День чудесных сюрпризов!

Лиз сидит на столе Дженка, демонстративно закинув ногу на ногу. — Наше прошлое ведь не осталось в прошлом? — спрашивает она и облизывает пухлые губы. Юркий язычок скользит по губам, заманивая и привлекая. — Тебя невозможно забыть! — шепчет Дженк и подходит, как загипнотизированный, к рабочему столу. — Я ведь по-прежнему самая-самая? — Лиз расстёгивает блузку, распахивая её, демонстрирует отсутствие бюстгальтера. Шикарная большая грудь с призывно торчащими сосками занимает всё внимание мужчины. Он долго смотрит, затем касается кончиками пальцев, мягко лаская. Девушка откидывается назад, опираясь на локти, демонстрируя себя, свои прелести. Пальцы Дженка скользят, едва прикасаясь, затем грубо сжимают грудь. — Да… — восклицает Лиз и тянется к губам мужчины. — Да… — вторит ей Дженк, целуя её губы. Дженк резким движением раздвигает ноги Элизабет, а затем устраивается между ними. На губах его застыла кривая усмешка, он явно доволен собой и сложившейся ситуацией. Мужские пальцы ловко скользнули под короткую задравшуюся узкую юбчонку, и вот он уже бесстыже ласкает её между ног, удовлетворённо слушая женские стоны. — Я ведь всегда была твоим лучшим ночным сюрпризом? — Да… — отвечает Дженк, и бесцеремонно стаскивает девицу со стола. — А сейчас я твой лучший сюрприз? А сейчас…? — А сейчас я хочу тебя трахнуть! Лиз стоит перед Дженком, узкая юбка задралась до самой талии, демонстрируя полное отсутствие нижнего белья. Дженк разворачивает её к себе спиной быстрым грубым движением. Девица смеётся победным смехом и ложится на стол своей роскошной грудью, сильно прогибаясь и призывно раздвигая стройные ноги. Джемре видит, как горят похотью любимые глаза. — Не делай, Дженк, не делай! — кричит она, но из горла вырывается лишь хрип. — Нет! Дженк! Нет! По щекам Джемре текут слёзы… За окном ночь. Джемре спит в их с Дженком доме, в их кровати. Если уткнуться носом в подушку Дженка, то можно уловить слабый запах кожи любимого. Джемре это и делает. Но легче не становится. После встречи с Лиз Джемре не знала, что и думать. Откровения девицы были неожиданностью. Конечно, Джемре понимала, что за время жизни в Америке у Дженка наверняка кто-то был, но почему-то откровения девушки были подобны грязи, неожиданно вылитой на голову. Было обидно и очень мерзко. И страшно. Внутри проснулось давно забытое чувство, которому не было названия. Это чувство, словно крыса, грызло всё внутри, царапало острыми когтями сердце и причиняло реальную физическую боль. Странный кошмар, вызванный неожиданным появлением девушки из прошлого Дженка, ещё больше расстроил Джемре. Хотелось плакать навзрыд, хотелось наорать на Дженка, хотелось услышать, что всё это ложь. Проклятый шторм, разбушевавшийся в Анкаре, не давал вернуться Карачаю домой. А Джемре сходила с ума. Невыносимо было даже думать о том, что гибкая как пантера Лиз дала Дженку то, что Джемре не смогла, не решилась, стесняясь быть такой, как хочется, идя на поводу внутренних запретов и помня наставления Сехер. От страха и ревности перехватило горло. Джемре всхлипнула… Кому нужна теперь эта правильность и глупые страхи, если он теперь будет с Лиз или другой женщиной? Если она теперь так и не узнает, каково это — целовать и ласкать его загорелое, сильное тело и чувствовать его страсть и желание. Они провели в этом доме пару восхитительных ночей. Дженк был таким нежным, внимательным, осторожным. Терпеливым и деликатным. Всё было так романтично, совсем не пошло. Полумрак в комнате, шёлковые простыни и сотни нежных слов, произнесённых хриплым шёпотом только для неё, для неё одной. Как он волновался, ласкал, едва касаясь, целовал нежно, успокаивая и помогая расслабиться и довериться ему. А Лиз рассказывала ей о страстном, диком Дженке. Настоящем. Возможно, поэтому Дженк был с Лиз — она делала так, что с ней он чувствовал себя самим собой и живым. А вот чувствовал ли Дженк себя живым с нею? — Дохлая рыба… — пробормотала Джемре, глядя на себя в зеркало. — Дохлая рыба и засушенная мартышка… Как же больно! Похоже, что шторм добирался и до Стамбула. Ветер шумел так, что было страшно...