Полгода полярной ночи

В дикой природе законно царствуют две, как подчас может показаться, неотделимые друг от друга константы – полнейший хаос и фактически абсолютное бездорожье. Эту забавную, но в то же время раздражающую черту Коннор подмечает в числе самых первых, едва нога его заступает в многовековые чертоги леса, владения, полные стрекота назойливых насекомых и криков неизвестных ему животных. Вроде знакомая жизнь, но какая-то другая совсем, не похожая. Повсюду та же трава и те же деревья, и даже Коннору, дотошному анализатору всего незначительного, бывает тяжело разобрать, какой пейзаж встречается на пути во второй раз, а то и в третий. Только глядя на яркий солнечный диск и то, как с течением дня он плавно перетекает в западную часть небосклона, можно попытаться назвать приблизительное направление их движения. Лес шумит; странный праздник жизни кипит, но и Коннор, и Хэнк кажутся на нем всего лишь незваными посетителями. — Хэнк, — решается оповестить его Коннор, проанализировав информацию, что имеет, — интуиция говорит, что мы ходим кругами. На что Хэнк как обычно отвечает: — Не неси чепухи, парнишка. Никакой чепухи Коннор, разумеется, не несет. Логика подсказывает, что путь, проделанный в последние двое суток, ведет их в южном, а не в западном направлении. Каких-то населенных пунктов не попадается – за исключением, пожалуй, одиноких ферм посреди бывших полей маиса, – так что сказать наверняка пока возможным не представляется. — Мы блуждаем два дня, – утверждает Коннор решительно и нагоняет Хэнка увесистыми шагами. — Вот, посмотри, наконец, на карту. — Карты для слабаков, — брезгливо отмахивается Андерсон. — И потом, ты разве знаешь, где мы? Не подозревал, что у тебя в голову вшит гребаный GPS-навигатор. — В отличие от некоторых, я смотрю на названия населенных пунктов, — замечает Коннор насупившись. — К несчастью для нас, их не было со вчерашнего полдника. Не думаю, что это хороший знак, учитывая в какие дебри мы попали после того, как покинули большак. — Ну, ты ведь сам ныл, что тебе нужны эти твои дурацкие травы, так что теперь не жалуйся. — Во-первых, они нужны тебе, Хэнк. — А я что, похож на барана, чтобы травку щипать? Коннор склоняет голову в притворной задумчивости. — Ну, при определенном ракурсе... Хэнк отвешивает Коннору подзатыльник. Молодой человек, впрочем, все равно выглядит довольным тем, что смог подстебнуть экс-сержанта. — Во-вторых, — продолжает Коннор, потирая место ушиба, — я не думал менять из-за них весь маршрут. Я рассчитывал, что мы вернемся обратно к нашему дорогому асфальту. Как бы то ни было, — он с энтузиазмом поднимает брови, — я отмечал весь наш путь на бумаге. Тебе стоит на это взглянуть. — Э... на тот мятый обрубок листка из записной книжки, что ли? — усмехается Андерсон. — Надежный ориентир, ничего не скажешь. — Лучше, чем ничего, — Коннор поджимает губы. Он демонстративно достает листок из кармана, разворачивает, выпрямляет для удобства и утыкает взор в штат Мичиган, один из самых крайних в правом углу карты. — Вынужден заметить, что твоя тактика "идти куда глаза глядят", мягко говоря, трещит по швам. Я проанализировал наш маршрут и пришел к выводу, что зигзагообразная траектория, по которой... — Дай сюда, — Хэнк грубо вырывает бумажку из рук Коннора. Та едва не рвется. Бегло оглядев нацарапанные угольком линии, Хэнк вновь небрежно, почти комкая, сгибает грязный листок пополам и сует его в свой карман – без дел валяться. — Эй! — звучно возмущается обворованный. — Не порви его. — Господи, Коннор, у тебя с собой целый дорожный атлас, а ты прицепился к какой-то мятой бумажке? — цедит Андерсон. — Короче. Ты проводник? Нет! Вот и не возникай на пустом месте каждую наносекунду. Я знаю, что делаю. И куда иду тоже знаю. Нашелся, блин, мамкин советчик. Заблудились мы, ага, как же. — Можно хоть поискать воды? Она кончилась. Хэнк устало вздыхает. — Что ж, это можно. Он сворачивает налево – наугад, определенно, – но виду не подает, идет так же размашисто и уверенно, как и мили до этого. Это восхитительная особенность Хэнка на самом деле – в любой непонятной ситуации выглядеть так, словно все идет по его чертовски изощренному плану. Жаль только, что от постоянного передвижения у Коннора уже побаливают непривыкшие к этому самому передвижению стопы. Что там происходит с раненой ногой Хэнка – и подумать страшно. Когда мистер Андерсон говорит, что идти до Портленда на своих двоих – подобно самоубийству, Коннор со свойственным ему упрямством на слова проводника не обращает никакого внимания. О, но как же сильно в итоге он потом ошибается! Для незакаленного организма столь долгосрочное путешествие – это ужасное испытание. Конечно, Коннор старается игнорировать любой дискомфорт, возникающий в теле, но, пропадая в одном месте, он словно вспыхивает в другом! И привалы, что самое отвратительное, делу вовсе не помогают, скорее даже наоборот – заставляют в полной мере ощутить эту непомерную слабость, прожорливой пиявкой атаковавшую мышцы. Наверное потому, на очередной стоянке в сердце прогалины Коннор находит себе место где-то под деревом и, привалившись к его иссохшей коре, просто сидит, устало разминая перенапрягшиеся конечности. Пока он отвлечен и не видит, украдкой Хэнк достает из кармана порванных кое-кем джинс измятую бумажонку. Бережно развернув ее, внимательно изучает он все, что на ней намалевано: линии от истлевших углей неровные, приблизительные, однако вполне способны дать зрителю представление о его нынешнем местоположении: примерно в середине огромного, блин, ничего. Тем не менее, судя по всему, они до сих пор находятся в Мичигане. Штат этот славится своими озерами, а, значит, найти какое-нибудь больших проблем не составит... Как минимум одно, что временами напоминает настоящее море, лежит отсюда намного восточнее. Вероятно, можно попытать удачу в том направлении. Значит, тому и быть – свернем на восток, Хэнк решает. Хоть одна речка-то попадется им по дороге! Он оповещает об этом и Коннора, с нескрываемым расстройством разглядывающего пустую флягу уже какое-то время, сворачивает их небольшую стоянку и, сверяя направление по расположению солнца, отправляется в путь. Так, он и его наниматель минуют лиственный лес, полный загадочных птичьих звуков и запаха прелой лесной подстилки. Коннор улыбается краешком губ незаметно – пусть Хэнк и дальше считает, что самолично избирает эту дорогу. Только Коннор будет осведомлен, что сеет семена идей в его голове своими собственными руками. В какой-то момент сквозь звонкое пение птиц до ушей молодого человека доносится слабое журчание родника. Ах, ну что за услада! Пересохший от жажды рот изнемогает от предвкушения. Прислушиваясь, Коннор робко ступает на лиственную подстилку и, огибая замшелый валежник, выбирается к источнику пресной воды. Узкий кристально чистый ручей струится вдоль выступающих округлых камней. Коннор припадает к земле и жадно собирает часть воды в свою герметичную тару; остатками, задевая волосы, он всполаскивает пылающее лицо. Интересно, куда впадает это сокровище? С надеждой в мечтательном взгляде Коннор глядит, как прозрачная лента извивается меж кустов и деревьев, как разрастается и становится шире. И он идет вслед за ней, желая как можно скорее проверить свое предположение. Оставленному позади, Хэнку не остается ничего иного, как набрать воды и себе и, хромая, поплестись за этим наглым неугомонным мальчишкой. Из лиственных зарослей почти одновременно выходят они к пологому берегу. С немой радостью Коннор бросается к его краю, туда, где кончается изумрудный ковер и начинается крохотное песчаное золото. Оба скидывают с себя рюкзаки; не впечатленный столь же значительно, Хэнк уходит за хворостом, а Коннор аккуратной поступью подкрадывается к реке. Слабые волны омывают илистое дно своими влажными прикосновениями. Коннор встает рядом, сняв обувь, и позволяет им накрыть его растопыренные пальцы – влага окутывает их приятной прохладой, струится сквозь щели между фалангами и проникает даже под самые пятки. Боль и жжение отступают. Босые стопы проваливаются во влажный песок; как Хэнк и предупреждает – ощущения несравнимые. Коннор перебирает пальцами, наслаждаясь этим невообразимым мгновением. Влажный ветерок бьет в лицо, треплет расстегнутую рубашку и волосы. Коннор прикрывает глаза, улыбаясь. Он не знает, сколько стоит так, отдавшись незнакомому чувству. Коннор приходит в себя лишь тогда, когда слышит чужие шаги – Хэнк, похоже, со всем заканчивает. — Красиво тут, а? — говорит проводник, примостившись рядом, и скрещивает на груди широкие руки. — Верно, — соглашается Коннор довольно, пробуя на вкус это утверждение. Красиво. Глазами он следит, как солнечные блики играют на ребристой речной поверхности. Где-то там, вдалеке, проплывает стая диких перелетных птиц, разрезая гладь своими толстыми пернатыми тушками. — Здесь потрясающе. Река точно такая, как ты описывал. — Эх, сейчас бы крючок да леску да на рыбалочку, мм!.. — тянет Хэнк мечтательно. — И сочной жареной рыбки с холодным пивом. Слова его звучат аппетитно. — Можно сделать копье, — учтиво предлагает Коннор и вглядывается в зелену, точно желает увидеть в ней кого-то съедобного. — Э, нет. Ты не понимаешь всей романтики классической рыбалки, парень. Когда сидишь в своей лодке, а вокруг никого, тишь, лишь пение птиц да плеск волн о борт твоей посудины; над заводью – утренний туман, а в камышах – хор лягушек, и воздух так сладко пахнет речным илом; спину припекает горячее солнце, и мошкара жужжит у тебя прямо над ухом, а в руке в тот миг что-то дергается быстро-быстро, и ты с азартом и настроем на богатый улов весь подбираешься, вытягиваешь на себя эту рыбину, большую или маленькую – не так уж и важно... Наслаждаясь рассказом Андерсона, таким живым, таким сочным местами, Коннор мечтательно прикрывает глаза и явственно воображает себе эту картину. Вот он стоит, не здесь, на рыхлом песке, а прямо там, в лодке посреди спокойного глубокого озера, с палкой в руках и шнурком, повязанным на нее в качестве лески. Лодку тихо качает. Комары впиваются ему в кожу, но он не замечает – орлиный взгляд его прикован к натянутым от клева шнуркам. Вот он тянет их на себя, а рыба, прицепившись к крючку дрожащими губами, трепыхается из стороны в сторону, желая выбраться на свободу и уплыть в свои мутно-зеленые дали... Но Хэнк вскорости замолкает, и яркий образ в голове рассыпается вслед за его словами. Коннор открывает глаза, вновь очутившись в пустой, серой реальности и неуверенно переступает с ноги на ногу, утопая в рыхлом песке еще больше. — Теперь и я хочу твоей рыбки, — жалуется он, чтобы разбавить внезапно наступившее молчание между ними. В животе, как бы подкрепляя его слова, урчит нестерпимо. — Хех. И я хочу тоже, Коннор. И я хочу тоже. Каскад за каскадом приземистые волны с шумом накрывают отлогий берег. Коннор вдруг снимает рубашку, стягивает через голову заляпанную в крови зараженных футболку и, скинув обе вещи себе под ноги, оголяет взору проводника молочную кожу и спину, полную аккуратных чернявых родинок. — Э-эй, ты что творишь-то, а? — спрашивает Хэнк, чуток опешив. В противовес увиденному, лицо и руки Коннора уже отливают подобием бледной бронзы: солнце нежно целует его щеки и скулы, всегда открытую шею и тыльную часть ладоней. И пускай отпечаток футболки и рукавов чуть выше локтей не особо выделяется на общем фоне, он все равно присутствует и выглядит отчасти... комично. Ну, может даже... мило? По-своему. Все равно загар сравняется вскоре, если Коннор просидит в таком виде еще немного. Вода, говорят, хорошо притягивает солнце. — Хочу, наконец, освежиться, — отвечает Коннор, лениво переводя взгляд с реки на мистера Андерсона, и сам осматривает его немного критически: — Впрочем, никому из нас бы это не помешало. — Ты на что это намекаешь, пес? — Ни на что конкретное, — роняет юноша, жеманно поправляя лацканы чужой аляпистой рубашки, и щурится по-лисьи хитро. Глаза его, две карие щелочки, глядят на Хэнка из-под черных ресниц, сверкают с игривой бойкостью и прямолинейным, неприкрытым вызовом. Хэнк распаляется – ему вообще очень легко распалиться. Он перехватывает чужое запястье предупредительно: — Довыебываешься. И Коннор примирительно раскрывает перед ним ладони. Они играют в гляделки еще какое-то время: Андерсон – серьезно насупив брови, а Коннор – непринужденно разглядывая его хмурое лицо своими ангельскими глазами, – пока Хэнк, рассудив, что парень успокаивается окончательно, не выпускает его из рук. Тогда Коннор, сама невинность, склоняет голову набок, полуоборачивается, словно тотчас уйти собирается, а сам меж тем внезапно хватает Хэнка за плечи и скидывает в воду, заливаясь тихим ребяческим ликованием. С громким всплеском Хэнк камнем падает на илистую отлогость. От прохладной воды на мокром теле проступают мурашки, а больную ногу начинает щипать. Из-под налипших на лицо седых локонов на Коннора взирают две уничтожающие все на своем пути голубые льдинки. Ситуация настолько дебильная, что даже смешная. — Твою мать! — поднимается Хэнк на колени. — Ты, мелкий засранец!.. Проваливаясь в рыхлый песок под вязкими волнами, в два шага неловко настигает он Коннора и, схватив того за ногу, тянет на себя. Вместе они снова падают в речку. Хэнк вжимает его щуплое тело в песок, погружает под воду. Коннор протестующе брыкается и хрипит сквозь смех его имя. В порыве своего дурачества, этой маленькой нелепой борьбы, они откатываются на небольшую глубину, пока Коннор все то время старается удержать каштановую голову над поверхностью и не захлебнуться водой от неконтролируемого плеска волн о щеки. — Хэнк! Хэнк, стой! — умоляет он в перерывах между смехом и глотанием воздуха. — Вода! Я плавать не умею, Хэнк! Потопив нарушителя комфорта достаточно, Хэнк ослабляет хватку. Плеск прекращается. Коннор тут же выныривает и выпрямляет спину. Взмокшая челка падает ему на лоб, и юноша проводит пятерней по волосам, чтобы зачесать ее обратно. — Ты говнюк, Коннор! — шипит Хэнк надрывно и зябко обнимает себя за плечи. — Охренел в конец! — Прости, — улыбается тот невинно, — как иначе я бы затащил тебя в реку? — Не знаю, волшебным словом? Не в одежде же, ну! — Ее все равно надо было стирать. Она вся в крови и разводах. Я почищу, — Коннор тянет загребущие пальцы к чужой рубашке. Хэнк отодвигается. — О, теперь мне все понятно. Нет уж, спасибо, стратег хренов. Признавайся, ты давно это спланировал, да? Я ж, блин, по глазам вижу и по этой лыбе твоей идиотской! — Ни в коем случае, — надувается Коннор несерьезно. Сдерживать улыбку становится практически невозможно. — Но, ладно, признаю, что испытал определенное удовольствие от этой картины. Хэнк посылает сноп брызг в сияющее юношеским азартом лицо. — А ты чего, правда плавать не умеешь? — спрашивает он после. Хэнк хоть и строит из себя буку, но чувствует, что под влиянием паренька и сам становится немного развязнее. — Да... — отвечает Коннор, смутившись. — В зоне не было ничего глубже луж после ливня, так что возможность проверить свои способности мне не представилась. — Боже, с какими профанами порой приходится иметь дело. Твое счастье, что мы передвигаемся по земле. — Ты мог бы научить меня, — предлагает молодой человек, придвигаясь чуть ближе. Дно под ним от этого движения баламутится. — Ага, размечтался. Точно медведь, переваливаясь с ноги на ногу, Хэнк неуклюже выбирается на берег и бурчит себе под нос всякие непристойности. Промокшая насквозь одежда неприятно прилипает к телу, а сквозь футболку выпирают затвердевшие от холода соски. Хэнк неохотно стягивает с себя верх, отжимает. Вода густо стекает ему на локти. Затем он подбирает с земли несколько длинных толстых палок, втыкает две перед костром вертикально, а другую, ножом сделав в предыдущих зазубрины, жердью помещает промеж ними. Одежда оказывается развешенной перед костром для сушки, то же самое происходит и со штанами. Ботинки Хэнк кладет рядышком. Коннор остается сидеть в реке и обнимает свои колени. Поодаль от себя он замечает крохотного малька. Любопытная рыбка бесстрашно подплывает к его ногам, и молодой человек, зачерпнув воды осторожно, завороженно подхватывает ее в ладони. Оказавшись в ловушке стен из сморщенной кожи, напуганный малек в исступлении мечется из стороны в сторону – пальцы, высокие непреодолимые заграждения, отделяют его от остального речного бассейна. С печальной задумчивостью наблюдает Коннор за извилистым танцем маленькой черной рыбки, ее бесполезными, но такими отчаянными попытками отыскать заветный путь на свободу, и, разглядев в ней что-то ему знакомое, медленно раздвигает пальцы. Малек, прошмыгнув в узкую щель между ними, с радостью уплывает. Темные зрачки отрешенно провожают его узкую спину. Совсем скоро и Хэнк возвращается, баламутит песок под ногами, окунается под воду с головою и, выныривая где-то поодаль от берега, обтирает лицо ладонями. Только Коннор не решается уйти со своего отлогого пристанища и просто прислоняется спиной к золотистому берегу, лежит, окруженный покинутыми улитками раковинами, и позволяет безмятежным волнам заботливо оглаживать его тело. Забытые на ногах штаны так и остаются неснятыми. — Только не потони там, Ди Каприо. Коннор вскидывает мокрую голову. Кто такой, черт возьми, Ди Каприо? Эх, да разве же Хэнк ответит?.. Андерсон выбирается из реки так же быстро, как в нее и заходит. И лишь сейчас, взглянув на Коннора сверху вниз, мимоходом он обращает внимание на неестественный круглый шрам, венчающий бледную грудь близ солнечного сплетения. Мурашки прошибают его затылок, и Хэнк хмурится, подавляя спонтанное стремление засунуть нос не в свое дело. Меньше знаешь – крепче спишь, так он решает. Не то чтобы он вообще горит желанием узнавать своего нанимателя ближе. Праздное человеческое любопытство достаточно просто перебивается проверочным вопросом – "а оно тебе надо?" – на что у Хэнка для таких случаев заранее заготовлен старый добрый незаменимый ответ – "разумеется нет, да ну его, нахрен, в жопу". Одежда у костра как раз за время его купания подсыхает, пусть и остается местами противно-влажной, так что Хэнк с нескрываемым облегчением может перевести свое внимание на нее. Он трогает горячую ткань ладонью, проверяет, и, удовлетворенный, присаживается на рюкзак, протягивая к огню и руки, и ноги. Когда интерес – или скука, – в конечном счете берет свое, Андерсон обращает взгляд обратно к песчаному берегу: Коннор все сидит там, возится со своей рубашкой и полощет ее без устали. Въедливые багряные разводы совершенно не думают отмываться, однако Коннор дело свое не бросает, не сдается и трет их тяжело и натужно. И даже когда Хэнк успевает снова одеться, прокипятить родниковую воду, разлить ее обратно по флягам, сходить в подлесок, скрытый от солнца густым древесным пологом, и разыскать себе там одну идеальной длины ветвь, Коннор все продолжает заботливо очищать свою сорочку от налипшей на нее грязи. — Ты там быстрее дырку протрешь, ей богу, — подмечает Андерсон и низким голосом перебивает треск худосочных поленьев. Он сидит у костра, уперев локти в колени. В одной руке держит нож, а в другой – ту самую деревяшку, и выстругивает из нее что-то со знанием дела. — Может, отдохнешь, м? Губы-то, наверное, синющие. Коннор, впрочем, едва ли на него отвлекается. — Нет нужды. На самом деле я почти закончил. Кстати говоря, мое предложение про стирку до сих пор актуально. — Нет уж, спасибо. Ты меня уже замочил достаточно. — И очень этим горжусь. — Ты сейчас догордишься. Уголок губ Коннора приподнимается. — Чем занимаешься? — спрашивает он, бросив беглый взгляд на своего собеседника. В ту же секунду он замечает красивую длинную палку. — Не только вода имеет свойство кончаться, — отвечает Хэнк показушно витиевато, как бы дразня Коннора и его странную манеру иногда изрекать мысли. — Пора бы задуматься об охоте. — Значит, ты мастеришь лук? — уточняет Коннор заинтригованно. — Ха, пять очков Гриффиндору! — восклицает Хэнк... что бы это ни значило. — Хотя в твоем случае, наверное, Когтеврану... — Эм?.. — Не важно. Настругать стрел, сплести веревку, делов-то. Глядишь скоро на ужин будем жрать крупных оленей или мелких кроликов. Это как повезет. Меня уже тошнит от этой ссаной тушенки, — Андерсон кривится. — Не хочу хвастать, но, похоже, эта крошка – моя лучшая работа. Хэнк упирает отшлифованный конец будущего лука в землю и гордо разворачивает его на триста шестьдесят градусов, показывая Коннору все его естественные изгибы и прелести. Даже издалека видно, каким удивительно ровным он, судя по всему, получается. — Работа, достойная мастера, — мягко улыбается Коннор, возвращая глаза к одежде. Наступает черед футболки. — Полагаю, ты уже стрелял прежде? — Из лука-то? Ха, еще бы. О, Конни, это совсем не похоже на стрельбу из пистолета. Ты, может, в детстве стрелял из самодельной поделки сухими веточками? Или как там сейчас детство у школоты проходит... Так вот, нихрена это не одно и то же. Я за стенами пятнадцать лет и с уверенность могу сказать: без охоты прожить нереально, загнешься как миленький в первые две недели. Плюс в том, что боеприпасы достать тут гораздо проще, главное только знать, как правильно. А я знаю. Сложно это, но удобно, короче. — Удобно, говоришь... — задумчиво повторяет Коннор, оттирая въевшееся пятно. — А меня научишь? Стрелять, я имею в виду. Полагаю, это необходимый навык. Хэнк сводит брови у переносицы. Он нанимается на должность проводника, а не гребаного учителя. Разве его вина в том, что Коннор не владеет столь базовыми умениями? Не его это проблема. С другой стороны, это может стать его проблемой, когда в дальнейшем усилий Хэнка на них двоих хватать перестанет. И потом, дай человеку рыбу, он будет сыт один день, а научи его работать удочкой... — Может, когда-нибудь позже. Хэнк не в том настроении, чтобы браться за обучение. Не сейчас, по крайней мере. Коннор до сих пор немного его подбешивает – вероятность того, что Хэнк взорвется, словно вулкан, если парень начнет тупить и плошать, приближена к своему максимуму, – не ровен час их отношения испортятся лишь сильнее или, что намного ужаснее, внезапно улучшатся, если все пройдет как по маслу... Андерсон и не знает, чего из вышеперечисленного опасается больше. Благо, что Коннор на своем обучении пока не настаивает. Он заканчивает оттирать футболку через полчаса. Волосы на его голове к тому времени почти полностью подсыхают и вьются маленькими кудряшками. Забавно, когда-то и у Хэнка по молодости вились кудряшки... Еще раз прополоскав от песка всю одежду, Коннор возвращается к костру и развешивает вещи на жердь – просушиться. Слабый загар трогает его спину. Коннор кутается в плед вместо полотенца и присаживается к костру, подтянув к груди мокрые ноги. К тому времени и Хэнк заканчивает работу над новым полутораметровым оружием. Он поднимается на ноги, проверяя натяжение плетеной нити и, рассудив здраво, что все его устраивает, пробует уткнуть в нее специальную зазубринку на выструганной из более мелкой ветви стреле. Снаряд идеально ложится в руку. Тогда Хэнк натягивает упругую тетиву, отпускает. Заостренная стрела быстро рвет воздух и непринужденно приземляется на земле в нескольких метрах от стреляющего. Хэнк подбирает стрелу в руки, отряхивает от мелких комочков, и, взяв с собой еще парочку, скрывается в лесной чащобе. Он возвращается через какое-то время, когда солнечный диск отбрасывает на землю тени в районе половины шестого. Хэнк выходит из леса, после удачной охоты взгромоздив себе на плечи две маленькие мертвые тушки. После их еще предстоит выпотрошить и освежевать, ну а пока Коннор снова пристанет к нему со своими припарками. Вечером они плотно ужинают крольчатиной.