mystery of love

#np epik high — in seoul (feat. sunwoojunga)

      Ханбин заходит в ближайшую кофейню после университета каждые вторник и пятницу. Во вторник, потому что вторники — самые сложные дни в недели и выпить пару чашечек горячего эспрессо становится просто необходимым. А в пятницу ноги направляются туда уже автоматически — рука тянется за приторно-сладким латте, и мысли витают где-то позади широкого окна, направляясь в собственный воздушный мир тайн и размышлений.       — В такие дни небо кажется интереснее, да? — над головой раздается тихий голос, и Ханбин испуганно отвлекается с разглядывания белоснежных облаков. Официант неловко улыбается, подавая высокую кружку теплого латте, и вежливо клонится, словно в извинении. — Ваш заказ.       — Ах, да... спасибо, — Ханбин благодарно кивает в ответ. Официант отходит обратно к стойке, разбирая дальнейшие заказы, и разум Ханбина почему-то в этот момент окончательно хватается за произошедшую ситуацию — как аккуратно и вежливо улыбнулся симпатичный официант, суетливо поправляя черный фартук, как с особой нежностью он проводил пальцами по чашке (словно это было его ценное создание). И его фраза. Да, его фраза особенно зацепилась за Ханбина в тот момент — в такие дни действительно небо казалось интереснее обычного. Или, может быть, Ханбин впервые заметил, как красивы облака в пасмурную погоду.       Стоило заказать эспрессо.       Но официант исчезает из поля зрения почти сразу же — отправляется обслуживать второй этаж, а Ханбин вновь остается наедине со своими мыслями. Думать о проблемах в университете хотелось в последнюю очередь; слишком пустые мысли, давящие без причины. Наверное, ему стоит меньше уделять внимание мелочам. Или вообще меньше уделять внимания всему — большинство того, что он сделал для университета и своей учебы даже не понадобится ему в настоящей жизни. Какой это имеет смысл для его жизни? Даже это латте имеет большее значение в его жизни в этот момент, чем бессмысленные размышления о будущем.       И этот официант тоже.       — Да, стоило заказать эспрессо, — выдыхает Ханбин, прикрывая лицо холодными ладонями, и усталость чувствуется на плечах сильнее, чем утром. Завтра наступит суббота, в которой он проваляется в кровати на весь день, а затем воскресенье — сон, сон и только сон, а потом сдача дедлайна, понедельник, очередной стресс, недосып и наконец-то вторник. Стресс, стресс, чашка эспрессо, долгий сон и все по кругу, пока не наступит пятница. — Долбанный круг.       — У Вас болит голова? — тот самый официант обеспокоенно подходит к столику, наклоняясь ближе к лицу странного посетителя, и Ханбин резко поднимает голову, сталкиваясь с испуганным чужим взглядом. Между ними совсем маленькое расстояние и Ханбин соврет, если скажет, что один почувствовал эту неловкую интимность в моменте.       — Немного, — хрипло отвечает Ханбин, пока смущенный официант быстрым движением отодвигается, крепче хватаясь за пластиковый поднос. Его взгляд бегает туда-сюда, а пальцы сжимаются об гладкую поверхность и взгляд Ханбина вновь цепляется за эти незаметные мелочи.       Ханбин ненавидит мелочи.       Но иногда он улавливает даже самые незначительные вещи и уносит их в свой внутренний мир, рассматривая со всех сторон и обдумывая каждую деталь. Просто потому что это кажется чертовски важным.       — Вам принести таблетку от головы? — официант неуверенно поднимает взгляд на Ханбина вновь. И его легкая стеснительность и неуверенность почему-то притупляет боль в голове Ханбина с каждым движением. — Я могу Вам чем-то помочь?       — Выпейте кофе со мной, — он мягко улыбается в ответ. — И можете сказать свое имя?       — У меня смена, извините, — официант теряется из-за внезапного предложения и вежливо клонится, перед тем как отойти назад к стойке. Но резко останавливается, вновь крепко сжимая поднос, и отвечает уверенно. — Я свободен после семи. И меня зовут Чжинхван.       Может быть, эти детали действительно имеют смысл.       — Ханбин.       В середине сентября пасмурнее обычного, хотя лето было несколько недель назад — казалось бы, совсем недавно, но атмосфера уже кардинально отличается. И кофе начинает остывать быстрее, не успевая согревать холодные пальцы.       — Поэтому я и люблю чай больше, — хмыкает Чжинхван, наблюдая за попытками Ханбина растянуть толстовку до кончиков пальцев, когда кофе в очередной раз остыл быстрее, чем закончилась смена парня. — В чайнике он стоит долгое время теплым, не замечал?       — Не задумывался, — бурчит Ханбин, сумев растянуть толстовку, и довольно располагается рядом с усталым официантом. — Зачем мне чай, когда есть ты?       — Тогда имей совесть угостить меня чаем, потому что я не бесплатная батарея, — он смеется, пихая парня в бок, но все-таки берет его за ладони, укутанные в плотную ткань толстовки. — Чай чертовски недооценен, знаешь это?       — Как и ты.       Ханбину нравится ловить эту смущенность на лице Чжинхвана от таких внезапных ловушек — да, именно ловушек, — потому что Ханбин дожидается каждой пятницы уже не ради сладкого латте, а ради чужой стеснительной улыбки и тихого смеха. Во вторник он все еще пьет эспрессо, даже две чашки — статью не получается дописать уже неделю, — а по субботам он крепко спит, не замечая пропущенные звонки от Чживона с предложениями прогуляться. Но пятница меняется почти кардинально, когда встречать Чжинхвана после дневной смены стало их тайной еженедельной традицией.       — Ты появился в моей жизни, как осень, — выдыхает Ханбин, утыкаясь носом в плечо парня, пока Чжинхван отпивал чашку свежезаваренного чая. В этот раз черный чай с жасмином, и Ханбин всегда удивлялся про себя, почему Чжинхван каждый день пробует разные сорта чая, ведь однозначно у него были любимые виды. Но он никогда не решался спросить, ведь это было что-то личное, как ему казалось — глупый вывод, конечно, но по-другому у Ханбина не выходит.       — Это что-то из твоих любимых поэм? — спрашивает Чжинхван, повернувшись к сонному парню. Ханбин отрицательно качает головой и поднимает взгляд, смотря прямо в глаза.       — Вообще-то нет, но звучит поэтично, — ухмыляется Ханбин, ловя морщинки под глазами Чжинхвана от смеха. — Почему-то ты успокаиваешь мою головную боль. Странно, но факт.       — И как это связано с осенью?       — Осенью хорошо, — Чжинхван перестает смеяться и на миг застывает, наблюдая за серьезным взглядом Ханбина. Чжинхван, на самом деле, не всегда понимает ход мыслей парня, особенно в такие моменты, когда его глаза говорят даже больше, чем язык. — Я давно такого не чувствовал осенью, но всегда любил ее. Почему-то с тобой эта осень вновь пришла.       Чжинхван мягко улыбается, продолжая пальцами греться об поверхность кружки. За окном поздний вечер, закат давно исчез за просторами улиц, а в кофейне стояла особая атмосфера — может быть, это все выдумки Чжинхвана, но уходить никуда уже не хотелось.       — Знаешь, чай тоже когда-то остывает, — хмыкает Чжинхван, кладя чашку на стол. Ханбин непонимающе смотрит на старшего, но парень лишь встает, прежде чем снять фартук. — Рано или поздно, но это случается.       — Что ты имеешь ввиду?       — Пора домой, — он протягивает руку Ханбину.       Ханбин ненавидит мелочи.       И замечать то, как резко меняется настроение у Чжинхвана, как беззвучно он стучит по поверхности холодной кружки из-за особой тревоги, как он умалчивает то, что невозможно прочитать даже по глазам, Ханбин ненавидит тоже.       Тайная традиция неожиданно для Ханбина продолжается. Он все еще пьет эспрессо во вторник и заказывает приторное латте в пятницу, дожидается тихого официанта до семи вечера, игнорирует звонки Чживона — к счастью, статью он все-таки сдал, — но дни кажутся совершенно другими. Снова капает дождь.       За окном бежит замерзшая девушка, прячась от дождя под ближайшей крышей, а некоторые дети все еще гуляют под холодную погоду. И облака вновь пушистые и широкие, объемные и необъятные. Такие, какие рисуют художники в своих картинах, когда представляют небо перед глазами. Ханбин пробовал их рисовать, правда, художник из него никакой, но ему нравилось прорисовывать линии облаков — они всегда разные и особенные. Незаметная мелочь, но почему-то мысли об этом каждый раз поднимали его настроение.       — О чем думаешь? — Чжинхван подсаживается к его столику на перерыв, расставляя две маленькие чашки с горячим чайником. Ханбин испуганно вздрагивает, замечая присутствие нового друга, и осматривает керамические кружки. — Ты постоянно мерзнешь, поэтому пора переходить на чай.       — Даже если я его не люблю?       — Даже если это мой любимый сорт? — он усмехается, и Ханбин удивленно приподнимает бровь. За эти недели он ни разу не слышал, чтобы Чжинхван что-либо упоминал о любимом сорте чая, как и о чем-то по-настоящему личном. — Да, это мой любимый чай. Когда-то ведь ты должен был узнать.       — Должен был?       — Боже, не умничай, — Чжинхван закатывает глаза, привычно пихая парня в бок. Он игнорирует чужой смех, начиная разливать чай по чашкам, и Ханбин чувствует приятный аромат персика по всей кофейне. — Это черный чай с персиком и ванилью.       — Пахнет чудесно, — Ханбин довольно тянется к кружке, вдыхая аромат, и широко улыбается в ответ. Чай действительно горячий, и Ханбин чувствует, что он согревает не только пальцы, но и душу. — Но почему ты решил опробовать сегодня?       — Почему бы и нет? — он аккуратно дует в чашку, отпивая глоток. — Просто мне захотелось сегодня. Погода... погода напомнила о нем.       Ханбин молча кивает, почувствовав ту самую границу, которую переходить нельзя, и отпивает глоток горячего чая. Жидкость обжигает язык и он морщится, кладя чашку обратно на стол.       — Слишком горячо, — он мучительно стонет, пока Чжинхван скрывает свой смех за чашкой. — Верните мне мой кофе.       — Терпение, только терпение.       Ханбин дуется в ответ, ожидая, пока чай наконец-то остынет, и греется пальцами об горячую поверхность. Чжинхван выглядит задумчивее обычного и даже не разбавляет разговор рассказами о произошедшем дне или каком-то забавном случае — казалось, словно он был чем-то обеспокоен или впал в легкую ностальгию по чему-то, — но Ханбин не решался спросить. Их общение с Чжинхваном всегда было немного сумбурным и, наверное, их больше связывала эта совместная традиция пить кофе или чай вдвоем, чем полноценное общение, но Ханбину действительно нравится это. И эта тихая таинственность Чжинхвана — тоже.       — Как много совпадений и поворотов, — шепчет Ханбин, вырисовывая разные фигуры пальцем по поверхности стола.       — М? — он отвлекается от окна, переводя взгляд на младшего.       — Ты интересный, Чжинхван.       Почему-то вновь выходили те самые линии облаков.       Вторую неделю Ханбин пропадает где угодно, только не в своей запыленной квартире и тихой кофейне близ университета — такие дни проходили не чаще раза в каждые два месяца, но даже физически он не мог приблизиться к этим местам. Что-то останавливало его, заковывало в цепи и оттаскивало в сторону, мучая размышлениями об этом. Ему хотелось сбежать, не оборачиваясь, и обрушивать на себя абсолютно все дела, лишь бы не сталкиваться с этим миром снова.       — Ты слишком много учишься на этой неделе, Ханбин, — говорит профессор Ким перед уходом, заметив парня поздним вечером в библиотеке. — Я закрываю библиотеку, давай, иди уже домой.       Ханбин прикрывает ноутбук, еле слышно вздыхая. Виски отдаются болью и глаза слипались от недосыпа и долгого сидения за работой — но статья никак не удавалась, нет, ничего не подходило к теме. В мыслях крутились абсолютно любые идеи, но не связанные с учебой и работой; Ханбин тянется к потрепанному рюкзаку, кладя помятые тетради и нагревшийся ноутбук, и быстро выходит из университета, предварительно попрощавшись с профессором.       В середине октября уже большинство деревьев скинули свои листья, оставив их пылится на сырой земле, и Ханбину становится тоскливо от одного взгляда на них. Яркие, пестрые листья утопают в окружающей грязи и это кажется ему невообразимым — слишком красивые явления исчезают за слоем пыли и тьмы.       Ветер пронизывает до ниточки.       Холодный воздух пробуждает Ханбина, ободрив его от учебной усталости, но поднявшаяся температура тревожит состояние еще больше. Он не любил такое состояние — отчаянность в полной мере, которую он не мог объяснить ни словами, ни образами в своей голове. И объяснить другим тем более.       Кроме Чжинхвана.       Да, Чжинхван бы его понял. А может быть и не понял, но Ханбину это не так важно — главное то, что Чжинхван сидел бы рядом с ним, так же задумчиво глядя в пасмурное небо, и наливал очередной сорт чая, который Ханбин даже не любит. Но он по-настоящему согревает. По крайней мере, согревал его весь сентябрь.       Или его согревал Чжинхван?       Ноги почти автоматически приводят к знакомому месту, а тусклый экран телефона напоминает о конце долгой пятницы. В кофейне пусто, но все еще включен свет, и за окном Чжинхван медленным темпом прибирается в тихом заведении. Ханбину не хотелось заходить — нет, ему хотелось, но он чувствовал сжимающееся смущение внутри себя от одного взгляда этого очаровательного официанта, — поэтому он наблюдал за неспешными движениями парня прямо за окном. Ветер крепчает, пронизывая каждую косточку в теле Ханбина, но ему нравилось ощущать легкое присутствие Чжинхвана в его жизни через тонкое стекло.       Казалось, что это стекло постоянно было между ними.       — Долго будешь мерзнуть на улице? — хмыкает Чжинхван, резко приоткрывая входную дверь кофейни. Ханбин удивленно останавливается, сталкиваясь с чужим взглядом, и мурашки по его коже ползут уже не от холода. — Проходи, я недавно заварил чай. Если хочешь, конечно.       В кофейне по-домашнему тепло, а запах свежезаваренного зеленого чая с клубникой заполняет все комнаты. Чжинхван выглядит уставшим и сонным, и Ханбин думает, что, может быть, осень на него влияет так же.       Или неизвестное чувство отчаяния разделяется на двоих.       — Как у тебя дела? — тихо спрашивает Чжинхван, разливая по чашкам горячий чай. Ханбин благодарно кивает и тянется к теплой чашке, пальцами греясь об поверхность. — Давно тебя не видел.       — Ты был прав, — шепчет Ханбин, поворачиваясь к окну. Стало слишком темно, чтобы разглядывать мелочи, но Ханбин даже рад этому. Луна медленно раскрывается за пышными тусклыми облаками, разбавляя небо серыми красками. Чжинхван непонимающе приподнимает бровь, наблюдая за парнем. — В такие дни небо действительно интереснее.       Чжинхван усмехается, кивая головой.       — Ты тоже был прав, — отвечает Чжинхван, сталкиваясь с чужим потерянным взглядом. Ему всегда нравились глаза Ханбина, он не мог это объяснить, но они напоминали ему чашку черного чая с персиком и ванилью — глупо, но это приносило ему тепло от одной мысли. — Осенью хорошо. С тобой.       — Мне принимать это как признание? — ухмыляется Ханбин, услышав чужой тихий смех в ответ. Чашка чая согревает не только пальцы, но и все тело парня, а головная боль с появившейся температурой медленным темпом успокаиваются.       — Как хочешь, — морщинки под глазами Чжинхвана от смеха смягчают его сонный и усталый вид. — Но твой дурацкий кофе варить я не буду. Даже не заставляй. Ханбин мягко улыбается в ответ.       — Может быть, он и не понадобится.