Централ, июль, 1906 года.
Это была невыполнимая задача: уговорить мать переехать из квартала за рыночной площадью. Мадам называла свой бар убежищем, а убежище должно быть надежно спрятано на самом дне столичных трущоб. Рой снял китель, свернул и спрятал под мышкой. Настали ранние сумерки. Лето перевалило за середину, сельские ярмарки завершились фейерверками. Всё незаметно шло к осени, слишком жаркой и суетной в Централе. У часовой башни столпились нищие и дезертиры с востока страны. Бродяги и предатели. Старые куранты пробили четверть, звон колоколов утонул в шуме просыпающейся Чек-стрит. Мостовые заполнялись людьми, скользкими тенями добропорядочных граждан, которые, как и всякие тени, вели после заката иную жизнь. Рой вышел на Монетную площадь, вокруг сновали зазывалы, карманники и спекулянты. У цветочного рынка кто-то заметил патруль и округа огласилась свистом, бродяги горохом рассыпались по подворотням. Они приняли за жандарма его самого, в пыльных армейских штанах и рубашке, прилипшей к взмокшей спине. Рой усмехнулся, он смелый болван, явившийся в Уэст-Чиппинг в таком виде. Он перепрыгнул лужу, предпочитая думать, что кого-то просто стошнило кислым, перебродившим элем, а две крупнокалиберные гильзы случайно валялись рядом. Игривый ветерок принёс с задворок рынка отвратительную вонь — там гнили кучи нераспроданных цветов. За Чек-стрит благоухал нечистотами обводной канал реки Рё, спрятанной в канализационную трубу. Мамино убежище втиснулось между десятков питейных заведений и борделей на любой вкус и кошелёк. Рой обошёл веселящуюся толпу у входа и нырнул в переулок, полный крыс и клиентов баров, внезапно решивших отлить. Задняя дверь была не заперта. Слабый свет проникал из коридора, у окна дымилась пепельница, гора грязной посуды в мойке наводила на мысли об аншлаге наверху. Судя по грохочущей музыке и взрывам женского смеха, так и было. — Давно не виделись, малыш. Как кстати. Сама мисс Лорели Гейл сидела за корзиной чистого белья из прачечной. Она надела очки на кончик носа и болтала на носке расстёгнутой туфлей. Рядом на столе выстроились разноцветные флакончики с лаком для ногтей и хитроумные приспособления для маникюра. — Сломала ноготь об очередную тупую башку. Рой сочувственно пожал плечами. Он взмахнул рукой в приветствии, попутно разыскивая в холодильнике содовую и чистый стакан на заставленном столе. Лорели могла бы не объяснять. Она всегда была слишком вспыльчива, Ванесса — слишком наивна, Долли транжирила все деньги в дорогом ателье, а Сэм — самая популярная из девушек — слишком любила смешивать шампанское и синский порошок для грёз. У Кэтрин на Юге, в Степни, подрастал сын, Адель и Натали были новенькими, их наняли после переезда из Ист-сити. Всего девять девушек — бар приносил слишком мало дохода, чтобы мадам держала повара и постоянных музыкантов. За много лет Рой научился легко привязываться к шумным обитательницам маминого убежища, к своим надоедливым названным сёстрам. Так же легко приходилось прощаться: из-за алкоголя, неизбывной тоски по городам, затерянным на картах, и времени, взятого у судьбы в долг. Все их яркие жизни напоминали полёт метеоров в атмосфере. Мало кто мог остановиться у черты, которую мадам Крис без устали рисовала, слишком многие шагали вперёд, вспыхивая, как ночные мотыльки в садовом фонаре. Это была странная семья, в которой он вырос, кочуя по стране за матерью и возводя временные убежища среди пьяных мужчин и несчастливых женщин. Рой ударил горлышком бутылки о край столешницы и пробка с щелчком улетела в мусорное ведро. Лорели одобрительно присвистнула, заметив трюк. Содовая, шипя и пузырясь, полилась в кофейную кружку. Он присел на железный ящик с бутылками виски, которые закупались контрабандой в Аэруго, чтобы не платить акцизы. По потолку плыли полоски света от автомобильных фар и отблески мигающего неона. — Как твоя служба, милый? — Лорели аккуратно докрашивала ноготь красным. — Тебе не обязательно болтать, обычно я не покупаю выпивку. Он улыбнулся в полутьме. Лорели улыбнулась в ответ, заправив платиновый локон за ухо. Блондинкой она тоже была не настоящей. Она успела заметить военную форму и ремень от кобуры. Рой залпом осушил кружку, первым делом пытаясь остудить тело на пару градусов. Лето в центральном Аместрисе раскалилось адовой духовкой: сухой и невозможной. Многие предпочитали уезжать на восток страны, в края, где можно пить сидр, не вылезая из речных запруд для ловли окуней. — Ты просто так заглянул? Или ищешь плохую компанию вместе со всеми жандармами этого города? Лорели была слишком сообразительной. Он вдруг понял, что совершенно забыл сколько ей лет и откуда она родом. Пендлтон? Канэри-бей? Что-то на северо-западе, около границы. Последние полгода он жил, как одержимый маньяк или заговорщик. Если его видела насквозь девушка-хостесс мадам, чего он ждал от остального мира? — Ладно, Ло. Кое-что нужно. Двойной тариф за информацию о военных, посещавших квартал хотя бы раз за последние три месяца. Она засмеялась и опустила взгляд, пряча вспыхнувший в глазах интерес. — О, попроси меня лучше сосчитать звёзды на небе или выучить синскую писанину. — В звании не ниже капитана, служебная машина — Паккард твин, шестицилиндровый, на кузове есть серебряная краска и заплатка на правом колесе, но протектор в хорошем состоянии. Он носит высокие кавалерийские сапоги, наверное, Бельвилль, предположительно девятый размер ноги. — Сгодятся многие негодники, сбегающие сюда тайком. И даже ты, мой милый. Рой хлопнул себя по бедру и усмехнулся: — Я думал, у меня размер ноги больше. Лорели докрасила ноготь и дунула на оттопыренный средний палец, прищурив подведённые глаза: — Давай как-нибудь проверим, малыш Рой. Рой отсалютовал девушке пустой бутылкой и повторил неприличный жест. Он продал свой старенький трёхдверный Паккард прошлой осенью, закрывая долги матери за зимнее отопление. Лейтенантского жалования едва хватило на аренду дешёвой квартирки в Спиталфилдс, там хранились книги и зашифрованные записи, но ночевать он всегда возвращался в казармы, чтобы не вызывать лишних вопросов. — Двойная оплата, мисс Лорели Гейл. — Я поспрашиваю девочек здесь и в «Жёлтом лотосе», — она на секунду задумалась, — так кого ты срочно ищешь в Уэст-Чиппинге? Рой не успел ответить. Наверху скрипнула дверь и духовые раскаты фокстрота стали на пару децибел громче. По лестнице зачастили каблучки. В кухню впорхнула Ванесса, неся на золотых пёрышках приторное облако духов. Она была немного пьяна, ровно настолько, чтобы прослыть своей среди собутыльников, но сохранить ясность и координацию. — Посмотрите-ка, кто объявился! — она взвизгнула и повисла на шее Роя. — Наш бравый лейтенант! Я так скучала. Ванесса Беккер вся состояла из ванили и сладкого вишнёвого вина, каштановые волосы, забранные в высокий пучок на затылке, отливали бронзовой рыжиной. Она быстро поцеловала в щёку, довольно рассмотрела оставленный алый след, и уселась на стол. Бельевая корзина с корсетами, сатиновыми трусами, поясами для чулок всевозможных расцветок и модификаций отъехала в сторону. — Знаешь что, Несси, ты разбила мне сердце, — сказал Рой, оттирая помаду. — Выглядишь роскошно. Ванесса захихикала как ребёнок, получивший конфету перед обедом. Наверху кто-то из гостей стал горланить песню, невпопад перекрикивая музыку. Рой узнал марширующий мотив нового государственного гимна. Раздался топот и пьяные крики. Лорели не спеша собирала свои скляночки для маникюра. Ванесса налила стакан воды и сбросила туфли. А потом голос подал маленький бульдог мадам — шестизарядный дерринджер с перламутровой рукояткой. Когда револьверные выстрелы стихли, музыканты снова заиграли гимн, сбиваясь в нотах. Рой пнул дверь и запустил бутылку в переулок. Она разбилась в темноте с жалобным звоном, распугав крыс и прочих тварей Уэст-Чиппинга. — Спорим, это твой Вилли, Ло. Опять окосел и дерётся с Клэнси. Мало ты расцарапала им лысины. — Ванесса, хмурясь, разыскивала в навесном шкафчике сигареты. Лорели застегнула туфлю, поставив ногу на стул. А потом спрятала свои круглые очки в потайной кармашек за лифом платья. — О, тогда мне пора. До встречи, малыш Рой. Несси, не вздумай курить мои сигареты и если ты опять перевернёшь корзину с трусами… — она замолчала, выдумывая кару поужасней, но наверху воцарилась подозрительная тишина и Лорели поспешила в коридор, незаметно прихрамывая на левую ногу. Она выглядела как роскошная белокурая красавица, но в детстве переболела полиомиелитом и носила сложный ортопедический наколенник. Рой раздумывал о второй бутылке газировки, в которую можно плеснуть что-то покрепче. Сегодня он должен вернуться в казармы, а выходные будут посвящены исследованиям, дата первого квалификационного экзамена горела на отрывном календаре, несколько раз обведённая красным карандашом. Календарь висел над качающейся тахтой в первой взрослой квартире малыша Роя. Он иногда дремал там в воскресенье после обеда, поставив заведённый будильник на полу. — Сегодня их много, да? — задумчиво пробормотал Рой. — Да, господин лейтенант, — Ванесса забралась на подоконник, собираясь закурить. — У тебя что-то стряслось? Мадам никого не ждала. — У меня было срочное дело, Ванесса, я уже ухожу. Ванесса картинно закатила глаза. Она курила тонкие женские сигареты, какие обычно курят в кадре киноактрисы, чтобы изобразить нервозность и холодную страсть. — Всё из-за ублюдка на Фокс-кросс? — Ванесса стряхнула пепел и обернулась. Огонёк сигареты дрожал в стекле двойным отражением. — Мы здесь тоже читаем газеты, милый. — Вчера нашли ещё одну девушку в трёх кварталах отсюда. — Рой оглядел кухню. Он решился плеснуть в себя виски. Главной газетной сенсацией Централа в последние месяцы были пять жестоких убийств, объединённых Трибуналом в одно делопроизводство. Рой мог бы дополнить, что капитан Моран — невезучий старый грубиян, на которого при случае спустят всех собак. Сам фюрер Брэдли вмешался в расследование, мадам фюрер читала за завтраком утренние газеты и жалела даже порочных девушек из Уэст-Чиппинга. Но вместо этого, Рой встал и положил руку на плечо Ванессы: — В городе хватает чокнутых, чтобы резать людей в трущобах. Газетчикам нравится скандал, фюреру — нет. — Потому что убивают грязных шлюх? — Потому что это надо остановить, — закончил Рой серьёзно, Ванесса тихо рассмеялась, выдыхая сигаретный дым в форточку. — Господин лейтенант пришёл за нашей помощью? — Тебе восемнадцать, Несси, ты весишь как полмешка картошки. Я пришёл дать дружеский совет: никаких прогулок в одиночку, никаких новых клиентов, никаких одолжений извращенцам ради щедрых чаевых. Бар… Галогеновые лампы загудели от щелчка переключателя, вспыхнул мёртвый голубоватый свет. Кухня теперь казалась ещё грязней и неряшливей. Несси виновато заморгала и затушила окурок в пепельнице. В дверях стояла мадам, прижимая к пышной груди журнал для сверки курса векселей, в другой руке — тлела сигарета в длинном мундштуке. Ванесса быстро захлопнула окно, платье с золотыми пайетками обрисовало все изгибы и формы девушки. — Мой бар? Что с моим баром, малыш Рой? — Я бы советовал закрыться на месяц. Слишком опасно для вашего бизнеса. — Я занималась этим бизнесом, успевая менять тебе горшок, — Крис свела тонкие брови к переносице. — Почему ты без предупреждения и в таком виде? Я говорила, малыш Рой, всё что угодно, кроме вот этого. Она ткнула пальцем в ремень кобуры и больно дёрнула за полу армейских штанов. — Можешь приходить хоть голышом, я не буду делать никаких исключений, не желаю видеть синюю форму под моей крышей. Я учила тебя одеваться и вести себя как маленький джентльмен! Ванесса засмеялась. — Будет безопасней закрыться, — упрямо повторил Рой, — скоро здесь будет с облавами вся Центральная армия. Первый труп он увидел в морге месяц назад. Исковерканная красавица с таким же маникюром, как у Лорели, с изящными стопами, в которых чёрными цветами скопилась мёртвая кровь. Конечности застыли в неподвижности, острые локти испачкались мелом или строительной побелкой. Запах формалина перебил приторные духи. Она боролась до последнего, порезы пальцев доходили до костей фаланг, но всё равно, к раннему утру она была мертвой и белой, как алебастр, а тот кто сотворил с ней такое, был жив и на редкость удачлив. Дело тоже выглядело мёртвым: убийства совершены почти без улик, без свидетелей и очевидных мотивов. Все девушки работали в весёлых кварталах. Трупы обычно находили на пустырях и несанкционированных свалках. Рой знал наизусть каждый отчёт, рапорт и донесение. Столичные газеты кричали с первых полос о неуловимом «Убийце грешниц». Фюрер лично собирался патрулировать Уэст-Чиппинг. Рей Мелоди Миллер. Кэрри Страйд. Дениз Холидей. Мелисса Дюрвард и одна неизвестная. Её нашли три дня назад докеры, возвращавшиеся после ночной смены. В трёх кварталах от убежища мамы, на пустыре Фокс-Кросс, в мусорной куче, согнутую пополам, с дырой в туловище, словно внутри взорвалась тротиловая шашка. Когда труп перевернули, на шее отвратительно чавкнула рана: разрез был настолько глубок, что на прозекторском столе голова откатилась от тела. — Вам будет лучше уйти на каникулы, мадам. Мадам Крис мрачно смотрела перед собой. — Спасибо, что сказал, мой дорогой. Сегодня такой хлопотный день. Рой едва заметно кивнул. Мадам Крис забыла сбросить пепел, её сигарета выглядела серой и пушистой как распустившийся цветок камыша. — Извини, в таком виде нельзя к гостям. — Да, мэм. Надеюсь, мой визит не причинит проблем. — Рой схватил ещё одну бутылку с содовой и набросил на плечи китель. Возвращаться в казармы придётся пешком. Он прикоснулся к воображаемой шляпе на голове и галантно раскланялся. — Хорошего вечера, дамы.***
Не то. Опять не то, что нужно. Он бегает как крыса по городу, а что толку? Тупой и примитивный солдафон. Необходим простой материал для катализатора, а он приводит проституток, ещё и дохлых. Кому теперь оттирать кровь, кому заново рисовать, кому восстанавливать круг, полдня ползая на коленях? Тупой солдафон. Неуч. Сапог. Он снимает защитную лабораторную маску и натягивает на лицо подобострастную улыбку, медленно отворачиваясь от кюветки, заполненной кровью. — Всё готово, — Сапог стоит у двери, облизывает остренькие зубы, — Док. Док готов плюнуть в его самодовольное лицо, но ещё не время. Без катализатора ничего не выйдет. — Мой друг, я просил не называть меня доктором. Моё искусство не медицина. — Какая разница, — раздражённо говорит Сапог, смахивая пот тяжёлыми каплями. В городе духота и его лоб лоснится, плавится подкожным жиром на солнце. Если бы Док любил гидролиз, он бы сделал из этого борова отличное мыло. Но ему нужно другое, время уходит, прогресса нет. Катализатор не создан в достаточном количестве. Сапог ведёт в подвал, где в стофунтовом мешке от кукурузы что-то извивается, как гусеница, пришпиленная булавкой, и мычит. Док в восторге припадает на пол и ползает вокруг, ощупывая грубую ткань. Затем он хватает скальпель, который валяется тут же, в импровизированном ящике для инструментов, и делает широкий надрез. На сером расплывается красное, гусеница в ужасе замирает и Док морщит нос. Обделалась. Как гадко. Нет, это не материал для катализатора. Один неверный шаг может испортить всю работу. Док встаёт, поправляет золотые очки и идёт к лестнице, разочарованно выдыхая. Он даёт отмашку Сапогу и тот кидается на мешок всей тушей, пыхтя от жары и перевозбуждения. Гусеница отчаянно извивается, кляп выпадает и женский крик прорезает воздух до звона в ушах. Док раздражённо захлопывает дверь в подвал и возвращается к работе. Он наклоняется над маленьким ящичком секретера и осторожно достаёт три рубиновых камешка, похожие на зёрнышки спелого граната. Его катализатор, его путь к божественному искусству. Док благоговейно закрывает глаза. Ещё два.***
Капитан Моран на работе пил только чай, свежезаваренный и крепкий. В этом году ему исполнилось сорок девять и большую часть своей военной карьеры он мечтал уйти в отставку. Но каждый будний день он неизменно возвращался в офис на цокольном этаже с переплетёнными под потолком отопительными трубами, вдыхал не выветриваемый запах подвальной плесени и садился за рабочий стол. Старая привычка неудачника. Он поставил чашку, сложил руки на груди и стал ждать. Циферблат настенных часов показывал почти восемь, стрелка двигалась, цепляясь за полустёртые, ржавые от сырости деления. Прошла минута. Две. Три. Пора. Моран вскочил и вышел из своего кабинета. В офисе было душно. На утопленном в стену узком окне еле шевелились лопасти вентилятора. Столы хранили девственную чистоту после выходных. Одна из примет проклятого утра каждого понедельника. Моран с сожалением констатировал, что его офис ровно в восемь часов был пуст. Из коридора доносились крики, старый кофейный аппарат шипел и плевался кипятком. — Моя очередь, Чарли! — Если я вытрясу кофе из этой железяки — возможно. — Пустите, мне нужен только кипяток. — Сублимированный кофе из пайка? Уайли — ты мелкий извращенец! Внезапно голоса замолкли и раздались чеканные шаги. Через мгновение офисная дверь распахнулась. Моран сцепил руки за спиной и привычно скривился, увидев своего заместителя. — Мустанг. Доброе утро. — Доброе утро, сэр. Лейтенант Мустанг прошёл мимо несгораемого железного шкафа и сел за свой стол. Он казался слишком исполнительным, слишком педантичным для своего звания, но Моран видел насквозь надменную независимость и острый, хорошо скрытый ум. В нём было что-то настораживающее и опасное. За семь месяцев капитан Моран с превеликим удовольствием избавился бы от загадочного черноволосого сопляка, но повод так и не представился, а теперь на его капитанскую лысину посыпались эти чёртовы трупы с Уэст-Чиппинга, Фокс-Кросс и районов восточных доков. Он промокнул лоб платочком и гаркнул в коридор: — Пост, Смит, Фултон! Они явились, расталкивая друг друга в дверях, с бумажными стаканчиками кофе и потными заспанными рожами. Все как один, нараспашку, в расстёгнутых кителях и беретах, сложенных в четверо и всунутых под погоны. У капрала Уайли Поста был термос, от которого распространялся запах какао. Что за детский сад! Моран уселся за главный стол с раздражением наблюдая, как восьмое отделение по охране гражданского правопорядка хаотично занимало рабочие места. Все, кроме Мустанга. Он приготовился и сидел прямо, выставив перед собой толстый ежедневник для записей. — Утром нашли ещё одну весёлую леди, — начал Моран, барабаня пальцами по столу. — В районе восточных доков. Все улицы, выходящие на Сент-ривер и Фокс-Кросс оцеплены центральной армией. К вечеру там будет фюрер и толстые задницы с третьего этажа. Я успел побывать наверху у Рурка. Он очень недоволен, требует немедленного отчёта. Значит, я тоже недоволен и требую отчёта. Мустанг. — Сэр, — лейтенант кивнул, вставая, и раскрыл записную книжку. — Пятая предполагаемая жертва — Мэйлин Шэн, иммигрантка из Сины. Последний раз её видели после работы в баре «Жёлтый лотос». Девушки опознали её по одежде. Шестая, возможно, — некая Китти Лонг. Я не уверен, что это настоящая фамилия. Мисс Лонг хватились в субботу, когда она не вернулась после работы в комнату общежития, которую делила с соседкой. Я был там. Весь Уэст-Чиппинг напуган и это хорошо. Убийце будет сложнее действовать. — Как ты всё это раскопал? — перебил капитан сквозь зубы. — У меня много личных знакомств в весёлых кварталах. Это не преступление, сэр. — Шатаешься по шлюхам Нижнего города? — Моран удивлённо хмыкнул и отшвырнул платок, насквозь пропитавшейся по́том. Сопляк оказался не столь безупречен, как анкетные данные в именном досье. — Капитан Моран, сэр, — прокашлялся капрал Пост, или малыш Уайли, как все его звали. — Канцелярия фюрера телефонировала приглашение на утренний брифинг. Им также нужен человек для пресс-релиза. Капитан вздрогнул и тут же взял себя в руки. Он вляпался в самое дурно пахнущее дерьмо на континенте! В его-то годы, когда до выслуги оставалось несколько месяцев. Он выругался в сторону. — Мустанг, бери с собой Смита и Фултона, дуй в морг — будешь опознавать своих любимых дам. Раскопай до обеда что-нибудь ещё, что спасёт наши задницы от гнева Рурка. Пост, ты идёшь со мной наверх. Выполнять! Все вскочили и отдали честь, Моран смял фуражку и двинулся на выход. Командира догонял Уайли, торопящийся застегнуть ранец с полевым коммутатором. — Капрал, надень китель нормально, или я заставлю тебя весь день носить шинель по уставу, — буркнул Моран, пряча лысину за фуражкой.***
Старенький корвет с деревянным кузовом тарахтел, задыхаясь на подъёмах, но уверенно лавировал среди плотного утреннего трафика Централа. Они проехали восьмиугольную площадь перед зданием Генштаба, утыканную флагштоками и вооружёнными часовыми у каждых ворот. За рулём машины сидел Фултон, на задней скамейке — Мустанг и Смит. Прапорщик Смит с любопытством разглядывал лейтенанта. Не то чтобы он был поклонником заумного выскочки, но Мустанг вызывал у личного состава восьмого отделения живой интерес. Во-первых, он был младше Смита лет на пять, но дослужился до младшего лейтенанта. С какой, на хрен, стати? После присяги сосунка не прошло и года. Наверняка, желторотые сокурсники Мустанга в лучшем случае были старшими сержантами, а этот пижон дотянулся до маленькой звёздочки на погонах. Смит поискал в карманах жевательную резинку и вытащил смятую, видавшую всё коробочку. Он взял себе ментоловую пластинку и протянул Мустангу. Тот даже не дёрнулся. Вот же надменный гад! — Кажется, мы с вами так толком и не познакомились, младший лейтенант Мустанг, — Смит угрожающе задвигал челюстями, перекатывая во рту жвачку как футбольный мяч. — Чарльз Кингсфорд Смит III, прапорщик Центральной армии, пять лет служу в отделение Морана по охране правопорядка. Две награды за отвагу. Можете звать меня Чарли. Мустанг ответил не сразу. Он оторвал взгляд от своих идеально начищенных армейских сапог и уставился на Смита. Хитрый Фултон откинулся на шофёрском месте, пытаясь получше расслышать разговор. — Младший лейтенант Рой Мустанг, можете называть меня «сэр», — сказал Мустанг спокойно. Тёмные глаза сузились до лезвий. — Обращаться первым к старшему по званию, прапорщик Смит, можно только с разрешения старшего по званию. Фултон издал короткий смешок, который тут же поспешил подавить. Он выкрутил руль и въехал на служебную парковку центрального госпиталя, заставленную фургонами скорой помощи и редкими машинами персонала. — Морг находится в отдельном здании, Фултон, вы проехали поворот, — заметил Мустанг. Сержант Айван Фултон сердито сжал руль и включил заднюю скорость. — Спасибо, сэр.***
Он смотрит, как Сапог идёт по подъездной дорожке, грузно переваливаясь, и залезает в машину. Паккард трогается, блестит по бокам серебром и медленно выезжает на улицу, исчезая за подстриженными кустами сирени. Утренняя тишина пригорода изредка нарушается велосипедными звонками и громкими разговорами соседей с молочником. Док усмехается и отходит от окна, передразнивая неуклюжесть Сапога. Иногда он хочет убрать с пути это примитивное животное, но дело требует союза даже с таким презренным человеческим экземпляром. Всё есть ресурс, топливо, материал и оплата. Сапог — порочен и бесполезен, такая жизнь ничем не ценна, кроме физической силы, звериного везения и чутья. Док тихонько смеётся — а ещё военного пропуска и личного номера, открывающего у строгих телефонисток все коды. Сапог слеп. Он хватает всех подряд, как обжора бросается на все блюда за обедом. Он не видит свет. Огонь. Божественный материал вселенной. Они должны состоять из огня, иметь знак, иначе всё напрасно. Два последних образца никуда не годились, хотя из узкоглазой женщины получился катализатор — крохотный, меньше спичечной головки. А этого мало. По договору Сапог должен приносить качественный материал. Сегодня Док проверит и накажет, если тот опять не справится. Док мурлычет мелодию вместе с радиоприёмником, тянется губами к чашке кофе. Сапог любит синский чай, подражая фюреру, и кофейные зёрна приходится покупать в самой дорогой лавке на Малберри Гарденс, а Док ненавидит выходить из дома. Он поправляет очки. Сегодня слишком жарко, чтобы завтракать. Но ему нужно напитать свой драгоценный мозг. Разум требует ежедневной пищи, каждое преобразование требует оплаты. Яйца скворчат на сковородке, белок, схватываясь, белеет. Док подбрасывает туда же бекон и продолжает напевать. О, если бы эта похотливая горилла сумела видеть материал так, как он! Божественный свет огненных дев. Нужны не все, а только избранные, кровь которых он чует за милю, каждой клеткой своего существа. Док улыбается почти застенчиво, представляя грандиозный финал. Этот жалкий мир будет слишком тесен для такой энергии. Док закончит работу. Ещё чуть-чуть материала. Девушки в божественном огне. Он оставляет завтрак и обводит вилкой пустую тарелку. Он сыт, но разум голоден и каждую секунду гложет его тело, пока он не закончит. Док протирает свои очки, надевает аккуратный халат, резиновый фартук и спускается в комнату, заставленную бутылями с реактивами, грязными кюветками, стопками книг и свитков. Док не обращает внимание на беспорядок, он ползает на четвереньках и восстанавливает круг преобразования, который захватывает пространство, рисует на бетонном полу белым, мелко крошащимся мелом. Радиола работает на полную громкость и Док прищёлкивает пальцами в такт музыки.***
— Доктор, всё готово? — Рой протиснулся между тележкой из нержавейки и шкафом с белыми матовыми дверцами. Пахло формалином и чем-то ещё противно-сладковатым. — Опять вы, лейтенант? — доктор Эймес вышел из узкой хозяйственной каморки, где хранились реактивы и медицинские расходники. Он глубоко вздохнул. — Пойдёмте, она никуда не убежала. Рой пошёл за ним, бросив взгляд на позеленевших Фултона и Смита. Смит вопросительно поднял брови и Рой пожал плечами — пусть тащатся. Доктор Эймес открыл локтем распашные двери и подошёл к прозекторскому столу, руки в нитриловых перчатках казались ярким пятном неуместно голубого цвета. Он откинул такую же голубую ткань и Рой увидел тело последней девушки. Она была рыжеватой блондинкой, с россыпью коричных веснушек на скулах и худых плечах. Челюсти свело и он долго соображал, как вдохнуть немного воздуха. Ножевые раны и порезы были везде, кто-то истыкал её тело словно игольницу. Причина смерти зияла на шее вторым, гротескно распахнутым ртом. Это была Китти Лонг, которую соседка по комнате называла Джинджер. — Всё как всегда, разрез на шее, на позвонках есть зазубрины от ножа. Сделан с невероятной силой и тем же орудием. Возможно, скальпель или старинный ланцет, — доктор потёрся лбом о предплечье левой руки, на халате выступило мокрое пятно пота. — Что за адская жара в этом городе. Он замолчал, склонившись над серой, безжизненной плотью, грубо сшитой после вскрытия. Доктор покачал головой, словно удивляясь какой-то загадке. — Видите небольшую странность? Внутренности не извлечены. Всё было на месте. Следов сексуального проникновения нет. Её обмыли после всех… хм, манипуляций. Я указал приблизительное время смерти, хотя мне трудно судить. Желудок пуст, да и погода слишком жаркая. Она была обездвижена, верёвки, или что-то подобное, сняли после смерти. Отсюда такая странная поза ног после окоченения. Раздался топот и красноречивые звуки в коридоре. Рой обернулся и недосчитался Смита. Прапорщика Смита громко тошнило за дверью. Фултон стоял и моргал, по цвету лица не отличаясь от белого кафеля. — Великие небеса, — доктор Эймес возвёл очи горе. — Мне здесь не хватает только непереваренного завтрака впечатлительного жандарма. — Он всё исправит, доктор. Я могу взглянуть на её одежду? — Одежду не нашли. Рой недовольно свёл брови, механически пролистывая страницы одного из своих блокнотов. — Вы опять ищете мел, молодой человек? — Он был? — На волосах. Это отражено в отчёте, — доктор постепенно терял благодушие. — Избавьте меня от вашей сумасшедшей алхимической теории. — Она многое объясняет. Рой остановился и промолчал, заметив, как Смит пробирается по стенке назад. Фултон стоял навытяжку, стараясь никуда не смотреть, кроме своих сапог. — Я пришлю её родственников на опознание, доктор. Спасибо за отчёт, — он взял папку и вышел в коридор, запруженный каталками и телами в зелёных мешках. Рой замер, не сразу поняв, что происходит. — Только что прибыл санитарный поезд с востока, — вдруг сказал Смит. — Нашим ребятам там достаётся. Ишвар. Рой кивнул и пошёл к выходу, ему нужно было сделать звонок.***
«Десять колоколов» — самая известная гостиница и дешёвая забегаловка на Чек-стрит, где можно купить съедобную курицу в кляре, кэмеронскую свиную колбаску и жареную картошку. Лорели отодвинула от себя завтрак, глотнула местного кофе и, поморщившись, высунула язык. Она обмусолила карандаш и жирно подчеркнула два номера в длинном столбике цифр и букв. Святые небеса, не верилось, что она догадалась проверить первой. Лорели спрятала очки и стала протискиваться вперёд, привычно распихивая локтями зазевавшихся постояльцев — заводских рабочих и речных докеров после смены. Нижний город разбух огромным промышленным узлом страны, вечно копящей силы на неизбежную войну. Верхняя часть столицы — была фешенебельным и дорогим раем для военной верхушки и богатых белых воротничков. — Генри, мне нужен телефон! — Подожди, моя красавица, у меня здесь не телефонная станция. Лорели в нетерпении притоптывала каблучками, казалось, она была готова взлететь на стойку. — Выиграла в лотерею? — спросил Генри, расставляя стаканы. В зале расположилась добрая сотня гостей, завтракающих бобами, яичницей и свиной сосиской. К счастью, Генри варил кофе только утром и все справедливо считали местный напиток невероятной бурдой. Лорели засмеялась, покачав головой. Генри Блэк — хороший малый, но лучшая охранительная грамота любого бизнеса — молчание. Золотое, бриллиантовое молчание о своих свершившихся грандиозных планах. Малыш Рой выпрыгнет из своего синего мундира, когда она сообщит новость. — Я пойду покурю, пусть меня позовёт Энди, когда телефон освободится. Генри пожал плечами, нанизывая чеки с заказами на крючок у кухонного окошка. Звякнул колокольчик и там материализовалась очередная глазунья, поджаренные на гриле кэмеронские колбаски и горка тушёных в томате бобов. Лорели вышла из таверны, встала в тень от часовой башни и прикурила. Несмотря на ранний час, солнце вовсю прожаривало улицу до последнего камня мостовой. С цветочного рынка везли тележки, заполненные розами всех мыслимых оттенков, высокими георгинами и яркими метёлками дешёвых флоксов, которые обожали дарить девушкам солдаты и студенты. — Мисс Гейл. Какой сюрприз. Лорели, близоруко сощурившись, увидела рослого мужчину в синей армейской форме и сдвинутой на лоб фуражке. Он закрывал от неё добрую половину Чек-стрит с гудящими автомобилями и вопящими носильщиками цветочных тележек. — О, дорогой Вилли, давненько не виделись. Я тебя не узнала в форме. — А вы выглядите как всегда чудесно, мисс Гейл. Лорели поправила свой простой летний сарафан и набивную косынку в белый горох. На самом деле, она была одета и причёсана не по стандартам бара Кристмас. А ещё она прятала за спиной толстую тетрадь как школьница на переменке. — Что ты здесь делаешь в такой час, Вилли? Он посмотрел на неё с тем же вопросом. Лорели улыбалась, плохо различая мужское лицо в близоруком тумане солнечных бликов, а очки, как всегда, лежали в кармашке. — Это скучная история служивого человека, мисс Гейл. — И у меня всё скучно, — засмеялась Лорели с облегчением и потушила сигарету о кирпичную кладку «Десяти колоколов». — В баре выдалась свободная неделя, я подрабатываю у знакомого. Теперь Вилли выглядел озадаченным. Он надолго задумался, а потом смахнул со лба пот тяжёлой пятернёй. — Мы могли бы проехаться выпить. В любое место. Я заплачу втрое. — Прости, милый, мне надо срочно позвонить, — Лорели отвернулась, разыскивая в толпе около таверны лицо маленького Энди Блэка. Последнее, что она увидела — рекламный плакат десятилетнего контракта с армией Аместриса и покосившаяся вывеска соседнего ломбарда. А потом шум Чек-стрит в голове схлопнулся как мыльный пузырь. Когда Энди Блэк выскочил на улицу, он заметил удаляющийся военный Паккард с серебристым бампером и задними крыльями. На углу громко спорили две цветочницы, а мисс Лорели как будто провалилась сквозь землю. Куранты на часовой башне пробили десять утра. Мальчик постоял немного, вертя головой и щурясь на солнце, потом поднял с земли убористо исписанную тетрадь, похожую и не похожую на его школьные тетради с домашним заданием. Энди побежал к отцу рассказать, что мисс Лорели куда-то смылась, опять не заплатив по счёту.***
Рой стоял у телефона, упираясь рукой в стену, испещрённую сотней закорючек, вензелей с инициалами, имён и цифр. В третий раз в трубке щёлкнуло и после длинного гудка женский голос ответил: — Добрый день! Для соединения назовите ваш личный номер и номер абонента. — Лейтенант Рой Мустанг, 2LT-14102017. Мне нужен внешний канал. Централ, 23789-А3. — Вызываем, сэр. Ожидайте ответ. Рой дёргал за телефонный шнур, принимаясь беспорядочно листать свою тетрадь, которую вчера сам оставил Лорели. Она не вернулась на конспиративную квартиру, как они договорились. Она пропала. — Мне очень жаль, сэр. Линия опять не отвечает. Он выругался и с силой повесил трубку. За спиной к телефону выстроилась целая очередь. Генри сочувственно посмотрел из-за стойки, разливая по кружкам фирменный тёмный эль. Рой вернулся за столик, где сидели притихшие Фултон и Смит. Бессильная ярость накатывала волнами, одной за другой, и топила в гневе. Бесполезный, самодовольный идиот! Рой был готов орать во всё горло как пьяный докер. Надежда таяла, как кубики льда в газировке. — Сэр, — начал Смит, — мы можем узнать, где работала новая жертва? — Она не жертва! — рявкнул Рой. Он снова уткнулся в тетрадь, перелистывая страницы. Это были его собственные записи, он вручную проверил номер каждой машины, пересекавшей оцепление в ночь исчезновения Китти Лонг. Убийца не мог пересечь границы Нижнего города, не показавшись военным. Он передал Лорели тетрадь с сотней автомобильных номеров, надеясь, что кто-то опознает большой Паккард с серебристыми вставками на кузове. По Централу ездили тысячи таких машин и большинство из них принадлежали военным. А утром Лорели пропала, выбросив тетрадь на мостовую. В соседнем ломбарде один из оценщиков видел, как девушку усадили в Паккард с серебристым бампером и увезли в сторону моста Олдгейт. Она шаталась как пьяная, повиснув на руке у высокого и представительного офицера. Чёрт! Рой едва не запустил в стену кружкой. Таверна заполнялась до отказа людьми, на поздний обед пришли ближайшие лавочники и торговцы с рынка. Генри поднял руку и замахал тряпкой, указывая кому-то в толпе на столик в углу, заваленный отчётами и бланками оперативных донесений. Рой был готов преобразовать тяжёлый, пропахший горелым жиром, воздух «Десяти колоколов» в нитроглицерин, подорвать весь Уэст-Чиппинг к чёрту: к ним приближалась мадам Крис с энергией самоходного танка. — Малыш Рой! — раскатисто крикнула она, прежде чем водрузить тело на скамью, откуда вскочили Смит и Фултон. Мадам напоминала ксеркскую богиню возмездия в развевающихся шелках, с огромным соломенным веером, который мелькал в пухлых руках со скоростью пулемётной очереди. — Если ты мне не объяснишь, что стряслось с моей девочкой, клянусь небесами, я заставлю тебя пожалеть о каждом слове, утаённом от доброй, но далеко не святой матушки. Фултон с опаской вернулся на место, раздумывая, можно ли заказать холодного эля. Мустанг свирепо молчал и от этого было как-то совсем скверно. Вдруг Смит развернул тетрадь и вгляделся в номера, подчёркнутые Лорели. — А разве это не старая машина Морана? — удивлённо спросил он и ткнул пальцем в один из номеров. — Точно она. В прошлом году, я сто раз выписывал заявки на пропуска в Нижний город и парковку Генштаба.***
Док семенит к шкафу, торопливо раздеваясь. Очень жарко, он потеет почти так же сильно как Сапог, с которого пот всегда льёт ручьями. Док меняет рубашку, обтирая полотенцем тощую грудь и безволосую кожу. Он приоткрывает дверь и высовывает нос. Он не ошибся — Сапог вернулся и шумит в гараже. Опять всё испачкает! Док спешит на лестницу и застревает как вкопанный. Оно. Он чувствует присутствие огня даже без забора крови! Не жалкий отблеск — это божественное дыхание. Сапог, наконец, понял требования. Док щиплет себя за руку, чтобы избежать ненужных эмоций. Он выкручивает кожу до синяков и бежит вниз, перескакивая ступени, неуклюже спотыкаясь о ковёр. — Друг мой, это невероятно! — Док пытается сдержаться, но почти визжит от восторга. — Мы закончим сегодня же ночью! Всё получится. Должно хватить, должно хватить. Док бормочет под нос как заведённый. Он обходит неподвижную гусеницу в мешке, пойманную Сапогом. Пусть она останется в гостиной, чтобы тащить до места было недалеко. Из дырки виднеется плетёный носок женской босоножки и часть пальцев стопы с ярко-алыми ногтями. Док морщит нос, запихивает ногу гусеницы назад в мешок. Он закупоривает прореху вышитой диванной подушкой. — Меня видели, — злобно сообщает Сапог из кресла, когда замечает вокруг себя возню. — Слишком много свидетелей. Док отмахивается, он ползает на карачках по полу, осматривая экземпляр. Перед глазами разливается божественный огонь. Даже хорошо, что Сапог цедит бренди со льдом и ничего не понимает. Ни с кем нельзя делить такую власть. — Военные некомпетентные и жадные дураки. Я закончу к полуночи. Мы уедем из города, друг мой, пользуясь вашим чудесным пропуском. Только изменим одно условие, — Док поглаживает и простукивает мешок, словно проверяет арбуз на спелость. — Материал должен иметь живую силу. Vitalis! Так я получу больше катализатора. А вы развлечётесь с другой девкой. — Нет!!! — Сапог рычит, оскалившись как бешенная собака. Он срывает с головы фуражку. Стакан хрустит в руке и потом летит на пол. Лёд быстро тает, смешиваясь с алкоголем маленьких лужицах. — Нет! Я ждал несколько месяцев! Из-за неё машину запомнили. Я буду первый! Ты — лысый, трусливый дегенерат! Помни, кому всем обязан! Обожжённая тварь! Неблагодарная лабораторная крыса! Док улыбается, перебирая в уме, как всадить скальпель в толстую шею потного бугая. Надо сделать наклон вправо, чтобы не испачкать тиснёные обои. Особняк ещё пригодится, столько сил вложено в перестройку. Надо же — Сапог устроил бунт. Может активировать одну из ловушек? Мысли Дока прерывают трели электрического звонка. Сквозь цветочный витраж видно посетителя. Кто-то нетерпеливый. Солнце давно миновало зенит и заливает плетёную мебель на веранде. Док ловко тащит мешок с гусеницей к лестнице и спихивает в люк для грязного белья. В подвале слышится глухой удар, но вскоре всё оседает вместе с известковой пылью. — Откройте дверь, мой друг, мы продолжим наш разговор после встречи гостей. — Док с улыбкой выкручивает на полную громкость бегунок радиолы. Музыка грохочет, отбивает барабанами бешеный ритм марширующего государственного гимна. Сейчас будут передавать послание фюрера гражданам страны. Сапог расстёгивает поясную кобуру и идёт к двери. Он смахивает капельку пота с оттопыренной нижней губы, он дрожит от гнева и возбуждения.***
— Стой, не так быстро. Выходит, всё это время знаменитый «Убийца грешниц» был перед нашим носом, в нашем офисе, работал за соседним столом, отдавал нам приказы? Рой завис над записными книжками, пустыми стаканами и бутылками от лимонада. Он остервенело упёрся руками в стол, словно хотел смять его, как бумажку. Жара стекала по спине, морочила голову. Они давно сняли кители. Рой засучил рукава белой рубашки. Смит и Фултон носили под формой чёрную нательную майку, демонстрируя официанткам выпирающие дельтовидные мышцы и бицепсы размером с сахарную дыню. — Мы только и выяснили, что это старая машина Морана, сэр. — Моран мог её продать. Как он успевал здесь появляться? — Он живёт сразу за мостом, в Уолбрук, мог мотаться в Нижний город туда-сюда. К тому же он иногда возит полковника, а такие машины никогда не досматривают. Загрузил в багажник и делов, — Смит елозил по скамейке, он выдул три бутылки газировки, но не решался отлить, пока взлохмаченный начальник комкал бумаги и напоминал сжатую пружину в карабине. Рой молча проверял данные. С утра не удавалось связаться с Мораном. Наряд жандармов по домашнему адресу Морана никого не обнаружил, кроме жены капитана и четверых детей, самый младший из которых едва научился ходить, а старший — прятал для феи молочные зубы. К тому же, Моран никогда не был связан с алхимией, а это разваливало всю теорию. Рой лохматил волосы, грыз ручку, рисовал на полях каракули, но не мог собрать все части воедино. — Он мог отвести её куда угодно, — Фултон печально жевал коктейльную соломинку. В высоком стакане среди лимонных долек и пузырей газировки таяли кубики льда, выплакивая слезинки конденсата. — Девчонка с цветами и старик из ломбарда подтвердили, что она довольно долго говорила с тем типом. — Лорели его знала и не боялась, — кивнул Рой. — Возможно, он один из клиентов бара. Настала долгая пауза, все посмотрели в угол, где сидела мадам Крис. Она непрерывно дымила, как вулкан готовый взорваться и испепелить всё вокруг. — У Лорели мало постоянных клиентов, ты же знаешь, она скора на расправу. Монтгомери, Бикман, Клэнси, пожалуй, ещё Гас. Из новых — только Вилли. — Клэнси — это кто? Военный судья? — Рой начал рисовать круг, вписывая в него прямые линии. — Клэнси Уильям Джон, — подтвердила мадам и заправила мундштук новой сигаретой. — Старик Монтгомери разбит подагрой, чтобы гоняться за девушками. Бикман — сенатор, он не связан с армией. Гас — просто богатый бутлегер. — Тогда остаётся этот Вилли, он и есть капитан Моран, — встрял Смит. Он успел отлить и незаметно вернуться, радуясь произведённым на официанток впечатлением. В одиночку он никогда бы не отважился сунуться в Уэст-Чиппинг, даже к самым красивым и весёлым леди в городе. Мадам Крис усмехнулась: — Мой дорогой, я знаю всех своих клиентов. Вилли заходит недавно и только к Лорели, вчера я проверила по своим каналам — это полковник Вильгельм Рурк. Рой подскочил, заливая лимонадом записи и бумаги. Полковник Рурк семь лет прослужил в исследовательском центре на севере, в Белтоне. Рурк работал с государственными алхимиками, это была одна из причин, по которой Рой напросился в унылое восьмое отделение. Он бросился к телефону.***
Капитан Моран, обливаясь потом, вылез из такси и подошёл к подъездной дорожке. Капрал Пост как тень мельтешил сзади, озираясь посреди вычурного великолепия особняков Малберри Гарденс. Дом полковника Рурка представлял из себя трёхэтажное здание с пилястрами по фасаду, высокими окнами и мансардной крышей. Вокруг был разбит огромный сад, вдоль дорожек росла сирень и цветущие гортензии. Капитан приблизился к витражным дверям и нажал на кнопку звонка. Он повернул голову, серебристый бампер старого Паккарда торчал из гаража, рядом валялся садовый шланг и мусор в картонных коробках. Чёрт побери сукиного сына. За дверью на полную громкость работало радио, послышались голоса. Дверь отворилась, когда отыграл гимн и фюрер начал выступление в прямом эфире. На пороге стоял Рурк с выпученными глазами и потной, блестящей лысиной. За мясистыми ушами виднелись две едва зажившие царапины. — Сэр, прошу прощение за вторжение перед важной полевой операцией. Не хотел беспокоить вас дома, но в офисе сказали, вы навещаете миссис Рурк. — А, добрый день, Рене, — сказал полковник Рурк, стараясь подавить сиплую одышку. Он дышал как участник бегового марафона. — Сэр, я по деликатному делу, — капитан Моран многозначительно посмотрел за спину своего шефа, но тот не посторонился и не пригласил войти. Моран, разозлившись, тоже решил не церемониться. — Я хотел забрать, наконец, свою машину. При всём уважении к вашим семейным обстоятельствам, в управлении ходят слухи и излишнее внимание к… Моран запнулся. Он увидел человека позади полковника. Он был почти такой же высокий, но скрюченный и сухой, как зачерствевший рогалик. Несмотря на конец лета, его кожа отливала бледностью до синевы. На тощем теле болтался лабораторный халат, подпоясанный защитным фартуком с бесчисленными бурыми пятнами и брызгами. Из-под выцветших штанов торчали резиновые шлёпанцы. Незнакомец держал в руках громыхающий железный ящик и направлялся на лестницу. Он с полуулыбкой повернулся, направив взгляд на посетителя, и ещё сильнее скрючился, чтобы лучше разглядеть Морана за огромной спиной полковника Рурка. Моран заморгал. Догадка вспыхнула, взорвалась в голове как световая граната. Он быстро перевёл взгляд на человека, которого целый год знал как своего непосредственного командира, полковника Вильгельма Рурка. Глаза полковника стали стеклянными, абсолютно бесстрастными и пустыми. — Уайли, беги!!! — заорал капитан, когда воздух достаточно заполнил лёгкие на вдохе. Ещё раз вздохнуть капитану Морану не пришлось. Пуля вошла в лоб и вылетела с частью теменной кости. Уайли бежал вдоль подстриженных кустов сирени. Ветки гортензии опутывали сапоги. Он оступился, пуля сбила с ног, в бок словно что-то ужалило, потом тело обдало влажным, расслабляющим теплом. Вторая пуля оторвала мочку уха и Уайли упал ничком на тропинку. Он покатился по гравию, хватая ртом воздух. Рядом с грохотом обрушился ранец связиста с полевым коммутатором, с утра ставшим абсолютно бесполезным — от жары вытекла батарея аккумулятора. Капрал Уайли Пост закрыл глаза. Бумажные страницы отчёта для фюрера, лично подписанные капитаном Мораном, разлетелись по лужайке. Одна и та же мысль настойчиво стучала в голове — вечерняя встреча с фюрером Брэдли не состоится, а Уайли мечтал увидеть легендарные боевые клинки лидера страны.***
После падения стало очень больно. Она ничего не видела: чернота и резкий запах удобрений в мешке. Эти сельскохозяйственные штуки её никогда не вдохновляли. Она ненавидела ферму отчима с блеянием овец и предрассветными воплями петухов. Лорели попыталась поднять голову. Вокруг не рассеивалась темнота. Рот пересох, хотя слюна тонкой струйкой стекала на грудь. Лорели пошевелилась. Руки были связаны в двух местах, а ноги обмотаны каким-то тряпьём. Но главное — мешок. Она перевернулась на спину, чтобы копить слюну за щекой. Колени затекли, но она не могла выпрямить ноги. Она услышала звонок и скрип входной двери. Радио работало на самой высокой частоте. Лорели догадалась: где-то здесь, под потолком было слуховое окно. Лорели перекатилась на живот, в глазах вспыхнули звёзды от резкой боли в колене. Она выплюнула скользкий, напитавшийся собственной слюной, кляп. Кричать, наверно, было без толку. Приглушённый разговор у двери продолжался. Лорели извивалась, но верёвки держали крепко. Тогда она начала брыкаться ногами, пока одна из босоножек не попала в прореху мешка. По колену скользнул лучик света. Лорели билась, как необъезженная лошадь, и вторая нога оказалась за пределами мешка. Лорели с облегчением выпрямила ноги, ощущая прохладный бетонный пол. И тут раздался крик. А потом страшный, рассерженный вопль, заглушающий речь фюрера по радио. Лорели отшатнулась и поползла, перебирая ногами. Она потеряла равновесие, завалилась на бок и скатилась к стене. Там что-то висело и Лорели запуталась в материале, похожем на детскую резиновую пелёнку. Выстрел. Совсем близко. Лорели приготовилась закричать, но следующие выстрелы раздавались намного дальше, как хлопки. Сверху упала емкость с чем-то вязким и сладковато пахнущим. Отлично, теперь она будет скользить в этой жиже. Лорели дёрнулась вперёд и услышала треск ткани. Она ликовала: мешок за что-то зацепился. Лорели перевернулась на живот и, опираясь на колени, стала, извиваясь, пятиться назад. Она успокаивала себя, представляя, как снимает обтягивающие платья, одолженные у Долли. Лорели подавила истерический смешок. Ткань трещала, пропуская слабые лучи света, который стал немного ярче. Наконец она разорвала мешок почти надвое и поскользнулась на луже. Без мешка на голове жить было легче. Лорели огляделась. Она сидела в липкой, тёмно-бордовой флюоресцирующей луже, посреди подвальной комнаты с низким потолком и чёрными, оштукатуренными стенами, похожими на графитную школьную доску. Каждый дюйм был исписан, разрисован мелом. Где-то это были целые композиции с окружностью в центре, где-то — пиктограммы и почти детские каракули. Комнату разделяла напополам клеёнчатая резиновая занавеска. В углу стоял какой-то медицинский стол, заставленный хирургическими инструментами, кюветками и колбами. Всё было грязное, в ржаво-бурых высохших ошмётках и тёмных пятнах. Лорели, содрогаясь, отвела взгляд. В другом углу покосился старый книжный шкаф, набитый бумагами и рукописями. Слуховое окно было под самым потолком, настолько маленькое, что вряд ли туда поместится даже голова взрослого человека. Лорели посмотрела наверх: потолок был усеян отверстиями, похожими на дыры от мусоропровода или пневмопочты. Казалось, их было не меньше двух дюжин и в половину Лорели могла бы влезть, если удастся освободиться от верёвок.***
Док хнычет, он хочет выть, швыряться предметами и наказать Сапога. Столько сил! Целый год! Он почти закончил, материала, наконец, достаточно, чтобы получить весь нужный катализатор. Он столько сделал! Док выдыхает, заставляя себя успокоиться. Он заканчивает отмывать подъездную дорожку от крови и мозгов, разравнивает граблями гравий и наматывает садовый шланг на катушку. Солнце близко к закату. Док видит, как к соседнему дому подъезжает машина. Триплтоны вернулись из отпуска. Док скользит взглядом по живой изгороди и поднимает в приветствии шляпу. Джек Триплтон, похожий на носатого попугая, машет в ответ. Миссис Триплтон не удостаивает даже кивком. Она фыркает в сторону: какой-то садовник какого-то штабного полковника. Док улыбается. Есть кое-что похуже соседской невежливости. Вот миссис Рассел пыталась заглянуть в дом, прохаживалась мимо гаража и новых клумб, которые Док разбивал за беседкой каждую неделю (неизбежные отходы от создания катализатора). В прошлый четверг миссис Рассел узнала об этом лично. С тех пор роскошный дом Расселов пуст, а Док получил немного посредственного материала. Док слышит ругань и вопли Сапога. Он оставляет отходы в гортензиях и бежит в дом. Это важнее.***
Смит ни черта не понимал. Он вытащил верный Глок из кобуры и прислонился к стене. Мустанг кивнул и они приблизились ещё на несколько ярдов. Смит чувствовал себя идиотом: они были в самом спокойном и дорогом районе города. Самое тяжкое зарегистрированное здесь правонарушение — кража с порога соседской газеты, падение котёнка с дерева. Драка на школьных танцах. Но лейтенант Мустанг вёл себя так, словно они брали штурмом дворец наследного принца Аэруго и пробивали последнюю оборону королевской гвардии. Солнце не спеша садилось за крыши, трещали сверчки, попискивали комары — это был обычный летний день и Смит продолжал думать, что зря они лезли на рожон, не дождавшись подкрепления. Все силы стянуты в Нижний город, где находился фюрер. Старина Фултон должен привести помощь, ведь так? Смит обернулся и увидел жестикулирующего Мустанга. Он куда-то показывал. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Из кустов гортензии торчали длинные ноги Морана. Даже отсюда было видно, что китель капитана стал почти чёрным от крови, а вокруг жадно жужжало полчище мух. Мустанг вытащил револьвер и вломился в садовую дверь. Смит последовал за ним. Дом был странным внутри и, кажется, ждал гостей.***
Чёрный лаз не кончался. Сначала Лорели приняла его за вентиляционную шахту или мусоропровод, но он изгибался вниз и вверх, вдруг раздваивался и обрывался тупиком. Потом всё начиналось заново. Она потеряла ориентацию и счёт времени. Порезанный рот болел и опухал, кровь капала вниз, наверняка оставляя след, хотя в темноте ничего не разглядишь. Лорели остановилась. Насколько эта штука выдержит её вес? А если это что-то вроде канализации и пространство заполнит вода или что похуже? Захлебнуться в чьём-то дерьме. Лорели вытерла слёзы локтем и зажмурилась от острой боли — она задела губу. В любом случае, надо выбираться. Лорели хорошо знала это чувство — кто-то хочет причинить тебе зло. Кто-то приготовился тебя уничтожить. Она была слишком мала, когда поняла, девочек может съесть не только волк из сказки. Лорели ощупала стены. Странная шершавая поверхность сменилась металлом — девушка находилась внутри жестяной трубы. Она провела пальцами, нащупав швы с заклёпками и перемычки. Лорели ползла вперёд, застревая, она двигалась к тонкой полоске света. Может, ей казалось, что там был свет. Труба сужалась, временами она не могла протащить свой таз и отчаянно ругалась, поминая булочки и задницы. Она двигалась дальше, до ужаса боясь застрять в этой адской конструкции. Свет брызнул в глаза. Труба резко закончилась отвесным спуском. Лорели съехала вниз, переворачиваясь, как на ледяной горке. Она снесла какую-то сетку, раструбы, покрытые пылью и паутиной, и вылетела как пробка из бутылки. Лорели в одну секунду очутилась на дорого обставленной кухне и упала плашмя, задом, прямо на стол с неубранным обедом. — Чёрт! Моя задница! Вилки и какие-то другие приборы врезались в спину, дюжина фарфоровых тарелок хрустели под ногами. Пыль начала оседать. Лорели, моргая, огляделась. На самом деле, света было мало: только неяркий торшер наверху и синские фонарики на лужайке за окном. Солнце расплавилось в алом закате. И тут Лорели увидела всех: на кухне было многолюдно. У открытой задней двери стоял Вилли, весь в крови и поте, он был абсолютно взбешён, с вращающимися от ярости глазами. Он навёл пушку на темноволосого офицера, который стоял к Лорели спиной, тот тоже держал Вилли на мушке и тяжело дышал. Другой молодой офицер с коротким ёжиком светлых волос и пятнами крови на чёрной майке был ранен в плечо и душил какого-то тощего очкарика целой рукой. Тощий визжал и вырывался. Все кто мог, уставились на неё. — Вниз! — заорал очень знакомый голос. Лорели быстро заползла под стол. Тощий тип в белом халате вытянул шею как грифон и исхитрился укусить за руку своего противника. Брызнула кровь, офицер в майке с воплем оттолкнул тощего и выстрелил, откатываясь за холодильник. Вилли тоже начал пальбу. Лорели заметила, что здоровяк Вилли был ранен. Грохот не прекращался. Темноволосый офицер успел скрыться за мраморной стойкой буфета и стрелял оттуда. Лорели близоруко щурила глаза. По полу катались гильзы, звенел дождь из хрустального стекла разбитой посуды. Одна из пуль пробила лампу и сверху посыпались искры. — Смит, серьёзно? Специальный штурмовой отряд покусан серийным убийцей? — Я несколько занят для отчёта, сэр! Лорели выглянула из-за стола с взрывающимися от выстрелов блюдами и поползла к двери. Она почувствовала на спине чью-то руку. — Мэм, боюсь, мне крайне нужен материал, — прошептал тощий человек, наклонившись к её уху. Лорели завопила как военная сирена. Белый лабораторный халат коснулся лица. От него отвратительно воняло тухлыми яйцами, мочой и чем-то резким, металлическим. Лорели не замолкала, чувствуя, как тонкие пальцы поглаживают спину, словно выбирают куда впиться. Она с визгом вывернулась и заползла в нишу под великолепной яшмовой мойкой. Тощий человек вздохнул и поправил золотые очки. Он сложил руки, как молящиеся прихожане Лето, и коснулся стены. Воздух пришёл в движение, поднялся настоящий ветер, на стенах и потолке друг за другом вспыхивали бледно-голубым свечением круги: обычные и с пентаграммами, с вписанными восьмиугольниками и квадратами. Всюду загорались мелкие символы, как знаки на непонятной карте. — Смит! Назад! Лорели наконец-то узнала голос. — Рой, чёрт возьми! Объясни мне, что происходит! — Лорели взвизгнула, кто-то схватил её за лодыжки и стал вытаскивать из укрытия. Она перекатилась на спину и лягнула ногой, попав в длинное, пергаментное лицо очкарика. Очки треснули. — Мои очки! — заверещал человек. — Так-то, милый, — Лорели поднялась на четвереньки, нащупала какой-то фигурный молочник и, не целясь, запустила им на звук мерзкого, обходительного голоса. — Мне пришлось грызть свои, чтобы разрезать верёвки. Я даже боюсь теперь смотреть на свои губы. Рой! Что… Она повернула голову и увидела, что Рой и Вилли, осыпают друг друга ударами, а другой офицер ползёт к отброшенному пистолету, оставляя на мраморной плитке кровавый след. Вилли был как не в себе, таким она не видела его даже пьяным. Иногда он вёл себя агрессивно в баре, но сейчас Вилли… Сошёл с ума? Стал одержим? Малыш Рой был ниже на целую голову и меньше в плечах. Она ахнула. Рой оттолкнулся и обрушил на Вилли холодильник новейшей модели. Раздался треск, из отсека для льда повалились идеально замороженные кубики. Лорели попыталась встать на ноги. — Ло, — кричал Рой, — не двигайся! Это ловушки! Лорели задела светящийся круг. И пол моментально вспузырился, вырос под ней, как гигантский прыщ, обхватывая ноги, плетёные босоножки. Лорели упала на колени. Спина онемела от боли, нижние конечности она тоже не чувствовала. Её ноги каким-то образом оказались замурованы в шахматную плитку кухонного пола, вздыбленную как гребень волны. — Подождите здесь, мэм, — сказал тощий человек, улыбаясь и часто моргая. — Как ни жаль, мне придётся отложить наше взаимодействие. Он ловко пересёк кухню и хлопнул в ладоши. Дом словно сошёл с ума. Там, где были двери вздувались острые шипы. Окна исчезли, превратившись в глухую стену, по которой, словно по водной поверхности, проходила рябь. Стало темно, тускло светились голубоватым светом только несколько кругов. Лорели закричала. — Ты думаешь, что один такой умный, ублюдок? — Рой дрожащими руками надел перчатку. Он никогда не пробовал в таком ограниченном пространстве. Он видел Смита, перетягивавшего простреленную ногу полотенцем, видел Лорели застрявшую в алхимической ловушке. Видел высокого худого человека, который, широко раскрыв глаза, таращился на круг преобразования в центре перчатки, обработанной белым пиродексом. Он приподнялся. Сложно было не заметить очухавшегося полковника Рурка, несущегося на него как раненый вепрь. Щелчок. Жар распространился волной из эпицентра. Вспыхнула точка ослепительного света, но этот свет ничем не напоминал дневной, скорее — адское красное зарево. Дьявольская яма для грешников или во что там верили приверженцы религий и божьих кар. Рурк в безумии носился вокруг дубовых панелей, вокруг буфетов с коллекционным фарфором и начищенных медных кастрюль. Он горел как факел. Как огромный подожжённый стог сена. Чёрт побери. Рой попытался щёлкнуть ещё раз, когда неизвестный сообщник Рурка схватил его за руку, вцепившись как клещ. Сорвав перчатку зубами, он пополз по телу как насекомое и схватил шею с неожиданной силой длинных, худых рук. Рой захрипел. Он освободил плечо и ударил сложенными пальцами в глаз. Тощие, паучьи руки соскользнули вниз. Человек завизжал и разжал челюсти. Перчатка выпала изо рта. Визг оглушал. Рой перевернулся и задел один из светящихся кругов. Он вскочил на ноги, отпрыгнув от преобразованной стены. Клочки его рубашки полетели на пол, кружась вокруг огромного, трещащего энергией преобразования, шипа. По боку потекла кровь. — Как вам нравится моя домашняя заготовка, дорогой сэр? — воскликнул человек и приготовился активировать очередное преобразование. Рой бросился вниз, услышав позади звук защёлкиваемой обоймы. Смит выстрелил несколько раз, тощий человек, пошатнувшись, осел на пол. А затем Смит выстрелил в огненный шар, бывший когда-то полковником Рурком, но тот уже не шевелился. Рой вскочил. Смит едва переводил дыхание. Пламя перекинулось с тела полковника на шкафы, поглощало занавески и подбиралось к навороченной газовой плите. В дыму было почти ничего не видно. Осталась пара минут, прежде чем все задохнутся. Рой торопливо поднял перчатку, надел на руку и щёлкнул, стараясь не смотреть на почерневшую, бесформенную тушу посреди кухни. Он запаха выворачивало наизнанку. Круг преобразования сверкнул голубым огнём и заискрился. Искра побежала по стенам, замыкая неправильную окружность. Пламя, лишившись кислорода, покорилось и с шипением исчезло. Рой живо огляделся. Он достал из кармана мел и стал инактивировать круги ближайших ловушек. Гарь драла горло. Когда он добрался до Лорели, девушка была без сознания, вся в крови, с разбитыми губами. Он с облегчением убрал руку от её лица: Лорели дышала. — Смит!!! — заорал Рой в оседающих клубах дыма. — Я здесь. Специальный штурмовой отряд… — он зашёлся кашлем. Рой торопливо соединял линии, надеясь, что не повредит несущую стену и адский дом не погребёт их под плитами и кирпичами. После активации круг зашипел, искры побежали по элементам и линиям. Наконец реакция завершилась и с улицы хлынул ночной воздух. Вдали слышались сирены. Рой устало прикрыл глаза и спрятал перчатку в карман. Он пока не государственный алхимик — первый квалификационный экзамен только завтра.***
Восемь месяцев спустя. Тренировочный лагерь Стоунхэм, 40 миль южнее Юзвелла.
Каждое утро солнце выглядывало за доломитовыми вершинами низких Ишварский гор. По степной равнине петляло высыхающее русло Сайра-гон, полноводное только в сезон дождей, когда бог Святой Земли посылает своим суровым чадам воду. Рой смотрел на юг, на далёкий зелёный горизонт — в сторону Ист-Сити. Линия до Честера была уничтожена. Линия до Ризембурга охранялась как золотой фонд Главного казначейства, но повстанцам удалось уничтожить депо, здание вокзала и железнодорожные пути, одним концом упирающиеся в Великую пустыню. Он закончил бритьё и наслаждался последними минутами до подъёма, когда лагерь задрожит, проснётся и начнётся ежедневная рутина, состоящая из бесконечных тренировок, спаррингов и теоретических лекций для личного состава сформированных отделений. Они будут приставлены к государственным алхимикам, будут охранять живое оружие фюрера. Про Стоунхэм слагались легенды, все стремились попасть в рай с кинотеатром, кафетериями и собственной радио-станцией, а на самом деле — солдаты попадали в душные учебные корпуса и тренировочные полигоны, в медвежьи объятия полковника Грана и майора Армстронга на гимнастических матах. Но это было лучше, чем линия фронта в сорока милях отсюда. В тихий день до лагеря долетали звуки канонады и грязные пороховые облака. Рой медленно надел рубашку и застегнул китель. Февральский ветер, сухой и ледяной, напоминал о ночных заморозках. Три недели назад с гор выпал настоящий снег и младший состав сжигал в кострах конский навоз и всё, что горело, пока Гран не добился от Восточного штаба эшелона с углём. Правда, после этого погода чуть потеплела, близилась календарная весна. Рой вышел и отправился к командному центру. Там находилась библиотека с литературой по военной тактике, книги с топографическими данными и историей религий Ишвара, а ещё варочная печь и чайник, на которые никто не претендовал. Косые, рыжие лучи восходящего солнца скользили по влажным волосам, кое-как приглаженными с помощью рук и воды. — Майор Мустанг? Он обернулся. Перед ним стоял сержант-кодировщик с наушником на правом ухе и микрофоном на груди. До пояса доставал болтающийся шнур со штекером. — Вас третий раз запрашивает Централ. Гражданская линия. Подтвердить? Рой достал серебряные часы. До построения больше часа. — Сейчас буду. Сержант отдал честь и сбежал. Совсем мальчишка с красными от недосыпа глазами. Новая смена заступит после утреннего построения. Рой поменял направление и двинулся к палаткам связистов, под соседними тентами рычали и дымили дизелем несколько генераторов. Раздался резкий звук электрического горна, Рою показалось, что рёв долетел до самых гор и глухим эхом вернулся назад.***
— Пожалуйста, назовите ваш номер и подтвердите внешнюю линию связи. — Майор Рой Мустанг, MAJ-14102017-SA. Подтверждаю линию. — Спасибо, сэр. Ожидайте ответ на линии. Голос телефонистки после щелчка пропал. Рой прислушивался к гудкам, пока трубку на другом конце страны не подхватили. — Рой?! Ну наконец-то! Ты нас слышишь? Рой невольно улыбнулся и прислонился лбом к деревянной стене импровизированной телефонной кабинки. От комнаты со связистами и старшим лейтенантом Макколи его отделяли четыре шага по утоптанному песку и брезентовая занавеска. — Привет, Лорели. — Привет? Святые небеса! Рой, ты гадкий мальчишка! Можешь сколько угодно корчить из себя гордого одиночку, но мадам достаточно просто письма или одной грёбаной телеграммы. Я пришлю тебе сколько хочешь бумаги. — Как дела на работе, мисс Гейл? На другом конце провода повисла пауза. — Просто письмо, милый. Пошли весточку, мадам выписывает все военные журналы и читает в «Блю страйпс» раздел некрологов. — Хорошо. Ты права. — Так просто, Рой? Рой представил девушек, столпившихся после закрытия на кухне, как мама курит в стороне, но слышит каждое слово. Он почти видел, как они спорят у телефона: Долли в буклях и новом халате, Ло в смешных очках, Ванесса трёт заспанные глаза и тайком ищет сигареты. Под самым чердаком — его комната, из которой он мечтал вырасти, с тех пор как себя знал. — Рой? — озабоченно повторила Лорели. — У тебя всё в порядке? Что он мог ответить? Что хотел вернуться? Что последнее, о чём думала армия и правительство Аместриса — это благо гражданских лиц? Что он чувствовал, как на шее срабатывает капкан с удавкой, но в нелепой гордыни он никогда не признает это? — Всё в порядке, Лорели. Я получил две награды и личное поощрение фюрера. Рой прикрыл глаза. Она что-то говорила, иногда трубку выхватывала Несси, и тогда всё превращалось в возню с визгами, хохотом и ворчанием мадам где-то за кадром. — Ты слышишь, что я сказала? Ты должен малышке Несси пять тысяч наличными. — Что? — Рой нашёл дыру в брезенте и наблюдал, как красное солнце, расплываясь, скользит над солончаками, заросшими серебристой полынью. Горький запах местной земли. — Да, и пятьсот сентов мне за марки, — Лорели восстановила власть над телефонной трубкой, её голос дрожал от смеха. — Что за ерунда, Ло? Я оплатил годовую аренду и телефонную линию, чтобы вы не бегали звонить в таверну Генри Блэка… Лорели заходилась от смеха. Трубку выхватила Несси: — Мы отправили твоё письмо мисс Элизабет! И эти милые серебряные серёжки, я даже купила дорогущий футляр в Де Страсс! Рой почувствовал, как кровь нагревает уши, а сердце подпрыгивает к горлу. Он вцепился в шнур, чуть не выдернув телефон из углубления. — Повтори, что ты сказала, Ванесса?! — Женские серьги для ушей, Рой! — прокричала в трубку Ванесса, разделяя слова как для глухого. — Милые серебряные гвоздики, которые ты оставил в конверте, в своей комнате, и забыл отправить. Рой со стоном опустился на корточки, телефон последовал за ним. В трубке щебетала Ванесса. В ночь после последнего экзамена у него вдруг затряслись руки, когда в тёмной комнате над маминым баром адреналин отступил. Он в одиночку выпил, кажется, целую бутылку виски и сделал маленькие серьги из шести звеньев серебряной цепочки. В каком-то романтическом бреду он укоротил цепочку от карманных часов государственного алхимика. И трансмутировал серьги. Утром он проснулся с полой стеклянной головой. Во рту было мерзко, точно там облегчились все крысы Уэст-Чиппинга. На столе угадывались следы от алхимического преобразования и лежала совершенно идиотская записка. Рой так и не решился подарить эти серьги и не посмел выбросить, спрятав всё в подписанный конверт, как он обычно запечатывал свои личные чувства к дочери учителя. — Рой? Рой? — это была уже Лорели. — Когда это было? — Что? В прошлом году, в августе, как только ты переехал. — Она не написала? — вдруг спросил он тихо и оттащил трубку, чтобы не слышать ответа. Конечно, она не писала, ведь он не получил ни одного письма. — Нет… О, милый! — Лорели сделала паузу, — мне так жаль, нам не стоило. — Лорели, мне пора. — Да, конечно, — она сначала растерялась, а через минуту затараторила, — я скоро уезжаю, возвращаюсь домой, отчим умер, мать совсем одна и мой Чарли вышел в отставку. — Смит писал мне. — Рой, вот негодник! Мог бы поздравить, — Лорели вздохнула. — В общем, мы перебираемся в Канэри-бэй. Приезжай потом в гости, порыбачить, бери с собой девушку… Ох, прости! Рой услышал серию щелчков, показывающих, что сеанс связи закончен. — Мне правда пора, Ло. — Береги себя, малыш Рой, и не забывай писать мадам. Мы все… Она сказала что-то ещё, но линия разъединилась и короткие гудки завинчивались в виски. Он повесил трубку и выбрался наружу. Лазоревое небо. Серый брезент, запах от дизеля и лошадей на коновязи. Лагерь просыпался перед построением. Он заметил утренний моцион майора Армстронга: блестящая от пота гора мышц с определённым изяществом подбрасывала гантели. Так будет лучше. Он быстро шёл, пересекая пустой плац. Ветер едва не сдувал в пустыню. Волосы перемешались с принесённым песком. Расцветало горькое море полыни. Всё лучше, чем стоять перед могилой, слушая торжественный залп, когда твой младший сын бегает вокруг надгробий и не понимает, что хоронят отца. Вдова капитана Рене Морана прятала под вуалью заплаканное лицо. А Рой не мог не думать, сложится ли его собственная карьера по-другому или он тоже закончит в подвале стереотипным ворчливым неудачником. А малыша Уайли хоронили приёмные родители: тени двух потерянных стариков. Без траурного залпа — только сложенный государственный флаг, на который армия выменяла их сына. Он был на волосок удачливее, только и всего. Самый молодой государственный алхимик, самый молодой майор в вооружённых силах Аместриса. Ценное живое оружие. Но чего это стоит, когда теряешь самого дорого человека? Он не мог претендовать на место в её добром сердце, только потому, что они давно знакомы. Жизнь Лизы и так состояла из горечи потерь и чужих ошибок. Он бы никогда не простил себя за новую боль. Так будет лучше. Ветер стихал. Лагерь проснулся и гудел как разбуженный улей. Рой остановился. Он легко мог определить юго-западное направление — тонкую полоску зелёного, холмистого горизонта. Там находился Ист-сити, полноводные реки, пахнувшие рыбой и тиной, тенистые рощи и полевые цветы, скромные деревенские дома за белым штакетником. Пожалуйста, не умирайте, господин Мустанг. Он услышал её слова так ясно, словно она бродила где-то здесь среди бурых песчаников, поросших полынью. Ей не нужны его подарки. Возможно, она сейчас с другими людьми, гораздо более достойными, чем майор Мустанг, государственный алхимик. Она просто хотела освободиться от проклятья отца. Рой пытался вспомнить, о чём она мечтала, когда была маленькой девочкой, и ничего не приходило на ум. Дочь учителя всегда выслушивала только чужие мечты. Какой он идиот. Так будет лучше. Рой хлестал полынь наотмашь подобранным хлыстом для верховой езды. Где-то далеко фыркали лошади, приветствуя друг друга тонким ржанием. Он не переставал размахивать хлыстом, стоя по колено в горько-пряном море серебристой полыни. Пусть она живёт в своём зачарованном городке, выйдет замуж, будет счастлива. Пусть, пусть, пусть. Он остановился, тяжело дыша. Над головой разразилась шипением и помехами тарелка радио-усилителя. Звук электрического горна опять долетел до гор и вернулся с эхом. Рой поправил китель, отбросил хлыст и вернулся на плац. Начиналось построение. Он занял своё место в первом ряду, не обращая внимание на острый взгляд майора Кимбли, дружелюбную улыбку майора Армстронга, самодовольную позу майора Команча и десятков, сотен других. Рой Мустанг был здесь, среди разнообразного живого оружия, имевшего в этой войне крайне весомую ценность. Так будет лучше.***
Док слышит шаги. Он чешет спину о деревянные доски, окончательно превращая повязку на боку в лохмотья. Давно затянувшаяся круглая дырка зудит. Док узнаёт шаги. Цокот каблуков разносится эхом по коридору. Кругом вопят, орут, хохочут химеры. До Дока долетают слюни и шерсть. Твари трутся о прутья своими пахучими железами. Хорошо, что его клетка стоит в отдалении, у влажной заплесневелой стены. Док садится, упираясь головой в крышу. Его руки в кандалах разведены таким образом, чтобы он не смог сомкнуть ладони. Главное у него внутри. Док улыбается, когда видит, что в камеру заходит женщина и бросает на стол связку ключей. — Ты заставил меня побегать, двадцатый, — говорит она. Чёрные волосы каскадом падают на плечи. Глаза горят чистым фиолетовым пламенем едкого калия. Сколько Док помнит, она носит длинные перчатки и глухое пальто. — Где твой младший прожорливый брат, Илла? — Жалкий таракан на мусорной куче, тебе бросали объедки, и ты подумал, что познал истину. — Моя прежняя лаборатория. Верни мне флогистон. Женщина звонко смеётся, словно слышит старую шутку. — Ты стал слишком буйным сумасшедшим, двадцатый. Исследования закрыты. Ты провалил пневматическую алхимию и создание камня много лет назад. У нас есть другие перспективные кандидаты. Может, из тебя сделают химеру. — Женщина подходит ближе и прикасается к прутьям клетки. — Может, ты сгниёшь здесь, в одиночестве без самого злобного тюремщика. Бедный полковник Рурк так плохо кончил. Газеты писали, убил жену, кромсал девушек. Человеческое безумие заразно. Док изловчается, по-обезьяньи прыгает и впивается в палец в глянцево-чёрной перчатке. Он прокусывает плоть насквозь и хохочет, чувствуя во рту кровь и энергию регенерирующего камня. Преобразование трещит и искрится алым светом. У него будет такой же катализатор. Он закончит работу. Он получит флогистон, всю энергию, спрятанную в атомы вселенной. Женщина в бешенстве отскакивает. Другая рука за секунду пересекает расстояние до тщедушной шеи Дока. Рука превращается в насыщенный углеродом клинок. Сталь свистит в полёте, разлетаются щепки. От удара звенят прутья решётки, металл шинкуется на дольки как спелый огурец. Док, не переставая, хохочет. Женщина быстро успокаивается и губы растягиваются в брезгливой улыбке. — Ты сгниешь здесь, двадцатый, пожирая собственные экскременты. Я в тебе ошиблась. Подумать только, каких-то сорок лет назад ты подавал надежды стать истинным кандидатом. До чего вы, люди, жалкие, порочные создания. Она уходит, запирая камеру. Док бережно нащупывает языком три камня, похожие на гранатовые зёрнышки. Ка-та-ли-за-тор. Он выбирается из клетки и сотрясается от смеха. Кандалы гремят. Его время придёт, его время близко.