***
Облик женщины Франциск принимал довольно редко — гораздо чаще для большей непримечательности он выбирал для превращения ребёнка. Женщина, как ни крути, привлекает внимание вне зависимости от того, уродина она или красавица. Первое служило объектом насмешек и улюлюканий, второе — потенциальной жертвой насилия в тёмной подворотне. А сейчас кругом были именно они. И несмотря на это в собор Франциск направился именно в обличии прекрасной дамы с лиловой накидкой, имя которой Франсуаза. Прекрасное имя, удивительное похожее на имя мужчины. Культурно пригубив вина, Франсуаза грациозно поплыла в сторону собора, чтобы облегчить свою душу. Находясь в отряде, состоящем преимущественно из безбожников, и выполняя грязнейшую работу на благо революции, Франциск не утратил веры, как ни странно. Напротив, он ещё больше укрепился в осознании того, что его путь всё так же верен и чист. Будь его воля, сложись обстоятельства по-другому, он бы ни за что не стал убийцей, а подался бы в пилигримы, вернулся, в конце концов, на родину, когда бы там всё успокоилось. Остепенился, женился, да и зажил бы счастливо в построенной семье. Франциск не строил надежд на великое будущее: ему просто хотелось заниматься любимым делом, иметь верную жену и хороших детей, умереть в окружении внуков. Но увы, раздор в родной стране порушил все его мечты. Оборачиваясь назад и понимая, что ему уже идёт четвёртый десяток, Франциск смиренно признавал, что с этим уже ничего не поделать. Как потерял он свой единственный шанс на счастливую жизнь лет десять назад, так его назад уже не вернуть. Кто-то удручённо воскликнет: да как же так, в тридцать лет уже считать себя стариком без будущего? К сожалению, в этом мире иначе не бывало. Сразу признать свою беспомощность, не строя никак их иллюзорных надежд — вот, в чём была необходимость каждого человека. Только так можно было уберечь себя от разочарований. Однако Франциск подхватил эту упадническую философию и переиначил на свой лад, узрев спасение в религии. Раз уж его жизнь, полная грязи, не задалась здесь, так почему бы не постараться ради новой жизни на другой земле? Почему бы напоследок не помочь тем, кто нуждался в помощи больше всех? Почему бы не изучить этот мир досконально, чтобы в следующий раз быть готовым к его напастям? Задумка воодушевляла. И ей Франциск был обязан Ночному рейду. Смысл не в том, чтобы помогать нуждающемся, умывшись в крови, а в том, чтобы им помогать. Да и глядя на желторотых детишек, состоящих в отряде наёмных убийц, которые искренне верили в праведность своих действий, пускай и осознавали их цену, в мужчине пробуждались так и не реализованные отеческие чувства, которые он направлял на товарищей. Не на всех, конечно, получалось — кто-то не хотел такой поддержки, как Эжени, на кого-то она плохо действовала, как на Йозефа или Баша, а кто-то просто уже был не ребёнком, а одногодкой Франциску. Как Стефан. Вовсю пребывая на ночной мессе, Франсуаза, сидя на скамье и сложив руки в молебном жесте, возжелала для своих товарищей спокойствия и душевного равновесия, удачного протекания революции и многое другое, что она обычно мысленно просила у Бога. И всё проходило, как обычно, если бы краем глаза она не заметила фигуру в плаще. — Ты что здесь забыл? — едва не поперхнувшись, шикнула Франсуаза. Успокоившись, чтобы не привлекать к себе внимание, она вернулась в исходную позицию. — Я думала, что ты будешь сегодня спать в обнимку с бутылкой. — Никогда не поздно попробовать что-то новое, — хмыкнул Стефан, натянув капюшон на глаза. — Поэтому я здесь. — Если что — ты не со мной, — буркнула Франсуаза напоследок. Предварительно она проверила, чтобы никого из Егерей не было в соборе, но следовало уберечь себя от случайных стукачей — Бог не способен уберечь человека от шуток чёрта. «Но что здесь пытается найти Стефан? — Франсуаза нахмурила брови. — Ему стало так плохо, что он решил найти покой и умиротворение в возвышенном? Мне жаль тебя расстраивать, mon ami, но живущему от бутылки до бутылки здесь делать нечего».***
От того, кого проще всего оказалось вытащить из бара, Кику решил перейти к самому тяжёлому пациенту — к Феликсу. Безусловно, Хенрик был из той же когорты, но пьяницу вместе с полутрезвым Говертом теперь не представляло труда вытащить. Выгнать Гилберта из его божественной обители — проще простого! Но не Феликс. Этого мужчину предстояло ещё вытащить на улицу. В чём Кику убедился, как только на горизонте замаячил бордель. — А… Вы уверены, что Феликс-сан именно здесь? — Кику нервно сглотнул, когда он вместе с Говертом оказался возле публичного дома с довольно смелой вывеской, изображавшей девушку с обнажённой грудью. — Это один из ожидаемых вариантов, — преспокойно заявил Говерт. — Но лично я больше, чем уверен — он точно там. — С чего, интересно знать, вы так решили? — Кику покосился в сторону товарища. — Феликс — расчётливый в этом плане, — Говерт пожал плечами. — Он не прочь выпить в приятной компании, заодно трахнуть кого-то. Это удобно, на самом деле. — Не понимаю вас… Неужели всё это может заменить нормальный досуг? — Как тебе сказать. Большинство именно его и предпочтут. Не у всех есть желание размять свой мозг, когда он и так кипит от стресса. Легче пойти нажраться, выебать кого-нибудь… — Но после алкоголя болит голова из-за накопления в теле токсинов! — возразил Кику. — Разумеется. А после интенсивных блядок и дрочения может отвалиться член, — Говерт с ухмылкой покосился в сторону Кику. — Говерт-сан! — юноша начал стремительно краснеть, чувствуя себя неловко. — Ну что я-то? Перестань, Кику, уж мне-то не рассказывай, — отмахнулся Говерт. — Я-то знаю, чем ты занимаешься поздно ночью под одеялом, — он со всем очарованием, от которого Миффи в ужасе прижала уши к голове, подмигнул. — Ну, всё, прекратите! — выпалил Кику. Оставив Кику в покое, Говерт взял его под руку и решительно потащил внутрь дома. Тут же мужчин встретила на входе Элизабет Хедервари, вальяжно развалившаяся и покуривающая трубку. Она почитывала столичную газетёнку и за обе щеки уплетала виноград. Как только на пороге появились посетители, Элизабет села ровнее и отложила всё то, чем она занималась. Обслуживание требовало полной самоотдачи. — Добро пожаловать, господа! — почти что пропела женщина. Это была дежурная фраза Элизабет, которую она обязательно использовала ещё до того, как рассмотреть посетителей. Предыдущая глава борделя учила, что ещё до подхода к её стойке, «Мама» должна глазами изучить каждого из посетителей, рассмотреть через призму их жестов и черт лица потаённые желания и определить нужную девочку для утех. Посетителям всегда нравилось, когда их предпочтения угадывали и предоставляли товар сразу же. Вежливость в общении скрашивала неприятные минуты для работниц публичного дома, в которые их распределяли между мужчинами, и настраивала на нужный лад. И именно в тот момент, когда нужно было определить нужную девочку, Элизабет поняла, кто перед ней, и сразу же обрадовалась. Всегда было приятно видеть перед собой порядочных людей, тем более тех, кого уже знали в этом заведении. — Ох, надо же, господин де Вард! — воскликнула Элизабет. Уголки её губ устремились наверх, и это нельзя было назвать дежурной улыбкой. — Давненько вы у нас не были. Ещё и друга с собой привели — очень хорошо! Кику не знал, что его смутило больше — тот факт, что он находится в подобном месте, или факт того, что Говерта в борделе встречают, как желанного гостя. Даже не так, скорее, как родного. Давно здесь не был? Неужели он сюда раньше часто ходил? А вместе с тем Кику чувствовал себя ещё более неловко: он чувствовал на себе взгляды нескольких девиц, в том числе и Элизабет, с интересом рассматривавших его со всех сторон. Хонде стоило немало усилий, чтобы устоять на ногах и не поддаться панике от такого внимания. Но на удивление «девочки Лизы» были воспитанными и не стремились облепить посетителей в надежде первыми урвать сладкий плод, коим Кику представлялся им. Впрочем, это не мешало девушкам перешёптываться друг с другом, в дальнем углу помещения послышался тихий, словно перезвон колокольчиков, смешок. «Чёрт бы меня побрал, я же всё прекрасно слышу!» — Кику отчётливо слышал каждое слово и просто поражался бесстыдством речей этих проституток. Зря он сделал поспешный вывод о воспитанности. Кику считал, что таких пожеланий, о которых перешёптывались полуголые девицы, у приличных девушек не могло быть. Лилит уж точно такой не была… Поглядывая на Кику и борясь с желанием плюнуть на всё и завестись, Говерт в душе был доволен тем, что его товарищ наконец-то узрел нечто приятно-грязное. Вернее, услышал. А вскоре и увидел: одна из девушек, блондинка с обнажённой грудью, послала решившему осмотреться Кику воздушный поцелуй, и тот стыдливо отвернулся, уткнув глаза в пол. — Ну же, Кику, — шёпотом попытался подбодрить Говерт. — Как будто никогда голых женщин не видел. — Т-те были окровавленными трупами! — парировал Кику. — Но не т-теми, кто так заигрывал бы со мной! Элизабет тем временем пролистывала журнал посетителей и напевала себе что-то под нос, не открывая рта. — Вы к нам не были записаны, но сегодня ваш счастливый день: у нас мало посетителей, так что, если особенных предпочтений нет, то свободные девочки мигом вами займутся, — женщина подмигнула Егерям. Придвинувшись к Говерту, она позвала его на пошептаться. — Слушай, твой друг — девственник. Как думаешь, ему лучше с опытом девочку или без? — Не стоит, Лиззи, — отрезал Говерт. — Мы сюда не развлекаться пришли. — Как же так? — Элизабет явно расстроилась. — Господин де Вард, мы сделаем вам скидку! — Звучит заманчиво, но давай как-нибудь в другой раз, — на сей раз шептал Говерт. — У штаба плохие вести, а потому нам надо собраться вместе. Феликс, случаем, не у тебя сейчас? — Эх… — Элизабет тяжко вздохнула, лениво закрывая журнал посетителей. — Да, он сейчас у меня. Веселится по полной — не то, что некоторые. Кстати, я, конечно, знаю, что это не моё дело… — женщина смерила своим проницательным взглядом Говерта, — …но Феликс пришёл сюда таким подавленным. Что произошло? — Да прокинули его, вот и расстроился, — ответил Говерт максимально лаконично. Отвлекаясь от своих мыслей, Кику с недоумением посмотрел на Говерта, но тот лишь беззвучно произнёс нечто вроде: «Сейчас всё поймёшь». Элизабет, разогнав девушек по комнатам, поднялась со своего места и повела Говерта с Кику в нужное помещение. Дурманящий запах, висевший в воздухе, мешал рационально мыслить. Что уж и говорить — самое то для такого места. Но тем не менее, Кику всё же нашёл в себе сил подумать о том, что он совершенно не видел смысла в развлечении впускать в своё окружение девушек или женщин лёгкого поведения и проводить с ними время. Они были совершенно глупы и одинаковы, вне зависимости от того, какого цвета были их кожа, волосы или глаза, какими размерами груди или ягодиц они обладали. Лишь изредка можно было увидеть в рядах полуголых девиц заблудшие души, поневоле оказавшиеся в таком месте, пропахшем благовониями. Кику заметил, по меньшей мере, трёх, подходящих под это определение, включая саму Элизабет. Вторая — та самая блондинка, пославшая ему воздушный поцелуй. Притворство в умных глазах Кику хорошо видел. Да и лиловый цвет, отразившийся на его восприятии, всё не давал покоя. Ну и третья — забившаяся, словно дикий хорёк, девушка, которой не было и пятнадцати лет на вид. Она единственная сидела тихо в своём уголке и укрывалась рваным полушубком. Слабый запах ягеля и молодой поросли мха ясно дали понять Кику, что перед ним девушка Северных земель. «Не думал, что пленных северян увозят куда-то за пределы гарнизонов, где их делают наложницами или рабами, — Кику вдруг нахмурился. — Связанно ли это?..» Открыв дверь в одну из комнат, Элизабет пропустила Егерей внутрь. Кику буквально сразу же поперхнулся от царившего здесь курева, заполонившего залу. Он был не похож на тот, что исходил от Говерта, но был не менее неприятным. На пышных подушках развалился Феликс с расстёгнутой нараспашку рубахой, в одной руке он держал трубку кальяна, а в другой — грудь одной из приникших к нему девушек. Пребывая явно в состоянии алкогольного опьянения, раскрасневшийся мужчина резвился в своё удовольствие, перешёптываясь со шлюхами. Нарушителей его спокойствия он заметил не сразу — и то, только потому что на это обратила одна из его «подружек» на сегодняшний вечер. — О, здорово, мужики! — Кику едва не оглох от пьяного клича Феликса. — Заходите сюда! Лизочек, накрывай поляну! — Феликс-сан, пойдёмте отсюда, — вполголоса прошипел Кику. — Нам нужно идти. — Брось, Кикушка! — Феликс начал икать. — Никуда нам не надо идти… Ой, бля!.. — новый икающий звук перекликнулся с рыганием, а потому Феликс издал какой-то рёв Минотавра. — Сука… Ты посмотри, сколько девок я сегодня вокруг себя собрал! У Кику аж глаз задёргался, когда он понял, что Феликс окружил себя пятью девушками. — И в-вы собираетесь всех их?.. — пролепетал было Кику, но Феликс тут же отмахнулся, посмотрев на младшего товарища, как на идиота: — Дурачок ты местный! Я культурно провожу с девочками время. Будет настроение — трахну, как минимум двух! — За то вы нам и платите! — пропели девушки нестройным хором. — За то вам и плачу! Хрюкнув от удовольствия, Феликс шлёпнул одну из девушек по обнажённым ягодицам, из-за чего остальные звонко захихикали. Кику от этого действия явно остался не в восторге, как будто это его хлопнули по заднице, а потому, покраснев до корней волос, он отвернулся, чтобы из поля зрения пропали все проститутки. Хонда хотел было даже спрятаться в пальто Говерта, но гордость не позволила пасть ему настолько низко во второй раз за день. — Так и знал, что ничему хорошему детей не научишь, — буркнул Говерт. — Сказал мужик с трубкой в зубах! — парировал Феликс. У Говерта глаза на лоб полезли: он не думал, что человеческий рот способен настолько растягиваться от уха до уха. — Или ты так — эротишно покусываешь её, чтобы привлечь внимание одной симпатишной девицы? Оживлённое увеселительным напитком лицо Феликса позволило ему легко-легко подмигнуть, но так, чтобы это все заметили. Говерт понял сразу намёк, скрывавшийся за этим фамильярным жестом, девушки — не сразу, но, посмотрев на Кику, который стоял и ничего не понимал и оттого краснел ещё больше, начали лукаво хихикать. Хонда же тем временем понял, что ему стало совсем дурно от перенапряжения. Это похотливое место оставило его совсем без сил, пускай к нему не прикоснулась ни одна из шлюх. Хотелось снять с себя одежду, чтобы наверняка стало легче дышать. Придержав поплывшего товарища, Говерт решил положить конец этому цирку звенящей пошлости, пока его здесь вместе с Кику не обслужили по прихоти Феликса. Потушив трубку и убрав её в карман, де Вард схватил друга за хибот и, не церемонясь, поволок его в сторону выхода из борделя. Что, конечно же, не понравилось Феликсу. — Э… Э-Э-Э?! — он начал сучить руками и ногами в надежде достать нарушителя и сбежать. — ГОВА, БЛЯТЬ, ПОЛОЖИ МЕНЯ ОБРАТНО!!! — Не-а, — безапелляционно ответил Говерт, закидывая Феликса на плечо. — КОМУ СКАЗАЛ, ПОЛОЖИ К ДЕВЧОНКАМ ОБРАТНО! — закричал Феликс пьяным голосом, ногой едва не сшибая Маделейн, державшую на руках ребёнка. Выйти на шум оказалось большой ошибкой. — Ебалоид драный, в жопу ёбаный пидор, бля… КУРВА! — Да не рыпайся ты, блять! — рявкнул на него Говерт, со всей дури хлестнув его по бёдрам. — Пусти, уёба! — взвыл Феликс. Выпитый алкоголь не позволил ему сопротивляться слишком долго, к тому же он явно начал бредить. — Моя милая прекрасная Жозефина! Я тебя-э-э… Ща ебать буду… На глазах изумлённой публики, в том числе и Кику, Феликс, потеряв сознание, повис вдоль Говерта и свободно заболтался, словно убитая дичь на плече охотника. — Кику, он в гавно, а ещё, судя по всему, обкурен, — повернувшись к Кику, сказал Говерт. — Если что — я не виноват. — Напомню ещё раз… — хотел было повторить Кику про отягчающее обстоятельство. — У меня не было выбора, — буркнул в ответ Говерт. — Надеюсь, он не блеванёт по дороге. Переложив Феликса поудобнее, Говерт вышел в зал ожидания и направился к двери, чтобы наконец-то выйти вон. Но вдруг дорогу перегородила Элизабет, сверкнув ошалелыми глазами. — Стойте, мы же ещё не закончили! — воскликнула она. — Да оставьте деньги себе, — раздражённо процедил Говерт, у которого голова уже разболелась от всех этих громких звуков. — Мы вам потом обратно принесём этого долбаёба. — Хорошо. Но пожалуйста, не забудьте — репутация важнее денег! — Элизабет сложила руки в молебном жесте. — Ладно-ладно, — кивнул Говерт. Больше не сопротивлявшегося Феликса Говерт преспокойно вынес из борделя, Кику спешил за ним уже не столько, чтобы выполнить приказ Николая, сколько глотнуть свежего воздуха. «Ноги здесь моей больше не будет, — решил Кику. — Я не хочу здесь потерять свою невинность даже по приказу генерала!» Казалось, дальнейший поиск Егерей не составит труда. Но не вовремя пробудившийся Феликс нарушил планы Кику и Говерта. Он начал отчаянно брыкаться и издавать нечленораздельные звуки, через некоторое время вернувшиеся в привычный более-менее связный поток слов, логически связанных друг с другом и выстраивавшихся в предложения. — Да блять, ты положишь меня сегодня на землю или нет?! — захныкал Феликс, стукнув Говерта по пояснице кулаком. — Пошёл ты, — Говерт свободной рукой почесал больное место. — Куда ты меня несёшь? — Коля нас зовёт. Что-то случилось. — Коля?! — вскрикнул Феликс, от души лягнув Говерта. Это заявление его как будто немного отрезвило и придало осмысленности действиям. — Ну его нахер, Гова, я к нему не пойду! — Надо, — устало отчеканил Говерт. В очередной раз лягнув Говерта, Феликс спрыгнул с его плеча и зашатался. Отлучение от борделя он ещё мог бы пережить, но уж точно не ради Николая. — Ну вот и катитесь к нему, вы оба! — Феликс пихнул Говерта в живот патлатой головой и замахнулся на него с кулаками. — На меня можете не рассчитывать. Так что отвалите от меня нахуй! «Да что здесь происходит? — изумился Кику, рассматривая взбаламутившегося Феликса, обрушевшего на Говерта серию из пьяных ударов кулаками. То не было похоже на обыкновенный акт вредности со стороны напившегося человека — Лукашевич действительно целился и вкладывал силы, чтобы нанести тяжкие телесные своему товарищу. — Я, конечно, знал, что между генералом и Феликсом-саном не самые тёплые отношения, но это… всё-таки не могу понять, или это влияние алкоголя?» Уставший от того, что из его тела сделали барабан, Говерт закатил глаза к небу, схватил Феликса за грудки и швырнул его в акведук. В этом месте была неглубокая речка, приваленная булыжниками от старого разрушенного моста, но даже в ней пьяный гражданин едва не утонул. У Говерта всё ещё была снижена скорость реакции, поэтому спасать Феликса пришлось Кику. Тот быстро спрыгнул в акведук, намочив ноги примерно по колено и доковылял к захлёбывавшемуся товарищу, у которого не было сил просто перевернуться и всплыть, не то, что за камень ухватиться и выйти из воды. Кое-как вытащив Феликса, Кику дал ему откашляться. При необходимости юноша был готов постучать его по спине или даже обхватить поперёк живота и надавить поперёк расстояния между грудиной и пупком. Но Феликс откашлялся самостоятельно. Близость к смерти вновь отрезвила его и внесла ясность в спутанное сознание, пускай алкоголь всё ещё струился по жилам. Убрав мокрые патлы от горячего лба, Феликс перевёл заплывший взгляд на Говерта и тут же отвёл, затрясясь не то от холода, не то от чего-то другого. Кику заметил, как шумно тот задышал и крепко сжал зубы. — Успокоился? — Говерт присел на корточки, не заходя в саму воду. — Давай трезвей, ёбаный придурок, и тащи свою задницу к нашему генералу. — Да я ему нахуй не нужен!!! — срывая голос, крикнул Феликс. Он смотрел прямо на Говерта ещё с мгновение, а затем, не выдержав цепкого холода его глаз, опустил веки и беззвучно заревел, всхлипывая и растирая холодными ладонями слёзы. Вода стекала с промокших насквозь рубахи, портков и сапог. — Я-я… Нахуй ему не нужен, — навзрыд пролепетал он. Его голос дрожал, словно струна на старой гитаре. — И Егерям — тоже. Я всего лишь шут, который путается у всех под ногами, каждый раз едва не сдыхает! Какая нахер разница — приду я на ваше ебаное собрание или нет? — Кончай уже, Феликс, — пробасил Говерт, ровным взглядом смерив открывшуюся перед ним жалкую картину. — Если бы ты был не нужен в отряде, то Коля бы тебя давно выгнал пинком под зад отсюда. — Если он меня продолжает терпеть лишь из-за жалости и заставляет делать то же самое всех вас, то мне это не нужно нахер. Чёрт! Блять! — тоскливая злоба наполнила сердце Феликса, и он, зажмурившись, начал выборочно лупить по камням и воде. Вдруг он нащупал за пазухой то, что всё это время ему мешало. То, что тяготило над ним уже не первый год. Феликс вытащил Сон военной музыки на общее обозрение. — И всё из-за этой сраной дудки! — мужчина попытался снять её с шеи или хотя бы оборвать крепкий шнурок. — Если бы не она… Если бы не она, я бы спокойно себе догнивал в катакомбах!.. Прервавшись на приступ судорожного плача, Феликс вновь крепко ухватился за флейту и занёс её над камнем с намерением разбить. — Не делай того, о чём пожалеешь, — словно зная, что Феликс этого не сделает, Говерт был совершенно спокоен. — Феликс-сан, не стоит… Сглотнув, Кику попытался было остановить Феликса, забрав у него Сон военной музыки, но Лукашевич и пальцем не дал до неё коснуться. Оставив попытку уничтожить тейгу, он спрятал его обратно за пазуху, дрожащими пальцами надев на шею. Как вдруг он согнулся пополам и завалился набок, опорожняя желудок. Кику вовремя спохватился и придержал мокрые патлы Феликса и зачесал их за уши, чтобы не испачкать. — Блять… И почему я не спился? — проскулил Феликс, шмыгая носом и вытираясь рукавом. Он провожал взглядом уплывающую в тёмных водах свою рвоту. — Это же так здорово — выблевать кишочки, а потом упасть в эту кучу дерьма и сдохнуть! — Нет. Это не «здорово»… — Кику аж вздрогнул. Ему стало не по себе от того, что он слышал. — Ты понимаешь, Кику, насколько я никчёмен? — воскликнул Феликс. — Я даже сдохнуть не могу нормально!.. Он продолжил реветь, даже не пытаясь успокоиться. У Феликса просто не было сил больше сдерживаться, хотелось просто упасть и ни о чём не думать. Растерянно посмотрев на Феликса, Кику застыл на месте, не зная, что делать. Переведя взгляд на Говерта, он уловил в невербальном посыле просьбу обнять и погладить по спине. Кое-как переборов стеснение, Кику и проделал это с завидной неловкостью. Он так напрягся во время этого действия, что руки едва сгибались, а ладонь, которая должна была поглаживать по спине, словно прилипла между лопаток. — Не плачьте, Феликс-сан, — Кику от незнания того, что нужно делать дальше, готов был и сам разрыдаться. А потому брякнул первое, что пришло на ум. — Вы же взрослый человек. — И что? Пореветь теперь нельзя? — прогнусавил Феликс, вытирая слёзы о плечо Кику. — Ты говоришь, как ёбаный Коля! — П-простите меня, Феликс-сан! — сердце Кику сделало беспощадный кульбит, едва не сдавив черепную коробку. — Я совершенно не умею успокаивать людей. Невдалеке послышалось сердитое цыканье, и Говерт всё-таки спустился в воду, намочив сапоги. Сетуя на неопытного юношу, которому всё-то надо было разъяснять, да показывать, де Вард отнял Феликса у Кику, снял его с камня и прижал к себе, начиная поглаживать и словно убаюкивать. А что — его рубашка всё равно грязная, пусть товарищ вытирает всё, что с лица стекает. Ком стал поперёк горла Кику, во рту пересохло. «Если я так бесполезен в быту, то стоит ли мне вообще уходить из этой войны? — пронеслась внезапная мысль. — Если я умею только убивать, то разве я смогу убить тьму внутри себя, чтобы продолжать жить дальше? Ведь я даже боевой дух поднять не могу». Его мысли были отвлечены внезапным диалогом между Говертом и Феликсом. — Нам нужно найти занятие по душе, дружище, — сказал Говерт, всё ещё поглаживая друга по спине. Тот уже почти успокоился, лишь изредка пошмыгивая носом. — Да? Что ты имеешь в виду? — Феликс был сбит с толку внезапным вопросом. — Ну, не знаю… — Говерт освободил одну из рук и почесал в затылке. — Что тебе нравится помимо заботы о своей молодости? — Если так покумекать… ой, бля, — Феликс шумно шмыгнул носом. — Ну, спасибо прошлой жизни, мне нравится музыка. Книжки там читать, всё такое… — Это-то понятно, — глухо проговорил Говерт. — Но оно всё — потребление. А ты не хочешь что-то создать сам? — Например? — Я бы вот, как Кетиль, свою цветочную лавку открыл. — Тебе только тюльпаны и продавать! — гоготнул Феликс, пряча лицо в пальто Говерта. — А ты пидор, и этим всё сказано, — скривился Говерт и окропил лицо друга холодной водой. — Ох… я, кажется, понял! — промолвил Кику. — Говерт-сан хочет, чтобы у вас меньше времени было на то, чтобы расстраиваться из-за… вне зависимости от того, что вас расстроило, Феликс-сан. — Хорошо, что ты понял, — саркастично заметил Говерт. — Надеюсь, ты ещё и приобретёшь парочку базовых знаний о том, как вести себя с близкими людьми. Кику стыдливо поджал бёдра к груди и обхватил их. — Ладно… не обижайся ты так, — Говерт, не отпуская Феликса из охапки, притянул Кику к себе. — Тебе просто нужно немного практики. А там не только этому научишься, — он едва заметно и кривовато подмигнул Кику. — Д-да что вы такое говорите!.. Извращенец вы, Говерт-сан, — Кику вновь заалел, как варёный рак. — Так и знал, что публичный дом портит людей… — Я имел в виду не то, что ты там себе навоображал, а другое… хотя, если научишься, я, как бы, не против. — Всё ясно, вы опять пьянеете, — Кику кое-как выпутался из неловких объятий, почувствовав, что стало жарковато. «Думаю, никогда я не был столь доволен своим фетишем, как сейчас!» — удовлетворённо подумал Феликс. Пошлые мысли, заполонившие голову, оттеснили тоску и печаль хоть на какое-то время. Настало время двигаться дальше. Иначе Кику утратит доверие Николая. Да и Говерту с Феликсом наверняка достанется. Гилберта удалось вытащить безо всякого труда. Месса мессой, но приказы генерала оказались важнее. С Хенриком же пришлось немного повозиться. Говерт давно высказывал предположение, что это белобрысое северное животное ходит в бары не столько, чтобы нажраться до беспамятства, сколько устроить массовую драку и поколотить каждого смельчака, который выйдет на него с кулаками. При этом ему ничего не будет за это. И Говерт оказался прав, чему сам несколько удивился. Вытаскивать растрёпанного Хенрика с парой ссадин под глазами пришлось именно де Варду вместе с Гилбертом. А Кику в это время занимался Феликсом, которого вновь вырвало: он дал ему то же мочегонное, что и Говерту, и ещё одну настойку с обволакивающим эффектом. Сам Феликс, хоть и пожаловался на вязкость снадобий, но Хонда заверил его, что это сугубо из-за обожжённой глотки так кажется. Когда Лукашевич запросил молока, Кику оставалось только у виска покрутить, чего он, впрочем, в силу своей воспитанности, не сделал, а просто объяснил, что молоко после обильной рвоты категорически не рекомендуется. Да, он прекрасно знал, что вода работает на внутренние ожоги слабее молока, но другого варианта не было: измученный желудок Феликса надо было пощадить, пока тот не начал блевать собственной кровью. После Кику уже занялся немногочисленными ранами Хенрика, несмотря на то, что тот всячески отказывался от помощи. Алкоголь на него-таки накатил и тот начал нести чушь про какую-то северную принцессу, помощи которой он всё ждёт и никак не дождётся. Кику хотел было ответить, что он родом с Восточных земель, но с пьяными людьми лучше не разговаривать. Они в большинстве своём неадекватны, нередки случаи, когда в них просыпалась нетерпимость к выходцам из других государств. Не только пьяниц это касалось, но в случае Хенрика, например, на одной из групповых гулянок он обозвал Кику «узкоглазым», за что и поплатился парой ударов по рылу. Первый — от Говерта, второй — от самого Кику. В этот раз всё прошло без лишних драк. Даже факт того, что Хенрик в пьяном бреду облапал Кику, не помешало остальным Егерям спасти его бренное тело от вакидзаси. Наконец, собравшись вместе, Егеря последовали к Николаю. После уничтожения гарнизона прошло три часа…***
— Гарнизон был успешно ликвидирован. Кэкстон и его дочь спасены. Задание выполнено. Эти несколько фраз ещё эхом отдавались в головах наёмных убийц. Должной радости или удовлетворения они не привнесли в гадкую жизнь, напоминавшую шарик, до отказа залитый кровью. Именно после последней миссии он решил порваться, высвобождая всё самое ужасное, наполнявшее тела убийц. Каждый из них сидел сейчас по разным углам штаба и предавался размышлениям о случившемся. Разумеется, подобное не касалось Баша и Мэтта — они, в общем-то смирились с тем, что приняли участие в резне детей. У Альфреда голова больше болела о том, как теперь приободрить подчинённых. Раньше это удавалось вне зависимости от задания, но теперь… Ён Су и Йозеф, находившиеся на разных ступенях греха, страдали примерно одинаково. С единственным отличием: Йозефу хватило всего одного убитого ребёнка на своей совести, чтобы впасть в апатию, а Ёну — больше тридцати. «Но я не видел даже, практически, куда приходился порез. Но я знал, что магия устремляется прямиком в сердце, чтобы поставить туда проклятую печать. Получается, я убил их осознанно…» — Ён Су старательно рассматривал потолок, лёжа на своей тахте. «Я так долго целился. У меня не было уверенности в том, что я попаду? Бред. У Римской артиллерии есть система самонаведения — она не может промахнуться по цели, бегущей по прямой. Даже если она петляла между деревьями», — Йозеф сидел возле камина и пытался отринуть представшее перед ним пробитое тельце ребёнка. «Если я знал, то почему не остановился? Почему не настаивал на том, чтобы… усложнить себе жизнь, хрен с ним, но тогда совесть бы моя была чиста. Я бы не запятнал себя кровью детей. В конце концов, что там намудрили бы с детьми учёные или лекари — уже не моя забота. Мне просто не пришлось бы ничего делать. Но почему я… ах, да. Точно…» — руки, сведённые за головой, стиснулись в кулаки, а глаза наполнились грустью. «Только я один… нет, Франциск бы поддержал меня. Но даже если бы Ён Су встал на мою сторону, то Альфред, устрой он голосование, всё равно выбрал бы убийство. Ведь тут не правило «ничьи», Афина не заступится… Этот Мэтт… он хоть и прикинулся такой же безвольной пешкой, как Ён Су, но я уверен: он бы выбрал убийство. Я видел, что он без колебаний отправился добивать беглецов. Но даже если я ошибаюсь, и он такой же, как Ён Су… как же это мерзко, что они оба не чувствуют в себе индивидуальную личность, раз готовы пойти на поводу решения, от результата которого всем теперь плохо!» «Если бы я с тем же упорством рвался, как Йозеф… разве бы я не расстроился так же, как он, из-за того, что моё мнение никому не интересно? Эжени вообще бы снова меня засмеяла за мою наивность, и меня опять никто бы не услышал. Я всего лишь утёнок — гадкий и неказистый, которому не суждено стать лебедем. Если бы я повёлся и давил бы на типа мирное решение, то не значило бы это проявление мягкотелости? Но… стой-ка, я ведь вообще ничего не сделал! Я решил не выбирать вовсе, но потом всё равно сделал так, как мне приказали!» «Не так уж и плохо… к чему теперь все эти рассуждения?» «На самом деле, всем глубоко плевать». Ён Су докувыркался и всё-таки полетел с тахты вниз, не успев даже выругаться недавно выученным словом. Поднявшись, он отряхнулся и поплёлся в сторону большого зала. Здесь сейчас никого практически не было — только Баш от нечего делать кидал ножи в стену, да у камина сидел кто-то, закутавшись в плед. «Э?.. А он не упреет там?» — Ён Су нахмурился и подкрался сзади к человеку, которого давно распознал как Йозефа. Тот сидел без рубашки, накрывшись плотной тканью с головой. — Ты чего? — Ён Су удивился тому, как сел его голос от продолжительного молчания. — Совсем ку-ку? — Да. Кукухой поехал, — равнодушно прошелестел Йозеф на низких нотах. — Покухой куехал, блин! — Ён Су резким движением сорвал плед с товарища. — Ты зачем сидишь здесь в таком виде? — Я думаю. — О том, что ты идиот? — Возможно, об этом… — Йозеф! Вдруг Йозеф вскочил и схватил Ёна за руки. Он заглянул в глаза товарища, словно надеясь что-то там рассмотреть. Не найдя там того, что хотел, Йозеф бессильно сжал вмиг растерявшегося Ён Су в неуклюжих объятиях. — Ну, ты чего? — Ён Су застыл, словно кукла, не смея пошевелить руками. — Расстроился, понимаю. Но что поделать-то теперь? Сделанного не воротишь. — А у тебя не болит здесь, Ён Су? — Йозеф положил одну из ладоней на спину парня. А вторую — на грудь. — Или здесь? Хоть где-то? — Нет. Ничего не болит, — соврал Ён Су. На самом деле после недавнего истощения у него болела каждая клеточка тела. — А должно, что ли? — Как ты жить-то потом будешь, идиот? — медленно проговорил Йозеф дрогнувшим голосом. — Просто… — Ён Су вновь поймал себя на мысли, что его ответы невероятно предсказуемы из-за своего однообразия. — Как-нибудь… Мимо них в свой погреб прошла Эжени. Она слышала каждое слово, вылетевшее из уст как Йозефа, так и Ёна. Участвовать в разговоре ей не хотелось, пускай она не считала себя виноватой. Эжени делала то, что считала нужным, вот и всё. И она была твёрдо уверена в том, что поступала правильно. Большинство было на её стороне. Даже Мэтт, притворившийся нейтральной стороной — когда Эжени рассказывала про опасность, исходившую от детей, тот смотрел на неё таким холодно-цепким взглядом, что не обладай девушка должным самообладанием, её бы проняла сильная дрожь. Мэтт прекрасно понимал, о чём она говорила, как будто был свидетелем подобного… или даже сам участвовал. Несмотря на свой безобидный вид, он уже многое повидал и готов ждать опасности откуда угодно. «Да и Бога всё равно нет, — меланхолично напомнила, словно сама для себя, Эжени, перебирая корни солодки. — Перед кем вы дрожите? Просто забудьте, что это вообще когда-либо случалось. Вот вам и очищение». Перед глазами ещё была свежа отрезанная от остальной памяти смесь ярких пятен, рисовавших схваченного за длинную бороду старика в тёмной мантии, рыжие волосы, забившиеся в нос от сбитого дыхания, попытка остановить насилие и грузный голос, последовавший за толчком в сторону печи: «Не лезь, малая!» Тоненькие всхлипы, когда обладатель меча ушёл, и лёгкое движение, перешедшее в приступ жгучего гнева, после которого с длинной шеи полетел в окошко нательный серебряный крест… — Ты вернулся уже? Эжени даже не стоило оборачиваться: она и так уже знала, что позади неё стоял Франциск в своём женском обличии. — Не совсем. Мне дали время на передышку, — послышался галантный голос, принадлежавший Франсуазе. — А после я вновь последую на разведку, куда Альфред скажет. — Вот и отдыхай на диванчике или в своей келье, — изрекла Эжени, пока ещё сдерживая раздражение внутри себя. — Здесь ты только с ума сойдёшь от перемешанных запахов, потому что не поймёшь, расслабляться тебе или возбуждаться. А вот я, мне кажется, ясно тебе даю понять, чтобы ты ушёл восвояси и не трогал меня. — Вообще-то я пришла за валерьянкой. Не подсобишь? Франсуаза сделала несколько шагов в сторону Эжени. Та хотела было посмотреть на неё снизу вверх, но не успела, потому как женщина присела на корточки рядом с ней. Вздохнув, Эжени приподнялась, чтобы подняться на нужный уровень шкафчика. Как вдруг Франсуаза привалилась к ней и заключила в нежные объятия. Что Эжени, разумеется, не оценила. — Опять пьяный, сука, пришёл? — выпалила Эжени, отпихнув от себя лицо Франсуазы. — Тебе жить надоело? — Да ла-а-адно тебе, это всего лишь… Но Эжени прервала грядущие оправдания одним движением: кулаком в лицо Франсуазы, который освободил её от нежелательного жеста. — Ящик перед глазами, ублюдок, — прорычала Эжени. — Пообнимайся с кем-нибудь другим. Когда я сказала, что мне всё это не нравится, я имела в виду ВСЁ. Неважно, женщина ты или мужчина. — Прости, Эжени… — пробурчал Франциск, вернувшись к своему изначальному обличию. — Пошёл ты. Похотливая жаба, — Эжени бросила на Франциска взгляд, полный презрения. — Я спать. Не собираясь выслушивать ответ от Франциска, Эжени быстро ушла в свою комнату. А Бонфуа грустно глядел ей вслед.***
Лежать в абсолютной темноте, когда даже свечи не проливали свой свет в комнату, и смотреть за происходившим вокруг — задачка для кошки, но никак не для Николая. Устав сидеть на табуретке и сторожить Халлдора, он прилёг рядом с ним. Аккуратно, чтобы не разбудить его. Халлдор стеснительный — ему вряд ли понравится проснуться и обнаружить себя в постели генерала. Но то было бы полбеды. Он наверняка бы сгорел со стыда, увидев прилёгшего рядом с ним набок Николая. Впрочем, сам Арловский не сильно переживал по поводу того, что Халлдор увидит его рядом с собой. Они оба в одежде, ничего страшного — казус в таких узких рамках быстро забудется. Всё-таки, Халлдор не Кику, чтобы накручивать себя по любому поводу, касающемуся отношений с кем бы то ни было. Но одно их всё-таки объединяло: непомерное смущение даже от простых намёков, во всём они видели подвох и, казалось бы, не против, чтобы действие раздражителя продолжалось, ведь так или иначе оно оказывало приятное воздействие. Побочный эффект — сильно колотящееся сердце и прилив крови в каждый отдалённый закуток кожи. Но оно того явно стоило. Гладя мягкие и спутавшиеся волосы Халлдора, Николай пытался хотя бы так не думать о том, что через некоторое время Кику приведёт остальных Егерей и придётся организовать небольшое разбирательство. Сейчас, чувствуя холодными пальцами разгорячённую кожу щёк, он наслаждался минутами покоя, постепенно утекавшими от него. Лёжа рядом с Халлдором, Николай беззвучно взывал к своей низменной сущности, уговаривая её не совершать глупости. Ему не хотелось пугать своего маленького посыльного. Тем более, ему и так сейчас плохо. Но этот запах… словно животное, Николай хорошо различал запахи окружающих. Он запомнил друзей и врагов, мог с лёгкостью отличить их. И от Халлдора веяло снежной свежестью, как будто мальчишка только что прилетел с родных островов. Николай невольно зарылся в волосы юноши, жадно вдыхая полюбившийся ему аромат. Живя на пограничных с Севером землях, он был так далёк от него, ведь его буквально уничтожали зловония гнили, торфа и звериного дерьма. И вот, этот маленький ангел спустился к нему буквально с небес. К нему хотелось вновь прикоснуться, пока тот ещё спал. Погладить. Да, это бесцеремонно. Но Николай по-другому пока решил не делать. Халлдор промычал нечто нечленораздельное и повернулся на спину, из-за чего едва не столкнулся с Николаем, но тот вовремя успел откатиться и снова оказаться на боку. Приоткрыв глаза, юноша беспомощно огляделся вокруг. Николай же замер, словно хищный зверь перед прыжком. — Г-генерал? — прошептал Халлдор, попытавшись вытащить руки из-под одеяла. — Это вы? Я вас не вижу… — Да, Халлдор. Это я, — так же шёпотом ответил Николай, склонившись над его лицом. — Как ты себя чувствуешь? — Н-нормально, — неуверенно пробормотал Халлдор. — Мне и холодно, и горячо. Меня лихорадит? — Да… лихорадит. Точно… Жаль, что в темноте не было видно лиц. Николаю бы очень хотелось узреть лик Халлдора, заалевший от возникшей между ними неловкой паузы. Но на самом деле, это сыграло мужчине на руку, когда он большим пальцем свободной руки нащупал нижнюю губу Халлдора. Такую же мягкую, как и волосы. Ах, цветущая молодость! Не отдавая себе отчёта, Николай осторожно оттянул нижнюю губу Халлдора и начал медленно опускаться к его лицу, чтобы не промахнуться. Он почти не дышал. Сейчас, когда его добыча ни о чём не подозревала, был идеальный момент, чтобы сделать первый шаг навстречу. — Не переживай, Халлдор, — лёд в голосе Николая выстлали бархатом, что было довольно непривычно даже для самого Арловского. — На твою жизнь больше никто не позарится. Уж я-то прослежу за этим… «…ведь ты не представляешь, насколько ты для меня…» — Николай-сама, я привёл-… всех… Дверь вдруг распахнулась, и в комнату Николая вместе с полоской света заглянул и Кику. Увиденное настолько его шокировало, что он замер в проёме и словно язык проглотил. Он ожидал от Ледяного генералиссимуса всего, что угодно: криков, проклятий, порки, мгновенной заморозки. Но Николай, на удивление, оказался спокоен. Подняв полные разочарования от жизни глаза на Кику, Арловский проскрипел нечто вроде: — Может, дверь закроешь? — П-п-п-простите, генерал! — Кику резко захлопнул дверь и, кажется подпёр её своей спиной. — Эй-эй, что там, что там? — послышалось снаружи. Полупьяный голос принадлежал Феликсу. — Колян дрочит на то, какой он пиздатый? — Д-да нет же! Туда просто нельзя, генерал приказал закрыть дверь! — нервно отчеканил Кику. — Э?! — послышалась возня. — Ну, Кикушонок, ну, пожалуйста! Дай хоть одним глазком посмотреть! — Вы извращенец?! — Ага! Вот ты и спалился, что там что-то пикантное происходит! Ух, бля… там что, настолько тихий секс, что вообще нихера не слышно? — ОТОЙДИТЕ ОТ ДВЕРИ! — отчётливо было слышно, как остальные Егеря переполошились. — Иначе легион моих марионеток пополнится вашим бездыханным телом! — Воу-воу, парень, полегче! — было забавно слышать голос струхнувшего Гилберта. — Слышь, ты это, палку убери эту, да. — Что тут за хуйня у вас? — это на шум пришла Наташа. — О, смотрите, какая уёбина прилетела! — Феликс всё ещё не протрезвел. — Что, забила всё мышиным дерьмом, теперь сюда пришла срать? — Вы что за конченного привели сюда? Выметайся нахуй! — Ты меня уважаешь? — Было бы за что, пидор патлатый! Судя по звукам, за дверью началась нешуточная драка. Но сейчас Николая мало это волновало — он-то знал, что Наташа выйдет из схватки победителем, даже если не применит магию. Потеряв нужный настрой, он отстранился от Халлдора, который начал всё понимать, и зажёг свечу. — Генерал? — насилу промолвил юноша. — Что вы только что?.. «Сука, блять, так и знал, что нужно на ёбаную дверь вешать замок… Ненавижу эту сраную жизнь, сука, я был так близок к тому, чтобы наконец-то нормально провести время… Бог, если ты есть — пошёл нахуй, бородатый мудила, я знаю, это ты мне так карму подпортил, что я теперь в гавне, как неудачник хуев… спасибо, блять, большое», — поборов в себе негативный поток мыслей, Николай повернулся к Халлдору и как ни в чём не бывало сообщил: — У нас сейчас собрание будет. Ты как, в состоянии присутствовать на нём? Скажи, только честно. — Д-да! Я смогу, — без раздумий выпалил Халлдор. — Но, наверное, недолго, да? Всё-таки, я ещё чувствую жар… — Ага, я тоже, — брякнул Николай. — Ладно тогда, выползай. Пойдём разбирать еботню, что там устроили Феликс с Наташей. Ёбнутые, бля… Драка действительно окончилась превосходством Наташи, но остальные Егеря успели растащить брата и сестру по разным углам «ринга», представлявшего собой коридор перед обителью Николая. Смерив драчунов раздражённым и обозлённым на весь мир взглядом, Арловский приказал отпустить их и проследовать всем за ним в зал собраний. Обсуждение прошло довольно скучно. Практически ничего, кроме информативного характера, оно не несло для отряда. Поняв, что выяснять, кто подпустил Ночной рейд, кто являлся заказчиком, да и в целом оформлять какие-либо документы, никто не собирался так поздно, Николай отпустил всех по домам. Единственное, что его напрягало некоторое время — это исподлобный испепеляющий взгляд, брошенный на него Феликсом, но не более того. Николай практически не обратил на него внимания. С удовлетворением он подумал и о том, что младший брат попросту испугался вновь лезть к нему и вступать в открытую конфронтацию. Ведь всё бы снова закончилось плачевно для Феликса. Но тот и не думал о таких высоких материях. По договорённости с Говертом, он вернулся в бордель, чтобы красивые девушки залечили его раны, как физические, так и душевные. Только больше он ни пил, ни курил — с него хватит. …Пока все разошлись по делам, Кику остался в одном из тренировочных залов, выделенных специально для него. По окончании собрания он шепнул Николаю, чтобы тот пришёл сюда, желательно один. И пока Кику дожидался его, он мог в спокойной обстановке поухаживать за марионетками. Призвав трёх своих марионеток, самых активных, Хонда присел на стул, чтобы отдышаться. Этот манёвр всё ещё отнимал немало сил, поэтому нужно было немного прийти в себя. Обычно марионетки стояли недвижимо, пока хозяин не даст приказ. Но бывали редкие моменты, когда они всё-таки выполняли аутентичное действие, вроде прижизненного характерного жеста или позы тела. В частности, это Кику мог наблюдать в отношении Лилит: в ней, как ни в ком другом, ни на минуту не угасало желание жить. Она до последнего верила, что её вылечат несмотря на смертельное ранение. А вдруг! А вдруг кто-то бы прошёл рядом, со склянкой целебной воды? Заметив движение прямо перед собой, Кику поднял голову, которую он несколькими минутами ранее запрокинул назад. Лилит стояла, склонившись рядом с хозяином, и держала в руках цветастую фенечку. Кику был озадачен, но при этом приятно удивлён. Этот феномен не давал ему покоя. — О… — Кику вздохнул и слегка покраснел. — Я думал, ты перестала их делать для меня, — он взял фенечку, и надел её на руку. Его старая порвалась ещё пару лет назад. — Ближе, Лилит, — марионетка послушно приникла к своему хозяину, и тот её притянул к себе, усаживая на колени. Запах мертвечины, частично подавляемый тёмной магией, не мог затмить прелесть этой миниатюрной девушки. Кику прикрыл глаза, и, откинув головной убор марионетки, зарылся в короткие светлые локоны. — Я счастлив, что ты всё равно продолжаешь заботиться обо мне… «Или ты сделала это, потому что являлась м о е й к у к л о й?» — Мне кажется, или вы смотрите на меня с завистью, сенсей? — приоткрыв глаза, Кику повернулся к Яо. Взгляд почившего учителя не выражал ничего, но вместе с тем в нём словно бы застряло старческое желание разглядывать молодёжь и радоваться их счастью. — Вас тоже обнять? — Кику тихонько усмехнулся, прикрывшись рукавом. — Мне не сложно. Кукловод должен ухаживать за своими марионетками. Кику заключил в объятия и Яо. — Ох, а как же я мог забыть про свой главный трофей! — Кику, не разжимая объятий с остальными марионетками, подошёл к высокой детине, чей рост приближался к двум метрам. — Брагинский-сама, мы недавно сильно потрепали ваших бывших товарищей. И знаете… — рот его вытянулся в тонкую линию, — …они неплохо умеют убегать! Даже моя Лилит не смогла никого подстрелить! — Кику опустил голову вниз. — От вашего присутствия у меня всегда был мороз по коже. Как же хорошо, что вы стали моей куклой. По лёгкому мановению мимолётного желания все три марионетки заключили Кику в объятия. При этом сам он встал посередине, не обнимая на сей раз никого. — Как же я рад, что вы м о и к у к л ы, — от нахлынувших эмоций, приблизивших его к опасной границе с миром мёртвых, Кику аж разрумянился. Но… Вы мертвы. Все вы. Мёртвое тело холодное… такое же холодное, как и моя голова сейчас. И несмотря на это… я могу запечатлеть вашу красоту и величие. И нужна мне для этого ничтожная малость. Смерть, прекрасная в своей жизни, и очаровательна бессмысленностью своего существования без хозяина, направляющего на верный путь. Сердце приятно выстукивало ритм сладостного и бесконечно нового удовольствия от бесцельного времяпрепровождения. Кику застыл с глупой, но блаженной улыбкой на устах, в тёмных глазах вихрем отразилась эйфория. «Что же мне делать?.. Меня манит это настолько, что я готов умереть от наполняющего меня экстаза!» — Братик… Я надеюсь, что ты всё ещё жив. — Так-так, всё-таки слухи не врали о некро… мать её… как она там? Филия… — Некрофилия, Коля. Марионетки медленно по приказу отстранились от Кику, тот обернулся, пускай и знал, кто пришёл к нему. — Я же просил вас прийти одному, — лукаво заметил Хонда. — И чтобы ты меня ёбнул, как Ваню? Знаю я твои лисьи приёмчики, Кику, — холодно ответил Николай. — Я привёл сюда Говерта, чтобы он трахнул тебя… — Колян, ёб твою!.. — Говерт неосознанно едва не направил Миффи на совершенно не следящего за языком генерала. — Ге-генерал!.. — Кику на автомате вынул вакидзаси. — Это слишком!.. — …в случае, если ты хуйню какую-то задумал. Сука, вы будете меня дослушивать, прежде чем реагировать на очевидную провокацию? — рявкнул Николай. Впрочем, через несколько секунд он уже сделал лицо попроще. — Итак, Кику. Что ты хотел мне показать? Взгляд Кику словно помертвел и стал похожим на таковой у его марионеток. Вложив вакидзаси обратно, он вытащил из ножен тейгу и принял боевую стойку. — Вы спрашивали про то, где я нашёл новую онейромантку, предсказавшую мне падение гарнизона в северо-западном поселении, — прошелестел Кику. Вокруг него разлилось фиолетовое свечение. — По правде говоря, я не сказал сразу: нет никакой новой онейромантки, и не было. В Столице это попросту невозможно — слухи быстро разлетаются в большом городе. — Кику? — Николай заметно напрягся, Говерт невербально приказал Миффи приготовиться. — Всё очень просто, Николай-сама, Говерт-сан, — Кику сощурился, подобно довольному коту. — Расслабьтесь, ну же. В этом нет никакого подвоха. Просто я… ох, я немного переборщил!.. — С чем, блять? Ты сейчас обкончаешься прямо здесь, — Николай немного ослабил ледяную ауру вокруг себя. Говерт, не доверяя своим глазам, всё ещё ожидал подлянки. Кику же наконец завершил свой маленький обряд призыва. Да, это страшное действие оказалось именно им. Перед Николаем и Говертом показалась четвёртая марионетка. — Зачем искать какую-то новую онейромантку, если старая прямо здесь, перед вами. Почему бы у неё не спросить? Из-под грязноватого балахона на генерала выглянули глаза убитой горем и измученной болезнями женщины. Той, чей предсмертный крик, полный тоски и отчаяния, залился в уши Николая и гулким эхом завертелся внутри них. Это была Офра.