Полгода полярной ночи

— Проснись. Кто-то невесомо касается его плеча. Хэнк напрягается, вздрагивает, раскрывает тяжелые веки, приподнимается на локтях осторожно, но мягкой рукою Коннор тут же толкает его вниз, обратно – не высовывайся. Затем прикладывает палец к губам – молчи до кучи, — и едва заметно кивает на распахнутое настежь окошко. — Мы не одни, — шепчет он с серьезностью, выплеснув наружу нескрываемую свою подозрительность. Разливаясь по комнате, его мрачное настроение вмиг передается и мистеру Андерсону. Слабый бриз ерошит неровную челку. Сон как рукой снимает – перед незримой опасностью меркнет его сладкое наваждение. Хэнк хмурит брови, делает очередную попытку подняться и тайком посмотреть на улицу, увидеть что-нибудь за прогнившими створками, замечает: вдоль проложившего путь минувшей ночью ручья бредут трое мужчин, еще две женщины гиенами рыскают по промокшим развалинам, вынюхивают что-то, выискивают, а по соседству, на крыше, виднеется черный силуэт одинокого снайпера. Разведчики, видимо. — Дерьмище, — шипит Хэнк себе в бороду. Коннор осматривает фигуры в молчаливой задумчивости. Масштаб угрозы видится ему непонятным, но определенно значительным. Он вопрошает, не отводя от окна напряженного взгляда: — За нами? На что Хэнк лишь кривит пересохшие губы и сжимает пальцами треснувший подоконник. Приятели переглядываются. — Давай не будем этого проверять, договорились? В голубых глазах пляшет растерянность. Вспыхнув огнем, она испаряется и дает место новому сильному чувству. Застигнутый врасплох, Хэнк все же берет себя в руки, собирается, и насупленных бровей касается печать мрачной задумчивости. Твердая серьезность берет верх над суматошной неловкостью, и в растрепанной со сна голове рождается единственная идея. Коннор склоняет голову к плечу, щурится, считывая ее в самой позе Хэнка – собранной, направленной в сторону выхода, – и в желваках, напряженно забугрившихся. Лучше бы уносить ноги отсюда – решают они, не сговариваясь: быстро собирают в рюкзак разбросанные по полу пожитки, как можно тише отодвигают с прохода тяжеленный диван и выбираются в коридор, на свободу. Там, минуя скрипящие половицы, они незаметно спускаются на первый этаж и, беспокойно озираясь по сторонам в поисках угрозы, тайком пробираются на улицу. Влажный ветерок опаляет кожу застоявшимся жаром. Дрожащей туманной дымкой воздух поднимается ввысь и погружает городской окоем в неразборчивое волнистое марево. Коннор морщит румяный нос – снаружи веет мокрым асфальтом. Впереди виднеются заросли высокой травы. Коннор юрко скользит на землю, Хэнк следует его примеру. Пробираясь ползком, упираясь в землю локтями, они убираются прочь от обыскиваемой территории. Влажная грязь комочками липнет к разгоряченной коже. В противовес теплу мелкими горошинами на лбу проступает холодная испарина. Скребущее чувство тревоги подгоняет вперед: Коннору чудится, словно десятки сотен глаз направлены сейчас в его сторону, будто бы он вместе с Хэнком неловко прокладывает путь навстречу ловушке и бредет, не осознавая, над бесконечной пропастью по узкому отрезку дороги. Один неверный шаг – и оступишься, провалишься в эту глубокую непроглядную бездну. Опасность схватит в тиски, зажмет, задушит, не выпустит. Желчный ком застревает у Коннора в горле. Хэнк не отстает, ползет за попутчиком следом, вот только поясница от любых новых нагрузок нещадно постанывает. А Коннор предупреждал ведь – поспи, Хэнк, на диване, немного, – но Хэнк решил тогда, что перебьется. Уступил место пацану, пожалел со свойственной его натуре заботой. Коннор к тому же, несмотря на жар, исходящий от воздуха, вчера продрог до самого основания – как не замерзнуть тут после частого, интенсивного купания? – да еще и растерял все, чем мог бы укрыться от холода. Выглядел, в общем, он хуже собаки побитой, а Хэнк таких собак за всю жизнь немало видывал. Нечего было подвергать его очередным испытаниям – простынет же, бедолага, и потом возись с ним, как с маленьким привередой. В этом смысле Хэнк ведь знает его уже как облупленного: малец в своем дискомфорте никогда не признается, будет молчать, как воды в рот набравший, и дрожать осиновым листом где-то в углу, тихонечко. Ну и как такого дуралея без заботы оставишь? Сам-то о себе он уж точно не позаботится. С порывом участия пришлось согласиться, вот только спина подобному благородству оказалась не рада. Впрочем, Хэнк в любом случае не смог бы поступить по иному. Таков уж он – бухтит, но делает. И теперь он движется вперед, ощущая, как тягуче горят напряженные мышцы. Коннор вдруг останавливается, прирастает к земле как вкопанный. Хэнк чуть не упирается носом в отставленную подошву. Он замирает за пару дюймов от нее и с удивлением высовывает седовласую голову: впереди прочесывают территорию две вооруженные до зубов разведчицы. В поджатой фигуре приятеля Хэнк считывает стремление по-тихому с ними разобраться – Коннор всегда так мобилизируется, когда готовится совершить что-то, на вкус Хэнка, безрассудное. Памятуя о человеке на возвышенности и его неприятном стратегическом положении, проводник подползает ближе и осторожно касается ладонью обтянутого футболкой плеча. Шепчет: — Подожди, — и кивает головой на одинокого снайпера на соседней крыше. Коннор переводит в ту сторону взгляд, темный и настороженный. Да, если враг развернется в их сторону, он точно заметит в траве что-нибудь этакое. И тут вдали, кривя безгубую пасть, из-за угла выворачивает нескладный бегун. Угрожающий рык перебивает шум струящегося меж асфальтом ручья. Запинаясь, хлюпая ногами по лужам, зараженный стрелой бежит в сторону девушек. Те открывают огонь. Громогласные выстрелы озаряют округу гулким протяжным эхо. Снайпер оборачивается. Подбегает к самому краю, облокачивает оружие на низенький парапет. На звуки пальбы из соседних домов сбегаются еще несколько зараженных, но одного из них мужчина ловко выносит из винтовки. Он отвлечен – отлично. Подобная суматоха путникам только на руку. Шелестит, колышется влажная трава – Коннор и Хэнк перекатываются в новое укрытие. В помещении они взбираются на второй этаж, перепрыгивают с одного здания на другое. Так продолжается до конца улицы, пока они не выбираются в относительно безопасное место. Тяжело дыша, упираясь руками в колени, нецензурно Хэнк предлагает им удалиться как можно дальше от столь многолюдного центра. Коннор возражений не имеет. В желании нервно поправить невесомые лямки, уцепиться за них, как за единственно надежную опору, он по привычке тянет к плечам напряженные ладони, но натыкается лишь на гнетущую пустоту да свою помятую футболку и неловко мажет по ней одеревеневшими пальцами. Без верного рюкзака он чувствует себя практически оголенным. — Ну, ты идешь? — оборачивается Хэнк, когда замечает эту небольшую заминку. Коннор смаргивает растерянность и, поджав губы в тонкую полосу, твердо ему кивает. Шум стрельбы прекращается – значит, отряд разведчиков уже справляется со своей внезапной напастью. Хорошая новость для отряда, плохая – для Коннора. Он снова обменивается с Хэнком красноречивыми взглядами. И снова, даже не сговариваясь, они синхронно ускоряют шаг, разделяя мысли друг друга как единое целое. Заросшая тропа выводит их к авеню с низвергнутой в карьер дорогой. Водопадом туда стекает вода. Замшелые авто и деревья, что прибиты к краю ревущим потоком, создают у каскадного обрыва небольшой уступ. И даже там неугомонный плющ, огибая любые преграды, свисает вниз вездесущим зеленым дождем. Внизу, над речною рябью, маленькими островками суши высятся расколовшиеся остатки дороги, мокрые, обросшие осокой и мелкими худыми кустарниками. Их хаотичное расположение создает извилистый проход на ту сторону. На ту сторону вдоль водопада не перебраться – течение быстрое, да и глубина не маленькая. Надо спускаться вниз, к огрызкам асфальта, еще не до конца подвергнутым речной эрозии. Хорошо, что сам обрыв выходит каскадным, иначе спускаться вниз стало бы очень проблематично. Стараясь не смотреть себе под ноги, Коннор перепрыгивает с камня на камень, аккуратно ступает на них, скользких от влаги и зелени. Хэнк подводит его к краю водопада и осторожно помогает слезть ниже. Каскадный спуск по выступающим бетонным обломкам немного сглаживает впечатление от высоты в два десятка футов, и Коннор чувствует себя почти в безопасности. Теплая рука мистера Андерсона, ощущение его подставленного плеча — все помогает не терять равновесия, как обычного, так и душевного. С ним даже прыжки меж домами не вызывают былого дискомфорта, пускай и кружат голову так же, как прежде. Знание, что Хэнк всегда будет рядом и если что раскроет объятья, Коннора успокаивает. Пробираться по маленьким бетонным островкам оказывается легче простого. Один раз Хэнк находит длинное толстое бревно и умудряется проложить его меж двумя участками суши. В другой раз дно под водой оказывается неглубоким, и путники переходят это расстояние вброд. В третий раз хватает сил просто перепрыгнуть препятствие. — Так держать, Коннор, — подбадривает Хэнк немного. Теперь-то он знает, как высота влияет на его душевное равновесие. Коннору похвала приятна. — Опасность мобилизует, — впрочем, отмахивается он скромно. — Это прогресс, я считаю, — продолжает Хэнк искренне, пускай шутливый тон его и не лишен обычной для такой ситуации подколки. Коннор держится молодцом, пока перелезает из окна в окно, это правда: не пищит, не останавливается как прежде. И сейчас не отступает тоже. Хэнк действительно мог бы им гордиться. Осторожно он перепрыгивает на сухую часть улицы и оказывается, наконец, на другой стороне берега. — Рад, что ты не падаешь в обморок. Коннор одаривает его тихим, едва заметным фырчанием и перепрыгивает на сушу следом. — Да никогда и не падаю. Теперь, когда место ночлега остается позади, Хэнк чувствует себя немногим спокойнее. Опасность минует, погони не наблюдается – можно и передохнуть какое-то время. Наступившее умиротворение, свобода от суеты и опаляющего спину дыхания угрозы позволяют Хэнку взглянуть на ситуацию несколько повнимательнее и устаканить все суматошно добытые знания в голове в единую логическую цепочку. — Эй, Коннор, — окликает он мальчишку и, сложив на груди усталые руки, облокачивается спиной на обросшую лозой кирпичную стену. Надо бы перевести дух немного, отдышаться. — Разглядел оружие тех придурков? Коннор задумчиво сводит брови. — В общих чертах. Две штурмовые винтовки, одна снайперская, три полуавтомата. Возможно, один кольт. Или два. Не уверен. — Нехило, а? — усмехается Хэнк коротко. — Ты это о чем? Хэнк кривит уголок губ в необъяснимой ухмылке. Коннор думает классифицировать ее как "хищную" или "вполне удовлетворенную" чем-то неведомым, но никак не может отыскать подходящего определения. И вот уже всем телом в пылкой любознательности своей Коннор незаметно подается мистеру Андерсону навстречу, как делает это всегда, когда увлечен хорошим с ним диалогом – склоняет голову набок с участием, чуть поворачивает лицо пытливо, чтобы проницательно, проникновенно заглянуть в покрытые пеленою тайн лазурные очи. Коннор разглядывает их и сухие розоватые губы, что приводят его в замешательство – данных для новой эмоции оказывается критически недостаточно, – ну а Хэнк поясняет меж тем с легкостью: — Думается мне, богатые люди нынче по миру бродят. Или не бродят, это как посмотреть. Может, сидят здесь, жопы просиживают. Лицо Коннора озаряется пониманием – порой Хэнк излагает мысли совсем уж витиевато, – и юноша раскрывает тронутые незаметной улыбкой уста, задумчиво поднеся к приоткрытым губам тонкие пальцы. — Полагаешь, они здесь живут? — Не исключаю, — поправляет его Андерсон деловито. — Ребята, которые помогли нам вчера, тоже выглядели мажорами. Ну, ты помнишь их пушки. И либо они безнадежные мазилы, либо целились не по нам. В любом случае, на мародеров они не тянут, как по мне – слишком много в их поведении стратегического. Помнишь, как слаженно они изрешетили дом? Такая поддержка огнем не обошлась бы без заранее заготовленного позиционирования. Коннор вновь поджимает губы, примерно догадываясь, к чему проводник клонит. Хэнк продолжает развивать свои рассуждения: — Ребята, которые пришли сегодня, тоже попытались оперативно рассредоточиться по всей улице. Их тактика мне знакома. Уже по тому, какую позицию для наблюдения выбрал снайпер, можно сказать, что они в этом деле бывалые. Помню, мы делали так в середине десятых, когда очищали Детройт ото всякой падали. В общем, есть что-то между этими двумя случаями похожее... Вопрос лишь в том, что – или кого – они там выискивают. Я ни на что не намекаю, но, может, причин опасаться их не так уж и много? Не, — Хэнк поспешно вскидывает руки, — я им тоже не доверяю, ты не подумай, но просто представь на секунду... что если это наши союзники? Помнишь, мы ведь рассматривали такой вариант перед тем, как сунуться в город. — А не ты ли говорил, что за стенами никому нельзя доверять? — отвечает Коннор насмешливо. — О, так, значит, ты все же меня слушаешь. — Когда необходимо, — юноша невинно пожимает плечами. — Да, я правда так говорил, — кивает Хэнк, посерьезнев, и приподнимает покатые плечи. — И я все еще так говорю, просто я, эм, привык смотреть на картину со всеми ее деталями, если ты меня понимаешь. Пока мы ползли там, в траве, мне показалось, что я уже видел кого-то из них раньше. Не помню, где и когда... может вчера мельком... я просто уловил знакомые черты. Штука в том, — Хэнк отталкивается от кирпичной кладки, — что мы можем находиться неподалеку от опорного пункта, сами того не подозревая. — И что ты предлагаешь? — хмурится Коннор. — Заявиться туда при полном параде? — А что, боишься, что кто-то запалит твою кривую челку? — язвит Андерсон. Коннор на автомате приглаживает волосы растопыренной ладонью. — Боюсь, что вероятность успеха у твоего предприятия ничтожно низкая. — Как будто бы тебя это когда-нибудь останавливало, — усмехается он, подмечая в его словах очевидное. Несмотря на то, что Хэнк продолжает говорить это шутливо-небрежным тоном, Коннор вдруг разом серьезнеет. Эта перемена так поражает Хэнка, что он сразу же себя поправляет: — Да расслабься ты, это ж все только домыслы, — но это "расслабься" адресует скорее себе, чем Коннору. — Вот именно, Хэнк, домыслы, — подчеркивает меж тем пацан с укоризной. — Очень опасные домыслы. — Слушай, куда подевался весь твой авантюризм, парень? — возмущается Хэнк картинно. — Обычно это я тут пытаюсь обосрать все твои идеи. — Это не так, — Коннор сконфуженно отводит глаза. Молчит долго. Затем говорит как можно нейтральнее и неестественнее: — Нынешний уровень угрозы не соответствует ожидаемой награде. Идея неэффективна. Хэнк хмурится, но Коннор, не поднимая головы, заверяет его мягко, но требовательно: — Я поясню. В прошлый раз, когда я пробирался в лагерь "Иерихонцев", мне казалось, что я просчитал любые исходы этого действия. Но я был не прав – упустил одну важную переменную. Я получил машину, а ты получил пулю в ногу. Да, мы выиграли несколько часов пути в тот день, но потеряли две недели, прежде чем ты смог восстановиться и продолжить идти в прежнем режиме. Фактический результат пошел вразрез с планируемым, уровень угрозы был определен некорректно. Я принял неэффективное решение, и развитие событий перетекло в один из непредвиденных негативных сценариев. Ожидаемая награда относительно этого риска оказалась неоправданной и ничтожной. Все то время Коннор даже не поднимает глаза. Не свойственная ему стыдливость, присущая скорее робкому мальчугану, что впервые шкодит в особо крупном размере, идет вразрез со всем, что Хэнк замечает в нем до этого. Словно бы сама собой его речь становится более механической всякий раз, как подавляемые сильной волею чувства испытывают смятение. Чем ярче они пылают внутри, тем холоднее становится оболочка снаружи. Хэнк поражается тому, что малец – до сих пор! – не может выбросить из головы этот несчастный случай, о котором он сам уже и думать забывает. Понимаешь ли, пуля. Хэнк таких пуль не раз видывал. Но покладистость и обходительность, какой обзаводится Коннор на те первые две недели их путешествия, вдруг обретает дополнительный смысл, становится понятной и очевидной. И вкупе со словами, что роняют его уста вчера, с той декламацией чувства вины, сожаления и страха подвести Хэнка еще раз, Андерсон понимает, какую тяжелую ношу несет в себе чужое хрупкое сердце. Одну из, возможно. Ему и самому вдруг становится отчего-то неловко. Хэнк молчит, не зная, что в такой ситуации вообще можно ответить. Он тянет руку, чтобы утешительно коснуться чужого плеча, но вдруг осекается, усмехнувшись абсурдности повторяющейся ситуации. Какая же сука, эта вселенная: в тот вечер он пытался подбодрить мальчишку именно так же, но не смог выдавить из себя даже этого. А Хэнк ведь помнит смурную спину Коннора и то, как сильно поразила его самого эта перемена. Коннор готов был сдаться тогда... из-за него. Юноша продолжает, точнее заканчивает свою декламационную аргументацию: — Я понимаю, в чем заключается твое предложение, Хэнк. Оно не лишено логических оснований, но риск ради жалкой корзины сухарей я считаю высоким. Награда неадекватна обстоятельствам и не будет стоить всех затраченных на нее усилий. Если бы те люди были теми, о ком ты думаешь, это бы могло сработать. Но наверняка мы этого никогда не узнаем. — Слушай, я ведь все понимаю, — Хэнк вздыхает, снова скрестив на груди руки. Он чувствует, как после разговора этого на него наваливается усталость, хотя он даже не говорит, а просто Коннора слушает. — Это ты у нас горазд на необдуманные поступки. Просто... если увидим этих ребят еще раз, давай хотя бы не будем исключать возможность узнать о них побольше, прежде чем кормить свинцом направо и налево, что думаешь? Расскажем про шкатулку твою, может они... — Нет, — обрывает Коннор холодно. — Про шкатулку мы никому ничего не расскажем. Никто другой не должен знать о ее существовании. Ты меня понимаешь? Под напряженным взглядом Коннора Хэнк чувствует себя загнанной в угол добычей, мышью, съежившейся перед когтистой лапой пернатого ястреба. — Хэнк, ты меня понимаешь? — Да, — бубнит он согласно. Пауза между ними становится некомфортной почти что физически. — Не больно-то и хотелось. Юношеский лик вновь расцветает, и тонких губ касается слабая умиротворенная улыбка. — Тогда вперед, — говорит Коннор мягче и, похлопав Хэнка по плечу дружелюбно — от контраста такого просто в мурашки бросает! — удаляется вдоль стены вниз по течению. Покинуть город – вот оно, лучшее решение. Да, Коннор не горит желанием встречаться с кем-либо напрямую. Мистер Андерсон прав: обычно это Коннор убеждает Хэнка в необходимости любых диалогов, но сегодня случай особенный. Хэнку не понять, объяснить сложно. Легче заболтать голову чем-нибудь эмоциональным и желательно отвлеченным. Будет лучше, если они просто уберутся из Чикаго как можно скорее. Река находит свой конец, и путники выходят на залитую солнечным светом поляну. Вероятно, некогда тут располагался перекресток с его фонарными столбами и свисающими с проводов светофорами, но молодая трава и папоротники с боем отвоевали себе место под солнцем – пробились сквозь асфальтовую седину и сокрыли ее в своих нефритовых глубинах. С верхушек домов, напоминающих в этой обстановке бурые прямоугольные горы, осыпалась лопнувшая штукатурка, разрослись ввысь и вширь многолетние лиственные деревья. Пейзаж растянулся вперед на добрых четыре квартала. Вокруг ничего, лишь это да пение птиц где-то над головами. Миновав квартал, другой, Коннор замечает, как вдалеке два оленя неторопливо шествуют на водопой. Голодный живот сразу же дает о себе знать, урчит ворчливо и доставуче. Но лука нет – приходится избавиться от него вместе с рюкзаком, чтобы всплыть на поверхность, – а, значит, и обеда нет тоже. Звери исчезают за следующим поворотом. Улетают даже певчие птицы, и вся округа погружается в спокойное, умиротворяющее молчание. Но Коннор чувствует – не одни они здесь вовсе, но объяснить это чувство никак не может. Ощущение его похоже на незримые кандалы, привязанные к ноге металлическими цепями: вроде бы идешь с ними, движешься дальше, но все равно они тянут назад, замедляют беззаботное передвижение. Куда ни ступаешь, это чувство преследует мертвым грузом, не отстает, не исчезает. Желая успокоить его, ту пульсирующую контрапунктом тревогу, Коннор внимательно оглядывается по сторонам, анализирует каждый куст и поворот на углу здания, но никаких подозрительных личностей так и не обнаруживает. Сама собой его рука меж тем тянется к бедру, к кожаной кобуре с покоящимся в ней пистолетом. Странное ощущение взгляда десятков глаз, какое он уже испытывает немногим раньше, вновь настигает его, опускается на плечи тяжелой, свинцовой тяжестью. Напряженный, тщетно Коннор пытается вслушаться в близлежащее от него пространство, но шум реки, что рьяным потоком разливается на параллельной от них улице, скрывает за собой любые подозрительные звуки. Графитная лента тротуара, укутанная зеленым ковром, со временем становится тоньше, и сутолока посторонних предметов – будь то останки грузовиков или оплетенные лианами здания, – медленно заграждает путникам дорогу. Из глубины зеленых полей, подобно грибным шапкам по осени, медленно вылезают проржавевшие автомобильные крыши. Трава редеет, а деревья сменяются поваленными фонарными столбами. Природа отступает, разжав свои тиски на шее погибающей цивилизации. Выглянув из-за перевернутого автомобильного кузова, тихой тенью пред носом друзей возникают двое низкорослых мужчин. В руках у обоих зажаты штурмовые винтовки. Не мешкая, Хэнк отцепляет от рюкзака заряженное ружье. Из кобуры на бедре выскальзывает маленький пистолет Коннора. Напряжение в воздухе только возрастает, когда со всех сторон путников окружает остальной отряд вооруженных мужчин и не менее вооруженных женщин. Противники слаженно замыкают кольцо. Коннор прикусывает нижнюю губу и переводит на Хэнка почерневший от беспокойства взгляд – видно, что и Андерсон пытается судорожно что-то придумать, но сделать пока ничего не может, лишь держит на крючке палец дрожащий. Коннор понимает только одно – силой, грубой и беспощадной, здесь точно не обойдешься. Если кто и сможет спасти их из этой смертельной опасности, то только его, Коннора, острый язычок и способность в нужный момент вести с людьми вразумительные переговоры. Как нельзя вовремя вспоминаются слова Хэнка про возможных союзников, просьба не палить во все стороны и прежде в ситуации разобраться. Быть может, возможности удачнее этой уже просто-напросто не представится. Но не успевает Коннор вымолвить и слова, как один из кольца противников – мужчина, что стоит спереди, – вдруг произносит: — Опустите пушки или мы изрешетим вас к чертям собачьим. Путники переглядываются. Ситуация настолько щекотливая, что не оставляет никакого времени на рассуждения. С нецензурным шипением Хэнк бросает к ногам охотничье ружье. Коннор, проводив его короткое падение, выкидывает свой пистолет следом. Не сегодня, приятель. Видимо, не сегодня. Незнакомцы оружия не опускают. Самый разговорчивый из них, парень с чумазым лицом, осматривает двух друзей оценивающе, взглядом критическим, будто бы проверяет на пригодность, наличие укусов или дополнительного сокрытого под одеждой вооружения. — Кто вы такие? — спрашивает он, наконец, нахмурив светлые кустистые брови. Как можно незаметнее Коннор осторожно касается чужого предплечья: не говори, дескать, ничего для нас уничтожительного. А Хэнк готов, судя по взъерошенному виду: голубые глаза его мечут молнии, как у быка раздуваются ноздри, и заросшая бородою челюсть сжимается словно бы с самым настоящим поскрипыванием. Но легкое прикосновение Коннора к его руке немного Хэнка отрезвляет, вот только не сказать, чтобы полностью успокаивает. Коннор говорит за них двоих: — Мы не хотим проблем, — и подбирает к своей интонации самое мягкое и дружелюбное выражение лица из возможных. Темные брови изгибаются ровной дугою, глаза теплеют словно бы по волшебству, и уста, два заалевших от нервного укуса лепесточка, расплываются в легкой, но убедительной улыбочке. — Мы просто странники, что забрели в город по ошибке. Как раз собрались уходить. То, что незнакомцы не стреляют и почти не проявляют никакой агрессии, видится Коннору знаком хорошим – шансы на положительный исход оттого возрастают в геометрической прогрессии. Но и плохой исход вероятен тоже. Коннор мельком моделирует его у себя в голове, представляет, что делать будет, если ситуация выйдет из-под контроля: вначале, пожалуй, он тараном собьет чумазого главаря на землю, выхватит из его рук винтовку – попытается пальнуть в того, в кого сможет. Остальные люди из кольца наверняка захотят его пристрелить, но от пары пуль он еще сумеет защититься, спрятавшись за поваленным мужчиной, как за живым ситуативным щитом. Но вот Хэнк... Что будет делать Хэнк? Неизвестно. Мистер Андерсон – неподдающаяся его анализу переменная. О, все стало бы в разы проще, не приходись Коннору переживать за его седовласую шкуру! Уж лучше действовать максимально осторожно и не доводить ситуацию до критической, чтобы не подвергать его, Хэнка, любой непреднамеренной опасности. Мужчина-захватчик, впрочем, продолжает свой непринужденный осмотр и приходит к совсем уж неожиданному для Коннора умозаключению: — Подойдет. Свяжите их, — говорит он своим ребятам. — Пусть кэп сам решает, что с ними делать. Двое мужчин тут же подходят к путникам со спины и жестко скручивают в захвате их руки. Хэнк шипит, бычится, возмущается звучно, желая вывернуться из крепкой и такой ненавистной ему хватки, но в итоге получает лишь грубый пинок в беззащитную подколенную ямку. Вскрикнув от резкой точечной боли, Андерсон матерится, падает, приземляется на хрустящие суставами колени и оказывается полностью обездвижен – незнакомец крепко связывает его руки тугой плетеной веревкой. Глядя на эту картину, Коннор предпочитает не дергаться, прекрасно осознавая, что это не приведет его ни к чему хорошему – добавит разве что проблем, никому не нужных. Первобытный гнев, впрочем, все равно вскипает в нем, горит алым пламенем, стоит только подумать о том, что он не способен сделать ничего достойного, чтобы избавить своего проводника от физической боли. Будь его воля, он бы начистил морду любому обидчику мистера Андерсона, но трезвый ум подсказывает – не время еще, побереги свои силы, преимущество не на твоей стороне, одумайся. Но внутренний гнев никак не колеблет его внешнего хладнокровия. Не отводя от главаря рассудительного, но презрительного взгляда, юноша делает длинный глубокий вдох и ненадолго задерживает искусственно успокоенное дыхание. В худое запястье врезается шершавая веревка, и Коннор чувствует, как грубо стягивает она его руки, как царапает мягкую кожу, да с такой силою, что ноют оттого потом все остальные предплечья. Когда процедура обезвреживания подходит к концу, Коннор позволяет себе медленный выдох, но кофейных глаз, смотрящих на мужчину с неприкрытым вызовом, так и не отводит. Вдруг что-то металлическое и узкое резко толкает его в поясницу – это пленитель заставляет юношу идти вперед, двигаться дальше. Силами двух человек Хэнка рывком поднимают на ноги. Главарь со знанием дела оценивает проделанную товарищами работу. Рассудив, что все отлично, он ведет отряд и пленников к протекающей на соседней улице реке, туда, где припаркованными остаются стоять два катера, простенькие, маневренные, но все равно вместительные. Пленников толкают на плоскую деревянную скамью, дополнительно привязывают к какой-то белой проржавелой железяке и приставляют в стражу одного человека с винтовкой. Судорожно Коннор анализирует все возможные пути отступления. Хочется предпринять попытку побега, пока отряд разрознен на две маленькие группки, но руки, крепко привязанные к лодке, мешают ему свободно маневрировать. Ногами делу не поможешь. Вот был бы нож или осколок стекла под рукой хотя бы... Взгляд Коннора бешено мечется из стороны в сторону, тяжелый мыслительный процесс отпечатывается на блестящей золотом радужке. Ненароком взор падает и на Хэнка, связанного, скрюченного прямо у него под боком – он как косматый царь зверей, горделивый, но загнанный, очутившийся вдруг в неуютной браконьерской клетке. Клетка неудобная и давит Хэнку на широкие плечи. Скулы юноши багровеют, обливается кровью горячее бунтарское сердце. Испытав новый прилив ярости и искреннего человеческого сострадания, Коннор незаметно дотрагивается коленом его колена, сообщает как бы – все хорошо, держись, я буду напротив. И Хэнк, отозвавшись на это маленькое прикосновение, бессильно ведет ногой в его сторону, соприкасается, ощущает тепло – не отстраняется. Одна из женщин опускается в обтянутое лопнувшей кожей водительское кресло и заводит ревущий диким зверем мотор. Лодки трогаются и, набрав скорости, отправляются куда-то вверх по течению. Жадно Коннор впивается глазами в незнакомый доселе пейзаж, проплывающий за бортом их маленького приземистого катера. Катер курсирует меж стройных улиц, огибает высокие многоэтажки и образовавшиеся от их падения тоннели, юрко скользит под наземным метро. По мере продвижения к центру Чикаго, высотность зданий только увеличивается, и через несколько быстро промелькнувших для Коннора минут лодка осторожно маневрирует меж исполинских стен затопленных худых небоскребов. Сосредоточенный, Коннор следит за каждым небольшим поворотом, запоминает змеевидный маршрут – так, на всякий пожарный. Но галерея серо-бежевых домов вдруг встречает свое окончание: вдалеке, у узкого прохода, между шеренгой протяженных вширь небоскребов Коннор видит материнский исток всех его неприятностей – большое глубокое озеро. Лодки выезжают прямо в его сторону. Раскрыв рот в удивлении, Коннор смотрит, как необъятное водное пространство бесконечной зеркальной полосою стелется вперед до самого горизонта. Кажется, что Мичиган не имеет второго берега по определению. Такое огромное количество воды Коннор видит впервые, а ведь это просто озеро, не море даже! Под пологом черных теней, отбрасываемых на воду большими островерхими башнями, оба катера проплывают вдоль новообразовавшейся "береговой" линии. С живым интересом и все нарастающим напряжением Коннор следит за тем, как, время спустя, лодки выворачивают к городским улицам и, недолго петляя, выбираются в небольшую искусственную лагуну. Там они без труда подбираются к огромному торговому центру, что одиноким островком остается стоять посреди затопленного озером бетонного леса. Судно с пленниками тихо причаливает к берегу. Без промедлений за ним причаливает и второе. Кто-то из команды отвязывает руки Коннора от ржавой железки и вновь толкает юношу в спину – вставай, давай, поднимайся. Похитители ведут их к высокому в несколько этажей зданию, проводят меж двух стражей у железного забора с толстыми прутьями. Коннор внимательно анализирует те крупицы информации, что видит: двое человек снаружи, около пятнадцати во внутреннем дворе, количество безоружных – неизвестно. Небольшой ангар по правую сторону, тренировочный корт по левую. Положение для активных действий весьма безнадежное. Одно радует – почти никто не обращает на них никакого внимания. Видимо, такое здесь часто случается. Главный из отряда просит подчиненного позвать сюда капитана, а остальным велит оставаться на месте и в молчании ожидать его появления. Коннор и Хэнк переглядываются, задаваясь незримым вопросом – что делать-то будем? – но ни один ответ так и не приходит им в голову. Распахиваются двери торгового центра, в сиянии полуденного солнца блестит их цельное стеклянное покрытие. На пороге возникает высокий темнокожий мужчина. Его мощная плотная фигура наполнена воистину капитанской решительностью. Коннор уже видел такую походку когда-то: угадывалось в ней что-то от капитана Аллена – твердое, четкое, солдатское, – так что провести параллели труда практически не составило. Хэнк щурится, рассмотреть черный силуэт пытается – издали ни черта не видно, хоть тресни. Но капитан, как назло, не торопится. Неспешной походкой он спокойно подходит к пленникам, но потом вдруг, преодолев половину пути, замедляется еще сильнее. Мужчина склоняет лысую голову набок, задумчиво почесывает гладко выбритый подбородок. Морщинистый лоб прорезает новая горизонтальная полоса, и капитан, глубоко задумчивый, хмурый точно грозовая туча во время дождя, останавливается прямо перед пленниками и окидывает их связанные фигуры суровыми сосредоточенными глазами. Его взгляд останавливается на мистере Андерсоне, недружелюбное лицо становится еще свирепее. Мужчины глядят друг на друга неморгающими глазами, и воздух между ними, кажется, начинает чисто визуально искрить. Капитан выглядит так, будто готов вытрясти из Хэнка все дерьмо, убить, пырнуть ножом прямо в печень. Едкая тревога обдает Коннору все нутро. Он чувствует, как его ладонь сама собой собирается в кулак. Что-то не так. Он должен, практически иррационально обязан вырваться и защитить Хэнка от этого представляющего угрозу человека! Коннор дергается на пробу, но веревки, что спутывают его руки, по прежнему слишком крепки и надежны. Думай, Коннор, думай! Но вдруг лицо капитана расплывается в широкой, поднимающей обвисшие щеки улыбке, и сам он вскоре заливается громким гомерическим хохотом. Напряжение Коннора сменяется озадаченностью. Он переводит вопрошающий взгляд на мистера Андерсона и замечает с удивлением, что его голубые глаза тоже внезапно теплеют. — Хэнк, Хэнк Андерсон, ты, что ли? Губы Хэнка вновь искривляются в необъяснимой для Коннора улыбке. Не "хищной", не "вполне удовлетворенной" на этот раз, но "веселой" и "искренней", никак не соответствующей всем сложившимся в их ситуации обстоятельствам. — Джеффри, сукин ты сын! — восклицает Хэнк удивленно. — Живой, собака! Хэнк пытается сделать шаг, но пара мужчин, что держат его руки связанными, с силой тянут его на себя. Некто Джеффри смеряет подчиненных разгневанным взглядом. — Отпустить, — приказывает он строго. — Разве так мы встречаем наших гостей? Мужчины нехотя подчиняются. Коннор чувствует, как веревка на руках медленно ослабевает. Освободившись от пут, он удивленно склоняет голову набок и глядит на развернувшуюся картину широко раскрытыми глазами. — Ну же, Хэнк, зараза сутулая, иди сюда, обними покрепче старого приятеля! Старые приятели крепко пожимают руки и притягивают друг друга для коротких сердечных объятий. Похлопав Джеффри по плотной спине, Хэнк отстраняется и переводит взгляд на Коннора, скромно потирающего затекшие запястья ладонями. — О, — восклицает он, опомнившись, вздрогнув от предвкушения, и кладет на плечо Коннора свою теплую руку, — эй, малой, познакомься, это мой друг – Джеффри Фаулер. Я тебе рассказывал о нем, если помнишь. Коннор скупо и недоверчиво ему улыбается. Да, он помнит имя этого мужчины. Он познакомил Хэнка с джазовой музыкой тридцатью годами ранее, и воспоминания те, судя по всему, являлись для Хэнка приятными и относительно важными. С широкой улыбкой, но все еще хмурыми бровями Джеффри протягивает Коннору свою ладонь для рукопожатия, и говорит, возбужденный не меньше мистера Андерсона: — А ты, значит, Коул, я так понимаю? Лицо Хэнка становится бледным до ужаса. — Коннор, — протягивая свою ладонь в ответ, дружелюбно поправляет юноша. Краем глаз он замечает странную перемену в мистере Андерсоне и даже немного тушуется. Улыбка Джеффри медленно сходит на нет. Он откашливается, неловко отводя взгляд куда-то в сторону, и смущенно отнимает руку. Ошеломленный, растерянный до глубины души, Коннор переводит непонимающий взгляд то на одного мужчину, то на другого. Джеффри показушно от него отворачивается, а вот Хэнк замирает, застывает точно хрупкое изваяние. И в ту же минуту Коннор вспоминает этот взгляд, тот самый пробирающий до глубины души взгляд, который ему уже доводилось наблюдать однажды: пустой, серый, потухший. Вот Хэнк, а вот стакан виски, темный подпольный бар и запах дрожжей, что щекочет ноздри – горечь, боль и одиночество, запиваемые мерзкой самогонной жидкостью. Отчуждение и глаза, покрытые пеленой затаенной печали. Да кто такой этот Коул, в самом деле? Чего это внезапно со всеми случилось? Коннор не решается задать свой вопрос напрямую. Тема, очевидно, одна из тех, которую Хэнк с особым усилием игнорирует. Возможно, выпытать что-нибудь наедине будет шансов побольше. — Так... — героически переводит разговор капитан Фаулер, — что вы, парни, здесь делаете? Темная рука Джеффри осторожно касается чужой спины и подталкивает Хэнка вперед, идти заставляет. Андерсон словно бы отмирает, моргает пару раз быстро-быстро и, наконец, берет себя в руки. Он бросает короткий взгляд на мальчишку, вспоминает его наставления – о шкатулке ни слова! – и прочищает пересохшее от волнения горло. — У обалдуев своих спроси! — ворчит Хэнк по-обыкновению, и на секунду даже Коннору кажется, что все вернулось к устоявшейся норме, а то минутное помутнение больше не имеет для них никакого значения. Но оно имеет, Коннор ощущает это буквально всем сердцем. Меж тем Хэнк продолжает: — Были мы, значит, проездом, никого не трогали, а они нас все равно взяли да повязали. — Ну это-то дело понятное. Это я приказал. — Нахера? — Пойдем внутрь, Хэнк. Это история для стаканчика виски. С радушием настоящего хозяина, Джеффри заводит гостей в большой торговый центр – свою базу и нынешнее пристанище. Хэнк, кажется, расслабляется немного, а вот Коннор идет, навострив уши. Показной доброте он нисколько не доверяет, а то, что сам Хэнк проглатывает эту наживку так легко и спокойно, до глубины мятежной души возмущает всегда настороженного юношу. Ну и пусть. Коннор будет беспокоиться за них обоих. Не сводя пристального взгляда со спины капитана Фаулера, Коннор пытается уловить любой возможный намек на то, что этот человек ведет их сейчас в ловушку. Опасность хитра и может таиться где угодно: может, за колоннами с раскрошившейся позолотой, может, в одной из многочисленных торговых комнат, оборудованных под собственные нужды... — Вы, наверное, совсем задолбались в дороге? — спрашивает капитан, пока ведет путников по расчищенному двухэтажному холлу, в котором кипит и жизнь, и работа. — Может, желаете перекусить? Твой пацан, смотрю, совсем уже отощал. Хэнк, ты его кормишь? — Да он жрет за троих! — Растущему организму – растущий аппетит, — декламирует Джеффри глубокомысленно. — В его возрасте я тоже завтракал первым, вторым и третьим. — Ты, наверное, дед, забыл, что в "его возрасте" у тебя и выбор был больше, — подмечает Хэнк с подколкой это несоответствие. — Не парься, еды хватит и останется. — Слушай, ко всем пленникам у вас тут такое отношение или ты просто рад меня видеть? — язвит Андерсон, оглядываясь по сторонам то и дело. — Как же тут не обрадуешься. Я ж думал, тебя черви в канаве сожрали. А ты вон, живой и невредимый. Ну, вроде бы. — Аналогично, приятель. Аналогично. Джеффри усмехается. — И, кстати говоря, ты не пленник. Ты мой, э... почетный гость. Извиняй, наша "система доставки" весьма специфична. Но, что бы ты там ни успел себе напридумывать, все неверно. Хэнк забавно морщится. — Честно, Джеффри? Сервис у тебя – херь собачья, на троечку. Не советую. — Мое счастье, что пандемия уничтожила все профсоюзы. Мужчины заливаются приглушенным прысканьем. Коннор чувствует себя незваным гостем на чужой вечеринке, незаметным и посторонним, и скучающе опускает к носкам курчавую голову. — Так что? — Еще раз спрашивает Фаулер. — Как насчет жареной курочки? Я угощаю. — Погоди, — Хэнк чуток замедляется и выравнивается с Коннором в движении, — возьму подсказку "помощь зала", — затем обращается к пацану чуть тише, почти шепотом, наклоняется, делая весь разговор более персональным, более личным: — Ну? Коннор, что думаешь? Он неопределенно склоняет голову ближе к плечу, хмурится, умилительно недовольный всем происходящим. — Думаю, что все это слишком подозрительно, — выпаливает Коннор честно. — Еще десять минут назад этот тип держал тебя на прицеле, а теперь целует ноги... Это странно. — Да, — тянет Хэнк, почесав колючую бороду, — странно. Но Джеффри – мой лучший друг. Точнее, был им когда-то. Кажется, он и вправду рад меня видеть. Не знаю. Я рад. — Он? Рад? Он выглядит так, словно готов сломать тебе шею. — Эй, это просто его лицо, а ты звучишь очень невежливо. Коннор смущенно опускает глаза на секунду. — Ты правда думаешь, что он остался таким же, каким ты его помнишь? — Никто таким не остался, — отвечает Хэнк на удивление серьезно. — Ни я, ни уж тем более Джеффри. Мы не виделись с ним лет двадцать. Кто знает, что теперь творится в его упрямой лысой башке? Я разделяю твои опасения, правда, но пока ситуация держится под контролем. Мой план помнишь? Коннор отводит взгляд в сторону, воскрешая в памяти желание Хэнка попросить у союзников припасов, и кивает едва уловимо. — И что, он сможет нам помочь? — бросает Коннор скептически. — Как минимум он сможет нас накормить, — тепло улыбается Андерсон. Его мягкий тон окутывает Коннора светом хрупкой заботы. Коннор задумчиво поджимает губы. По его нахохлившемуся виду можно сказать, что эта затея ему не слишком-то приятна. Но он выглядит таким трогательно напыженным, что Хэнк не выдерживает и запускает пятерню в его стоящие торчком волосы. — Ну, ты чего? — треплет он парня с улыбкой. — Не нравится он мне, — Коннор кивает на Фаулера, маячащего где-то спереди, — слишком быстро запудрил тебе голову. — Да ладно, не ревнуй, — Хэнк, наконец, оставляет чужие волосы в покое. — Твой рекорд не сможет побить никто. Не знаю как ты, приятель, а я не жрал около суток. Мой живот сейчас наизнанку вывернется! Смени гнев на милость, будь солнышком. Коннор подносит пальцы к своему болезненно урчащему животу. Их диета из жалкого одноразового питания действительно порядком его истощает. В последнее время на свое отражение смотреть ему практически не доводилось, а потому замечание Фаулера о его худобе очень Коннора удивило. — Ладно, — бурчит он, смирившись, и ответом этим озаряет лицо Хэнка неподдельным удовлетворением. Потом добавляет, чуть громче, обращается к капитану: — Эй, — говорит, — можно здесь где-нибудь душ принять? И капитан вновь роняет усмешку, спокойную, не язвительную. — Можно, парень, конечно можно! Можно даже с мылом, если очень захочется. Коннор немного оживляется. Джеффри подзывает к себе какого-то мужчину в кожанке: — Эй, Рид, проводи наших гостей в душевую. Только без фокусов. Принеси им мыла и чистых полотенец, — затем он снова обращается к Хэнку: — Ну, а я пока накрою на стол к вашему возвращению. Я и сам голодный как собака, если быть честным. О, Хэнк, нам с тобой столькое нужно обсудить, приятель, ты не представляешь. — Еще как нужно, Джеффри, — улыбается Хэнк ему коротко. — Ловлю тебя на слове. Джеффри салютует смуглой рукой на прощание и тут же скрывается за поворотом в конце длинного угловатого коридора. Некто Рид, оглядев скинутую ему на плечи компанию, подавляет готовую сорваться с губ усмешку. — Ну, пошли, хех, гости. Мужчина в потертой коричневой кожанке ведет их на этаж повыше, поднимается вверх по длинному неработающему эскалатору. Коннор замечает – электричество в этом здании есть, но, очевидно, на работу лестниц его решают не растрачивать. Мудро, ничего не скажешь. Рид доводит их до небольшого коридорчика в конце этажа, ведущего прямиком к уборным. Осматриваясь, Хэнк понимает, что одну из комнат общественного туалета люди Фаулера переиначивают под комнату общественного душа. Вероятно, с таким количеством воды прямо под боком это труда не составляет. — Пришли, — Рид открывает перед путниками двери и запускает их внутрь, — можете оставить вещи на скамье. Мыло найдете в шкафу. Полотенца сейчас будут. С этими словами он выходит за дверь и напоследок заносит две большие махровые тряпки. Коннор касается врученного ему полотенца пальцами. Приятное. Притороченные к кафельной стене, в комнате висят серебристые душевые лейки. Друг от друга их отделяет только стройный ряд тоненьких фанерных перегородок. Коннор не может оторвать глаз от этого сокровища: неверяще, словно бы опасаясь, что все перед ним исчезнет в одночасье, робкой поступью юноша подходит к стене и дотрагивается до висящего крана руками. Холод металла приятно освежает зарумянившуюся кожу. Ощущается реально, по-настоящему. Где-то на фоне Хэнк сгружает на скамейку тяжелую сумку и, не долго думая, раздевается сам: снимает вначале цветастую рубашку, а затем и футболку, притрагивается к ширинке. — Вода-то хоть есть? — спрашивает он мимоходом. Коннор, не лишенный личного интереса, покорно крутит кран, проверяет – есть, разумеется. Чуть теплая, но и не ледяная, как на улице. — Живем, — бросает он лаконичное. Коннор оборачивается. Увидеть Хэнка в одних трусах становится... не то чтобы очень неожиданно – в таком-то месте, – но все равно по-волнительному внезапно. Он даже тушуется на секунду, не вполне уверенный, куда подевать свои анализирующие очи. А анализировать тут можно многое: дорожку шрамов на грубо сложенном теле, бугорки мышц и серебро волос на широкой грудной клетке. Заметив на себе чужой взгляд, Хэнк недоуменно вскидывает брови: — Э... ты так и будешь торчать там, что ли? — Н-нет! — лопочет покрасневший Коннор, опомнившись. — Уже иду. Поборов свое задумчивое любование, Коннор подходит к скамейке и медленно стягивает футболку. Невольно Хэнк замечает округлый белый рубец близ диафрагмы, какой уже видит у пацана неделями ранее. Но ощущения каждый раз как впервые – пробирает до чертиков. Уж очень он необычный, еще и форма такая специфическая... Много ли вещей в мире могут очертить на человеческом теле почти идеальную окружность? А если это дело рук людей, то почему именно так, а не по-другому? Он решает отогнать эти размышления в сторону. Раздевшись полностью, Хэнк спешит удалиться в импровизированную душевую кабину. Не то, чтобы он испытывает какое-либо смущение, но и лишний раз стоять перед Коннором наголо не хочется. Коннор в сравнении с ним мелкий и щуплый – вдруг еще закомплексует невзначай, кто его знает... Да, Хэнку своих габаритов стыдиться нечего, а вот Коннору не помешает набрать парочку. Вода смывает с него всю грязь и ужас последней пары суток. Приятно просто постоять под ее напором немного, подставить голову навстречу ласкающим влажным касаниям. Особенно приятно, когда узнаешь, что вода – теплая, и погружает усталый организм в пространную безмятежную негу. В кабинке напротив включается кран – это Коннор заканчивает раздеваться и переходит к самому интересному. Уж он-то точно из них двоих жаждет этого момента с особой силою. Но, тем не менее, заканчивает он гораздо раньше – возможно, потому что не имеет привычки философствовать где ни попадя, – и выскальзывает из-за фанеры за полотенцем. Взгляд Хэнка ненароком скользит по его аккуратной обнаженной фигуре, испещренной следами их недавних приключений – мелкими ссадинами да пожелтевшими синяками, – прежде чем махровое полотенце, закончив обтирать взъерошенную ежиком голову, закрывает его мокрые бедра. Тем временем Джеффри – как и обещал, – неторопливо накрывает на стол. На поцарапанное ножами и вилками дерево опускается огромный поднос с курицей и тушеными овощами. Рядом с ним оказывается глубокая чугунная кастрюля, доверху забитая картофельным пюре. Все эти вкусности сегодня готовит Крис Миллер – времена, когда дежурство на кухне выпадает на его долю, любимы многими. Сегодня его помощь Джеффри считает особенно неоценимой. — Крис! — зовет его Фаулер через всю столовую. В тот же миг в дверном проеме появляется темнокожая голова Миллера. — Будь добр, приведи наших гостей сюда, как со всем закончишь. Крис коротко кивает. Через пятнадцать минут он доставляет в столовую двух мужчин, волосами все еще мокрых, но все равно восхитительно посвежевших. Фаулер оглядывает их довольно и жестом приглашает присесть рядом с ним на стулья. — А вот и вы, — говорит он радушно. Затем обращается конкретно к Хэнку, когда тот опускается на высокую табуретку: — Давно мы с тобой не сидели вот так просто. Сколько лет прошло, помнишь? — Помню, — усмехается Андерсон, — что в последний раз волос на твоей голове было значительно больше. — А на твоей – значительно меньше. Охренеть, как быстро пролетают годы... Вроде бы еще вчера мобилизовали часть для борьбы с какими-то безумцами, а уже сегодня пируем на остатках обезумевшей цивилизации, — Фаулер отводит в сторону ностальгический взгляд, — Кстати, угощайтесь. И отложите мяса побольше, а то от одного вида ваших втянутых рож у меня самого желудок сворачивается. Хэнк по-хозяйски накладывает в тарелку еды. Тарелку Коннора он тоже заполняет самостоятельно – говорит как бы авторитетно, чтобы пацан наконец-то расслабился и смог получить от еды долгожданное удовольствие. А то сидит все еще как черт недовольный и сам, вероятно, со своей порцией наверняка поскромничает. Коннор не обращает на действия Хэнка никакого внимания – его пристальный кофейный взгляд прикован к извечно суровому лицу капитана Фаулера. — Так как, говорите, вы с мистером Андерсоном разминулись? — уточняет Коннор с видимым дружелюбием, но на деле пытается собрать стоящую для анализа ситуации информацию. Необходимо понять, с кем он имеет дело, прежде чем выбирать стратегию для какого-либо поведения. — Может, он тебе рассказывал, — отвечает Джеффри, — что служил вместе со мной в полиции Детройта раньше. — Да, сержантом, но это прозвище он просто ненавидит. Губ капитана касается непрошеная улыбка. — Серьезно? — Эй, — бурчит Хэнк насупившись, — я здесь вообще-то. — Что ж, это на него похоже, — продолжает Джеффри, словно бы не заметив пассивно-агрессивного выпада старого товарища. — Он и мне как-то плакался в жилетку. Ты ж помнишь, Хэнк? Каждая собака в Детройте знала, что лучшего копа, чем Андерсон, мир уже не увидит – помню, как наш капитан в прессе все пророчил его скорое восхождение в лейтенанты. А мы ж тогда детективы были еще, зеленые, Хэнку даже тридцатчик не успел исполниться. Когда на голову свалилась эта ебучая эпидемия, все оказались в полной жопе. Людей, способных разрешить это дерьмище, катастрофически не хватало. Вот Хэнка и повысили не по уставу – в нештатном порядке. Другой бы порадовался, а этот, — Фаулер кивает на хмурую фигуру мистера Андерсона, — давай переживать, что получил звание незаслуженно. А толку-то? Полиции вскоре все равно не стало, он пробыл сержантом минут пять, если можно так выразиться. Поэтому Хэнк так ненавидит это прозвище? Потому что не получает возможности доказать на практике, что действительно его достоин? Коннор переводит на Хэнка понимающий взгляд – участию в разговоре Андерсон предпочитает увлеченное ковыряние вилкой тарелки. — Да, ДПД развалился... — продолжает Джеффри чуть тише. — Погибла эпоха. Нас всех оперативно распределили в свободные подразделения FEDRA. Я проработал там пару лет да свалил из Детройта к чертям собачьим. Вот так и разминулись. А ты, Хэнк, все еще с ними ошиваешься? — Да пошли эти уебки в жопу, — шипит он, сжимая вилку. На обеденную комнату опускается вдруг вуаль долговременного молчания. — Почему же вы ушли? — уточняет Коннор учтиво. — Как я и сказал, с исчезновением полиции погибла эпоха. Среди нас были парни, которым такой расклад вещей был не по нраву. Я собрал почти всех со своего департамента, кроме Хэнка по, эм... определенным причинам, и отправился на поиски единомышленников – возрождать утерянное вояками наследие. Так мы и бродили по всей Америке, а сейчас вот остановились в Иллинойсе. Слышал, до нас дела тут шли паршивее некуда. Хэнк задумчиво теребит картошку металлическими зубчиками. — Так... и много с тобой наших? — спрашивает он очень тихо. Джеффри вздыхает, грустно и ностальгически. — Боюсь, нет. Кто-то сдох от шальной пули, кто-то – от заражения. Старичков осталось не так уж и много. Бен Коллинз здесь, еще Энди Джефферсон. Да вот я. — Бен? — губы Хэнка искажаются в полуулыбке. — Рад за этого идиота. — Ты сам-то как? Чем теперь занимаешься? — Да так... — Хэнк красноречиво разворачивается к Коннору, — провожу экскурсии по злачным местам Америки. Веду этого шкета на запад. С благородством покончено, все равно оно нахер никому не всралось. А ты, я смотрю, никак не отпустишь своей старой идеи? — Что поделать, такой уж я человек, — пожимает плечами Джеффри. — На самом деле теперь я решил осесть, хватит с моей жопы приключений: итак больше десяти лет мотался по всему белу свету. Надоело. Место здесь не паршивее прочих, влажно, конечно, пиздец, и комары мешают, зато на лодках передвигаться очень удобно. — А соседство с военными тебя не корежит? — уточняет Хэнк, пережевывая пищу. — Я работаю над этим, — Джеффри морщится. — Они не назойливее мошкары. Пока все идет просто заебись. К тому же мы планомерно очищаем город от всякой бродячей падали. Силы позволяют, оружие тоже. Мои люди каждый день рыщут по улицам Чикаго и вычищают от заражения какой-нибудь отрезок территории – выполняют работу этих ленивых баловней закона. Безопасность прежде всего, так что сил я не жалею. Этот торговый центр, например, мы уже давно обезопасили: ну, настроили теплиц там, курятников. Нравится? Капитан обводит комнату руками, имея в виду не столько столовую, сколько все здание. — Нехилая у тебя тут организация, — Хэнк присвистывает. — Когда успел-то? Наверное давно в городе? — Нет, всего-то полгода, — пожимает Джеффри плечами. — Время – не главное. Люди – ресурс куда более интересный. Спасибо мои ребятам: это они здесь все переделали. Тут каждый старается помогать, чем может. Семья у нас дохера огромная, конечно, но по-своему дружная. Ты же знаешь, в какой узде порой приходится держать этих дармоедов. — Да уж, заметил, — хмыкает Андерсон, наблюдая, как два плотника за прозрачной стеной упорно тащат по коридору большие деревянные доски. — А мы-то тебе на кой, Джеффри? Фаулер деловито складывает в замок смуглые руки. — Не вы конкретно, — поясняет он размеренно. — Видишь ли, нередко на своих вылазках мои разведчики натыкаются на одиноких бродяжек или небольшие группы из двух-трех человек – все они стекаются сюда, чтобы, ну, скажем, наживиться на мародерстве или потому что им просто некуда пойти, хер его знает. По статистике большая часть из них погибает от щелкунов или военных пулеметчиков, которым вообще похеру, во что палить, если честно. Вот я и решил, что лучше уж приводить их сюда, вербовать в свои ряды, давать новые дом и работу. Наделять заблудшие жизни смыслом. Обычно никто не вякает, в быту любой человек пригодится: кто на кухню, а кто в разведку. Ты не поверишь, Хэнк, как важно в наши дни стало численное преимущество. Теперь ты – ничто, без тысячи единиц рабочей силы за твоими плечами. — Как будто бы раньше было не так же, — пыхтит Хэнк себе в бороду. — Значит, нас ты тоже вербануть собираешься? — Вас? — Фаулер поднимает брови. — Это было бы ценное приобретение, но, боюсь, я слишком хорошо знаю твою старую морду. Похоже, у тебя и так уже есть работа, — мужчина переводит взгляд на Коннора, тихо распивающего чай с малиной. Хэнк улыбается, светло и как-то печально. — Ага, есть, пожалуй. — Как я и предположил. Никто бы здесь не смог убедить тебя остаться. Я просто хотел провести с тобой время немного, приятель. Может, ты захотел бы воочию увидеть плоды моей работы и даже дать мне несколько советов. Что думаешь? Оставайтесь на ночлег сегодня, а завтра утром мои люди со спокойной душой отвезут вас обратно к берегу. Удивленный, Хэнк переводит на Коннора настороженный взгляд. Чашка с чаем в руке юноши замирает. — Э, спасибо за предложение, Джеффри, но нам с Коннором надо хорошенько это обдумать. — Конечно, — вскидывает руки Фаулер примирительно, — дело все равно ваше. У нас еще есть незанятые спальные комнаты, если вы вдруг согласитесь. Я покажу, чтобы думалось сподручнее. Как следует отобедав и закончив обсуждать успехи Джеффри на поприще зачистки города, капитан ведет своих гостей на верхние этажи, туда, где, по его заверениям, они располагают все спальные койки. Вытащенные из разных мебельных магазинов, они в нагромождении занимают все свободные помещения. Фаулер приводит путников в середину длинного коридора, к комнате, чьи прозрачные стекла для большей приватности завешаны огромной темно-синей драпировкой. — Здесь еще никто не живет, — говорит Джеффри, открывая комнату. — Она на день ваша, если надумаете. Я оставлю вас ненадолго. С этими словами Джеффри уходит обратно в коридор. Комната представляет из себя небольшое помещение с расставленными в ряд кроватями и парой раскладных велюровых диванов. У каждой койки стоит прикроватная тумбочка, а вся боковая стена закрыта огромным раздвижным шкафом. Коннор задумчиво опускается на один из матрасов. Очень притягательный. С минуту Хэнк просто разглядывает его умиротворенную фигуру. — Ну, что думаешь? — нарушает он тишину комнаты. — Похоже, Джеффри действительно не желает нам ничего плохого. Коннор опускает взгляд и сцепляет у коленей руки. К заданному вопросу он оказывается совершенно не готовым, несмотря на то, что предвидит его еще в столовой. — Не знаю. К чему юлить: свежее мясо и чай с малиной, о котором он мечтает уже долгое время, немного его подкупают. Джеффри рассказывает о своем быте достаточно открыто, чтобы сделать вывод, что говорит он чистую правду. С одной стороны весов – вероятность пропустить целый день дороги, с другой – возможность впервые за долгое время отдохнуть в тепле и комфорте. Коннор готов не спать даже сутками, но глупо отрицать, что в глубине души он все равно скучает по уюту, излучаемому мягким матрасом и одеялом без мерзкого гнилостного запаха. Хэнк поджимает пересохшие губы. В голове его клубятся примерно те же самые соображения. Все это – слишком хорошо, чтобы быть правдой. Словно бы одна из давних затаенных мечт сбывается, и ты никак не можешь этого осознать, поверить во все происходящее, эфемерное, сказочное. Но Коннор напротив него – реален, и его измотанность реальна тоже. Хэнк не уверен, что хочет и дальше смотреть на то, как упорно в угоду своей подозрительности мальчишка сопротивляется маленьким бытовым радостям. — Тогда я знаю, — говорит Хэнк решительно и красноречиво скидывает сумку на соседнюю кровать. — Что плохого может случиться после одной только ночки? Давай отдохнем сегодня по-человечески, а завтра я попрошу у Фаулера немного припасов в дорогу. Коннор, пребывая в смешанных чувствах, все же ему кивает. Соглашается.