mystery of love

#np disclosure, kehlani, syd — birthday

      — И он сказал, что больше не устроится туда? — Донхёк удивленно спрашивает, громким стуком размешивая кружку чая. Чжинхван насчитывает двадцатый круг, мысленно надеясь, что парень таким образом вызывает дьявола или же открывает врата ада — от привычек трудно отказываться и в этом общая проблема всей их «компании», — но, по иронии судьбы, Чжинхвану трудно привыкнуть особенно к этому.       — Да, представляешь? — Юнхён наигранно восклицает, и все игнорируют его игру (благо, к этому Чжинхван привыкнуть сумел). До конца обеденного перерыва остается семь минут, пять из которых Юнхён потратит на очередной рассказ об знакомом из работы, университета, школы, детского сада и еще миллион мест, которые когда-либо он посещал. Они зовут это своеобразной магией Сон Юнхёна (или только Юнхён так называет это), у которого слишком удачно выходит общение с окружающими. — Но, думаю, с ним все будет в порядке. Он подписал договор с другой компанией, может быть, он наконец успокоит свой пыл? Иногда я так не понимаю творческих людей.       — Ну еще бы, — дразнит Чану, уворачиваясь от надвигающейся ладони парня. — Это ведь Чжунэ, чего ты ожидал?       Чану уклоняется назад, случайно задевая рукавом белой рубашки соусницу. Он недовольно вздыхает и отдергивает руку назад, бубня про «очередную испорченную рубашку за двадцать долларов», пока Юнхён застывает в особой недоуменности от неуклюжести младшего.       — Боже, ты такой растяпа, — парень вооружается несколькими салфетками, осторожно вытирая появившееся пятно — никто не говорит Юнхёну, что, в общем-то, он растирает пятно только сильнее, — и продолжает вести разговор о знакомом из университета. — Чжунэ и в университете был упрямым парнем. Хён, ты ведь с ним общался на последнем курсе?       Чжинхван пожимает плечами. Они неплохо ладили с Чжунэ в университете — добрый и чувствительный парень, правда, с некоторыми сложностями; хотя у кого их нет? Чжинхван готов поспорить на свою полуразваленную однокомнатную квартиру, что недостатки Чжунэ — самые обыкновенные и привычные по сравнению с серьезными проблемами.       — Мы не были близки, — он отвечает спокойным тоном, не отвлекаясь от трапезы. — Но он талантливый.       Часы на левой руке напоминают о истекающих пяти минутах, за три из которых он должен успеть заполнить пустоту в желудке и не позволить рассказам Юнхёна проникнуть в разум. За шесть лет постоянного общения Чжинхван научился не слушать абсолютно все разговоры — полезное мастерство, когда боль в голове становится каждодневной проблемой, а нормальный отдых появляется только раз в две недели.       — Это да, — Донхёк кивает головой. Чжинхван насчитывает двадцать второй стук размешивающейся ложки об кружку. — Он бросил последний курс университета ради своей мечты. Но я рад, что он нашел новое место. Куда он устроился, кстати?       — О, точно! Забыл про самое важное, — Юнхён почти подпрыгнул со стула, вспомнив «вишенку на торте». Парни жмурятся, услышав скрип дешевого стула от движения старшего, но заинтересованно оглядываются. — Помните Ханбина? Из музыкального отделения? Он оказывается открыл свою компанию для всех творческих направлений. Такой молодец, недавно встретился с ним в ресторане, когда ужинал с шефом Чоном. Впрочем, я так и думал, что он добьется успеха, ведь-       Палочки резко становятся слишком тяжелыми в пальцах — Чжинхван медленно кладет их на стол, молча замирая. Парни удивленно ойкают и разом посылают Юнхёну несколько предупреждающих знаков, а Донхёк слегка толкает в бок, пытаясь заткнуть старшего.       — Ой, хён, — Юнхён откашливается. — Извини, я забыл.       Чжинхван осторожно приподнимает голову и мягко улыбается, почувствовав напряженную атмосферу в воздухе. С тех пор много воды утекло — не то что бы Чжинхван не вспоминал каждый день те мгновения прошлого, но сейчас у него три минуты до начала смены и виноватые дети под боком.       — Все в порядке, — он отвечает уверенно, словно никакой ситуации не произошло. — Он открыл компанию?       — А, да, — Юнхён вновь оживляется, а парни заинтересованно посматривают на двух старших. — Он даже позвал нас всех на открытие выставки Чжунэ. Я взял его визитку, он сказал позвонить, если мы придем.       — Передавай ему привет.       Чжинхван быстро встает с места, хватая потрепанный портфель и черное пальто со спинки стула. Он молча направляется к выходу, на прощание лишь размахивая ладошкой, и пальцами хватается за холодный воздух, пока парни с легким чувством вины наблюдают за старшим.       Октябрь так быстро приходит к концу.       Если бы Чжинхван умел стирать воспоминания, он бы стер всю свою память. Есть вещи, которые он любит вспоминать до сих пор — они поднимают ему настроение на весь день, а есть те, которые мучают его в течение всей жизни. Воспоминания о том, что он натворил, о том, как ошибался, о том, что он так и не сделал.       Особенно гложет то, что не сделал.       — Дом, родной дом, — устало напевает Чжинхван, с треском открывая потертую дверь. В мыслях мелькают о том, что нужно заменить ключи от квартиры, починить дверь и вообще желательно изменить всю свою жизнь; личные напоминания Ким Чжинхвана, которые он откладывает на следующий день.       Единственная важная задача на сегодняшний вечер — горячая ванна и вино. Много вина.       Но после десятичасовой смены нет сил даже раздеваться, а мысли так и не уходят на завтрашний день.       — Кажется, у меня тоже много плохих привычек, — вздыхает Чжинхван, лениво стягивая маску и запыленное пальто.       В конце октября вечер позднеет уже раньше; Чжинхван не любит мрачные сумерки за окном, предпочитая мягкие лучи солнца по утрам, когда никуда идти не надо и можно лишь нежиться в кровати до обеда. Такие дни выпадают крайне редко, лишь когда ему наконец достается выходной и никаких планов от друзей не появляется.       Он переодевается в домашнюю одежду и ставит на подогрев оставшуюся еду, пока разбирает нужные бумаги в портфеля. Телефон неприятно вибрирует на столешнице, отсвечивая на экране исходящие сообщения от беседы «университетских друзей» — Чжинхван знает, что они обсуждают выставку Чжунэ, которая пройдет в среду вечером.       Осталось два дня.       Микроволновка удачно напоминает о согревшейся еде и Чжинхван отрывается от мыслей, скидывая помятые листы на стол. Он обдумывал приглашение на выставку еще с того дня, когда Юнхён только рассказал о самой встрече. Не то что бы ему хотелось ворошить прошлое, но интерес к тому, как же изменился он, пересиливает любое сомнение.       Они встречались со второго курса университета Чжинхвана. Ханбин был на первом курсе, когда они впервые встретились — шло много разговоров о новом амбициозном студенте с музыкального факультета (или точнее, Юнхён и Донхёк были слишком увлечены всем новым и интересным).       И Ханбин был по-настоящему интересным.       Их сближение казалось магнитизированным — различные мысли, различные принципы, различные интересы, но одинаковая нежность в любви.       Если бы Чжинхвана спросили, любил ли он когда-либо, он никогда бы не ответил; образ в голове отвечает сам за себя.       Правда, Ханбин никогда не умел понимать чужие мысли. И не должен был.       И, наверное, это самая худшая привычка Чжинхвана.       В душной забегаловке остается еще меньше воздуха, чем обычно; Чжинхван не любит заходить сюда в обеденное время — он вообще не любит заходить сюда, если быть честным, — но привычки все еще главная проблема его друзей. Он даже не помнит, почему они начали обедать и ужинать тут в свободное время, когда каждый из них может свободно перекусывать в хороших ресторанах.       На некоторые вопросы Чжинхвану слишком сложно находить ответы, поэтому он предпочитает молча принимать все, какое оно есть.       — Так что, хён, ты уже решил? — спрашивает Донхёк, как только горячие блюда были положены на стол. — Мероприятие уже завтра.       — Я даже отпросился пораньше, — говорит Юнхён с полной нетерпеливостью к завтрашнему дню. Он всегда любил такие мероприятия (профессия журналиста очень помогала ему в этом), а со знакомыми — особенно. — Ну, хён, ты ведь сможешь пойти завтра? Да? Я слышал, что на выставку придут многие наши одногруппники, даже Мино-хён. Он ведь сейчас работает моделью у многих брендов, хён, ты же помнишь Мино?       — Если я заскучаю по Мино, я просто могу ему позвонить, — фыркает Чжинхван, игнорируя попытки младших притащить его на выставку. — Не знаю, ребята. Сейчас нагрузка по работе, сами понимаете.       — Нет, не понимаем, — отвечает Чану, отхватывая кусочек говядины с тарелки Юнхёна, пока старший не видит. — Ты всегда так отмазываешься, когда не хочешь идти, хён. Придумай уже что-то новенькое.       Донхёк поддерживающе качает головой, скрывая смех, пока Чжинхван устало морщится. Спорить и переубеждать этих детей почти невозможно, если хочется остаться без головной боли на оставшийся день. Ему еще разгребать отчеты весь вечер и обзванивать всех партнеров компании, а постоянные мысли о ком-то другом лишь усложняют дело.       — Я уже сказал, что не знаю, — Чжинхван вздыхает, пытаясь как можно скорее прикрыть тему. Бежать от решения никогда не было выходом для Чжинхвана, но он не замечал, как это постепенно превращалось в привычку.       — Как знаешь, хён, — отвечает Донхёк, отложив палочки в сторону, и серьезным тоном продолжает. — Но, я думаю, в этот раз лучше действительно сходить. Просто попробуй.       Чжинхван молча обдумывает слова парня и кивает головой, стараясь не выдавать собственного сомнения и даже страха в этом решении. Он не знает чего боится. Увидеть каким успешным и талантливым стал человек, который был его главной университетской любовью? Узнать, что он достаточно счастлив и без него? Удостовериться в том, что ошибка Чжинхвана из прошлого и его глупая вспыльчивость оставили болезненный след? Возможно, этого он и боится. Но под ребрами оставалось жгучее и неприятное ощущение, давящее на каждую клеточку тела. Есть что-то еще, что заставляет его волноваться, и он не может уловить — что же это?       — Хорошо, я схожу.       Парни удивленно переглядываются, пока Донхёк довольно улыбается под неуверенный тон старшего.       — Всегда верил в тебя, хён.       На выставке огромное количество народа — Чжинхван успел насчитать одиннадцать своих старых знакомых с университета, только зайдя в помещение, — зал украшен в минималистичном стиле, оставляя лишь главный взор на меланхоличные работы начинающего художника. Чжунэ всегда любил что-то одновременно вызывающее и блеклое, разрушительное и сентиментальное в своих работах; то, что может запасть в душу с первого взгляда, но оставляет горькое послевкусие. Чжинхван осторожно относился к творчеству и способам самовыражения, поэтому редко комментировал любые работы Чжунэ еще с университета, но даже в этот раз с него сорвался восхищенный вздох.       — Ким Чжинхван? Хён? — главный герой сегодняшнего мероприятия удивленно осматривает парня и с широкой улыбкой тянется за объятиями.       Чжунэ вырос на пару сантиметров — Чжинхван мысленно вздыхает, еле заметно закатывая глаза, — но до милоты детская улыбка все еще сияет на лице парня, и старший даже счастлив узнать, что характер Чжунэ и его искренние улыбки так и не изменились.       — И я рад тебя видеть, — Чжинхван благодарно берет бокал шампанского, которое подал Чжунэ с подноса официанта. — Замечательная выставка, Чжунэ. Ты отлично постарался.       — Ну еще бы, — он довольно ухмыляется, отпивая глоток алкоголя с бокала, и вновь удовлетворенным взглядом осматривает полный зал галереи. — Я столько времени и усилий в это вложил, если бы это не стало успешным, я бы точно сгорел.       — Не сомневаюсь, — хмыкает Чжинхван, пальцами оттягивая воротник шелковой белой рубашки.       Он не приходил на такие мероприятия по собственной инициативе как только закончил университет, и лишь необходимость по работе вынуждала его изредка посещать такие вечера, но даже так он ощущал нервозность на кончиках пальцев от дискомфорта. Чжинхван никогда не находил что-то интересное в таких мероприятиях, кроме того, что за один вечер можно бесплатно отпить вкусного шампанского.       Его друзья благополучно разошлись по разным кругам: Юнхён успешно ведет разговоры со знакомыми журналистами из других издательств, Донхёк встретился с бывшими участниками его университетской танцевальной группой, Чану учтиво беседает с работницей галереи, изредка переходя на флирт. Чжинхван неуютно съеживается, выравнивает дыхание и отпивает еще один глоток дорогого шампанского, пока его не отвлекает Чжунэ.       — Ты уже виделся с Ханбином? — Чжунэ прислоняется к белой стене, склоняя голову вниз и сравнивая взгляды со старшим. Чжинхван неосознано хмурится и отрицательно качает головой, пока младший усмехается. — Оно и видно.       — Что ты имеешь ввиду?       — Он на балконе, — Чжунэ равнодушно отвечает, кладя пустой бокал обратно на поднос официанта. Он отряхивает свой черный пиджак от невидимой пыли и отходит от стены, вновь поворачиваясь лицом к непонимающему старшего. — Советую вам поговорить. Даже я считаю, что вам нужно решить вопросы прошлого до конца.       — Эй, Ку Чжунэ, — не успев Чжинхван договорить, Чжунэ быстро отходит от парня, вновь попадая во внимание от окружающих критиков и журналистов, пока Чжинхван застывает в легкой потерянности.       В Сеуле поздними темно-синими вечерами дует пронизывающий, но неуловимый ветер, пробирающий до самых мурашек кожу Чжинхвана под легкой шелковой рубашкой. Любимое черное пальто одиноко висит в гардеробе, а на балконе остается крепкое ощущение прохлады и еле ощутимый запах сигарет, неуспевший разлететься в пустоту. У Ханбина окрепла спина и стали шире плечи, он вырос на пару сантиметров и Чжинхван даже не сразу осознает, что находится прямо перед ним.       Но лишь один взгляд Ханбина на просторное небо заставляет Чжинхвана убедиться в этом.       Он съеживается от неприятного ощущения ветра под пальцами — или же это страх перед долгожданным разговором? — и глубоко выдыхает, почти невесомо дотрагиваясь до ручки двери, и прикрывает балкон, словно разделяя их от окружающего мира. Здесь только он и Ким Ханбин, сумрачное небо и бесшумный ветер, уносящий их потайные мысли в мир откровенности.       — Как у тебя дела? — Ханбин спрашивает, не оборачиваясь, и у Чжинхвана проходит легкая дрожь по рукам от хриплости голоса парня. Его голос ни грустный, ни счастливый — словно он находится в совершенно другом месте, другой вселенной, ощущает совершенно иные чувства, те, которые Чжинхван никогда не сможет описать. Это то, что нужно ощущать. — Я рад, что ты пришел на выставку. Чжунэ, наверное, тоже.       — Он отлично постарался. И ты тоже, — он прокашливается, подходя к перилам балкона, но не решается поднять взгляд и столкнуться с чужими глубокими глазами. — Я, вроде бы, хорошо. А ты?       — Тоже, — Ханбин улыбается уголками губ, продолжая умиротворенно рассматривая небо над головой. Чжинхван проводит взглядом по фигуре парня, ощущая приятную ностальгию от одного его вида — он все еще носит красные конверсы, которые любил в университетское время, а его стиль продолжает выделяться из всей толпы гостей в черно-белых костюмах.       Все это в стиле Ким Ханбина — проводить мероприятие своей компании на пустом балконе в кромешном одиночестве, соединяясь лишь с красотой природы и размышлениями своих чувств в тишине.       Это то, что Чжинхван всегда любил в нем.       — Ты часто вспоминал прошлое? — неуверенно спрашивает Чжинхван, чувствуя щекотливое волнение под ребрами. Ханбин мягко улыбается в ответ.       — Конечно. А ты?       — Да, — выдыхает он, пальцами хватаясь за пыльные перила, и окончательно поворачивается лицом к парню, сталкиваясь с чужим взглядом. Ханбин любопытно рассматривал повзрослевшие черты лица парня, почти любящим взглядом застывая на знакомой родинке под глазом, заставляющая все так же останавливать дыхание от переполненности чувств. Он всегда считал Чжинхвана слишком красивым для этой вселенной, на что парень только фыркал, но затем смущенно отводил взгляд вниз. Казалось, словно в нынешнем Чжинхване не осталось ничего от прошлого, но лишь одна родинка заставляла Ханбина останавливаться снова и снова.       — И что ты думал об этом? — Ханбин аккуратным движением пальцев проводил по пыльной поверхности перил неизвестные узоры, чувствуя легкое напряжение в парне напротив.       — То, что мне не стоило идти на менеджера, — Чжинхван неловко смеется, а чужие пальцы рядом с ним еле ощутимо дотрагиваются до его руки, вызывая неожиданный ток по коже. Ханбин прыскает от смеха и понимающе кивает головой, а затем поднимает взгляд и заинтересованно наблюдает за парнем. — И о том, что мне стоило извиниться перед тобой.       — За что? — удивленно спрашивает Ханбин.       — Я вел себя крайне незрело в прошлом. Особенно по отношению к тебе, хотя ты был младше меня, — он глубоко вздыхает, смотря на парня с искренним сожалением, и Ханбин чувствует себя потерявшимся в этих глазах. — Извини за то, что причинил боль в прошлом. Возможно, если бы не мои ошибки, судьба бы повернулась по-другому.       — Ты чувствуешь вину за то, что причинил боль или за то, что потерял наши отношения? — усмехается Ханбин.       — Я... не знаю, — Чжинхван растерянно отвечает, слегка отходя на пару шагов. Ветер холодает, сильнее пронизывая конечности парня, и он чувствует ледяной холод по коже. — Кажется, и то, и другое.       — Уверен, что это единственное, что ты хотел мне сказать? — их взгляды сталкиваются, и Чжинхван чувствует, как за его спиной остается лишь холодная перегородка балкона, а Ханбин становится ближе.       И Чжинхван ощущает то самое чувство, которое не мог объяснить самому себе все эти недели — что-то, за что он до сих пор чувствует вину, сожаление, раздражение и волнение, то, что он никогда не мог сказать в прошлом, и то, что гложет его до сих пор. То, что посещает его мысли каждый день, вертясь в голове круглые сутки.       То, что он должен был сказать еще раньше.       — Я любил тебя, — выдыхает Чжинхван, жмуря глаза от напряженного волнения у себя под сердцем. Слова были сказаны так быстро и неосознанно, что Чжинхван растерянно приоткрывает глаза и чувствует то, как вместо жгучего беспокойства появляется умиротворенное облегчение, а перед глазами расцветает смущенная улыбка Ханбина. — Извини, что не смог сказать это раньше.       — Я тоже тебя любил, — Ханбин мягко проводит ладонью по волосам парня, поглаживая по голове, и Чжинхван ощущает настоящее спокойствие от этого момента. Он не знает, что чувствует сейчас и последствия ли это ностальгии по их отношениям, но Чжинхван прямо сейчас ощущает себя счастливым, и это единственное, что ему действительно важно.       Вечер плавно переходит в ночь, заполненную яркими огнями фонарей и машин, таблоидов на высоких зданиях и шумом веселящегося города. Гости постепенно расходятся, а с вида балкона заметно, как все больше и больше исчезает машин в протяжных дорогах. Холод октября ощущается как легкий мороз после дождя, когда хочется оставаться на улице и вдыхать запах прохлады, перемешанной с дождевыми каплями и пылью, но пронизывающий ветер доводит до озноба.       — Октябрь так быстро заканчивается. И скоро твой день рождения, — вздыхает Чжинхван, чувствуя теплые ладони Ханбина на своей талии. Они смотрят вниз с балкона, наблюдая, как свет фонарей сверкает словно сияние светлячков над глубоко-синим морем. У Ханбина покраснел нос от холода, но он широко улыбается, кивая в ответ головой.       — Пойдем обратно в зал, уже холодает, — он тянет руку, приглашая Чжинхвана выйти с балкона. Чжинхван в последний раз оглядывает ночной вид Сеула и уже собирается выйти, как останавливает Ханбина одним движением, словно вот-вот упустит момент.       — Стой, — пальцы Чжинхвана слегка дрожат от холода в руке Ханбина и его сверкающие глаза перекрывают огонь ночного города. — Я могу позвонить тебе в твой день рождения?       Ханбин застывает, но затем мягко улыбается.       — Ты можешь звонить мне в любое время. И в день рождения тоже.       Чжинхван облегченно вздыхает и переплетает их пальцы воедино. Он не хочет думать, стоит ли это того или нет. Он чувствует, как его привычки разрушаются и перевоплощаются в новые, и звонить Ким Ханбину в его день рождения может стать одной из них.       И, может быть, не все привычки так уж и вредны.