Поврежденные. Чумной Ворон

      — Я думаю, вы не правы, — помотал головой я. — Я посажу Гленна в тюрьму за всё то, что он сделал.       — Вы оптимист, Айзек. И я когда-то им был, — усмехнулся бывший детектив. — Я сказал вам всё, что знал. Мои слова в суде не помогут. Меня раньше убьют. Поэтому не ссылайтесь на меня и не говорите обо мне никому, — он тяжело вздохнул и встал из кресла. — Вам пора.       — Хорошо, я ухожу, — я тоже поднялся с дивана и направился к выходу.       — Я надеюсь, мы с вами больше не увидимся, детектив, — сказал мне он у двери. — Это на благо нам обоим. Прощайте.       — Прощайте, — сказал я уже в закрытую дверь.       Я отошёл и обернулся, бросив ещё один взгляд на дом. Одного слова этого человека в суде хватило бы, чтобы посадить Гленна Готфрида на электрический стул. Но он прав — его заставят замолчать раньше. Мне неизвестно, знал ли отец Гленна, Эрл, что его сын по ночам надевает лыжную маску и разрезает горло полицейским Бостона, наслаждаясь их предсмертными криками. Но даже если не знал, он всё равно пойдёт на всё, чтобы эта информация стёрлась отовсюду от куда только можно. Он не боялся избирателей, простых жителей Бостона. Боялся он только покровителей-нацистов. Итальянские бароны консервативны. Им не нравятся любые изменения в их городе, и они пойдут на всё, чтобы всё оставалось как раньше — убьют сына мэра, а если надо, то и самого мэра.       Гленн играл с серьёзными силами, и если он не сумасшедший, значит, очень бесстрашный человек. У семьи Готфрид есть сила и деньги в этом городе, но она ничто против семьи дона Марино, главного итальянского барона. Бросать вызов такому человеку, как он, самоубийство. Но Улыбка своими действиями бросал вызов всем: и городскому начальству, и полиции, и даже преступникам. Суперзлодеи выходили за грань обычных нарушителей порядка. Они сеяли только хаос и разрушения, уничтожая привычный образ жизни.       Я повернулся спиной к дому и сел в машину. Это бессмысленно — выдвигать обвинения сыну мэра Гленну Готфриду, но других вариантов у нас не оставалось. У нас нет ни сил, ни людей, ни возможностей, ни рычагов, чтобы как-то расшатать это дело. Мы одни, и у нас кончилось время.       Я вернулся в номер отеля «Боксёр», где меня ждал Билл Уилсон. Я быстро рассказал ему о том, как я встретился с Дональдом Робинсоном и что тот поведал мне. Как только я всё выложил, то сразу воцарилась гнетущая тишина. Я сел в кресло напротив напарника и посмотрел на ноутбук Картера, всё так же стоящий на столе. Мы сидели, молчали и думали.       — Что дальше, Айзек? — наконец нарушил молчание Билл.       — Я не знаю.       — Ему даже то убийство девушки сошло с рук! А теперь, когда его отец — мэр города, как ты собираешься бороться с ним?       — Я не знаю, Билл, не знаю…       Билл только в этот момент в полной мере начал осознавать, в какой ситуации мы оказались. Ему требовалось время, чтобы всё обдумать и примириться с этим. В моей же голове поселилась только одна мысль — в каком же тупике мы оказались. Гленн Готфрид — психопат. Но он влиятельный психопат — за ним не последние люди города и деньги. И теперь он стал так называемым первым суперзлодеем Бостона. У нас нет никаких доказательств, чтобы выдвинуть обвинения, кроме наших догадок и предположительного мотива. Улыбка так мстит полицейским города за дело, которое вычеркнуто из истории. Искать свидетелей? Искать родственников убитой девушки? Искать тех заключённых, которые издевались и насиловали Гленна в камере? Всё это бессмысленно. На всё это нужно время, а нас раньше убьют, чем мы докопаемся до правды. Да и скорее всего все, кого я назвал, мертвы. Следы подчищены слишком профессионально. Этим занимался не отец Гленна, а итальянцы, а они умеют подчищать всё до седьмого колена, вырезая целые семьи. Искать свидетелей, нет никакого смысла.       — Вы поймёте, насколько вы беспомощны, — прошептал я, — говорил он, когда поймёте, кто я. Он и не собирался прятаться вечно. Это его козырь. Оставить против себя команду детективов. Устранить начальника Департамента, который работал на него. Человека, который лично дал нам это задание. Он знал, что, когда мы докопаемся до истины, мы будем совсем одни, и никто не сможет помочь нам. Он победил.       — Значит, он всё это спланировал заранее? — спросил меня напарник.       — Я не знаю, совпадение это или это его план. Нам от этого не легче. У нас связаны руки.       Мой мобильный телефон завибрировал в кармане, после чего последовала тихая мелодия из кинофильма «Звездный путь». Я нажал кнопку вызова и приложил динамик к уху. Новый начальник Департамента полиции Бостона Стэнли Мур вызывал нас с Биллом в кабинет. Долго прятаться в этом номере отеля мы не могли — рано или поздно начальство должно понять, что двое детективов из полиции не появляются на работе. Работая, по слухам, над каким-то странным делом, втайне от всех. Никто не любит тайны, и полицейские в том числе. Нас вызывали для разбирательств.       Ничего не оставалось, как идти с повинной. Сдаваться. Если этот новый начальник Департамента полиции работает на Улыбку, нам конец. Гленн уже сегодня узнает наши имена и попытается нас убрать. Тогда между ним и Бостоном не останется никаких препятствий.       Мы сели в машину. Я завёл мотор, и он податливо замурлыкал. Надавил на акселератор, и автомобиль, плавно шурша шинами по неровному асфальту, выехал с парковки и направился в сторону полицейского участка. Мы молчали, погружённые в собственные мысли и переживания. Мы давно знали друг друга — мы прекрасно чувствовали состояние друг друга. Под колёсами чёрный асфальт, белая прерывистая полоса исчезала под капотом моего автомобиля. За стеклами мелькали дома.       Вечерело, и уже успело изрядно стемнеть. Включились фонари и неоновые вывески, реклама и прочее освещение города. Люди вышли на прогулку. Кто по делам, кто просто так, подышать весенним воздухом; кто шёл с работы, кто, наоборот, на ночную смену. За стёклами машины мелькал наш город. Наш Бостон, который мы хотели защищать. По радио играла мелодичная музыка, и девушка по имени Стэйси пела о неразделённой любви и предательстве, тонким и печальным голосом, который навевал ещё большую тоску. Мы совсем потерялись. У нас не осталось сил даже поговорить друг с другом. Мы ехали словно на расстрел — сломленные люди, каких показывают в кадрах кинохроники Вечного Рейха. Глаза пустые, головы побриты, семенящий шаг и полосатая пижама. Они идут, словно скот на убой. Знают, что сейчас их убьют, но даже не пытаются бежать, не боятся, не кричат от ужаса. Их воля сломлена. Из них словно сделали нелюдей. Послушные зомби, подгоняемые конвоирами с автоматами. Именно так я себя чувствовал в ту секунду. Я стоял голыми ногами на сырой земле. Полосатые штаны и рубашка совсем износились, превратившись из ткани в марлю. Моё лицо, исхудавшее и бледное, глаза на фоне всего остального большие и глубокие. Солдат в серой форме и каске кричит на меня и тычет ружьём в спину. Он толкает меня в кабинет с надписью на двери — Стэнли Мур. Там меня ждёт новый начальник Департамента полиции, за ним стоят люди, одетые в форму солдат Вечного Рейха. В их руках винтовки, предназначенные только для одного — убивать.       — Нам придётся сделать это, Билл, — вдруг сказал я, нарушив молчание и сбив тем самым собственные мрачные мысли.       — Хорошо, — быстро согласился мой напарник.       — Ты готов?       — Нет. Но давай это сделаем.       — Был рад работать с тобой, мой друг, — улыбнулся я, посмотрев на него.       — И я рад, — он наклонился вперёд и прервал нудную песню Стейси, переключив радиоприёмник на другую частоту.       Раздалась другая песня, очень нам знакомая. Более быстрая и весёлая:       Война… ух, эй!       Для чего она нужна?       — Абсолютно ни для чего, — наше мрачное настроение пропало, и мы стали подпевать в один голос.       Ух… ха — ха-ха       Война! Ух, да!       Для чего она нужна?       — Абсолютно ни для чего. Скажите это ещё раз, все! — кричали мы, смеясь.       Война… ух, выгляни на улицу!       Для чего она нужна?       Абсолютно ни для чего. Слушай меня, ох…       Умирать — так с музыкой.       Припарковав машину на стоянке полиции, мы вошли в участок, сели в лифт и нажали на кнопку верхнего этажа. Двери со скрипом закрылись, и кабина стала поднимать нас вверх. В животе что-то неприятно ёкнуло, словно внутри надутый пузырь подлетел вверх, к лёгким. Как только мы оказались на нужном этаже, мы направились в кабинет нового начальника. Настроение теперь у нас изменилось, теперь оно стало боевым. Решив, что мы с Биллом вместе, что мы не отступим, у нас будто бы открылось второе дыхание. Может быть, все эти мрачные мысли терзали меня потому, что я не был уверен в Билле, со мной он или я один. Может, его одолевали такие же мысли. И решив, что мы не убежим и не отступимся там, в машине, мы будто вновь обрели самих себя. Стали прежними боевыми товарищами.       Подходя к двери кабинета начальника, я вспомнил тот день, когда я пришёл сюда с картой Бостона в руке после смерти Картера к Альберту Бронсу. Тот разговор, его сигару и револьвер, то, как он, не раздумывая, пустил себе пулю в голову и лишился жизни. Не стоило думать о таком.       Мы вошли внутрь. Перед нами стоял всё тот же стол Альберта и красное кресло. Фотографии семьи Бронсов сменились на фотографии семьи Мур. На полке стояли кубки, а на стене висели многочисленные грамоты. Стэнли Мур давно работал в полиции и занимал должность заместителя начальника Департамента полиции. Странный и зацикленный на себе человек. За все те годы, что я работал в полиции, я ни разу не успел перекинуться с ним хоть парой-тройкой слов. Это человек весь в себе и работе. Я не знал, кто за ним стоит — нацисты, триада, русские или кто похуже. Но это неважно.       Он смотрел в документ с огромной печатью в виде двух орлов на ветке и даже не поднял глаза, когда мы вошли.       — Айзек Андерсон и Билл Уилсон, — отложив документы в сторону, наконец заговорил он.       Мы сели на стулья. Наконец, стало возможно рассмотреть его бледное вытянутое лицо с острым, словно у коршуна, носом, тонкими губами, рыжей прилизанной шевелюрой, а также эти пронзительные глаза с чёрными, словно бездонные колодцы, зрачками.       — Я уже наслышан про ваше секретное задание. Многие считают, что вы просто отлыниваете от работы и что нет никакой вашей суперважной миссии.       — Мы работали с Картером Бронсом. Он мёртв. Человек, который дал нам это задание, Альберт Бронс, тоже мёртв. Вы, кстати, занимаете его кабинет. Вы всё ещё думаете, что наше дело — это фикция? — зло спросил я.       — Чем же вы таким занимаетесь, что за вами тянется шлейф из трупов? — сузил глаза Стэнли Мур.       — Расследуем дело Улыбки, — наконец-то сказал я.       — Улыбки? Вы сумасшедшие, что ли? У нас над этим работает целый отдел, ещё и ФБР подключилось, прислав нам агентов. А вы двое торчите в номере отеля, оплачиваемого, кстати, из бюджета полиции, и расследуете дело Улыбки? Вы что, долбаные тупицы? — он перешёл на крик, встав с красного кресла.       — А известно ли вашему отделу и агентам ФБР, что имя Улыбки — Гленн Готфрид? Что он сын мэра Бостона Эрла Готфрида? — спросил я, и с души словно камень упал.       И что он?       Стэнли Мур не дурак и сразу понял, что значит это заявление. Он только что занял пост начальника Департамента полиции, и терять его из-за двух сумасбродных детективов, обвиняющих сына мэра в массовых убийствах, ему не хотелось. Поверил он нам или нет — это неважно. Он просто приказал нам сдать оружие и значки и отстранил от работы на неопределённый срок. Эти слова провели черту между тем, что было до и что стало после. Теперь должна начаться война. Теперь все обо всём знали. Гленн узнал наши имена и заодно то, что мы знаем, кто такой суперзлодей Улыбка. Знали это и другие. Они пойдут на всё, чтобы заставить нас замолчать. Мы перешли Рубикон, и теперь нас захотят убрать все. И свои, и чужие.