Hetame ga kill!!

      Ночные тучи расступились, лунный свет потускнел, уступая место солнцу, которое тут же уронило свои лучи на город, мягко пробираясь в каждую комнату, до которой пока только могло дотянуться. Сонная обитель Империи ещё слабо шевелилась. В такую рань даже рабочие не шевелились, не говоря уже об аристократии, которая от безделья не знала, чем занять своё драгоценное время с самого утра. В такую рань праздно по улицам Столицы шатался лишь Стефан, изображая утреннюю пташку. После бессонной ночи хотелось найти укромный уголок, достойный внимания «Красной Летучей мыши», и свеситься вниз головой, чтобы подремать. Но увы, спать в логове врага слишком долго было рискованно. К счастью, у Стефана появился шанс поскорее сбежать отсюда.       По обыкновению, мужчина ходил по улице и останавливался то в одной таверне, то в другой. Иногда заходил в пивную. К моменту, когда нужно было возвращаться, Стефан был уже сонный и пьяный, но не настолько, чтобы неадекватно себя вести или падать на дорогу. Это роскошь, которую он не мог себе позволить. Ему просто нечем было скрасить часы ожидания.       Либо спать, либо бродить и пить.       Скука смертная… И погружает в перманентное отчаяние.       Стефана уже редко прельщал такой досуг на работе. Но ни для чего другого он больше не был пригоден. Кросс Тейл, его тейгу имело практически безграничные возможности на поле боя. Как слышал Стефан (перед тем, как украсть тейгу), его владелец должен обладать недюжинным воображением, чтобы представить себе, что изготовить из прочных нитей и как это потом использовать. Стефан считал, что его полёт фантазии был сравним с пришествием музы к незадачливому поэту. И это оказалось правдой, а не завышением своих способностей.       Проблема оказалась в Альфреде. Даже если лидер Ночного рейда всё прекрасно видел, то Стефан всё равно бы не признался парню в том, что он недоволен его узким мышлением и недальновидностью. Почему именно ему доверили работу сборщика вестей, когда для этого были годны Франциск или Баш, чьи навыки скрытности были в разы лучше, а их лица не висели на доске «Живыми или мёртвыми»? Почему свой страх быть обнаруженным Стефан вынужден из раза в раз перебивать алкоголем?       «Мне это уже так надоело.       Почему я вообще тогда…       …решил присоединиться к революции?       Что я с этого получил?       Я никогда не думал о том, что будет «после».       Моя голова до отказа была набита хмелем. А когда не была — жутко болела.       Наверное, там уже поселились жуки.       Я слышу, как они копошатся во мне.       Они спрашивают меня, почему я согласился на предложение того очкарика?..»       Мысли уносились куда-то вдаль. Стефан верно подмечал: его мозг в каждой борозде был затянут спиртным, под каждой его оболочкой было вино, а вместо ликвора в узкую щель оттекало пиво. Каждый сосуд суживался и, помертвев, чернел. А когда Стефан трезвел, они принимались пульсировать, разбухая, словно маня «жуков» впиться в них и выпить горячую кровь…       Ноги сами привели мужчину к публичному дому. Удивительно, что новый заказ его ожидал именно здесь. Хотя в сущности здесь не было ничего удивительного. Униженные и обездоленные обычно и желали убить тех, кто забрал их деньги, кров, честь или жизни родных и близких. Но Стефан никогда не задумывался, что в доме, полном шлюх, кому-то хотелось отмщения за потерю вышеперечисленного. Вдобавок, он не хотел сюда заходить из-за здешней «бордель-маман», которую он чуть ли не с порога приветствовал такими словами:       — Королева всех шлюх и шлюха всех шлюх, Элизабет Хе-…       После этого закономерно в парня прилетало самое главное оружие в руках любой женщины — острый кинжал. Элизабет, кокетливо поправляя каштановую прядь за ухо и зажимая трубку зубами, ничуть не волновалась о том, что попадёт по связному Ночного рейда. Ведь она прекрасно знала, что она либо промахнётся, либо попадёт в преграду, созданную Кросс Тейлом. Третьего не дано.       — Когда ж Альфи сменит тебя, наконец? — прохладно заметила Элизабет и, подав знак одной из своих подопечных, вернула кинжал к себе. — Когда ты приходишь в мой дом, ты делаешь это без уважения.       — Какое уважение может быть к шлюхе? — простодушно спросил Стефан, убирая защиту, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.       — Ещё и девочек моих пугает, — вздохнула Элизабет, покачав головой.       — Говори, женщина, какое у тебя к нам дело? Я свалю только после этого.       Стефан встал в характерную для него позу человека, переполненного наглости. Элизабет смерила мужчину осуждающим взглядом. Свободные девушки всегда с интересом наблюдали за перепалками своей госпожи с таинственным незнакомцем, между собой шепчась о том, что это, возможно, бывший ухажёр. И только старшие знали истинную причину холода между молодыми людьми. Знали, да помалкивали — Элизабет не хотела, чтобы кто-то, кроме них, знал правду.       А ещё она желала, чтобы о её встречах со Стефаном не знала ни одна живая душа. Поэтому Элизабет наложила табу на распространение этих сведений любительницам посплетничать под угрозой лишиться не только длинного языка, но и чего-то более ценного.       — Недавно у нас появилась новенькая, из Северных земель, — начала была женщина, подперев голову руками.       — О-хо-хо! — Стефан от удивления изобразил смех Франциска. — Если ты хочешь знать, то расшевеливание северных швабр не входит в перечень наших услуг.       — А пьянки на работе, стало быть, входят? — парировала Элизабет, выпустив дым в лицо Стефану. Она довольно улыбнулась, когда тот закашлялся. — И ты не дослушал: девочка буквально вчера поведала нам о том, что она — пленная дочь тамошнего полководца, сестричка. Те, кто нам её привёл, сказали, что она заартачилась и вместо Императорского лазарета её отправили к нам, дескать, в качестве, заложницы. Хотя, я бы сказала, наложницы.       — Ну и?       — Заказ на тех упырей, что взяли её в плен. Они выпотрошили тела тех, кого она лечила, среди них не только воины, но и мирные жители из захваченных деревень. Вдобавок, содержат гарнизон каких-то там… бойцов нового образца, «Мародёры». Легковооружённые, но вместе с тем манёвренные, специально нацеленные на захват и уничтожение пока что небольших территорий, — Элизабет выудила несколько листов пергамента и свернула их в один свиток. — Ваши цели околачиваются там почти всё своё свободное время, так что вам не составит труда подкараулить их ближе к десяти-одиннадцати часам.       — А гарнизон? — Стефан сощурился.       — А что хотите, то и делайте с ним. Я просто посредник, это не мне решать, — фыркнула Элизабет.       — Твои люди всю информацию проверили? — Стефан почесал в макушке, вспоминая, какие ещё дежурные вопросы он должен задать.       — Можешь не сомневаться, доказательство их вины имеется. Кроме того, — Элизабет понизила голос, — эти твари зашли сюда в тот же злополучный день и убили одну из моих девочек за слишком тихие стоны, — она скрипнула зубами. — Они, разумеется, отвалили немало деньжат в качестве компенсации, но… — женщина достала мешок, довольно увесистый, — такие паршивые деньги пускай лучше пойдут на доброе дело, а не на замалчивание.       — Месть — это не «доброе дело», — хмыкнул Стефан.       — Да, возможно, ты прав, — Элизабет пожамкала губами, перекатывая трубку к другому уголку рта. — Но в нашем извращённом мирке считается иначе. Убийство человека — зло, убийство мрази — добро и справедливость. А нюансы никого не заботят. Ты же не объяснишь жертве, что маньяк — жертва другого маньяка, а этот маньяк — тоже чья-то жертва? Вот то-то и оно, — она протянула Стефану свиток. — Всё понял? А теперь проваливай, пока я Гекату не спустила.       По-кошачьи выгнув оголённую ногу, Элизабет ухмыльнулась и мягко опустила её вниз, на спину любимой собаки. Большой палец, упёршийся ей между лопаток, стал сигналом того, чтобы насторожиться и встать в угрожающую стойку. Геката распахнула красные глаза и, фыркнув спросонья, тихо зарычала на Стефана.       — У-ух! Попридержи свою сучку, Лиззи, я уже ухожу, — Стефан притворно поёжился и забрал свитки со стола и запихнул их во внутренний карман своего кафтана. — До встречи, шлюшка.       — До встречи, пидорас, — жеманно улыбнувшись, попрощалась Элизабет.       Проводив связного Ночного рейда до самого выхода милым помахиванием ручкой, женщина тотчас помрачнела, а её лицо, казалось, вот-вот треснет от нахмурившихся бровей.       — Запомни, Маделейн, — сказала она, подошедшей к ней южанке с двумя чёрными хвостиками. — Таких трахать только до потери пульса.       — Д-да, госпожа Хедервари, — мягко ответила Маделейн.       Помолчав немного, Элизабет тяжело вздохнула.       — Поскорее бы у них связной сменился…

***

      «Как я вообще оказался в такой ситуации?»       Впервые за столько времени Ён Су поддался панике. Во рту всё мгновенно пересохло, его бросило одновременно и в жар, и в холод, перед глазами поплыло. Ён Су также обратил внимание на отсутствие рядом Эжени. С одной стороны юноша понимал, что та не осудит его за тот же промах, что и за свой. С другой же… что же с ней произошло?       «Пока мы спали, к нам никто не смог бы подобраться, — Ён Су попытался мыслить здраво, даже несмотря на обстановку. Он всё также не мог пошевелиться. — Это значит, что кто-то подсыпал нам что-то в чай. Вот так и доверяй деревенским! Но что они могли подсыпать?.. я не так хорошо разбираюсь в травах. Эжени наверняка знает, что за хрень может усыплять так наглухо, да ещё и обездвиживать. Чёрт, я ведь и в самом деле не могу пошевелиться — только моргать!»       Тело словно свинцом налилось. Как человек, единожды поймавший пулю, Ён Су знал о таком эффекте, когда точечный удар буквально лишал всё, что ниже подбородка, воли к движению. Только глаза продолжали лениво прятаться за веками, да и они вскоре закрывались. В ряде случаев — навсегда. Ён Су вдруг испугался: неужели он навеки обездвижен и теперь он продолжит жить с осознанием того, что он всё ещё жив, но ничего не может сделать? Решив, что надо попробовать расшевелить своё тело, Ён Су принялся напрягать усилием воли свои мышцы.       — Это бесполезно, мой мальчик. Боюсь, ты так только хуже себе сделаешь.       Ён Су замер. Он безошибочно определил источник голоса, потому как из-за его спины вышел невысокий старик, одетый в ничем не примечательный плащ, в которые обычно одеваются либо знахари, либо травники. Но этот явно не был ни тем, ни другим. От него не пахло лекарствами — от него пахло свежей сталью, мясом и кровью.       «Кто он? — подумал Ён Су. Он терялся в догадках, не понимая, кто перед ним. — Я таких людей никогда раньше не встречал». Юноша мог лишь предполагать, что стоявший перед ним старик — чародей, потому как с его появлением вокруг обездвиженного тела начали сиять магические руны.       Однако людей, которые появились после, Ён Су узнал сразу же. У них была характерная форма и отличительный знак. Именно перед такими, как они, Ён Су не желал появляться полностью беззащитным. Особенно, когда они вооружены, а их лица скрыты.       — С каждым поколением молодёжь становится всё слабее. Это печалит меня, — старик покачал головой. — Как раз вчера заходил ко мне юноша. Красивый, спору нет: и глазки, как аметисты, и волосы, как серебро. А тельце тщедушное. И холодное, как камень — ни кровинки в лице! И его спутник такой же — наверняка поэтому в полушубке каком-то ходит.       Ён Су посинел. Он не знал наверняка, специально ли этот старик завуалировал своих вчерашних гостей или нет, но описание выдало лишь одного человека, прекрасно подходящего под него. «О, нет…» — только и обронил Ён Су.       Старик же присел рядом с ним, мерзко улыбнувшись и вытащив из кармана маленькую склянку.       — Вот и доказательство. Прошлое поколение падало лишь после десяти капель, нынешнее — после пяти. А ведь это эксперимент над воином…       Люди в плащах обступили Ёна плотным кольцом. А юноша почувствовал животный страх неизвестности за свою судьбу.       …       — Что здесь нужно Чистильщикам?       Эжени оказалась в не менее неудобном положении, чем Ён Су. Одежда всё ещё была на ней, вот только сама она была привязана к дереву за запястья. Эжени была парализована, но не ослеплена — очки всё ещё плотно сидели у неё на носу. Первым, что она увидела после пробуждения, это символ небезызвестной группировки наёмников, базировавшихся на северо-востоке Империи, фактически за её пределами — в пустыне Хаяталмак, отделявшей Империю от Восточных земель. Но в отличие от Ёна, перед ней стояло двое, а не пятеро Чистильщиков.       Холод тонкой плёнкой окутал девушку с головы до пят. Но вскоре она поняла, что Чистильщики пришли не за ней. В противном случае, она бы не открыла глаз. Значит, от Эжени им нужна какая-то информация. Что тоже было довольно странным, ведь девушка была обычным воином и травницей — вряд ли Чистильщики со своей осведомлённостью могли так схалтурить.       — Повторяю: что вам здесь нужно? — сипло проговорила Эжени.       — Нам нужно лишь то место, на котором обозначена наша цель, — услышала девушка знакомый женский голос.       Вперёд вышла фигура, откинувшая чёрный капюшон походного плаща. Эжени сперва обомлела, заметив рыжие кудри. А после в ней начала закипать злость.       — Ты… ты-то что тут делаешь, Камелия?! — прорычала Эжени, качнувшись на верёвках.       — Хм… действительно, что же, — Камелия нахально улыбнулась и подбоченилась. — А ты приглядись, моя хорошая, что ты видишь? Посмотри, как я хороша в новой одежде!       — Ты, — Эжени едва не задыхалась от негодования. — ты должна была сидеть там же, куда тебя сослали! Под стражей! В опале из-за содействия революции и содержании нелегальных артефактов и гримуара!       — Ну же, Эжени, — разочарованно вздохнула Камелия, подходя чуть ближе к привязанной девушке. — Твоя злость меня забавляет, ведь ты не можешь заметить очевидного. Эй, разве ты не видишь мой плащ? — она кокетливо выставила плечо вперёд.       — Я вижу, что на тебе плащ Чистильщиков, Камелия! — раздражённо процедила Эжени. — Но ты просто не могла вступить в их ряды так просто. Ты же…       — Кто я? — Камелия нахмурилась. — Ну-ну, договаривай, дорогая, — её слова начали звучать вкрадчиво и неестественно мягко. — Неудачница-травница, неудачница-чародейка, неудачница-ворожея — кто я, ну?! Закрой свой рот, пока мне не помог мой новый товарищ. Взамен на то, что ты меня избавишь от своей хрипотцы, я поделюсь с тобой секретом, как попала к Чистильщикам. Расскажу по старой дружбе, идёт?       Эжени в своей привычной манере уже хотела было съязвить, мол, хорошая подруга, которая предлагает так грубо заткнуться. Но с дурами, вроде этой, девушка не хотела спорить. Дура на то и дура, что поведётся на фальшивую покладистость, и, зная это, Эжени смолчала.       Сделав глубокий вздох, чтобы угомонить свою вспыльчивость, она посмотрела на Камелию из-под полуприкрытых век, словно показав этим, что готова слушать.       — Всё предельно просто, — сказала Камелия, приняв важный вид. — Я оказалась полезной для содружества благодаря своим артефактам, связям и, конечно же, гримуару. Ну, тебе-то, наверное, такое даже не снилось, да? — Камелия вплотную подошла к Эжени и игриво улыбнулась. — Ты всегда была одна, да в одиночку, да в горе толстенных книг, — её ладонь легла на грудь Эжени и слегка сжала. Голос стал ещё нежнее. — Знаешь, что я поняла, присоединившись к Чистильщикам?       — Слышь, ну-ка руки убери, — у Эжени аж глаз задёргался.       — Ум — это божий дар, который определяется не усердием и стремлением к знанию, а умением хорошо устроиться в жизни. Взгляни на нас. Мы обе не стали полноценными травницами. Ты ушла убивать за гроши, воевать на стороне тех, чьи взгляды ты разделяешь лишь по одному, до смешного низменному пункту!.. — руки Камелии продолжали оглаживать тело Эжени, спускаясь всё ниже по животу. — Я же стала ворожеей у наставника Филоктета и вступила в ряды ребят, покруче кучки наёмных убийц «на стороне справедливости». Благодаря своему гримуару я многому научилась, вдобавок, я стану частью воплощения великого плана! А ты так и продолжишь пускать людей на кровавые куски, покуда тебя не убьют саму.       — Что есть, то есть, — буркнула Эжени. — В этом мире люди всегда хотят кого-нибудь убить. Покуда так, у меня всегда будет работа. Не знаю, что там за «великий план», но что-то мне подсказывает, что тебя просто изнасилуют и бросят помирать в канаве, как старую больную шлюху. И вообще, отпусти меня, пока я тебя не ударила.       — Ты не понимаешь, о чём говоришь! — Камелия повысила голос, с силой ухватившись за бедро Эжени. — Я не расскажу тебе, но поверь мне на слово — план грандиозен и масштабен! А вот ты… ты, когда больше не сможешь убивать, куда ты пойдёшь? Доучиваться на травницу? Увы, старая дева никому будет не нужна — знахари любят набирать молоденьких, чтобы иногда потрахивать их, сама же знаешь.       — Не неси чушь, Камелия! — зло воскликнула Эжени. — Наш учитель таким не был!       — Исключение из правил, не более, — Камелия, уже не стесняясь, положила руку на лоно Эжени. — Но ведь ты даже для этой роли не годишься. Ты грубая, жёсткая, с морщинами на лбу… некрасивая.       Услышав это, Эжени едва не закричала. Её мозг огненной стрелой поразило воспоминание, напомнившее ей о единственной ассоциации со словом «некрасивая». К горлу тут же подступила тошнота.       А в этот момент оцепенение спало с тела девушки и та тут же вздёрнула ногу, чтобы ударить обнаглевшую Камелию. Но её товарищ оказался быстрее. Стоило ноге Эжени взлететь наверх, как Чистильщик в угрожающем жесте уже прижал нож плашмя к женскому бедру.       — Не стоит, — остановила его Камелия, положив ладонь на чужое запястье. — Знаешь, Эжени, я ведь запросто могу сейчас сделать с тобой всё, что захочу. Ты знала, что в нашем теле есть два типа сосудов? Есть те, которые, если перерезать, начнут медленно кровоточить, а есть те, которые пульсируют настолько сильно, что изгоняют кровь из тела с огромной силой. Хватит двух-трёх минут, и ты умрёшь от малокровия.       — Спрашиваю. В третий. Раз, — отчеканила Эжени сквозь стиснутые зубы. От злобы её тело бросило в дрожь. — Что тебе и твоим новым дружкам здесь понадобилось? И где мой товарищ?       — А, того парня! — радостно воскликнула Камелия. — Он может помешать, так что мы его на время уберём.       — Что?..- — выдохнула Эжени, но Камелия, всё ещё держа руку на прежнем месте, чуть надавила, заставив девушку поперхнуться собственным восклицанием.       — Не убьём, не переживай. Просто спрячем на время, надеюсь, ты не против, — Камелия елейно улыбнулась. — В обмен на ваши никчёмные жизни ты мне поможешь с одним ритуалом, ничего необычного.       — У-убери свои костлявые пальцы оттуда! — прошипела Эжени, краснея от стыда. — Я не стану тебе помогать в твоих пла-!.. Гх!       Сердце гулко забилось, вызывая коллапс в голове, всё ещё подверженной действию сонного зелья, в висках начало пульсировать от боли. Своё возмущение Эжени больше не могла выражать через слова. Лишь ноги, к которым вернулась свобода, начали агрессивно стёсывать кожу на сапогах о кору дерева, а пальцы сжимались в кулаки. Девушка была не в восторге от того, что Камелия с ней делала прямо сейчас, но одна мысль спасала от полной дезориентации: «Хотя бы никто другой это не видит. Особенно Ён Су…»       — Так легко заставить кого-то, вроде тебя, замолчать, — усмехнулась Камелия, оставив своё непотребное занятие и вытащив склянку с тоненькой трубочкой. — Ладно, пора тебя снова усыплять и снимать. А то ручки сгниют от долгого недостатка свежей крови.       Рыжая девушка набрала в трубочку несколько капель содержимого склянки и приблизила трубочку ко рту Эжени. Та, поморщившись, дёрнулась.       — В этом есть необходимость? — отрешённо спросила она. — Я безоружна.       — Поверь, ещё как, — Камелия чуть нахмурилась и запихнула трубочку сквозь плотно стиснутые губы Эжени. — Стоит мне развязать верёвки, и ты тут же бросишься меня душить. Я знаю тебя, как облупленную: вы, убийцы, поставите задание превыше жизни. Даже если эта жизнь принадлежит товарищу.       Мысли начали ускользать от Эжени. Она поняла, что вскоре её разум вновь погрузится во мрак. С учётом наклонностей Камелии Эжени не хотела засыпать сейчас больше всего на свете.       Словно прочитав этот едва уловимый страх на девичьем лице, ворожея схватила Эжени за подбородок и томно произнесла:       — Ты знала? Чистильщикам запрещено спать со своими, к тому же, они дают обет безбрачия. Но ведь это не значит, что им нельзя трахаться с кем-то за пределами базы? Не переживай, — добавила Камелия, снимая очки с Эжени. — Я прослежу, чтобы никто даже под юбку тебе не залез. Даже я, а-ха-хах!       «Когда я проснусь, я её точно убью», — хладнокровно подумала Эжени перед тем, как перед глазами всё померкло.

***

      Солнце уже высоко поднялось над Малой Глинкой, а Кику только сейчас вернулся в деревню. Его встретил Говерт и вопросительно взглянул в глаза юноши. Тот лишь покачал головой. Прекрасно понимая, что Кику чувствовал вину за произошедшее, Говерт не стал давить на него, а постарался приободрить, как умел, чтобы недавно поставленный на ноги боец не слёг вновь из-за путаницы в голове. С этим гораздо лучше справилась Миффи: прыгнув в руки Кику, она издала забавный звук, как будто дулась на кого-то, и твёрдо ткнула лапкой в щёку юноши.       Кику даже не думал, что ему когда-нибудь придётся испытать на себе боль от провала такой тяжести. Ещё никогда его не подводило собственное чутьё. Это казалось ему настолько диким, что выбивало из колеи. Уникальный навык Кику был достаточно прост:       Красный цвет — пролитая кровь, опасность, враг.       Зелёный цвет — друг, товарищ, близкий.       Жёлтый цвет — больной человек.       Чёрный цвет — смерть.       Оранжевый цвет — что-то непримечательное, но определённо стоящее внимания.       И именно последнее, как правило, и помогало Кику брать след. Его возможности ограничивались аналогичными способностями животных, но иногда давали больше информации. Кику, как человек, был способен её обработать, потому оказывался полезнее собаки.       Но сейчас… почему его глаза, уши и нос обманывали как друг друга, так и самого Кику? Наташа не могла ведь пропасть таким образом, чтобы даже следа от неё не осталось!       — Кику, ты можешь ещё раз объяснить, как пропала моя сестрёнка? — спросил Николай, когда Кику вернулся с плохими новостями. С каждой минутой он хмурился лишь сильнее.       — Мы с Натальей-сан шли проверять больных, — голос Кику звучал совершенно разбито. — Делали обход, чтобы я собрал максимально полные сведения о болезни. Когда мы возвращались, мы не разговаривали. Поэтому я не сразу обратил внимания на то, что Наталья-сан пропала. Сперва я подумал, что она забыла что-то или обронила… или отвлеклась на что-то, я не знаю. Разумеется, я сразу же пошёл искать её. Я прошёл весь наш путь, заглянул в каждый дом, обошёл каждый по три раза, звал Наталью-сан. Но она не откликнулась. Я не нашёл её. Простите… мне жаль.       Кику виновато опустил голову. Воротник сдавливал ему горло. Вернее, так ему показалось сперва. На деле же поперёк горла встала паника. Юноша всё ждал расправы от Николая. Зная характер своего генерала, Кику лишь приходилось гадать, когда его терпение кончится, и он сорвётся.       Но Николай даже сейчас оставался спокоен и не позволял себе даже прикрикнуть на Кику.       Это странно, считал юноша. Он не хотел, чтобы на него кричали или поднимали руку. Но он готовил себя к этому, чтобы не разочаровываться в людях. Зачем строить иллюзии доброты и радушия, когда можно сразу заглянуть в изнанку души. Даже если человек такого никогда не сделает и даже никогда помыслить о таком не сможет, Кику всё равно представит это. Ведь только в трезвом уме люди говорят: «Я никогда не…» В минуты гнева или отчаяния они поступят именно так, как прикажет им затуманенный разум.       — Кику, — позвал Николай. — Ты меня слышишь?       — Да, генерал, — Кику склонил голову в уважительном поклоне. Скорее по инерции, нежели по военной выправке.       Рука Николая тяжёлым камнем легла на макушку Кику.       — Не парься, слышишь? Найдётся Наташка, никуда не денется, — Николай вымученно улыбнулся и потрепал Кику по голове. — Чесслово, напрягся так, словно я тебя бить собирался.       — Ну, вообще-то… — замялся Кику.       — Никто тебя бить не собирается, — Говерт выпрямил Кику, предварительно взяв за плечи (этим жестом он едва не сломал юноше позвоночник, но тот принял это за очередной урок правильной осанки, поэтому проигнорировал хруст). — В конце концов, ничего страшного для тебя не случилось.       «Ничего страшного…»       — А вот за Наташку-то страшно, — Николай сложил руки на груди. — Но если на неё кто-то напал, то это скорее проблема напавшего.       »…для меня».       — Ну, в конце концов, Наташа владеет чарами огня, — Говерт пожал плечами. — Неважно, кто…       — Я вас не понимаю! — воскликнул Кику. — Почему вы так… почему вы спокойны?       — Успокойся, Кику, — холодно отчеканил Николай.       — В особенности, я не понимаю вас, Николай-сама! — Кику словно не слышал. — Ваша сестра в опасности. Будь она сто раз огненной чародейкой, это не должно вселять в вас ни капли уверенности. Она — женщина, а не воин, и она одна. И почему вас ни капли не волнует то, что я просчитался? А вы даже не отругаете меня за провал!       «Вот чёрт. Мне плохо. Я начинаю срываться. Кто-нибудь, скорее, остановите меня!»       — А он прав, — вдруг подал голос Феликс.       — Ты о чём? — обернулся к нему Николай.       — Ты ведёшь себя на расслабоне, вот я о чём! — огрызнулся Феликс, вскакивая со своего места и надвигаясь на Николая. — Наташи нигде нет, а ему до фени!       — Я думал, ты понимаешь, что прямо сейчас я не могу организовать поиски Наташи, — проговорил Николай. — Недостаточно данных. А мы не можем позволить себе ринуться кто куда во все уголки Малой Глинки и её окрестностей. Местные не любят Наташу, вы же сами прекрасно это слышали на пару с Говертом. Так что на помощь нам надеяться не следует. К тому же, блять… у меня дурное чувство насчёт всего этого. Даже не так. У меня есть чёткая уверенность в том, что нам не следует покидать гостевой дом.       — Да тебе лишь бы свою величавую жопу уберечь! — фыркнул Феликс и ощетинился. — Ты говоришь, что ближе Наташи у тебя никого нет, но в итоге искать её иду я!       — Если тебя это не устраивает, то и не ищи. К тому же, тебя никто не просил. В конце концов, это не входит в твой круг обязанностей, бард.       — Пидорас! Ты!.. Ты гнида злоебучая и кобелина блядская, ты знаешь об этом?       Короткая тишина сопровождалась беспомощными взглядами, которыми перекинулись Говерт и Кику. Последний чувствовал, что должен был вмешаться, но мужчина едва заметно покачал головой. Мол, сами справятся. Халлдор же, будучи снова зелёным, словно тина, безвольно лежал на тахте. Уж кому-кому, но ему точно было не до ссоры братьев.       — Всё сказал? — равнодушно спросил Николай, сверху вниз посмотрев на пыхтящего от гнева Феликса.       — Да! — процедил Феликс. Он ткнул пальцем в грудь Николая. — Но как только я придумаю, как тебя ещё обозвать, я обязательно тебе расскажу!..       — Раз пока ты закончил, — Николай зевнул, — то советую тебе подумать на свежем воздухе. А теперь выметайся нахуй.       В комнате стало нестерпимо холодно. Кику, не ожидав такого, тут же прильнул к печи, но та замёрзла раньше него.       Феликс же, злобно цыкнув, развернулся и, буркнув напоследок: «Мудила», — направился к выходу. Из-за своих широких плеч он задел Кику и едва не сшиб его, но переполнявший его гнев помешал извиниться или хотя бы проверить, не зашиб ли он младшего товарища.       Подумав, что на улице сейчас будет теплее, Кику ринулся наружу, за Феликсом. Странное предчувствие холодило разум сильнее, чем тейгу Николая, поэтому юноша последовал за старшим, который быстро удалялся от гостевого дома в сторону подлеска.       — Стойте, Феликс-сан! — окликнул его Кику, когда они уже практически вышли за пределы деревни. — Феликс-сан! Феликс-сан, вы куда!       — Куда-куда… никуда, блять!.. — Феликс резко развернулся и не без раздражения вцепился в плечи Кику. — Лучше скажи мне, Кику, дружочек-пирожочек, как ты вообще умудрился просрать бабу на ровном месте? Да не простую бабу, а которая ещё и огненным дерьмом плюётся!       — Я-я… я не уверен, что… — пролепетал Кику, уткнув взгляд вниз.       — Не уверен он, блять, — Феликс вздохнул. — Ну пиздец тотальный, вообще… Так, напряги сейчас свою башку и постарайся вспомнить, — Феликс взял Кику за голову и помассировал виски на ней. — Где ты искал Наташу?       — Ну… точно искал в деревне, — Кику поморщился. — Сегодня ходил в лес.       — Так, хорошо. Значит, остаётся одно место. Именно то, которое ты не проверил.       — Н-неужели вы про!..       — В точку! Болота! Ёбаные топи! Именно там обычно находят трупы тех, кто пропал из деревни.       Из Феликса так и брызгало то, что люди обычно называли «слабоумием и отвагой». Ничем хорошим идея отправиться на болота вот так, спонтанно, не могла закончиться. По крайней мере, Кику был в этом уверен.       Замерев перед подлеском, Егеря окинули взглядом топи. В этих землях они смотрелись вдвойне зловеще, потому как местные кривые деревья словно пытались сокрыть их от людских глаз, но всё равно оставляли лазейку, словно приглашая бесстрашных испытать свою судьбу. Это был именно вход на территорию дьявольской обители. Выход же приходилось делать самому, либо навеки здесь оставаться.       — Но я думал, мы хотим найти живого человека… — начал было Кику.       Он был далеко не в восторге от того, что Феликс подвергал свою жизнь опасности. К тому же, Кику шёл за ним просто потому, что не мог оставить его одного.       А Феликс, словно понимая это, продолжал пробираться сквозь заросли и тянуть Кику за собой.       — Наташа могла заблудиться. Мы поможем ей, как герои, как самые настоящие заступники слабых и беззащитных! — Кику не мог не услышать предательскую дрожь в голосе Феликса.       — С такими речами только в Ночной рейд идти, — буркнул юноша.       — Необязательно идти в Ночной рейд, если ты хочешь спасти сестру.       Примерившись, Феликс смело шагнул в вязкую жидкость. Воды вперемешку с грязью здесь было по щиколотку, поэтому мужчина совершенно не боялся потерять здесь сапоги или сильно испачкаться. Сделав пару уверенных шагов, Феликс словно бабочкой себя почувствовал.       — По-погодите!.. — тревога отпечаталась в надломанном голосе Кику.       Земля начала уходить у него из-под ног. Кику не мог себе представить ощущений, когда он ступил бы на запретные территории. Тошнота вновь перекрыла все дыхательные пути, заставляя юношу умирать от удушья. В то время, когда он не сделал ни шагу в трясину, Феликс уже был далеко от берега.       — Да не ссы ты, Кикушка! — крикнул он, повернув голову назад. — Что может пойти не так?       Феликсу не стоило быть таким самоуверенным.       Не стоило лезть без слеги.       Не стоило останавливаться.       Не просто так ведь деревенские сочиняют пословицы да поговорки.       «Не зная броду, не лезь в воду».       Феликс позабыл об этом, ослеплённый бесстрашием. Это было как раз тем самым, что Кику считал просто недопустимым для бывшего барда, любившего осторожность, неоднократно трусившего и прятавшегося за спины товарищей. Он знал себе цену, знал, на что был способен, а потому оставался в стороне. Но не сейчас, когда его старший брат и генерал по совместительству бездействовал.       Ты выбрал неподходящий момент, чтобы храбриться.       …Запах прелой травы сковал лёгкие. Местный воздух был настолько тяжёл, что заложил Кику уши. А потому он не сразу услышал то, из-за чего Феликс отшатнулся и потерял опору — огромный пузырь, о которых старики рассказывали разное, лопнул так громко, что Феликс едва души на месте не лишился. Но вместо этого он с размаху шлёпнулся в грязную воду, оказавшись в ней из-за своего роста едва ли не по пояс.       — Блять… ладно, я передумал, — прокряхтел Феликс, выплюнув попавшую в рот воду. — Сука, тут глубоко.       Кику замер так, словно его настиг сонный паралич. Он не шевелился, хоть и понимал, что его действия неверные и противоречили его характеру. Кику всегда бросался на помощь кому бы то ни было, даже если на кону стояла собственная жизнь. Но сейчас…       …его ноги буквально приросли к земле…       …и в тот злополучный момент, когда он всё понял…       …когда нужно было действовать…       …Феликс, всё ещё непосредственно разбрасываясь бранными словами разного пошива, пока ещё пытался вновь занять уверенное вертикальное положение, а самое главное — вернуть опору, чтобы не думать о том, что его сейчас засосёт беспощадная топь. И он всё ещё продолжал думать, что всё под контролем.       До тех пор, пока его тело не начало инстинктивно барахтаться.       — Вот же… где тут коса была-то… Эй?..       Кику не видел стараний своего товарища, но он знал, что, скорее всего, Феликс шевелил всеми руками и ногами в поисках твёрдого клочка земли, который не поплывёт, если ступить на него ногой. Возможно, трясина уже лишила его сапог, а потому мужчине становилось невероятно холодно: с берега Кику мог разглядеть его посиневшие губы. И только спустя несколько секунд до Феликса дошло:       — Блять?.. Я тону! Кику, блять! КИКУ, БЛЯТЬ! ПОМОГИТЕ!!! — его сердце гулко застучало, а собственный крик показался ему таким громким, будто он прозвучал в замкнутом пространстве, ограничивавшемся тоненькой плёнкой вокруг самого Феликса. И название этой плёнке — страх.       — Феликс… сан…       Кику всё стоял на месте. Тина даже ног его не коснулась, но он всё равно чувствовал засасывающий холод. Перед глазами меркло, не оставляя ничего, кроме светлой макушки Феликса, всё ещё торчавшей над водой.       — Кику, ёбаный рот! — завопил Феликс, попутно отбиваясь от местных комаров. — Палку, палку давай! ПАЛКУ ДАВАЙ, БЛЯТЬ! Твою мать!.. — достаточно быстро он сорвал себе голос и теперь мог лишь хрипеть с редкими жалостливыми нотками. — Нет… Нет!.. я не сдохну здесь, нет! Только не так!.. Помогите… Кику… пожалуйста…       Голос Феликса с каждой секундой всё ослабевал. Ноги уже крепко увязли, приросли к густому дну, от которого нельзя оттолкнуться. Только руками Феликс ещё пытался найти спасительную косу. Увы, попытки были тщетными. Человеческое тело быстро исчерпало свои ресурсы и лишь чудом ещё держалось на поверхности.       Паника, накрывшая Кику, внезапно отвесила ему оплеуху, приведя в чувство. Лихорадочно он принялся искать подходящую по размеру палку. Задним умом Кику укорял себя за то, что не сказал Феликсу о необходимых приготовлениях раньше. Не исключено, что подобная ситуация всё равно бы произошла, но так юноша хотя бы не чувствовал двойной груз вины на себе.       А сейчас он был в шаге от того, чтобы взвалить на себя ещё больше. По его вине погибал товарищ, а Кику только сейчас отмер, чтобы помочь…       А ведь он знал, что нужно было сделать!       И знал, что сделать надо было быстро и сразу же!       Но…

…сейчас было уже слишком поздно для помощи.

      Перебрав тонну сучьев, лежавших рядом с болотом, Кику наконец-то нашёл что-то похожее на прочную палку. Крошечный мотылёк радостно затрепыхался в сжавшейся от страха душе. Но когда Кику добежал до злополучной трясины, было уже слишком поздно: голова Феликса только и осталась на поверхности.       — Ф-Феликс-сан? — дрогнувшим голосом позвал Кику. — Феликс-сан, поднимите руки. П-прошу вас…       — Слишком поздно, Кику… — просипел Феликс. От слабости во всём теле он даже не смог выдавить вымученную улыбку. — Я… крепко увяз…       — Ничего не поздно! — растерянно выпалил Кику, стараясь не смотреть в глаза Феликса, такие помертвевшие и глядевшие не то с сожалением, не то с осуждением к юноше. — Хватайтесь, иначе вы… утонете…       По голове словно серпом ударили, рассекая её на две ровные половины. В самое темя, начавшее с бешеной скоростью пульсировать, вонзилась правда, которую всё естество Кику принялось тут же отрицать.       Феликсу уже ничем не помочь.       «Бессмысленно…» — отпечаталось в сознании. Кику не узнавал этот голос, так поразительно похожий на собственный. Но тело повиновалось чужому замечанию, и пальцы медленно разжались, выпуская спасительную палку. Обессилев, Кику рухнул на колени. На сердце стало только тяжелее.       Громкий пузырь заставил Кику поднять голову. На том месте, где над водой недавно виднелась светлая макушка, теперь не было ничего.       — Н-нет!.. Феликс-сан! Феликс-сан!       Слабый запоздалый крик оборвался звенящей тишиной, повисшей над болотом…       …до тех пор, пока луч надежды не ударил это проклятое место молнией.       — Отойди от воды!       Кику отшатнулся как раз вовремя, чтобы заметить как на землю летит знакомое пальто вместе с шарфом. Вырывая заросли с корнем, у кромки воды вырос кролик гигантских размеров. А человек, которому, казалось, болото было по колено в самом глубоком месте, схватил слегу, которой так и не смог воспользоваться Феликс, и бросился по косе — только сапоги зачавкали в трясине. Он спешил к тому месту, где совсем недавно виднелся и стонал живой товарищ.       Одна резкая команда — и Миффи прыгнула к нужному клочку промозглой земли, чтобы, запустив лапу в топи, вытащить оттуда мгновенно закашлявшего и жадно вобравшего воздух в лёгкие Феликса. Говерт, стоя обеими ногами на косе, схватил товарища сначала за грязные патлы, потом — за воротник, а после и за руку. Попытавшись вытолкнуть его вперёд себя, Говерт едва снова не уронил спасённого обратно в болото. Поэтому пришлось положиться только на Миффи, которая уже вернулась на противоположный берег. Подхватив горе-авантюриста, крольчихе пришлось помогать ещё и своему хозяину, которого начало засасывать из-за того, что тот долго стоял на одном месте. Но нужно было просто подтянуть Говерта и передвинуть вперёд — дальше мужчина, опираясь на слегу, справился сам.       Прежде, чем одеться, Говерт отдышался после такого тяжёлого испытания. Краем глаза он посмотрел на Феликса, который с поддержкой Миффи уже прочищал не только лёгкие, но и желудок. Крольчиха заботливо гладила товарища хозяина по спине. Только согреть, увы, она его не могла. А Феликса уже начинала бить крупная дрожь.       — Вот я… и собрал… всю заразу… — прокряхтел он, хватая воздух ртом.       — Дыши глубже, — сказал Говерт, подходя к нему. — Всё уже позади.       «Верно… всё уже позади», — подумал Кику. Но ведь так могло и не случиться, если бы не чудом подоспевший Говерт. Всё могло ведь оказаться по-другому.       Феликс мог бы не соскользнуть с верной тропы.       Феликс мог бы вообще не прийти на болота.       Феликс мог бы утонуть…       Кику кое-как поднялся на ноги и направился к товарищу. Раз уж он не успел его спасти, то надо хотя бы помочь ему прийти в себя. Но Феликс, стоило Кику подойти ближе, отбрыкнулся от него и завалился набок. Юноша, растерявшись, застыл.       — Ну и чего ты стоял, как хуй, вкопанный в землю? — спросил Феликс. Спрашивал он без желания надавить на Кику — скорее, из чистого интереса. При этом, он в свойственной себе манере совершенно не подбирал слова. — Какого хера я тебя звал, а ты пришёл, когда уже было поздняк метаться?!       — Простите меня… я… — пролепетал Кику.       — Кику, — суровый тон Говерта, заставил Кику съёжиться, словно мальчишку. — Ты просто стоял и смотрел, как твой товарищ тонет?       — Я, я просто… — Кику зажмурился и опустил голову.       — Испугался, да? — Говерт нахмурился и, схватив Кику за воротник, притянул к себе. — Знаешь, что, Кику. Мы знаем лишь о твоей непереносимости болот. Тяжёлый и сырой воздух, помутнение рассудка, слабость — это я ещё могу понять. Но если ты из-за страха едва не дал товарищу умереть, то ты просто жалкий трус.       «Это неправда!» — хотел было выпалить Кику и объяснить, почему он не смог и пальцем пошевелить. Но чего-чего, а оправдываться, да ещё и перед Говертом и Феликсом ему казалось жутко унизительным. Поэтому оставалось принять то, что на самом деле являлось правдой, и Кику пристыженно опустил взгляд. Он так ничего и не сказал.       Как и Говерт. Спустя некоторое время он отпустил Кику, встал и помог Феликсу опереться на него. Кику же отвернулся, чтобы не смотреть на тех, перед кем ему сейчас было стыдно. Но остаться возле болота ему не позволила Миффи — она толкнула юношу вперёд, и его за рукав схватил свободной рукой Говерт, потащив за собой, словно ребёнка, которого дома собирались выпороть.       Кику отрешённо смотрел на дорогу, но отчего-то его путь плыл, а в глазах рябило, словно взгляд шёл через гладь озера.       Так Егеря и дошли до Малой Глинки.       Вернувшись в гостевой дом, они застали неприятную картину. Халлдору, видимо, стало плохо из-за очередного сна, и теперь его рвало над ушатом, а Николай придерживал его не самые короткие волосы. Юношу трясло, у него текло из глаз, носа и рта, а губы повторяли что-то вроде: «Он пришёл за мной, он пришёл за мной, он пришёл за мной».       Переглянувшись с Говертом, Николай скользнул взглядом по трясшемуся от холода и по уши заляпанному грязью Феликсу и по Кику, который прятал взгляд, как только мог. Его чёлка, словно чувствуя стыд хозяина, будто опустилась ниже на пару сантиметров.       — Быстро вы вернулись, даже в полном составе, — Николай хоть и произнёс это равнодушно, всё равно был рад видеть, что всё обошлось лишь грязными одеждами Феликса. — Кику, ты чего ревёшь?       — Я не реву, генерал, — ровно произнёс Кику, проведя рукавом по лицу и посмотрев на генерала. Его уши тотчас покраснели так, когда он пытался что-то скрыть.       Говерт, ни словом, ни взглядом не обменявшись с Кику, вышел вон и направился к бане, чтобы помочь Феликсу отмыться от грязи и согреться. Кику же остался в комнате. Мрак его рассуждений был разбавлен размышлениями о состоянии Халлдора. Пока есть только один симптом — рвота. А на её фоне — бред, начавшийся от обезвоживания. Вернее, так Кику мог думать, ведь он не знал о том, что происходило с товарищем в последние дни. «Мне нужно принести ему чай. Да и самому согреться, чтобы не заболеть», — подумал Кику и вышел в коридор.       А вот Николай знал прекрасно, а поэтому недоумевал. А вдруг его верный посыльный действительно подхватил неведомую заразу?       «Ну уж нет! — Николай обнял со спины Халлдора и уткнулся носом в его макушку. — Я здесь никого не оставлю. Ни в коем случае».       — Николай-сама, ему уже лучше? — тихо спросил Кику, поставив чайник на стол.       — Да. Да, должно быть… — Николай глянул вниз. — У тебя ноги в тине. Не хочешь сходить в баню, пока есть возможность?       — А… нет, я… — перед глазами вспыхнуло хмурое лицо Говерта. — Я позже зайду…       Наблюдавшая за Егерями птичка вдруг сорвалась с места и полетела в сторону соседней деревни. От другого крылатого создания пришли вести: там происходят вещи гораздо важнее разлада в лагере врага.

***

      Сумерки приближались к деревне, чтобы в скором времени объять её тьмой ночи. А пока что огненно-рыжий закат, словно кровавый дождь, орошал большую поляну в центре Житницы. Немудрено, ведь на землю шагнули чужаки. Редко их визит сулил что-то хорошее. Чистильщики не стали исключением: введя в транс каждого жителя деревни, они связали и избили их друга, недавно оказавшего им помощь, а подруга со связанными за спиной руками и заткнутым платком ртом сидела на коленях подле магического круга, начертанного кровью свежеубитого телёнка. И теперь Ён Су лежал в одном из погребов хаты, а Эжени была вынуждена смотреть на то, что собиралась делать рыжая ворожея.       Пока судьба юноши оставалась неизвестной, в Эжени теплилась надежда, что Камелия сдержит своё обещание. Судя по тому, что её тело болело только от верёвок, одно обещание всё-таки было сдержано. Эжени рассчитывала, что сучья натура Камелии не даст о себе знать в самый неподходящий момент.       Ворожея плавно расхаживала по кругу, разбрасывая соль на пару с каким-то стариком и читая текст на древнем языке, неведомом Эжени. Девушка обводила всю эту процессию взглядом, а сама шевелила руками в тщетных попытках ослабить путы. Вскоре она бросила эту затею. Эжени понимала, что при всём желании ей не выстоять против двенадцати Чистильщиков, двое из которых, к тому же, были ворожеями.       «Пусть только попробует кого-нибудь убить. Я сама её убью, как только освобожусь», — отрешённо подумала Эжени.       Оглушительный вопль раздался над поляной, но гипноз был настолько силён, что никто, кроме Эжени на него не обратил внимания. Двое деревенских несли, наверное, единственного местного жителя, не подверженного ворожбе. Девушка отчаянно брыкалась и сопротивлялась, но той не давали и шанса ударить хоть кого-то. «Радка», — догадалась Эжени, ногтями впившись в ладони. То, что невесту силком тащили в центр магического круга, было явно не к добру.       Увидев, как Камелия открыла рот, чтобы разразиться речью, Эжени жалела, что не могла закрыть уши.       — Внемли мне, славная деревня Житница! На твою территорию вторглась ведьма и навела порчу страшную, тьма охватила ваши сердца и умы. Но мы, Чистильщики, сумели запереть её в теле этой нечестивой убийцы, — Камелия развернулась, чтобы ткнуть неизвестно откуда взявшимся посохом в Эжени. — Она повинна в сокрытии источника зла, а потому расплатится собственной кровью!       «А если я скажу, что ты нагло врёшь, ты заплатишь собственной кровью?» — мысленно фыркнула Эжени, закатив глаза. Эх, если бы только деревенские не были заворожены древней магией…       — Эта бедная женщина была проклята ведьмой. Она узнала, что в её чреве растёт добрачное дитя, а потому заклинание, ею наложенное, убьёт Радку, ребёнка и повитуху. Но! Проклятие лежит только на плоде! Мать не пострадает, если мы лишим её яда.       Чистильщики вытянули руки и ноги Радки так, словно привязывали её к огромному колесу. По сути, так и было, но вместо верёвок они использовали чары старого ворожея. Радка изо всех сил сопротивлялась, чуя неладное. Когда же та смогла на короткое время вырваться, старик изо всех сил ударил её по пояснице. Оглушительный хруст, крик, полный боли — и вот, ноги уже отказали несчастной Радке и безвольно повисли в руках Чистильщиков, которые принялись раздвигать их как можно шире. Похолодев, Эжени попыталась было отвернуться, но, как выяснилось, Камелия отдавала распоряжение Чистильщикам, чтобы те не позволяли Эжени не смотреть. Эта пытка была сродни наблюдению за перемалыванием каждой кости в человеческом теле. Эжени лишь беспомощно продолжала смотреть на то, как на Радке разрывали юбку и обнажали всю нижнюю часть тела. Не зная, почему, девушка чувствовала, как её пробирает отвратительная дрожь, а мерзкое ощущение грызло ей душу. Именно сейчас хотелось взяться за тейгу, как никогда раньше.       Камелия тем временем подошла к Эжени и вытащила из ножен короткий меч.       — Не волнуйся, ты не умрёшь. Мне понадобится совсем немного, — заверила она.       Зайдя за спину Эжени, Камелия разорвала одежду на спине и рассекла белую кожу. Не обращая внимания на сдавленное шипение девушки, ворожея помчалась к Радке, держа на мече свежую кровь. Женщина уже вовсю билась в истерике, и она не успокоилась, когда холодное лезвие коснулась её лба и измазало кровью. Оголённый живот постигла та же участь. Дрожавшая от возбуждения рука Камелии двигалась осторожно, чтобы не порезать саму Радку и не смешать её кровь с кровью Эжени. Тогда весь ритуал пойдёт насмарку.       Кривая линия на животе была выведена. Всё то время, пока кровь сочилась с меча, Камелия шептала на древнем языке заклинание. Едва остриё коснулось лобка, кровь на лезвии закончилась, но этого оказалось достаточно. Камелия скомандовала всем выйти из круга, да и сама ворожея поспешила ретироваться.       Из уст Радки вновь исторгся душераздирающий крик. Её живот стал медленно, но верно расти, разрывая ткань на теле женщины.       Что было дальше, Эжени плохо видела. Всё, что она смогла рассмотреть — это алый столб света и почерневшее небо. Позже Эжени заметила, как что-то омерзительное и кривое вылезает из утробы Радки, наверняка причиняя тем самым невероятную боль. Деревенские, всё ещё пребывая под действием чар, не шевелились.       А рядом с Камелией оказалась знакомая копна тёмных растрёпанных кучеряшек. С удивлением для себя Эжени признала в её обладательнице Ниру. Именно от её вытянутых рук расползлось кольцо света, схватившее плод серо-коричневого цвета. Это существо, издававшее мерзкие визги, исчезло благодаря Нире.       «Что вообще произошло? — от непонимания происходящего у Эжени начала кружиться голова. — Камелия, эта ворожба… с чем ты связалась вообще?!»       — Остановитесь! — вдруг выкрикнул кто-то из толпы.       Из-за рядов загипнотизированных деревенских вышел бородатый мужчина — ни старый, ни молодой, с хмурым взглядом.       — Я же сказала, всех подвергнуть чарам! — вспылила Камелия, обратившись к одному из своих товарищей. Ей в ответ пожали плечами.       — Разуйте глаза, хлопцы! Гнать этих служителей Сатаны надо, в шею их гнать! — крикнул мужчина, выставив указательный палец вперёд.       — Замолчи! — Камелия взмахнула руками.       — Твои чары на меня не действуют, ворожейка! Как и на всех остальных теперь… — мужчина щёлкнул пальцами и в глазах жителей Житницы стало что-то проясняться. Увидев творившийся вокруг беспорядок, они обомлели. — Убирайтесь-ка подобру-поздорову!       — Ах ты!.. — Камелия выставила свой посох вперёд.       — Не хочу тебя разочаровывать, но магические руны я уже переписал, — хмыкнул мужчина, взяв в руки косу. — Здесь больше не подействует какая-либо магия.       Камелия скривилась, поджав губы, но Эжени, к сожалению, этого не увидела. «Хорошо, конечно, что их планам конец, но… кажется, они уже сделали всё, что хотели, — подумала она. — Да и к тому же Чистильщики вполне способны…»       Эжени не успела завершить мысль. Стоило кому-то ворваться с криком: «МЕРТВЕЦЫ!» — как в деревне тотчас же начался хаос, который ничто не способно было предотвратить. Эжени почувствовала, как сердце застучало возле горла. Если деревенский был прав, то она оставалась на закуску каким-то тварям. А все остальные уже разбежались кто куда.       — Ты цела? — Эжени резко обернулась назад. Мужчина, остановивший Чистильщиков принялся развязывать путы на руках. — Встать сможешь? Рана вроде неглубокая, но придётся посражаться. Я нашёл уже ножнички твои.       — Ты… дед Порфирий, кажется? — настороженно спросила Эжени, разминая руки.       — Да какой там дед! — усмехнулся Порфирий, проведя пальцами по усам. Он вручил в руки Эжени тейгу. — Всего пара волосков седых в бороде!       — Ага…       — Кстати, а где второй-то? Ну, для вот этого вот, — Порфирий показал на Мурасамэ.       — Зная Камелию, могу предположить, что она спрятала его в одном из погребов, — отчеканила Эжени. — Найди его, а я пока кого-нибудь зарежу.       — СТОЙ, ГДЕ СТОИШЬ!       Порфирий с Эжени так и подпрыгнули. Если бы они не знали, как выглядит Ён Су, то наверняка испугались бы, увидев некое демоническое существо с замотанным лицом, на котором торчали только горевшие злобой глаза.       Выхватив Мурасамэ из ножен, юноша понёсся дальше, при этом он едва не зарубил беднягу Порфирия. Тот, не ожидав такого поворота событий, едва успел пригнуться.       — Конченный идиот, — ухнул Порфирий, присвистнув.       — А чего ты хотел? — уголок рта Эжени чуть взлетел наверх. — О том, кто ты, известно немногим.       — И то верно, — Порфирий оглядел местность. — Может, стоит посвятить парня в список моих имён?       — Он и десяти не запомнит, — Эжени тихонько усмехнулась и тут же зашипела: рану на спине начало пощипывать.       А на горизонте уже появились первые враги. Действительно, мертвецы. Серо-зелёно-коричневые, с потрёпанными одеждами, с державшимися на гнилых лоскутах кожи конечностями, одинаковое монотонное урчание, раздававшееся из полуоткрытых ртов. И глаза, затянутые плотным бельмом. Передвигались враги медленно, но плотной кучей — к таким лучше не попадать в окружение.       И пока Эжени плела себе косу, мертвецов становилось всё больше и больше.       — Ё!.. То есть, Утя! Ты где там? — крикнула Эжени, хватаясь за ножницы.       — Я здесь! — Ён Су вернулся и встал в боевую стойку. — С тобой ничего не сделали?       — Позже обсудим, как кого застали врасплох, — отрезала Эжени. Вдруг она заметила на лезвии катаны свежую кровь. — Ты кого уже зарубить успел?..       — А… старого ворожея, — Ён Су почесал в макушке и осмотрел поле боя. — Этот старик видел моё лицо, но более того — виделся с Егерями. Я посчитал, что избавиться от свидетеля будет не лишним.       — Ты правильно поступил, — Эжени сжала в руках тейгу. — Была б моя воля, я бы всех Чистильщиков с ворожеями на фарш пустила. Но сначала… отправим этих покойников на тот свет.       — Да. Но будет очень нелегко, — Ён Су закусил губу. — Яд Мурасамэ не действует на трупы.       — Тогда просто руби их, в чём проблема?       — И то верно.       …Когда тело в чёрном балахоне упало на землю, Нира прижалась к Камелии, спрятав глаза в её платке. Дрожь обуяла девочку — она не думала, что всё обернётся вот так. Камелия тоже рассчитывала на иной исход, но непредвиденные обстоятельства едва не испортили всё. Впрочем, пока Нира была в безопасности, шанс ещё был.       Камелия шмыгнула в соседние кусты, потащив девочку за собой, подальше от трупа Филоктета, скошённого чокнутым спутником Эжени. Присмотревшись к каракулям «деда Порфирия», ворожея зацокала языком: этот мужик оказался не так прост, каким она себе представляла. Руны были стёрты и написаны заново. Как Порфирий и сказал, теперь, вместо круга зачарования деревню окружал круг, рушивший любую магию. Это обрубило планы Камелии и Чистильщиков, но и подставило под удар всю Житницу. Камелия бы с лёгкостью отразила налёт нежити на деревню…

…если бы не она была зачинщицей этого налёта.

      Но она поклялась Нире помочь деревне, когда та окажется в опасности. Скрипнув зубами, она начала лихорадочно думать. Ведь даже если она сотрёт руну в круге разрушения, магия вернётся лишь спустя неопределённое время, но едва ли сразу или хотя бы через пять минут. Пространство Житницы сейчас напоминало вакуум, где не существовало ни крупицы магии. При таких обстоятельствах могла помочь только…       — Госпожа Камелия! — вдруг пискнула Нира, схватив девушку за рукав.       Точно. Нира.       Она на деле доказала, что её природный дар к магии света Камелия разглядела безошибочно. А так как Свет являлся лучшим оружием против порождений Тьмы, то самое время было использовать девчонку на полную. Главное, чтобы всё получилось.       Ведь Камелия не собиралась оставаться в деревне после случившегося, а Нира может помешать. Магия света ни к чему для планов Чистильщиков, а значит, её можно бросить в Житнице на произвол судьбы. А что? Здесь хорошие, добрые люди. До тех пор, пока деревня будет стоять здесь, на топях, о Нире позаботятся. Подарят надежду на лучшую жизнь, даже если её на самом деле не будет.       — Решено…

«Помогу ей активировать печать, а потом сбегу. Главное, успеть наложить кое-что прежде, чем девчонка отключится».

      — Что решено? — Нира сглотнула. — Вы же поможете мне?       — Конечно, дитя, — Камелия как можно естественнее постаралась улыбнуться. Она надеялась, что её фальшь девочка воспримет исключительно как страх перед грозящей опасностью. — Но мне снова понадобится твоя сила.       Вдали послышался звон тейгу и ругань членов Ночного рейда.       — Каковы были у тебя ощущения после использования силы света, дитя? — быстро спросила Камелия.       — М… прекрасные, — задумчиво пролепетала Нира. — Я никогда не думала о том, что во мне есть… что-то подобное…       — Тебе придётся использовать эту силу ещё раз, — сказала Камелия, прерывая бессвязную речь девочки. — Иначе Житницу не спасти.       — М-меня уговаривать не придётся! — выпалила девочка, вскочив и сжав свои маленькие кулачки. — Что нужно делать?       — Тебе нужно просто развеять чары над деревней. Представь, что ты с разбегу бежишь и плюхаешься на перину.       — На перину…       Что-то мягкое и лёгкое…       Да, Нира после стольких лет жизни в трущобах       Не забыла, какой была её прежняя версия.       — Значит… вот так.       От подушечек пальцев Ниры начали расползаться лучики света.       — Молодец! — обрадовалась Камелия. — А теперь представь такое же кольцо, которым ты взяла отравленный плод. Представь себе такое же снова, но как будто ты им хочешь обнять всех жителей Житницы сразу!       Звук на мгновение пропал. Светлая дымка окутала всю деревню, а нежить словно ветром сдуло. Ни одно дитя Тьмы ещё не пережило Свет. А Эжени и Ён Су в пылу битвы, внезапно прекратившейся, ничего не оставалось, кроме как недоумевающе застыть на месте.       — Удалось! — облегчённо вздохнул Порфирий, остановившийся неподалёку. — Только… что это за магия света была?       — Это она и была, — оценивающе взглянула Эжени. — Кажется, кто-то установил барьер света вокруг деревни, нивелировав при этом круг разрушения. Я полагаю, что так.       — Но кто его наложил?       — Да, наша знакомая из трущоб. Девчонка. Нира. Недавно осталась без семьи из-за Егерей.       — Ого… трущобы, значит, — Порфирий задумчиво почесал бороду. — Встречал я как-то онейромантку там.       — Я надеюсь, это не история твоих любовных-…       — Да нет, что ты! Я ж за советом к ней ходил, за советом. Она мне про нашествие мертвечины-то и поведала.       — Ясно. Не верю я, конечно, в эти все пророчества… — фыркнула Эжени. Её ноздри вдруг побелели. Верный признак — девушка зла. — Но вот после таких, как эта драная сучка, Камелия, мне хочется верить в кару Божью!       — Ой. Молодой человек, — Порфирий заткнул Ён Су уши и отошёл от Эжени подальше.       И не зря. Эжени тотчас же подняла высоко ножницы и ударила их о землю.       — Су-у-ука… как же болит спина. Эй! Камелия Ибсен! Я знаю, что ты ещё не успела свалить, шалава ебаная! — Эжени развернулась и начала бить землю ножницами, словно пыталась вспахать её. — Один маленький ритуал?! Да пошла ты нахуй! Чтоб тебе секирой из вагины крест сделали, чтобы в тебе хоть что-то святое было! Ебливая собака, чтоб ты сдохла, как последняя шлюха, на трубах, блять! Чтоб тебя посадили на вилы, блять, и зажарили, как свинью!..       — Но их на вертел… — Порфирий тут же закрыл рот Ён Су, чтобы Эжени не дай Бог не услышала.       — …и ноги твои пускай раздвинут так, чтобы тебя выебали сорок восемь человек, по сорок восемь часов, сорок восемь минут и сорок восемь секунд! И наблюдать за этим будут сорок восемь горожан на главной площади Столицы, сучара! Покажи мне свою пизду, которую ты рожей называешь, ещё раз, и я сбрею рыжие лобковые волосы с твоей конченной башки! А сейчас забирай Чистильщиков, упёрдывай из Житницы, блять, и еби свою козу, прошманда тупорылая!       После последних слов Эжени едва не задохнулась. Немудрено, подумал Ён Су — столько предложений, переполненных непрерывной бранью, и почти на одном дыхании. А под тейгу уже сама собой вырылась довольно глубокая ямка — хоть прямо сейчас хорони Камелию, чтобы успокоить Эжени. Та со всего размаху ударила по бочке с пивом и поморщилась: это была недавно повреждённая нога.       — С-сука… — проскулила Эжени, склонившись над бочкой.       — А я ведь говорил: не держи всё в себе, — вздохнул Порфирий, отпуская Ён Су.       — А ты кто, дядь? — вдруг спросил юноша.       — Ты слепой или где? — чуть раздражённо произнёс Порфирий.       Мужчина указал пальцем на маленькую голубую птичку, которая сидела на жерди ближайшей хаты. Ён Су первое время не мог сообразить, как вдруг до него дошло, и он удивился самым комичным образом, что даже Эжени криво усмехнулась, хотя ей было не до того.       — Издеваешься, как ты?.. — опешил Ён Су.       — По той же причине, что и ты, — Порфирий пожал плечами. — Пока есть шанс, я должен им пользоваться, верно?       — Да, ты прав, — Ён Су попытался обработать информацию у себя в голове. Как вдруг он резко подскочил, вспомнив одну важную вещь: — А что с Радкой? Я краем глаза видел её в каком-то круге…       — Сожалею, — Порфирий покачал головой, — но так как все деревенские долго приходили в себя, да ещё и паника эта…       — Что с ней?       Этот вопрос прозвучал так же настойчиво, как и вопрос маленького сына, решившего спросить у матери, почему отец после войны не вернулся домой, когда другие ребята уже радостно встречают своих.       Но Порфирий знал, что Ён Су уже не такой ребёнок. Он не в первый раз сталкивается со смертью. Он примет эту новость спокойнее.       — Радка умерла. Она действительно была беременна до свадьбы, но… полагаю, что эта Камелия как-то ускорила рост маленькой жизни. Судя по тому, что вылезло на белый свет… Боже правый, она его прокляла. И проклятием изгнала плод. А так как никого рядом не было, и роды проводились при участии тёмной магии, у Радки всё там… было разорвано и в крови. Но она ничего не почувствовала, я полагаю: тот ворожей, Филоктет, нанёс ей сильный удар в спину. Я слышал, что так можно навеки остаться инвалидом. По рассказам тех, с кем мне удавалось пересечься, это отвратительно — не чувствовать собственных ног и не мочь ими двигать.       — Нет чувства, нет и движения… — буркнула Эжени.       — Что, прости?       — Да так… в трактате одного «богохульника» прочитала.       — В любом случае, Ё-…       — Утя.       — Утя, — Порфирий с грустью в голосе попытался мягко улыбнуться. — Мне очень жаль.       — Да я верю, — совершенно разбито произнёс Ён Су. Он только сейчас решил протереть тейгу от крови и вернуть его в ножны от греха подальше.       — Ладно-с, — Порфирий хлопнул обоих товарищей по плечу и приобнял. — В любом случае, я рад, что с вами ничего не случилось. Мы очень переживали за вас, когда вы покинули штаб так надолго. Давайте-ка приберёмся чуть-чуть, успокоим всех и отправимся в вашу келью, расскажете мне всё. Да и у меня новости есть. А ещё — верное средство от горечи, должно помочь.       Ён Су и Эжени молча последовали за Порфирием. Потерянный день, полный ужаса и тревоги, терзал их сердца, даже встреча с товарищем не помогла им. Им просто хотелось сейчас провалиться в сон с надеждой на то, что наутро они проснутся на своём настиле.

***

      Для любого магического ритуала нужна кровь. Чем её больше, тем сильнее ты выражаешь желание приблизиться к конечному результату. Этот закон един для всех, кто впервые соприкасался с запретным миром магии. Именно поэтому существа, использующие в повседневной жизни стихию, а не одну грубую физическую силу, так нуждались в крови. В тёплой и тягучей воде алого цвета, с резким, но таким притягательным запахом. Для многих тварей нет ничего вкуснее и желаннее, чем чужая кровь. Она ценилась ими даже больше, чем мясо.       Савако считала так же. Мясо не давало ничего, кроме утоления голода в животе. А кровь восполняла все затраты энергии сполна. Но кровь была сродни десерту. А потому Савако обычно откачивала её из людских тел, а потом, подогрев, пила понемногу.       Но бывало и несколько иначе.       В этот раз Савако закрылась в своей комнате, не желая, чтобы Артур её тревожил. Девушка залезла в неглубокий чан и нарисовала на нём магическую руну. Чан тотчас же наполнился тёплой кровью. С умиротворённой улыбкой на лице Савако опустилась в самодельную ванну и расслабленно вытянула ноги. Опустив голову назад, она омыла волосы. Полежав так минут десять, Савако встала, вытянувшись, словно цапля, и, набрав крови в руки, умыла лицо. Заведя ладони назад, она зачесала волосы и обернулась назад.       «Подсматриваете, мастер? Каков безобразник!» — хотела было произнести Савако, но побоялась сорваться на смех, а это бы повредило слуху находившегося поблизости человека.       Чувствуя, как по ногам струится кровь, вытекавшая изнутри, Савако вылезла из чана и, размазав липкие капли по груди, поманила Артура, спрятавшегося за дверью. Мужчина юркнул в укрытие, как только девушка обратила на него свой взор. В тот момент он почувствовал себя Актеоном, но Савако отнюдь не спешила превращать его в оленя. Почуяв себя в относительной безопасности, Артур неуверенно вышел из-за двери и, повинуясь длинному тонкому пальцу, подошёл к Савако почти что вплотную. Легко улыбнувшись, девушка тут же зарделась, в притворном, как казалось, стеснении, прикрывая наготу.       Артур, сглотнув голодную слюну, аккуратно взял Савако за подбородок и поднял, чтобы заглянуть в тёмные, горевшие от маленьких искорок, глаза.       — Я никогда не встречал чародеек, умывающихся в крови, — признался он.       — Верно. Потому что таких не существует, — томно прошептала Савако.       «Мастер… а вы всё хуже и хуже держите себя в руках. Но пускай пока так и будет, — подумала она, смывая с себя человеческую кровь. — Не могу дождаться. Не могу насытиться. Это чувство — я хочу больше, мне НУЖНО больше!..»       Я т а к г о л о д н а .

***

      Кусочек счастья — редкое явление в стенах логова наёмных убийц. С учётом того, как же мало его стало, за счастье Ночной рейд принимает всё, что угодно. Для простого человека может показаться странным то, как улыбаются на каждую мелочь те, кто каждодневно сжигает себя изнутри.       Подъём в чистой и свежей кровати — счастье!       Встреча рассвета и заката — счастье!       Свежие овощи и фрукты на столе, мягкий хлеб, горячий суп или каша, сладкие булочки — тоже счастье!       Всё, что они видят, слышат, ощущают давало им знак — они живы и продолжают жить, и завтра обязательно для них наступит.       Для отбросов общества, вроде них, которых и любят, и ненавидят одновременно, было наивно полагать, что они похожи на революционеров. Все их действия пускай и направлялись на благо мятежного юга, но Ночной рейд работал в первую очередь ради себя. Едва ли они могли надеяться на то, что после победы революции про них вспомнят добрым словом или помогут устроиться на мирную работу. Увы, группа энтузиастов будет первая в списке, о ком бравые победители предпочтут забыть, чтобы никто не смог сковырнуть этот рубец, как преступление новой власти.       О таких политических тонкостях убийцы предпочитали не задумываться. Они могли лишь мечтать о том, как прекрасно сложится их жизнь после того, как Ночной рейд распустят. Мечтать о светлом будущем, когда сейчас на окровавленных руках лист пергамента с новой жертвой — уже преступление, достойное кары небесной. Но никто из Ночного рейда не котировал такое понятие как «гуманизм». Преступлением против человечества они не могли назвать свою работу. В их глазах убийство законченных ублюдков и мразей выглядело лишь меньшим злом, которое можно было совершить, чтобы мир стал лучше. Их однообразная работа выстраивала в голове идеальную логическую цепочку, увы, обрубавшуюся именно здесь. Эта цепочка, которую никто не должен надеть на шею, образовав тем самым замкнутый круг. Иначе установка наёмных убийц окажется попросту бессмысленной.       В конце концов, им незачем обременять себя материей высокого полёта. Есть что-то простое, близкое и понятное — его не надо искать, оно лежит прямо здесь и ждёт, когда же его обладатель на него посмотрит и скажет: «Вот оно, счастье!»       Именно это пронеслось в голове Йозефа, когда тот проснулся без чесотки в раненой руке. Последний чёрный шов вонзился в человеческую плоть и полностью сросся с ней. Теперь Йозеф перестал считать себя ненужным отбросом. Рука двигалась с такой невероятной точностью, что мужчина сперва не поверил своим глазам.       В следующее мгновение Йозеф вскочил с кровати и начал забег по штабу, чтобы найти хоть кого-то и сообщить ему приятнейшую новость:       «Счастье снова здесь!»

***

      Когда Феликс и Говерт покинули баню, Кику незаметно прошмыгнул туда, чтобы отмыть себя от грязи. Даже несмотря на то, что испачканными были только ноги, юноша всё равно посчитал это достаточным поводом к тому, чтобы вымыться полностью и сменить одежду. Сейчас время позволяло Кику долгое пребывание в бане, а вот возможности — нет. Деревенские бани отличались от столичных кардинально. Как минимум, своим внутренним убранством, которое не соответствовало сложившимся представлениям Кику. К тому же, баня всё ещё находилась на территории болот. А от того пар не расслаблял мозг — он буквально расплавлял его, заставляя погружаться на дно.       «Я слишком часто ошибаюсь в последнее время, — думал он. — Я должен это как-то прекратить и немедленно. Не только моя репутация, но и жизни моих товарищей на кону, а это важнее. Стоит мне уронить лицо снова, допустив очередную ошибку, то я стану бесполезным для отряда.       Кому нужна пешка, которой нельзя сходить?       Я не могу никого найти.       Я не могу никого спасти.       Я могу только убивать. Холодно и беспощадно.       Но какой смысл в убийстве?       Это простой приказ, который должен суметь выполнить любой воин. К чему эмоции?       К чему превозношение?       Убивать может каждый.       Дай только причину

и оружие.

Б о л ь ш е у б и й ц е н е н у ж н о н и ч е г о .

      В таком случае, мне ничего не остаётся, кроме как вернуть своё чутьё. Проклятые болота!.. Я знал, где находится Малая Глинка, и всё равно пошёл! Это всё равно, что знать о том, что враг вооружён до зубов, и пойти туда в одиночку».       Кику стало уже слишком горячо находиться здесь, а потому он вышел в предбанник и переоделся. Вот и все болезни прошли, как говорила старая травница, приютившая однажды маленького Кику. Юноша поспешил покинуть баню и направился в сторону гостевого дома. Сейчас Егеря должны были ужинать.       В довольно просторной столовой действительно уже сидели за большим столом Николай, Халлдор и Феликс. Говерта не было, наверное, ушёл с Миффи на охоту. Кику же перевёл взгляд на стол. Слюнки предательски скопились во рту, но юноша одновременно чувствовал отвращение к еде прямо сейчас. С одной стороны сидели Николай и Халлдор; последний был зеленее листьев салата, которые генерал Егерей настойчиво пытался запихнуть в него. С другой — в аппетитный кусок мяса вгрызался Феликс, заедая его свежими овощами. Старший товарищ выглядел таким счастливым…       …что на изнанке сознания Кику невольно отразилось его перекошенное от страха лицо, испачканное в трясине.       Кику, подавив тошноту, всё-таки присел за стол и попытался проглотить хоть кусочек мяса, хоть что-нибудь, чтобы не оставаться голодным. Но ничто в горло не лезло, порция Кику оставалась нетронутой.       На это не мог не обратить внимание Феликс. Он попытался сказать что-то с набитым ртом, но всё же ему пришлось всё проглотить, прежде чем спросить:       — В чём дело, Кику? Почему не ешь?       — Не хочу… — лаконично ответил Кику, откинувшись на спинку стула.       — Это вот ты сейчас так говоришь, — с неудовольствием буркнул Феликс, отправив в рот помидорку. — Знаешь, на твоём месте я бы жрал всё, что дают. Тебе так и ножки протянуть недолго.       — Но я не могу заталкивать себе еду в глотку, если у меня нет аппетита, — покачал головой Кику. Ему казалось, что плохое самочувствие уже настигло его.       — Тебе помочь? — Феликс лукаво подмигнул.       — Феликс, оставь его, — приказал Николай, поворачивая к себе голову Халлдора.       — Не тебе мне приказывать, Коль! — Феликс ощетинился. В воздухе ещё витал призрак их отгремевшей ссоры. — Сам тем более Халлдора кормишь с ложечки.       — Поскольку он неважно себя чувствует, а Наташи нет, то я вынужден взять на себя ответственность, — Николай наконец-то смог открыть рот Халлдора и положить ему в рот кусочек мяса. Юноша инстинктивно начал жевать. Поскольку это должно быть надолго, Николай отпустил Халлдора.       — А за своего младшего братика не хочешь взять ответственность? — притворно возмутился Феликс.       — Ты уже румяный и здоровый, а Халлдор — нет.       Их так и не начавшуюся перепалку прервало появление Говерта, нёсшего на плече охапку дичи, из которой Кику смог узнать только выпь и ондатру. Остальные не поддавались распознаванию, либо оказались слишком мелкими, чтобы их разглядеть. «Наверное, это еда для Миффи-чан», — подумал Кику. Его догадка подтвердилась тем, что Говерт опустил дичь на пол. К кучке тут же с довольным скрипом подкатилась крольчиха и чуть увеличилась в размерах, чтобы поскорее приступить к трапезе.       Кику невольно улыбнулся. Так и хотелось сказать Миффи, чтобы та не торопилась, тщательно пережёвывала. Кику даже удивился на миг: для ненасытной крольчихи этого было слишком мало.       Улыбка тотчас пропала с его лица, когда напротив юноши с усталым вздохом опустился на стул Говерт. Охота на болотах отняла у него много сил и времени, но теперь он мог насладиться ужином, который уже был готов. Внешне удовлетворение Говерта никак не проявилось — он всегда был скуп на эмоции, даже наедине с самим собой. Совершенно неживое, словно выточенное из камня лицо мужчины и завораживало, и пугало Кику одновременно. А сейчас ещё и заставило напрячься, словно изготовившаяся к прыжку кошка.       — Поскорее бы свалить отсюда, — устало сказал Говерт Николаю. — Миффи совсем не нравятся болота. Местная еда просто ужасна.       — Как закончим здесь свои дела, так и свалим, — заверил его генерал.       — Очень на это надеюсь.       Кику перестал смотреть на Говерта вообще и опустил голову, чтобы не пересекаться с ним взглядом. От вида еды начало урчать в животе и тошнить одновременно, поэтому он зажмурился и стиснул кулаки.       «Я перестаю истолковывать эту реальность верно.       Почему Феликс-сан больше не винит меня в произошедшем, как ни в чём не бывало?       Почему Говерт-сан молчит так, словно хочет меня задавить этой тяжестью?»       Кику резко встал из-за стола, отодвинув стул.       — П-прошу прощения, но я правда не могу! — заплетающимся языком выпалил он. —Позвольте откланяться.       Выйдя из-за стола, Кику стремительно направился к выходу, чтобы никто не успел его остановить. Он собирался закрыться в комнате и зарыться под одеяло, чтобы не видеть, не слышать, а самое главное — не чувствовать, что чьи-то глаза пристально наблюдают за ним.       Так и с ума сойти недолго…       Так бы и произошло, как изначально планировал Кику. Но в дверях он столкнулся с хозяином кухни и по совместительству правой рукой старосты — низеньким немолодым мужчиной, который нёс бочонок, судя по запаху, с медовухой.       — Пропустите меня, молодой человек? — незатейливо спросил хозяин кухни.       — А, да-да, конечно… прошу, — Кику открыл дверь шире и придержал её, чтобы мужчина смог беспрепятственно дойти.       — Это что, уважаемый? — спросил Николай. — Мы сегодня собирались пить вино.       — Медовуха, господин Арловский, — хозяин радушно улыбнулся. — Подарок от нашего старосты, он как раз держал её для гостей.       — Сколько лет? — ехидно уточнил Феликс.       — О-хо-хо, я не считал, господин!.. — мужчина почесал залысину на своей голове.       — Ладно, наливай, — дал добро Николай. — Медовуха дело хорошее.       Планам Кику этот низенький человечек не мог помешать. Юноша всё равно собирался возвращаться в комнату и разбираться в себе. Однако до боли знакомое чувство словно сковырнуло старый шрам, до крови, до кости… и Кику вернулся назад, наблюдая за тем, как по деревянным кубкам льётся медовуха. Нахмурившись, юноша снова сел за стол.       — М? Кику, ты, кажется, не хотел… — начал было Николай, но Кику твёрдо его остановил:       — Я передумал. Налейте мне тоже.       — Кто не ест, тот не пьёт медовуху, — угрюмо пробасил Говерт, сурово посмотрев на Кику. — Топай-ка в свою комнату.       — Вы мне не командир, Говерт-сан!..       Две тоненькие ручки крепко опёрлись на стол, из-за чего стол едва не подскочил на месте. Этот жест немало удивил всех Егерей — даже бровь Говерта взметнулась наверх.       — Дай ему выпить, Гов, — махнул рукой Николай. — Может, хоть успокоится.       — Но он-…       — Говерт. Не обсуждается.       Говерт лишь сильнее нахмурился и помрачнел. Кику хоть и «поджал хвост», но всё равно решил повторить жест мужчины и медленно опустился на своё место, краем глаза заметив, что хозяин кухни с довольным выражением лица налил медовуху в пустующий кубок.       — Ну что ж, — Николай поднял кубок с медовухой и встал из-за стола, — выпьем за спасение одного долбаёба, который благодаря Говерту всё ещё жив и дышит с нами одним воздухом.       — Какой тост! — саркастично подметил Феликс. — Аж выпить захотелось сразу.       — Ну вот и пей.       — И выпью!       — НЕТ!       Неожиданно громко из уст Кику раздался вскрик, и в следующую секунду юноша выбил из рук Феликса кубок, так как именно он был ближе всего к нему. Остальные Егеря, почуяв неладное, не стали даже ко рту подносить медовуху. А Кику, схватив свой всё ещё полный кубок, подлетел к хозяину кухни и опрокинул его. Прижав туловище мужчины ногами к полу, Кику резко схватил его голову за подбородок и заставил открыть рот. Довольное лицо тут же исказилось гримасой боли и страха, поэтому это не составило большого труда, и юноша разом вылил напиток в глотку хозяину кухни.       Ничего не происходило поначалу. Феликс, как первый, кто поверил в то, что Кику снова ошибся, даже встал из-за своего места, чтобы поругать юношу:       — Кику, блять, без пойла меня оста-… ох ты ж ёпт!..       Оказывается, надо было просто подождать с полминуты. Гримаса боли и страха испещрилась складками ещё больше, а изо рта и носа начала струиться желтоватая пена. Глаза закатились и налились кровью, а тело сковала судорога такой силы, что оно выгнулось, как при столбняке. Поняв, что случилось, Кику отскочил в сторону. Происходящее больше завораживало его, чем пугало, чего нельзя было сказать о тех же Феликсе или Халлдоре. Даже Николай и Говерт смотрели на муки умиравшего мужчины с ужасом нежели с безучастием.       Хотя и вскоре Кику понял, что беспокоила всех отнюдь не смерть хозяина кухни, наступившая спустя минуту после вливания в него медовухи, а совершенно другое. Побледневшие Феликс и Халлдор испугались за то, что в их желудках сейчас станет пусто. Говерт… неизвестно, о чём он точно думал в тот момент, а вот Николай точно дал понять причину перемен на своём лице.       — Блять… Вот блять… — приговаривал он, зарывшись одной рукой в волосы.       — Коля? — Говерт незаметно сглотнул и перевёл взгляд на генерала.       — Срочно проверить наши запасы!.. — почти что шепнул Николай, погнав всех из столовой. — Ужин окончен.       По коридору раздался топот Егерей, спешивших к общей суме с припасами. Даже не получив команды, Кику принялся всё тщательно обнюхивать, словно пёс. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше: мерзкий запах яда ощущался как никогда прежде. Выбросив всё, что Кику смог вынюхать, юноша пришёл к страшному выводу: большая часть припасов Егерей была отравлена.       Николай так и сел:       — Пиздец… это ж надо было так обосраться, — сокрушился он, сжав зубами большой палец. — Эта сраная крыса внушила мне доверие, и я расслабился!       — Погоди, — остановил его Говерт, который вернул себе хладнокровие. — Хозяин это мог сделать по своей прихоти. Или кто-то другой. Необязательно староста. Мы же слышали…       — Вы слышали старосту? — Николай развернулся к Говерту. Еле заметно его глаз дёрнулся.       — Нет.       — Ну вот и не говори тогда ничего! Чёрт… плохо.       — И что нам теперь делать? — спросил Феликс, сложив руки на груди, чтобы унять дрожь.       — Запасы спрятать, — отчеканил Николай. — Больше ничего не есть. Пока будем оставаться здесь, готовить еду самим, наливать пойло самим, всё тщательно мыть до и после еды.       — А Наташа ведь предупреждала… — едва слышно проговорил Феликс, но на это уже никто ему не ответил.       Как бы то ни было, настроение продолжать трапезу у Егерей больше не было. Поэтому они принялись выполнять мероприятия по перепрятыванию припасов. На сей раз — каждому понемногу в их вещмешки. Говерт успел заметить, что припасов действительно осталось не так много: на сутки или двое. На обратном пути можно будет, конечно, полакомиться дичиной, но это будет возможно лишь при условии завтрашнего отбытия из Малой Глинки.       Другой же вариант предполагал остановку в Житнице. Деревня побогаче и поприветливее Малой Глинки, а потому наверняка могла бы позволить себе накормить пятерых солдат хотя бы «на дорожку», чтобы скакать весь день, а по достижению леса убить пару-тройку кроликов или даже кабана. Суровые военные будни Говерта давали о себе знать: он-то был готов пожить впроголодь сутки или двое, питаясь лишь одними грибами да ягодами. Как и Николай. Но что насчёт Халлдора или Кику? Они пережили голодовку лишь в далёком детстве, а в Столице отъелись на славу. А Феликс? Да он же разноется по дороге, ещё чего доброго — с коня свалится. А вдвоём Говерт и Николай не готовы были нести на себе ослабевших детей и нытика-барда. Даже Миффи может не успеть — силы Говерта иссякнут и всё закончится кратковременной комой мужчины в лучшем случае, в худшем — смертью и хозяина, и тейгу.       Погасив свечи, Говерт улёгся на кровать и всё продолжал думать о завтрашнем дне. Он не мог перестать думать об этом, потому что в глубине души переживал за состояние своих товарищей. Поняв, что он думает об этом, Говерт нахмурился, фыркнул самому себе и лёг на бок, чтобы поскорее заснуть.       Но человеческий мозг — удивительно вредная и капризная девка (несмотря на заверения учёных людей в том, что слово «мозг» — среднего рода). Иначе Говерт просто не понимал, почему каким-то образом эта часть тела так настойчиво мешала ему засыпать, вбрасывая самые разные идиотские мысли.       «А вдруг еда тоже была отравлена, а Кику не сказал об этом? Иначе почему он всё-таки не съел ни кусочка?»       «Да ну, хуйня какая-то…» — Говерт раздражённо перевернулся на другой бок. Как назло, сна не было ни в одном глазу. Подумав о том, что неплохо было бы закурить, мужчина встал и уже хотел выйти в коридор, как вдруг он услышал шаги. Миффи рядом с ним зашевелилась. Говерт приказал крольчихе молчать.       Коридор наполнился чужим шёпотом. У Говерта не было такого же хорошего слуха, поэтому и различить он смог только несколько слов: «все уснули», «один» и «идёмте». По количеству человек мужчина мог лишь предположить, что людей в коридоре было большё трёх. Говерт решил, что проверить, злоумышленники это или нет, будет не лишним. Поэтому он выскользнул в коридор. Никого не обнаружив, Говерт решил разбудить кого-нибудь. Но все Егеря, к которым он заходил, крепко спали.       А услышав шорох в одной из спален, Говерт понял, что заговорщики пришли по душу Кику.       Послышавшаяся возня, сопровождавшаяся мычанием и восклицаниями деревенских мужиков, несколько осадило нараставшую тревогу, но Говерт решил хоть немного взглянуть, как идут дела у товарища. Заодно помочь ему, если надо.       Резко распахнув приоткрытую дверь, Говерт с удивлением обнаружил, что он вырубил двоих человек этим действием. Кажется, девушка и ребёнок десяти лет поняли, что даже с обезоруженным Егерем им не справиться (у мальчишки через плечо висела Яцуфуса). Приглядевшись, Говерт рассмотрел в полутьме, как Кику плавно перемещался по комнате, выжидая подходящего момента для удара. Вот один из двух оставшихся мужчин на него полетел с кулаком. А Кику — раз! — да и перехватил его за рукав, пропустил вперёд себя и сделал подсечку. Мужчина полетел вниз, и в тот момент, пока его тело ещё не достигло пола, Кику схватил его руку на болевую, резким движением сломал её и ударил по затылку. Мужчина заткнулся, толком не успев закричать от боли.       Говерт бы подумал на этом, что у Кику всё идёт хорошо, и его помощь не нужна, но вдруг последний из заговорщиков вынул нож. Не зная наверняка, справится ли с этим юноша, Говерт тут же ворвался в комнату и, выбив холодное оружие из рук мужчины, начал душить его до потери сознания. Как только горе-злоумышленник безвольно повис на руках Егеря, тот разжал руки. Мужчина упал на пол. А Говерт смог взглянуть Кику в глаза.       Сейчас этот маленький воин действительно походил на щенка. В его глазах застыло немое удивление. «А чему ты удивляешься?» — хотел было рявкнуть Говерт, но вместо этого решил спокойно подойти к Кику. Хоть сейчас было совсем неподходящее время для разговоров, но Говерт так не думал. Он хотел именно сейчас переброситься хотя бы парой слов.       Но Кику, посчитавший приближение к нему Говерта крайне неуместным, замахнулся на него рукой, сжатой в кулак. Чем и пресёк попытку старшего товарища заговорить с ним.       Перехватив тонкое запястье, Говерт чуть приподнял Кику, заставив его тем самым встать на носки. На ровном лице юноши произошли едва заметные перемены, но мужчина сделал ровно один, как он думал, единственно верный вывод.       — Ты что, боишься меня, что ли? — вкрадчиво спросил Говерт. — Или обиделся?       На что Кику ничего не ответил и просто отвёл взгляд, чтобы даже не начинать беседу.       — Мог бы просто поблагодарить за помощь.       Без упрёков, без отталкиваний Говерт отпустил Кику. Даже не вздохнул — просто смерил юношу пронизывающим взглядом, чтобы невесомо потрогать его замешательство. Оно застыло в каждой клеточке тщедушного тела. Говерт не стал усугублять шаткое состояние Кику, а потому оставил его наедине с самим собой. Сейчас его опека была бы излишне навязчивой. Прежде чем завести разговор, Кику должен разобраться в себе.       А Говерта ждали куда более важные дела. Нужно было связать всех злоумышленников и запихать их в отдельную комнату без окон. Такое место нашлось в лице подсобки, находившейся как раз рядом со спальней Говерта. Успокоившись на какое-то время и передохнув, мужчина, вспомнив, кое-что, решил попробовать разбудить хотя бы Николая. Всё тщетно. Ладно, подумал Говерт, утро вечера мудренее. Но подмостки лучше смастерить заранее. Для этого ему пришлось задействовать Миффи, в которой Говерт предусмотрительно держал не только уникальное оружие дальнего действия, но и инструменты. На всякий случай. А что? Никогда не знаешь, когда придётся кого-нибудь вешать.       «Как же меня заебала эта деревня…» — подумал Говерт, жуя семена мяты и стуча молотком.       Наутро Говерт всё объяснил Николаю, который из сладко зевающего мужчины в мгновение стал агрессивным монстром, готовым убивать. То есть, самым обычным Николаем Арловским, который просыпался в хорошем настроении. Узнав, что Говерт уже выполнил почти все приготовления, генерал был готов расцеловать подчинённого, но всё же сдержал себя в руках. На заявление Говерта о том, что верёвки у него не оказалось, Николай так удивился, как никогда прежде. Как и Феликс, ввалившийся в комнату посреди разговора. «Как ты можешь положить глаз на любителя верёвок, не имея при этом верёвок?» — спросил он, за что и поплатился пятиминутным забегом по коридору и по улице от Миффи, которую Говерт без зазрения совести спустил на товарища. Николай одобрительно кивнул.       Когда же на пороге очутился Кику, первое, что он выкрикнул, было про снотворное, подсыпанное во вчерашний ужин. За этим последовало извинение, потому как унюхать его у Кику не получилось. И Николай, и Говерт согласились с предположением юноши, но его самобичевание пришлось остановить. Перед тем, как Николай отдал приказ Кику найти верёвки, Говерт успел поймать виновато-пристыженный взгляд последнего. «Молодёжь… Кику, блять, соберись уже!» — хотел было выпалить вдогонку мужчина, но лишних вопросов от генерала хотелось бы избежать. Николай, разумеется, заметил холодок между подчинёнными, но посчитал, что лучше они сами с этим справятся. В конце концов, Говерт — суровый мужик, наговорил лишнего, а Кику просто перенервничал на болотах, и у них вышло недопонимание.       Гораздо важнее сейчас было согнать всех жителей Малой Глинки, которые ещё могли ходить, возле установленных подмостков и сообщить важную новость.       — Жители Малой Глинки! — громогласно начал Николай, когда на подмостки загнали всех провинившихся. Трое из них были мужчинами средних лет, а двое оставшихся — девушка с чёрной косой и косматыми бровями и ребёнок лет десяти. Все они были белы, как снег и неспроста. — Эти пидо-… недалёкие создания решили покуситься на наши жизни ночью. По всем законам Империи нападение на специальное подразделение, находящееся в непосредственном подчинении Ледяного генералиссимуса Николая Арловского, приравнивается к государственной измене. Наказание — смертная казнь.       Среди толпы собравшихся людей переполошились все, даже те, кто имел болезненный вид:       — Что?       — Вот так, без разбирательств?       — Прошу, господа Егеря, отпустите их! Они не ведали, что творят!..       — Мальчонку хотя бы отпустите!       — Должна же быть справедливость!..       — Справедливость есть, — прервал этот поток бессвязных речей Николай. — Провинившиеся совершили тяжкое преступление — пошли против отряда, защищающего непосредственно Его Императорское Величество и министра-регентшу Ольгу. Наказание — смерть. Закон велит вешать, но верёвки я не запасал, так что… — он уже собирался было отдать приказ Говерту о казни через расстрел, но в самый последний момент объявился запыхавшийся Кику.       — Генерал, я нашёл в одном из домов, — он протянул довольно массивный моток верёвки Николаю.       — Каков молодец! — Арловский расплылся в довольной улыбке и потрепал Кику по голове. — Ну, тогда… приступаем. И деревьев должно хватить.       Верёвки хватило ровно на пятерых человек. А вот подмостки Говерт немного не рассчитал, поэтому пришлось оставить ребёнка напоследок. Было принято решение повесить трупы на единственном крепком дереве в округе — на берёзе.       Повешение не требовало больших затрат. Шея в петле, да и опору долой — только тело бездыханное покачивается.       А Егеря смотрели на всё отрешённо — не в первый раз вешают.       Казнь четверых заговорщиков была проведена быстро. Никто не сопротивлялся, никто не визжал и не плакал. У повешенных не было родни, в отличие от курносого мальчонки. Тот, хоть и трясся, как осиновый лист, всё равно уверенно шёл к подмосткам и исподлобья смотрел на своего палача, коим был Говерт.       Но дойти мальчик не успел: к нему, вдруг протяжно закричав, кинулась женщина и, зарыдав, заключила его в объятия. Сдержавшись от того, чтобы закатить глаза, Говерт подошёл к застывшему и заметно поникшему мальчику, чтобы вырвать его из рук матери, но женщина не пустила. Она обернулась к толпе односельчан.       — Да что же с вами такое? — запричитала женщина. — Ему ведь и десяти годиков-то нет! Как можно?..       — Как можно броситься на спящего мальчишку впятером? — парировал Николай, услышав женское восклицание.       — Да не мальчишка я… — буркнул Кику.       — Впрочем! — Николай щёлкнул пальцами, и Говерт перестал вырывать мальчика из объятий женщины. — Мы можем и пощадить вашего сына. Если кто-нибудь из здесь присутствующих скажет нам, какая сволочь вчера вечером отравила медовуху.       — Верно-верно! — поддакнул Феликс, по-царски рассевшись на вынесенном кресле. — А то принесли, понимаешь ли, подарок…       — В-вы пощадите моего сына, если кто-то вам скажет?.. — не веря своим ушам спросила женщина.       Николай жеманно улыбнулся и кивнул. На самом деле, он не собирался щадить ребёнка, особенно учитывая то, что тот не чувствовал себя виноватым в совершённом преступлении. Но ему хотелось посмотреть на реакцию жителей Малой Глинки. Нет цирка веселее, в котором вместо животного выступает человек, которому дали шанс.       Деревенские тотчас стихли. Никто старался не смотреть на несчастную мать и осуждённого на казнь ребёнка, чья уверенность пошатнулась, стоило ему оказаться в тёплых родных руках. Женщине же оставалось беспомощно глядеть на замолчавших людей. Как честный человек, она не могла солгать даже ради спасения сына, а кто отравил медовуху ей было неведомо.       Мальчонка же выжидал своего окончательного приговора, пускай он и не надеялся на чудо. Он был твёрдо настроен убить одного из Егерей, о котором говорили старшие, как о самом ценном для отряда. Мальчишка смотрел на Кику, на этого невысокого юношу с Восточных земель, худощавого, болезненного на вид, а оказавшегося на редкость живучим. И мальчонка понимал только сейчас, что его действие в реальности — преступление. А преступник должен понести наказание.       Ни смелые мужики,       ни отчаявшаяся молодая вдова,       ни, уж тем более, десятилетний мальчишка — не способны противостоять Империи.       — У вас ровно минута, — прозвучал ленивый голос над толпой.       Отряд из простых наёмников с демоническими орудиями, а ведут себя, как дворяне!       Командир отряда сидел на кресле, словно на троне. Как и его брат.       Молодняк со скучающими лицами глядели на болтающиеся на верёвках тела.       А высокая детина глядела свысока на беззащитного ребёнка и его мать и перебирала чёрными пальцами шёрстку на безобидном монстре.       Секунды уходили так быстро, что никто и подумать не успел толком. Когда же время вышло, Николай кивнул Говерту, чтобы тот завершил погребальную процессию.       Как вдруг из толпы вышла светловолосая девушка — такая же курносая, как и осуждённый мальчишка. Её лицо покрылось красными пятнами от слёз.       — Что? Ты знаешь? — спросил Николай несколько разочарованно.       — Д-да, — как можно громче сказала девушка.       — И кто же это был?       — Он!       Не раздумывая, девушка указала пальцем на одного из висельников. Женщина, обомлев, в ужасе прикрыла рот рукой. Николай ухмыльнулся, тотчас поняв, к чему всё это было, и отдал приказ Говерту.       С тяжестью на сердце он вырвал ребёнка из рук женщины. Её пришлось отталкивать прикладом дробовика, из-за чего мальчишка попытался укусить Говерта. Он орал на него, выплёвывая и бранные слова, чтобы тот ни в коем случае не смел бить его мать. А на женщину прикрикнул, чтобы та не мешала Егерю совершить правосудие. Мать, казалось, вот-вот лишится рассудка, но её вовремя оттащили деревенские. Горе постаревшей на двадцать лет женщины не все могли понять, да и не все хотели. У них другие проблемы.       Говерт провёл последнего заговорщика на подмостки. Петля затянулась на тоненькой шее. «Я ни в чём не раскаиваюсь! Я хотел убить плохого человека!» — крикнул мальчишка, прежде чем он повис над промёрзлой землёй. Говерт медлил, а потому опора не выскочила резко из-под ног. Мальчишка стал задыхаться. Его бледневшее лицо с проступившими капельками пота стало последним шагом, открывшим несчастной матери путь к потере рассудка.       — Пустите меня! ПУСТИТЕ! ТАМ МОЙ СЫН! ОН ЖЕ СЕЙЧАС УМРЁТ!!!       От пронзительного крика, срывавшегося на визги и рыдания, в ушах звенело, а душа невольно покрывалась льдом. Говерт переводил взгляд с ребёнка на товарищей и на толпу, сдерживавшую обезумевшую мать. Как вдруг он не заметил Кику на своём прежнем месте. То, что тот сделает впоследствии, не вызвало у Егерей понимания или отрицания. Но Говерт был рад, что всё закончится куда быстрее.       Подлетев к задыхавшемуся мальчику, Кику вынул нож и со всего размаху всадил его в скованное страхом сердце. Ребёнок ещё мгновение или два подёргался в воздухе, а потом затих.       …ветер унёс скрип пятой верёвки, натянутой между небом и землёй.       Казнь завершилась.       Однако…       — Говерт, — вполголоса позвал Николай. — У нас верёвка кончилась.       — Вас понял, — механически ответил Говерт.       Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы сообразить, что от него требовалось. Подняв дробовик, он быстро прицелился. С такого расстояния невозможно было промахнуться. Говерт лишь надеялся, что выстрел не вызовет в нём противоречивых чувств. Они были ни к чему. Здесь и сейчас важной являлась только задача.       Выстрел заставил переполошиться только-только успокоившуюся толпу. Никто сперва даже не понял, что произошло. Даже жертва, которой и предназначался заряд дроби.       Курносая светловолосая девушка опустила взгляд вниз, надеясь увидеть, что источник тупой боли — это не то, о чём она подумала. Но пятно крови, расползавшееся по рубахе явно говорило, что её мысли не пытались обмануть. Пальцы осторожно коснулись раны. Нет. Этого не может быть. Умереть в пятнадцать лет вот так! Рука легла на рану и сжала рубашку, словно девушка думала, что так можно остановить кровь. Она подняла полные слёз глаза на Говерта.       Ни капли милосердия.       Все их жизни под гнётом болезни.       И если кто-то остался здоров,

      то рано или поздно он тоже заболеет.

      Нет шанса.       Нет сострадания.       Ты воин, а не врачеватель.       Направляй лезвие, направляй дуло.       Секи головы, протыкай сердца, руби в кровавую кашу, пока жизнь не исчезнет!..       Ни капли милосердия. Эта жизнь для тебя — ничто.       …Второй выстрел поставил жирную точку в жизни деревенской девушки, снеся ей голову. Окровавленное тело упало наземь, в толпе началась паника. Кричали женщины и дети, голосили бабки, сыпались проклятиями мужики. Даже те, кто не видел, что произошло, знали наверняка: случилось что-то плохое.       А Николай всё с той же ленивой ухмылкой продолжал наблюдать за тем, как тихая толпа превратилась в стадо блеющих от животного страха овец.       — За лжесвидетельство в нашей славной Империи так же полагается смертная казнь. Очень жаль, — Николай зевнул.       — Ни слова больше!       Из дома вылетел дед, больше похожий на местного сумасшедшего: длинная борода, кривые зубы, пожелтевшие глаза навыкате. Но самое главное, что заметили все присутствующие, в том числе и Егеря — это изрядно потрёпанная и взлохмаченная девушка с пепельно-серыми волосами. Именно за них держал дед, выводя девушку вперёд.       — Наташа!.. — выдохнул Феликс, вскочив с кресла.       — Наталья-сан!       — Так всё это время она была здесь.       — Следов побоев не видно, но неизвестно, что они могли с ней сделать, — Николай нахмурился, наконец стерев ухмылку со своего лица. — Говерт.       — Да-да…       Говерт прицелился в деда. Но тот решил пойти вабанк, выставив Наташу перед собой, словно щит.       — А давай-ка мы поглядим, что у этой ведьмы внутри? Авось мужики наши чего-то да оставили? А? — дед прижал к её животу нож, словно собирался сделать кесарево сечение.       — Прекрати сейчас же! — завопила какая-то старуха из толпы, подбегая к деду, словно пытаясь остановить его.       — А ты помалкивай, дура, помалкивай! — прорычал дед, отпинывая, судя по всему, свою жену. Он встряхнул Наташу, чтобы та стояла ровнее. — Неча с Егерями церемониться. Лишь бы кровушки нашей напиться. Так пущай попробуют и свою!       Говерт-таки сумел поймать взгляд Наташи, устремлённый на своего брата. Коля и бровью не повёл, хоть и в глазах бушевал ледяной гнев. Он повернул голову в сторону Халлдора, у которого снова помутнел разум. Генерал полностью переключил внимание на подчинённого, что нимало поразило деревенских. У деда от злости даже венки на лбу запрыгали.       «Зря ты, дедуль, за Наташкины волосы ухватился. Знал бы ты, как ей насрать на них, ты бы связал ей руки. А так… ты проиграл даже не сумев поиграться с моими чувствами. Так смешно!» — Говерт именно так считал мысли Николая и не думал, что был далёк от правды. Пускай Арловский сейчас полностью был занят Халлдором, его рот сейчас дрожал, из последних сил сдерживая садистский смех.       В подтверждение его догадок Наташа, отклонившись чуть назад, что было мочи ударила деда локтём по лицу и, выхватив из дряблых пальцев нож, всадила его в чужое бедро. Так она получила шанс выпутаться и стремглав побежать к Николаю, который уже заметил свершившуюся расправу и обернулся к Наташе. Оставив Халлдора на вконец растерявшегося Феликса, Николай быстрыми шагами направился к сестре. Смешно было наблюдать за тем, как суровые и отточенные движения Наташи сменились максимально женственными и даже детскими. Пробежка девушки была не похожа на ту, что она демонстрировала на поле боя, а видеть её лицо с натужно выдавленными слезами — это было что-то за гранью фантастики!       Наташа прыгнула в объятия Николая, прижавшись к его груди, и горько (точнее, мерзко) «зарыдала».       — Наташенька, что же они сделали с тобою? — Николай ласково погладил сестру по голове всё так же пряча за поплывшей улыбкой смех.       — О-они… Они так плохо со мной обращались, братик! — причитала Наташа. Её плечи затряслись. — Они морили меня голодом и били! Все рученьки в синяках, бра-а-атик!..       Подняв на брата глаза, Наташа по-лисьи сощурила их, а на покрасневшем лице проступила некрасивая зубастая улыбка, больше напоминавшая оскал. В мгновение ока переметнувшись в лице, девушка обернулась назад, обвела всех ошарашенным взглядом и спряталась за спину Николая, теперь уже не скрывая своих настоящих эмоций, которые прямо сейчас лицезрели все остальные Егеря. Наташа пока лишь не смеялась. Ещё слишком рано.       «Великолепно, Наталья Арловская! Я чуть не умер от отвращения к твоей ебучей актёрской игре, но в том и заключается твоё мастерство — ты в жизни совершенно другая девочка! Для тебя не впервой отыгрывать такой сценарий «дамы в беде», но это каждый раз новый и новый опыт. Ты — карга в теле маленькой женщины, ты — больная психопатка, которую так же легко раззадорить, как и меня. Мы с тобой прирождённые актёры, Наташа! Мы способны завести публику, потому что публика заводит нас! — Николай мог улыбаться лишь внутренне, а внешне — продолжать гореть праведным гневом. На лицах жителей Малой Глинки застыло отвращение, ненависть, страх. Только сейчас он заметил, что почти все деревенские начали вооружаться, чем попало: кто вилами, кто серпами, кто косами. — Раз публика так глупа, то я просто подыграю ей! Будем шутами до конца, Наташа. А под конец скинем грёбаные маски и дружно посмеёмся им в лицо!»       «Но сперва нужно избавиться от предателей, — подумал Николай, чувствуя трясущуюся спину Наташи. — Меня всегда поражало, что на такой низкий и попросту омерзительный поступок способны пойти буквально по щелчку пальцев. Это попросту неразумно. Это глупо. Все предатели заканчивают одинаково. Ваня, Манон де Вард, Йозеф де Вард… сколько ещё предателей? Много. Имена большинства из них мне неизвестны.       Мне плевать, как их зовут.       У меня есть только один список предателей, который я должен знать».       Николай бы с большим удовольствием сейчас плюнул на всё и приказал Егерям выметаться из деревни. Но закон не позволил бы ему этого сделать — в противном случае он бы стал предателем.

У предателей одна судьба.

      Именно её чёрную нить, опутавшую каждого жителя Малой Глинки, Николай всеми фибрами своей гнилой души.       Ведь не каждый день предателем становилась целая деревня.