Тиртадоу

В вашем разуме не живёт никаких зверей. Разум не клетка, а вы не ключник. Всё что происходит внутри вашей головы — подвластно вам и только вам. Это все иллюзии вашего разума и души. Джонни был с этим согласен. Ему нравилось думать, что внутри него нет ничего сверхъестественного. Все те мысли, что посещали его голову, были только мыслями. И самой тёмной ночью — он был только наедине с самим собой. Нет никаких чудовищ, нет никаких монстров. Стоило бы вырезать это в камне, но Доу предпочитал своё тело. Мягкий материал и доступный. Ошибка ничего не стоит, кожа всё стерпит. Зарываясь лицом в подушку, он слушал чужое дыхание, путая с собственным, забывая о том, что и ему нужно дышать. Вдох, выдох. Шкатулки внутри лабиринта скрипят, а он сжимается от страха, натягивая одеяло как можно выше. Жаль, что нельзя скрыться от собственных мыслей так, как он прячется от окружающей его реальности. Раньше, каждый вдох был победой, а выдох наградой. Джон учился заново дышать, слышать и видеть. Но самое главное, он мастерил новые шкатулки. Эти были больше и прочнее. Они скрипели не так громко, но когда начинали — то Доу дрожал от страха предвкушения. Подбирая каждый замок, составляя их из обрывков памяти, он чувствовал, как трясутся руки. Пальцы сводило от усталости, но они ничего не держали. Вцепляясь ногтями в воздух перед собой, Джон смеялся долго и протяжно, как больная собака лает на луну. Каждая шкатулка была произведением искусства, так считал Доу. Никто не мог бы это оспорить, потому что никто их никогда и не видел. И Джон никогда не хотел, чтобы кто-то увидел. Он и сам предпочёл бы избавиться от этих образов. Внутри твоего разума нет зверей. Твой разум не тюрьма, ты не страж. Джонни не был с этим согласен. Каждую ночь он обходил лабиринт, забираясь все глубже, проверяя замки. Все они были сбиты, но шкатулки оставались плотно закрытыми. Так и должно быть. Закрытой должна оставаться только одна. Остальные он стерпит. Сотворит механизм изящнее, сделает так, чтобы скрип был тише. Это выходит хорошо. Пробираясь сквозь снег, Джон не чувствовал холода. Утром, ноги будут болеть. Он знает об этом. Их будет сводить судорога и кожа начнёт шелушиться. Как хорошо быть живым. Доу чувствует собственную жизнь, как атласную ленту. Ему нравятся ощущения. Обвивая пальцы, ткань струится рекой вперёд, не обращая внимания. Так и ему хочется бежать вперёд, никогда-никогда не оглядываясь. Но Джон слышит скрип и выпускает ленту из рук. Шкатулки должны быть закрыты. Невозможно подобрать множество ключей к замку. Есть отмычки, но настоящий ключ всегда один. С этим Джонни тоже не согласен. Он знает, как минимум, два ключа. Ни один из них, правда, ему не нравится. Первый — Доу использует часто. Этот ключ тонкий и удобный. Его можно носить в рукавах одежды, а можно в карманах. Замочные скважины никто не видит, они тоже хорошо скрыты. Некоторые, слишком явные, можно убрать. Но Доу старается такие не открывать. Маленькие, как росчерки пера. Руки даже не дрожат, Джон знает своё дело. Шкатулки захлопываются со скрежетом, неохотно. Словно их обманули, оставили голодными. Они не могут быть голодными, это ложь. Шкатулки полны внутри, как набитый желудок. Так чего они хотят? Но теперь всё, это уже не важно: можно отложить ключ в сторону и спрятать то, что осталось. Здесь никому нет дела до того, что ты с собой делаешь и Джонни искренне этому рад. Он не боится ключа, но боится, что его заметят. Стыд как огонь обжигает, а Доу предпочитает холод. Второй ключ грубее. Он совсем не нравится Джону. Хорошо, что используется редко. Кулаки крошат чужие кости, пальцы разрывают кожу, скользят от крови. Ключ тяжёлый и пахнет железом. Очень резко. Доу морщится, когда вспоминает. Но не морщится, пока открывает. Ключ поворачивается в замке неохотно, кажется, кто-то выталкивает его обратно. Джон тоже чувствует, как его тянут назад. И он хрипит в ответ. Звук, похожий на скрип шкатулок: глухой, протяжный. Голос срывается, как и сам Доу. Пытается укусить, зубы тянутся к плоти, чтобы открыть новый замок. Ключ дрожит в руках от предвкушения, провожаемый чужим взглядом. Глаза не Джона, смотрят не узнавая. Чужие руки держат крепко, не позволяя вырваться. Его вдавили в пол, обездвижили. Но шкатулки скрипят. Так громко, что не слышно биения сердца. Ещё один поворот и можно будет забиться в дальний угол лабиринта и немного поплакать. Доу редко плачет, хоть многие и думают, что это не так. Но он плачет каждый раз когда использует этот ключ. И сейчас, чувствуя, как хрустят остатки маски под рукой, горячие слезы текут из глаз, смешиваясь кровью из разбитых губ и остатка носа. Джонни пытается вырваться снова, но уже не так. Ключ остался в замке, а замок упал. Шкатулка осталась закрыта. Это хорошо, это хорошо. Есть время, для другого ключа. Он сделает столько скважин, сколько потребуется. Шкатулка скрипит как ствол старого дерева на ветру. Тихо и мягко. Словно родной дом. Как жаль, что больше ничего нет. Возможно, второй ключ и не нужен, но Доу не хочет рисковать. Стирая со щёк свою и чужую кровь, он медленно поднимается с пола, не забывая про осколки маски. Не вглядываясь в чужие лица, Джон разворачивается спиной. Он не ждёт удара, но если тот последует, то так даже лучше. Так всегда лучше. Чужая рука на плече, чужой голос. Сердце пропускает удар, а Доу пропускает мимо ушей, стряхивая руку со своего плеча. Он знает, кто это, но не знает — кто это? Скрежет снега под ногами и мерный скрип шкатулок. Чей бы это ни был голос, он затихает позади. Джон всё ещё держит маску в руках, её края острые. Могут сойти за ключ. Замку не важно, как он выглядит, просто должен подходить к замочной скважине. Так и есть. Внутри разбитой головы нет ничего, что могло бы скрыться. Внутри разбитого сундука не найти золота. Внутри разбитого человека нет ничего. Джонни согласен с этим.