Берег надежды

Встретить Сурта, Тагириона и множество их сторонников в преддверии Храма Тьмы никто из жречества не соизволил. Только погоду для атмосферности испортили. С восточного моря над берегом прокатывались тучи, и дождь размывал холмы с редкой пожухлой растительностью до грязной массы. Громада Храма теперь выглядела единственным чистым местом — и то лишь потому, что была чёрной на фоне серого и коричневого. — Как говорил Шагриар, «горящими куполами делу не поможешь», — Тагирион в последний раз попробовал переубедить Сурта. — Когда кончились аргументы, кто начал громить святилища? Демиург Радвер, тот, кого ты ненавидишь. А ты превращаешься в его Тёмное отражение. Даже пираты умеют не только убивать, но и грабить, а кобники разве хуже? — Тагирион обернулся на преданных членов своей команды, ища в ней поддержки, но, кажется, речи ещё решительного капитана, произнесённые в новой столице, подействовали на них больше и действовали до сих пор. Без веской причины свободолюбивый Тёмный не станет ни мокнуть под дождём, ни купаться в крови. — Наверное, зря мы с Аменемхатом тебя отпускали к Храму на разведку. Подозреваю, что ты проникся их фатализмом и пассивным желанием, чтобы тебя превращали в раба и мешали с грязью. Ведь именно так они нас встречают. Тогда наведём здесь порядок! Наступаем. Тёмные вняли этому совету, ведь им никто не может приказывать. Ни Тьма, ни Аменемхат, ни Сурт! У каждого была своя причина воздать жрецам Безначальной по заслугам. И не у всех, как у Сурта, справедливость — иным хватало желания овладеть богатствами культа и показать, что воля Тёмного сильнее самой Тьмы. Искорёженный сад могил на разжиженных склонах молча принял подходивших и подлетавших к обители Мрака. На защиту религиозного сооружения никто не поднялся, но всем стало ясно, что здесь само место способно себя защитить. Летать под дождём было сложно — влага, падавшая с небес, давила на крылья. По отдельности мизерный вес капель вместе едва давал взмахивать свободно крыльями. На поверхности было не лучше — она стала размытой, словно воздух с водой лишь постепенно переходили в землю, а не как обычно — резко и чётко. Почва превращалась в непредсказуемое болото, лапы могли с хлюпом провалиться в любом месте и еле-еле поднимались назад, грязные. Сурт сообразил поставить щит — пришлось сделать это раньше, чем началась настоящая битва, ведь слипшиеся друг с другом во «Тьму» кобники уже объявили ему войну. Другие из соратников Сурта догадались не сразу. Кто-то умудрился свалиться, попытавшиеся взлететь были снесены ветром, так что наступающие драконы представляли собой скорее не устрашающее, а жалкое зрелище. Грязь, в которой вязли драконы, начала вымораживать Сурта и вводить его в ярость: — Вы трусы! Только и можете, что устраивать ментальную оргию! Если вы ленитесь поднять свой зад с пениса друга без приглашения, мы вызываем вас на бой! Все, кто вменяем, помогите мне! У меня есть мысль, и мы её воплотим! Всё больше радуясь своему плану, Сурт весело скалился и, встав на замшелый могильный камень, начал концентрироваться на желаемом исходе. Вместо того, чтобы противостоять грязным фантазиям Тьмы, он усилил их до предела. Пусть дождь размоет холм настолько, что он больше не сможет удерживать помпезную громаду святилища! Пусть они захлебнутся в собственных нечистотах! Дождь ливанул сильнее, до плотной стены воды, драконы почти что стояли под водопадом. Земля превратилась в медленный, тягучий пруд, волнуемый неощущаемым, но титаническим ветром. Храм стал медленно проседать, испуская илистые пузыри из-под стен. Могильные камни стали крениться и двигаться, впечатываясь в нетвёрдый грунт. Туда же потянуло и драконов. Вой и визги наполнили воздух. Если одни пытались ещё сопротивляться её воздействию, то другие буквально набрасывались друг на друга, сплетали свои тела, вцеплялись в шерсть, создавая безумное зрелище, отвратное и пугающее. Нельзя было зацепиться за что-нибудь надёжное или подняться в воздух, всё отправлялось вниз, и не сразу, как при падении, а медленно, давая прочувствовать ужас и насмехаясь. Выбешенный вконец кобник уже не мог ни на чём сконцентрироваться, кроме попыток вырваться. Но воля сильнее праны, и подтягивание себя телекинезом лишь отсрочивало конец. А ведь в Храме, что тонул вместе со своими врагами, действительно могло не быть никого. Тьме нужны не храмы. — У тебя нет воли… — процедил, плюясь дождём и ошмётками грязи, Сурт, от которого на поверхности оставалась одна голова. — У тебя только безволие. Ты — ничто, и остальных пытаешься с собой сравнять… Потом Сурт погрузился и полностью. Объятый холодным, почти как снег, илом со всех сторон, он остался в одиночестве, ведь раньше он видел и слышал крики своих, а теперь — ничего, будто всю вселенную рассоздали обратно, и только о нём забыли — слишком велика была его воля быть. Но без возможности двинуться, сказать что-то или даже вдохнуть воля ничего не стоила. Сурт, как и все те дураки, которых он ненавидел, начал превращаться в едва ли разумное животное, которое хочет только жизни и победы, и ничего более правильного. Даже холод снаружи отступал из-за огня удушья внутри — до тех пор, как по трахее не двинулась всасываемая в лёгкие склизская масса. Без кобников дождь прекратился резко, словно закрыли канал, сливающийся с облаков. Земля замерла и начала разглаживаться. Пузырьков сначала стало чуть больше, а потом они прекратились, и только верхушка Храма осталась чернеть среди бурой жижи общей могилой всем гордецам, решившим, что воля никчёмного создания, раба госпожи и куклы у нежно любящей матери, может что-нибудь значить. Впрочем, Тёмные сами творят мир своей волей, в том числе и богов.