Путь зла

За тот небольшой промежуток времени что братья ехали в школу, погода успела испортиться. Утреннее яркое солнце теперь закрывали густые тяжёлые тучи, поднялся ветер и нещадно хлестал по веткам деревьев. Но, так как дождя ещё не было, Кеннинг с Джаспером смогли не торопясь подойти к школе — величественному зданию белого цвета с огромными окнами. Не менее занимательным был и школьный двор. В глаза сразу бросался стадион с трибунами; на нём уже были люди: спортсмены-легкоатлеты тренировались бок о бок с футболистами, которых вне стадиона просто не переносили, и девушки, как всегда подбадривающие парней. На физ-ре Кеннинга из-за его тощего телосложения и, как выражается их тренер, «болезности», обычно сажали на трибуны, поэтому он никогда не занимался спортом. А пробелы в журнале закрывал тот же тренер, ставя «сыну героя» хорошие отметки. Зато Джаспер, что не удивительно, был лучшим в спорте и состоял во многих спортивных секциях, поэтому повернул в сторону стадиона к своим. И кто бы сомневался, что девушки связками будут вешаться на спортивного и мускулистого, но тупого, как пробка, Джаспера. Вот именно. Никто. А Кеннинг получил лишь звание чудака и затворника. И это даже к лучшему. Он может погрузиться в науку, не думая ни о чём постороннем. Конечно, бывали случаи, когда кто-то хотел подобраться к его брату через него, но никто не выдерживал вечного молчания и в скором времени уходил. Кеннинг продолжил свой путь ко входу в школу уже в одиночестве, обходя ещё одну школьную достопримечательность — трехметровую статую неизвестного ему героя. Она стояла прямо на входе, на бетонном постаменте, по краям которого находились прожекторы. В вечернее и ночное время суток она освещалась ими, ослепляя прохожих своим блеском. И даже в такую погоду, когда нет солнца, её позолоченная поверхность умудрялась сверкать, отчего становилась ещё безвкуснее. Было видно, что администрация просто подлизалась к герою и потешила его самолюбие. А вот кого запечатлели на этом ужасе, и что он совершил для города, или, на худой конец, для школы, указать не удосужились. Войдя в здание и открыв свой ящик, Кеннинг достал оттуда учебники и пару записок. Последние сразу же были брошены в ближайшую урну. У него нет ни времени, ни желания читать этот мусор. Тут он заметил маленький красный листок в виде сердца, заброшенный вглубь его шкафчика. Спустя мгновение сердечко оказалось в руках парня. «Поле пшеницы, пряди твои Как речка твой глас Печальны глаза Как птица душа Запретен ты для меня Я Ева твоя» Незатейливые и короткие строки, но как же они грели душу парню, одиноко стоящему посреди коридора. Бумага, казалось, раскалилась в чуть подрагивающих руках, от неё веяло теплом и нежностью. Щёки и уши Кеннинга порозовели, а губы сами по себе сложились в лёгкую улыбку. Но это продолжалось недолго. До тех пор, пока парень не заметил маленький кусочек бумаги, приклеенный на сердечко. «Передай Джасперу» И скомканное маленькое сердечко полетело в урну. В коридорах Кеннинг встречал учителей: он улыбался им, они улыбались ему. Директор и учителя были в восторге от того, что в их школу поступили сразу два геройских отпрыска. Один невероятно талантлив в плане науки, другой — в спорте. Уважающие себя пожилые дамы и серы устраивали словесные (и не только) поединки за возможность их обучать. Старались им всячески угодить, помочь, подтянуть… В общем всё, что помогло бы им заполучить благосклонность братьев. И если Джаспер по своёй глупости списывал всё на доброту, то Кеннинг полностью понимал своё положение и частенько этим пользовался. Он мог спокойно получить в своё пользование школьную лабораторию и всё, что есть в запасах учителя химии, или прогулять урок музыки и физкультуры, пропадая в той же лаборатории. Вскоре в коридоре начало появляться всё больше и больше людей — кто-то только пришёл в школу, а у кого-то только что закончился урок, поэтому Кеннинг поспешил в класс. Там как всегда было душно, несмотря на открытое окно. Его одноклассники как и всегда сидели на своих местах, разбившись на небольшие группки. Скоро должен был начаться урок. И вот звенит звонок, все рассаживаются, и начинается ежедневная школьная рутина. Учитель, к неудовольствию учеников, решил дать незапланированный тест по физике. Новая тема, пройденная только вчера, для большинства учеников была густым тёмным лесом, но седовласый мужчина был неумолим. В классе из-за учеников, активно корпевших над тестом, стало ещё жарче. Прошло уже больше половины урока, а многие не дошли даже до середины теста. Что нельзя было сказать о Кеннинге: он уже давно сдал тест на проверку и сидел, обмахиваясь тетрадкой, для того чтобы немного отогнать неприятный запах пота и жару. Окружённый потными учениками, шкрябающих что-то на листочках, Кеннинг с разочарованием думал о том, что мог давно перескочить несколько последних классов и пойти в любой университет. Но отец настоял на том, чтобы его сыновья прошли обучение вместе с остальными. Он думает, что Кеннинг не справится с обучением в высшем учебном заведении, при том что сам парень неоднократно защитил докторскую. Бедный слабенький Кенни. Он не может пробежать и километра без одышки — какая жалость! Ты никогда не сможешь стать супергероем. Но не расстраивайся! Ты можешь помогать более слабым героям, которые не могут справиться своими силами, и строить для них свои научные штучки. Хочешь помогать мне и своему брату?.. Хм, извини, но мы можем справиться сами. Злые мысли наполнили голову Кеннинга. Большим пальцем он надавил на карандаш, и тот чуть прогнулся. А спустя пару секунд от канцелярии начал исходить тихий, чуть потрескивающий звук. Но Кеннинг в руке видел уже не карандаш. Слабый. Бессильный. Беспомощный… Тут прозвенел звонок. С безрадостными вздохами ученики начали сдавать листки с тестом и разбегаться на обед. Поэтому в общей суете никто не заметил, как светло-рыжий парень со странной полуулыбкой и пустым взглядом, направленным вглубь класса, сжимал переломленный на две части карандаш.

***

Кеннинг, немного торопясь, шёл по школьному двору к небольшому тупичку, где он уже целую неделю проводил своё обеденное время. Он не мог пойти в общую столовую, так как его обед с большей вероятностью заберёт местная шпана — группа качков, лидер которой возомнил себя главным в школе. Ему, как и Кеннингу, всё сходило с рук, потому что его папаша — какая-то крупная шишка и ежегодно подбрасывает деньжат в бюджет школы, а следовательно, и в карман директора. В последнее время им взбрело в голову, что неплохо бы поиздеваться над каким-нибудь ботаном в круглых очках. Над ним, например. Он мог, конечно, пару раз поизображать трепетный страх и поотдавать обеды, но гордость взяла своё. А в первый раз, когда они докопались до Кеннинга, он вообще послал их на три веселых буквы. Им это, конечно, не понравилось и теперь из-за длинного языка и не запиханной куда подальше гордости, он стал их любимой грушей для битья. Правда он оказался очень не прав насчёт умственных способностей преследователей, и просто отсидеться в туалете или библиотеке было недостаточно. Поэтому и приходится теперь парню прятаться по всей школе, находя укромные уголки. Да и тех хватало максимум на две недели. Скоро ему придётся покинуть и это убежище. Ну а пока ему хотелось просто пообедать. Он не ел уже больше пяти часов и очень проголодался. Сев около одного из мусорных баков, парень достал из бумажного пакета бутерброд с сыром. Жёлтые пластинки уже успели подтаять и теперь прочно скрепляли между собой два ломтика хлеба. Мама парня знала, что её младший, в отличие от старшего, не любит, когда в сэндвич пихают всё подряд, и на каждый день делала ему новую начинку. Если честно, сырную Кеннинг любил больше всего. И когда мама видела, что её сын в подавленном состоянии, всё время делала бутерброды с сыром. Сейчас, сидя в тишине, Кеннинг смог расслабиться и откусил небольшой кусочек от сэндвича. Даже неприятный запах мусора не портил этой маленькой идиллии. Единственное, что могло испортить, — это дождь, который может нагрянуть в самый неожиданный момент. Густые тучи ещё застилали небо и, кажется, не собирались исчезать. Так думал Кеннинг до тех пор, пока не услышал звук приближающихся шагов. И парень уже знал, что пришли по его душу. — Ке-енни, почему ты тут сидишь? —фальшиво-ласковым голосом спросил парень во главе группы. — И даже нас не позвал, мы бы с удовольствием составили тебе компанию. Правда же, парни? «Парни», больше смахивающие на горилл, позади него дружно заржали. — Не твоё дело, — Кеннинг уже говорил, что язык его — враг его? — Ну почему же так грубо? Мы тут пытаемся светскую беседу завязать, а он грубит. Ай-ай-ай, Кенни, нехорошо так делать. Тебя манерам твой папочка-герой обучить забыл? — голос главаря начал приобретать хищные нотки. Ему не нравилось, когда кто-то давал отпор, а парень, сидящий прямо перед ним, делал это непозволительное множество раз. Пришло время показать ботанскому слизню, где его место. — Вкусно? — спросил брюнет, подойдя почти вплотную и смотря на Кеннинга сверху вниз. Не услышав ответа, он задал другой вопрос: — А с нами поделишься? На это Кеннинг так же промолчал. Он откинул откушенный бутерброд от себя на землю, и тот приземлился рядом с ботинком главаря. Он мельком посмотрел на уже непригодный обед, начиная сверлить слишком, по его мнению, наглого ботаника взглядом. Нехорошим, будто светящимся взглядом. — Хэй, парни, подержите-ка его, — из-за его спины вышла пара внушительных на вид подростков. Вот так, в сидячем положении, они припечатали его к стене, никак не отреагировав на его тщетные попытки вырваться. В этот момент Кеннингу стало действительно страшно, и, как будто почувствовав это, главарь с торжествующей ухмылкой присел перед ним. Пыльный сэндвич спустя мгновение оказался в его руке. Отломив кусочек, он с садистским удовольствием извалял его в земле и песке. Конечно, Кеннинг от такого «угощения» красноречиво отвернулся, но отказ чудо-повар, похоже, не принимал. Схватив парня за челюсть и приоткрыв её, запихнул комок из грязи, хлеба и сыра в горло. Сказать, что это было противно, — ничего не сказать. Песок, прилипший к сыру, больно оцарапал горло. Кеннинг снова попытался вырваться, но только потратил свои силы — выпускать его из своих медвежьих силков никто не собирался. Бессмысленные потуги вызвали лишь смех. Даже когда на глазах парня выступили слезы, главарь не подумал о том, чтобы остановиться. И только когда от сэндвича осталась половина, ему это дело наскучило. Он встал и, одарив мученика снисходительным взглядом, для полноты картины натянул на него бумажный пакет из-под обеда и, развернувшись, ушёл, позвав с собой дружков: — Эй, парни, пошли, оставим мусор с мусором. Громкий смех и удаляющиеся звуки шагов — это последнее, что услышал Кеннинг. Потом была тишина. Утопая в ней, он задыхался. Закупоренное горло не могло пропустить и крупицы воздуха. Сил бороться уже не осталось, поэтому, сидя среди мусорных баков с застеленными слезами глазами, он думал лишь об одном: как нелепа его смерть. И ведь даже его труп найдут не сразу. Сюда почти никто не ходил, кроме уборщика, выносящего мусор раз в три дня, и мусоровоза, забирающего мусор раз в неделю. Вскоре он и мыслить нормально не сможет из-за отсутствия кислорода. Внезапно его вырвало. Сыр из бутерброда из-за температуры тела ещё сильнее растаял и крупной каплей стёк по внутренней части горла. Ощущение было настолько противным, что вызвало рвотный рефлекс, вытолкнув преграду для живительно воздуха. Парень рвано закашлял, не веря в своё спасение. Такое же нелепое, как и смерть, спасение.