мэделин оттолкнулась от стены и с улыбкой добавила: — Я распорядилась по поводу небольшого завтрака. Внизу есть телефон и буфет с чаем. Просто позвоните Эшли в колокольчик. Добро пожаловать в чайный дом Лавалли, друзья полковника — всегда здесь желанные гости. Она выпустила ещё одно колечко дыма и ушла, унося с собой красноватое пятно света. Мальчик слышал, как мадам Лавалли прощается внизу с полковником и запирает входную дверь. — Спокойной ночи, Эдвард. — Лейтенант… — Эдвард, пока ты не защищён статусом государственного алхимика, нам опасно привлекать внимание. В этой стране алхимия приносит власть и деньги, многие захотят воспользоваться тобой или твоим братом. Надо помнить об этом. Рядом скрипнула дверь. — Спокойной ночи, лейтенант. Эд зашёл в комнату и закинул чемодан в угол. Он упал на кровать, застеленную мягким покрывалом, и провалился в сон. Ему чудился смех шумных, вычурно одетых женщин, но скоро всё стихло. Дождь прекратился. На небо взошла Луна, выросшая до круглой головки сыра. А потом приснилась мамина улыбка, в серебристом лунном свете он почувствовал на плече её руку.

Юго-восточный Ишвар, 02 сентября 1909, континентальное время 19:00

Солнце катилось к горизонту, рисуя на земле длинные тени. Небо быстро темнело, над песками поднимался ветер, срезающий шапки дюн. Широкая улыбка высокого мужчины скорее пугала, чем побуждала улыбнуться в ответ. Хоукай поняла, почему ишвариты называли майора Кимбли дьяволом. Его обветренное лицо было бескровно и бесстрастно, оно не выражало никаких чувств, даже самых низменных. Это пугало. — Вы боитесь меня, госпожа Снайпер? Он наклонился ниже, длинные чёрные волосы коснулись головы снайпера в накинутом капюшоне. На белом маскировочном плаще ещё горели следы изящных мужских пальцев. В воздухе трещал электрический озон. Дьявол не имел никакого другого запаха, это тоже было противоестественно. Хоукай резко приблизилась, ударив головой, и оттолкнулась. На этот раз она сумела отскочить в сторону и попятилась назад в поисках безопасного места. Крыша водонапорной башни была крошечной по сравнению с морем белого песка за парапетом. Кимбли внимательно проследил за её взглядом. Он пожал плечами, одарив снайпера змеиной улыбкой: — Не стоит прыгать вниз, вы не умрёте быстро. Майор Кимбли демонстративно встал спиной, наблюдая, как солнце заходит за развалины Дах-Шахар — ишварского города, заложенного при последних царях Ксеркса. Война почти закончена. Сопротивление разгромлено даже на тлеющем юге, рядом с границей Аэруго. Хоукай машинально осмотрела свою винтовку. На стволе, возле самого дульного среза, был установлен маленький, не больше жёлудя, механизм. Он монотонно тикал. — Небольшой подарок от меня во избежание недоразумений. Он абсолютно безопасен, пока вы не решите произвести выстрел, госпожа Снайпер. Ветер раздувал его рубашку парусом, внизу волновались пальмы, пригибаясь почти до земли. В воздух поднимались облака песчаной пыли. Они клубились бурыми вихрями и, обессилев, растворялись в ускользающем дневном свете. — Что вам нужно, сэр? — А, прекрасно, я рад перейти к делу, — майор Кимбли обернулся, борясь с ветром. Последовала пауза, Хоукай почувствовала, что он наступает на её удлинившуюся тень. Алхимик приближался так же неумолимо быстро, как взрывная волна. Он сложил ладони, совершая трансмутацию, но вместо взрыва в небо отправился нежный лепесток голубоватого пламени. Вытатуированные круги искрили от преобразования. — Горение — самая большая загадка мироздания, госпожа Снайпер. Это начало всему, божественная энергия атомов. Когда вы смотрите на пламя или взрыв, вы не догадываетесь, что смотрите на одно и то же. Ваш батюшка это понимал. — Багровый алхимик поклонился. А потом широко улыбнулся, обнажая ровный ряд белоснежных зубов. Хоукай отшвырнула бесполезную винтовку, чтобы освободить руки. Закатное солнце скрывалось в тучах, нависших над пустыней огромной наковальней. Приближалась пыльная буря. — Я знаю всё о детонации, — Кимбли откровенно любовался собой. — Ударная волна, тепловые реакции, адиабата. Мои познания о преобразовании взрывчатых веществ совершенны и чисты, как классическая музыка. Я выяснил, классическая музыка вам тоже близка, госпожа Снайпер. Ветер сбивал с ног, разметал волосы: чёрный хвост Багрового алхимика бился за спиной как разъярённая кобра. Безумные глаза стали одного цвета с небом. Они, не отрываясь, следили за ней. Хоукай приросла к стене. Она больше не боялась, страх прошёл. Она дышала, стараясь замедлить время. Контроль над разумом и телом — вот главный союзник. Так было всегда. С того самого осеннего утра, когда девочка вбежала в спальню родителей и поняла, что мама умерла во сне. Отец ещё не вышел из лаборатории, соседский пёс выл за забором. А мама была мертва. Ишвар, Ишвар, Ишвар, стучало в голове. Водонапорная башня. Справа — провал аварийной лестницы, по которому она забралась на крышу. Слева — люк в огромный медный чан, бывший первым резервуаром для воды. Под ним ещё один — запасной. Он крепился к стене единственным крюком и стонал от ветра. Вниз по стене опускались трубы, в подвале гнила ржавая насосная станция, заваленная песком и щебнем. — Моей божественной симфонии нужно огненное крещендо. И ноты мне дадите вы, госпожа снайпер Лиза Хоукай, — Багровый алхимик смог перекричать бурю. Он раскинул руки, словно дирижёр, и шагнул вперёд. Снайпер не побежала, она прыгнула навстречу, как камышовая кошка на охоте за вёртким ужом. Майор Кимбли не ожидал. Разве может овца съесть волка? Их волосы на секунду смешались, резкий запах пороха и подгорелой пищи обжёг нос. Песок с маскировочного плаща попал на губы, до сих пор саднящие от утренней потасовки с Мустангом. Рука Кимбли взлетела вверх и оказалась за спиной, острая боль пронзила сустав, выстрелив в самый мозг. Боль ослепила. Он рухнул на колени и изогнулся, пытаясь уменьшить боль. Следующий удар окончательно заставил согнуться пополам и ловить ртом воздух. Майор открыл рот, вдохнув песок. Буря обрушилась на пустыню, спеленав кокон из мусора и песка в воздухе. Кимбли повалился в чан, пахнувший ржавчиной и мочой. Наверху захлопнулся люк. Кимбли съехал на самое дно и расхохотался. Кажется, госпожа Снайпер сломала ему руку.

Централ, чайный дом Мадлен Лавалли, 02 сентября 1911, континентальное время 23:45

Лиза лежала на кровати с балдахином, прислушиваясь к ходу часов на каминной полке. По потолку скользил рассеянный свет фар. Внизу остановилась машина, хлопнула дверь и всё затихло. Была ясная, лунная ночь, не душная из-за близкой осени. Второе сентября, бабье лето. В такие ночи не спалось. Лейтенант поднялась, решив, наконец, раздеться. Сначала она сняла китель глубокого цвета аместрийской лазури с полуторадюймовой окантовкой белой лентой — по уставу, как у старшего офицера. Лиза уставилась на свои брюки с кавалерийской юбкой. Они были ужасно жаркие и неудобные, усиленные по внутренней стороне ноги двойной тканью. Трикотажный джемпер с высоким горлом, который Ребекка в раздевалке прозвала гимнастическим кошмаром, идеально подходил, чтобы скрывать лишнее. Лиза достала из сумки рубашку, в которой обычно ночевала, и зубную щётку. Холодные стены ванной комнаты были безликими, как в гостиницах. Но стопка вышитых полотенец, флакон розовой воды и контрацептивы в ящичке — наводили на мысли об истинном предназначении этих комнат. Элитный дом для свиданий, любовный отель для неверных супругов и высокопоставленных распутников. Тут не задавали вопросов и принимали только наличные. Это был, строго говоря, не бордель, но идея полковника разместить Эдварда в «чайном доме» мадам Лавалли сейчас казалась не такой уж блестящей. Подполковник Хьюз определённо не мог помочь, они с Грейсией ожидали пополнения семейства со дня на день. Гостиницы отметались из-за опасности. Во время государственных аттестаций они были наводнены шпионами и охотниками за головами всех мастей. Лиза вздохнула, разворачивая полотенце. Она надеялась, в своей ванной комнате Эдвард не будет заглядывать в шкафчик. Тук. Лёгкий шорох гравия и снова тишина. Она выключила воду и взяла кобуру, оставленную на постели. Тук. Тук. За окном скрипнула тяжёлая ветка ясеня и дерево качнулось огромной тенью. Лейтенант рывком открыла раму. — Думаю, тут около четырнадцати футов, сэр. — Почти пятнадцать, лейтенант. Полковник подтянулся на руках, преодолевая ещё пару футов, и повис над кустами жимолости. Дерево дрожало всей кроной, периодически поливая непрошеного гостя холодным душем. — Необычный способ освежиться, полковник. Он остановился, добравшись до уровня единственного освещённого окна. — Разве это не романтично, лейтенант? — с улыбкой спросил Мустанг и облокотился о ствол, удерживая мокрые ветки. — Это клише, сэр. Лиза выглянула наружу, просматривая пустую улицу. На мостовой высыхали лужи, зелень серебрилась в лунном свете, вокруг не было ни души. Хоукай молча сложила руки на груди. — Да ладно, лейтенант, открывай, пока я не свалился. Не хочу перебудить весь дом. Лиза отперла тяжёлую щеколду и с шумом полностью распахнула окно. Через мгновение Рой сидел на подоконнике, щурясь от света. — Почему ты не спишь? — Потому что в моё окно бросали гравий, сэр. — О, не делай такое лицо, лейтенант! По-твоему, я должен ночевать в машине? — он перемахнул в комнату, сбросил китель на стул, а потом, что-то насвистывая, отправился в ванну. Лиза вздохнула, взглянув на часы, и вышла. Она спустилась вниз, в небольшую гостиную с буфетом. Когда чашки, блестящий чайник со спиртовкой перекочевали в её руки, девушка вернулась назад. Рой всё ещё был в ванной. Зеленоватое пламя обхватило медные бока, внутри чайника зашумела вода. Как только вода забулькала, и Лиза опустила внутрь цепочку с заварочным ситечком. Кипяток медленно окрашивался в бурый цвет, а если дёрнуть ситечко вверх — внутри поднимались чайные вихри.

Юго-восточный Ишвар, 02 сентября 1909, континентальное время 23:45

Ночь была слепой и холодной. Вихри закручивались, поднимая песок в небо на добрую милю. Монотонное гудение ветра не успокаивало. Иногда буря принималась выть и стонать, мечась по руинам Дах-Шахар, оплакивая упавшие колонны и разбитые горшки на рынке. Лиза прислушивалась ко всем звукам, стекающим в её убежище. Мысли стучали в голове, как молоты в кузне. Рано или поздно он найдёт тебя. Он знает, ты не можешь уйти далеко. Кимбли прекратил взрывы, когда видимость упала до нуля. Буря дала передышку, несколько мучительных часов. Хоукай сжала руками виски, стараясь не думать, выключить мысли в голове, но всё было тщетно. Зачем она здесь? Как это случилось? Давным-давно у неё была мечта. Нет, это не твоя мечта, признайся. Ты просто хотела стать её частью, ты всегда мечтала стать частью его жизни. Буря проносилась рядом, расшвыривая мусор, засыпая песком ступени, хороня белую каменную кладку над головой. Наверху гремел гром, в вихрях вспыхивали молнии. Она закрыла глаза. Профиль отца, словно вырезанный из плотного картона, склонился над столом. Старомодное гусиное перо скрипело по бумаге. — Садись, Лиза. Она должна была сказать: «здесь негде, отец», но вместо этого тихо замерла у порога. Пыль щекотала нос, сквозь ставни пробился отчаянный лучик солнца. Он оказался единственным конкурентом тяжёлой бронзовой лампы. Лампа горела, скупо отмеряя свет, несмотря на яркий день за закрытыми ставнями. Лиза долго стояла у двери, наблюдая за отцом, который что-то дописывал и вычёркивал. Он был бледнее обычного, а воспалённые глаза увлажнились. — У меня нет другого выхода, Лилибетт, — пробормотал он, низко склонившись над каким-то чертежом. — Прости, я так виноват перед нашей девочкой.

Централ, чайный дом Мадлен Лавалли, 03 сентября 1911, континентальное время 00:15

— Прости, лейтенант, — сказал полковник осторожно, когда она вышла из ванной вместе с влажным облаком пара. — Я думал, ты догадаешься. Хьюз весь день пребывает в панике. Мадам… Черт, ты же знаешь из-за чего она… Ай! От второго тычка Рой увернулся. Он поймал её за руку, ладонь была мягкой и тёплой после душа. Кресло жалобно выдохнуло, принимая второго постояльца. Босые ноги устроились на широком подлокотнике. Голова с мокрыми волосами, замотанными в полотенце, прижалась к его груди, и Рой улыбнулся. От неё пахло шампунем. Полковник был, на самом деле, довольно предсказуемым человеком. Унылый старый придурок, как сказал бы Элрик. Его привычки оставались неизменными много лет. Он был обречён терять голову от запаха её шампуня и мокрых волос. Он был обязан молчать об этом. Она не принимала никакую любовь, она никогда не обещала искупление. Лиза давно стала духом и плотью его самого, вместе с прошлым и настоящим, она царапалась и жила глубоко под кожей. Друзья, партнеры, сообщники, душеприказчики, иногда — любовники, две части одной гальванической батареи. Когда-нибудь их убьют одной пулей — какой явный просчёт для шахматиста, выпестованный собственными руками. — Вы сегодня молчаливы, полковник. Потемневшая от воды прядь волос прилипла к виску. К чёрту прошлое. Капля скользнула вниз по шее, подчёркивая скульптурный изгиб ключицы. Он вдохнул ещё раз запах цветочного шампуня и хлопка. Когда гальваническую батарею требовалось зарядить, им позволялось быть любовниками. И всё летело к чёрту. — Заставишь меня кричать? — ухмылка была очевидно дразнящей и приглашающей. Потом он скорчил гримасу. — Лейтенант, за стеной спит невинный ребёнок. Она ограничилась болезненным тычком под рёбра. Завтра Рой будет с любовью рассматривать этот синяк, как и старый, крошечный шрам у виска, тоже доставшийся от неё после падения с голубятни. Лиза вырвалась. Полотенце сползло вниз, открыв следы ожогов на спине, шлёпнулось на пол. Она встала, нагая и гибкая, выхватив халат, на котором они сидели. Она избегала вставать спиной даже к нему. Рой никогда не мог привыкнуть. Это было личным наказанием, исчерпывающим доказательством его вины. Он всегда помнил, что не завершил. Он помнил, о чём она просила в пустыне, хрипя и цепляясь за грязные армейские гамаши, пытаясь карабкаться по нему. Её опалённая плоть ничем не отличалась от плоти ишваритов. Липкий жир на губах едва не вывернул нутро едкой желчью. Запах разодрал ноздри. Он не мог продолжать, не убив её, не мог уничтожить работу учителя полностью. Рой не сжёг спину целиком. Он опустился на колени и расстелил свой плащ. Она бормотала, требовала и дралась в шоковом забытье, дёргая за одежду и волосы. Он нёс свою ношу на руках, сквозь весь лагерь, в лазарет к Ноксу. На небе занимался рассвет, у коновязи ржали лошади, костры потухли. Рой видел спящий мир сквозь пелену. Огненный алхимик не закончил преобразование не потому, что был плачущим трусом с дрожащими руками — он был эгоистом, он всегда хотел оставить эту девушку себе. — Сэр, вам пора спать, — лейтенант сложила его вещи и протянула зажжённую лампу. — Думаю, здесь достаточно свободных комнат. — Я всё испортил? — Как всегда. Он вздохнул: — Спокойной ночи, лейтенант. Надеюсь, завтра этот мальчишка не превратит меня в главное посмешище Централа. — Эдвард кажется очень талантливым алхимиком. Намного талантливее вас в его годы, сэр. Рой кисло улыбнулся и закрыл за собой дверь. Внизу был кабинет с удобным диваном, на котором полковник иногда ночевал, с тех пор как Мэдди вернулась в столицу. Никто не знал, что он владел большей частью чайного дома Мадлен Лавалли и бара мадам Кристмас. Он инвестировал средства собственного исследовательского фонда в агентурную сеть. Дела шли хорошо, у него были глаза и уши по всей стране. А также Хьюз, который был неоценим на своём месте в трибунале.

Юго-восточный Ишвар, 03 сентября 1909, континентальное время 04:55

Хьюз смотрел на перекатывающиеся мышцы под холкой коня, который иноходью двигался вперёд. Капитан был плохим наездником, но животное без понуканий вело себя на редкость спокойно. Хьюз трясся в седле четвёртый час, и это тянуло на рекорд. Он зевнул. На западе ещё мерцали утренние звёзды, восток был озарён невидимым солнцем. Пустыня казалась уютной и розовой на заре, как меренга в кондитерской. Гряда лёгких облаков предсказывала путникам ясную погоду. Раннее утро — самое приятное время дня в Ишваре, когда ночной холод отступил, а зной запаздывал вместе с солнцем. Хьюз оглянулся назад: Локхард дремал, выпустив поводья, он кивал подбородком в такт шага лошади. Сержант Уэст напряжённо сидел в седле, не сомкнув глаз за ночь. Остальных пятерых солдат Хьюз не знал, они были из отделения Локхарда, включая связиста с пятнами солнечных ожогов на лице. После бури пустыня была безмятежна. Руины Дах-Шахар медленно надвигались с востока. Они въезжали в мёртвый город. Лошади волновались, обмениваясь ржанием. Гнедой конь Локхарда остановился, чуть не сбросив всадника. Молодая кобыла Уэста фыркала и трясла головой. Хьюз нащупал оружие и привстал в стременах, вертя головой по сторонам. Они были близко. — Что такое, капитан? — проснувшийся Локхард беспокойно заёрзал в седле. Хьюз поднял руку: — Озон. Слишком большая концентрация, это говорит об алхимических детонациях. Держитесь позади на пару корпусов. — Я надеюсь, вы знаете, что делаете, — пробурчал Локхард и повторил команду своим людям. Через четверть часа город обступил всадников крепостными стенами. Это было странное зрелище — город без людей. Улочки, вымощенные белым булыжником. Дома с плоской зубчатой крышей как на древних мозаиках Ксеркса. Бесхозные лавки и мастерские. Храмы с тремя ступенями и священным алтарём Ишвары, обращённые на восток, к восставшему из пепла солнцу. Хьюз увидел алхимика первым: чёрный силуэт на фоне зефирного, розового неба. — А вот и наша кавалерия, — Кимбли широко улыбнулся, спускаясь с насыпи. Он выглядел бодро. — Господа, чем обязан? — Поисковый отряд, майор Кимбли, — Хьюз соскочил с коня. Животные всё ещё проявляли беспокойство. — Мы ищем снайпера, позывной Ястребиный глаз, пятый стрелковый полк, отделение капитана Локхарда, специальный взвод. Это знакомая тебе молодая девушка. Кимбли покачал головой, продолжая улыбаться. Локхард откашлялся, поправил китель и решительно направился в бой: — Что вы здесь делаете, господин Багровый алхимик? Почему подорвана линия связи? Мои люди проложили эту линию ценой многих жертв… — Я делал свою работу, — Кимбли потянулся, — буря заставила изменить маршрут. Вы пришли кстати, я конфискую ваш транспорт. Он схватил лошадь Уэста за уздечку, животное испуганно заметалось. Сержант Уэст стоял рядом, не зная, что предпринять. Он беспомощно смотрел на командира. Капитан Локхард тихо свирепел, усы воинственно торчали над губой: — Где мой человек? В этом секторе находился мой лучший снайпер. Вы видели её? Кимбли молча поклонился. Капитан зашипел: — Чёртов циркач, надеюсь, это она тебя так отделала… Локхарда прервал взрыв хохота. Алхимик молниеносно приблизился, остановив руку в дюйме от шеи капитана, и так же быстро убралась назад. Он облизнул губы: — Я сделаю вид, что не услышал столь грубого нарушения устава. Тела людей запросто превращаются в нитрованные вещества. Трансмутация, чехарда атомов — и ты взрываешься от смеха. Все замолчали, Хьюз держал наготове револьвер, пока не вмешиваясь. Кимбли вскочил на лошадь, стегнув бока. — Если найдёте её в песке живой, передавайте поклон и надежду на встречу. Хьюз проследил взглядом за удаляющимся всадником. Отсюда до Деглета двадцать миль по прямой. Но чёртов псих наверняка доберётся задолго до полудня. Он обернулся: солдаты Локхарда начали разбивать временный лагерь. Сам капитан разжигал костёр, попыхивая трубкой. — Присаживайтесь, сэр, — он показал на место рядом с собой. — Мы прекращаем поиски, капитан? — Мои люди измучены, мы шли полночи, — Локхард извлекал из вещмешка жестяные кружки и котелок. Последней на свет явилась банка кофе. — Никто не заслуживают сгинуть вот так, в этом пекле, но если она не выйдет к нам до вечера, по инструкциям всё будет кончено. Хьюз упрямо мотнул головой, очки съехали набок. Он вспомнил глаза Роя в одиночной камере. Хьюз решил, что ни за что не вернётся без неё. — Послушайте-ка, сэр, — Локхард похлопал по его лечу, — я знаю своих людей. Она прячется где-то в городе. Готов поспорить на лучший кретский табак, Хоукай выйдет прямиком сюда, на запах дыма и кофе. Этот цирковой придурок не смог даже зацепить нашу девчонку, поэтому так взбесился. Лагерь разбили прямо в городе, у главной храмовой горы. Часть людей Локхарда храпела под брезентовым тентом, часть была в разведке. Хьюз остался в лагере на случай, если Хоукай вернётся, как предсказывал её командир. На костре коптился кофейник. Хьюз забрался на поваленную колонну и смотрел в бинокль. Кимбли действительно сравнял город с землёй. Как один человек мог заменить собой зенитную батарею? Хьюз выругался. Южнее торчали финиковые пальмы, ещё южнее — что-то медное блеснуло на солнце. Хьюз смахнул со лба пот, не отрываясь от окуляров. Развалины, воронки от взрывов, огромные дюны песка. Капитан дёрнулся. Он ясно видел блик. Солнце бликовало в паре миль от лагеря. Это не Локхард, они ушли намного севернее. Кто-то смотрел на капитана Хьюза в бинокль или в прицел. Хьюз нащупал ракетницу и дал сигнальный залп. К удивлению, ему ответили. Хьюз улыбнулся. Капитан Локхард оказался чертовски прав, Хоукай пришла на запах кофе. Она была жива. Хьюз с облегчением вернулся к костру, он вскипятил воду и достал пару консервных банок. В вещмешке имелось настоящее сокровище — сладкие печенья из посылки Грейсии. Он давно ждал хорошего повода их съесть, а пока вдыхал запах ванили, исходящий от самодельной картонной коробки. Капитан Хьюз намеревался позавтракать. Нужно больше кофе. Хьюз, напевая, ловко управлялся с кофейником. Солнце поднималось выше, небо ослепляло голубым, до жары было недалеко. — Привет, Ястребиный глаз. Тяжёлый вчера выдался денёк, да? Хоукай стояла с прямой спиной без оружия, с прицелом от винтовки в правой руке. Она выглядела отлично, учитывая обстоятельства. — Доброе утро, сэр. Я увидела ваш бинокль, — возможно, она была удивлена, но никак этого не показала. — Аааа, — Хьюз поморщился, снимая с огня кофейник, — Эти игры оставь для Роя. Я — Маэс, или Хьюз, или, если очень хочешь, капитан. Он протянул ей кружку, а потом хлебнул из своей, зажмурившись от удовольствия. — Ты в порядке? Хоукай кивнула, медленно опускаясь к костру. Хьюз заметил, что у неё дрожали руки. Она выставила дураком самого опасного алхимика в Ишваре и, по всей видимости, Ястребиный глаз была на пару лет младше Грейсии. Он представил свою невесту в маскировочном плаще снайпера и от ужаса скрутило живот. Хьюз достал коробочку с печеньем. Запахло ванилью. Он откусил, и печенье рассыпалось на зубах. Истинное блаженство. Когда Маэс вернётся домой, он будет есть стряпню Грейсии каждый день до конца жизни. Хьюз протянул печенье Хоукай. Он упорно думал о ней как о девушке Роя. Или Маэс Хьюз что-то не понимал в жизни? Она взяла печенье и впервые посмотрела ему в глаза. Чёрт, Рой. — Твой капитан скоро будет здесь, они прочесывают сектор с севера (кивок). Пыльная буря закопала лагерь в Деглете и теперь ребята будут работать лопатами целую вечность (кивок). Им надо успеть до приезда Брэдли (настороженный взгляд). Я рад, что ты выбралась невредимой из этой переделки. Майор Кимбли — чёртов псих со связями в Генеральном штабе. Зная Мустанга, думаешь, что все алхимики мрачные зануды, но Кимбли… — Сэр, — она вдруг перебила болтовню Хьюза. Её голос мог становиться жёстким и трескаться как лёд. — Это майор Мустанг попросил вас приехать? Хьюз растерянно моргнул. Вдалеке было слышно ржание лошадей. Капитан Локхард возвращался. — Передайте майору, я сама могу о себе позаботится. Я нахожусь вне его подчинения. Это нарушение устава и у этого могут быть последствия. Хьюз рассмеялся. — Как будто это когда-нибудь остановит Роя Мустанга. Хоукай взглянула на капитана, словно он стегнул её как лошадь. Хьюз выругался про себя. Волшебное печенье Грейсии быстро закончилось. Так всегда бывает с тем, чем дорожишь. — Лиза… — начал капитан Хьюз. Девушка вздрогнула. Её имя было неуместно здесь, как неуместно домашнее печенье среди убийц. Но капитан продолжал:  — Рой сейчас под арестом за драку с Кимбли. Я говорю тебе как друг, не как старший офицер. В аду не бывает рангов. Майор Кимбли очень опасен и ты ему понадобилась. Обычно он получает, что хочет. Он встал, отряхивая ноги. — Ты знаешь, как он заработал свою военную кличку? Багровый? Хоукай молчала. — В Централе случился большой скандал, все газеты написали, но наверху приказали быстро прекратить шумиху. Кимбли на государственном экзамене взорвал трибуны с гражданскими. Погибло шестьдесят человек, сотни были ранены. Я сбежал туда курсантом, прогуляв занятие по военной инженерии. До сих пор помню ручейки засохшей крови в обломках бетона. С тех пор на аттестации государственных алхимиков не допускаются зрителями гражданские и военные в чине младше майора. Кимбли прошёл экзамен. Это было восемь лет назад. Хоукай двумя руками сжимала пустую кружку. Отряд Локхарда поил фыркающих лошадей у колодца. Один из солдат в лагере проснулся и выбрался наружу, почесывая живот. Хоукай смотрела на Маэса большими, карими глазами. Теперь они казались тёплыми. — Спасибо за печенье, капитан Хьюз. Это была моя лучшая еда за полтора года. Хьюз улыбнулся и махнул рукой. Он устал и хотел побыть один, разглядывая фотографию Грейсии. Он хотел перечитать её последнее письмо и на секунду забыться. — Эй, Хоукай! — заорал кто-то и замахал руками. — Капитан, посмотрите, она сидит там и кофе распивает, пока Мэтта чуть не сожрала змея! — Заткнись, Уэст, ты похерил свою лошадь! — Ха-ха-ха! — Поцелуй меня, и я подброшу тебя до Деглета! — Поцелуй себя в зад, я повезу Хоукай… Хьюз поднимался по насыпи к развалинам главного храма Дах-Шахар. Три ступени вели в дом Ишвары: добрые мысли, добрые слова и добрые дела. Маэс снял очки, щурясь на солнце. Единственное, что он бы попросил у Ишвары — простую жизнь с Грейсией. Возможно, дочь, — девочку, которая бы никогда не стреляла и не видела войны. Сухой ветер трепал волосы Хьюза, зелёные глаза капитана изучали далёкие доломитовые скалы, мерцавшие кварцевыми жилами на солнце. Он не знал, не пройдёт и месяца — он вернётся домой, Грейсия, рыдая, вцепится в пыльный и грязный китель, и на вокзале Централа больше не останется никого. Он никогда не вернётся в Ишвар, он больше никогда не увидит пустыню. А через два года, в этот же день, таким же солнечным утром, родится его дочь. У неё будет улыбка матери и зелёные глаза отца.