***
Уборка трупов проходила в тишине. Йозеф пытался в ней участвовать, но его ограниченность не позволяла помогать товарищам, как от него требовал долг. «Прискорбно, — думал он, оттаскивая за ногу одно из женских тел, испачканных кровью и грязью. — Хоть Франциск и сообщил о скором возвращении Альфреда с такой радостью, я всё равно не чувствую прилива сил. Мне может помочь вернуться в строй только чудо… — Йозеф кое-как сложил труп к остальным. — Только чудо. Неужели Альфред едет с какой-то сильной чародейкой или даже ведьмой?» На последний отрезок своих мыслей мужчина лишь посмеялся. Альфред, конечно, любил рисковать, связываясь то с алхимиками, то с чародейками, но с ведьмами — ни в коем случае! По крайней мере, Йозеф хотел верить в благоразумие своего лидера. Но раз тот возвращался со средством, способным отрастить руку, то Йозеф попросту терялся в догадках. Он не мог поверить в то, что существуют творения алхимика или чары, способные вернуть что, что безвозвратно потеряно. Подул холодный ветер, взъерошив траву. Йозеф, вспомнив, что на нём не было рубахи, поёжился, обняв себя и прижав к телу обрубок, по бледной коже пробежались мурашки. В такие мимолётные мгновения, мужчина чувствовал себя обузой для отряда. Будучи выходцем из купечества, Йозеф по приходу в Ночной рейд совершенно не знал, что делать. Сражаться он не умел, а все полученные навыки от отца сводились к умению вести деловые беседы. Но этого явно было мало, думал Йозеф, совершенно не подозревая о том, как мало на самом деле убийц, умеющих вести разговор и вовремя переходить на компромисс, когда договориться на первоначальных условиях не представляется возможным. Считая себя обузой, он принялся за тренировки, но несмотря на все приложенные усилия всё оказалось без толку. И тогда Йозеф впервые вскрыл футляр, который выкрал из семейного поместья перед самым своим уходом. Кто бы мог подумать, что на его дне лежало оружие, что впоследствии легко ляжет в руку «неумелого» убийцы. Но орудовать Римской артиллерией можно было только двумя руками. Только чудо помогло Йозефу вытянуть тяжёлую конструкцию на весу и выстрелить по прямой — в спину убегавшего врага. Совесть уже давно не терзала зачерствелую душу, а вот сожаления о минувшей неудачной схватке со старшим братом — каждую минуту с того времени, как Йозеф осознал, что не умрёт от заражения крови. И теперь он был уверен в своей бесполезности, ещё большей, чем до вступления в Ночной рейд. Калека — нет ничего хуже для спецотряда наёмных убийц. Это равносильно приговору без смертной казни. Йозефу оставалось лишь уповать на ещё одно чудо. Вряд ли все замечали остатки мрачного настроения Альфреда — Йозеф был из числа самых внимательных, от его взгляда не укрылись тени, залёгшие в глубине мальчишеских черт лица лидера. Но в этот раз тот скрывал своё дурное расположение духа гораздо тщательнее. В другой раз Йозеф бы даже не обратил на это внимания, но Альфред шёл в его сторону достаточно долго, что позволило ему проанализировать состояние лидера. Как бы то ни было, тот явно был доволен, а в руках сжимал какой-то продолговатый свёрток. Йозеф судорожно сглотнул, когда предположил себе один из вариантов его содержимого. Возле него уже сгрудились остальные товарищи, с интересом рассматривавшие добычу Альфреда. Тот, бойко сверкнув глазами из-под очков, предложил всем пройти внутрь, чтобы «сразу обеспечить все необходимые удобства». Посеяв интригу среди своих подчинённых, Альфред повёл Йозефа в сторону личной кельи Эжени. Но факт отсутствия хозяйки несколько разочаровал Альфреда, даже озадачил: — Эжени ещё не вернулась? Чёрт возьми, где её с Ён Су носит? Ушли за травами в Столицу, называется… Сдержав смешок после шутки Франциска про свидание молодых людей, Йозеф вдруг сглотнул, похолодев: а вдруг с ними что-то случилось по дороге? В памяти ещё грелось воспоминание о бывшем товарище Ночного рейда; о том, что с ним сделали Егеря. Даже шакалы бережливее со своей добычей. — Не бойся, Барашек, — усмехнулся Стефан, с размаху хлопнув своей тоненькой ручкой по спине Йозефа. Этим действием он словно попытался расслабить напряжённые мышцы в этих широких плечах. — Ничего с ними не случилось. Будто не знаешь их, честное слово. Эжени — крепкая сучка, а Ён Су — неубиваемая псина — их просто Бог проклял, чтобы они выживали даже в самых тупиковых ситуациях! Верно, Баш? — Ну, грубо говоря, да, — сухо ответил Баш. Он едва сдержался от того, чтобы закатить глаза к потолку, и раздражённо вздохнул. — Почему меня не покидает ощущение того, что я существую лишь для поддакивания тебе?.. — А давай-ка ты не будешь сомневаться в смысле своего существования, который я так старательно тебе возвращал, дружочек! — Франциск примирительно хлопнул Стефана и Баша по спинам. — Да и в конце концов, мы сюда пришли для того, чтобы узреть чудо, не правда ли? — Правда, — Баш скосил взгляд, заинтересованно начав рассматривать свёрток, который уже начал разворачивать Альфред. — Итак, что же у нашего босса? — стараниями Франциска Стефан оказался чуть позади и из-за невысокого роста начал думать, что ничего не увидит. Нетерпение подопечных даже немного повеселило Альфреда — у Йозефа и Мэтта же были такие лица, будто они вот-вот собирались предстать перед лицом Божьим. Эффект оказался настолько поразительным, что был сравним с первой высеченной человеком искрой. Глаза всех присутствующих загорелись неистовым пламенем, выражавшим неподдельное восхищение. Собранный из чёрного металла объект представлял собой человеческую руку от локтя до кончиков пальцев. Йозеф благоговейно смотрел на «чудо», нежданно явившееся ему, его рука потянулась было вперёд, но пальцы побоялись прикоснуться к диковинке. Сглотнув, Йозеф приблизился к ней и стал рассматривать каждый миллиметр, словно выискивая подвох. — Чёрт бы меня побрал, Альфред… — медленно обронил Франциск, словно не до конца осознавая, что он говорит. — Теперь Бог точно нас покарает, — несмотря на свои слова, Франциск продолжал сиять от восхищения и подобострастного трепета. — Это сделка с дьяволом, не иначе. — Скажешь тоже! — усмехнулся Альфред, сверкнув очками. Он прокрутил чёрную руку и поднёс её Йозефу. — Мне как-то не до Бога, когда речь идёт о спасении моего бойца. Хотя, если он действительно существует, то я благодарен ему за это… как это называется? — Чудо. Йозеф так и продолжал смотреть на руку. Вместе с самозабвенным упоением, его не покидало ожидание чего-то тревожного и опасного. — И всё же, что это? — спросил Йозеф, подняв на Альфреда глаза. — Это точно сделано не из плоти и крови. И как мне это носить? — Как-нибудь, — Стефан озорливо щёлкнул пальцами. — Но в с-самом деле, — промямлил Мэтт, тихонько встав позади брата. — Плоть не может принять металл и двигаться, как раньше. — Здесь сказано, — Альфред развернул пергамент и кашлянул чуть громче обычного. — «Рука, что здесь…» э-э-э… — «Завёрнута»? — Мэтт приблизился к пергаменту, за что тут же получил по носу от Альфреда. В следующую секунду тот виновато протянул письмена брату. — Прочти, а? — буркнул Альфред. — А-ага, — Мэтт взял в руки пергамент. — Мог бы сразу дать. — Я не знал, что тут слова такие сложные! — Альфред чуть покраснел, не обращая внимания на реакцию остальных подчинённых. — Эх… хорошо, что бабушка не видит этого… — Мэтт встряхнул пергамент и чуть сощурился. — Красивый почерк, разборчивый. «Рука, что здесь завёрнута, никак не отличается от своего органического подлинника, разве что только прочностью. Вместе с тем металл довольно лёгок, что не создаст перевеса носителя на одну из сторон. Протез не идеален, за ним требуется уход, схожий с таковым для вострого клинка. Да и демонические орудия — тейгу — могут с лёгкостью повредить руку. Воин, избегай сражений, хотя бы в первую неделю после установки протеза! Если не привыкнешь к обнове, не научишься прыгать с ней так же легко, как и с настоящей рукой, то твоя плоть отвергнет мой дар. Ниже я подробно излагаю свои рекомендации, следуй им с предельной точностью!» Вот, собственно, и всё. — Хм… интересно… — проговорил Баш. — Значит, только тейгу может повредить эту руку? — Н-ну, здесь не сказано об этом прямо, но, стоит полагать, что так, — неуверенно промолвил Мэтт, опуская пергамент. — Всё ясно, какая-то муть, — Стефан опустился рядом с Йозефом. — Звучит как то, чему бы я не доверял. — А не то что? — саркастично спросил Альфред. — Эта штука члены не откусывает. — Б-брат!.. — Мэтт возмущённо пихнул Альфреда в спину. — Конечно нет, босс, — парировал Стефан и сделал притворно-испуганные глазёнки. — Рука, откусывающая члены… это ж пиздец! — Боже, ну вы и!.. — Франциск замолк на полуслове и вздохнул. — Давайте уже просто разберёмся с этой штукой и займёмся остальными делами. — Ты прав, — кивнул Альфред и развернулся к Мэтту. — Что там надо сделать? — Согласно записям, протез необходимо собирать в соответствии со строением тела. То есть… — Мэтт вдруг остановился и выпучил глаза от ужаса, — …вскрыть рану и подтянуть обрубок к руке. Более того, достать жилы и мышцы, а нервы перекинуть на протез. Для какой-то ассимиляции… я не знаю, что это значит. Наверное… рука просто прирастёт? — Что? — Альфред так и вскочил со стула. — Бля-я-ять… — Стефан схватился за голову. Йозеф и Баш лишь застыли в недоумении. — Это точно алхимик придумал? — Франциск ужаснулся. — Альфред, если мы попытаемся выполнить хотя бы первый пункт этого плана, то Йозеф может помереть! — Я понимаю, — шок на его лице всё ещё теплился, но самообладание вернулось на удивление быстро. — Но у нас нет другого выхода. — Шутишь что ли? И ты готов рискнуть? -. — Речь не о том, готов ли я. Готов ли Йозеф… Все взгляды тут же устремились на светлую макушку мужчины, который и не думал поднимать головы. Его взор был устремлён на чёрную руку. Теперь Йозеф понял, почему его так грызло чувство тревоги. Но сейчас, когда встал выбор между возвращением в строй или продолжением существования как калеки, он не должен был колебаться. «Но если я умру — всё будет зря?» — подумал Йозеф. Эта мысль вскоре показалась ему трусливой, даже смешной. С чего бы Йозефу так переживать за жизнь, в которой он либо останется калекой и умрёт от бессилия, либо вернётся в строй, чтобы погибнуть на задании? Или пережить революцию и дойти до победного конца, но на то никто гарантий не давал. Йозеф думал недолго. Сделав глубокий вдох, он произнёс: — Я готов. В случае своей смерти я бы хотел, чтобы Римская артиллерия перешла в руки достойного человека. — Не хорони себя раньше времени, — Стефан приобнял Йозефа за плечи. Сдержав сладкий зевок, он посмотрел на рану друга. — Но ты точно уверен? Ты ж сдохнешь. Или в той писанине есть примечание, а, Мэтти? — он заинтересованно потянулся в сторону пергамента, который Мэтт оставил на столе. — Мэ-… Ну… Здесь сказано, что для облегчения процесса — а он будет отнюдь не быстрым — комнату можно заполонить целебными благовониями апельсина или лаванды, а внутрь принять настойку кошачьей травы. После процесса — настой водяного перца. У Эжени всё это есть? — Да, есть, — Франциск уже кружился возле драгоценных шкафов и искал необходимые снадобья. — Хорошо, что она меня обучила когда-то давно. — Поэтому ты смотришь в глоссарий? — Я мог что-то забыть. Слушая суету вокруг, Йозеф прикрыл глаза и лёг на кушетку, дождавшись, когда Стефан освободит ему место. Что ж, самое время приготовиться к возможной боли. Франциск вылил себе и Башу на руки спирт. Осторожно протерев влажной тряпкой рану Йозефа, он достал кинжал и окропил его из той же бутыли. Поскольку Йозеф мог дёрнуться во время процесса, Стефан решил придержать его за плечи, Мэтт же почти сел тому на ноги. Франциск, словно до сих пор не веря в то, что он делает, дышал через раз, переводя взгляд с одного товарища на другого, мысленно спрашивая их, готовы ли они. Чаще всего его глаза останавливались на Йозефе. Тот мужественно смотрел на обрубок и на кинжал, который вот-вот должен был разорвать ему руку и вызвать новое кровотечение. Всё ради возвращения в строй Ночного рейда. Под обрубок был подставлен медный таз, чтобы не залить белые простыни — гордость Эжени — кровью. Если начнёт хлестать, подумал Франциск, то после операции он пойдёт в ближайшую церковь отмаливать грехи, чтобы Бог защитил его душу от девушки, которая, вне всяких сомнений, придёт в ярость из-за такой поголовной опрометчивости. В конце концов, Мэтт, видя, как Йозеф до боли стискивал зубы, решил помочь ему, вслед за облегчающим боль снадобьем засунув в рот тряпку. Он не раз видел, как в порыве сдержать крик люди ломали себе зубы… В таком напряжении, которое даже благовония не перекрывали, наёмные убийцы просидели с полминуты. Баш тактично вытер пот со лба Франциска и пристально начал наблюдать за действиями старшего товарища. А тот, резко выдохнув, глубоко всадил нож в рану, чуть приблизив его кнаружи от центра, ибо пробить кость не представлялось возможным. Йозеф не сразу понял, когда всё началось. А когда до тела дошло, крик сам вырвался из груди. Ноги и плечи инстинктивно начали дёргаться, чтобы избежать инородного предмета в обрубке, но Стефан и Мэтт крепко держали его. Кровь полилась в таз медленными струйками. Значит, Франциску повезло, пускай он ещё не начал ковыряться в мясе. Слыша, как отчаянно стучит его сердце, мужчина вынул кинжал и передал его Башу. Схватившись за заранее продезинфицированные металлические миниатюрные щипцы, Франциск начал по очереди вытягивать мышечные пучки и жилы. Как только Баш смог подлезть с протезом к обрубку, мужчина перекинул все пять нервов на чёрную руку. Лучше Йозефу не стало — напротив, только хуже, а всё из-за того, что творилось в месте отрастания новой конечности. А на конце протеза начали отслаиваться чёрные нити, медленно вплетавшиеся в плоть обрубка. Прикосновения этих нитей были сродни иглоукалыванию, только вряд ли имевшему цель восстановить здоровье. Сейчас по извилинам, от одной к другой, прыгали мысли, их плотный клубок настолько запутывал и уничтожал логическую последовательность, что Йозеф не смог бы сейчас их озвучить. Прослойки боли, перекрывавшие волю к мысли, отнюдь не облегчали задачу. Проклиная всё, Йозеф стиснул кулаки. Теперь он не дёргался так сильно — лишь иногда его тело сводила судорога, как от удара молнии. Зелёные, затянутые тонкой плёнкой глаза бешено крутились в орбитах. Только благодаря стараниям Мэтта из них ещё не вытекали слёзы: юноша бережно промакивал их платком. А нити всё продолжали вплетаться в плоть, жадно впиваясь острыми концами в кожу, мясо и жилы. По ним струилась стекавшаяся маленькими каплями кровь. Она не затягивалась из таза — скорее, из протеза. Но откуда в этом дьявольском творении может быть кровь, в этом куске металла? Йозеф уже ничего не понимал, от боли и кровопотери он уже впал в беспамятство. «Чёрт побери… да что это вообще такое?» … — Ты принёс Йозефу опасную вещь, Альфред. Франциск, вымыв руки, решил, что пока его помощь более не требуется, а потому, пользуясь случаем, вытянул Альфреда на серьёзный разговор. Как самый старший и опытный в отряде, он просто не мог проигнорировать просчёт лидера Ночного рейда, вернее, его преступную опрометчивость. Вот только и ругать его на глазах у всего отряда тоже не мог себе позволить. — Я знаю, Франциск, — тихо ответил Альфред. — Но поверь, у меня не было выбора. — Выбор есть всегда, — отрезал Франциск. — Особенно, когда имеешь дело с алхимиками. Они разумнее чародеек и ворожеев, которые не предлагают множество вариантов решения проблемы, а выбирают самый простой для себя. Я же тебе рассказывал о случаях, когда эти дети Сатаны лечили людей за счёт чего-то: здорова рука, но дыры в чреве, здорова нога, но грудь кровоточит. Они неспособны придумать нечто такое, что лечило бы в обход закона равноценного обмена! — Франц, ты же знаешь, я никогда не имел с этим дело, — устало пробурчал Альфред. — В конце концов, этот протез мне казался более безопасным, чем какая-то ведьмачья хреновина. — Ведьмачья? — Франциск насторожился. — Что ты имеешь в виду? — Алхимик мне дал выбор: либо вот эта вот рука, либо ведьмачья хреновина. Он предупредил меня, что боль принесут оба варианта, но хреновина, пускай и дешевле, но вполне способна… убить Йозефа. — Последние ведьмаки исчезли давным-давно… неужели остались записи об изготовлении их эликсиров? — Похоже на то. Тот алхимик мне так и сказал. — …Чистильщики, выходит, плохо постарались, — обронил Франциск после короткой паузы. — Что? — на мгновение Альфред задумался и не услышал того, о чём говорил его подопечный. — Ты что-то сказал? — А? Нет, я… мне просто не нравится всё это… — Франциск кашлянул. — Говоришь, ведьмачий эликсир стоил дешевле протеза? Меня это беспокоит. Равно как и устройство этого «протеза». Такое не смог бы сотворить алхимик без посторонней помощи, даже если у него под рукой ведьмачьи исследования. — Если тебя это беспокоит, то… — А тебя — нет? — Конечно! Вот только… Франциск снисходительно улыбнулся и потрепал Альфреда по голове. — Да я всё понимаю. Ты трудишься не покладая рук, уверен, тебе огромных усилий стоило узнать про алхимика, живущего на отшибе. Но я также уверен, что ты догадываешься об опасности, которая в скором времени может нависнуть над нами, если не перестраховаться, — взгляд Франциска пронизывал голову Альфреда через светлую чёлку, словно мужчина хотел изучить работу этого удивительного механизма внутри черепной коробки. — Понимаешь же? — Да, понимаю, — сдержанно ответил Альфред. — Тогда расскажи мне, как выглядел этот алхимик и где он живёт, — сказал Франциск, понизив голос. — В ближайшее время я могу вновь оказаться ненужным тебе и тогда я поскачу к нашему «благодетелю». И ещё… расскажи мне: был ли с этим алхимиком кто-то ещё?***
Кажется, крики Йозефа, у которого медленно срастался протез с обрубком руки, слышали на много миль вокруг. Даже до Житницы долетело. Иной причины для того, чтобы Ён Су дёрнулся от полуденной дрёмы, как от тычка промеж глаз, не было. Эжени рядом не стояла, поэтому юноша недоумевал вдвойне. Вряд ли ему что-то могло присниться, особенно во время редкой дневной передышки. «Надеюсь, это не предчувствие чего-то… Не хватало мне ещё за ребят переживать и вскакивать, как испуганная девица», — от собственных мыслей Ён Су поморщился. Тут и Эжени объявилась, стоило ему подумать о ней. — О чём задумался? — с ленцой в голосе спросила она. И, не дожидаясь ответа, продолжила: — Мог бы не просыпаться, Ён Су. Нам заплатили, так что спешить некуда. — Неужели настолько гиблое дело? — Ён Су поднялся со своей лежанки. — При всём моём уважении к местным, я не даю никаких гарантий, что мы найдём Минку и Милену. За столь долгое время мы так и не смогли выяснить, кто или что их похитило. — Погоди-ка… нам заплатят даже если мы найдём их тела? — удивился Ён Су. — Ты, кажется, не понял, — Эжени невесело хмыкнула и выудила из сумки мешочек. — Нам уже заплатили. Если мы не справимся или найдём только трупы, они не потребуют с нас ничего. Во всяком случае, я не отдам. — Я ни разу не сталкивался со всем этим просто, — Ён Су почесал в затылке. Слова Эжени его, естественно, покоробили. Боевая подруга уже не могла повергнуть в шок Ён Су так, как раньше. Он вдруг оживился. — Слушай, а насколько далеко заходили селяне в поисках? — Не дальше леса, надо полагать. В топи они ни за что не сунутся, — Эжени потянулась, хрустнув всеми позвонками. — Ты собираешься пойти туда? — Конечно! — Ён Су взялся за тейгу. — Вот только есть одна проблема. Тебе с твоей ногой придётся остаться в деревне. — И в чём проблема? — Так ведь… — Ён Су осёкся. Он медленно жестикулировал руками, пытаясь объяснить свои опасения. — Просто… — Что, Ён Су, что? — Эжени томно усмехнулась. — Скажи мне на милость, что со мной может случиться? Мы в дружественной деревне, у меня есть оружие. — А вдруг-… — Не стану я следующей, успокойся. Поверь, это не самое худшее, что было в моей жизни. К тому же, я-… — на сей раз настала очередь Ён Су перебивать: — Вот что: я отправлюсь на разведку завтра. Вечером лучше не тревожить болота, иначе можно напороться на что-то. — Хорошо. Что будем делать сейчас? Ён Су уже хотел было ответить, но вдруг осёкся. Среди толпы селян он заметил знакомую фигуру в растрёпанном платье, босоногую и бледную, как смерть. Ён Су напрягся. Эжени, проследив за его взглядом, медленно повернулась и тут же нахмурилась. — Что эта девочка здесь делает? — шёпотом спросила она. — Я не знаю, — процедил Ён Су. — Но у меня есть кое-какие догадки. Шепнув Эжени, чтобы та шла отчитываться Тодору, Ён Су замотал лицо и направился к девочке. Осторожно коснувшись её плеча, он получил немедленную реакцию и слабый шлепок по лицу заодно. Вернее, Ён Су успел поймать маленькую ручку в последний момент и задержать её так, чтобы рассмотреть девочку. А смотреть на неё было даже страшно: чёрная копна волос колтунами обрамляла худое лицо, тонкие фиолетовые губы дрожали от холода, белоснежная кожа с зелёно-синим оттенком, вместо одежды — её влажноватые обрывки, босые ноги покрыла пыль, а ступни были сбиты в кровавые пузыри. Тёмные глаза были полны отчаяния и боли. Что бы ни предположил Ён Су, он знал, что его догадки подтверждались одним взглядом на ребёнка. — Ты же Нира? Нира из трущоб, верно? — спросил он. Девочка округлила глаза и приоткрыла рот так, словно хотела что-то сказать, но внезапно лишилась дара речи. — А в-вы!.. — надломленным голосом воскликнула Нира. — В-вы же т-тот мальчик с бабушкой-травницей? Да?! — Да-да. Но что ты здесь делаешь, так далеко от дома? — Их убили, — девочка прижалась к Ён Су и заплакала, судорожно хватая ртом воздух. Она вцепилась пальцами в одежду юноши. — Их у-убили!.. — Погоди! — Ён Су почувствовал, что его сердце невольно заскрежетало. — Кто? — Тех, кого в Столице считают хорошими. Но они на самом деле плохие! — Егеря? Нира зарыдала, ставя Ён Су в неловкое положение. Он злился и недоумевал одновременно, а самое главное — не знал, как помочь ребёнку. …впрочем, найденное буквально через минуту раздумий решение нельзя было назвать хорошим. Но Ён Су просто действовал по простому алгоритму. Только так он смог бы сохранить самообладание и не сжимать свободной рукой тейгу. — Нира, — Ён Су взял девочку за плечи и жестом попросил её посмотреть на него. —Расскажи, как всё случилось. — Зачем? Какой в этом толк? — Нира попыталась вытереть слёзы кулачком, но они текли без остановки. — Всё равно я… — Скажи хотя бы как всё произошло, — Ён Су старался говорить не так холодно и жёстко, как ему прямо сейчас хотелось бы. — Как ты вообще попала в Житницу? — Х-хорошо. Д-да, конечно, я помню, как ушла оттуда… Началось всё с того, что… мама… Мама проснулась. Мама попросила помочь с братиком. Мама снова пыталась его покормить. Маму снова расстроил Томлин… Он снова хотел ограбить чужаков. Мама просила осмотреть рану Хаима. Мама сказала, что видела сон, где он нас всех погубит. Мама не верит, что сын от плохого дяди сделает что-то ужасное. Мама хочет нас защитить. Мама должна была выкинуть этого кукушонка из нашего гнезда! Мама послала меня за водой… В лужу, где барахтались тонущие крысы и кверху брюшком плавала маленькая лягушка. Мама увидела пустое ведро и заплакала. Мама в последнее время часто плачет. Мама выгребла последние золотые монеты из нашего тайника. Мама попросила купить меня на эти деньги всё, что я бы не захотела. Мама… прости меня, мама. Я так ничего и не купила. Эти монеты… я так давно не видела чего-то столь же прекрасного! Мама, я вернулась домой… Мама……что стало с нашим домом, мама?!
…Нира замерла возле разрушенного и залитого кровью шатра. Возле него стояли какие-то люди, двое из них сияли алым блеском, как шуты на площадных праздниках, поэтому девочка, спрятав под одежду мешочек из грубой кожи, прижалась к заплесневелой каменной стене. Холод обжёг заледеневшее от страха тельце, но Нира, затаив дыхание, решила не смотреть, пока чужаки не уйдут. Стоять пришлось долго. Они долго о чём-то переговаривались, и всепоглощающее любопытство вынудило Ниру высунуться из укрытия. Она услышала знакомый голос, звучавший теперь с совершенно незнакомыми интонациями. Аккуратно высунувшись, Нира ахнула и резко отвернулась, спрятавшись обратно и едва не уронив при этом деревянные ящички с орехами, наверняка сгнившими от времени. К горлу подступила тошнота. «Мама! Не может быть, мама! Почему тебя убил этот мальчик?» Нира присела на корточки, стараясь не опускать подол платьица в грязь. В её маленькой голове просто не укладывалось: как тот, кто был добр к её семье, смог так легко замарать руки их кровью? Ещё недавно тот «мальчик» приходил с корзиной ягод и с улыбкой вручал их Офре. Этот образ в мгновение ока умылся в алом дожде, стирая свою сущность без остатка. Зверь предстал перед отуманенным взором Ниры. Глупое осознание острой болью вонзилось в виски: «Меня тоже могли убить!» В ушах тут же зазвенело. Нира даже не сразу заметила, как к ней подошёл незнакомый старик и быстро потащил её от места семейной казни. Испещрённая мозолями рука держала тонкое и хрупкое запястье, стараясь не сжимать его слишком сильно. Старик, правда, не был на это способен. Силы хватало только в ногах, чтобы закоулками вывести девочку из трущоб к деревянной лестнице. Когда же Нира опомнилась, она попыталась вырваться из хватки старика, но тот, явив перед ней своё полоумное известково-белое лицо, перехватил девочку за плечи и надавил на них, чтобы та перестала дёргаться. Приставив пальцы с потрескавшимся губам, дед прошипел: — Беги, девочка. Беги, пока акведук ещё открыт. Нира посинела от страха. В этих словах было столько проникновенности, что ей стало не по себе. Кто вообще был этот старик? Знакомый мамы? На глаза уже наворачивались слёзы от непонимания. Такой ужасный день просто не мог послать Бог ни в чём не повинной девочке. Нира задрала голову наверх. «Зачем ты обижаешь нас? Что мы тебе сделали?» — вопрошал её потускневший, но всё ещё неистово горевший отчаянным пламенем взгляд. — Вы знаете, что произошло с мамой и-?.. — Не задавай вопросов, дитя. Просто беги, — отрезал старик, подводя Ниру к лестнице. — Стража пока отвлечена, ты ещё можешь сбежать. Или ты так хочешь умереть? Если тебя не убили Охотники, то убьёт кто-то другой. — Но куда мне бежать?! — воскликнула Нира. Её голос был полон горечи и печали. Дед явно хотел сказать что-то ещё. Но толчком он вынудил девочку поскорее спуститься по лестнице вниз. Нира не знала, как она смогла это сделать, когда её тело оказалось налито свинцом. Неведомая прежде тяга побуждала стремиться вниз, стирая руки в кровь. Когда сверху показался столб пламени, Нира едва не упала вниз от ужаса. Тот старик ведь был ещё там… а вдруг он тоже хотел сбежать? Забыть о столь внезапном проявлении милосердия со стороны чужака Нира вряд ли сможет. Во всяком случае, так быстро. Куда больший интерес у неё позже вызовет другой вопрос: было ли то милосердием? Возле акведука было довольно оживлённо. Нира сперва даже удивилась: почему так много людей стояло на такой узкой дорожке? Никто не пытался выйти, вход словно забаррикадировали ради какой-то цели. Нира попыталась протиснуться к ржавым воротам, но толпа её не пустила. Когда же она предприняла ещё одну попытку, её просто вытолкнули за край дороги, и девочка упала в воду. Мама не раз говорила Нире, чтобы та никогда не совалась в воду. Она даёт жизнь, но она же и забирает её самым бесчеловечным образом — не все люди не способны на такое. Бесконечное погружение вниз, разрыв с реальностью, которому предшествуют ужасные муки, ни с чем не сравнимые; когда воздух испаряется из груди, а лёгкие берутся в плотные тиски, сдавливаются так, словно наполняются горьким мёдом. Поднимешь руки вверх или опустишь их вниз — всплыть ты не сможешь, попросить о помощи — тем более. Время сотрётся из восприятия, а момент, когда белоснежное тело опустится на дно, человек уже и не вспомнит. Вода — беспощадный палач. Но у судьбы есть своё, особое чувство юмора. Когда Нира уже приготовилась навсегда закрыть глаза, её взгляд зацепился за огромную щель в подводной решётке. Девочка была достаточно худой, чтобы протиснуться здесь. Но хватит ли ей сил? «Мама… я всё ещё хочу жить. Даже если я тебя и братьев больше никогда не увижу, я всё равно хочу жить!» Эта мысль стала последней перед мимолётным отсечением отчаяния. Борьба перекрыла смирение, и девочка, стиснув зубы, сделала первый рывок вперёд. И каково же было её удивление, когда её худощавое тело сдвинулось с места и приблизилось к вратам — последнему рубежу, который помог бы помочь ей сбежать! Нира не думала, что её кто-нибудь хватится: девочка из трущоб, из семьи никому неизвестного, пускай и доблестного воина — кто о ней вспомнит? У Егерей полно других забот, не станут же они преследовать беглянку подобно тому, как коршун гонится за своей добычей! Свобода сироты не стоила ни гроша, поэтому Нира, понимая это, неистово гребла к выходу. Ослабевшими пальцами ухватившись за прутья решётки, она подтянулась вперёд и протиснулась сквозь них. На миг ей показалось, что голова крепко застряла, но, подёргав, Нира выплыла. Осталось лишь подняться наверх… Столько камней было на пути, лишь чудо помогло девочке остаться целой и невредимой. Нира гребла до тех пор, пока вдруг носом не уткнулась в песчаную косу, а ноги не стали доставать до дна. Волна накрыла девочку с головой, но, сделав последний рывок, она с отвращением выплюнула солёную воду и, вгрызаясь тонкими пальцами в песок и гальку, всё-таки выплыла наверх. Наконец, она, откашлявшись, вздохнула полной грудью. Только сейчас Нира поняла, что выплыла не на косу, а на берег. Удивительно: ей казалось, что она уплыла далеко от Столицы, но нет — всего лишь безопасный берег, где волны обычно не поднимались выше щиколоток. Промокнув до нитки, Нира всё ещё лежала практически носом в песок. Сил не было даже на то, чтобы перевернуться. Они появились чуть позже, когда руки, согнутые в локтях жалобно застонали, умоляя тело срочно сменить положение. Нира перевернулась, раскинув руки в разные стороны, прикрыла глаза, судорожно хватая ртом воздух, и стала слушать шум моря. Теперь, казалось бы, когда получена короткая передышка, Нира могла обдумать всё произошедшее и решить, что же теперь делать дальше. Но первое осознание — осознание полного одиночества и беззащитности — тому помешало. Вокруг было так солоно, что Нира не сразу поняла, что её грудь стиснули безудержные рыдания. — Вот так… — тихо закончила Нира, совсем упав духом. За время своего долгого монолога она перестала плакать, лишь красноватые разводы возле глаз напоминали о недавней истерике. — Я очень долго шла туда, где, как мне казалось, должны были жить люди. Но на меня там лаяли собаки. Гав-гав! — Понимаю, — Ён Су предался на короткое время своим воспоминаниям. — Как давно ты в Житнице? — Я и не знаю. Может быть, только пришла. Меня привела сюда какая-то тётя в пёстрой шали, а потом быстро ушла, — Нира скрестила пальцы и тяжело вздохнула. — Я совсем потерялась во времени. Я… я просто не понимаю, за что мне всё это. Боженька меня явно не любит. Сначала он отобрал моего папу, кров, а потом и маму с братьями. Ещё и позволил мне избежать их участи! — в тёмных глазах вновь блеснули слезинки. — Слушай, Нира, — Ён Су присел так, чтобы быть с девочкой на одном уровне. От Франциска он узнал, что с детьми надо разговаривать именно так, если хочешь вызвать у них доверие. — Я могу сделать то, что ты действительно хочешь. Только нам обоим придётся держать это в секрете, хорошо? Потому что я не собираюсь брать за это деньги. — Н-но… но почему? И что вы можете сделать? — Нира задрожала. — Вы же простой странник. Вряд ли у вас есть место для меня… — Если ты не найдёшь себе здесь места, то можешь отправиться на южные земли. Там мои товарищи, которые смогут призреть ребёнка. Уверяю, им это будет несложно. Но я говорил не об этом, — Ён Су помрачнел. — Нира… просто скажи мне, кого надо убить. Девочка замерла, в её глазах полыхало ошеломление вперемешку с трепетом. Только сейчас она осознала, кем являлся «мальчик» с замотанным лицом. Сглотнув, Нира медленно проговорила, почти что шёпотом, таким проникновенным, что Ён Су почувствовал дрожь, прокатившуюся по всему телу: — Убейте Егерей. Убейте их всех.***
Ближе к пополудни, когда солнце вовсю обжигало макушки незадачливым путникам, лошади уже оказались в мыле — Егеря гнали их, не щадя, во весь опор. Прислушавшись к голосу разума, Николай всё-таки отдал приказ перейти на шаг. Кику вздохнул с облегчением. Давно он не находился в седле. Это Говерт или Феликс, привыкшие к долгой езде, чувствовали себя спокойно, но не Кику. Халлдор тоже тяжело дышал. Он был бы рад замыкать колонну, но на замыкающего, словно назло, поставили Феликса. «У меня больше опыта по проезду в обозе!» — шутил тот. А бедный Халлдор был вынужден слушать дыхание его лошади и чувствовать, как оно обдавало спину. С учётом палящих лучей становилось лишь жарче. Так что взмыленными продолжали свой путь не только загнанные кони, но и неопытные путники. И Миффи, которая жалобно просила воды, высунувшись из сумки, но Говерт прятал её в тень. К сожалению, он ничего не мог сделать. А Николай приказал экономить ресурсы: неизвестно, что их ждёт в Малой Глинке, а выяснять это отдельным рейдом не было никакой надобности. Оно было ясно точно — на запасы чистой воды надеяться нельзя. Как и на укрепляющие семена мяты, которые им в дорогу дала Эстелла практически за бесценок. Травница предупредила Егерей о том, что ими не стоит злоупотреблять. Они сохранят бодрость духа, живость, обеспечат прилив сил на какое-то время, но при частом поедании у организма вырабатывается невосприимчивость к семенам.В некоторых случаях возможно отравление, которое ядогоном будет не высечь — понадобятся редкие травы, а антидот настолько сложен в изготовлении, что Эстелла предпочла не вдаваться в подробности, чтобы не вызвать у Егерей ту же головную боль, что она испытывала каждый раз, вспоминая объёмный трактат, посвящённый одному лишь этому настою. Феликс, правда, хотел на спор с Николаем и Говертом съесть больше трёх семян за раз, но когда Кику сказал, что даже ему будет тяжело отыскать необходимые ингредиенты, он сразу посинел и оставил эту глупую затею. Здоровье было нужнее, а раз за него не мог поручиться даже Кику, то Феликс не видел причин для риска. Семена всё так же лежали в его вещмешке, в маленьком кульке, нетронутые. Помимо них Феликс велел положить с собой благовония перечной мяты и розмарина. Николай нарёк его за это «монахом», что тому очень не понравилось — он дулся на него всю дорогу, вплоть до въезда в деревню. Кику же старался не обращать на это внимание. В предназначение благовоний ему слабо верилось, их использование в бытовых условиях вызывало у него много вопросов. К тому же, такие запахи сильно сбивали Кику с толку и дезориентировали. По этой причине юноша и обходил стороной соборы и дома зажиточных горожан, в которых активно использовались благовония. Перемолвившись на эту тему как-то раз с Говертом и Халлдором, Кику встретил полное безразличие с их стороны: они не воротили нос, но и не любовались ими. Говерт вообще говорил, что «в своей жизни уже нанюхался всякого дерьма, что нос больше ничего не улавливает». Халлдор же, равнодушно пожав плечами, с присущей ему прямолинейностью сказал, что ему какие-то запахи нравятся, какие-то — нет. Кику понял их, а потому не стал продолжать разговор. С Феликсом он и начинать его не хотел — старший товарищ буквально помешался на всём, что приносило комфорт. И Кику, зная перечень всех его таких увлечений, не мог его осуждать — служба в спецотряде и не к такому принуждала. В конце концов, даже обычного воина могло извести выполнение священного долга перед Империей. Дорога довольно скоро стала совершенно невыносимой. После недолгой скачки от Столицы, в разные стороны летела пыль, теперь — грязь. Кику чувствовал себя так, будто он вновь вернулся в трущобы, к рассаднику болезней и горечи, к окровавленным трупам. Ни чувствуя угрызений совести, юноша равнодушно вспоминал прошедшее. Для него оно не было чем-то из ряда вон выходящим. Уж тем более Кику не являлся тем, кто осуждал действия своих боевых товарищей. Это не входило в его компетенцию, ему за это не платили. Раз не спрашивают его мнения, значит, необходимо держать язык за зубами. Простая установка, которая, впрочем, иногда давала сбои, и Кику, жадный до действий, сломя голову бросался в бой, когда его настоятельно просили дождаться приказа генерала. Только ледяной голос Николая мог остудить его преходящий пыл. И Кику вновь становился послушным убийцей. Деревья на пути становились всё более уродливыми, везде торчали маленькие веточки, а дорога стала мокрой от луж болотной воды. Ощущение, будто из воды сейчас высунутся болотные твари и утащат путников не покидало Кику, а вместе с тем ему становилось дурно от царящей вокруг атмосферы. Тяжёлый, начинённый заразой воздух сдавливал лёгкие, руки и ноги сами собой размягчались, голову посещали странные мысли, клонившие в сон… — Кику, осторожно! — вдруг послышался голос Феликса. Юноша вздрогнул и выпрямился. Оказалось, что он едва не упал с седла прямо на острый сук, прибившийся к трухлявой коряге. Поморщившись, Кику хлопнул себя по щекам и взялся за возжи. Николай неодобрительно посмотрел на подчинённого. «Наверняка генерал подумал, что я не выспался или что-то наподобие», — в смятении подумал Кику. Но больше всего его встревожила реакция Говерта. Тот, заметив состояние Кику, сказал вполголоса: — Можешь пока пересесть ко мне, пока не наберёшься сил. — Я не устал!.. — Кику вспыхнул до корней волос. — П-просто семена прекратили своё действие, вот… я всё ещё полон сил! — Уверен? — скептически заметил Говерт. — Ты можешь подвести всех нас, если упадёшь во время перехода. — Оставь его, Говерт, — простодушно заявил Николай. — Мы всё равно уже на подходе к Малой Глинки. Там и отдохнём. Проворчав что-то себе под нос, Говерт вернулся в строй. В течение всего оставшегося пути он украдкой бросал взгляды на Кику, словно проверяя, держался ли ещё тот в седле или уже был готов снова упасть. Кику же сдержался от того, чтобы надуться, и продолжал идти по болотистой местности как ни в чём не бывало. На взгляды Говерта он не обращал внимания, единственное, что продолжало его колоть лёгким раздражением — плётшийся позади Феликс, неотрывно начавший сверлить макушку Кику. Юноша не знал, кем это надо быть, чтобы передавать друг другу мысли, но в такие моменты просыпалось даже нечто похожее на зависть: хотел бы он когда-нибудь так же понимать близких людей — это выглядело на удивление удобно. Малая Глинка приветствовала Егерей в звенящей тишине. Здесь царила довольно унылая обстановка. Почти никаких звуков не было слышно до тех пор, пока Егеря не приближались к их источнику. Местные бросали чересчур подозрительные взгляды на приезжих из Столицы, лишь босоногие детишки изредка подбегали с раскрытыми ртами поглазеть на лошадей и спецотряд. Староста — удивительно опрятный и располагающий к себе дед встретил путников, как полагается, разметил их в гостевом доме и показал им комнаты. Чувствуя неимоверную усталость во всём теле, Кику против воли опустился на кровать. Он оказался в одной комнате с Халлдором, который уже прилёг и задремал. Наверное, тоже устал, решил Кику. Но сам он не спешил повторять за товарищем. В конце концов, он приехал выполнять миссию, а не бить баклуши. Приказа отдыхать не было, поэтому Кику, борясь со слипающимися глазами, долго сидел прежде чем наконец-то уронить голову на подушку. О том, что длина его сну — мгновение — он узнает гораздо позже. Сейчас же Кику чудилось, словно он лежал на промёрзлой, сырой земле, захлёбывался в тине, чувствовал дождевые капли, разбивавшиеся о тело, зараза проникала внутрь, чтобы полакомиться новой жертвой. Она заползала в уши, нос, рот, добиралась до лёгких — душила, до желудка и кишков — порождала рвотные позывы, до кровотока — поражала каждое кровяное тельце, опутывая его гнилью и разрушая, вызывая тягучую боль и анемию, размягчая каждую мышцу, расслабляя каждую клеточку тела. Нервы обрезались где-то на середине, переставая выполнять свои функции, и наступал паралич, где Кику мог лишь глазами в орбитах вертеть, да дышать через раз, делая паузы едва ли не по минуте. Больше он сделать не смог, от беспомощности он считал медленно утекавшие секунды, умирая во сне. — Кику, подъём! — Ох!.. — Кику резко подскочил на кровати и схватился за сердце. — Феликс-сан? Что-то случилось? Феликс с интересом пятилетнего ребёнка рассматривал заспанного Кику, вскочившего от его резкого восклицания. В его вечно легкомысленных глазах затаилась тревога, едва видимая. — На самом деле, ничего не случилось, — Феликс радушно улыбнулся и бесцеремонно расселся на кровати, из-за чего Кику пришлось подобрать ноги. — Колян, то есть, генерал, упёрся со старостой базарить по поводу последней жатвы, Халлдор к Гове пошёл, у них там эти… интеллектуальные беседы, о как. Генерал запретил нам пока высовываться из гостевого дома, так, на всякий случай. Поэтому, — ухмыльнувшись, он повернулся к Кику и запрыгнул на кровать с ногами, предварительно не сняв сапоги и запачкав тем самым покрывало, — надо себя как-то занять, пока все сложные штуки решают за нас. Ты так не думаешь? — он начал подползать ещё ближе. — Э-э-э… Феликс-сан? — Кику прижался к деревянной спинке кровати. Чувствуя, как у него инстинктивно дёрнулся глаз, юноша начал медленно краснеть. — Вы испачкали покрывало. Слезьте с кровати, пожалуйста. — Ничего, хозяева чистую привезут, — Феликс хитро сощурился. — А вообще, здесь такой уют, батюшки святы! Паутина, тина, лужи — прям кончить без рук можно! — Так, Феликс-сан!.. — Кику чуть повысил голос и выудил одно из своих вспомогательных орудий — сейкен — когда лицо Феликса стало непозволительно близко. — Вам не следует, я н-нее давал своего согласия!.. — А я уж надеялся, что ты не догадаешься, — Феликс надулся и опрокинул Кику, игнорируя нож в его руке. — Да ладно тебе, Кикушка, расслабься. Я буду нежен, ты даже не почувствуешь. — Ч-что?! — Кику больше смущал не факт того, что Феликс говорил или делал. Тот просто был слишком громким. — Прости меня, я ЗАБЫЛ, что ты ПО-ДРУГОМУ расслабляешься! Феликс уже было вжал запястья Кику в покрывало, как вдруг дверь резко распахнулась, раздался грохот армейских сапог и Феликс тут же был схвачен за шкирку и приподнят над землёй. Кику освободился и, вскочив с кровати, спрятался за неё. — Что тут за хуйня у вас?! — рявкнул Говерт, едва не оглушив тем самым Феликса. А тот и в ус не дует! Феликс, видимо, уже долго сдерживавшийся, внезапно заржал, как конь. Кику озадачило такое поведение старшего товарища, Говерт же и вовсе не оценил его юмора, хоть и прекрасно прочитал ситуацию. Оставив Кику приходить в себя, Говерт чуть ли не пинками вытолкнул Феликса за дверь и закрыл комнату. — Я даю тебе десять секунд на то, чтобы ты мне объяснил: нахера, а главное — зачем ты это сделал? — прошипел Говерт. — Хотел посмотреть на твою реакцию, — просто ответил Феликс с ангельской невинностью, сквозившей в глазах. — В конце концов, она бесценна. Да ладно тебе, не дуйся, Гова! Не собирался же ничем подобным заниматься с Кику, тотально тебе говорю! — Слушай, я тебе верю, что ты шёл в комнату Кику и Халлдора с чистыми намерениями… наверняка с таким же чистым членом… Но чтобы больше я такого не видел, Феликс. Еби баб в борделях, а не товарищей по отряду, — Говерт грозно смотрел на друга, но на последних словах несколько смягчился. — Ла-а-адно, — зевнув, протянул Феликс. — Обещаю, что ты этого НЕ УВИДИШЬ. Ещё с некоторое время Феликс и Говерт смотрели друг на друга… — Гов… я ж пошутил… …пока последний не схватил светлые патлы и не потащил за них своего лучшего друга на улицу — вряд ли стены коридора в гостевом доме выдержали бы напор кулаков Говерта. Мужчина не собирался вышибать дух из Феликса, но провести воспитательную работу этой великовозрастной дубине он считал жизненно необходимым. «В следующий раз он кого-нибудь трахнет, а уже потом скажет, что пошутил — чёрт его знает», — вот что думал Говерт. От неминуемой расправы Феликса спасло лишь внезапное появление Николая с Халлдором — они застали повздоривших Егерей в прихожей. Сюда же прибежал Кику, почувствовав неладное. — Погодите пиздить друг друга, — остановил их Николай, отцепив Феликса от Говерта. — У нас тут срочные новости. — Удалось что-нибудь выяснить? — поинтересовался Говерт как ни в чём не бывало. — Ну, как тебе сказать, — Николай почесал в затылке и отодвинулся в сторону, пропуская вперёд низкорослую девушку с длинными мышиными волосами. — Я выяснил только это. Кику получил возможность разглядеть девушку получше. Она выглядела старше своих лет, пускай и казалась миниатюрной, словно кукла. Леденящий и колкий взгляд, подобный таковому у Николая, выдавал в ней либо плохое расположение духа, либо прескверный характер. Простенькое, но удобное платье довершало образ девушки. Кику сразу же обратил внимание на её, судя по всему, любимый жест: сводить губы вместе, оставляя вместо них тонкую ниточку и побелевшую кожу вокруг рта. Видимо, так она пыталась казаться строже и злее, чем была на самом деле, хоть Кику и не был уверен в этом. Во всяком случае, для себя он сделал вывод, что лучше с этой девушкой не наживать ссоры. — «Это»? Так-то ты представляешь сестру своим поганцам? — девушка скривилась. — Ну, погоди, пропишу я тебе в следующий раз отвар из плесневых грибов. — Благодарю, — Николай лучезарно улыбнулся, положив свою лапищу с длинными пальцами на аккуратно заплетённую вокруг головы косу. — Ну, ладно, не дуйся. Парни, это моя дорогая младшая сестра — Наташа Арловская. — Наталья, мать твою! — возмутилась Наташа, с силой наступив брату на сапог. — Наталья не Наталья, а всё равно тебя будут звать Наташа. Почему? Потому что. — Потрясающий ответ, просто охерительный… — Наташенька! — Феликс вскочил с пола, куда его уронил Николай после высвобождения из лап Говерта, и заключил Наташу в объятия. — Сколько лет, сколько зим! — О, это были самые лучшие времена. Коля, убери от меня эту свинью! — Наташа, вцепившись в щёку Феликса, попыталась оттянуть его назад. — От него несёт дорожной грязью и женщинами! — Он не свинья, Наташа, — Говерт ухмыльнулся. — У свиней хотя бы щетина есть. А у него, в его-то возрасте… — Гова! — от такого предательства Феликс был готов расплакаться. — А ты начинаешь мне нравиться, Гова, — хмыкнула Наташа. — Ты не удивлён, что у твоего генерала есть сестра? — Конечно. Я всегда всем рассказываю, что у меня две сестры, — сказал Николай, поймав полный неудовольствия взгляд Наташи. Он едва сдержал смешок. — Правда, одна из них притворяется камышом!.. «А я ведь не помню, чтобы генерал рассказывал о своей семье, — удручённо подумал Кику. — Я знал лишь о министре-регенте при молодом императоре и о воине-предателе, — он украдкой коснулся тейгу. — Даже как-то обидно, что я совсем ничего не знаю про товарищей, в особенности, про генерала. Эта Наталья… она так похожа на Николая-саму. Я бы даже мог предположить, но позволит ли она мне-…» — Ну, теперь ты, — мысли Кику оборвал грубоватый голос Наташи. Девушка встала прямо перед ним, сложив руки на груди. — Тебя как звать, малой? — Кику! — юноша резко поклонился. — Наталья-сан, прошу прощения, что не приветствовал вас, как полага-… — но Наташа оборвала его: — Расслабься, ты, ребёнок несчастный, — фыркнула она, видимо, умилившись тому факту, что Кику единственный назвал её полным именем, а не бытовым или уменьшительно-ласкательным. — И не кланяйся ты, как божку какому-то! Чего-чего, а пресмыкания я не терплю, особенно от мужиков. Они в эти моменты выглядят жалко. — Ж-жалко? — опешил Кику, резко выпрямившись и заалев до ушей. Где-то сбоку от него захихикал Феликс. — Н-но я всего лишь проявлял уважение… — Собираешься меня уважать только за то, что я сестра твоего генерала? — Наташа криво улыбнулась — выполнить доброжелательный жест ей что-то мешало изнутри. — Давай уж по-нормальному, а не как вы, восточные, любите — челом в землю. Наташа протянула Кику ладонь в перчатке явно для того, чтобы заключить рукопожатие. Юноша сперва замялся. Ни с кем из особ женского пола ему ещё не выпадала возможность знакомиться таким образом. Пожалуй, Наталья стала первой женщиной, что не только не требовала поклона, но и наотрез отказалась от него, предпочтя более простой жест. В конце концов, Кику неуверенно пожал протянутую руку. — Ну, вот так как-то… — вздохнув, проговорила Наташа, после рукопожатия потянувшись. Она обернулась к Николаю и бросила на него выжидающий взгляд. Поняв, что тот не смотрел в её сторону, а увлечённо беседовал с Халлдором, Наташа кашлянула. — Коля, ты же не знал, что я буду здесь, верно? — Ещё бы! — воскликнул Николай. — Ты словно снег на голову. — Но раз ты здесь, значит, до тебя долетели слухи, — Наташа посуровела. — Много у тебя трав? Николай тотчас напрягся. — Достаточно, — выдавил он из себя. — А что тебе уже удалось выяснить? — Вам не понравится, — Наташа обвела всех присутствующих в прихожей. — Пойдёмте-ка отсюда. В место, где мы сможем нормально поговорить.***
В хижине алхимика царила тишина. Ровно до тех пор, пока от стола не отпрыгнул Артур, с восторгом распахнувшие изумрудные глаза. Его брови взметнулись наверх, когда он пристально начал рассматривать результат своей работы. Савако, пожираемая любопытством, поднялась со своего места, отложив книгу, и подошла чуть ближе к Артуру только для того, чтобы отшатнуться от его резких слов и движений: — Наконец-то… наконец-то!.. — воскликнул Артур, хватаясь за край стола. — Хоть что-то получилось с этим чёртовым эликсиром. Эх… теперь мне предстоит столько проверок, столько проб и ошибок… — тут он обратил внимание на Савако, которая с большим интересом рассматривала склянку. — О, Савако. Прости, если напугал. Я был слишком резок? Покачав головой, Савако медленно, но уверенно, вынула из-за пояса свою связку листов пергамента и тут же начеркала: «Мастер. Используйте меня, прошу вас» — Ни за что, Савако, — не раздумывая ответил Артур, нахмурившись. — Я не могу использовать твоё тело для эксперимента. Ты девушка, ты моя напарница. Ты не рабыня мне, чтобы я подвергал тебя чрезмерной опасности. «В опасности нет ничего плохого, мастер. Опасность тоже вкусная», — ответила Савако, оставив надпись чуть ниже. Смысл её слов полностью отражался в реакции девушки, смущённо сведшей колени. — Савако! Нет! — отрезал Артур. Его категоричность заставила Савако надуться, подобно жабе. «Раз я не ваша рабыня, то позвольте мне стать ею хотя бы на короткое время!» — последовал ответ, написанный чуть дрожавшей от разочарования рукой. — Ты просила меня об этом с нашей первой встречи, — Артур сложил руки на груди. — Никак не угомонишься? «Я ни на что больше не годна, мастер. В ваших руках я могу быть только рабой», — написав это, Савако приковала свой взгляд к глазам Артура. — Рабой, хах… Савако, ты… — Артур мягко взял Савако за щёки одной рукой и чуть сжал, — …слишком дерзкая для рабыни. Именно поэтому ты никогда ею не станешь. Он снисходительно улыбнулся, из-за чего Савако резко вспыхнула. Выкрутившись из хватки, она тихо проворчала нечто нечленораздельное и написала следующее: «Тогда почему вы отказываетесь от моей просьбы? Особенно, когда сами прекрасно знаете о том, что мне ничто не угрожает?» И посмотрела на Артура ещё пронзительнее. Тот же, прочитав, вздохнул, не изменившись в лице. Потрепав девушку по голове, он прошелестел, предварительно опустившись к её уху: — Ты же понимаешь, что я не смогу тебя использовать больше одного раза? Мне всё равно понадобятся люди для эксперимента. Дети. А когда у меня получится, мне придётся позаботиться о воссоздании хотя бы одной из ведьмачьих школ. Понимаешь, Савако? Ответ точно был отрицательным. Иначе на лице Савако не застыло бы полное недоумение, а на пергаменте — надпись: «Почему?» — Тварей стало слишком много. Они угрожают благополучию людей. «Зачем бороться за людей? Люди так неблагодарны». Недоумение Савако перерастало в методичную задумчивость и меланхолию, вместе с тем и рука её двигалась с большим нажимом, выжимая из пера все чернила разом. Но Артур не заметил этого, потому как всё происходило слишком медленно и незаметно на девичьем лице. Вместо пристальных наблюдений мужчина предпочёл пуститься в разъяснения, потому что до этого никогда не говорил об этом с Савако: — И что? Предлагаешь мне бросить их на произвол судьбы? Тьма не спасёт этот мир, а твари, повылезавшие из своих нор, только поспособствуют этому. Те, кто сражаются с чудовищами, помогут сохранить баланс. Весь наш мир, Савако, весь… — Артур развёл руками перед тем, как шумно хлопнуть ладонями, — …он будет уничтожен, если очистится от Света или Тьмы. Существование только одной субстанции невозможно, сколько ни старайся. Мало кто осознаёт эту истину. Люди желают Света, твари — Тьмы, но никто из них никогда не достигнет желаемого. Под каким углом ни рассматривай — истина всегда одна. «Он верно говорит, если подумать, — мысленно проговорила Савако, оставив пергамент на сей раз нетронутым. — Мастер говорит истину. Бабушка… верную ли истину он вещает? В балансе ли заключается моё предназначение или в перевесе Тьмы до полного исчезновения Света? Я уже совсем запуталась!..» Пока Савако думала над этим, Артур уже всё приготовил для нового эксперимента. Мужчина только дивился тому, как просто в этот раз он поддался чарам тёмных глаз. Очень долго, чувствовал Артур, его будет мучить совесть после этого. Повернувшись к девушке, он резко отвернулся. Сглотнув, он вновь посмотрел на Савако. «Вот ведь… бесстыдница!» — подумал Артур, стараясь не смотреть на спадавшую с плеч девушки юкату. Её тонкая маленькая фигура, с небольшой, но подтянутой грудью, не казалась мужчине чем-то чрезмерно привлекательным — хотя бы потому, что у мужчины были другие вкусы. Да и он не считал Савако красавицей — милая, опрятная, но не более того. Сама девушка убеждала его в этом, а Артур не считал её слова ложью, разве что отчасти. Но мужчина ни разу за два года совместной жизни не видел наготы Савако — он даже помыслить об этом не мог, ведь девушка на любые подозрительные взгляды Артура, особенно в первые дни нахождения в хижине, ёрзала и плотнее закутывалась в свой халат. За столь продолжительный срок девушка почти что не изменилась. Так что Артур был вдвойне озадачен и смущён: что же произошло с Савако? — Ладно, Савако… — буркнул он, стараясь долго не останавливать взгляд на девушке. —Если ты готова, то подойди сюда… — Артур взял Савако за плечи и завёл в круг, начертанный углём заранее — настолько он был уверен в своём успехе. Лёгким нажимом мужчина вынудил девушку опуститься на колени. — Вот так. Теперь… «Мастер», — Савако обратила внимание на себя, дотянувшись до пергамента и пера. — М? Савако писала долго, прежде чем показать ответ: «Бейте, что есть силы, прошу вас. До крови — она мне понадобится для одного ритуала. Именно выбитая насильно. Иначе ничего не получится». Артур доверял этой девушке. Ему, как алхимику, было всё равно, что придумает чародейка. Но если та просила у него помощи, то он не видел смысла отказывать — Савако никогда не действовала вразрез планам Артура, не мешала и не осуждала за иной подход. — Как скажешь, Савако, — вздохнув, ответил мужчина. На тонких запястьях щёлкнули наручники — Савако оказалась подвешена над потолком, только ноги безвольно распластались на полу. Весь белый свет пропал из поля зрения, когда позади головы затянулся узел. Подрагивавшие губы, словно чувствуя скорое угощение, приоткрылись. Ко рту поднесли стеклянный флакон, через пару глотков опустошённый стараниями жадно сжимавшейся глотки. Обжигающий ведьмачий эликсир, сладковато-горький и приторный, проник во внутренности Савако, выкручивая их, издеваясь над хрупкими стенками. Если бы не силы девушки, то желудок бы уже давно расплескал своё содержимое по всему чреву, лёгкие схлопнулись, а связки трахеи схлопнулись, перекрыв бы тем самым дыхание. По обнажённому телу прокатилась дрожь, судорога сменилась внезапно накатившей приятной усталостью во всём теле. Запрокинув голову назад, Савако почувствовала, как засаленные пакли опускаются на хребет, щекоча кожу и будоража жадную до исполнения прихотей плоть. Такое бесстыдство, такое чистое и не опалённое грехом тело, словно залитое мёдом — неудивительно, что Артур, сведённый с ума запахом женского тела, припал к нему; вот только ни раньше, ни в этом страстном порыве он даже не догадывался о том, что прижимал к себе источник лихорадки всего рода людского. О, нет — сейчас для него Савако была простым искушением, как и полагалось нечеловечески красивой девушке. Да… только узрев девичью наготу, он потерял голову, пав к ногам прекрасного существа. Сглотнув голодную слюну, Артур, в последний раз вдохнув медовый запах, одёрнул себя. Он подошёл к умывальнику и окропил лицо, горевшее буйным пламенем. В округлившихся от благоговения глазах зажёгся изумрудный огонь. На фоне затемнённой комнаты кожа Савако казалась ослепительно белоснежной. Облизнувшись, Артур слегка дрожащими пальцами взялся за тонкий хлыст. — Не волнуйся, Савако, — он медленно подошёл к повисшей девушке, на слух поднявшей голову. — Я не причиню тебе вреда больше, чем способен на то эликсир… «Нет, мастер!.. — в отчаянии подумала Савако. — Сильнее! Бейте со всей силы, какая у вас только есть!.. Прошу, оскверните меня, моё тело! Для ритуала мне понадобится много боли. А если я её не получу, то мы оба можем погибнуть!..» Кажется, Артур, глядя на затрепыхавшиеся под тканью девичьи веки, всё прекрасно понял. Его сердце обливалось кровью, пускай он и знал: магия исцелит Савако. Неуверенно подняв хлыст, Артур с силой опустил руку. Раздался свист. Короткий и глухой звук удара. И мягкий-мягкий, словно вздох, сорвавшийся с губ Савако вскрик. Девушка не ожидала удара в тот миг — откуда ей было знать, что Артур смог переступить через себя? Страх обуял Савако, обволок грудную клетку, в котором жалобно затрепыхалось сердце. Едва слышно простонав, девушка поджала губы. Приоткрыв рот, она с придыханьем прошептала: — До крови!.. Артур хищно сощурился. Схватив хлыст обеими руками, он на минуту застыл перед следующим ударом. — Я тебя слышу, Савако, — томно проговорил Артур. Он подошёл к Савако и осторожно погладил её по щеке. — Шёпота вполне достаточно, но это может навредить твоему голосу. Я прав? — Савако горячо закивала. — Тогда постарайся не издавать ни звука, хорошо? Слабая улыбка скользнула по лицу Савако. «Как прикажете, мастер. Я больше не буду вас искушать», — подумала девушка, повиснув в ожидании нового удара. Ждать его пришлось довольно долго — кажется, Артур возвращал себе привычное хладнокровие. Нелегко ему пришлось: не каждый день Савако упрашивала побить её хрупкое тело до кровавых полос… …ведь в результате на теле не осталось ни одной. Лишь окутывающий тело жар напоминал о побоях, да градом катившийся пот. Артур собрал всю кровь в таз, который ему принесла Савако, и отставил в сторону. Удовлетворённый полученными результатами, алхимик принялся заполнять сведения, полученные в ходе наблюдений. Девушка же, стыдливо прикрыв наготу юкатой, откланялась и отправилась в ванную, чтобы очистить душу и не подвергать себя опасности раньше времени. А как иначе — магические силы прорывались через поры, вскрываемые грехами. Савако получила сладостное удовольствие, упиваясь собственной беспомощностью, слушая свист хлыста, чувствуя, как кровь, разогнанная по жилам с помощью ведьмачьего эликсира, стекала по телу, которое бросало то в жар, то в холод. С губ срывались лёгкие стоны, совершенно не вредившие её уху. Послевкусие оставило во рту приятную горечь, от которой Савако быстро вскружило голову. Оттого первые несколько минут в холодной воде были проведены в полном умиротворении. Вывесив в ванной благовония жасмина, Савако прерывисто дышала, слушая, как стучит её сердце. Спина уже почти не болела, руки и ноги постепенно возвращали свою подвижность и больше не походили на безвольные плети. «Ах… как я могу считать людей ничтожными, когда они приносят столько удовольствия? Просто немыслимо, — от пульсировавшего в каждой клеточке тела блаженства губы Савако растянулись от уха до уха, глаза приобрели лисий прищур. — Так хорошо… и всё ради магического ритуала. Знали бы люди, сколько границ стирает магия — они бы окунулись в этот хаос и познали истинную усладу своего бытия! Зачем они так много времени тратят впустую? Магия смогла бы исцелить их раны, заполнить погреба пищей, утолить жажду по одному велению разума, согреть и остудить, даровать знание, возвести жизнь и низвергнуть её… совершенно безвозмездно! За щедрое вознаграждение!» «Ох… как жаль, что мастер не желает полностью погрузиться со мной в этот прекрасный мир. Он хочет идти своей дорогой. Ну, ладно… мне это не мешает. До тех пор, пока я буду работать с мастером, ему ничто не будет угрожать. Уж я-то об этом позабочусь! — Савако украдкой бросила взгляд на таз с кровью. — И наемся до отвала». …вокруг хижины очень долго ходила девушка в юкате и оставляла на траве следы красной соли. Через долю секунды она отступила за край получившегося круга, поближе к двери, и вспыхнуло ярко-алое кольцо. «Всё хорошо. Сперва наедятся мои верные слуги». Сидевшая на плече девушки жаба коротко квакнула, словно выражая тем самым бесконечное удовлетворение.***
— Хорошую работёнку нам подкинул генерал… Гилберт тяжело вздохнул, опустив тейгу на землю. Его взор устремился на горевшие тела детей, от которых в скором времени ничего не должно было остаться. Пепел нужно было смести, а вот кровь уже смешалась с грязью — избавляться от неё не было необходимости. В это же время Людвиг, хмурясь, убирал окровавленное жилище несчастной семьи. В голове крутилось много противоречивых мыслей, от которых следовало бы отказаться простому воину, но тот просто не мог. Его учили оставаться равнодушным к смерти. Но когда он своими руками выносил на улицу и складывал в кучу маленькие тела, когда он знал о том, что такое зверство совершили самые молодые Егеря — его товарищи — это было выше сил Людвига. — Они уехали в какую-то деревню для разбирательств… а мы тут от тел избавляемся, словно Чистильщики какие-то! — за напускным неудовольствием Гилберт скрыл ужас, таившийся в алом взгляде. — Уж не знаю, в чём дети-то провинились… — Попробуй представить, что они еретики, — прохладно произнёс Людвиг. — Э, нет, брат, — Гилберт скривился. — Детей так просто не предают огню. Для этого они должны восхвалять Сатану или быть ведьмами и её порождениями. Слыхал, как пару лет назад сожгли пятилетнюю девочку по подозрению в колдовстве? Оказалось, что её мать — травница-чародейка, дитя просто унаследовало материнскую заразу. Их обеих казнили на главной площади. А ведь, казалось бы — всего лишь конкурентка решила насолить. А оно вот как оказалось. — Конкурентка тоже оказалась чародейкой? — сухо поинтересовался Людвиг, перебирая шкуры животных, некогда являвшихся одеялами для большой семьи. — Нет. Её тоже казнили, но за другое. — За что же? Гилберт смёл пепел за коробку. Ухмыльнувшись, он повернулся к брату, шелестя плащом. — За измену, Люд, за измену. В нашей славной Империи других смертей не бывает, — Гилберт сжал кулак, подобрав складки на своей одежде. Его лицо вдруг стало расслабленным и даже каким-то обречённым. — Хотя, иногда мне кажется… что во всём мире точно так же. Куда ни пойди — везде одинаково. Людвиг, смерив Гилберта сожалеющим взглядом, лишь пожал плечами и продолжил свою простую, но монотонную работу. В его голове витал лишь вопрос: чем ты вообще занимаешься, Людвиг? — Кстати говоря, — из мыслей его выдернул Гилберт, которого медленно, но верно окутывало недоумение вперемешку с ужасом. — Люд… сколько нам сказали сжечь трупов? — Семь, — Людвиг не понимал, отчего брат так испугался. — Семь, значит… о, Боже!.. — Гилберт так и схватился за голову. — Вот дерьмо, я же что-то заподозрил, когда пересчитывал их! — Брат, что-… На Людвига посмотрела пара разгневано-раздосадованных глаз. — Мать этих детей. Она пропала!***
Проводить беседу сразу не представлялось возможным. Увы, им пришлось потратить около двух часов на отдых, на освоение в гостевом доме и на знакомство с Наташей и её многочисленными замечаниями, как человека, долго жившего неподалёку от деревни. Перво-наперво Наташа рассказала Егерям, что им, как и любым другим гостям здесь не рады. И не потому, что среди селян сразу возрастало недоверие к чужакам — дело было в местных обычаях, которые не позволяли им улыбаться. Только староста имел привилегию с радушием принимать гостей в соответствующем доме и обеспечивать им все удобства, которые только мог себе позволить — лишь это отличало Малую Глинку от других похожих деревень. Насколько Егеря могли оценить, постели были действительно чистыми, а еда — вкусной. Но Наташа посоветовала им ничего здесь не есть, ни с кем не разговаривать, и уж тем более — не ходить в местный бордель. Неизвестно, как ещё могла распространяться новая зараза. Да и в принципе предаваться утехам с больными девушками было себе дороже. Наташа, правда, дала всем из отряда специальные защитные средства для перемещения по улице и по другим местам, кроме гостевого дома, где было относительно безопасно, а также уговорила всех выпить настой из корней какого-то растения со сложным названием — у него не было обывательского имени. Гадость была отменная, но рекомендации травниц игнорировать не следовало. Разумеется, каждый из Егерей посетил местную баню: ни в какое сравнение она не шла со столичными, но уж лучше так, чем в грязи и поту. К сожалению, несмотря на все принятые меры ничто не могло обойтись гладко. Уже во время ужина, проходившего довольно поздно, Кику почувствовал себя плохо. Его подташнивало, ноги переставали слушаться. Почти не притронувшись к еде, Кику, не без помощи Халлдора дошёл до постели. Через час его схватили мелкие судороги, голова нагрелась, словно в печи — началась лихорадка. Наташе пришлось срочно тащить (не без помощи Егерей) одеяла и таз с холодной водой. Только по этой причине Николай решил провести собрание с обсуждением важного вопроса в комнате Халлдора и Кику. Последнему лучше не становилось, но он был в сознании, а потому сам настоял на том, чтобы он смог всё услышать. После того, как Наташа дала Кику отвар из плодов чёрной смородины, Егеря расселись на кроватях и стульях, принесённых из гостиной. — Что тебе удалось выяснить? — прямо спросил Николай, сложив руки под головой. — На самом деле, мало что, — Наташа откинула волосы назад, невесомо проведя по ним рукой. — Мои причины приехать сюда основываются на интуиции, а это такое себе. Начни ты, а там уж видно будет. — Хорошо, — Николай подался чуть вперёд, смотря прямо в глаза Наташи. — Но мы так же буквально пришли сюда благодаря чутью Кику. У него есть странная херовина — он может улавливать звуки и запахи и как-то переводить их в цвета, по которым он различает всё это. — И правда, странная херовина, — задумчиво произнесла Наташа, бросив мимолётный взгляд в сторону юноши. — Но всё же? Говерт пустился в разъяснения: — Во время нашего возвращения с одной миссии, к нам подбежала какая-то карга и упрашивала помочь разобраться с каким-то делом. Кику тогда её… понюхал и чуть позже сказал, что учуял запах болезни. — А как же ваша хвалёная «банная таможня»? — хмыкнула Наташа. — Да погоди ты, — остановил её Говерт. Миффи недовольно ощетинилась и оскалилась. — Мы именно поэтому и решили, что проигнорировать эту проблему будет не лучшим выходом. — Не пизди, Говерт, — усмехнулся Николай с бесконечно честными, как слеза ребёнка, глазами. — Если бы не Кику, мы бы забили хер на всё это, да сидели бы себе в штабе, попивая вино и трахаясь со шлюхами. Да, Фель? — Пошёл ты! — возмутился Феликс, насупившись. — Фе, так и знала, что вы чем-то подобным занимаетесь, — Наташа прикрыла глаза. И тут же распахнула их, чтобы с силой ударить руками по столу от негодования. — Но, сука, вино?! Они там такое пойло потягивают, а я уже пару лет хорошей водяры в глаза не видывала! — Ничего, вот разберёмся со всем этим… — Говерт откашлялся. — Так. Я продолжу. По итогу, мы выяснили, что пару недель назад из трёх деревень были совершены поставки избытка урожая и раздано беднякам. — Хм… и вы просто решили проверить все три деревни? — спросила Наташа так, словно была озадачена простотой плана. — Ты бы придумала что-то получше? — парировал Николай. — Нет, конечно же, — сдержанно ответила Наташа. — И? Что вы можете сказать по этому поводу? — поинтересовался Халлдор. — Судя по тому, что я уже услышала, мы имеем дело с довольно необычным видом заразы, — Наташа начала постукивать пальцами по дереву. — С ним будет бороться ещё тяжелее, потому что признаки не указывают на чуму или что-то подобное. — Предлагаешь найти больных и просто понаблюдать за ними? — уточнил Говерт. — Это наш… лучший… вы-выход, — вдруг прохрипел Кику, чуть оторвав голову от подушки. Говорить ему было тяжело, холодное полотенце сползло с его лица. — М-мы… не м-можем… сказать точно… п-пока не увидим… — Эй-эй, не напрягайся так, — Говерт перебрался поближе к Кику и уложил его обратно, поправив полотенце на глазах. Юноша рвано вздохнул. — Не напрягайся, ага. Ему плохо, Гова! — пробурчал Феликс, взяв руку Кику за тонкое запястье. Кажется, после этого ему резко расхотелось шутить как-либо вообще. — Кстати, Наташа, — Николай сощурился. — Есть ли хоть какая-то вероятность того, что он заболел? — Меньше пяти процентов, — прикинула Наташа. — Полагаю, что это результат переутомления и тяжёлой адаптации к болотной местности. Воздух здесь тяжеловат и очень сырой. — Кстати, если вспомнить… — задумчиво протянул Феликс. — Кику всегда воротило от болот… — В общем, каков наш план, — Николай хлопнул в ладоши и скрестил пальцы в замок. — Остаёмся здесь на ночь, из гостевого дома без защиты не выходим, да и вообще не покидаем наше убежище без видимой на то причины. Наташу слушаемся, все корешки кушаем, которые даёт для профилактики. Не перетруждаться — нам не нужно вот такого вот, — он показал в сторону Кику. — И да, Наташ, — Николай повернулся к девушке. — Поставь Кику на ноги, желательно, к завтрашнему дню. — Ничего не обещаю. Но сделаю всё, что будет в моих силах. После этого разговор был окончен. Говерт и Феликс ушли в свою комнату, а Николай ещё долго бродил по дому, размышляя над тем, что ему рассказала сестра. «Как всегда, всё принимает наихудший оборот», — подытожил он. Раздражённо цыкнув, Николай вернулся в свою комнату, послав неугомонные мысли куда подальше. В такие минуты он как никогда понимал Говерта, бесконечно сжигавшего себе лёгкие. Но Николай в отличие от своего подчинённого хотел пожить подольше. Говерт же с полным безразличием лежал на кровати, закинув ногу на ногу, и пускал клубы дыма в потолок. Что-то среди услышанного ему не давало покоя, в том числе и состояние Кику. Вытащив из зубов трубку, Говерт сосредоточенно нахмурился. Подняв голову, он увидел читавшего Феликса. Товарищ со скучающим выражением лица пролистывал пожелтевшие страницы, что удивило Говерта: редко он видел Феликса в таком подавленном состоянии. Неужели на него так же влияла болотистая местность? Говерт, спрятав трубку, решил отвлечь Феликса от скучного времяпрепровождения и занять хоть каким-то разговором. Всё равно делать пока было нечего. — Слушай. Что ты имел в виду, когда сказал, что Кику всегда воротило от болот? — Э?.. А ты никогда не замечал? — Феликс отвлёкся от книги и, захлопнув её, потянулся, сидя в кресле. А затем согнулся, скрещивая пальцы. — Его всегда начинало колбасить при упоминании болот, он становился бледным, как поганка. А сейчас же он прибыл в целое болотное царство, представляешь, каково ему? — Да, наверное… — Говерт пожал плечами, задумчиво смотря куда-то в сторону. — Не знаю, правда, с чем это связано. — Расслабься, Гова! У всех нас есть свои маленькие секретики, которыми мы не хотим делиться. Это же типа нормально. Более того, я даже понимаю Кику. Я не сильно люблю деревни. Так много баек про то, как ушла девка за водой и не вернулась. Про призраков всяких, про детей, разорванных волками или съеденных свиньями. Аж в дрожь бросает. Так вот, о чём это я… Представляешь, что бы было, если бы каждый рассказывал вот это всё про себя? — Конечно. Я прекрасно понимаю, что некоторые вещи лучше не знать о человеке. Иначе можно сильно в нём разочароваться. Как знать, может быть, Кику поэтому такой молчаливый… — Тебя это удручает? — ехидно спросил Феликс, пытаясь поймать взгляд Говерта. — Немного, — признался Говерт. — Но в целом, ты же понимаешь — мне плевать как на ваше, так и на своё прошлое. Я прекрасно знаю, что у каждого из нас детство трудное. Всё произрастает оттуда, но все истории похожи. Кто сирота, кто беглец, кто вор, кто шлюха — для несчастных детей, которым повезло вырасти, в этом мире нет других вариантов. — Ну ты прям загнул! Я же был бардом! — Феликс невесело рассмеялся, пересев на ковёр. — Да и вообще, есть же дети, которые радуются жизни оттого, что у них всё хорошо: и хата есть, и мамка с папкой, и харчи, и деньги. — Таких очень мало, Фель, — в комнату бесцеремонно вторгся Николай со стулом и Халлдором, который, судя по всему, явно не хотел покидать свои покои. — Простите, что прерываю ваш разговор, конечно, но я просто не мог пройти мимо. Халлдор, садись с нами! Чувствую, сейчас тут будут охуительные истории. — Прошу прощения, генерал, — Халлдор выдернул свою руку и тактично отступил назад, к двери. — Но я не имею желания ни рассказывать о себе, ни слушать. — Можешь не рассказывать про себя — я верю, что у тебя случилось нечто из ряда вон, что ты скрываешь больного психопата, убившего младенца без колебаний, — Халлдор заметно побледнел после слов Николая. Поэтому генерал поспешно добавил: — Я не осуждаю тебя за выполнение приказа, Халлдор. Просто я не ожидал, что ты-… — Л-ладно, хорошо, я вас понял! — поспешно пробурчал Халлдор, садясь подле Феликса. — Я посижу и послушаю. Только… прошу, не поднимайте больше эту тему, генерал. — Как хочешь. — Благодарю. — Эх, ты, курочка! — Феликс схватил Халлдора за плечи и начал активно трепать его по голове. — Маленькая жестокая курочка! Неужели ты не хочешь послушать наши истории? — Но я же знаю, кем вы были до вступления в отряд, — возразил Халлдор. — И даже про Коляна? — Про генерала? Н-нет… — Да ну тебя, Феликс, не так уж и интересно, — отмахнулся Николай. — Как и сказал Говерт, все мы сироты, голодные и озлобленные на весь белый свет, как стая волков. — Расскажи ты, что ломаешься, как девка на распутье? — подначивал его Феликс. — Ой, блять, ты со своими речевыми оборотами, — Николай скривился. — Следи за языком, пидрила! А то я знаю, чем ты занимаешься, когда никто не видит. — Б-братик, не угрожай мне, — Феликс прижался к Халлдору и притворился насмерть перепуганным. — Ты так жесток!.. И заржал, уткнувшись носом в плечо Халлдора, вообще не понимавшего, что здесь происходило. Николай же, успокоив нервный тик, вздохнул. Давно уже должен был привыкнуть к характеру Феликса, но тот вёл себя слишком вызывающе. Поэтому Николай и не мог порой найти с ним общий язык. — Кинул бы в тебя чем-нибудь, но Халлдора будет жалко, — проворчал он, устроившись на стуле поудобнее. — Черт с вами. Побуду уж для вас той самой бабушкой, что на ночь рассказывает сказки. — У меня не было бабушки, поэтому я не против послушать, — хмыкнул Говерт. — О чём сказка? — Сказка о воине, который учил своих детей быть сильными. В этот момент в комнату молча вошла Наташа, чтобы зажечь свечи. Она ничего не сказала, с ней никто не перекинулся словом. Но судя по замедленности её движений Наташа решила незаметно для всех послушать. — Это давняя история, написанная в пограничной с севером деревушке. Здесь жили сильные люди. Но не в сплочённости была их сила, а в приобретении мощи любыми средствами. «Каждый силён по-своему, Боги наградили каждого человека особенным даром, источником их сил. Но если твой дар проиграет чужому — ты оказался слаб», — таков был постулат селян, одно из многих неписанных правил, похожее по смыслу на все остальные. Эта деревня была одним из источников силы Империи, детей отсюда забирали часто и везли караванами в Столицу для обучения военному ремеслу. Кику тоже жил в одном из таких поселений, только ближе к восточной границе, но сейчас не о них. Староста Стальных Колодок — именно так называлась деревня — был могучим воином, его сила даровала ему звериную неуязвимость, а благодаря острому уму он оказал неоценимый вклад в развитие военного ремесла во всей Империи. Многочисленные победы — результат его заслуг. Однако у самого старосты не всё шло гладко. Его жена оказалась «слабым звеном», она умерла во время родов четвёртого ребёнка, что считалось дурным знаком. И тогда наш герой отправился в ближайшую деревню. Гулял он почти год, вдали от своих родных детей. А когда вернулся, то его дети увидели на руках отца кричащий свёрток — маленького братика… сына шлюхи, как выяснилось позднее. Но это не самое ужасное: так уж повелось в этом мире, что за имение бастардов мужам из влиятельных семей ничего не будет. В отличие от женщин, дарующих жизнь своим сынам и дочерям. Мать бастарда вскоре загрызли волки, к которым её выбросили очередные пьяные посетители. Но не это самое ужасное. От старосты все отвернулись ещё в тот день, когда он отправился в чужую деревню и пропал на год. Когда же он принёс в дом бастарда, никто не пожелал вскормить его. Этим пришлось заниматься старшей дочери. Увольте, но про неё я рассказать не стану. Даже для меня это слишком. Время шло, дети росли, а отец всё больше от них отстранялся. В один прекрасный день его просто скосила неизвестная болезнь, а затем и паралич. Величайший человек, вестник силы и её верный слуга, воин и стратег, завершил свой жизненный путь… сдохнув в расцвете сил, как никчёмный старик! Раздался хруст, звук трущейся друг об друга кожи и раздражённое цыканье. Наташа, завершив свою работу, быстрыми шагами вышла вон, хлопнув дверью. — Наташа не любит эту сказку, — пояснил Николай. К концу «сказки» на его лице расцвела почти что издевательская улыбка. — Она всегда была сентиментальной дурочкой, любившей счастливые концы. Хоть она это и тщательно скрывала. — В этом нет ничего плохого, — Феликс нахмурился, что немало поразило Говерта, который словно впервые видел друга таким. — Когда мир — такое гавно, то тут только мазохист пожелает плохой конец и встретит его с улыбкой на лице. — Зато мир не покажется таким прекрасным, — со сталью в голосе ответил Николай. — Люди сетуют на ложь, так пусть хоть не обманывают самих себя. — То есть, иметь мечту о счастье — самообман?! — Феликс повысил голос и вскочил, из-за чего Халлдор чуть не упал. — Мечту о счастье? — насмешливо спросил Николай, щурясь по-лисьи. — Не путай счастье и счастливый конец! Для каждого счастье разное, равно как и счастливый конец. И сядь-ка, Фель, а то Халлдора пизданёшь случайно. — Не указывай мне, что делать, — Феликс сжал кулаки. — И без тебя разберусь. — Ладно вам, успокойтесь, — Говерт вновь закурил. — Сейчас не время для ваших разборок, мы на задании. Потом вернётесь в Столицу, зайдёте в ближайший кабак, надерётесь там и поваляетесь в грязи. — А потом придёт Наташа и будет тыкать нам палкой в задницы, — сказал Феликс после того, как немного остыл, и сел на пол. — Вот тебе и счастливый конец. Кстати, Гов, а что думаешь ты? — Я-то? Да мне как-то насрать, — Говерт обвёл взглядом всех присутствующих. — Я реалист. А реальность хуже дерьма, увы… Словно в подтверждении его слов задул сильный ветер, затушивший все свечи в комнате. А с улицы раздались мерзкие звуки — их ни с чем нельзя было перепутать. Равно как и последовавший за ним человеческий крик, полный ужаса.