Похорони меня своим поцелуем

Самая большая ошибка в жизни Андреса - он доверил мне краски и кисточки. Так получилось, что он творил искусство, он воплощал его в реальную жизнь, а я была картинной извращенкой. Вот серьёзно. Если он и решил серьёзно заняться моим развитием, то скорее всего просто неосознанно подписал смертный приговор для собственных нервов. Безусловно, я была ценителем искусства, но что на счёт взаимоотношений с ним... Я была просто ужасна в рисовании и до сих пор странно, что этого никто и не заметил. Хотя нет. Заметил. И это была никто иная, как Найроби. Она всегда сидела рядом находясь в полном недоумении от того, что я делаю. Нет, на самом деле ей было жалко нервы Берлина, который держался словно бравый воин в кровавой битве, когда я в очередной раз делала самые элементарные ошибки. Она вечно жалела его психоустойчивость, когда тот подсаживался ко мне, накрывал своей большой ладонью мою руку и пытался помочь мне с новым увлечением. Найроби часто говорила про то, что мы вдвоём приехали сюда не подготавливаться к ограблению века, а делиться с друг другом познаниями на счёт искусства. На самом деле для него это был шанс лишний раз прикоснуться ко мне, при этом имея шикарное оправдание своих действий, а я только так могла вылить всё то, что чуствовала, что было на моей душе. Порой Найроби сама удивлялась тому, как я оставалась безнаказанной после изнасилования кисточкой красок Берлина. Ну не совсем безнаказанной. Мне пришлось с безумным хохотом убегать от него и при этом пытаться не выронить из рук его краски, а потом мне здорово влетело и в прямом и в переносном смысле этого слова. Через холст мы переводили наши отношения в новое русло. Самые неправильные и болезненные отношения в моей жизни. По крайней мере ошибка здесь точно было. Это неправильно. Говорят, что люди учатся на своих ошибках. Я нет. Я потратила всю жизнь впустую и теперь пытаюсь загладить вину перед самой собой. Я стараюсь выглядеть счастливой и жизнерадостной, хочу казаться идеальной. Но идеальных людей не бывает. Во мне столько косяков, что иногда складывается такое чуство, будто во мне нет ни грамма совершенства. В каждом человека есть хоть капля его, но во мне абсолютно ничего нету. Что-то исправлять уже поздно, поезд давным давно ушёл, а я всё также бегу вдоль железной дороги. Постепенно моё ожидание превращается в отчаяние и я обратно переношусь в начало шахматной партии, в которой я готова пасть под прицелом фигуры противника. И если мне уже было суждено поиграть, то я сдалась раньше времени, ведь ещё с самого начала понимала, что Берлин одержит победу надо мной. Он вечно доминировал, при любых обстоятельствах и при любой погоде, и я беспрекословно подчинялась ему. Мы если не специально, то неосознанно манипулировали друг другом, из-за чего вместе страдали от этого, хоть и не подавали виду. Мы раздражали друг друга, но это раздражение превратилось в сладкую зависимость, от которой невозможно было отвязаться. И с каждым разом полного уединения я чувствовала себя также, как и заядлый курильщик после очередной неудачной попытки бросить курение, которая всегда заканчивалась очередной затяжкой. В тот день солнце светило ясно, погода была на удивление хорошей, что означало только одно - в пыльном классе сегодня мы сидеть точно не будем. Я и Найроби развалились на белом пледе, который мы постелили на ярко-зелёной траве. Точнее лежала только она, а я сидела с книгой в руках и периодически подходила ко столу, чтобы ухватить какой-то фрукт с него. Вообще было довольно тихо и спокойно, не учитывая тихих разговоров двух сербов. Я не была полиглотом, но работа в команде с сербской девушкой пару лет назад дала о себе знать, от чего ко мне иногда долетала суть, хотя мой уровень знаний кое-как достигал начального, я то от силы знала слов тридцать, не больше. - Вот он идёт, - своим голосом Денвер нарушает идилию и я мигом подрываюсь с места, чтобы понаблюдать за будущим концертом. Всё начинается с предложения выпить кофе, но за этим явно стоит что-то нелепое и я на все сто уверена, что Денвер вновь что-то учудил, а Москва пытается замять косяки сына перед лидером банды. Пулей два родственничка подорвались и направились к Профессору, а я с такой же ловкостью уселась за стол на своё место напротив Хельсинки и теперь мне было куда лучше и удобнее созерцать эту картину. Слышимость была отличная и до меня конечно же доносились эти глупые предложения поесть печенья. Складывалось впечатление, что как раз таки Серхио был в гостях у Денвера и Москвы, а не наоборот. - Хотите что-то сказать? - спрашивает Серхио у двух мужчин, которые резко начали переглядываться между собой. На самом деле мне было намного приятнее смеяться с того, как Денвер вновь проваливает поставленое Профессором задание, чем за очередной руганью между Берлином и Москвой. За такое короткое время Москва мне стал вторым отцом, которого у меня не было. Я не помню своих биологических родителей, помню только людей, которые меня удочерили. Когда мне было одинадцать и мой приёмный отец женился во второй раз, моя жизнь стала сущим адом. Но ещё хуже было моё тринадцатилетие, когда объявились мои биологические родственники, которые каким-то образом вспомнили о мне через столько лет. Что ещё хуже, мне настолько сильно не нравилось оставаться на выходных с кузиной на её нудной работе. Обычно моё свободное время тратилось либо в полицейском участке, либо в качестве домашней прислуги мачехи. Так что Москва мне за пару недель вдоволь заменил всю эту отцовскую любовь, в которой я нуждалась. - Эм... Ну...- начал запинаться Денвер, не зная как подойти к разговору с нужной стороны. - У вас есть братья и сёстры? - спрашивает Москва, а я скрываю мелькнувшую улыбку за чашкой чая. - Москва, прошу, никаких личный вопросов, - стал отговариваться от него в своей обыкновенной манере Серхио. - Это одно из основных правил. - У меня есть один друг, он мне как брат. Мы вместе работали шахтёрами, вместе воровали и сидели. В этом и проблема. Я вышел на свободу, а ему ещё лет пять сидеть, - начал Москва. - Пять лет, Профессор, - поднажал Денвер, чтобы хоть как-то надавить на жалость. - Да, извини, но я не понимаю, что я могу сделать для твоего друга, брата, или кто он там... - Нет, для его сына, - отрицал Москва. - Для его сына? - переспросил Серхио находясь в таком же непонимании происходящего. - Да, Хуанито мой крестник. - А мне он как брат, - перебил отца Денвер, надеясь помочь надавить на Профессора, но тот выстаивал их не хуже Берлина, который терпел все мои выходки. - Я пообещал, что позабочусь о нём, как выйду из тюрьмы. Мы давно его не видели и слышали, что дела у него не очень. Он без работы, почти нищий. И я подумал, что помогу ему снова встать на ноги и пригласить сюда. - Участвовать в ограблении? - спросил Профессор с недоумением в голосе, которое явно не предвещало ничего хорошего. - Ну это приличная операция. Вы посмотрите на него, - Москва указал на сына рукой, - никогда не видел его таким собранным. И если всё получится, то денег на всех хватит, так ведь? - Профессор, он классный парень, я его с детства знаю. Он профессионал своего дела. Угоны, взломы, - продолжает Денвер настаивать на своём. - Почему ты Денвер, а ты Москва, а он Хельсинки, а она Женева? Всё для безопасности. Нам нельзя знать имена друг друга. Мы не можем...- стал запинаться Серхио. - Москва, слушай, я уже сделал исключение для твоего сына, но крестник... Это не семейный бизнес, мы не можем приглашать всех кузенов, соседей... - Ты о чём, неудачник? - Денвер сразу переменился в лице. Рисково, рисково. Тебе конечно врядли прострелят коленные чашечки, но я бы на твоём месте так не разбрасывалась словами. - Что? - Эй, это Профессор, - стал вновь злится на сына отец, не давая бедному Профессору ничего понять. - Речь о парне, который живёт почти в нищете. Папа, мы за него готовы поручиться, а этот мелет чушь про названия городов, - встал перед Серхио Денвер. - Знаете что можете сделать с именем «Денвер», Профессор? Засуньте его себе в жопу. Меня зовут Дани, -эта фраза вызвала улыбку на лице большинства присутствующих зрителей, которые наблюдали за абсурдной ситуацией. - Папа, я Дани, всегда им был и ещё, ваш идеальный план по ограблению Монетного Двора полнейшее дерьмо, - теперь не ржать пытались всё. Этот тип вызвал улыбку даже у самых суровых и каменных людей в банде. - Напечатать купюры в типографии будет намного дешевле. - Спасибо за кофе, - сухо сказал Профессор и быстро направился в сторону особняка. Москва стал злиться на сына, пускать в него свои типичные отцовские угрозы и предупреждать о чём-то. Денвер явно не вырос. Он напоминал мне пятилетнего ребёнка, который вновь наговорил лишнего соседке. Ох, как же жалостливо выглядили его глаза. Денвер часто совершает поступки на горячую голову и потом долго винит себя из-за своей же вспыльчивости. Двое мужчин вернулись и сели за стол около меня. - Нет-нет, может, паренёк, ты прав. Если мы напечатаем купюры дома, то облегчим себе жизнь. Не придётся тратиться на оружие, на боеприпасы, - елейным голосом начал Берлин. - Денвер, тащи принтер, скачаем купюры из интернета. Гениально. Или ещё лучше, - сказал он прокручивая в пальцах кисточку. - Я буду рисовать купюры, а ты их раскрашивать. Женева нам в этом поможет. Будем рисовать по две в день. Смотри, как я отлично рисую, - Андрес оборачивает блокнот в сторону Денвера и демонстрирует своё новое творение. На страницах блокнота были запечатлены Денвер и Москва, чьи лица были слегка размыты чёрными линиями. Они смотрели друг на друга и выглядели действительно озабочеными. - Картина называется «Друг Хуанито». - Вы так и будете дурака валять? - обращается Денвер к банде. - Может мне начать кулаками махать, чтобы вы напечатали себе новые зубы? Да пошли вы. Мы все залились дружеским хохотом, что сопровождал уходящего Денвера, за которым быстрым шагом пошёл Хельсинки, чтобы утихомирить его после удачной шутки Берлина. Пока все отвлеклись, я выхватила блокнот Берлина из его рук. Секунда и я почувствовала на себе убийственный фзгляд, но Берлин даже не думал ничего предпринимать, он наслаждался новым шоу, но врядли это закончится хорошо для него. Я ухмыляюсь и через секунду вновь делаю полный невозмутимости вид. Такой себе невинный ангелочек. С лёгким прищуром я вонзила свой взгляд в карие омуты и стала что-то в них разглядывать, а потом вновь нарушила тишину. - Дай кисточку, - я указала пальцем на инструмент, в который он вцепился ещё с большей силой, стоило мне ухватиться за самое ценное. - Да брось ты, Берлин, не угроблю я твои каракули. - Берлин, Женева, жду вас в классе прямо сейчас, - выкрикнул Профессор и вновь скрылся за дверью. Мне всё-таки пришлось отстать от Андреса и от его «каракуль», что очень жаль, потому что у меня было уже сотни планов на этот несчастный блокнотик. Стоило нам только дойти до класса, как только оттуда вышел Профессор толком ничего нам не объясняя. Я заняла самую первую парту, на которой мне ещё ни разу не приходилось сидеть. Оттолкнув себя ногой от парты, я упёрлась спиной в парту сзади и стала невзначай разглядывать стены, напрочь игнорируя оппонента, который судя по всему следил за моим каждым размеренным действием. Локтём я пыталась удержать баланс, чтобы не свалиться и не разбить себе голову, а через секунду моё разглядывание стен стало всецело наигранным и неправдоподобным. По крайней мере актриса из меня была ещё та, хотя я не раз могла позволить себе усомниться в этом, ведь под пристальным надзором сеньора «Я здесь самый охиренный», я вполне становилась мелким орешком, который трескался от самого лёгкого нажатия. Иногда складовалось впечатление, что он даже не придаёт особой силы, чтобы превратить айсберг в маленькую лужецу, которая больше не казалась настолько непересекаемой. И вот сейчас я пытаюсь придать усердности, чтобы стена ненароком не упала поверх меня. Пока я трачу последние силы, он с дикой нахальностью наблюдает за каждым моим нелепым действием, а он считал нелепым почти всё, но вот вечером этот человек особенно менялся, срывая с себя маску редкостной твари и меняя её на самодовольного мужчину, который всегда получал желаемое. Я ломалась и так было абсолютно всегда, но от каждого раза рядом с ним я подсаживалась на эту наркоту с именем «Берлин» с новой волной. - Ты ведь обещала выкинуть это платье, оно ведь тебе не понравилось, - иронично заметил Андрес, ещё раз окидывая меня хитрющим взглядом. - Это вообще твой косяк. Сам виноват, что намеренно засунул себе в задницу мои просьбы, - с наиграной обидой отвечаю ему я. - Мне определённо нравится, как ты стараешься ради меня и надеваешь то, что я тебе покупаю, - самодовольно произносит тот, всё также глядя то на мои оголённые плечи, но на шею. - Во-первых, это всё покупается при поддержки Серхио, во-вторых, у меня ещё нету столько финансов, чтобы иметь несколько шкафов, битком набитых одеждой, - профессорским тоном говорю я. - В отличии от тебя, конечно же. Вот скажи мне, зачем тебе три почти что идентичных пиджака, если всем глубоко насрать на то, что ты носишь, - задаю я встречный вопрос. - Если ты не знала, что велюр, бархат и фланель это абсолютно разные ткани, то... Он не успевает завершить фразу, ведь в класс с шумом, грохотом и полной серьёзностью заходит Серхио. Он аккуратно кладёт несколько листов бумаги к себе на стол, а потом резко оборачивается в нашу сторону. Мужчина также молча и без объяснений щёлкает пальцами, словно что-то забыл, а через мгновение возвращается ко двери и закрывает ту куда лучше, ведь всё происходящее в классе останется тут навеки. С каждым мгновением меня окутывало некое волнение, ведь я до жути ненавидела ответственность и с каждым днём проклинала тот момент, когда согласилась помогать Андресу с руководством, в чём конечно же он не нуждался. Скорее всего на меня просто спихнут что-то очень скучное и неинтересное, в прочем ничего нового. По крайней мере я буду надеяться, что моя школьная привычка бороться за первенство не закончится тем, что я устрою переворот и свяжу Андреса, хотя об этом я не раз думаю после того, как он начинает действовать мне на нервы. С такими темпами я психану и реально отдам своё место Токио, хотя за пару недель я познала всю её неуравновешенность, так что лучше психически нестабильная жертва ПТСР, чем вспыльчивая Токио. - Итак, Женева, ты мне на днях что-то говорила о каком-то дополнительном плане, который вы вместе придумали, - Профессор упирается двумя руками в стол. - Я надеюсь, это стоящая идея. - Эта идея - воплощение искусства. Это дерзкий и замечательный план. Он заключается в том, что мы выпустим в небо сотни воздушных шаров с деньгами, - начал Берлин активно жестикулируя. - А потом мы расстреляем их и из них польётся волшебный дождь из денег, - перебила я его. - А мы скроемся в толпе хаоса, который начнёт править улицей. Только представь, Профессор, сколько шума это соберёт. Радио, телевидение, сотни миллионов евро... - И нас исчезающих в обезумевшей толпе. Я конечно всё понимаю, тут даже вашим почерком пахнет, но как вы оба будете объяснять это остальным? - спросил Профессор. Мы с Берлином переглянулись и вновь уставились на Серхио, сверля его с двух сторон. Сейчас мы действительно работали как одна команда. На наших лицах засверкали ухмылки. - А зачем? Мы воспользуемся планом Чернобыль только в случае экстренной ситуации, а всё настолько плохо пойти не может. Я уверен, что например Рио и Денвер не имеют железной выдержки в случае чего захотят воспользоваться этим планом и тем самым испортят всё, - Берлин скрестил руки на рёбрах. - Чернобыль, потому что эта так называемая эвакуация команды, такая же, как и во время взрыва ЧАЭС, только в нашей эвакуации все останутся живы, но скорее всего без денег, - я закончила рассказ о плане. Мы переубедили Профессора, внедрили ему наши взгляды и идеи на счёт ограбления и наш дуэт одержал победу. Планов на сегодня у меня было критически мало, поэтому я не с особой спешкой вышла из кабинета и скрылась в неизвестном даже для себя направлении с диким желанием выпить чего-нибудь холодного, потому что со временем погода становилась более жаркой и невыносимой, а на помещение это ещё как раз таки не очень хорошо складывалось. Окна открыть было просто надругательством, ведь тогда в помещение заходила невыносимая духота и жара, которые ударяли в голову сумасшедшей болью и дискомфортом. На самом деле найти самую прохладную комнату было сложно, так что я откинулась в кресле на кухне и стала лениво созерцать то, как Рио и Токио пытались приготовить обед. - Андрес де Фонойоса, ты труп, - выкрикиваю я выбегая из комнаты и сжимая в цепких пальцах оранжевую ткань, которую я готова была снести вместе с этим монастырём. Я готова была убить любого, чтобы оказаться в чёртовой гостинной и встать перед мужчиной, который с мёртвым спокойствием читал, а точнее перечитывал в какой раз «Тайная жизнь Сальвадора Дали». Мои пальцы сжались в ткань с новой силой и своим свирепым видом я готова была прикончить этот день. Вальяжно сидевший в кресле мужчина нехотя поднял на меня абсолютно спокойные глаза, хотя я знала, что он сделал это специально. Не удивлюсь, если он намерено выбрал самое неудобное и дискомфортное платье. С диким пренебрежением я швырнула эту ткань прямо ему в лицо, что заставило его отложить книгу в сторону и уделить всё своё внимание моей психованой особе. С особой бережностью мужчина стянул оранжевую ткань с лица и аккуратно расправил её, чтобы та не помялась. Складывалось впечатление, что шёлковая ткань была единственным живым предметом в этом помещении и стоила больше чем весь этот монастырь. Мне казалось, что он относился к каждому элегантному элементу одежды с сущей заботливостью. И если у него и была хоть какая-то душа, то он изливал её только в куски дорогой ткани. Карие глаза невозмутимо сверкнули и с флегматичным взглядом Андрес стал созерцать, как злость постепенно поглощала меня и с каждой секундой доходила до кульминации. Я напоминала вулкан перед извержением. Мгновение и он навеки застынет в лаве, потому что моя свирепость достигала собственного пика. - Что, мать твою, это такое?! - я не выдержада, меня начинало распирать во все стороны. - Платье, - с хладнокровием и трауром в голосе сообщил тот, говоря абсолютно очевидные вещи. - Нет, идиот, это обивка твоего гроба. Врачи ошиблись, тебе осталось три секунды, - я готова была уже накинуться на него, но меня что-то останавливало. Точнее кто-то. Мартин появился довольно неожиданно. Первым же делом он подошёл к источнику перепалки и накрыл своими ладонями мои плечи, окутывая их приятным теплом, но это тепло не было настолько манящим и не будоражило так, как это делал Андрес. Их руки были абсолютно разными и действуют эти мужчины на меня тоже по-разному. Мартин был более добрым и искренним. Наша дружба была очень крепкой и буквально всё время мы проводили вдвоём. А к Андресу я относилась совсем по-другому. В основном я избегала как и его, так и чуств, от которых я пыталась бежать, но моё подсознание думало иначе. Мартин заставил меня сделать шаг назад и отойти подальше от Андреса и этого проклятого платья. - Не устраивай концерт по такому пустяку. В следующий раз возьмём тебя с собой, - Мартин окинул взглядом оранжевую ткань. - Действительно, Андрес, у тебя нету никакого вкуса. - Можете его выбросить, мне не принципиально, но не отвлекайте меня от чтения, - мужчина взял в руки книгу и продолжил игнорировать меня. - Ты нехорошо себя чувствуешь? - поинтересовался Рио подавая мне стакан воды. Я одарила его благодарным взглядом и поднявшись с кресла, сделала небольшой глоток воды, а потом уставилась в его карие глаза, будто разглядывая в них что-то особенное. - Эта жара просто убивает, - быстро нахожу оправдание я. - Я наверное пойду и высплюсь в своей комнате, чтобы не предоставлять вам трудностей на кухне. Я мило улыбнулась и постаралась поскорее скрыться с их глаз, но на самом деле я засела в одной из гостинных с нудной книгой в руках. Не раз я ловила себя на том, что перечитывала одну и ту же строчку в раз пятый. Тем более ужасно на мне сказывалась жара, которую я отнюдь не любила. Иногда мне казалось, что мир вокруг постепенно сходит с ума. Эта мысль нередко поглощала меня, как только я наблюдала из-под книги за очередной ссорой Москвы и Денвера, глупых шуток Рио, или возмущений Токио, которой приходилось готовить в одиночку. Изредка мелькал Богота, который пару раз пытался вытащить меня в реальный мир своими вопросами. В ответ он получал только сухое «Да» или «Может быть». На самом деле я не вникала ни в книгу, ни в разговоры участников банды. Мысли утаскивали меня в вязкий водоворот, который постепенно прибивали ко дну и только с приходом Профессора у меня появился шанс всплыть, но моя лень взяла своё. Я утопилась в мягком кресле, а мои свисающие ноги долбили штанину брюк Андреса, которому не повезло оказаться так близко. Я вновь возвращаюсь на старт и мне придётся прожить всё это снова. Кажется, я слишком сильно вжилась в роль. - Как ты их терпишь? - поинтересовалась Найроби, которая присела на подлокотник моего кресла. Я оторвала взгляд от книги и мимолётно взглянула на очередное выяснение отношений. Фыркнув я устроилась поудобнее и подпёрла рукой щёку, делая большой вдох, мысленно моля всевозможных богов угомонить пыл мужчин. - Не знаю, - отмахнулась от неё я, перелистывая страничку и сдувая прядь со лба. - Мир сошёл с ума. Вот он - хаос. Я не имела терпения, просто сейчас действительно что-то переклинуло и мне уже было конкретно на них плевать. Я взвесила все приоритеты и решила для себя оставаться хладнокровной в каждом новом споре, ибо вновь быть наказаной совсем не хочется. Возвращаться в тот день мне совсем не хотелось, поэтому мне стоило держать всю лаву в себе, хотя рано или поздно они все испытают мои нервы и я взорвусь. Иногда достаточно маленькой искорки, чтобы солома подпалилась. - Ты действительно, Серхио? - говорю я упираясь в дверном проёме и наблюдая за тем, как он собирает вещи и укладывает их в чемодан. - Абсолютно, - подтверждает он и складывает только что выглаженую рубашку в чемодан. - Ты должен быть авторитетом, а не предметом для насмешок, - я наклоняю голову на бок и оценивающим взглядом окидываю всю его комнату. - Не сбивай меня, Эстела, - он нервно поправил очки и стал складывать очередную рубашку. - Я говорю тебе, как лучше, - я отвлекаюсь, но вновь столкнувшись взглядом с его чемоданом, закатываю глаза. - Хотя бы в чемодане не раскладывай рубашки по цветам. А это стоило выбросить ещё прошлой осенью. Я приседаю на корточки и выкладываю застарелый серый пиджак на кровать Серхио. Мигом я ловлю его злющий взгляд, но игнорирую это и начинаю разглядывать каждый атрибут одежды, который он упаковывал. Я кое-как скрывала заметное раздражение от несерьёзности Профессора. Если серьёзно, то с этим чемоданом одежды он будет больше похож на психа или маминого сыночка, чем на гения. В какой раз убеждаюсь, что эти братья абсолютно разные. Да-да, я буду вечно сравнивать Андреса и Серхио, поорму что рано или поздно слелаю тест ДНК, чтобы доказать им двоим, что они явно не родственники. - Женева, я могу и сам разобраться, - зло шипит он и складывает злосчастный пиджак в чемодан. - Кто тебе одежду выбирает? Бабушка Гертруда? - я закатываю глаза и мои цепкие руки уже добираются до брюков. - Господи, Серхио, сколько этим брюкам лет? Пятьдесят? От дедушки ко внуку передавались? - С возрастом брюк я определённо не согласен, а вот с дедушкой прямо в точку. Видел его фотографию в таких же брюках у матери в кошельке, - откуда-то неожиданно появился голос Андреса. - Господи, нужно же предупреждать, если так неожиданно появляешься. А то я точно рано или поздно умру от неожиданности, - артистичным тоном выдала я, а потом резко выхватила из рук Серхио серый пиджак. - Ты скоро доведёшь меня, Серхио. Какой же ты идиот всё-таки! - я швырнула пиджак ему прямо в лицо, не имея желания продолжать эту бесконечную игру. А Берлина только забавляет моя злость и моральная усталость. Ладно, соглашусь, сейчас судьба отыгрывается на мне за испорченные нервы Андреса. Месть всегда подают холодной. Мужчина созерцал за тем, как мы топили друг друга за каждый атрибут одежды и в конце концов не выдержав, я психанула и встала, укутывая себя своими же ладонями и глубоко дыша. Вот-вот и я действительно превращусь в саму свирепость, но мне приходится сохранять спокойствие. Но о каком спокойствии может идти речь, если он не понимает, что эти брюки даже на тряпки пустить нельзя? За всё время проживания в монастыре я выпила больше успокоительных и обезболивающих, что с ума сойти можно. Я могу уже построить целый дом из всех этих упаковок из-под различных таблеток. - Я думал, что ты собирался привлечь внимание этой... Как её... Силены Оливейры, - Андрес сделал глоток кофе. Реакция была мгновенной. Серхио обернулся и с неким удивлением уставился на старшего брата, переваривая сказанное. Мужчина делает большой вдох и я замечаю, как он сцепливает зубы, а сам замыкает глубоко-глубоко собственную агрессию, которая вот-вот и вспыхнет. Я наблюдаю за каждой мельчайшей деталью в его мимике и через мгновение пытаюсь расшифровать значение каждого напряжённого мускула на лице. Мужчина сжал в пальцах ткань рубашки, которую собирался уложить в чемодан. Лёгкие выпустили кислород и с тяжёлым выдохом он открыл карие глаза и пытался как-то повлиять своей суровостью на коньячные хитрые блема, но они не подвластны никому. Андрес построил вокруг себя стену, а Серхио пытается одним лишь взглядом разрушить всё. Они такие противоположности. Это словно огонь и вода, небо и земля, жизнь и смерть, спокойствие и хаос. Они полные антонимы. Словно Аид и Зевс. Аид суров и неприклонен. Он не идёт на уступки, не чуствует сострадание или жалости. Ему чужда ненависть, но он знает, что такое любовь. В представлении древних греков старший из сыновей Кроноса и Реи был отстранённым, холодным, погружённым в свои мысли. Древние греки со страхом и уважением относились к богу, заведующему Царством теней. А Зевс. Зевс распределяет добро и зло на земле, он вложил в людей стыд и совесть. Переменчивый, как небо, над которым властвует, он показывает непрестанно свой иной лик. Весь общественный порядок был построен Зевсом, он охраняет семью и дом, защитник обиженных и покровитель молящихся, покровитель городской жизни. Не властен он только над судьбой. Да какие они Зевс и Аид, если Серхио просто ничтожен в отношениях, а Зевс являлся великим любителем женщин? Чушь вся эта мифология. И не найдётся в грецкой мифологии того, кто совмещал все многогранные качества Серхио, который оставался смесью двух антонимов, что отличало от его брата, который являлся вылитым Аидом. Они разные. Они ничем не похожи, но при этом кажутся такими одинаковыми. - Ты что, рылся в моих вещах? - осторожно спросил Серхио, стараясь не срываться сейчас. - Я кое-что оставил у тебя на столе, а этот список бушующих имён и отрывков из газеты лежали на самом видном месте, - спокойно молвит тот. - Тем более после разрыва с Аделаидой тебе действительно стоит хорошенько расслабиться за эти пять месяцев, - мужчина ухмыльнулся и сделал ещё один глоток. - Пойдём, Эстела, пусть отойдёт от этого тяжёлого расставания, а то ему никогда не везло в личной жизни и переносит это всё он очень тяжко. - Аделией это раз, а во-вторых она просто мой хороший друг, - я вижу, как смутился мужчина и ускорил темп сборки. - Вы оба меня скоро доконаете. Обсуждение важного момента с переговорами было реально скучным, учитывая то, что они вновь прогонялись по изученому. Иногда я бросалась парочкой фраз, чтобы показать всем, что мне не настолько всё равно на план, который у меня уже отскакивал от зубков. Я пила холодный чай и наблюдала за развитием событий, уже мысленно надеясь, что это поскорее кончится. - Полиция. Скорее всего переговоры будет вести Инспектор Мурильо, никак иначе, - спокойным тоном сказал Профессор. Одна фраза, а внутри всё замыкается и превращается в сыпучий песок. Всё разрушилось одной фамилией. Всё портится из-за одного человека, а идеальный план ограбления рушится из-за моего прошлого. Меня передёргнуло, а чай попал в лёгкие. Я закашлялась, меня пыталась успокоить Найроби, а остальные не понимали, как одно имя могло у меня вызвать столь бурную реакцию. Только Андрес выглядел слишком спокойно, ведь наверное он догадался обо всём ещё с самого начала. Я чертовски ужасно храню секреты. - Что такое? - спросил Серхио, поправляя очки и не выдавая очевидного беспокойствия. Я продолжила кашлять, пытаясь спастись от капель воды, которые постепенно сбивали дыхание. Я не могла ничего ответить. Вслед за этим я поняла, как становится трудно дышать. Мне срочно нужно выпить таблетки. Подорвавшись с кресла, я побежала в свою комнату. Найти таблетки было не так уж сложно. Они лежали на самом видном месте на полке, следовательно, принять вовремя их я успею. На меня влияло сразу два фактора. Неожиданность и астма. Астма, на которую мне было абсолютно плевать несколько лет моей жизни. Я умело скрывала это. Ни Серхио, ни Мартин, ни Андрес не замечали, как я принимала таблетки, как я умело скрывала припадки, ну и конечно же я очень хорошо прятала медикаменты. Чем было вызвано это заболевание точно не знаю, но скорее всего на это повлияло активное курение несколько лет назад, которое поспособствовало развитию болезни. Однажды Андрес действительно застал мой припадок, точнее тогда он подумал, что я вновь продолжаю страдать от каких-то болючих воспоминаний во сне, хотя на самом деле я была в сознании. Просто иногда астма даёт о себе знать посреди ночи. И это безумно неудобно. Особенно, когда ты зачастую не ночуешь у себя. Я всё время живу с ознанием того, что однажды могу не проснуться утром, потому что умру от удушья. От астмы нельзя избавиться навсегда. Я была всё также зависима от никотина, от чего моя болезнь влияла на меня ещё больше. Я задыхалась. Я чуствовала, как воздух вытекает наружу, чуствовала как постепенно теряю сознание, как становится тяжело видеть даже малейшие детали. Судорожными движениями я нашла таблетки. Всё же я не умру от удушья именно сегодня. Когда припадок окончился и воздух постепеннно вернулся ко мне, я почуствовала некое облегчение, которое я никогда прежде не испытывала, ведь зачастую мне было всё равно на собственные приступы. Но несмотря на всецелое облегчение, я чуствовала себя хреново. Я чуствовала свою чертовскую вину, ведь мне стоило сказать всё и сразу, чтобы не создавать новых проблем. Я лежала на кровати и медленно вдыхвла и выдыхала воздух. Я устало закрыла лицо ладонями и медленно спускала их, желая поскорее прийти в себя. Пальцы судорожно сажали оранжевую ткань, а через миг зарылись в пушистые русые волосы, которые торчали в разные стороны после попытки накрутить их с помощью мелких косичек. Я спутывала русую копну, чтобы пальцы не стыкались с головой, чтобы лёд не одаривал всё тело, чтобы я поверила в то чего на самом деле не существует. Я закрыла глаза. Отчаяние охватило меня полностью, когда даже темнота не спасла меня от надежды спрятаться в дальний уголок. Постепенно сходя от головной боли, я могла лишь только кусать свои сухие губы, чтобы умять боль и дискомфорт. Я была одним из тех немногих людей, кто любили боль. Именно от этого мне кажется, что моя катушка давным давно поехала. Дверь открылась медленно и со скрипом, от чего я в миг поморщилась и притащила поближе к себе подушку, чтобы в случае чего запустить ею в вошедшего. Хотя нет. Я так и сделала. На минуточку, я не промахнулась, когда попала прямиком в смазливо-самодовольную рожу подушкой. Что у меня за фетиш то такой - бить сразу в голову и при этом ни капельки не сожалеть о содеянном. Я отворачиваюсь от него, опрокидывая голову назад и через мгновение понимаю, что разговор будет до жути длинным. - Почему ты сразу не сказала? - говорит он спокойно и размеренно, но при этом холод так и отбивается от стен. В какой раз убеждаюсь, что просто шикарная актриса. Он бы даже подумать не мог, что курящая с ним одну и ту же сигарету, при этом критикуюшая его вкусы на табак, целующая его до нехватки воздуха, может быть больной астмой. Хотя судя по нему тоже не скажешь, что он болен миопатией. Всё-таки мы друг друга стоим. Он скрывает прстоянные судороги, уйму ампул, а я пытаюсь скрывать очередные приступы и гору таблеток, которые как-то способствуют моему спокойному дыханию. А ещё я пытаюсь скрывать свою психическую нестабильность. Но о какой здоровой психике может идти речь, если все здесь конченые психопаты с уймой скелетов в шкафу? - Хорошо, допустим, что ты ответила на мой вопрос, но я слишком хорошо тебя знаю, - он садится на край кровати и перебрасывает меня через свои колени. - Какая-то астма не могла вызвать столько испуга при звучании одной фамилии. Неужели женщина, которая тебя засадила может так пугать? Меня пугало его спокойствие и наличие такого умиротворения в голосе мужчины. Он ласково взъерошил мои волосы на голове, будто давая мне расслабиться. Будто червь боббита он давал мне расслабиться, чтобы потом резко ухватить и упрятать глубоко-глубоко в песке, где и закончится моя недолгая нудная жизнь. Я чуствовала себя кроликом, вокруг которого обвивался удав. Моё тело постепенно расслаблялось, но при этом я со страхом и насторожностью наблюдала за ним, принимая каждое его действие за опасность для моей жизни. Андрес постепенно выдавливал из меня жестокую правду одним лишь взглядом, но я отстаивала свою честь до последнего. Вот-вот и я сдамся. Я ощущаю то, как кирпич за кирпичиком падает, ломается, рассыпается на мелкие камешки. Стена, которую я выстраивала годами рушится. Теперь крепость почти что рухнула и от неё остаются только повисшие на каркасе доски. Можно считать, что здание давным давно обрушилось на меня и сейчас моя грешная душа перебывает в подземном царстве Аида, в котором я пробуду целую вечность. При любых обстоятельствах я буду гореть в аду. Какая разница между добром и злом? Ведь нет чего-то конкретно хорошего и чего-то конкретно плохого. У каждого своё видение на этот счёт, но многие подстраиваются под большинство и верят в стереотипы. Когда ты ступаешь на скользкую дорожку, то постепенно начинаешь путаться в том, что хорошо, а что плохо. Сейчас я уже не могу понять, что и как я делаю, а главное зачем, ведь каждое моё действие кажется мне ошибочным. И если люди и делят все человеческие поступки на добро и зло, то они явно не соблюдают собственные рамки, ведь борцы за добро ни раз грешат намного больше тех самых злодеев. Так скажем позитивные герои с негативными поступками. Какая же я дрянь. Нет, я прекрасно понимаю, что это не так, но в один миг все приоритеты рушатся и перед мной открывается новая тропинка, на которую я могу свернуть, при этом закрутив всё ещё больше. Я если и много вру, но в определённый момент правда может только всё ухудшить. По крайней мере тогда все будут считать меня предателем. Ведь несмотря ни на что эта правда уж слишком нелогична. И что будет после того, как я расскажу - не знаю. Скорее всего я попросту покину ограбление. - Что ж, думаю сказать это сейчас будет намного лучше, чем потом, когда всё всплывёт и тогда мои оправдания не будут приняты и...- я немного замялась, думая над тем, что скажу. - На твоём месте я бы несколько раз убедилась в том, кем я являюсь, - я вновь задумываюсь и замолкаю, а затем протягиваю ему ладонь. - Знакомся, Эстела Домингес-Мурильо. А что до Ракель Мурильо - она моя кузина.