Hetame ga kill!!

      Отправляясь в далёкую лесную глушь, нельзя было гарантировать полную безопасность, сколько ни вооружайся, сколько ни бери целебных и укрепляющих трав, сколько ни запасайся мясом и чистой водой. Потеряв всё это в один миг, Франциск чувствовал себя замурованным в клетку безысходности подобно мёртвому дитя, запертому в утробе матери, что ещё не подозревает о расположившемся в чреве очаге маленькой смерти. Длинная пуповина обвила посиневшую и почерневшую шейку, ручки и ножки застыли в неуклюжей позе, а рот широко приоткрылся — таково удивление жизни, не познавшей мир за пределами прочных мясных стенок.       Шевельнув во сне пальцами, Франциск подсознательно тянулся за оружием, веря, что оно где-то рядом, что если он дотянется до него, то сможет защитить свою повисшую на волоске жизнь. Но с закрытыми глазами ночь становилась темнее — пришлось открыть глаза. В самом деле, кажется, ничего страшного: запаха крови не было, боли — тоже. Значит, Франциска не расчленяли и не ели. Тело давило на что-то очень мягкое — перина, наверное.       Поёжившись от холода, Франциск наконец ощутил тревожный звоночек для его и так шаткого положения: кровь стремительно оттекала от рук. Распахнув глаза и осторожно поскользив взглядом по сторонам, он понял причину: его руки, да и ноги тоже были привязаны к столбикам кровати. Под телом, предположил Франциск, мягкий матрац и одеяло, а вот само тело ничто не прикрывало. Пламя колыхнулось возле корней волос, а живот жгло раскалённой толстой иглой, скорее походившей на кол. Вокруг никого не было, на теле ни единой царапины, а в комнате стоял дикий запах шалфея — пряный, насыщенный. Значит, кто-то недавно вешал благовония.       Тем не менее, Франциск не мог заставить себя расслабиться. Новое положение оказалось не только угрожающим жизни, но и вводящим в смятение.       — О, Дева Мария! — невольно вздохнул Бонфуа полной грудью, бросив борьбу с путами. — Зачем меня потянуло сюда?       В полной тишине, наступившей после вздоха мужчины, отчётливо послышались тихие шаги. Так ступали робко девицы, что хотели подсмотреть или подслушать то, что не предназначалось для их глаз и ушей. Но девица, представшая перед Франциском, шелестела розовой юкатой, совершенно не стесняясь вида обнажённого мужского тела. Пояс был немного ослаблен: это стало понятно по выглядывавшей из-за шёлковой ткани ноги, словно призывавшей, чтобы к ней прикоснулись.       Но Франциск не имел такой возможности, да и желания было мало. Он лишь напрягся сильнее, когда Савако подплыла к нему с лягушкой на плече и с надписью на пергаменте:       «Наверняка за тем, чтобы оказаться привязанным к кровати. Разве это не очевидно?»       — Ты!.. Двуличная чародейка, — дёрнувшись, Франциск в очередной раз убедился в том, что верёвки вцепились в его конечности намертво. — Выпусти меня.       Перед глазами возникла новая надпись:       «Невозможно. Мастер запретил мне это делать».       — Врёшь ты всё, — Франциск смерил Савако грозным взглядом. — Впервые вижу настолько покорную чародейку. Нет… ведьму. Ты же ведьма, на самом деле?       Сперва Савако осадил резкий тон гостя, но стоило последним словам сорваться с уст Бонфуа, как девушка тут же изменилась в лице. Лягушка, повинуясь невербальному жесту своей загадочной хозяйки, спрыгнула на прикроватный столик и принялась рассматривать Франциска чёрными глазами-угольками. По лицу Савако ядовитым соком разлилась желчь, приготовившаяся прожечь нежную кожу на животе мужчины. Именно его коснулась маленькая ухоженная рука. По-жабьи облизнувшись, Савако медленно взобралась на кровать, накрывая своей фигурой Франциска.       Прикосновение шёлка и сладкий запах восточных пряностей, исходивший от девушки, согрели замёрзшее от сна без одеяла тело. Даже слишком хорошо: Франциску представилось, будто поверх легла восковая кукла, и буквально через несколько минут она растает, оставив грязные следы на нём.       А Савако знай себе — ухмыляется!       Получив то, к чему не был готов, Франциск понял, отчего ему становилось так горячо и непривычно. Любую другую женщину в своём представлении он мог пить, как хорошее и крепкое вино, а вот Савако больше походила на что-то тягучее и обволакивающее — на патоку или мёд.       Что ж, если мёд, то наверняка с жалами погибших рабочих пчёл, что его собрали. Именно эти беспощадные иглы впились Франциску под кожу, стоило Савако прикоснуться к его лицу.       «Да будет вам известно, господин, что я не просто какая-то ведьма, — во взгляде девушки не отражалась гордыня или хвастовство — она просто подтверждала истину. — Мне подчиняется вся Тьма. Любое существо, что вы ни увидите подле себя — моё дитя, мой верный подчинённый».       Франциск, прочитав надпись, принял сосредоточенное выражение лица. Столкновение с ведьмой он себе представлял совершенно иным образом, хотя и слышал, что они могли являться людям в разных обличиях. Им вовсе необязательно быть дряхлыми и уродливыми старушками, маскирующимися под прекрасных девиц — ведьмы использовали даже обличия неодушевлённых предметов именно за тем, чтобы наполнить их своей почти что бесконечной жизненной силой. Но Франциска смущало и то, что обманчиво покорная чародейка с мягкими чертами лица оказалась концентратом тёмной энергии. Облик с сутью совершенно не вязался, а потому верилось с трудом, что его личное пространство сейчас самым неприличным образом нарушала самая настоящая ведьма.       Переведя взгляд с Савако на её лягушку, Франциск всё же позволил себе усомниться в правде слов девушки. Как будто случайно он, воспользовавшись положением нависшей над ним чародейки, согнул ногу, коленом упершись в её лоно. Результат оказался выше всяких ожиданий: на лице Савако отразилось изумление, словно она поперхнулась от такой вопиющей наглости, а непроизвольно приоткрывшиеся губы пропустили лёгкий вздох. В тёмных глазах закрутилась паника, девушка явно занервничала.       — Выходит, ты Мать-Лягушка? — язвительно спросил Франциск, плотнее прижав колено к обнаруженному слабому месту. — Что ж… у меня на родине твои дети считаются весьма вкусным деликатесом. Правда, мне не доводилось пробовать лягушек с Восточных земель…       Ухмыльнувшись, Франциск начал елозить коленом туда-сюда, доводя и так растерявшуюся Савако до немой истерики. Щёки зарумянились, прилепляя к лицу обманчиво-жалостливый рисунок лихорадки. Задрожавшие губы так и остались в приоткрытом состоянии, пропуская через себя всё больше непристойных звуков в такт трения колена о чувствительное место. Савако, несмотря на своё положение, всем своим телом буквально требовала Франциска остановиться. Но тот уже завёлся, а потому решил не прекращать играться с ведьмой, оказавшейся на поверку такой беспомощной.       Перспектива сломить ведьму интимными ласками взбудоражила Бонфуа. К тому же, подумал он, это неплохо согревало душу и тело, тешило самолюбие и внушало уверенность.       — Что такое? — Франциск сощурился, словно нежившийся на солнышке кот. — Кажется, перед тем, как усыпить меня, ты чётко дала понять, что умеешь говорить, — Савако в ответ на это рьяно замотала головой. — Почему не попросишь прекратить?       Потерянный в ходе непредвиденного действа альбом вновь попал под руку Савако. Схватив влажными пальцами уголёк, она попыталась было написать хоть что-то, но безуспешно — Савако только руку испачкала, а листы пергамента предательски упали на пол, взметнув клубки пыли под кроватью.       А Франциск всё продолжал, пользуясь очередной неудачей девушки. Когда та оказалась слишком низко, Бонфуа смог дотянуться до её уха и одарить вкрадчивым шёпотом:       — Какой милый голосок. Я был бы рад, если бы ты ответила на парочку моих вопросов, — по телу Савако прошлась крупная дрожь, что не укрылось от взора Франциска. Жадно втянув сладкий запах девушки, осевший на тёмных волосах, мужчина зубами ущипнул за мочку уха. — Давай так: ты отвечаешь — и я прекращаю заниматься непотребством.       От частых телодвижений с плеча Савако соскользнула юката, а от частых жмурок в глазах темнело. Мгновение прояснения рассудка позволило Франциску внезапно осознать, что даже для растерявшегося создания эта девушка вела себя странно. Всего-то и надо было — уйти с направления колена, и всё, Франциск бы потерял случайное преимущество. И только тогда, когда Бонфуа вслушался в стоны Савако, он подумал: «Неужели… она наслаждается этим?!»       — По-… пожалуйста, прекратите!..       Голос у Савако действительно был очаровательным, правда, сейчас его портил жалобный скулёж, перебиваемый томными стонами. Но более того, Франциск понял, что едва не оглох, хоть и готов был поклясться — девушка едва ли повысила голос. Но волна прокатилась как от крика, усиленного в десять раз. В ушах неприятно зазвенело, в глазу лопнул сосуд.       Поняв, что произошло, Савако, подобрав юкату, вскочила с кровати и, отпрыгнув на безопасное расстояние начала суетливо кланяться в знак извинения. Франциск не сразу увидел этого, потому что долго морщился от боли в голове и звона в ушах.       — Что… что это было? — сдавленно бросил он вопрос в пустоту.       Резко подобрав выпавшие листки пергамента, Савако, сгорая от стыда, дрожащими руками вывела следующее:       «Я и пыталась вам это сказать! Мой голос вредоносен для людей, он способен оглушить или убить их. Поэтому я могу общаться только так… либо совсем шёпотом».       — Вот как…       Франциск теперь понял, почему Савако так старалась скрыть стоны, подавить их, заглушить ещё в зародыше. В голове всё ещё звенело, но передохнуть мужчине никто не дал.       — Я удивлён. Не каждый способен довести Савако до нарушения обета молчания.       Бонфуа повернул голову не сразу — он ещё с несколько мгновений созерцал растерянную девушку, которая только сейчас поняла, что сбившаяся одежда почти не прикрывает её грудь. Стиснув зубы и тут же приняв куда более скромный вид, Савако спрятала глаза и отвернулась, метнувшись в дальний угол комнаты и уступая тем самым «Мастеру». Лягушка, всё это время сидевшая на прикроватном столике, спрыгнула и поскакала к хозяйке.       Виновник новой волны суеты чародейки неспешным шагом направлялся к кровати, будто Франциск был жертвенным ягнёнком, получившим шанс на спасение. Артур, как и любой алхимик, почти всегда был в перчатках — даже сейчас. Для него Франциск, видимо, представлял особый интерес, иначе он бы не связывал его, используя кровать вместо стола для экспериментов.       — Бесстыдница, — хмыкнул Артур, в последний раз посмотрев в сторону Савако, прежде чем заговорить с Франциском. — Итак, господин… полагаю, теперь мы можем поговорить без притворства. К сожалению, пока придётся подержать вас на привязи. И без вашего скромного арсенала, — Кёркленд показал в сторону соседнего столика, на котором покоились тейгу, отравленные иглы, кинжал и мушкет. — Вы не слишком ли вооружились для похода в гости к алхимику и его напарнице-чародейке?       — Никогда не знаешь, когда встретишь контрреволюцию на своём пути, — Франциск поджал губы и начал разминать затёкшие пальцы. — Или обыкновенную угрозу для жизни.       — Мы ни то, ни другое, — заверил его Артур.       — Но вы усыпили меня! — возразил Франциск.       — Усыпление ещё не означает угрозу, — Артур покачал головой и провёл рукой по голени Франциска, окидывая её взглядом голодной собаки: примериваясь, сколько на ноге мяса, представляя цвет костей, в которой сейчас наверняка больше кальция, чем оссеина. — Вот если мы бы набросились на вас с оружием или разрушительной магией, вот тогда это была бы угроза. Но не в нашем случае, господин…       — Бонфуа.       — Господин Бонфуа, — взгляд Артура ускользнул с Франциска на стену. — Вы упомянули контрреволюцию… Скажите, насколько вы преданы своему делу?       — С чего вдруг такой вопрос? — едва заметная дрожь пробежала по обнажённому телу Франциска.       — По правде говоря, вы сильно отличаетесь от юноши, приезжавшего ко мне, — холодные огоньки принялись гипнотизировать Бонфуа с удвоенной силой. — По одним лишь глазам и исходившей от него энергии я мог догадаться о его принадлежности к революции. Чего не сказать о вас.       — Это наоборот хорошо, — Франциск исподлобья смотрел на Артура, надеясь, что именно так он поборет ворожбу изумрудных глаз этого аспида, притворяющегося человеком. — Никто не узнает о том, кто я, кому служу и насколько я опасен.       — И тем не менее, я об этом знаю, — вкрадчиво произнёс Артур, пригибаясь ближе к Франциску. — Даже если вы вновь представились ложным именем. Признаюсь, впервые вижу кого-то, вроде вас, с полностью отравленным оружием. У вас даже пули в мушкете смазаны жгучим ядом кураре. Вы, видимо, очень много стреляете по ногам, — взяв одну из игл, мужчина ухмыльнулся и аккуратно ткнул Франциска в бедро. Реакция мужчины его явно позабавила, даже несмотря на то, что Бонфуа начал терять сознание. — У каждого человека, имеющего такой яд, должно быть противоядие… — он вытащил небольшую склянку с маленькими белыми пилюлями и втиснул одну из них сквозь сомкнутые губы Франциска. — Физостигма ядовитая… это растение не произрастает на наших землях, только на Южных, — Артур притворно покачал головой, разглядывая содержимое склянки. — Значит, вы связаны с прямой контрабандой — серьёзные господа в отличие от Столичной шушары на чёрном рынке, — видя, что Франциск собрался уходить в мир грёз, Артур похлопал его по щекам, совершенно не щадя кожу, охаживая её грубой тканью перчаток. — Не засыпайте, господин Бонфуа. Притворяться мёртвым не выйдет, я дал вам противоядие. Итак, — пронизывающий взгляд алхимика действовал лучше кураре и других, ещё более опасных ядов, бывших в распоряжении Франциска, — вы ведь родом с Западных земель? Причём… с южной половины, если я не ошибаюсь. Именно они имели связи с землями, на которые обычному человеку ступать было себе дороже. Вы ушли, предположительно из-за того, что вас подкупили инициаторы другой революции. Гражданская война в родной стране перестала вам быть интересной, потому что вы решили разобраться с корнем проблемы, не так ли? — не дожидаясь ответа, Артур продолжил. — Но полезные связи предпочли оставить взамен на определённые услуги. Это совершенно нормально для человека, работавшего в разведке. Работа с ядами — важнейший навык для них, наравне со скрытностью. Но мы отвлеклись, — он задумался. — Не желаете ли чего-нибудь?       — Я бы сейчас выпил что-нибудь, да вот только не у вас дома, — пролепетал Франциск, ещё не до конца оправившись от действия яда, пускай и кратковременного. — У нас разные понятия о гостеприимности.       — Что ж, тогда я перейду непосредственно к делу, — Артур отложил склянку, которую до этого момента вертел в руках. — Вы мне показались весьма проницательным и острожным человеком. Вместе с тем, явно недовольным положением дел как у врагов, так и у союзников. Не знаю, были ли для вас личные причины перебежать от одних к другим, но основа всегда неизменна: вам посулили лучшие условия.       — К чему вы клоните? — раздражённо спросил Франциск.       — Не хотите ли исправить ситуацию?       Вопрос застал Франциска врасплох. Мало того, что его вылазка полностью провалилась — хорошо, что не завершилась его смертью — так ещё и начались подобного рода предложения.       И в глубине своей запутанной порочной души Франциск понимал, что ему хотелось бы выслушать Артура — он сумел его заинтриговать.       Но вот сможет ли он потом отказаться?..       — Я? — Франциск решил начать вилять, чтобы избавить себя от сомнений насчёт серьёзности слов Артура. — Бросьте, я всего лишь пешка в руках революции, я попросту…       — Господин Бонфуа! — Артур остановил этот поток самоуничижения, прикрыв Франциску рот. — Даже пешка своими действиями может добиться многого. Взгляните на нас.       — Вы никому не подчиняетесь, — Франциск поморщился. — Вам легко говорить.       — Отнюдь, — прошуршал Артур. — Мы никому не подчиняемся лишь до поры до времени. Когда-нибудь к нам явятся домой и возьмут нас силой. А мы попросту окажемся бессильны. Но пока есть возможность оставаться в тени — нужно пользоваться ею, как подобает. И вы, владея таким тейгу, сумеете многого добиться. В том числе и быстрого завершения кровопролитной войны.       — И что для этого нужно сделать? — напряжённо спросил Франциск, зная, куда шёл разговор.       — Помогать всем и одновременно никому, — Артур сощурился. — Предайте друзей, побратайтесь с врагами, поменяйте побеждающих и проигрывающих ролями.       Савако заинтересовавшись, подползла вперёд, приникая к кровати. Она хотела что-то сказать, но вместо этого решила написать, от греха подальше. Старательно выводя буквы, Савако нагнетала ситуацию, Артур даже предположил, что ему придётся читать очередное полотно от девушки. Но пока что он продолжал разговор со своим дорогим гостем.       — Зачем мне нужно настолько сильно играться с огнём? — недоумевал Франциск.       — Потому что в противном случае ничего не изменится, — Артур развёл руками. — Если не подталкивать стороны навстречу друг к другу, то разрешению конфликта не бывать. Вы просто поубиваете друг друга, вот и всё. Останемся лишь мы.       — Но вам-то от этого какая польза?       — Нам просто нужен покой. Прогресс в военное время форсирован, меня это не прельщает. Работать нужно в спокойной обстановке. Но нам не хватит сил, чтобы исполнить задуманное в одиночку. Понимаете, господин Бонфуа? Вы же тоже хотите, чтобы всё поскорее закончилось?       — Да, — нехотя Франциск кивнул. — Но я желаю победы только одной из сторон. Поэтому я не совсем понимаю, как я могу навредить своим товарищам…       — А вы подумайте, — с хитрецой проговорил Артур. — Я уверен, вам не составит труда сыграть в обе стороны. Эта партия вполне вам по силам.       Артур коснулся пересохших губ Франциска.       — И всё-таки, вы хотите пить. Я не могу позволить себе довести гостя до обезвоживания, — мужчина прервался на Савако, которая робко начала дёргать его за рукав. Обернувшись, Артур спросил: — Ну что тебе, моя хорошая?       Заливаясь густой краской, Савако показала написанное с таким выражением лица, будто сама не верила, что написала подобное:       «Мастер, я… мне кажется, я намокла».       Артуру пришлось перечитать эту строчку несколько раз и внимательно осмотреть Савако с ног до головы, чтобы удостовериться в правдивости написанного. Его густые брови изогнулись дугой.       — Сильно? — только и спросил Артур. По его тону было непонятно, какое именно чувство он испытывал.       Савако, стыдливо пряча взгляд, замотала головой так, что изобразила этим весьма неопределённый ответ. На мгновение это ввело Артура в замешательство, но он, как настоящий профессионал, быстро придумал, что ему делать.       — Дай-ка посмотрю, — Кёркленд спустился с кровати и пристроился рядом с чародейкой.       Когда Савако увидела, куда потянулись руки Артура, она задрожала, попыталась было прикрыться, но мужчина практически без труда проник под юкату. Девушка рвано выдохнула, уткнувшись в плечо Артура и прикусив его, чтобы не издавать лишних звуков. Немного пошевелив пальцами, мужчина окончательно убедился — Савако действительно завелась. Вытащив увлажнённую перчатку, Артур помог напарнице подняться на ноги.       — Я думал, твоё тело перестанет быть настолько чувствительным после частого рукоблудия. Но ты сломала мою теорию, — Артур, чувствуя, как Савако висла на нём, вцепившись в предплечья, перешёл на томный шёпот. — Ты и вправду очень ненасытное создание, Савако…       — Что у вас там происходит? — Франциск поджал колени к себе настолько, насколько позволяли ему крепкие узлы на столбиках кровати.       — Не переживайте, господин Бонфуа, — заверил его Артур, усаживая Савако к ногам Франциска. — Я вам докажу, что нам всё-таки не чуждо гостеприимство.       Артур ушёл и через несколько минут вернулся с холодной чашкой жасминового чая. Франциск не так представлял себе гостеприимство, но чего ещё можно было ожидать от алхимика и чародейки, живущих возле болот?       Только чего-то подобного, не иначе.       Кёркленд пытался быть вежливым и аккуратным, но из-за сопротивления Франциска был вынужден применить грубую силу. Разжав губы мужчины, Артур приподнял его голову за светлые локоны и влил чай ему в глотку. К сожалению для себя, Франциск ещё хотел жить, а потому принялся судорожно глотать, мысленно надеясь заполучить яд, настолько же сильный, как и на Мурасамэ. Яд он действительно получил, но только слишком поздно понял, какой именно.       Прикусив губу, Савако возвысилась над мужчиной. Для неё он показался самым лакомым блюдом, которое она когда-либо видела. И прямо сейчас она готовилась сорваться, вытирая голодную слюну с уголков губ, дай только приказ — набросится. Франциск же, поняв, что перед глазами плывёт, думал, что его сейчас действительно съедят.       И начнут с налившегося кровью полового органа.       Нежные пальцы прошлись по волосатой груди. Савако затряслась в попытке хоть чуточку утихомирить своё беспокойное нутро. Она была на седьмом небе от счастья, когда Артур мягко поцеловал её в висок и почти что ласково прошептал:       — Только не перестарайся.       …юката мигом полетела с плеч, но не с тела — хозяйка всё же стеснялась пока обнажаться полностью перед незнакомым мужчиной. Подобрав полы своего одеяния, Савако пересела поближе. Склонившись над Франциском, она коснулась его лба большим пальцем.       «Можешь быть доволен, Франциск Бонфуа. Тебе досталось девственное тело. Эта девочка оказалась падкой на высоких и мускулистых людей, так что на твою участь выпадет полностью удовлетворить свои потаённые желания. Ты же этого хотел, не так ли? Сколько девушек растаяли благодаря твоим ласкам? Так покажи девочке, на что способен мужчина!»       Следы ведьмы отступили от естества Савако, возвращая девушке её настоящую личину обманчиво робкой девицы. Её тёмный взгляд наконец-то зажёгся, поглощая Франциска, словно утягивая в бездну. Он умолял поскорее начать, чтобы избавиться от ужасного ощущения незавершённого, брошенного на половине пути. Безмолвная мольба сорвалась резким вздохом, с которым Савако неуклюже прильнула к чужим губам. Всё-таки, тогда его поцеловала ведьма — вот, что понял Франциск. И теперь, когда он оказался в такой ситуации, когда чай с дурманящей отравой заструился по венам, ничего другого не оставалось, кроме как плыть по течению. К тому же Савако сжалилась над его телом и освободила от пут. Франциск прекрасно понимал, что просто так она бы этого не сделала, поэтому не стоило рисковать, балуясь резкими движениями в сторону столика с опасным оружием. К тому же, он теперь не был уверен, что алхимика или чародейку можно убить таким аристократичным способом.       «Раз вы мне присели на уши, я сделаю точно так же. В этом и заключается суть построения дипломатических отношений, не правда ли?»       Франциск затянул Савако в глубокий и долгий поцелуй, положив ей руку на спину, между лопаток. Он не давал ей отстраниться, словно тем самым говоря: «смотри и учись». Но Савако не смотрела, она жмурилась, этот поцелуй свёл её с ума, унося в поднебесье. От мозга до крестца невидимая ладонь протянула длинный кол, заставив девушку трепетать. Разгорячённое тело жаждало больше наслаждений, а поэтому Савако не заметила, как Франциск сперва поднялся, сев, а затем и перевернулся, подмяв девушку под себя. Увлёкшись, чародейка уже вошла во вкус, постигая это чудесное искусство поцелуя — ей не хотелось отрываться, и она ради поддержания страстного пламени начала хватать воздух через нос, что показалось Франциску весьма потешным. Хмыкнув, он разорвал поцелуй, на что получил вздох, полный разочарования. Но Франциск, оттянув нижнюю губу Савако, тихо проговорил:       — Я понимаю, ты хочешь ещё. Но не переживай, я тебя не только поцелуям научу.       С этими словами Франциск вновь окунул Савако в жаркое пламя, но на сей раз ненадолго: под влиянием чая ему хотелось подольше насладиться девичьим телом. После мягких, как шёлк, губ, он облюбовал белую шею, легко прикусывая кожу, проходя по очертаниям мышц, по твёрдым хрящам и наконец спускаясь до выпиравших ключиц. Млея под благосклонностью своего любовника, Савако прогибалась вперёд, позволяя целовать и покусывать себя там, где только можно было. Поэтому Франциск, расценивший это как приглашение на парад непристойности, опустился до груди — маленькой и округлой. У Бонфуа ещё не было любовниц с такими незначительными размерами, но теперь это мало заботило его. Отчего же брезговать, когда под тобой постанывала дивная восточная красавица, извивавшаяся подобно дикой лозе? К чему останавливаться на груди?       «Ей не жарко? — спросил себя Франциск, увидев, что Савако всё не давала снять с себя юкату полностью, и держалась за неё, словно за последний оплот защиты. — Что ж, дело её. Мне это не помешает». Опустив руку вниз, он с лёгкостью подобрал розовую ткань и проник под неё. К Савако страшно было прикасаться — воистину, опаснее раскалённой печи, настолько, что ладони Франциска показались холодными. Поэтому девушка и вздрогнула, покрывшись мурашками, когда одна рука Бонфуа оказалась на её бедре, а вторая опустилась к лобку, двигаясь ниже, помещая пальцы между половыми губами.       «Ну что, господин Бонфуа? Кажется, вы говорили, что едите лягушек? Покажите мне, как нужно обращаться с деликатесами!»       Франциск слегка нахмурился. Ведьма всё ещё общалась с ним, обитая незримой нитью, протянутой между ним и разумом Савако.       «Для лягушки у тебя слишком аппетитный зад», — мысленно усмехнулся Франциск, крепко сжав мягкие ягодицы, заставив Савако издать тихий, почти неслышный стон. Второй рукой он начал тереть клитор, пальцы его тут же стали липкими от влаги, а одна из ног девушки двинулась так, будто хотела притянуть мужчину к себе. Чародейка продолжала его удивлять: впервые на своей памяти Франциск выбирал такую чувствительную и нетерпеливую пассию. Бонфуа считал себя староватым для спешки, но желание дамы для него — закон. Особенно такой очаровательной, как Савако.       — Тебе не понравится ощущать меня внутри, — шепнул Франциск ей на ухо, тут же его прикусывая и оставляя красноватый след. — Но ты была хорошей девочкой, поэтому я сделаю всё аккуратно… — придвинувшись, Франциск обхватил руками бёдра Савако и примерился. — Нужно только немного потерпеть, хорошо? — Савако быстро закивала и на всякий случай прикрыла рот. — Вот так…       Когда член Франциска начал мучительно долго растягивать влагалище, она поморщилась, всхлипнув. Мужчина тут же начал успокаивать её: он порывисто шептал, вытирал слезинки, собравшиеся в уголках глаз, а затем покрыл поцелуями ладони, которыми девушка всё ещё прикрывала рот, чтобы незаметно кусать кожу на костяшках пальцев. Савако было не столько больно, сколько неприятно, но она терпела. Это как при рукоблудии, считала она: сперва нужно привыкнуть, чтобы потом утонуть в пучинах экстаза. Одна незадача: без помощи старухи, повязавшей свою сущность с невинным девичьим телом, Савако действовала нерешительно, долго, неумело, а потому сейчас всё её естество визжало от восторга под напористыми ласками опытного мужчины.       Сам же Франциск всё ещё осторожничал. С девственницей заниматься любовью считалось «делом муторным»: до Савако у него была ровно одна такая связь, причём, с ней и Франциск лишился невинности (и он не пожалел об этом). Но в этом были и свои преимущества — можно было порастягивать удовольствие. К тому же сейчас, когда афродизиак затмевал сознание, Бонфуа едва сдерживался от того, чтобы начать вколачиваться в чародейку, входить в неё отрывистыми толчками, глубоко и грубо; от того, чтобы начать возить её по простыням, как предыдущих своих любовниц, выбивая жгучие стоны — плевать, что Франциск оглохнет! Запах девушки начинал сводить его с ума. Убрав маленькие ладони от губ, Франциск жадно впился в них, словно заплутавший в пустыне путник в надежде получить хоть каплю воды. Это помогло Савако отвлечься от неприятных ощущений медленного проникновения. Франциск, наблюдая за разглаживающейся на переносице кожей, решил ещё больше облегчить положение девушки, начав активнее массировать клитор. Савако от накрывшей её волны удовольствия запрокинула голову назад, неумышленно подставляя под чужие ласки зацелованную шею. Забывшись, она вдруг начала обхватывать Франциска ногами, пятками давя ему на поясницу и притягивая к себе.       — Тш-ш-ш, а ну, не напрыгивай!.. — шикнул на Савако Франциск. Её руки, потянувшиеся к его спине, пришлось убрать, прижав их к подушке. Нет, Бонфуа был не прочь гордо носить царапины от женских ноготков — просто так он мог избежать лишних телодвижений, которые Савако сейчас были ни к чему.       Удерживая запястья девушки, Франциск продолжил теребить чувствительное место. Савако было тяжело сдерживаться: зная силу своего голоса она боялась даже дышать — что уж там говорить о стонах. Отвлекаемая нежной заботой со стороны Франциска, чародейка и не сразу заметила, что член вошёл в неё полностью. Бонфуа признавался самому себе в том, что это оказалось тяжёлым испытанием: внутри Савако, как и ожидалось, было тесно и горячо, его пенис очутился в поистине раскалённых и крепких тисках. Но вот шла минута, вторая, пока что девушка, что мужчина привыкали к новым ощущениям, и Франциск почувствовал облегчение: его член свободно скользил по проложенной дорожке, сильнее раздвигая ставшие податливыми стенки влагалища. Бонфуа предпринял рискованный шаг: он начал толкаться.       Савако ничуть не удивилась. Она лишь тянулась навстречу Франциску, выпрашивая страстный поцелуй. Привыкший к многозадачности Бонфуа не отказал девушке в таком удовольствии и, опустившись ниже, исполнил её небольшой каприз, не переставая сопровождать его лёгкими толчками.       Тут ему вдруг стало интересно, куда Савако денет руки, если их освободить. Результат явился весьма предсказуемый, и Франциск не без доли садизма вновь заключил запястья чародейки крепким хватом и задрал их над головой, впечатав в подушку.       — Я всё сделаю сам, моя милая, — произнёс Бонфуа, возобновляя ласки клитора и наблюдая за бурной реакцией Савако — от макушки до стоп её начала бить мелкая дрожь. Франциск пошло улыбнулся и снова убрал руку. — Но, если я продолжу, всё слишком быстро закончится… так не пойдёт. И не смотри на меня так, — добавил он, видя в глазах девушки укор. — Это была не моя прихоть. Я просто приехал сюда в надежде получить от вас полезную информацию. За встреченную наглость полагается наказание, но вам повезло: вы меня завели.       «Только не перестарайся», — ехидной змейкой колыхнулся голос ведьмы.       Но Франциск на сей раз ничего не ответил. Стоило ему понять, что преград больше нет, он пустился в развратный пляс, вытворяя с Савако грязные вещи. Простыни под ними давно сбились, но желания их поправлять не было: нельзя отвлекаться от трапезы. Савако стала для Франциска всем: завтраком, обедом и ужином. Десерт пожинался спустя долгое время, когда после смены очередной похотливой позы девушка оказалась на грани: её давно сбившееся дыхание, её прилипшие ко лбу тёмные пряди, дрожавшие ноги — всё так и молило о прекращении сладострастной пытки. Довольный Франциск не чувствовал усталости — наверное, тому виной проклятое любовное зелье.       Однако закончить всё-таки стоило. Прикоснувшись к набухшему от притёкшей крови клитору, Франциск больше не останавливался, резкими движениями принявшись доводить Савако до крайней степени наслаждения. Хватило нескольких минут, чтобы девушка, задержав дыхание, выгнулась дугой, а через пять секунд выдохнула, жадно хватая воздух ртом. Вслед за ней Франциск излился, не сумев выдержать волнообразной силы, обнимавшей его член изнутри.       «Что ж, — подумал Франциск, отдышавшись. — Надеюсь, у меня не появится ещё один ребёнок».       «Об этом можешь не переживать, — от стенок черепа отразилось гадкое хихиканье. — Любая девушка, ставшая сосудом ведьмы, теряет способность создавать жизнь».       «Не думал, что буду рад это услышать».       В ответ раздался озорной хохот. Франциск, не обращая на него внимание, осторожно вышел из Савако. От его дальнейшей помощи девушка отказалась, небрежно протерев себя скомканным одеялом и, одарив благодарным поцелуем, вновь откинулась на подушку.       Странно, но Франциск совершенно не чувствовал усталости, хотя обычно сваливался без задних ног после бурной ночи. Сколько он вообще провёл времени с Савако? Почему девушка после приобретения такого опыта не выглядела сонливой?       Ответы пришли в комнату с появлением Артура, который тактично покинул помещение ещё до начала соития напарницы с мужчиной.       — Вы наконец-то закончили? Уже светает, — саркастично проговорил Артур. — И не смотрите с таким удивлением на Савако, господин Бонфуа. Эта девушка — самый настоящий похотливый монстр, в ней столько выносливости, что вам и не снилось!       Франциск переглянулся с Савако, которая уже вовсю игралась со своей маленькой лягушкой. Поймав взгляд мужчины, девушка показала ему язык и широко улыбнулась, обнажая ряды маленьких ровных зубов. Бонфуа не очень понравилось быть обескураженным, а потому он быстро поднялся и направился к Артуру.       А тот словно и не видел надвигавшейся на него опасности.       — Если вам нужна ванная комната, то я могу вас сопроводить туда, — сообщил Артур, прикрыв глаза. — Всё равно я вашу одежду уже постирал и высушил — было бы нерационально надевать её на гряз-… М!..       Не успев договорить, Артур был заткнут поцелуем. От удивления он первые мгновения стоял, растерянно смотря на Франциска. Поневоле расслабившись, Кёркленд впустил в свой рот чужой язык. Лёгкая паника вынудила его покраснеть, прилившаяся кровь не дала потерять сознание, но ноги от такого напора со стороны Бонфуа начали подкашиваться. А Франциск ещё, словно исподтишка, не позволил Артуру отстраниться, запутав свои цепкие пальцы в колючих взъерошенных волосах.       Нахмурившись, Артур скосил взгляд из-под змеиного прищура в сторону Савако. Та элегантно, с кошачьей грацией, лениво вытянула одну из ног, делая «потягушки», а в руках уже была заготовлена надпись:       «Вы действительно перестарались с зельем, Мастер! Но не переживайте, — она перевернула страницу своего альбома, — Господин Бонфуа весьма обходителен, он будет нежен с вами! ~»       Артуру не понравилась ни эта закорючка после восклицательного знака, ни смысл переданного сообщения. Поняв, что отчитывать напарницу придётся чуть позже, Кёркленд решил позаботиться о сохранности своей задницы, к которой уже тянулась другая рука Франциска. Одного сильного удара кулака в плотной перчатке из грубой ткани хватило, чтобы угроза исчезла. Теперь Франциску точно придётся посетить ванную комнату, чтобы не ходить облепленным пылью.       — Я, конечно, не против половых связей, — сказал Артур, отряхнувшись, с раздражённой улыбкой, выцарапанной на лице, — но уж точно не с таким человеком, как вы. Целуясь с вами, у меня ощущение, будто я целуюсь с отцом или дядей. Мерзкое ощущение.       — Почти так же. Как будто поцеловал младшего брата, — деликатно заметил Франциск, вытирая кровь из прокушенной губы. Он медленно поднялся. — Религия не позволяет.       — Надеюсь, религия позволяет вам принимать ответственные решения быстрее, — холодно ответил Артур, вынимая из-за пазухи револьвер. Палец играючи взвёл курок. Франциск думал ещё до того, как оказаться на кровати, что алхимик явно в своих корнях имел северян: только они могли так быстро сменить дипломатический подход на радикальный. А ещё смотреть так колко и высокомерно даже на тех, кто был выше их ростом и явно сильнее. — Подумайте хорошенько, господин Бонфуа. И мне, и вам будет легче жить, если иметь чёткое представление о том, друзья мы или враги.       …       Обратная дорога на рассвете сопровождалась мирным пением птиц и цокотом копыт. Франсуаза была счастлива его слышать, ведь наконец-то вместо чавкающих звуков раздался чистый стук. Добравшись до безопасной территории, где уже виднелось знакомое здание, сокрытое деревьями и ловушками нитей Стефана, женщина мигом вернула своё истинное обличие.       Непрерывная скачка утомила Франциска, и он спешился, перейдя на медленный шаг. Надо было и лошади дать отдохнуть.       Как вдруг глаза зацепились за знакомую фигуру, расположившуюся на одной из веток дерева. Сейчас Франциска волновал вопрос: как этот человек вообще туда забрался — ветка должна была проломиться под его весом.       — Не боишься, что такую важную птицу подстрелят? — окликнул его Бонфуа.       — Птицу? Я больше на медведя похож! На медведя вряд ли кто сунется, — Альфред, сверкнув очками, спрыгнул с дерева, с разбега заключая Франциска в объятия. — Ну как ты? Я уж думал за тобой посылать отряд спасения.       — Твой… кхм… алхимик и его напарница… любезно предложили мне переночевать, — Франциск, плохо сдерживая саркастичную усмешку, поджал губы.       — Всё прошло ужасно? — настороженно спросил Альфред. Его глаза так округлились, как будто намеревались увидеть недостающую часть тела.       — О, нет-нет, — Франциск поспешно отмахнулся. — Артур весьма интеллигентный молодой человек, а малышка Савако… — сдерживаться ему было всё труднее. — Ну, очаровательная, одним словом.       — Да, она милая… — задумчиво ответил Альфред, смерив Франциска подозрительным взглядом. — Но я к восточным девчонкам не стремлюсь подкатывать — хрен знает, что они могут выкинуть, — он вздохнул. — Э-эх, всё-таки, это чуждая мне культура. Мой отец, когда с нами была делегация с Востока, сильно начал гнобить их. За глаза, понятное дело.       — Господи… да твой отец просто… — Франциск пытался подобрать нужное слово.       — Мудак он, — отрезал Альфред.       — Ты так груб. Это же твой отец!       — Ну и что? Он был любителем загнобить за внешность. За размер глаз, за цвет кожи, за письку размером с… я не знаю, с ноготь, блин. Он и сыновей собственных не щадил.       — А тебя-то за что? — удивился Франциск, несколько шокированный услышанным.       — А за то, что я очки носить начал, когда Мэтти немного подслеп, — пояснил Альфред. — Там были стёкла обычные. А потом, когда бабуля взялась учить меня грамоте, у меня тоже глаза подпортились и я стал такие же очки носить.       — А зачем ты очки с обычными стёклами стал носить?       — Да я дурак был, считал, что это круто.       Франциск закатил глаза к небу. Он решил ничего не говорить, думая, что Альфреду и так всё стало понятно по его лицу. Джонс залился густой краской и насупился, отвернувшись. Он знаком показал, чтобы Франциск следовал за ним.       — Кстати говоря, — наконец подал голос Альфред после продолжительного молчания, — что тебе удалось выяснить?       — Не очень много, но та информация, что я получил, весьма полезна, — не столько уклончиво, сколько с целью нагнать интриги, ответил Франциск.       — Выкладывай.       — Из вещественного: я получил на руки несколько экспериментальных снадобий с инструкцией по применению. Не волнуйся, в побочных эффектах смерть не значится.       — Хочется верить… — Альфред нервно хохотнул, вспоминая последний подарок от болотных учёных. — Потом покажешь. Что-то ещё?       — Эта парочка… к сожалению, это очередная фигура, которую нам, возможно, придётся делить с Империей, — медленно произнёс Франциск, осторожно подбирая слова. — Они ни за что не уйдут ни на одну из сторон, однако… однако, если Империя захочет, она моментально вышлет Егерей, они нагрянут в их хижину и заберут на государственную службу.       — Слышал, алхимики после этого перестают пользоваться уважением, — Альфред нахмурился и посмотрел на Франциска.       — Не знаю, что по этому поводу думает сам Артур, но для нас это меньшая из потерь. А вот то, что он перестанет помогать нам — вот это будет уже плохо. — подытожил Бонфуа.       — Ага. О, а что насчёт Савако? Вроде слушок пошёл, что хотят утвердить закон об отлове и казни всех нелюдей, — скулы Альфреда начали подрагивать от нараставшей умеренной злости. — Чародейки в этот список пока не входят, возможно, для них создадут объединение, как для алхимиков, но вряд ли.       — Был такой слух, разумеется, — мрачно кивнул Франциск. — Его проносят некоторые глубоко религиозные чиновники, но Ольга вряд ли пойдёт на такой радикальный шаг. Ведь тогда ей придётся избавиться от Ледяного Генералиссимуса, как минимум.       — Ну, конечно! Как удобно! — фыркнув, Альфред сплюнул в сторону.       — Не кипятись, Альфред, — успокоил его Франциск. — Лучше расскажи, как прошла миссия по устранению Грифона?       — О… тут такое было…       Альфред рассказал в первую очередь, как Ён Су, Йозеф и Мэтт собирались, как обдумывали план, как начали наступление, как потерпели поражение и вынуждены были убегать от Николая, Халлдора и Кетиля — в общем, пересказал Франциску отчёт, сданный после неудачного ночного визита в поместье ростовщика. Бонфуа, конечно же, не преминул осудить Альфреда за выбор убийц на это дело. Также он прокомментировал неверные действия Йозефа, совершённые им во время планирования наступления, но распинаться долго не стал — смысла отчитывать Йозефа в его отсутствие не было.       Впрочем, потом Альфред поведал ему о ссоре и драке Йозефа и Ён Су и о том, что их пришлось растаскивать по углам. Франциск похолодел, когда услышал про уход юноши на целые сутки с базы Ночного рейда.       — Ужас… а что потом? — спросил он.       Но по лицу Альфреда, на котором всё хорошо читалось, было и так всё понятно. Джонс не стал строить интриги.       — Рано утром ко мне прилетает Пьер с сообщением от Стефана и знаешь, что там было написано? — Альфред явно злился. — Что Ён, мать его, Су пошёл к поместью Грифона, разъебал там всех и принёс голову цели!       — Это же хорошо, — но Франциск тут же себя осадил: — Хотя, поступок Ён Су был весьма безрассуден…       — Именно поэтому мы сейчас идём давать им пиздюлей.       — Уж прости, но я остановлю тебя, если зайдёшь слишком далеко.       — Всё хорошо! Я себя прекрасно контролирую.       «Я бы не говорил тебе это, если бы не знал тебя», — это Франциск уже не стал озвучивать, но снисходительным взглядом счёл нужным одарить молодого человека.       Стоило Альфреду и Франциску переступить порог родного дома, как тут же до их ушей донеслись весёлые воинствующие звуки. Почти что бегом мужчины добрались до большого зала, где с кислыми минами стояли Мэтт и Баш и наблюдали за очередной стычкой Ён Су и Йозефа, пускай на сей раз она была с участием подушек.       — Что у вас здесь? — страшно выпучив глаза, обратился Альфред к Мэтту. — Где Эжени и Стефан?       — Б-брат, ты вернулся? — Мэтт замялся. — Эжени и Стефан отправились спать. Мы вчетвером хотели провести утреннюю разминку, но… — он тяжело вздохнул, помассировав виски. — …они начали без нас, как видишь.       — А из-за чего?.. — спросил Альфред, у которого начал дёргаться глаз.       — Понятия не имею. Я не могу с ними разбираться, я не понимаю их! — Мэтт стал пыхтеть от негодования, а затем переключился на дыхательную гимнастику. — Ладно. Им просто надо выпустить пар. Всё хорошо. Я спокоен. Я смогу их ударить и растащить, если они переступят границы.       — Ага. Сейчас мы с Францом всё сделаем, — Альфред засучил рукава. — Вы передохните лучше.       — Но разминка…       — Размяться ещё успеете. Сначала проведём разъяснительную беседу. А вы — отдохните.       Ни слова больше не говоря, Альфред быстрым шагом настиг Йозефа и схватил его, попутно дав затрещину, от которой у товарища искры из глаз посыпались. Стушевавшийся Ён Су быстро сдался, выронив подушку, и позволил Франциску схватить себя под руки.       — Ну-ка, марш в мой кабинет, — чтобы не устраивать скандал раньше времени, Альфред сохранял невозмутимость, но по шумному дыханию, рвавшемуся через расширявшиеся ноздри, можно было понять, что давалось ему это нелегко.       Волей Альфреда и Франциска бедокуры освободились из захватов и последовали в комнату на втором этаже. Спорить бесполезно, даже если сейчас имела место быть простая игра, баловство. Да, ей предшествовали пара колких слов, тычков в бока, а результат всё равно явил себя с не самой лучшей стороны. По крайней мере, он не устроил главных в Ночном рейде.       Именно поэтому Йозеф и Ён Су, словно подсудимые, сидели сейчас на скамье, а Альфред и Франциск смотрели на них сверху вниз подобно родителям. Кто, правда, мог быть из них мамой, а кто папой — вопрос нерешённый, но и неважный.       — Итак, — Альфред сложил руки перед собой, скрестив пальцы. — Спрошу вас только один раз: ВЫ ОХУЕЛИ?!       Заготовленный заранее ответ тут же вылетел из голов Йозефа и Ёна, они разом опустели, очистившись от оправданий и нужных слов.       — Можете не отвечать. Вы — охуели, — Альфред сложил руки на груди, выпрямившись по спинке стула, и вздохнул. — Вы помирились?       — Босс, мы… — пробурчал Ён Су.       — Говори громче, блять! — гаркнул Альфред, стукнув юношу по голове. — Даже Мэтти по сравнению с тобой орёт!       — Мы уже всё решили, босс! — уткнув руки в колени, Ён Су отвесил поклон, едва не свалившись со скамьи.       — Во-во, теперь тебя хорошо слышно. А что ты скажешь? — Альфред повернулся в сторону Йозефа.       — Да то же самое, — ровно ответил Йозеф, пожав плечами. — Мне нечего сказать. Я виноват, что инициировал конфликт, поэтому приношу свои извинения.       — И кстати, что насчёт твоих слов, — решив хоть немного принять участия в воспитательной беседе, Франциск снисходительно улыбнулся Йозефу. — Не стоит разбрасываться столь резкими словами. Ён Су молод и горяч — сам видел, что произошло. Так что даже если ты в определённой мере прав, то не стоит провоцировать ссору.       — Да я понял-понял, — Йозеф поднял руки, будто сдаваясь. — Постараюсь больше не поднимать эту тему.       — Вот и хорошо. А ты, Ён… — Франциск посмотрел на Ён Су. — Научись выпускать пар как-нибудь по-другому. Давай я попрошу Эжени сшить тебе подушку в виде Йозефа, будешь колотить её по ночам.       — Эй! — недовольно воскликнул Йозеф.       — Было бы неплохо, но я и так после каждого нашего проёба бью подушку, на которой сплю, — невесело фыркнул Ён Су. — Таки дела.       — А-а-а… а я думал, что за странные подёргивающие звуки доносятся из твоей комнаты.       Ён Су уткнулся взглядом в колени, выглядел он сейчас, как большой и спелый помидор, перегревшийся на солнце. Его смутило не столько само положение, в котором он оказался, сколько то, как на него теперь смотрел Йозеф.       — И вообще, раз уж вы решили всё словами… закрепите это дело поцелуем.       — Хорошая идея.       — ЧТО?! Альфред, иди-ка ты… — начал было Йозеф, но вдруг увидел, что Ён Су робко потянулся в его сторону. — Т-тебе чего?       — Ничего! — Ён Су и сам был немало смущён, но всё равно придвигался к нему, вцепившись в плечо. — В моей общине не так было принято мириться, но здесь другие правила.       — Я тебе сейчас скажу, куда ты можешь эти правила запихнуть!.. — Йозеф накрыл ладонью лицо парня и попытался его от себя отодвинуть.       — А я думал, что восточные мальчики не такие смелые, — хмыкнул Альфред.       — Ой, да ты что! — Франциск повеселел, наблюдая за неловкой сценой, возникшей между двумя лучшими друзьями. — Это вовсе необязательно. Я уверен, у малыша Ёна отбоя от дам не было.       — Не знаю насчёт дам, но с мужчиной точно, — Альфред скривился. В ответ на вытаращенные глаза Ён Су, он добавил: — Что? Вряд ли в сообщении от Стефана фраза «я засосал уточку» использовалась в прямом смысле. Хотя, он по пьяни и не такое вытворял…       — Боже правый… — Франциск уже не знал, что ему лучше делать: смеяться, плакать или бороться с пошлыми мыслями. — Ён Су, а ты действительно настолько хорошо целуешься, что Стефан решил написать об этом?       — Х-хватит! — проскулил Ён Су. Он взглянул на Йозефа так, будто собирался расплакаться.       А Йозеф, поняв, что в этом жалостливом взгляде заключалось послание, дёрнулся, отодвигаясь от друга. На какие-то вещи он не хотел идти из принципа, даже если его просили об этом.       — Вот так, значит, да? — выпалил Ён Су с интонацией обиженного ребёнка. — Ну и пожалуйста, я всё понял! У тебя просто первый поцелуй, да? А ты хочешь, чтобы он у тебя был с-!..       — Целуй в щёку, идиот! — как можно скорее прервал его Йозеф. — Быстро. Пока я не передумал.       Он прикрыл глаза, чтобы не видеть просиявшего Ён Су. Юноша придвинулся ближе и поцеловал его с таким напором, что голова Йозефа немного наклонилась набок. Ён Су, чтобы не получить очередной пинок от друга, поспешно отстранился.       Йозеф же с неудовольствием посмотрел на младшего товарища. На его лице сейчас застыла святая простота и непосредственность, такая детская и наивная… Йозеф не смог злиться на Ён Су. Это было выше его сил.       — Ён Су, — сказал он, отвернувшись.       — Чего? — Ён Су ухватился за край скамьи и пригнулся, чтобы заглянуть в лицо Йозефу.       — Ты пидорас.       — …САМ ТЫ, СУКА, ПИ-!..       — Что ж! Раз уж всё мирно разрешилось, то пройдёмте все в общий зал! — затушив искру и не дав ей превратиться в пламя, Альфред громко хлопнул в ладоши и, подойдя к двум друзьям, положил руки на их плечи. Ладони, правда, почему-то были тяжеловатыми и напоминали пыточные орудия. — У меня есть новые задания для нас всех. Осталось лишь выбрать того, кто пойдёт на верную смерть и попробует разбудить Эжени!       — Я за Стефаном пойду… — Йозеф тут же вильнул в сторону выхода.       — Вот и иди! — фыркнул Ён Су, всё ещё недовольный тем, каким поганым словом его окрестили.       — Я с тобой, — Франциска как ветром сдуло.       Когда в комнате не осталось никого, кроме Альфреда и Ён Су, последний понял, что слишком поздно засуетился и, воровато взглянув назад, уставился на лидера отряда так, будто ждал смертного приговора.       У Альфреда это не вызвало какого-то умиления или жалости, он лишь устало вздохнул и прошёл мимо Ёна, хлопнув его по плечу.       — По-моему, ты и так уже нарисковался своей жизнью, — буркнул Джонс. — Иди-ка ты вниз.       — Хорошо, босс.       Ён Су встал, неловко откланялся и покинул кабинет.       Такой послушный… аж до скрежета зубов порой. Альфред начал отчасти понимать, из-за чего Йозеф повздорил с юношей. С другой стороны, Джонсу не на что было жаловаться: подчинённый его слушался, выполнял свою работу, как следует. Но он совершенно не вписывался в круги революционеров в его понимании: он готов был слиться с общей массой работяг, преклонить голову перед силой, но не проявлять инициативу. Будучи таким аморфным, Ён Су практически не отличался от приверженца Империи — дай только повод…       Уходя во мрак своих размышлений, Альфред не заметил, как прошёл мимо Йозефа и Франциска — практически пролетел на всех парах, устремляясь навстречу смерти, как отчаянный фаталист. Такое рвение ничего, кроме смеха не вызывало, но Бонфуа на всякий случай перекрестил парня.       Йозеф же приготовился уже открыть дверь в спальню Стефана, как вдруг Франциск схватил его за локоть.       — Стой, Йозеф. У меня для тебя есть кое-что, — он выудил из внутреннего кармана своего кафтана склянку с неизвестным содержимым синеватого цвета. — У тебя бывало такое ощущение, как будто тебя утягивает тьма? Конкретно после приобретения новой руки.       — Хм… что-то вроде было… а что? — Йозеф напрягся.       — Наш дорогой алхимик любезно вручил тебе снадобье от побочных эффектов, — Франциск протянул склянку Йозефу. — Видимо, они пересаживали эти руки не первый раз, поэтому случались прецеденты. В общем, как только почувствуешь — маленький глоток, и всё будет нормально. Понял?       — Да-да…       — Обещай не забрасывать. Кто знает, как это может нам аукнуться. Тебе — в первую очередь.       — Я понял, Франциск, перестань быть, как моя мамочка! — вспыхнул Йозеф, пряча склянку в карман.       — Вообще-то я мужчина, — невозмутимо ответил Франциск, хлопнув Йозефа по заднице. — Так что могу быть только папочкой. Поэтому не кричи на отца!       — Т-ты… — потирая зад и сгорая со стыда, Йозеф пропыхтел что-то нечленораздельное. Чтобы хоть на ком-то выместить свой порыв не самых приятных чувств, он зашёл в комнату Стефана и резко раскрыл шторы. — Вставай! На работу пора!       — Что? Никуда я не пойду… — Стефан зарылся под одеялом, спрятав лицо в подушку.       — Стефан! — строго прикрикнул на него Йозеф, хватаясь за ситцевую ткань.       — Не-е-ет… — Стефан начал руками закрывать лицо и хныкать, словно маленький ребёнок.       — Стефа-а-ан!       — Ну не-е-ет!..       Короткая схватка закончилась очевидным — Стефан был насильно стащен с тахты за шкирку. По мере того, как его протаскивали по коридору до самой лестницы, Летучая мышь яростно цеплялся за каждый выступ и шипел по-звериному. Франциск, качая головой, стоял и не понимал, зачем он тут вообще нужен.       Верно, только затем, чтобы не умереть раньше положенного срока.       Судя по всему, Бог полюбил Альфреда, раз крещение помогло отвратить гнев Эжени от его беззащитной души. Жуткое лицо девушки было завешено нечёсаными лохмами, превратившими Эжени в настоящее лесное чудовище — не хватало только острых, как бритва, когтей и длинного пушистого хвоста. Проплыв мимо Альфреда и издавая такие звуки, будто она храпела на ходу, девушка пошла вниз по лестнице.       А Альфред, слегка позеленев, обратился к сотоварищам, застывшим возле стены:       — Слушайте, может, нахер Ночной рейд? Просто зашлём Эжени в ночные покои Ольги, чтобы та сдохла от сердечного приступа.       Переглянувшись друг с другом, члены Ночного рейда согласно кивнули.       Наконец, когда все спустились и сели за стол, за которым обычно проводились общие собрания, Альфред быстро огласил то, что было на повестке дня:       — Итак, что мы имеем. Есть несколько заказов на убийство из разных мест, но прежде, чем выбирать очерёдность, нужно закончить с кое-какими делами. Стефан, понесёшь голову Грифона, заодно выясни, есть ли что нового. Франциск и Эжени, вы должны вернуться в мастерскую Кэкстона и забрать его чертежи и редкие материалы из этого списка. Баш, тебе будет заданием донести несколько материалов для нашего уважаемого кузнеца — смотри, не попадись торговой гильдии, дери её леший… Мэтт, Ён Су и Йозеф, — Альфред посерьёзнел ещё больше. — Для вас будет особенное задание. Но пока убивать никого не надо — просто понаблюдать, — он выложил листовку на стол. — Потрет значится только на стене целей революции. Эту женщину зовут Надежда Люткевич. Занимается мясозаготовкой в посёлке Каменцы. Разыщите её и установите слежку. Но не лезьте на рожон. Её история мутная, что пипец, и ошибок лучше не совершать.       Ён Су обомлел, рассматривая плакат. Ему не верилось в то, что перед ним была действительно женщина средних лет, приближавшаяся к пожилому возрасту. Редкие и жиденькие волосы, выглядывавшие из-под рабочего платка, вились омерзительными глистами, подражая Медузе Горгоне. Блёклые, наверняка, ослепшие глаза смотрели с портрета так, словно видели тянущуюся от человека нить жизни, которую необходимо перерезать. Грубые черты лица, широкие плечи, шрамы через губы и порванное ухо, на котором, впрочем, висела простенькая, но громоздкая серьга из выцветшего от времени золота. Она напоминала медвежий клык.       Облик новой цели завораживал и бросал в ледяное пламя, внушая невозможность одолеть это чудовище даже вооружившись самыми сильными тейгу, что ещё остались в этом мире. Ён Су надеялся, что его столкновение с госпожой Люткевич не окончится поставкой утиного мяса воинским частям Империи.

***

      Руки у Кику дрожали, они прилипли к креслу. Ему отчего-то становилось страшно сидеть напротив Николая, терпеть его пронизывающий холодом колкий взгляд, направленный прямо в лицо, из-за чего становилось всё неуютнее. Внезапное задание, потребовавшее от Кику долгосрочного планирования, не потерпевшего бы провала, выбило из колеи. У юноши было слабое представление о том, что ему нужно сделать. По крайней мере, в контрразведке он подобным не занимался, и его никто не учил.       Всему приходилось учиться непосредственно на работе.       Николай наконец-то решил начать разговор. Кику отвечал на всё ровно — так, как ответил бы сам:       — Как тебя зовут?       — Хонда Кику.       — Сколько тебе лет?       — Девятнадцать.       — Почему ты решил прийти к нам?       — Я разочаровался в идеалах Империи. Поддавшись их пропаганде, я долго не замечал серьёзных прорех в режиме, установленном Министром Черненко.       — Только сейчас заметил?       — Это правда. От меня тщательно скрывали подноготную Империи. Я никогда не участвовал в карательных операциях, но стоило лишь раз…       — Достаточно.       Сердце кувыркнулось возле горла — Николай, напугав Кику, удовлетворил свою маленькую потребность, необходимую ему так же, как глоток водки перед началом скучной бумажной работы. Ледяной шип остановился всего в нескольких сантиметрах от кадыка юноши, но тот, сохранив внешнее спокойствие, не шелохнулся — только стремительно побелел и каким-то чудом не упал в обморок. Убрав угрозу для жизни, Николай расслаблено откинулся в кресле и вынес вердикт, предельно честный:       — Хуета, Кику. Ху-е-та. Ты вроде бы уверенно говоришь всё, но… Я тебе не верю.       — Согласен, — пробасил Говерт, объявившись прямо за спиной у Кику. Юноша уже знал о присутствии Говерта, но всё равно с недоверием посмотрел на мужчину, словно пытаясь удостовериться в необходимости его присутствия на столь неловкой репетиции. — Спокойно. Я в курсе вашего плана. Как и Халлдор, — в подтверждение его слов, Халлдор появился чуть поодаль. — Или ты думал, что после нашей воспитательной беседы я тебе позволю впутываться во что ни попадя?       — Нет… — вспомнив унижающий разговор, на котором Говерт явно представил себя отцом Кику, Хонда увёл взгляд.       — Эй. Кику, — привлёк внимание юноши Николай, щёлкнув пальцами, — скажи-ка, как ты думаешь, сколько раз ты уже мог бы сдохнуть за время нашего диалога?       — Один? — тихо спросил Кику.       — Нет, как минимум, два, — Николай развёл руки в стороны. — Правда, это я ещё не доебался до того факта, что ты из клана Хонда. Всем известно, что единственная семейка с Восточных земель ходила у Империи на цыпочках.       — Но с другой стороны, — осторожно добавил Халлдор, — до сих пор неизвестна причина геноцида. Вернее, кто его устроил.       — Да… Именно поэтому… Я ведь, — Кику вздохнул. — Я ведь совсем ещё ребёнком был!       — И этим же ребёнком попал прямиком в Столицу, — Говерт аккуратно обнял шею Кику сзади, отчего у последнего волосы зашевелились на затылке. — Идеальный материал для взращения наёмного убийцы, для идеологической обработки. Пускай, ты всё ещё притворяешься ребёнком, но взгляни истине в глаза: тебе уже девятнадцать, ты семь лет провёл в Столице. Так что ты проебался с самого начала.       — Но и утаивать я это не могу, — возразил Кику. — Я не могу скрывать такую информацию, иначе я не предстану перед Ночным рейдом в лучшем свете. По имеющимся у нас данным, никто из них не имеет вымышленного имени. Вот они все — на плакатах висят. Кроме Эжени и Стефана — они из низших слоёв общества, поэтому не имеют фамилии.       — Либо она неизвестна, — уточнил Халлдор.       — В любом случае, будь с этим осторожен, — Говерт выпустил клубы дыма из курительной трубки. — Джонс — импульсивный очкастый ублюдок, ходит слушок, что он недолюбливает Восточных.       — Ко мне в любом случае будет предвзятое отношение. Я же уже…       Других огрехов за Кику замечено не было. Один-единственный эксцесс с Эжени мог уже сделать поход в Ночной рейд дорогой в один конец. И сейчас Кику корил себя за то, что сорвался тогда, и умчался за наёмными убийцами сломя голову.       Николай сразу угадал, о чём задумался Кику — точно пальцем в небо ткнул.       — Не думай об этой пизде с ножницами, ей Богу, — отмахнулся он. Призадумавшись, он решил немного разрядить обстановку, чтобы Кику уж совсем не пал духом. — Знаешь, как мы спалили Стефана? Слышал об этой истории?       — Нет, — Кику мотнул головой.       — О, это была та ещё вак-… как она блять? — Николай защёлкал пальцами, пытаясь вспомнить нужное слово. — Как ты её назвал, Гов?       — Вакханалия, — Говерт принял расслабленное положение тела, поняв, что сейчас Николай начнёт травить байки о прошедших годах. Только вот байки эти были ничуть не приукрашенной правдой, оттого и пугало.       — Во-во, она самая! Я хуею… В общем, дело было как: я бежал за очкастым пидрилой, Гова — за алой проституткой. Оба, понятное дело, роняли кал, потому что Говерт спустил Миффи, а я… Ну, у меня просто ебло страшное, наверное. Я, блять, уже всех покрыть успел, на чём свет стоит — я-то не могу разгуляться со льдом, захуярю ещё кого-нибудь не того. И уже мы пересеклись с Говертом, я думаю — всё, мы их проебали. Но нет! Миффи вычислила их запах, мы нашли их дерущимися — видимо, не поделили что-то, я хуй знает. Потом они, блять, — Николай, захлёбываясь еле сдерживаемым смехом, едва дышал, — Короче… через какое-то время Джонс потащил Стефана за собой — он принял его в Ночной рейд, блять! Мы прям слышали, как это произошло! — Николай заржал, в его голосе хрипы сорвались на свист. Говерт тоже не выдержал, его лицо треснуло и в кои-то веки приобрело живой вид, а Халлдор еле сдерживал смех — он не любил смеяться над забавной историей до её завершения. Абсурдность ситуации настолько поразила Кику, что он тоже заулыбался, но чисто из соблюдения правил приличия не срывался на хохот — так же, как и Халлдор, он хотел дослушать. — Я охуел! Эти голубки, значит, потом разворачиваются, собираются уходить, они-то думали, что одни в переулке… — зашипев, Николай начал утирать проступившие от долгого смеха слезинки. — А! А ТУТ МЫ ИХ УЖЕ ВСТРЕЧАЕМ! С РАСПРОСТЁРТЫМИ, СУКА, ОБЪЯТИЯМИ! — казалось, ещё немного, и Николай сползёт под стол.       — Вот только тебя, пидора, если бы не разнесло от дикого ржача, мы бы давно уже избавились от самого конченного лидера отряда, которого я когда-либо видел! — выдохнув на смехе, проговорил Говерт. Он почти что заворожённо смотрел на развеселившегося Кику, который бесшумно смеялся сквозь плотно стиснутые зубы, прикрывшись рукавом кимоно. — Даже уличный воришка, которого боялась вся Столица, выглядел куда более нормальным на фоне Джонса!       — Да ну тебя! — кое-как успокоившись, Николай решил высказаться. — Убили бы Джонса — революционеры поставили бы нового лидера. Такого же припизженного, блять! Тут надо на корню всех захуярить, никак иначе. А то проросло блядское семя, понимаешь ли! — он откашлялся, выпустив последние крохи смеха. — Но мы отвлеклись. Давай-ка продолжим разрабатывать… стратегию для Кику.       — Да, надо бы, — согласился Говерт.       — Что это была за пауза, генерал? — настороженно произнёс Халлдор, но его вопрос остался без ответа.       — Смотри дальше, Кику, — принялся пояснять Говерт, положив свои руки юноше на плечи. — Притворяясь слепым, не думай, что твои собеседники глухие. Они будут жадно ловить каждое твоё слово, если тебе повезёт, и ты не проебёшься с самого начала. Так что вешай лапшу на уши чуть менее абстрактными вещами, как ты это любишь. Революционеры, конечно, легко покупаются на красивые речи, но из твоих уст это звучит сухо и неправдоподобно. Понимаешь?       — Хм… Мне нужна куда более конкретная причина? — догадался Кику.       — Да, но она должна быть достаточно весомой, — Николай сморщился, из-за чего его лицо приняло ядовито-саркастичное выражение. — Сооруди, не знаю… Личную драму себе. Революционеры такое любят. Но не забудь также упомянуть и всё остальное.       — Можно мне тоже дать совет? — учтиво спросил Халлдор, на что Николай добродушно улыбнулся и позволил говорить лёгким кивком. — Благодарю. Кику, советую тебе не перебарщивать ни с ограничением, ни с красочностью. И то, и другое — маркёры лжи. Если у них есть человек, умеющий читать ауру, то тебе точно конец.       — Я н-не совсем понимаю, как мне запутать их, обмануть, но при этом показать свою искренность и честность!.. — Кику был готов за голову схватиться. — Это же просто…       — Главное, не противоречь своей же легенде, — Говерт нежно взял Кику за подбородок и заставил посмотреть на себя, а сам чуть склонился над ним. — И не выдумывай сверх того, что мы сумеем подтереть в архивах.       Кику нервно заморгал, поняв, что именно чуть не последовало после слов Говерта. Кое-как увернувшись от несостоявшегося поцелуя, юноша покачнулся вместе с креслом, но всё-таки не упал.       — Ладно-ладно, я понял, — ускользнув, Кику стрелой вылетел со своего места и метнулся в сторону, подальше от кого бы то ни было в этой комнате. — Только… Позвольте мне самому подумать над этим. Всё-таки, это моё поручение. Я здесь посидел, выслушал ваши комментарии и понял, что моя работа никуда не годится.       — Ничего страшного, если мы вместе всё обсудим, — заверил его Николай. — В конце концов, я не хочу, чтобы тебя ёбнул Ночной рейд. Никто из нас не хочет.       — Тем не менее, вы не можете сделать всё за меня, — покладисто возразил Кику. — Поэтому… Я буду продолжать стараться изо всех сил и уже к вечеру предоставлю обновлённую легенду, — он отвесил поклон. — Прошу меня простить.       Умеренным шагом Кику покинул кабинет Николая.       — Э-эх… Ебанут его такими темпами, — протянул Николай, подперев голову рукой. — Халлдор, поможешь ему?       — Наседать не стану, генерал, но сделаю всё, что в моих силах, — коротко ответил Халлдор и последовал за Кику.       Между оставшимися Николаем и Говертом повисло недолгое молчание. Последний был явно расстроен и выглядел угрюмым. А Арловский, будучи любителем задеть за живое даже друзей, не упустил возможность и здесь проявить свою дурную привычку.       — Ты был готов сорваться, да, Говерт? — заметил он, ехидно щурясь на де Варда.       С большим удовольствием Николай пронаблюдал, как у Говерта медленно краснели уши. Но угрюмость никуда не подевалась: напротив, она облепилась желчью, шматок которой де Вард уже приготовился бросить.       — Ну-ка, подними свою жопу со стула, — процедил Говерт. — Я точно знаю, что у тебя стояк.       — Не понимаю, о чём ты, — глумливо Николай отвёл глаза, рассматривая ногти.       — Если я пока не нужен, то я пойду бахну медовухи и подремлю, — Говерт уже развернулся и собрался было уходить. Терпеть насмешки он был не намерен, а драться с Николаем — настроя нет.       — Пожалуй, я тебе подарю заслуженный отдых, — Николай лениво потянулся, — но только взамен на то, что ты прослушаешь охуительно грустную историю. Присаживайся.       — Что, опять кого-то убили? — устало пробормотал Говерт.       — Это насчёт Наташи.       Нахмурившись, Говерт медленно опустился в кресло и приготовился слушать.       …       Несмотря на факт простой репетиции, первого мазка на чистый холст, несмотря на старания Николая, Кику всё равно вернулся в свою небольшую обитель жутко подавленным. Уныние завладело им, окутывая просочившимся из надорванных шрамов сумраком. Всепоглощающее чувство вины, что Каппа — действовало грубо и жёстко, рывком вынимая душу и калеча её ещё сильнее.       Вспоминая о том, как много задач оставалось невыполненными, Кику разочаровался в своих возможностях. «Этого стоило ожидать», — напомнил себе юноша, забираясь на кровать и садясь в самой приемлемой для медитаций позе. Учитель Яо, которого Кику ласково называл просто «сенсей», всегда говорил ему, что нет пути для осмысления провала лучше, чем погружение в себя наедине.       Но Кику не всегда это помогало. Он всегда был похож на сосуд, переполненный тёмной энергией, и будучи неумёхой, не мог ни разобраться с этой энергией, развеяв её и очистив душу, ни поделиться с кем-то своими переживаниями. Используя не до конца выученную технику, Кику лишь усугублял своё положение, накручивая себя и заматывая в куда более плотные слои тьмы. Яо как-то раз сказал ему, что если Хонда не наладит контакт с собственной душой, то благоприятного эффекта ожидать не стоит — напротив, Кику так станет более уязвимым перед вредным влиянием этого жестокого мира. От болезней до подлых людских уловок — юноша мог не дожить и до средних лет с такой слабой защитой!       Как и сейчас. Разбор провала на мельчайшие ошибки вскрыл безобидный рубец, под которым, как оказалось, уже давно разлился густой, жёлто-зелёный, с примесью крови, гной.       Каждый раз, когда Кику с упоением думал о том, что всех революционеров, в том числе и Ночной рейд, вздёрнут, расстреляют или обезглавят, невольно из подсознания просачивался, казалось, давно забытый образ, не желавший расставаться с юношей. Плотно засевшие воспоминания об уничтоженном семейном гнезде не давали и шанса ускользнуть хоть чему-то из головы.       Маленькая тёмная макушка. Пухлые щёчки, на которые шлёпнулись ручки с растопыренными пальчиками. Короткая и тонкая шейка, как у всех детей его возраста, на ней сидела смешная голова. Карие глаза светились от живого любопытства и глядели куда-то вверх, на большого человека. Покрутившись на месте, ребёнок высунул язык и звонко захихикал. Протянул свои ручки и подпрыгнул.       — Покатай меня, братик!       Такой наивный, такой беззаботный, такой неуклюжий!..       Представив, как языки пламени дрожат, облизывая тело мальчика, как отражаются в его застывших от ужаса глазах, Кику настойчиво пытался отрицать очевидную истину: этот малыш погиб. Он не сумел бы выбраться из огненной ловушки, не получил бы и шанса убежать от свистящих пуль и острых мечей, с которыми нарушители ворвались на чужую землю, в чужой дом.       «Почему я оставил его?       Просто не успел.       Я бы не смог.       Но было бы лучше, если бы мы оба погибли?       Нет… мама взяла с нас слово, что мы оба должны выжить!..       Так может быть, я ошибся… я не могу сказать точно…

…уже никогда и не узнаю…

…хотел бы я снова увидеть его…

…но есть у меня такое предчувствие…

…что наша встреча будет лишь для того, чтобы я извинился перед ним.

      Но простит ли меня маленький человечек, оказавшись на том свете так рано?       Я не знаю…       Но больше всего я бы не хотел узнать о том, что мне придётся делать, если он окажется жив».       …перед глазами в огне колыхнулся сине-белый ханбок. Теперь уже на него сверху-вниз глядели озлобленные глаза. Кику не узнавал этого человека: он не видел лица, не слышал голоса, окрашенного в бархатный оттенок зелёного…       Но это не он. Ведь так?       Слишком хорошо, чтобы быть правдой. И слишком плохо, чтобы оказаться реальностью…       …Из блужданий внутри собственной головы его возвратил скрип двери. Распахнув глаза, Кику не шелохнулся. Он уже видел, что за деревянной преградой прятался Халлдор.       — Халлдор-сан? — Кику повернул голову в его сторону.       — Работаешь не покладая рук, я смотрю? — поинтересовался Халлдор, проникнув в комнату с согласия хозяина. — Не хочешь после неудачи всё спокойно осмыслить? Передохнуть, поесть, например? Тебе нужно восстановить энергию, чтобы голова работала.       — Нет. Я привык делать по-другому, — Кику замотал головой. — Я анализирую ошибки во время работы. Всё-таки, это пересмотр вариантов ответа, — юноша, чувствуя ноющее движение кишок в животе, подумал, что замечание Халлдора имело смысл. — Но меня беспокоит то, что я не умею «играть». Разве мне поверят, если моё лицо будет непроницаемым, а голос — ровным?       — Как тебе сказать… — Халлдор присел за рабочий стол Кику, за которым тот иногда почитывал всякую литературу. — Тебе не хватает иногда в голосе твёрдости, это факт. А лицо… Ну что они с ним сделают? Съедят его? — он, переглянувшись с озадаченным Кику, прыснул. — Это особенность твоего народа, твоя личная черта. Революционеры любят, когда давят на индивидуальность. Воспользуйся этим.       — Это, конечно, действительно… Я благодарю тебя за совет, Халлдор-сан, — Кику размял затёкшую от долгого бездействия шею. — Просто я не совсем уверен в том, что Ночной рейд — такой же, как остальные революционеры.       — Что ты имеешь в виду?       Вопрос Халлдора застал Кику врасплох.       — Не знаю, как и мысль сформулировать, — Кику сдался, огорчённо уставившись на ткань покрывала. — Говерт-сан учил меня доверять фактам, Яо-сенсей велел не упускать из виду косвенные аспекты, чтобы поймать момент, когда косвенное станет главенствующим. Основываясь на таком дуализме, я теряюсь из раза в раз и не понимаю, как себя следует вести.       — Почему бы тебе в таком случае не использовать то, в чём ты хорош? — предложил Халлдор.       — Это в чём же?       — Ну-ну, не принижай себя. У тебя хорошее чутьё. Оно тебя ещё ни разу не подводило.       — Я много раз доказывал свою полезность Егерям с его помощью, — Кику задумался. — Но я не смогу чутьём доказать свою преданность революции. Это невозможно. Это… это нечто интуитивное, оно не идёт в сравнение со строгим анализом!       — Никто не говорит тебе с ним распрощаться, — заверил его Халлдор. — Игра — это и расчёт, и чутьё. Одно поможет предположить, второе — действовать. И то, и другое ты умеешь делать, так? Тогда остаётся научиться играть. В моём понимании это нечто более приближенное к интуитивному — у тебя обязательно получится!       — Правда?..       Халлдор тут же кивнул. Кику смутился, но воодушевляющая речь сделала своё дело: тёмные глаза наполнялись уверенностью. «Халлдор-сан просто удивительный человек! — подумал Хонда. — Я вижу, сколько проблем, сколько боли заперто внутри него. Ему самому нужна помощь, но он предпочитает предоставлять её другим…»       Точно. Как он мог забыть?       — К слову, Халлдор-сан, я чуть не забыл об одном поручении, — решив переключить внимание с себя на товарища, Кику сменил позу на более напряжённую. — Это касается тебя.       — Меня? А что я? — спросил Халлдор.       — Ты всё ещё проклят, — Кику посерьёзнел. — Тебя сковывает нечто вроде перемежающейся лихорадки южан, регулярно мучают кошмары и даже та волшебная настойка, что ты мне как-то порекомендовал не работает. Неизвестно ещё, когда в следующий раз явится этот игошеподобный дух. Мы лишили его возможности выбираться в мир наяву, но я не думаю, что это надолго-…       — Моя проблема не настолько первична, чтобы её срочно решать, — Халлдор остановил этот порывистый поток слов. — Всё-таки, столько всего произошло за последнее время.       — Согласен. Но Наталья-сан сказала, что только хороший ворожей сможет нам помочь, — Кику вскочил с кровати. — Так что если я уйду, то только когда буду уверен в том, что ты его посетишь.       — У тебя уже есть кто-то на примете? — удивился Халлдор.       — Да, но это всего лишь ниточка. Я бы хотел её проверить, прежде чем рекомендовать…       — Не волнуйся об этом. Просто скажи мне, а дальше я сам справлюсь. Это личная проблема, так и решать её должен я.       Своеобразно вернув Кику его же слова, Халлдор подмигнул и, приободряюще похлопав товарища по плечу, покинул его комнату.       Сам же Кику, поняв, что лучше перед попыткой примерять маски стоит хотя бы поесть, вышел следом, но зашагал в ином направлении.

***

      — У вас флегмона, госпожа Арловская.       Сообщённый диагноз сильно напряг Наташу. Рассматривая свою руку, она лишний раз убедилась в том, что путь до Столицы был вымощен ей в персональный котёл Ада. Перестав понимать, как такое вообще возможно, Наташа чувствовала себя вдвойне подавленной. Ошибка за ошибкой, разочарование за разочарованием, и всё это за такой короткий срок!       — Не может быть, — прохрипела Наташа, не убирая руки из-под взора врача. — Я уколола мизинец, обработала его… рана не могла нагноиться, да ещё таким образом!       — И тем не менее, нагноение имеет место быть, — глухо заявил врач, покачав головой. — Скажу вам по секрету, но благодаря тайному вскрытию одного энтузиаста, мы имеем представление о такой патологии.       — Рада за вас, — сдержанно процедила Наташа, хоть ей самой и было интересно. — Ну и что там?       — Видите ли, оказывается, большой палец и мизинец, точнее, их сухожилия могут иметь общий синовиальный мешок, либо близкое расположение двух отдельных.       — А-а-а… и значит, если гной окажется со стороны мизинца, то и… всё, поняла, — простота открытия вновь погрузила Наташу в апатичное состояние.       — В общем, — врач откашлялся, отпустив, наконец, руку Наташи. — Нужно вскрыть флегмону, пока гной не пошёл дальше вверх.       — Ну так вскрывайте, что ж, — скучающе проговорила Наташа. — Только аккуратно. Не расхуярьте мне нерв.       — Проблем не возникнет, — заверил её врач. — Операция проста — даже медсёстры справятся.       — Может вы проведёте операцию, уважаемый? — Наташа скривилась. — В полевых условиях мне было бы всё равно, но сейчас, когда есть возможность спланировать…       — Вы против? — удивился врач. — Девкам тоже опыт нужен. Врачевателями они не станут, но, если научатся разбираться с гноем — цены им не будет. Да и чего вам-то переживать? Пропишем склянку целебной воды, если случатся послеоперационные осложнения.       — Ага… пропишете… — фыркнула Наташа, отворачиваясь.       — Увы, выбирать вы не можете. Сейчас все врачеватели заняты, я в том числе.       — Ладно.       «Молитесь, бляди, чтобы ваши медсёстры не оставили меня без руки, — про себя добавила Наташа. — У меня останется вторая, я смогу вас ещё огоньком пиздануть. Или просто пиздануть…»       Несмотря на острое желание устроить скандал и начать оскорблять всех подряд, внутренний тормоз всё-таки не дал осечки и сработал в нужный момент. Именно тогда Наташа постепенно закипала от праведного гнева. Она прекрасно понимала, что несмотря на примерно одинаковый статус, даже в Столице тебя не обслужат в лазарете, как полагается, если ты странствующая травница, приезжая, а ещё при всём, при этом имеешь вагину между ног. Наташа лишь бессильно щерилась, глядя на такое ханжество со стороны городских врачей, берущих втридорога, совершенно не считаясь при этом с финансовым положением пациента.       Желание пожаловаться хоть кому-то на произвол, безусловно, было. Но кому?       Торису? Он не настолько влиятелен и близок.       Коле? Он не смыслит ничего в медицине.       Оле?       Нет…       Только не ей.       Спустя столько лет, Наташа вспомнила, почему старшая сестра утратила её доверие.       Но пока от уничтожающих мыслей её отвлекли явившиеся в процедурный кабинет медсёстры. По их внешнему виду Наташа хотела сказать только одно: «кисейные барышни». Лица бестолковые, растерянные, бледные, как будто их осыпали мукой. Арловская думала, а знают ли вообще эти вежливые, но явно нерасторопные курицы, что им надо сделать?       Первое впечатление сложилось неудачное. Филоктет всегда говорил Наташе, что пациента важно расположить к себе (это было до того, как тот стал ворожеем), чтобы у него не было переживаний насчёт навыков того, кто его лечит. Дальше следовало убедить, что болезнь можно вылечить — даже если лечение подразумевало радикальную операцию или принесение безболезненной смерти с использованием наркотиков. Ну и напоследок — сделать всё, что необходимо для пациента, придерживаясь ключевого правила каждого врача: «не навреди». Наташу всегда удивляла именно такая расстановка приоритетов, поэтому она считала более верной формулировку этого правила: «исцели». В условиях кризиса медицинских изысканий это было важнее всего.       Медсёстры, провалив первый пункт своего ремесла, впрочем, не ударили в грязь лицом со вторым. Словно по заученной методичке, они объяснили Наташе суть операции, как она будет проходить и так далее. Арловская слушала их со скучающим видом, думая, когда ж это всё закончится. Она прекрасно понимала, что этот заключительный этап нужен для того, чтобы получить согласие от пациента. Но Наташе было глубоко плевать, к тому же, она уже внесла деньги за лечение. Быстро расписавшись на листе желтоватого пергамента, Арловская освободила руку с флегмоной от рукава платья и положила её на деревянную подставку для обеспечения лучшей видимости для медсестёр.       Девицы с растрёпанными рыжеватыми кудрями спрятали свою красоту под хлопковыми шапочками, надели халаты и повязки на лица, обработали руки спиртом — по части асептичности перед грязной операцией у Наташи вопросов не было. Всё-таки, Ольга, прочитав много книг, имела представление не только о том, как вести политику Империи. Но её отношение к лекарству от новой заразы…       Наташа дёрнулась, когда её руку начали обрабатывать спиртом. К запаху она давно привыкла, но не тогда, когда он стоял во всей комнате. Ей дали настойку из корней мандрагоры, смешанную с вином — лучшего болеутоляющего пока не придумало человечество. Но благо, что Тёмный век медицины был давно в прошлом, тенденция пошла на новые открытия. Но не в массовом варианте. Не в этой стране.       Когда медсёстры убедились в том, что Наташа не чувствовала боли, они приступили к манипуляциям. Один надрез на средней фаланге мизинца и на основной фаланге большого пальца. Одна из медсестёр суетливо вытирала излишки крови, остальная свободно стекала в таз. Если Наташа потеряет сознание, будет куда удобнее — пришлось бы только придерживать девушку за плечи. В образовавшиеся надрезы другие медсёстры начали протягивать маленькие трубочки. В таз тут же полилось гнойное отделяемое. Протягивая трубочки до нижней части предплечья, где были сделаны новые надрезы, получилось так, что трубочки оказались протянуты через всю кисть и вытащены щипцами наружу.       Трудности начались, когда медсёстры стали делать разрез для установки поперечного дренажа. При проведении трубки, более толстой и короткой, у одной из девушек дрогнула рука. Наташа не успела ничего сообразить, буквально несколько секунд провала в памяти — и вот из руки уже хлестала кровь вперемешку с гноем и активно лилась в таз. Осознав, что ей повредили вместе с нервом ещё и артерию, Арловская нашла идеальный выход из ситуации и потеряла сознание. Умирать от кровопотери, так во сне.       …Проснулась Наташа на больничной койке. Наверняка её руке сейчас было невероятно больно, но вывешенные благовония и стоявший рядом сосуд с маковым молоком не давали ощутить её в полной мере. Попытавшись согнуть руку хотя бы в локте, Арловская увидела страшное зрелище перед собой: большой и указательный пальцы не сгибались, средний — лишь наполовину, а безымянный и мизинец — двигались без изменений.       — Блять…       Спустя некоторое время к ней пришёл врач и объяснил, что произошло. Но в этом не было нужды: Наташа и сама прекрасно поняла, что её искалечили во время операции. Судя по тому, что рука не почернела, на неё всё-таки капнули целебной воды — не пожалели. Но вот почему не восстановился нерв — загадка, ответ на которую врач выдал лишь в пожимании плечами, заверив лишь Арловскую в том, что целебная вода не была испорченной. В это Наташе верилось с трудом.       Но что сделано, то сделано. Убедившись в том, что целебная вода действительно не может оживить её руку, Наташа послала всех куда подальше и покинула больницу, захлопнув за собой дверь.       Единственное, за что Наташа могла сказать Николаю спасибо, так это за выделение отдельной комнаты в штабе Егерей — прекрасная комната, просторная, светлые тона, мягкая кровать, письменный стол, собственная ванна. Соприкоснувшись с подушкой, Арловская наконец-то смогла дать волю тёмным мыслям, чернильной паутинкой растекавшимся внутри черепной коробки, сдавливая в железных тисках больной мозг.       «Оля, Оля… ты ёбаная сука. Вот что-что, а я не знала, что ты настолько злопамятная. Да, перед уходом из дома я послала тебя нахуй, но ведь за дело, а ты меня послала за просто так. Я ведь пыталась сделать что-то нормальное, в то время, как ты только и делала, что воевала, да собирала отряды беспомощных куриц, в методичке каждой из которых написано: «позовите врача». Тьфу! Я тебя просто, блять, ненавижу! Если никому это не надо, вот, то, что я делаю, то мне это не надо тем более. Мне уже скоро четвёртый десяток пойдёт, мне кристаллически будет поебать, если я сдохну.       Серьёзно, лучше бы я пошла с этим ублюдком Феликсом бухать и трахаться со шлюхами, чем тратить время на то, что никому НАХУЙ не надо!       Никогда не думала, что так подумаю… что ж такое, мысли совсем в голове путаются.       Коля, блять, куда ты меня привёз? Этот город ещё грязнее, чем один мой бывший напарник с кишечной непроходимостью. А ведь он реально был полон дерьма!       Хочу просто и по-человечески отдохнуть…       Сука, ты не могла попросить своих медсестричек переебать мне блуждающий нерв с обеих сторон?       Подлить мандрагоры побольше?       Дать опия столько, что я бы впала в забытье?       Если я тебе настолько омерзительна, если ты злишься на меня только за то, что из-за меня померла наша мать, то тогда нахуя ты меня вскормила и вырастила? Надеялась, что всё равно меня полюбишь, да?! Тебе ничего не стоило убить нас до того!..       Почему, Оля?       Почему, блять?!»       Встав с кровати, Наташа прошагала к столу. Не то, чтобы она горела желанием взять одну из книг — её больше интересовали болевые ощущения.       — Ну, хоть менструация прекратилась, и на том спасибо, блять…       Она невесело расхохоталась над собственным замечанием, смотревшимся несуразно на фоне произошедшего с ней кошмара. Взяв книгу, Наташа решила хоть чем-то себя отвлечь, чтобы окончательно не сойти с ума от творящейся безнадёжности в своей жизни.       Но судьба не любит самоиронию. Она любит бить наотмашь.       Согнувшись пополам, Наташа подумала, что её вот-вот сейчас вырвет. Проглотив обжигающий ком, она закашлялась с такой силой, что, казалось, вот-вот — и увидит на ладони собственную кровь.       На ладонь Наташа и в самом деле что-то выплюнула. Сгустки крови это даже близко не напоминало, но легче от этого не стало. Это была слюна зеленовато-чёрного цвета, по консистенции больше походившая на вязкую слизь.       — Блять…

***

      Утренняя разминка для Ниры на сей раз началась не с заплыва в болоте, чему девочка, безусловно, обрадовалась. Её разбудила одна из ручных лягушек новой госпожи, прыгнув прямо на лицо. Впрочем, Нира уже потихоньку начала привыкать к склизкому и влажному миру, в который её против воли окунули с головой. После тренировки выносливости девочку ждало обучение координации движений — Савако рассказала ей, что из-за каких-то внутренних изменений головы её действия напоминали неуклюжий танец человека с отсохшими ногами. Благодаря особым снадобьям и старательности самой Ниры движения стали чуть более ровными и чёткими.       В этот день, когда Савако почуяла приход незваного гостя, девочка занервничала и тут же устремилась прятаться от чужих глаз. Вдруг это пришёл человек с оружием?       О том, что произошло в дальнейшем, она так и не узнала. Отчего-то Нира наблюдала Савако в прекрасном расположении духа, но спросить так и не решилась. Девочка решила не совать нос в дела госпожи. Лучше продолжать тренировки, чтобы не испортить Савако настроение.       — Ты быстро учишься, Нира, — мягко произнесла девушка, рассматривая балансирующую девочку.       — Это потому что вы хороший учитель, госпожа Савако, — на бледноватом лице веснушками расцвёл румянец.       — Отнюдь, — в ответ на сладкую лесть, Савако покачала головой. — У меня никогда не было учеников, особенно, пока я находилась в сосуде. В любом случае, ты сегодня наверняка устала напрягать тело, не так ли?       — Д-да… — нехотя призналась Нира.       — Тогда мы сменим вид деятельности, — Савако хитро улыбнулась. — Ты уже совсем взрослая девочка, но уровень интеллекта никуда не годится. Даже моя жаба умнее, — она погладила одну из своих самых больших жаб, Нира заворожённо рассматривала её. Житьё на болотах внушило ей симпатию к этим животным. — Красивая, правда? Хочешь погладить?       — Т-только если госпожа позволит… — робко произнесла Нира.       — Я-то позволю, — снисходительно ответила Савако. — Но позволит ли жаба?       Поняв, что это был призыв, Нира сглотнула и протянула свою ладонь с перепонками к жабе. Та даже не смотрела на девочку, но кожей чувствовала, что что-то к ней приближалось. Надувшись, она громко квакнула, а буквально через пару мгновений Нире стало дурно, она инстинктивно прижала руку к себе.       Такая реакция показалась Савако забавной, а потому она хихикнула.       — Будь ты обычным человеком, была бы уже мертва или при смерти, — поведала она, успокаивая встревоженную жабу. — Впрочем, тебе не впервой.       — Что это было, госпожа Савако? У меня чуть сердце не остановилось… — слабым голосом пролепетала Нира. — Это магия?       — Для большинства это будет именно магия, — согласилась Савако. — Но в обычных приспособлениях нет ничего удивительного, — она показала на валики позади глаз жабы. — Видишь их? Здесь содержится много кардиотонического яда. Потревожишь жабу — и тебе несдобровать. Меньшее, что с тобой случится — слепота. Но Буф лишь потревожила твоё полусгнившее сердце.       Упор на таких словах заставил Ниру вздрогнуть. Лишнее напоминание о том, что она больше не человек, жалом шершня проникло в сознание и заставило взгрустнуть. Но Савако не придавала значение этому: для неё вопрос с принятием своей сущности не стоял так остро, давно позабытые чувства отвращения к себе не проявлялись с очередным погружением в новый сосуд. Её новые тела никогда не отвергали ведьму, для них она становилась верной подругой и защитницей. Но бедная Нира была сама по себе, без семьи, без друзей — только с госпожой, превратившей её в болотную тварь, да с алхимиком, считавшим её не более, чем магическим экспериментом, она была вынуждена сосуществовать, не ведая необходимых для ребёнка её возраста ласки, заботы и внимания.       — И что же, эта жаба умнее меня? — спросила Нира.       — Именно, — Савако кивнула. — Она понимает письменную и устную речь, но, увы, сама не говорит по-человечьи. Для нас это лишь кваканье, но я научу тебя его понимать. Но не сегодня. Пока твой словарный запас не станет равен хотя бы жабьему, я не смогу тебя учить дальше.       — Мы будем читать, госпожа Савако? — догадалась Нира. Эта новость приободрила её.       — Правильно! — Савако властно положила руку на голову девочки и погладила так, будто она была не человеческим дитя, а собачкой. — Заодно я выясню, насколько хорошо ты владеешь чтением.       — Ну… Я в детстве читала, — неловко пробормотала Нира. — До тех пор, пока нас не выселили…       — Знание без подкрепления слабеет, дитя моё, — Савако взяла одну из книг со стола. — Начнём с этой. В стародавние времена в ней не было нужды — люди передавали информацию о подданных Тьмы из уст в уста. Становление крупных городов и рассвет науки, рост населения и жажды прогресса привели к изобретению книгопечатания. Сказки и трактаты отныне — всё можно найти здесь, — она легко постучала по книге.       — А что именно здесь — сказка или трактат?       — Об этом можно узнать, только открыв книгу.       Нира с готовностью запрыгнула на кровать вслед за Савако, поднявшей подушки. Мысль о просвещении взбудоражила её настолько, что она не сразу заметила, что кожу на её плече взяли в складку и вкололи маленькую иголку. Тоненький свист — и содержимое шприца влилось девочке под кожу. Нира взвизгнула и поморщилась.       — Ай… Что это? — воскликнула она. — Такое болючее!       — Это особый стимулятор, — пояснила Савако. — Благодаря ему, Нира, твой мозг будет развиваться, несмотря на разложение остального тела.       — Раз-… Разложения? — Нира забеспокоилась. — Ох, я… Я умираю?       — Всё зависит от тебя, осквернённое дитя Света. Ты больше не человек, но и нелюдем тебя назвать сложно. Посмотри на них, — Савако показала на иллюстрацию с утопцами. — Их глаза затянуты бельмом, у них нет собственной воли, нет самосознания. Всё, что у них есть, это проклятые узы — прочные нити, и все они, — она показала на обезображенного монстра с обликом старухи, — в её руках.       — Во-дя-ная ба-ба, — Нира задумчиво перелистнула страницу, — Ис-тория за-рож-дения.       Она перевела взгляд на Савако, будто ждала особой команды от неё. Та терпеливо отнеслась к такому нерешительному поведению и придвинулась ближе к Нире.       — Смелее, дитя моё, — Савако схватила девочку за язык и начала массировать его. — Чтение по слогам утомляет, не так ли? Нужно быстрее. Ещё быстрее, понимаешь? Твой темп никуда не годится. Это надо исправить.       Надавив на мясистую ткань в последний раз, Савако перестала мучать язык Ниры. Девочка быстро вернула его на место, боясь, что он окажется в пальцах госпожи навсегда.       — Д-да, госпожа Савако!.. — Нира уселась поудобнее. — Я начинаю.       «В далёких деревнях, что ближе к Западным землям, сочится под ногами грязная и смрадная плоть. Иной раз пройдёшься — домой принесёшь зловонные комья, переполненные влагой. Этот отравляющий запах разносится на сотни вёрст вокруг, пробирая всех и каждого до костей. Дурные мысли посещают крестьянские умы, камыш размягчает мозг, тухлая вода разливается внутри.       Счастья нет и спасения не будет.       Была лишь одна-единственная вспышка, искорка в огненных яхонтах, в волосах, что чернее вороного крыла. Баба без счастья, но жизнью своей довольная. Улыбка на лице сделала её чужой на болоте, здоровая кожа породила злобу и зависть.       Однажды ушла она на болота — клюкву собирать, деткам на радость, семье — на здоровье. Лопнул перед носом грязный пузырь, отшатнулась баба — неладное почуяла. Подхватив корзину, побежала домой.       А там — ах! — только руками всплеснула. Обмерла бедняжка — детки её спали мёртвым сном, а пол избы окропила кровь. Баба тяжко вздохнула, по щекам покатились горькие слёзы.       Охваченную скорбью, её вынесли на руках переполненные лютой ненавистью.       — Коль не делишься ты своим счастьем с нами, то мы несчастьем поделимся с тобой!       Сказали и бросили бабу в колодец. Поломала бедняжка ноги — не подняться. Высохло бабье лицо от горя, опустились руки, да сердце подвело — не остановилось.       И сколько ни молись богам — никто не услышит.       И не заберёт покалеченную бабью душу.       Стухший воздух впитался в порванные грязные тряпки, некогда бывшие простой крестьянской одеждой. Зловонный яд заструился по жилам, очерняя тоскливое сердце. И однажды из глубин колодца вместо стенаний раздался нечеловеческий рык…       …той же ночью деревни не стало. Избы лежали разломанные, на свежую кровь слетелись вороны и прочие твари. И никто с той поры больше не видел чудовище, сбежавшее из запертой клетки. Говорят, в тех местах до сих пор слышен вой несчастной водяной бабы».       — Какой плохой конец у этой сказки, — Нира растерянно посмотрела на Савако мокрыми от выступивших слёз глазами. — Очень грустный…       — Иного просто быть не могло, — равнодушно проговорила Савако. — Пойми, Нира: где есть те, кого люди именуют чудовищами или монстрами, там хорошему концу не бывать, — она выдержала недолгую паузу. — А каким ты себе представляешь лучший исход?       — Хм-м-м… смерть?.. — Нира задрожала. — Зачем жить, если ты обречён на вечные страдания?       — Верно. Но есть и другой способ.       — Да? Какой же?       — Вкусить плод удовольствия.       Нира непонимающе уставилась на Савако. Она… улыбалась? Как можно быть настолько невозмутимым к трагедии, даже если это обыкновенный вымысел? Более того, как можно получать с этого удовольствие? Нира пришла к выводу, что она, возможно, не совсем правильно поняла свою госпожу.       — Как бы то ни было, Нира, то, что ты сейчас прочитала — всего лишь людская выдумка, — бесстрастно промолвила Савако. — Настоящие водяные бабы рождаются не совсем так.       — Правда? — Нира округлила глаза.       — Да. Грустные истории, подобные этой, пишутся для красного словца, чтобы такие, как ты, заплакали над судьбами несчастных людей, — пламенный взор поймал девочку в змеиную ловушку. — Но мне известна истина. Ведь это именно я их создаю. Безусловно, облик несчастной женщины является важной составляющей для становления водяной бабы. Но без влияния извне, без нужных веществ, трансформирующих её в слугу Тьмы, ничего не удастся, — Савако приблизилась к Нире вплотную, чтобы та ловила каждое её слово и внимала. — Именно здесь кончается сказка и начинается трактат. Я и тебя научу, когда придёт время.       Возле входа в хижину послышался лязг замка. Это вернулся из подлеска Артур.       — На сегодня устный урок подошёл к концу, дитя моё, — Савако перешла на шёпот. — Мастер вернулся. Идём, встретим его, как подобает.       Как только Артур возвращался домой, Савако будто полностью лишалась дара речи. Нира понимала, зачем это нужно, но всё равно ей было непривычно долго оставаться без чарующего голоса госпожи.       «Добро пожаловать домой, Мастер!» — дежурное приветствие у Савако было всегда наготове. Она убрала его только тогда, когда Артур разогнулся после замены обуви на чистую, домашнюю.       — Добро пожаловать домой, Мастер! — неуклюже повторила Нира. Артур не требовал от неё никакого почтительного отношения, но девочка решила на всякий случай делать так, как показывала Савако. И судя по тому, что та молчала, Нира всё делала правильно.       — Что вы без меня делали, дамы? — поинтересовался Артур. Тот выглядел усталым, а потому его интерес был лишь знаком вежливости — не более.       «Обучались, Мастер. Думаю, совсем скоро Нире не понадобятся стимуляторы», — покладисто ответила Савако. Нира кивком подтвердила написанное. Артур ей поверил: в руке девочка сжимала ту самую книгу.       — Вот как. Вы, я смотрю, времени даром не теряли, — отставив в сторону грязную обувь и закрыв как следует за собой дверь, Артур прошагал внутрь. — Давайте ужинать. Сегодня был хороший насыщенный день.       Сидя за небольшим столом и поедая похлёбку, Нира смотрела то на Артура, то на Савако. Те ели в полной тишине, не мешали друг другу даже неосторожным взглядом. То же самое касалось и Ниры: пусть девочка спокойно поест, думали они.       Такая странная семейная трапеза выходила. Но Нира отчего-то чувствовала тепло на душе. Раз пока, будучи нелюдем, она не может достичь большего, почему бы не насладиться минутами спокойствия и крохами маленького комнатного счастья?

***

      Какое неуважение… Говерт пришёл к Николаю с единственной целью — разобраться с судьбой Кику. Специально спросил, когда Арловскому будет удобно его принять. Но Говерт же не начальство, не Император и не Ольга — можно не торопиться, он же подождёт. Николай преспокойно сидел напротив Говерта и читал книгу. Весьма неординарное действие для него, но глаза де Варда не обманывали.       Терпение Говерта тем временем потихоньку испарялось. Желая привлечь к себе внимание, он принялся сверлить Николая взглядом сквозь страницы крупного фолианта.       — И что ты так на меня смотришь? — не то раздражённо, не то безучастно спросил Николай.       — Жду, когда ты перестанешь просвещаться. Не похоже на тебя, — Говерт прочитал название книги, которую читал его друг. «Народы Северных островов» — гласило название. — Хочешь узнать его получше?       — Может быть, — уклончиво ответил Николай.       — А ты знаешь, что про конкретно его семью есть отдельная книга? — как бы невзначай спросил Говерт. Он надеялся подловить Николая, но тот практически сразу ответил:       — Конечно. Она у меня уже на столе.       — Одними книжками не справишься, — озвучил очевидную истину Говерт. — Не пробовал просто поговорить с ним? Не вынимая хуя из штанов.       — Ну, как тебе сказать… — протянул Николай. — Обстоятельства такие были… тут хочешь, не хочешь, а хуй всё равно упрётся в портки. Да и знаешь, — Николай хлопнул книгой, — иногда мне кажется, что лучше действовать, чем разводить сопливую серенаду. Ты вот слушаешь Феликса, а он же долбаёб — начитается своей бульварной поеботы, и теперь вот советы раздаёт. Как будто у него успехи были в делах любовных.       — А у нас с тобой, что ли, есть? — Говерт вздохнул так тяжело, будто своим вздохом был способен проломить пол. — Сколько лет мы уже за ними бегаем?       — Года два-три, не меньше.       — Охуеть… вот и как, блять? У нас удобные положения, мы — авторитеты для них. Но всё равно продолжаем играть в наставников.       — Так вы пиздоси, потому что, — раздался позади Николая знакомый голос. В нос ударил сладкий запах яблок и вишни. — И нерешительные, как целки.       Голос принадлежал человеку, который вообще-то не должен был здесь находиться. Ведь стражнику, которого приставил Говерт, было велено никого не пускать. Но раз уж Феликс как-то проник на запретную территорию, то надо его ударить. Чем и занялся Николай, отвесивший такую смачную оплеуху Феликсу, что тот отлетел и сполз под стол.       — Будет тут меня сын шлюхи учить, который по этим же шлюхам и ходит! — рявкнул Николай, пнув укатившегося Феликса. Говерт тем временем, наблюдая за семейной разборкой, ничего не говорил, лишь смиренно ждал, когда братья накричатся друг на друга. — Думаешь, станешь ближе к духу своей мамки?       — Нахуй пошёл, Коля! — обиженно крикнул Феликс.       — Ты сходи нахуй! — в Феликса полетел ледяной снежок. — Ну-ка, позови-ка ко мне ближайшего стражника.       Потирая ушибленные места, Феликс с ворчаниями покинул кабинет Николая и через некоторое время вернулся с позеленевшим, судя по всему, новобранцем. Парень, молодой совсем, но от мысли о визите к Ледяному генералиссимусу, постаревший лет на десять. Арловский мог бы пожалеть бедолагу, если бы знал об этом чувстве. Но и накидываться на него не стал.       — Кто стоял возле двери моего кабинета и сторожил мой покой? — строго спросил Николай.       — Г-Ганс, генерал Арловский! — задрожав, пролепетал парень.       — Почему он оставил пост?       — Кажется… мимо него прошла какая-то девушка. И он ушёл за ней…       Парень нервно сглотнул. Прямо сейчас ему показалось, что его занесёт колючей пургой, и он обратится в ледяную фигуру. Но этого не произошло: Николай был занят переглядом с Говертом. Обоих шокировало заявление парня.       — Мда… нашу секретность променяли на шлюху, — Говерт приложил ладонь ко лбу и скользким движением провёл её вниз, оттягивая кожу, из-за чего его глаза приобрели грустный оттенок.       — Эй, ты, парень! — Николай щёлкнул пальцами. — Передай этому Гансу, что ему завтра пиздец! Встань вместо него, никого не впускай.       — Будет сделано, генерал Арловский!       После невербального разрешения уйти, парень быстро покинул кабинет, почти что бегом. Николай едва заметно ухмыльнулся. Все его так боятся, как будто он тот же монстр, из которого много веков назад сотворили Манифестацию Демонического Бога.       Осталось только решить, что делать с незваным гостем. Решение пришло в голову Николая довольно быстро:       — Феликс. Съеби, — безотлагательно сказал Николай. — Нам нужно договорить на важную тему. Я не думаю, что Говерт приходил за любовными советами.       — Фе, какие вы хуйлуши, — Феликс показал брату язык, но тот будто не заметил.       — Погоди… — Говерт задумался. — Ему как раз можно сказать, я думаю.       — Ага, конечно, — фыркнул Николай. — Разболтает первому же, кто споит или пригласит на потрахушки. Как будто ты Феликса не знаешь.       — Но я никому ничего не рассказывал! — возмутился Феликс.       — Потому что ты нихера не знаешь! — парировал Николай.       — Вот именно! А если бы знал!..       Николай не дал ему договорить — взял за шиворот, словно шкодливого облезлого кота, и поволок в сторону выхода. Бесцеремонным броском Арловский выдворил брата за пределы кабинета и, картинно отряхнув руки, вернулся за стол.       — Зря ты так с ним, — пробормотал Говерт. — Не думал, что это уже перебор?       — От него всё равно больше вреда, чем пользы, — Николай сложил несколько пергаментов вместе и убрал их в стол. — Никогда не понимал, как ты можешь быть с ним в дружеских отношениях. Он же долбаёб.       — И что? Все мы в определённой мере долбаёбы, — Говерт нахмурился. — Кто-то в плохую компанию попал, кто-то головой ударился… Кто-то из мамки вышел уже одарённым на голову. Ну а кто-то — всё вместе.       — И Феликс из числа последних?       — Почему же? Необязательно. Поверь, Коля, я видел людей куда хуже Феликса. А этот хоть читать умеет и зад твой иногда прикрывает.       — Возможно, — с ленцой в голосе протянул Николай. — Но пока что только мы зад его… Не то, что прикрываем — мы его спасаем нахуй.       — В любом случае, сейчас речь не об этом, — Говерт кашлянул. — У меня есть куда более важные темы для обсуждения.       — Ну, давай, валяй, — отложив последние книги, Николай приготовился слушать.       — Это касается крысы, — вполголоса произнёс Говерт. — Ты же понимаешь, что нам нужно выбрать нужный момент, чтобы запустить её?       — Само собой. Есть идеи?       — Как вариант, можно попробовать выяснить следующую цель Ночного рейда и подкинуть Кику аккурат во время выполнения задания.       — Сказать ему тогда, чтобы он снова использовал свою марионетку? — Николай задумался.       — Хм… Лучше знать наверняка, — сказал Говерт. — Онейромантия не даёт безусловной гарантии. Поэтому нужно выяснить старым дедовским методом — выследить и подслушать.       — Предлагаешь послать Хенрика и Кетиля? — с неудовольствием спросил Николай. — Нет, я спихну, конечно, на них эту работёнку, но… Они ж долбаёбы.       — Долбаёб бы не открыл свою цветочную лавку в Столице, — напомнил ему Говерт.       — Тц, вот что ты, что Халлдор, хвалите мозг Кетиля, — Николай с досадой смотрел куда-то в сторону, постукивая пальцами по столу. — А по факту он просто ушлый долбаёб. Так что не понимаю, что вы в нём нашли.       — А ты что в нём нашёл?       — У него тейгу есть.       Говерт выждал паузу, ожидая, что Николай скажет что-то ещё.       — Что, и всё?       — Вполне достаточно.       Говерт выпрямился в кресле, вытаращив на Николая глаза. Арловского такая реакция позабавила, поэтому он поспешно добавил:       — Не смотри на меня так! Шучу же, не слышишь, что ли? Конечно, есть несколько причин, не всё так однозначно. Но если упрощать, то всё именно так — что Кетиля, что Феликса я держу исключительно из-за тейгу. Тем паче, что Сон военной музыки хуй к кому подберёшь, а перебивать всех менестрелей мне Олечка — сердобольная душа — не даст. Да и хилые они все… В общем, сам понимаешь.       — Да, понимаю. Но мы вновь ушли от темы, — Говерт сощурился. — Ты как будто не заинтересован в этой затее.       — Да мутная затея, Гов, и у меня очко поджимается, — искренне признался Николай. — Мы раньше так никогда даже не пробовали делать.       — Затея поступила от тебя и Халлдора, — вновь напомнил ему Говерт. — Ты же долго думал над этим, неужели после принятия решения решил сдать назад?       — Здесь обосраться-то нельзя, — нервно процедил Николай. — В противном случае проебём одного из наших лучших бойцов.       — Скажи по-честному: ты боишься, что Кику ёбнут? — Говерт решил, что раз говорить начистоту, то только так. — Или что он может предать нас по-настоящему?       — И того, и другого, — мрачно произнёс Николай. — Батя мой, пока его какая-то ебала́ не свалила в постель, всегда говорил: «Не доверяй узкоглазым, они никогда не бывают честными. Пока ты заворожённо смотришь в их тёмные очи, они уже вонзят нож тебе в спину». Подходит для Кику, признай. Никто из нас никогда не может до конца понять, что у него в башке. Может, он уже давно шпионит за нами, давно заслан революцией. И сейчас просто притворяется. Даже в том, что не умеет играть…       — Коль. Ты параноик, — подытожил Говерт. — В принципе, могу тебя понять. Только я советую тебе всё-таки доверять фактам и не ебать себе мозг. У Кику нет сомнений, но есть привязанность. Не думаю, что он предаст нас: по меньшей мере, потому, что в Ночном рейде одни пиздюки, в отличие от нас. При желании, он сможет разъебать там всех: и пацана с замотанным лицом, и этого уёбка Джонса, и Эжени — всех! Хотя я бы на их месте… — последнее Говерт начал слишком тихо, поэтому Николай, не услышав, его перебил:       — Ты слишком много надежд питаешь на эту затею. Гордость за бывшего воспитанника сыграла? — он расплылся в гаденькой улыбке.       — Да-да, конечно, — раздражённо буркнул Говерт. — В общем, пошли Хенрика и Кетиля, скажи им, чтобы внимательно всматривались в толпу и в закоулочки — по нашему горькому опыту, крысы любят прятаться там.       — Придётся увеличить им жалованье… — Николай с неудовольствием порылся в бумагах и наткнулся на некоторые цифры. — Я так точно разорю бюджет Егерей. Снова унижаться перед Олей, блять…       — Всегда можно попросить кого-нибудь из нас пойти на задание авантюристов, — сказал Говерт.       — Вот ты и пойдёшь! Возьми Феликса с собой, чтобы без дела не сидел. Слышал, его едва не прибили на том задании… — Николай мечтательно потёр подбородок.       — Доброта из тебя так и хлещет.       Тут Говерт и Николай чуть не подпрыгнули на своих местах: за дверью послышались крики.       — Это что за хуйня? — медленно спросил Говерт, оборачиваясь.       — Если это Феликс, то ты с ним не пойдёшь никуда: я его убью раньше, — так же ответил Николай.       Миффи, сидевшая во время всего разговора под столом, вдруг оскалилась и злобно зашипела. Выбежав за хозяином и Николаем, она ощетинилась и выросла в размерах, адекватных высоте коридора. Её озлобленное естество редко удивлялось, для него существовала только цель, угрожавшая жизни Говерта. Но вот сами де Вард и Арловский застыли в ошеломлении.       Прямо перед ними стояло два стражника: оба мертвецки бледные, один из них, дрожа, схватился за окровавленное плечо. У второго же в крови было лицо, преимущественно зубы, подбородок и одежда.       — Г-Г-Ганс?! Ты ч-чего т-творишь, а? — взвизгнул парень, который и стал жертвой укуса стражника, покинувшего своей пост.       В ответ лишь послышалось невнятное рычание. Приглядевшись, Говерт обратил внимание на серо-зелёный оттенок кожи Ганса и на глаза, затянутые плотным бельмом.       — Нежить. Вот сука… — спохватившись, Говерт выудил из пасти Миффи мушкет и прицельным выстрелом прекратил стенания новообразовавшегося чудовища.       — Так это, говоришь, Ганс был? — Николай подлетел к раненому парню и схватил его за грудки. — За какой он там бабой увязался, что мёртвым от неё вышел?       — Я-я не з-знаю!.. — парень захныкал, морщась от страшной боли в руке.       Перехватив его за горло и приложив о стену, Николай как следует встряхнул паникёра. Раз его уже нельзя спасти, то хотя бы узнать хоть что-то.       — Как она выглядела? — наседал Арловский.       — Я-я не разглядел!.. — прохрипел парень. В белках его глаз появлялись точечные кровоизлияния, становившиеся с каждой секундой всё больше. — Она была в балахоне!..       — Под балахоном хер пойми кто мог оказаться, — рыкнул Николай. — Как ты понял, что это баба?       — Груди выпирали! — на бледном лице проступил стыдливый румянец, впрочем, тут же сменившийся синюшностью. — И-и и рука высунулась, ухоженная!.. Я больше ничего не помню, пожалуйста, пощадите, генерал!!!       Николай успокоился. Ответ оказался вполне исчерпывающим, большего он выдавить из несчастного бы не сумел. Проклятая кровь взбурлила, взывая к защите, с руки — от предплечья до кончиков пальцев — соскользнули ледяные бугры, перекинувшиеся на тело парня. Его рот приоткрылся в немом крике, да так и застыл. Несколько мгновений, сердце остановилось, а тело молодого стражника покрылось плотной ледяной коркой и рассыпалось в пыль, не оставив и малейшего следа некогда существовавшей жизни.       — Очень жаль. Но не могу.       Жалости Николай не испытывал. Скорее, им овладело досадное чувство необходимости поступить так радикально. К тому же, это действие ничуть не облегчило жизнь Николаю. Любая смерть требовала заполнения очередной стопки бумаг, компенсации в случае наличия у усопшего семьи или близких родственников, а если ещё и ты сам виноват в смерти, тут уж жди судебных тяжб. Подобными разбирательствами Николай был сыт по горло, последний раз, когда он присутствовал на суде, потрепал ему немало нервов, и повторять этот опыт Арловский не желал.       — Надеюсь, он никого не покусал, кроме этого бедолаги. Чёрт возьми… Миффи, — по команде Говерта крольчиха обнюхала труп нежити. — Ищи!       Вместе с Миффи Говерт убежал искать, не покусал ли Ганс кого-то ещё. Более того, крольчиха дала знать, что среди запаха гнили нашёлся едва уловимый аромат дорогих духов. Когда Говерт спросил Миффи, на что он похож, та лишь замялась, не в силах разобрать его. Видимо, что-то экзотическое. Либо неотделимое от трупного смрада.       — Пиздец…       — Что произошло, генерал?       На шум разборок и ледяных фокусов прибежали Феликс и Халлдор. Николай не сразу обратил на них внимание и поднял голову лишь тогда, когда услышал голос юноши.       — Да вот, нежить объявилась. Вашу ж мать… — Николай хотел было пнуть труп, но в итоге даже носком его не коснулся. — Похоже, жопу нам расслабить не дадут.       — Диверсия? — нахмурившись, предположил Халлдор. — Откуда в Столице нежить?       — Кто знает… — Николай пытался перебирать в уме все возможные варианты.       — Вот же ж блять… — пролепетал запыхавшийся Феликс, опустившийся на пол. — Только я отбежал за Халом, а тут уже…       Критически осмотрев труп, Николай поморщился от распространявшегося по коридору смрада. Пока он напрочь не пропитал всё и не привлёк внимания прислуги штаба Егерей, Арловский решил поступить с нежитью точно так же, как поступил с молодым стражником.       Нет тела — нет дела.

***

      В очередной раз примерив на себя личину двух старушек, Франциск (вернее, Марфа) и Эжени вновь поплелись в Столицу через наиболее выгодный для них Южный вход. Единственный путь, где толковой банной таможни не расположили за ненадобностью и за невозможностью из-за маленьких размеров. Даже пункт досмотра там практически не работал. Периодически, когда туда ставили одного из Егерей с Царём зверей, Франциск не брезговал пробираться через подземные катакомбы, ведь этот молодой человек обладал жуткой педантичностью, за которую его многие невзлюбили. Франциск в облике Франсуазы как-то раз попался Людвигу на осмотр, и после этого Бонфуа поклялся обходить Южный вход стороной, если рядом мелькнёт светлая макушка зализанных назад волос.       Хоть выбирались они на простое задание, Эжени всё равно просила Франциска улучшить её спонтанно родившийся образ дряхлой травницы. А ну как скажут лицо показать? Увы, тейгу Франциска не позволяло работать на двух человек одновременно. Но зато никто не мешал ему использовать магические инструменты из дамского чемоданчика вручную. Кисти позволяли делать частичную маскировку, поэтому, с горем пополам Бонфуа сумел воспроизвести натуральные морщины, несколько мерзких бородавок с торчащей оттуда парой волосинок, изобразить впавшие глаза и мешки под глазами. С помощью специального крема высушил кожу и выполнил иллюзию отсутствия некоторых зубов. На руки он произвёл аналогичные перемены, к тому же, наложил длинные крючковатые ногти. С волосами пришлось мучиться куда дольше: они были длинными, вившимися и непослушными. Но Франциск справился с покраской их в грязно-серый цвет. Соорудив более правдоподобную внешность дряхлой травницы, Бонфуа явил свою работу остальным. Что ж, он явно перестарался, потому как ему сказали: «Ты сотворил ведьму!» Но Эжени одобрительно кивнула, сказав, что это то, что нужно. Правда, заняло много времени. Но Бонфуа, прочитав в справочнике информацию о своём тейгу, обнаружил интересное свойство, на которое раньше не обращал внимания. Оказывается, сотворённый вручную облик на другом человеке можно зафиксировать магическими инструментами и сделать в дальнейшем такое же перевоплощение, как и непосредственному владельцу. Единственный минус: маскировка имела проклятый характер, поэтому в случае гибели хозяина тейгу изменённый человек навсегда оставался в том облике, который ему присвоили. Зато с деактивацией никаких проблем не было: от порядка «хозяин, товарищ» не зависело — хочешь так, а хочешь — по-другому.       Эжени, довольная, что одной заморочкой меньше, плелась с клюкой, идя под руку с Марфой. Но что-то всё-таки не давало ей покоя.       Наташа.       Последняя их встреча, слухи о лекарстве, которое испытали на жителях трущоб… У Эжени на душе было неспокойно, когда она начинала думать об этом. Франциск прекрасно чувствовал такие перемены в товарищах.       — Ты сегодня какая-то понурая, — вполголоса сообщила Марфа.       — Сон дурной приснился, — прошуршала Цапля. — Э-эх… настроение — пожелать кому-нибудь скорой кончины.       — Слушай, ты и так изображаешь городскую сумасшедшую… — Марфа подавилась собственными словами, когда ощутила весомый тычок клюкой в голень, — ой, то есть, странствующую травницу. Хочешь ещё и гадалкой поработать?       Не успела Цапля в привычной ей манере огрызнуться, как вдруг озорной голос разрезал столичный гул:       — Гадалка?! Я не ослышался?       Марфа невольно напряглась. Один из северян, состоящий в отряде Егерей, с тейгу-топорами за спиной. Считался местным дурачком, но достаточно смышлёным. Сейчас Хенрик выглядел весёлым и беззаботным, будто не находился сейчас на важном задании. Но расслабления Марфе это не принесло, Цапле уж тем более передалось это ощущение, заодно всколыхнулось и неприятное воспоминание.       — Кто-то тут из вас гадалка? — Хенрик напоминал любознательного ребёнка, но топоры за спиной доверия всё так же не внушали. — Да? Да?       — Э-э, ну… — Марфа, растерявшись перевела взгляд на Цаплю. А та вовремя подхватила:       — Да, это я, милок. Нравится искушать судьбу? — играть, так играть до конца.       — Моя судьба одна — погибнуть в битве и вознестись в объятиях прекрасных дам! — Хенрик расплылся в мечтательной улыбке. — А это так, развлекуха.       Хенрик принялся рассматривать Цаплю, словно на историческое достояние Столицы. Лица из-за балахона он, конечно же, не видел, но зато теперь старуха готова в любой момент показаться публике, не боясь, что её раскроют. Впрочем, не стоило торопиться и делать резких движений. Марфа знала это по своему горькому опыту, а потому за столько лет знакомства с Цаплей успела вдолбить это в неразумную голову вспыльчивой персоны.       Оставаться спокойным, даже если к компании присоединился второй северянин, куда более проницательный, на пальце которого болталось кольцо подобно семейной реликвии.       — Пока ты развлекаешься… я проверю ваши документы, — лениво переведя взгляд с товарища на Марфу, Кетиль протянул руку к бабушкам.       — Ой, батюшки святы! — Марфа занервничала, но внешне лишь руками всплеснула, как это обычно бабушки делают. —А я думала, что не понадобятся… далеко зарыла я, господин.       — Ничего, мы подождём, — вежливо произнёс Кетиль. — Охотничьи навыки даром не проходят.       Ну да, не проходят. Как и навыки разведчика — Марфа уже выстраивала возможный план отступления, учитывая то, что спутница была без тейгу, что преступление в облике доброй бабушки вынудит Франциска отказаться от дальнейших перевоплощений в неё. А ведь так хотелось уколоть Егерей, блёклые глаза периодически вымеряли точки для отравленных игл. Но Марфа не стояла на месте и параллельно рыскала в сумочке. Она не соврала, что документы были далеко. Вот только их находилось так много, что Марфа боялась их перепутать и показать не те. Хуже будет только, если Кетиль догадается об их подделке, пускай отличий не было совершенно — умельцы с чёрного рынка и не на такое способны.       Всё может быть.       А Цапля, сразу поняв, что лучше дать время Марфе на поиск нужных документов, решила потянуть время.       — Та-а-ак, — протянул Хенрик, почесав в затылке. — Ну, бабуль, что мне — руку тебе давать или чего там?       — Покажи свою ручку, милок… — кивнула Цапля, выставляя свою морщинистую, как будто иссохшую ладонь. Хенрик протянул руку. Цапля только охнула: — Батюшки, в мозолях вся.       — Об оружие стёр, — пояснил Хенрик с выражением гордеца боевыми шрамами. — Оно у меня очень сильное, как и я сам!       — Понятненько. Что ж… — Цапле раньше не доводилось заниматься хиромантией, поэтому она импровизировала, как могла. Лишь бы никто не заподозрил лжи. Благо, что в неточной науке можно себе позволить небольшое шарлатанство — главное, чтобы никто не заметил. — Мало зазубрин, очень мало. Затмил их твой нынешний путь — ни одной разглядеть не дано. Хотя… — она вдруг перевела взгляд на запястья, — ты много путешествовал, да?       — Ага! Сто раз плавал и даже не укачало ни разу! — похвастался Хенрик.       — Море… эх… а я-то, сколько живу, отродясь моря не видывала, — Цапля внезапно решила поделиться полуправдой, касающейся её настоящей личины. — Не суждено старой деве на море глядеть — только во тьму. Беспроглядную и беспробудную.       — Ну, немного ты потеряла, бабушка, — заверил её Хенрик. — Подумаешь, море! Да, оно красивое, ну и что дальше? Всё на этом, — он смолчал, внимательно изучая Цаплю. — Точно больше ничего не видишь?       — Сейчас-сейчас… — Цапля покосилась на Марфу и поняла по её покрасневшему от напряжения лицу, что нужно дать ей больше времени. Уж не думала старуха, что когда-нибудь поблагодарит Господа за сведение с настоящей гадалкой — в памяти свежели блики ярких бус и пёстрого платка, чернота южных волос и выразительность косматых бровей, а вместе с ними и основы хиромантии. — Вот же она, твоя линия жизни… короткая, даже короче линии ума.       — Ого-го!.. — Хенрик озабоченно взъерошил волосы. — Ну, я всегда считал себя тем, кто проживёт короткую, но яркую жизнь.       — Ты сказал: «Моя судьба одна — погибнуть в битве и вознестись в объятиях прекрасных дам»? — Цапля хохотнула. — О-хо-хо, милок, мне очень тебя жаль… судьбою тебе предначертано пасть от женской руки.       — Что? — удивился Хенрик.       — Да… — хрипло вздохнув, Цапля изобразила судорогу, как будто она заглянула за черту настоящего, как это умели делать настоящие гадалки. — Мои глаза слабы, но будущее хорошо видят. Но без подробностей, ибо будущее изменить возможно.       — И что же именно ты увидела? — не унимался Хенрик.       — Кровь. Много крови, — мрачно проговорила Цапля, еле скрывая кровожадные нотки. — А рядом запах стали и образ женщины, склонившийся над твоим бездыханным телом…       У Хенрика заметно дёрнулся глаз, он отнял руку от «старой кошёлки», выдавившей из себя хриплый смех.       — Впервые мне такое пророчат, — проговорил Хенрик. — Фу, жуть какая… я не так помереть хочу…       — Всё в твоих руках, милок, — Цапля развела руками. — Коль привык брать быка за рога, так не отпускай его ни за что.       — Ну, я не удивлюсь, если такой долбаёб, как ты, помрёт так тупо, — внезапное появление Наташи, упиравшей руки в бока, спасло положение «бабушек» из Ночного рейда. — Лучше бы делом занялись, чем доёбывались до гадалок.       — О, гляди-ка, Кетиль, злые сиськи пришли! — Хенрик тут же отвлёкся от Цапли и подбоченился в ответ. — А я тебе скажу: это тебя трахнули, и ТЫ ходишь всех доёбываешь! Почему ты просто не…       Полетевший в его сторону огонёк заставил Хенрика замолкнуть, поджав губы.       — Встретимся часов в одиннадцать вечера, возле бара, что ближе к цирюльне, — процедила Наташа, надевая перчатку обратно. — Я тебя зажарю, порежу и раздам всем, кто бухнёт со мной за победу над самым чмошным наёмником из Егерей.       — Смотри, как бы не случилось наоборот, сучка, — Хенрик осклабился.       — Вот и договорились, — Наташа ответила на жест Хенрика не менее кривой физиономией. — А теперь я заберу эту уважаемую на поговорить, — аккуратно взяв Цаплю под руку, она потянула её в сторону. — Эй, ты, — перед тем, как отойти в сторону, Наташа обратилась к Кетилю. — Напомни своему дружку, когда придёт время. Я не думаю, что он знаком с цифрами.       Наташа отошла, а Хенрик всё провожал её уничтожающим взглядом выпученных глаз, от возмущения готовых вылезти из орбит. Кетиль с этим ничего решил не делать — это не его проблемы. За всё время он ни на секунду не отвлекался от гражданки, оказавшейся в полном одиночестве и всё ещё рывшейся в сумочке.       — Ах, вот же они! Нашла, господин Егерь! — Марфа наконец-то вытащила нужные документы. — Извините за задержку.       — Ничего, — Кетиль придирчиво осмотрел бумаги. — Государственные печати бледные. И срок действия скоро выйдет, — дежурным тоном сказал он. — Не забудьте поменять, уважаемая. Иначе ни вы, ни ваша спутница не сможете выйти не то, что за пределы Империи — за пределы Столицы, — он одарил Марфу интеллигентной улыбкой.       Марфа неловко откланялась и направилась в сторону мастерской Кэкстона. Как вдруг, она повернулась и поняла, что Наташа с Цаплей далековато ушли, а список необходимого как раз у последней. Что ж, Марфа решила не рисковать и не тревожить спутницу, чтобы не дай Бог список попался на чужие глаза.       Наташа решила пожалеть спину и ноги Цапли, а потому усадила её на край фонтана и сама села рядышком.       — Как я понимаю, всё прошло не так гладко, как тебе хотелось? — осторожно начала Цапля, сразу догадавшись о теме разговора.       — Ага, не то слово, — мрачно подтвердила Наташа. — Похерили всё, блять… А я теперь не знаю, что с этим делать. Бабла отвалили кучу, но есть ли в этом смысл? Сперва обосрали, а потом, не смывая дерьма, выдали денюжку — заебись, просто отвал жопы.       — Но действует ли то, что ты изготовила? — с надеждой спросила Цапля.       — Действует ли? Пф-ф-ф… — Наташа явно разозлилась, дальнейшие слова она выталкивала, обливая собственной желчью. — А я ебу? Меня отстранили от наблюдения. Знаю только, что вкололи какой-то части обитателей трущоб. В целях профилактики. Да и всё на том. Нарисуют, как обычно, что-то в отчётах, сложат в архив — тут и сказочке конец. Но блять, это нихуя не сказочка — это ещё только смазочка. Что-то до сих пор мутное есть в этой истории, и это не даёт мне покоя. Но, как я сказала, меня послали нахуй. Ещё и руку распидорасили…       — Гной выпускали? — Цапля нахмурилась, хоть это и не было видно под капюшоном. — Что это было?       — Флегмона. Не ебу, как гной прошёл сквозь тонны антисептика, — Наташа критически осмотрела покалеченную руку и показала Цапле своё новое уродство.       — Как ты получила свою рану, Наташа? — Цапля только охнула.       — Как-как… вспомнить бы ещё… помню, в Житнице игла какая валялась, — протянула Наташа. — Вот на неё наткнулась. Но не может же быть такого…       — Да, не может, — Цапля задумалась. — Если это была бы обычная игла.       — Бля-я-ять, надо было забрать её, чтобы изучить… — Наташа стукнула себя по лбу. — Вот кто меня отвлёк тогда, блять?!       — Ладно тебе, не ругайся, дитя, — дважды просить Наташу не пришлось: у неё заболела голова, и женщина затихла. — Уверена, ты сумеешь перебороть эту несправедливость. Иногда бывает полезным получить по башке, чтобы в будущем сделать правильный выбор.       Натужно кряхтя, Цапля поднялась со своего места и отряхнулась от пыли.       — Прости, но сейчас мне нужно с Марфушенькой сходить по одному очень важному делу, — она попрощалась с женщиной. — Береги себя, Наташа.       — Ага. И вам не хворать.       Распрощавшись с Наташей, Цапля почувствовала себя ещё хуже, чем до разговора. Она поняла, почему женщина обозлилась, но вот почему она всё ещё здесь — в государстве, что предало её?       От размышлений её отвлекла подлетевшая из-за угла Марфа, в этот же угол её и затянувшая.       — Где список? — тут же спросила она.       — У меня… — Цапля порылась в немногочисленных карманах своего плаща, — …был.       Марфа и Цапля посмотрели друг на друга. Лица последней не было видно, но было точно известно, что сейчас в нём ни кровинки.       — Ёб твою мать…       …       Хенрик и Кетиль ещё долго простояли на площади: последний всё никак не мог оттащить своего напарника, который, видимо, считал, что вместе с живучестью в нём проснётся способность к испепелению людей одним лишь взглядом.       — Видал, что творится? — бухтел Хенрик, упираясь. — Баба мне тут ещё угрожать будет.       — Не понравился ты ей, — устало буркнул Кетиль.       — Щас она мне не понравится, и я её… — Хенрик опустил взгляд вниз. — Что это?       Он поднял лист пергамента с мостовой и попытался было прочесть.       — А-А-А-А-А, так вот, кто мой список покупок спёр! — внезапно объявившаяся Джудит дала Хенрику подзатыльник и вырвала пергамент. — Нахал! Тебе делать, что ли, нечего? — хмыкнув, она убежала восвояси.       — Злые бабы пошли совсем, — настроение Хенрика окончательно испортилось. — Э-эх… скорей бы в бордель пойти. Там хоть бабы правильные.       — Что ж… — на глаза Кетилю попалась знакомая алая ткань поношенного кафтана. — Надейся, что мы прямо сейчас туда и направимся.       Они ушли, притворившись, что направились в сторону библиотеки. Но на самом деле они делали незатейливые зигзаги, окольными путями пробираясь к своей цели, ещё не подозревавшей о том, что её заметили.       А Джудит, запыхавшись, в это время забежала в переулок, где её ждали Марфа и Цапля. У обеих от сердца отлегло, когда список из мастерской Кэкстона оказался в их руках.       Сама же Джудит, бледная от страха, погрозила им пальцем:       — Ещё раз так сделаете… и будете иметь бледный вид.

***

      Пробравшись в село, где обитала Надежда Люткевич, компания из Ночного рейда нашли себе укрытие, не забыв замаскироваться. Ён Су не нужно было напоминать дважды: он почти всегда был в лёгкой атласной ткани, закрывавшей лицо почти полностью. Иногда юноше казалось, что эта «тряпочка» стала с его кожей одним целым. Йозеф особенно не старался скрыть лицо — впрочем, он посчитал, что длинный капюшон ему не помешает. Мэтт же не испытал с этим трудностей, подойдя к маскировке ответственно и педантично. Вышло даже слишком хорошо — Ён Су, не зная, что под пилигримскими плащами скрывается Мэтт, так бы и не догадался. На вопрос Йозефа насчёт такой тщательности, юноша ответил нечто уклончивое в духе: «Мало ли кто меня когда-либо видел — меня видеть не должен никто».       Пожав плечами Йозеф отправился поближе к дому Надежды, чтобы убедиться в том, что она в самом деле живёт там, где указал заказчик. Местных решили не опрашивать, хотя бы за тем, чтобы не привлечь лишнего внимания.       Зато сама Надежда не преминула воспользоваться возможностью приковать к себе взгляд. Ночной рейд застал свою цель за перепалкой то ли со старейшиной, то ли с кем-то из его ближайшего окружения. Голос женщины был настолько громкий и резкий, её обезображенное лицо кривилось с такой лёгкостью, что Ён Су сразу понял: у неё сварливый характер, на редкость несносный. Слушая её вопли, наполненные злыми и грузными рыками, юноша прижимал ладони к ушам, и ёжился, представляя себя на месте несчастного кота, оказавшегося поблизости и выгнувшего спину при виде страшной скандалистки.       Не хотел бы он оказаться совсем рядом, ой не хотел… так недолго и под горячую руку попасть.       — Вот она, — шепнул Йозеф своим напарникам, когда Надежда поковыляла восвояси. — Эта женщина.       — Жуть, — только и выдавил из себя Ён Су. Чуть позже, он нашёлся, что ещё может сказать. — На портрете она, конечно, не такая страхолюдина, но всё же. Я думал, таких женщин не бывает.       — Эх, Ён, мало ты повидал на своём веку, чтобы так говорить. На других посмотришь, и начнёшь ценить мало-мальски красивых девушек.       — Да ну… Ладно… Что нам о ней вообще известно?       — Спорные мнения, — промолвил Мэтт. — Одни говорят, что это святейший, широкой души человек, другие — дьявол во плоти. Не исключено, что одна из категорий просто знает эту женщину получше. Осталось выяснить, какая именно…       — Что про неё плохого известно? — Ён Су попросил конкретику, и Мэтт ответил следующим образом:       — Всего лишь на уровне слухов, увы. Брат сказал, заказ был сделан из-за того, что имел место быть каннибализм. Эта женщина съела ребёнка, который играл возле её дома в час её отдыха. Но так как она является одной из главных поставщиц свежего мяса в имперскую армию, ей ничего не сделают. Вот, по крайней мере, версия заказчика.       — Вот оно как… — протянул Йозеф. — Значит, нам надо просто доказать её вину, прежде чем убивать?       — Конечно, — закивал Ён Су, гладя сквозь плащ Мурасамэ. — Альфред бы с радостью отдал на растерзание детоубийцу Империи…       Ён Су осёкся. В их группе повисло неловкое молчание. А Ён Су, когда до конца понял, ЧТО вообще ляпнул, раздражённо пробормотал:       — Тьфу ты, ёбаный по голове.       — Ён Су, грубо слишком! — Йозеф отвесил ему лёгкий подзатыльник.       — Да иди ты нахер, а? — прошипел Ён Су. За голову он не держался, он совсем не почувствовал удара — будто комар сел на затылок. — Мне даже батя не говорил ничего, когда я ругнулся при нём!       — Значит, воспитывал плохо, — отрезал Йозеф, зевнув.       — Нет! Просто знал, видимо, в какую задницу попадёт его сын.       — Хватит препираться! — Мэтт одновременно хлопнул обоих по головам, обратив на себя внимание. Видимо, он снова говорил, а его так никто и не услышал. — Так. Давайте в этот раз выберем наилучший вариант. Кто из нас лучше всех в разведке?       Йозеф и Ён Су переглянулись. Здраво оценив свои возможности, мужчина ответил почти сразу же:       — Ну, наверное, я не самый лучший вариант. Я слишком широкоплеч, к тому же, меня знают в лицо. Ён Су юркий и прячется хорошо, но…       — Тогда давай тянуть жребий, — без лишних слов Мэтт выставил вперёд протянутую руку с зажатыми в кулаке двумя веточками, поднятыми с земли. — Кто вытянет длинную — остаётся здесь.       — Ты тоже, что ли, хорош в разведке? — удивился Ён Су, рассматривая его габариты, мало чем отличавшиеся от таковых у Йозефа.       — Я хорошо прячусь, поверьте, — Мэтт был совершенно серьёзен. — Даже если не пытаюсь скрыться.       Несмотря на его интонацию, Ён Су всё равно был скептично настроен к его словам, но спорить не стал. К стыду своему, он был рад вытянуть длинную палочку — мысль о посещении дома живодёрки внушила ему страх.       — Спрячьтесь хорошо — это всё, что я могу вам сказать.       — Расслабься, Мэтт, — успокоил его Ён Су. — Мы же в селе, стражи здесь мало. Кто нас скрутит?       Мэтт напряжённо посмотрел на Йозефа и Ён Су.       — Да, ты прав, — медленно проговорил он. — Берегите себя.       Сказав это, Мэтт поплотнее натянул капюшон и скрылся за кустами.       — Эх, Мэтт… — вздохнул Йозеф. — Плохо ты нас ещё знаешь.       В этот момент он услышал, как в животе Ён Су начало бурчать.       — Ты что, уже? — удивился Йозеф. Хотя, зная аппетиты друга, он мог предположить такой расклад. Но услышанный ответ его разозлил:       — Я… С утра забыл покушать.       Йозеф отчаянно пытался не ругаться матом — он не хотел походить в этом плане на своего старшего брата. Возмущённо дыша, он некоторое время смотрел на Ёна, тот съёживался под его взглядом. За этим было забавно наблюдать, ведь юноша бледнел и подрагивал так, как будто действительно после каждого просчёта ждал верной смерти.       Видимо, эта черта так и не покинула маленького затюканного ребёнка, которого Йозеф когда-то отыскал в революционных войсках, спрятавшегося ото всех.       — О, боже… — Йозеф закатил глаза к небу. — Сиди здесь, сейчас вернусь.       Он ушёл. Поскольку с собой он всегда носил немного денег, ему хватило на то, чтобы при встрече с милой бабушкой купить в её бакалейной лавке булочку, колбасу и чай, который он налил прямо из самовара во флягу из-под воды. Точнее, колбаса была куплена в гастрономической лавке, соседствовавшей с бакалеей, но принадлежавшей всё той же бабушке. Вернувшись, Йозеф уверял себя, что Ён Су, будь тот собакой, сейчас бы завилял хвостиком. Причём, Йозеф представлял себе почему-то именно маленький хвостик: не слишком густой и средней длины — не волочившийся по земле, такой, чтобы сворачивался в бублик при встрече хозяина.       Но в Ёне от собаки были лишь глаза, этого вполне хватило, чтобы дорисовать весь остальной образ. И плевать, что образ утёнка сформировался раньше и именно он закрепился впоследствии.       — Держи, — Йозеф разложил всё перед другом. — Не торопись только и жуй ме-…       — Приятного аппетита! — на выдохе выпалил Ён Су, выхватив булку и начав есть, едва не плача. — М-м-м, вкуснотища какая!       Разговор с набитым ртом ни к чему хорошему, как правило, не приводил. Итог вполне закономерный — Ён Су подавился.       — Я ж сказал тебе — медленно жуй! — Йозеф стал бить Ён Су по спине между лопаток. — Идиот…       — Сам такой, — Ён Су откашлялся и увильнул от очередного хлопка. Надувшись, он продолжил жевать, на сей раз — медленно.       Доев булку, Ён Су тщательно запил её чаем, чтобы им не овладела икота. Только после этого он переключился на колбасу. Что-то подобное он редко употреблял в пищу, предпочитая стряпню Эжени, которая из любого мяса, что Ночной рейд притаскивал на базу, могла сделать великолепное блюдо и накормить всех. Но на голодный желудок и колбаса сгодилась. Ён Су жадно вгрызался в неё, причмокивая и размышляя о том, что это мясное изделие не такое уж и плохое, как ему казалось раньше.       И именно на запах колбасы прибежала маленькая лохматая дворняжка, больше походившая на маленького волчонка. Только шёрстка больше коричневая, с серыми пятнами. И брови такие выразительные — точно у ездовых северных собак! Активно принюхиваясь, дворняжка тянула свою острую мордочку в сторону лакомства.       Но Ён Су, не чувствуя насыщения, прижал колбасу к себе и, хмурясь, начал жадничать.       — А ну, уйди! Не дам! — выпалил он.       Собака быстро поняла, что угощения от юноши ждать бесполезно. Поджав хвост от строгого восклицания, дворняжка никуда не ушла, она села чуть поодаль и, облизнувшись, принялась заворожённо смотреть за тем, как колбаса таяла на глазах. Собака всё облизывалась. Её желание поесть нашло отражение в болезненно тусклых глазах. Задняя лапка сама собой смешно отъехала в сторону. Сразу было видно: эта собака привыкла давить на жалость не милой мордашкой, но страдальческим видом.       Йозеф знал такие трюки животных, пускай сам так никогда и не смог завести собаку. Вместо неё в подопечных оказалась одна очень несмышлёная уточка. Йозеф внимательно начал разглядывать Ёна, уминавшего колбасу за обе щёки. «Наверное, его прозвали уточкой за то, как он шевелит губами, когда ест», — подумал Йозеф, к неудовольствию отмечая про себя, что он забивает голову подобными мыслями. Он поскорее отвёл взгляд, чтобы не помешать другу. А то рассматривает тут его, словно мать своего ребёнка!       Но почему же именно уточка? Была на то причина, разве нет?..       Ён Су как раз почти закончил трапезу. Случайно подняв глаза, он пересёкся взглядом с дворняжкой, что не сдавалась и продолжала верить в то, что ей хоть что-нибудь перепадёт, хоть кусочек…       Как итог, сдался Ён Су, оставив четверть вязанки для собаки. Свистом он начал подзывать дворняжку и протягивать колбасу вперёд.       — Ну, угощайся, животное, — приговаривал Ён Су. Собака завиляла хвостом и, не веря в своё счастье, подошла, понюхала, точно проверяла — колбаса ли это? — Кушай-кушай, — дворняжка жадно начала кусать и жевать, клацая зубками. Она пристраивалась своей пастью и так, и эдак, чтобы оторвать кусочек побольше. Подёргает пастью, подхватит колбасу и проглотит. Так весь остаток вязанки и умяла, облизнувшись напоследок и благодарно ткнув холодным носом Ёна в ладонь. Тот аж заулыбался. — Умница. Всё-всё, у меня больше ничего нет, — но дворняжка вдруг стала облизывать пальцы юноши. — Ну нет ничего больше! — закончив с руками, собака запрыгнула на Ён Су, чтобы облизать губы и всё остальное лицо. — Хватит! А-ха-ха!.. — он откинулся, засмеявшись.       — Ты ей понравился, Ён Су, — против воли Йозефа уголки его губ снова поползли врозь. Вышла бы простодушная улыбка, если бы он не сопротивлялся, не пытался стереть непроизвольную эмоцию.       — Наверное, потому что я собак люблю. Просто…       Ён Су вдруг осёкся. У него был поразительный талант так делать. Каждый раз, когда разговор уходил в неудобное русло, Ён Су замолкал так быстро, как только мог, останавливаясь именно на том моменте, когда нужно было договорить.       — Просто? — переспросил Йозеф.       Но перед тем, как сменить направление разговора, Ён Су давал волю тишине — звенящей, неловкой, только окружающие звуки начиняли пространство вокруг. Миг — и Йозефу показалось, что веки юноши дёрнулись, а тёмные жемчужины по солёной спирали приобрели свой перламутровый блеск. Зависшего Ён Су в подбородок лизнула собака, выводя из ненужного транса, и тогда он опустил на спину зверька руку, шевеля спутавшуюся шерсть.       — Ладно, я наелся, спасибо за еду! — воскликнул он, вскинув голову и улыбнувшись, как ни в чём не бывало.       — Да… на здоровье… — теперь настала очередь Йозефа быть растерянным. Он очень не любил это чувство, он не ощущал душевного равновесия.       Поэтому лучшее, что он мог сейчас сделать, это прекратить всякие разговоры и затаиться вместе с Ёном. Дворняжка осталась с ними, верно подумав, что двое мужчин играли в прятки. Да и после щедрого ужина ей захотелось прилечь и поспать. Ён Су тоже решил прикорнуть, а Йозеф остался на страже. Уже темнело, с момента ухода Мэтта прошло много времени.       Но внезапно собака зарычала, приподняв голову от земли. Ён Су попытался её заткнуть: и шипел он на неё, и пасть зажимал. Дворняжка только заворчала. Вокруг никого не было видно.       Ровно до тех пор, пока тот, кто потревожил спокойствие собаки, не появился прямо у Йозефа и Ёна за спинами.       — Р… ребята… — раздался приглушённый шелест.       — ЁПТ!.. — Ён Су аж поперхнулся, развернувшись и поджав ноги к груди. — Мэтт?.. Что с тобой…       А Мэтт был залит кровью с ног до головы и бледен, как смерть. Ён Су ожидал увидеть рану где-то посередине головы, раскроившей череп напополам. Но Мэтт почти сразу рухнул без сил, роняя такой же залитый кровью мешок и свои сапоги. Дворняжка, тихо рыча, подбежала к упавшему телу и начала его обнюхивать, слизывая алые пятна.       Ён Су пришлось оттолкнуть собаку, чтобы осмотреть Мэтта. «Чёрт… что с тобой сделали?!» — хотел закричать он.       …Красться Мэтт умел так же хорошо, как и прятаться. В детстве ему доводилось играть с братом в «кошки-мышки». Мэтт всегда выигрывал, особенно, когда играл «мышку». Ему очень повезло, что в большом доме Надежды Люткевич не было «кошки», а потому он без труда проник на чужую территорию. Главное, не попасться на глаза. Челюсть у женщины тяжёлая, мало ли она умеет перекусывать человеческие кости — кто знает!       Всё может быть.       Затаившись, Мэтт приготовился долго выжидать, когда хозяйка дома устанет разделывать мясную тушу и ляжет спать. На будущее юноша мотал на ус, если ещё раз придётся забраться в кровавое логово: Надежда уходила спать поздно. Когда тесак был отложен в сторону, на часах было десять часов вечера. Мэтт с неудовольствием про себя отметил то, что оставил товарищей без вестей на добрых два часа. Срок для разведывательной миссии небольшой, но уже достаточно длительный, чтобы начать беспокоиться. Тем более, что Йозеф и Ён Су наверняка спрятались там же, где Мэтт их оставил, ведь это идеальное место, откуда дом Люткевич просматривался настолько хорошо, что можно было в случае чего успеть вовремя дождаться помощи.       Ну, или понадеяться, что товарищи придут за телом.       Мэтт задержал дыхание, спрятавшись за грязными засаленными занавесками в тёмном углу. Надежда, протерев запотевший лоб рабочим платком, отбросила весь инвентарь. Сложив заготовленное мясо на что-то вроде противни, женщина грузной походкой направилась в сторону своего небольшого подземелья. Туда Мэтту ещё предстояло спуститься, но сперва надо подождать, пока Надежда завалится на тахту и крепко-крепко заснёт. А пока он настолько искусно притворялся стеной позади занавески, что стал с ней почти что единым целым. Мысленно вздохнув, Мэтт подумал, что ему нужно было на время миссии поменяться с братом тейгу. Как-то раз они уже проверялись на совместимость: обе брони идеально подходили обоим братьям. Вот только Мэтт по доброте душевной отказался меняться. Зачем ему тейгу с козырем невидимости, когда он и так хорошо прячется, в отличие от Альфреда?       Вот уж не думал Мэтт, что за доброту придётся потеть в два раза больше. И во время задания он был склонен думать, как безнадёжный оптимист. Ведь только в этом случае его маскировка могла сработать.       Представь, что ты — стена.       Убеди себя в том, что ты — стена.       Вживись в роль стены.       Думай, как стена.       Стань одного цвета со стеной без единой капли краски.       Стань таким же шершавым на ощупь, как древесина, из которой построена хата.       Растворись в стене.       Стань одним целым со стеной.       А затем и вместе с целой хатой, чтобы не выглядеть инородно.       Дыши с ней одним воздухом — и тогда тебя примут с распростёртыми объятиями, как родного.       После таких преобразований очень сильно болела голова. В мозгу беспрестанно щёлкало, виски схватывало так, будто оттуда собирались вылезти мерзкие черви. Ещё долгое время Мэтт не мог отойти от преобразований собственного восприятия и проецирования его на окружающих, а потому, даже когда в маскировке не было уже нужды, его никто не замечал.       Но стоит вскрикнуть — и все обратят внимание, и все внезапно вспомнят, что перед ними человек.       …Пока всё существо Мэтта притворялось, глаза были широко распахнуты, они поглощали каждое движение Надежды, чтобы точно знать, когда можно будет сорваться на выполнение разведывательной миссии. Глаза — людской поводырь. Когда в деле не замешана магия, они — единственные, кому можно верить. Но у животных есть ещё слух — Мэтт слушал, как грохочет железо, как омываются руки и все инструменты «бабы-мясника», слушал шарканье ног, скрип половиц, замызганных кровью, словно древним оберегом, охранявшим от злых духов. Есть ещё обоняние — Мэтт бесшумно вдыхал смывавшийся из сознания алыми бусинками запах крови, тонкими полукольцами оседавшим на глади воды в ушате. И осязание… Мэтт чувствовал, что может вот-вот пройти сквозь стену и дать дёру.       «Не бойся, Мэтт. Ты всё делаешь правильно, — успокаивающая соломинка, сотканная из голоса бабушки, стала спасением для юноши. — Тропинка к победе уже проложена, просто ступай по ней. Если не сделать первый шаг, то можно так навсегда и остаться в коконе, никогда не познав счастья свободного полёта».       Просочившееся воспоминание нужно было лишь для придания храбрости, не более. Стена не должна думать о том, что когда-то у неё была хорошая и дружная семья, счастливое, но отнюдь не лёгкое детство. По лбу Мэтта соскользнула холодная капля пота. Если дерево будет мокрым, оно покроется плесенью. Так не годится. Хотелось бы усилием воли вернуть солёную каплю обратно, но невозможно. Благо, защита сделала своё дело, и нежелательный нарушитель исчез в одном из слоёв плотной ткани.       А Надежда тем временем уже завершила свои дела и прошагала к тахте. Сняв с себя всё, она надела на усеянное шрамами тело ночную рубаху, а жидкие с сединой волосы оставила, как были, промокшими от интенсивной работы, слипшимися в маленькие прядки, напоминавшие иголки ежа. Затянутый бельмом левый глаз устремился в сторону занавески, но ничего там не отыскал. Прокряхтев что-то неразборчивое, Надежда наконец-то легла на тахту и практически сразу же захрапела.       Крепко уснула, подумал Мэтт.       Отлипнув от стены, он тихонько выплыл из-за занавески и прошагал в сторону подвала, от которого немного веяло холодом. Ни одна половица под ногами не скрипнула, ни одна из досок не просела — Мэтт словно не шёл, а парил, даже не касаясь ступнями пола. И дверь поддалась так легко. Мэтт порадовался, что на ней не висело никакого замка. Спустившись вниз, он оказался в по-настоящему ледяном помещении. Это вызывало дурные ассоциации, но юноша погнал их сейчас прочь, чтобы не дать волю панике и резвым ногам совершить трусливый поступок. Этого никто не оценит, сам Мэтт — в особенности.       Шагая мимо висевших трупов свиней, юноша запоминал каждую мельчайшую деталь в подробностях. Это понадобится ему для дальнейшего отчёта. Но в первую очередь нужно было найти доказательство съедения или хотя бы убийства несчастного ребёнка заказчика. Хоть что-то… Но здесь почти ничего не было — одни подванивавшие тушки, ждущие своего часа на рынке, в животах селян и солдат имперской армии.       И вот, когда Мэтт был уже готов опустить руки, он нашёл потайную комнату. Проникнув в неё, он обнаружил там небольшую печь и мешок, сделанный из рогожи. Аккуратно пощупав его, Мэтт наткнулся на что-то продолговатое и жёсткое. Вот оно! Развязав мешок, он с ужасом и ликованием нашёл то, что нужно: детские кости, поломанные, но их здесь было так много — Мэтт точно мог сказать, что видел перед собой почти весь скелет. Вновь помянул он бабушку добрым словом: хоть где-то уроки о человеческом строении пригодились ему.       А что же в печке?       Обгорелая одежда. Отлично. Лучше не бывает.       Собрав все улики в мешок, Мэтт быстро начал уходить. И как раз, когда он поднимался по ступенькам, в дальней комнате, с тахты, послышалось ворчание. Похолодев, Мэтт понял, что Надежда ковыляла сюда. «Дело плохо… — подумал он. — Я не успею сбежать. Госпожа Люткевич точно заметит меня, поднимет тревогу…» Пожираемый тревожными мыслями, нараставшими, как назло, и крепчавшими, Мэтт решил поступить так, как полагалось в таких ситуациях. Так, как мог сделать только он, в одиночку, не имея с собой товарищей, которых он мог подставить и потерять.       Спрятаться…       Спросонья Надежда вряд ли почует живого человека среди мертвечины. Но никогда нельзя быть уверенным наверняка.       Сорвав с себя ткани, оставив лишь обёрнутой голову, Мэтт на цыпочках подбежал к разрубленной туше быка. Хозяйка не вешала её, поэтому та лежала подобно приманке для гулей, без внутренностей — только мясо забыли стесать. Видно, Надежда посчитала его плоть негодной, но пока не вытащила быка наружу, чтобы захоронить, отойдя подальше от села. Тяжёлая туша, наверное. Но Мэтту и не пришлось её поднимать. Туша действительно большая…       Задержав дыхание, Мэтт присел на корточки и забрался внутрь остывавшей плоти. Только недавно бычка зарубили, сразу чувствуется. Забравшись головой в грудную клетку, Мэтт затылком ощутил куски лёгких, которые Надежда пропустила или не стала отрывать за ненадобностью. Юношу и его мешок с уликами тут же облепила бычья кровь. Сдерживая рвотные позывы, Мэтт притворился таким же мёртвым, как и животное.       Меня тоже послали на убой.       Я животное.       Я бык.       Я мёртвая туша без органов.       Моя смерть всем безразлична.       Много ли людей думают о быке, мясо которого едят.       Но я бесполезный бычок.       Моя туша даже на мясо не сгодилась…       Мэтт прикрыл глаза. В морозильной комнате послышались шаги. Надежда спустилась сюда. И кажется, она пришла именно ради встречи с убитым скотом.       — Уж прости ты меня, старую, дружочек, — проскрипела Надежда. В её суровом низком голосе проскользнула сонливая нежность. — Не отдам я тебя этим выродкам сраным. Пришлось сказать, что плохонький ты у меня был совсем… — Мэтт почувствовал, как женщина сжала рог быка. — Надеюсь, ты, в бычьем Раю не ропщешь на меня, на покорную девочку Надю. Я уже отомстила за тебя… тот сукин сын, что потребовал убить тебя, уже поплатился… — голос задрожал от злобы. — Он узнал, каково это, когда самое дорогое от сердца отрывают и пускают на корм!..       Хриплое дыхание звучало глухо и тоскливо. Погладив напоследок тушу, Надежда поднялась с холодного пола и отряхнулась.       — Подавились бы они все моим мясом. Все! Особенно выблядки эти, имперские!..       Сплюнув, Надежда поковыляла обратно, закрывая за собой дверь. Мэтту пришлось подождать: он пытался рассчитать время, необходимое для того, чтобы та дошла до тахты, прилегла и уснула крепким сном. Но для начала надо вернуть сердцу нормальный ритм. Когда Люткевич подошла слишком близко, серо-розовый мешок почти перестал сокращаться. Но теперь он потихоньку трепыхался, бился всё активнее.       Покинув наконец-то мёртвое тело, Мэтт осторожно выдохнул воздух, чтобы вобрать в себя новую порцию. Здесь практически нечем было дышать, но крупицы спасительного кислорода, пускай и с примесью запаха мертвечины, не позволили юноше сойти с ума. И на том спасибо. Протерев очки от крови, Мэтт в первую очередь снял сапоги, чтобы кровавыми следами не заявить о своём присутствии, а поверх испачканной кровью одежды нацепил пилигримские плащи. Те пропитались кровью, но не позволяли стекать ей, а плотными пятнами остались там, где отпечатались. Мешок Мэтт спрятал под плащами. Завесив лицо, он со скоростью пули выскочил из этого проклятого места. В голове созревал план, а ноги уносили его прочь.       Лучше, чем красться и прятаться, Мэтт умел убегать…       — Вот… — объяснил Мэтт, закончив свой рассказ, опустив все подробности. За время своего отчёта он успел смыть с себя большую часть крови и привести себя в порядок.       — Погоди… так тебя не ранили ни разу? — Ён Су сощурился.       — Нет.       — Тогда почему у тебя лицо такое, как будто ты умираешь?       — Я… — у Мэтта заурчало в животе.       В тишине отчётливо послышалось шумное дыхание Йозефа, недовольного одинаковым проступком младших товарищей.       — Ты кретин, — коротко произнёс он, ребром ладони ударяя Мэтта по голове. — Я, конечно, всё понимаю: стресс, возраст… но можно же хоть что-то в себя закинуть перед выходом на важное задание? А если бы вы свалились от изнеможения? Головой умеете думать?! Так подумайте!.. Господи! Ну, почему ты помогаешь этим идиотам, а не мне?       Йозефа настолько расстроило такое отношение к стараниям Эжени прокормить весь отряд и поддерживать его здоровье, что он заметно поник и почти что театрально опустился на землю, уткнувшись коленями в лоб. Ён Су и Мэтт лишь переглянулись, думая о том, что оправдываться они уж точно не собираются, но и признавать неправоту — тоже. Ну не могли они просто так взять и сказать, что перед важным заданием кусок в горло не лезет! Пошли бы вопросы, Эжени бы не выпустила из лазарета, пока юноши не показали ей пустые тарелки. Мэтт с таким не сталкивался, но вот Ён Су не посчастливилось однажды испытать это на себе. Его Эжени ещё в течение нескольких дней проверяла на наличие аппетита. Именно эту информацию Ён Су сейчас пытался мысленно передать Мэтту, но тот, будучи уж точно не дураком, молчал, как пленный партизан, додумывая последствия своих неосторожных слов.       И только дворняжка, для которой всё было проще некуда, решила осторожно подойти к Йозефу, чтобы обнюхать его. Сначала могло показаться, что она собиралась его успокоить, но потом принялась облизывать пальцы — почуяла, значит, запах колбасы! И завиляла хвостиком, глупышка, не понимая, что Йозеф сейчас не в настроении даже смотреть на кого бы то ни было.       — Он хочет, чтобы ты его погладил, — кашлянув, окликнул его Ён Су. Дворняжка лизнула растрепавшиеся на макушке Йозефа волосы.       — Я не буду трогать то, что содержит блох или вшей, — мужчина только отмахнулся.       — Сам ты блоха или вша!.. — почувствовав на себе снисходительные взгляды Мэтта и Йозефа, Ён Су понял, что сказал что-то не так, — Вха… э-э-э…       — Вошь, — поправил его Йозеф, добавив в голос немного желчи.       Что не ускользнуло от внимания Ён Су.       — Нахуй иди, — он насупился, покраснев. — Твой бог тебе не помогает, потому что ты собак не гладишь!       — Ну да, конечно! — Йозеф сощурился. — И тебя не поглажу, ты собаку эту трогал.       — Очень надо! — огрызнулся Ён Су.       — Итак, Мэтт, — Йозеф решил прервать бессмысленную перепалку, переключившись на более важный разговор, который должен был давно уже состояться. — На основании того, что ты узнал… информации теперь более, чем достаточно. Теперь мы можем устранить цель, но нужно сперва известить Альфреда, потому что он нам команду «убивать» не давал.       — Погодите. У меня есть на сей раз предложение, — остановил его Мэтт, оттягивая заключение его небольшого отчёта.       Это не могло не заинтересовать Йозефа. Ён Су неосознанно зевнул: раз поступало предложение, отличное от убийства, то здесь начиналась часть, лежащая за пределами понимания юноши, вне его компетенции. Всякие подковёрные интрижки были ему чужды, порой он думал о том, что все, кто так поступает, неимоверно слабы. Только трус не выйдет на честный бой — вот, как считал Ён Су. Впрочем, Франциск своей магией слов буквально заставил мальчишку отречься от этой пагубной мысли. «Все люди хитрят, это попросту необходимо для их выживания. Прежде всего, чтобы выжить в обществе», — вот, что говорил ему Бонфуа. Приведя всего парочку примеров на понятном Ён Су языке, Франциск сумел наставить его на путь истинный, но не научить всем хитростям и уловкам, применявшимся в дипломатии. Ён Су не понимал всего этого без обладания базовыми знаниями, которых у него не было в силу беспрестанных тренировок тела. Не понимал и оттого злился.       А вот Йозеф внимательно приготовился слушать, пускай не без скепсиса.       — И что ты предлагаешь сделать? — он сложил руки на груди.       — Я понимаю, что это может не всем понравиться, но всё же: госпоже Люткевич явно не по душе ни Империя, ни революция, — Мэтт немного нервничал. В его памяти свежи были моменты личных провалов, а потому уверенные интонации ему приходилось чуть ли не выдавливать из себя. — Сейчас она, получается, работает на Империю, поставляя в основном на северный фронт продовольствие. Но что если попробовать переманить её на нашу сторону? Пользуясь её связями, мы можем изрядно насолить Империи. Если сумеем договориться, конечно…       — Так-то оно так… — на лице Ёна застыла мучительная гримаса, возвестившая о том, что мыслительный процесс в его голове застопорился. — Но у нас есть на эту женщину заказ. Его нужно выполнить.       — Я понимаю, — простота юноши позволила Мэтту расслабиться и продолжить. — Мы его выполним. Просто… немного отсрочим убийство.       Йозеф и Ён Су смерили Мэтта задумчиво-удивлёнными взглядами. Тот заверял их о том, что убийству всё-таки быть, но с такой святейшей простотой, искрившейся в каждой черте его лица, что в голове невольно возникал диссонанс. Как-то странно выходило. Ён Су уже и отвык от убийц с по-детски невинными лицами, хотя и сам являлся таковым. Но когда речь заходила о деле, он говорил об этом будничным тоном — всё равно, что сообщать о намерении сходить по нужде. Мэтт же как будто собирался на чаепитие в кругу симпатичных и интеллигентных дам, где не будет ничего, кроме приятных светских бесед и дорогих сладостей.       Как скоро для него это превратилось в праздник?..       Скрипнув зубами, Ён Су посмотрел на Йозефа и ждал, что тот скажет. Мужчину так же поглотили смутные раздумья, в которых не было ни малейшего просвета — настолько плотный был ком из мыслей.       — Ладно. Я тебя понял, — кивнул наконец Йозеф, натягивая капюшон плотнее. — Тогда возвращаемся домой. Не останавливаемся. Ночка сегодня обещает быть холодной…       Смятение тяжело легло на веки Мэтта, заставив прикрыть их. Юноша шмыгнул носом.       Скорее.       Домой.       …       Как ни старайся, а жизнь всё равно не проживёшь серой мышью. Особенно, если носишь красное. Стефана много раз спрашивали, почему он для разведки не снимет изношенное пальто совсем, на что тот отвечал что-то вроде: «Это пальто не просто кусок дрянной ткани, это — моя плоть и кровь, без неё я словно больше, чем голый. Как живой, но, сука, неживой!» Такая позиция приводила к плачевным последствиям, вроде того, что кто-то из Егерей, имперской стражи или обычных законопослушных горожан принимал попытку задержать наёмного убийцу или забрать его голову. Но, на счастье, утечки информации никогда не происходило, и о планах Ночного рейда уже узнавали задним числом, когда поделать уже ничего нельзя было, ибо правило «сделанного не воротишь» работало безотказно, с присущей любому закону природы суровостью.       Стефан действительно направлялся в своё любимое место Столицы — в бордель. Это заведение прекрасно олицетворяло жителей большого города по мнению мужчины, а ещё он манил своим очарованием неприступной девицы. Вернее, шлюхи, которая давала всем и всё, но Стефана обделяла, позволяя себе с ним исключительно деловые отношения, и те — натянутые донельзя.       Именно поэтому при появлении нежелательного гостя звучал диалог:       — Давно не виделись, шалопень.       — И тебе не хворать, сука.       Приветствие весьма грубого содержания не радовало местного стража. Пока хозяйке ничего не угрожало, большая чёрная собака лишь неодобрительно ворчала, приоткрывая жёлтые глаза.       Что, впрочем, не помешало Элизабет продолжить разговор со Стефаном, сдержанно сверля его взглядом. При виде человека из чёрного списка, её зрачки заметно сужались, а глаза отливали змеиным блеском, скользким и ядовитым, Хедервари надеялась, что так посетитель поскорее покинет её обитель.       — Зачем пришёл на сей раз? — Элизабет нервно постучала ногтем о ровную поверхность стола. — Думаешь, что я хоть когда-нибудь сменю к тебе гнев на милость и разрешу посещать своё заведение?       — Не-а, я по делу, — замахал руками Стефан, лукаво сощурив глазка. — Честное-пречестное!       — Ну-ну. Выкладывай, — Элизабет уткнулась в свои важные бумаги, от которых её отвлёк мужчина, и продолжила работать как ни в чём не бывало.       До тех пор, пока на них с глухим стуком не упал мешочек из плотной ткани. Элизабет знала, что там, но от неожиданности жеста со стороны Стефана вздрогнула.       — Вот тебе подарочек от уточки, — улыбаясь пропел Стефан. — Клиент будет в восторге.       — Замечательно… — скорчившись и кое-как успокоив задёргавшееся веко, Элизабет спрятала «подарочек» под стол. Геката, не расценив предмет в качестве игрушки, фыркнула и перебралась на другое место. — Что же касается новых… — вдруг двери позади открылись. Лицо Элизабет было невозмутимым, но Стефан, почуяв неладное, не оборачивался. — А ну вон из моего борделя.       — Лиззи, ну ты чего?.. — притворно запротестовал Стефан.       — Вон, я сказала! — со всего маху Элизабет ударила по столу, чем напугала Стефана, Гекату и проходившую мимо одну из куртизанок. — Уходи отсюда, пока я собаку не спустила!       Зарычав, Геката на сей раз залаяла, проникаясь гневом хозяйки, который не надо было изображать — он и так хлестал через край.       Стефана, разумеется, как ветром сдуло. Во-первых, он побаивался, что его могут цапнуть, во-вторых — раз начала играть одна сторона, то ему следовало принять участие в этой игре, чтобы не выглядеть чужеродно. Ведь именно как раз в тот момент, когда Стефан вылетел из борделя, прошмыгнув в подворотню, в заведение зашли Хенрик и Кетиль.       — Какие-то проблемы, госпожа Хедервари? — тут же поинтересовался последний.       — О, нет-нет. Это обычная практика изгнания посетителей чёрного списка, господа Егеря, — Элизабет простодушно взмахнула рукой. Мысленно она выдохнула: раз её до сих пор не скрутили, значит, лица Стефана они не видели. Остаётся только вести себя как ни в чём не бывало. — Могу я чем-нибудь вам помочь?       — По правде говоря, у нас приказ: быть бдительнее и внимательно всматриваться в лица. Мы бы с удовольствием остались в вашем уютном заведении, но увы — работа… — Кетиль вздохнул, впрочем, за сглатыванием, которое не ускользнуло от внимания Элизабет, и отведением взгляда он не сумел утаить свою застенчивость.       Кетиль хотел было ещё что-то сказать, как вдруг Хенрик выкатился из борделя с криком:       — Опа! Ну-ка, иди-ка сюда! Иди-иди!       Такие речи были непозволительны для ушей Элизабет. Сорвавшись со своего места, она последовала за Хенриком в затемнённую вечерним временем улочку. Мелькнувшая тёмная макушка и платье с лиловыми лентами тотчас дали понять, что Хенрик отчего-то выбрал своей жертвой несчастную Джудит. Почему в последнее время на неё мужчины так и кидались оставалось загадкой. Как и то, что Джудит постоянно удавалось избегать грабежа и изнасилования — она отделывалась лишь лёгким испугом.       Но кажется, не в этот раз.       Хенрик быстрым шагом настиг девушку и при её попытке сорваться на бег, наступил тяжёлым сапогом на подол платья, и Джудит свалилась на гнилую солому, едва не ударившись головой о выброшенный ящик.       — Сучка… Ты знаешь, что из-за тебя у меня настроение плохое? Последняя, блять, капля!.. — Хенрик, уворачиваясь от тонких девичьих рук, преспокойно зажал Джудит рот и начал откидывать пышную юбку. — А когда у меня плохое настроение, мне хочется отодрать кого-нибудь!       Да, Джудит сопротивлялась. Но обычно это бесполезно, когда рот и руки уже во власти насильника, тело беспомощно трепыхается бабочкой в паутине, а потом, непосредственно во время изнасилования, уже и трепыхаться поздно: только ждать, обмерев, пока всё не закончится.       Однако Элизабет не позволила простой горожанке познать этот страх.       — Господин Хансен! — окликнула она мужчину так громко, чтобы тот отвлёкся от Джудит. — Скажите, вам нравится моё заведение?       — Ну да, а что? — раздражённо спросил Хенрик, оборачивая голову.       — Вынуждена вам напомнить, что в случае совершения актов насилия вблизи публичного дома, вы будете внесены в чёрный список. Чем терзать эту девушку, могу предложить вам кого-нибудь из своих девочек.       Сконфузившись, Хенрик пожал плечами и поднялся с земли и, как истинный джентльмен, предоставил Джудит самой себе. Его забота ограничилась бурчащим «извини», но не более того. Впервые его пристыдила женщина. За любую услугу надо платить, а в погоне за попыткой получить её бесплатно и не совсем легально Хенрик оказался пойманным с поличным, теперь ему нужно было принимать условия малого бизнеса. Как минимум, воспользоваться услугами работниц и заплатить деньги. Выражение лица не внушало Хенрику доверия, ему показалось, что женщина с удовольствием сообщит, куда следует, о его бесчестном поступке. Николаю, конечно, глубоко в душе плевать с высокой колокольни на то, что его подчинённые делают с женщинами, но имидж есть имидж — его нужно поддерживать. Ольга будет недовольна: если дело дойдёт до суда, она наверняка встанет на сторону Элизабет и изнасилованной Джудит.       Но с другой стороны… Хенрик посмотрел в кошелёк и убедился, что денег ему вполне хватает на хорошенькую девочку для утех. Так почему бы не дать себе волю расслабиться с чем-то кроме нескольких кружек пива?       — Прошу, выбирайте! — Элизабет услужливо проводила Хенрика в главную комнату, где уже в ровный ряд встали свободные девушки и женщины. — Если есть у вас какие-нибудь предпочтения…       — Глаза разбегаются… я так давно не был здесь, если подумать… — Хенрик придирчиво осматривал каждую куртизанку с ног до головы.       — Так позвольте же мне избавиться от этого недоразумения, — послышался голос позади него.       Развернувшись, Хенрик тут же оказался в плену особы, нагло глядевшей на него из-под полуприкрытых очей. Знойная белизна женского тела, которое практически не скрывало красное платье южных красавиц. Откинутые в стороны лоскуты одеяния открыли вид на пышные груди, к ним спускался маленький аметист на серебряной цепочке.       Дикая роза… Так и просит, чтобы её сорвали, пока свежесть не иссякла, пока живость не угасла. Уже и шепоток одобрительный среди остальных пташек прошёл:       «Давайте, прикоснитесь к богине!»       Но розу заметали снега. Приглядевшись, Хенрик, заметил чёрные края на лепестках и яд, сочившийся в самой сердцевине кровью подземных жил. Вскрылись шипы, покрывшие белые ножки, пряный аромат сменился смрадом, превратив розу в могильный цветок, в жуткую мандрагору с тухлыми вьющимися корнями, на которых застыли в ужасном крике несчастные лица.       И в одном из лиц Хенрик заприметил знакомый образ ушедшего человека, которого он уже давно не видел. Мертвец тенью ходил по пятам этой женщины, отражаясь в каждой чёрточке румяного лица, в каждом плавном движении. Но художник, неаккуратно мазнувший кистью, исказил знакомый образ: всего пара инородных деталей, и всё — совершенно другой человек.       Наваждение как рукой сняло.       — Ой… прости… те… Вы немного не в моём вкусе, — Хенрик рассеянно отвёл взгляд, незаметно утерев лоб от проступившей испарины. На его лице светилось ошеломление, но он быстро сумел найти себе подходящий вариант и вернуть бодрость голоса.       Выбор его пал на смуглокожую брюнетку в голубом платьице. Маделейн.       — Во, госпожа Хедервари, мне вот её!       — Вы любитель южных красавиц? — Элизабет радостно хлопнула в ладоши. Она по-хозяйски взяла Маделейн за плечи и подвела к Хенрику ближе. — Маделейн к вашим услугам, господин Хансен!       Изобразив смущённый взгляд и неловко улыбнувшись, девушка ухватилась за подол платья и начала оттягивать его вниз, не выдерживая голодных глаз, устремлённых на неё. В уши ворвался мягкий, слышный только ей шепоток Элизабет: «Этот парень хоть и северянин, но нрав у него горячий. Хорошенько остуди его пыл, моя дорогая. Я знаю, ты это умеешь лучше всех. Доставь нашему клиенту запредельное удовольствие. Ему нужна покорная девочка. Будь покладистой и, может быть, он позволит тебе показать, на что ты способна на самом деле».       Напутственный шлепок по ягодицам или бёдрам у куртизанок считался чем-то вроде заботливого жеста, в основном проявлявшимся со стороны женщин к девушкам. Маделейн ещё не могла привыкнуть к такому, ещё и потому, что позади раздавался приглушённый беззлобный хор хихикающих дев.       Но такова была её работа, таков был рабочий коллектив — тут уж ничего не поделаешь.       К тому же, этот шлепок не казался чем-то унизительным. Элизабет действительно любила своих девочек, как родных дочерей, пускай некоторые из них были старше её самой или чуть младше. И таким ненавязчивым жестом она отпускала их на работу, словно в напутствие. И Элизабет молилась, обязательно перекрещивая уходивших вслед. Пускай Бог не подаст им спасения за привнесение в мир раболепных людей похоти и разврата, но почему бы не помолиться? Всё равно ничего другого нельзя было сделать. А так — хоть совесть чиста…       Маделейн нежно взяла Хенрика за руку и проводила в свободную комнату. Среди девушек пробежался ехидный шепоток:       — Опять крошка Мадели ведёт себя по-ребячески, — хмыкнула одна из близняшек. — Наверное, среди новеньких эта — единственная в своём роде тигрица!       — Ты права сестрица!       Близняшки звонко рассмеялись. Их замечание сопроводили хихиканьем и другие куртизанки, но Элизабет погнала всех дальше на работу, пускай она сейчас и заключалась в ожидании новых клиентов.       Украдкой Хедервари бросила взгляд на дочь полководца, что всё ещё пряталась в дальнем углу и отказывалась надевать непристойное платье…       …А пока его товарищ вовсю развлекался с южной девицей, Кетиль выцепил взглядом знакомый кусочек алой ткани, выглядывавшей из-под тёмного плаща. Педантичность и осмотрительность, к которым мужчину приучали сызмальства, не прошли даром. Сомневаешься — проверь, знаешь наверняка — преследуй до конца. К тому же способности тейгу позволяли это сделать.       Низкая пронырливая фигура остановилась под мостом и прислонилась к булыжной стенке. Идеальное место. Обратив своё тело в водный силуэт, Кетиль перетёк за поломанные коробки. Закрыв глаза, он пристально вслушивался в темноту.       Прямо к Стефану направился маленький человечек, который, выйдя из тени, представился мальчишкой лет десяти. Тот сонно хлопал глазами, а его шаги раздавались с большой неохотой.       — Я думал мне пришлют кого угодно, но не тебя, — раздражённо буркнул Стефан, нетерпеливо постукивая пальцем по локтю. — Ты похож на тряпку с мёдом: сколько ни выжимай — всё равно не выжмешь.       — Мне можно… начать… доклад?.. — прерываясь чуть ли не на каждом слове, глухо протянул мальчик.       — Валяй, — Стефан всей душой надеялся, что пытка на сей раз окончится быстрее.       — В общем… — мальчик зевнул, — на юго-западе есть… один мужчина средних лет… Алонсо Бандерас, вот его… портрет, — шорох возвестил о том, что мальчик вытащил из кармана плакат и очень медленно протянул к Стефану. Тот раздражённо цыкнул и почти что рывком забрал нужный кусок пергамента. Мимолётом посмотрев на изображённого там человека, Стефан спрятал плакат в глубины своего плаща. А мальчик продолжил так, будто ничего не произошло: — открыл незаконно… публичный дом…       — Раз незаконно, так занялись бы этим Егеря, — Стефан хрипло закашлялся, повёл плечами и поёжился от пробежавшего поперёк моста холодного ветерка. — А то они хернёй какой-то страдают — нас, видите ли, ловят.       «Не будь у генерала Арловского иных планов, я бы уже давно убил тебя и получил премию», — подумал Кетиль, мысленно закатив глаза.       — …да и чего это именно там все блядоторговцы обосновались? — вопрошал Стефан. Он достал откуда-то флягу. Запахло вином. — Слыхал, жила в тех краях целая семейка шлюх. Представляешь? Ебля у них была семейным делом-…       «А потом пришли мы с отцами и всех перебили», — хмыкнул Кетиль, уже зная завершение этой истории.       — …а потом пришли какие-то вандалы и всех переебали, — подытожил Стефан.— Мама… не хочет… чтобы я слушал такие… плохие слова. Ай-ай-а… — даже посреди укоризненного замечания сонный мальчик не мог не зевнуть, — …ай. Не злите маму… иначе… я принесу мяты… для вас.       — К сути, — Стефан снова закашлялся, потирая глаза. Он не был силён в языке цветов и особенностях их применения, поэтому проигнорировал последние слова мальчика. — Почему именно мы?       — Во-первых, — мальчик протянул мешочек, в котором при потряхивании раздался звон. — А во-вторых, одна из… приезжих нам сообщила… что её семью… избавили от… мужчин… а потом… угнали… на работу в бордель…       — Проверили хоть? — уточнил Стефан, но деньги забрал заранее.       — Конечно, — мальчик медленно кивнул.       — Что насчёт остальных?       — Решать вам. Но… заказчик требует… освободить её семью. Три девочки: Аделина, Адриана, Каролина.       — Ясно. Это всё? — спросил Стефан.       — Хм… недавняя заказчица… пожелала быть… доставленной… на родину, — мальчик безучастно посмотрел на Стефана так, словно это именно он держал его в мучительной словесной пытке. — А так, да… это всё. Можно я теперь… пойду спа-а-ать?..       — Да-да, топай уже, — Стефан развернулся и начал было уходить, но вдруг остановился и неестественно выкрутил голову в сторону мальчика. — Эй, парень! — он кинул мешочек с деньгами поменьше, мальчику пришлось поднапрячься, чтобы поймать его. — Это на подкормку. Я знаю, ты кошек очень любишь… Бывай.       Стефан скрылся в тени окружавших домов.       — А я и сам… как большая… кошка.       Спрятав мешочек, мальчик юркнул в темноту так быстро, что Кетиль не успел проследовать за ним. Ничего, думал он, поисками мелкого посредника он займётся позже. Да и стоило ещё подумать о том, как поступить с Элизабет. По факту она не была уличена в связи с Ночным рейдом, но такой же ли цены эта женщина, как Арсмит или Эстелла? А может, Стефан просто пожелал посетить бордель с целью восстановить свой статус полноправного клиента? Этого Кетиль так и не сумел выяснить.       Но задание было выполнено — Кетиль, вернув себе человеческое обличие, полетел к Николаю на доклад.

***

      Мысли Николая унеслись вдаль… сколько уже можно терпеть? Вот уже два года Арловский знаком с Халлдором, и тёплые чувства возникли к подчинённому не с пустого места. В причинах Николай не мог себя заставить разбираться. Рассуждения казались ему такими бессмысленными и нудными, что хотелось на стену лезть. Без этого было нельзя, думал Николай. Но он не хотел. Это не историческое событие, в которое нужно погрузиться и разобрать на причины, этапы и итоги. Это чувства, которые надо воплощать здесь и сейчас. Причём, для обледенелой души Николая это сродни целебному снадобью.       Только думая о Халлдоре, Арловский чувствовал, что в полушубке становилось невыносимо жарко…       Покачиваясь, Николай метался, будто в лихорадке. Так хотелось встать и бегом отправиться на поиски Халлдора, схватить его и унести в укромное место. Там, где нет окон и дверей, там, где их никто не догадается искать. Николай даже не представлял, что скажет юноше, пускай и много-много раз проворачивал в своей голове возможные варианты.       Но даже говорить не хотелось. Халлдор ведь и так всё уже понял после стольких попыток Арловского вступить с ним в физический контакт. Он мечется, равно как и Николай. Один утопает в своих мечтах, другой — в нерешительности. Они явно друг друга стоили. Преследуя одну цель, они шли к ней разными путями и по этой причине вынуждены страдать.       «Интересно, что сейчас Халлдор делает?..» — подумал Николай. И снова эта жгучая волна, накрывающая с головой. Облик невинного ангела, который был жесток со всеми, кроме него, предстал перед взором…

…а руки проникли в щели между пуговицами…

…слишком жарко…

…надо бы снять.

      Николай не рискнул раздеваться полностью — нужно только освободить нужную ему область. Всё остальное не настолько было ему интересно. Надо только как-то избавиться от портков…       Но столь желанное действо, задуманное скорее от безысходности, так и не началось. Стук в дверь остудил Николая, заставив запахнуться на все пуговицы. Даже гадать не нужно, чтобы понять, кто стоял снаружи.       — Меня радует тот факт, что ты научился стучаться, но ты начал этим злоупотреблять, — съязвил Николай, поворачиваясь вместе с креслом.       Раздался продолжительный скрип. Робко заглянув в комнату, Кику в первую очередь проверил её на наличие Халлдора. Вновь он задумался об этом. Но ничего не мог с собой поделать — каково поведение генерала, таковы и предположения. «Это не моё дело», — уверял себя Кику, но каждый раз ловил себя на противоречии. Косвенно, но это имело к нему отношение. Вернее, в странной связи генерала и подчинённого Кику видел отражение собственной жизненной дилеммы, которая вот уже несколько лет не давала ему покоя.       — Прошу прощения, я… — сглотнув, Кику резко откланялся. — Мне нет оправданий, генерал!..       — Ладно, садись, — Николая всегда веселил жест подчинённого, особенно когда тот выполнялся от волнения или страха. — Чего хотел?       — У меня есть новая легенда.       Посерьёзнев, Николай выдержал недолгую паузу и быстро запер двери, помешкав перед этим. Вернувшись на своё место, Арловский обеими руками подпёр голову, принявшись гипнотизировать Кику и окучивать его напряжённое тело благовонием северных вод.       — Я тебя слушаю. Твоё имя? — прозвучал вопрос.       — Хонда Кику, — отчеканил Кику.       — Сколько тебе лет?       — Девятнадцать.       — Почему решил присоединиться к Ночному рейду только сейчас?       Скользкий вопрос был переделан, пускай и имел ту же суть, что и в прошлый раз. Но ответ на сей раз прозвучал совершенно иначе.       — Не думаю, что вы поймёте меня правильно, но я просто устал от издевательств Империи надо мной. Не без помощи Егерей от меня скрывали ужасную правду о моей семье. Я не могу работать с такими людьми. Простите… Делаю одолжение, называя их людьми.       — То есть, тебе понадобилась причина, касающаяся лично тебя, чтобы понять, насколько сгнила Империя? — Николай хитро сощурился. Ему было любопытно, что на это ответит Кику.       — Увы, хотя я бы назвал это мотивирующим фактором, — со вздохом произнёс Хонда. Тяжело вздохнул, можно было прочувствовать каждый акт неровного дыхания. — Воли случая в таких делах недостаточно — нужна непосредственно моя воля. Которой у меня не было…       — И как же ты пришёл к этому?       — Когда почти все мои товарищи из контрразведки пали по вине имперских командиров или дезертировали, я подумал, что, возможно, я что-то делаю не так. Возможно, вокруг меня происходят неправильные вещи, на которые я не мог повлиять, потому что очень скоро оказался один.       — Как с тобой обращались Егеря? — под столом раздался мерный стук сапог.       — Как с собакой, — Кику перестал ощущать себя лжецом. Он уже говорил так, будто верил в то, что говорил. Не зря же говорят — «врёт, как дышит». — При любом удобном случае били меня за каждый просчёт. Или просто так. Я и не думал, что рассказы о нетерпимости к чужестранцам окажутся правдой. Даже имя Хонды для них оказалось пустым звуком.       — Это насчёт Николая или кого-то ещё? — Арловский всё больше походил на довольного кота — того и гляди — замурчит!       — Почти всех. Только менестрель был ко мне радушен, — Кику принял настолько страдальческий вид, что лицо Николая вытянулось. — Остальные смотрели на меня на меня косо и шептали за спиной «узкоглазый», либо использовали как тряпку для вытирания ног. Ну и выгуливали меня, как и положено собаке, на поводке. Для них я был бешеной псиной, оттого и поводок короткий. Бывали случаи, когда мне удавалось ускользнуть в чайный домик или на торговую площадь, но меня быстро ловили. Я старался ничего не есть, потому что меня в первую очередь били по животу. По первости, когда я поедал сладости, они выбивали из меня всё, до тех пор, пока рвать становилось нечем.       Прекрасная в своём омерзении улыбка расцвела на бледном лице и стала оскалом. Как хорошо стелет, сукин сын! Так и хотелось давить дальше на юношу, по щелчку пальцев обратившегося в несчастного щеночка! Не будь у Николая тормозов, он бы так и делал. Это ведь замечательно — давить на живое существо, наблюдать, как оно выпучивает глазёнки, корчится в муках, стонет, кричит, извивается! И сделать-то ничего не может!.. Потому что он ничтожество. Потому что нет сил бороться. Потому что нет желания после достижения дна опускаться ещё ниже, стать хуже тряпки для вытирания ног, стать хуже собаки!       — Наши ребята видели, как ты едва не убил Эжени. Ты пытался её убить, даже не пытайся отрицать, Кику Хонда, — Николай, охваченный страстью к садизму, продолжал давить, задавая всё более провокационные вопросы для Кику. — Ты гнался за ней, словно цепной пёс, не так ли?       — Да, это так, — глухо ответил Кику. Удивительно: на его лице ничего не менялось, а вид всё равно становился правдоподобно несчастным. И это пугало. — Егеря довольно часто устраивают охоты на девушек и первыми они посылают своих псов. Если они не загоняют жертву в тупик, не лают так, как требуют хозяева, они лишаются еды, — юноша болезненно содрогнулся, медленно опустив руку на правый бок. — И прощаются с целыми рёбрами.       — Ты думал о том, что они могли сделать с раненой девушкой? Если бы ей не пришли на выручку, что бы с ней стало?       — Я не думал. Я знаю, что они делают с такими, как Эжени-сан. Это… — Кику тихо захлебнулся от злости. — Это ужасно. Будь я верующим, то поблагодарил бы Господа за то, что Егеря не заставляли меня ни смотреть, ни участвовать!.. Так что… за содеянное… мне нет оправданий. Совершенно. Я не жду, что Эжени-сан простит меня.       — И чего ты пытаешься добиться, вступив в революционные войска? Вступив в Ночной рейд?       — Я хочу принять участие в уничтожении главного корня зла. В одиночку я не смогу сделать это, у меня не хватает на то ни сил, ни уверенности. Но я думаю, если я стану в ряды единомышленников и прочувствую единение с чем-то грандиозным и одухотворённым, то смогу хоть горы свернуть!       Кику увлёкся своей ролью. Мальчик понял за такое короткое время, как из умения лгать сделать игру, столь захватывающую, что впору самому поверить в ложь. И это начало пугать Николая. Но он оказался слишком заворожён увиденным, чтобы осознать свой естественный страх.       — А что насчёт убийств детей при зачистке «неугодных» деревень и сёл? Участвовал?       Николай понял. Прекрасно понял, как Кику удавалось выглядеть таким жалким.       Глаза. В них весь ответ.       И сейчас на них заплясала водянистая плёнка.       — …я не хочу говорить об этом.       Наступила гробовая тишина, каждый миг которой Николай смаковал так, как если бы дегустировал дорогое блюдо с Императорского стола. Насладившись сполна съёжившейся фигурой Кику, Арловский облизнул пересохшие губы. Жадная натура требовала ещё, но на сегодня хватит — так недолго опьянеть и потерять приятную остроту вкуса этой манящей амброзии.       — Уже лучше, Кику, — похвалил его Николай. — Поработай над своими актёрскими навыками. Страдальческий вид ты научился делать, но этого недостаточно. Тебе должны в первую очередь поверить. Иначе всё — труба. Приготовься заранее к тому, что тебя убьют раньше, чем начнут допрашивать.       — Ничего страшного, генерал, — Кику, избавив себя от немощности брошенного щенка, внезапно улыбнулся, одарив Николая порцией елея, настолько тягучего, что в глотке вязать начало — до тошноты. — В контракте с Яцуфусой прописано, что в случае насильственного изъятия у предыдущего хозяина без освобождения марионеток, тейгу ломается, испуская проклятые души, заточённые в нём. Так что Ночной рейд самоуничтожится в случае моей смерти. И даже поиск совместимого хозяина не поможет — тейгу к тому времени успеет сломаться, ведь оно весьма чувствительно к реликтовой коже. Очень её не любит, — улыбка Кику стала шире. Он почувствовал себя тем, кто окончательно взял Николая в оборот, отбив все сомнения. Даже если на деле всё было не так. Кику, утончённо хихикнув, продолжил, не скрывая прокравшегося в голосе озорства. — Думаю, мне не стоит об этом им говорить в предупреждение, не так ли?       — Не стоит, — усмехнулся Николай. — Обойдутся, сукины дети. Но всё равно, будь начеку. От живого тебя пользы будет куда больше.       — Благодарю, генерал, — Кику отвесил поклон, не вставая с кресла.       — Да не за что, — замёрзшие угольки метнулись в сторону, взгляд Николая замер вдали, за плечом Кику. — Ну как, Гов, понравилось?       Теперь стало ясно, почему Николай закрыл дверь не сразу. Лёгкость в теле Кику тут же испарилась, волнение вынудило сделать в горле машинальный кульбит. Хонда настолько увлёкся, что не заметил присутствия старшего товарища. А тот, словно чувствуя, что юноше стало нехорошо, с несвойственной большому и чёрствому человеку нежностью положил руки на плечи. Говерт обходился с Кику по-отцовски заботливо и чутко, но последний безучастно глядел в сторону, будто хотел спрятаться в расстеленных на полу коврах.       И лишь напряжение от собственного пассивного сопротивления вселяло надежду. Ничего. Надо дать мальчику самому разобраться в своих чувствах. Ведь Говерт для себя уже всё давно решил. Не нужно торопить события ни в коем случае.       Даже оказавшись на смертном одре, он ни за что не наделает глупостей.       …Забота заботой, но дела по расписанию. Созерцать Кику Говерт мог хоть целую вечность, а вот работу нужно доделать здесь и сейчас.       — Честно говоря, мне эта затея нравится всё меньше и меньше, — честно признался Говерт, закурив. — Ещё утром хотел сказать тебе об этом… Будь я на их месте — убил бы, даже разговаривать не стал. Одним выстрелом двух зайцев, с одной стороны, но с другой, учитывая особенности тейгу… Вряд ли они будут располагать такой информацией. Так что, надеюсь, свершится чудо, но после этого я окрещу Ночной рейд такими тупоголовыми уебанами, что урождённые кретины покажутся гениями мысли.       — Пф, только после такого? — Николай аж поперхнулся. — Я давно уже…       — Ну, после того, что учудил этот сын шлюхи, я уже ни на что не надеюсь и ни во что не верю, — руки, отнятые на время начала диалога, Говерт вновь вернул на плечи Кику, но это скорее выглядело, как сочувствующий жест, нежели приободряющий. — Крепись. Тебе ещё с ними работать придётся, если тебя примут.       — Почему вы меня жалеете так, будто я уже умираю? — возмутился Кику, сбрасывая с плеч чужие руки.       — Потому что, если бы ты хотел жить, ты бы не согласился на эту авантюру, — просто ответил Говерт. Рядом сидевшая Миффи всё прекрасно понимала и мотала на ус, а потому согласно закивала.       — Приказы генерала Арловского не обсуждаются, — возразил Кику.       — Но это был не приказ, — парировал Николай. — Во всяком случае, пока…       — А вы нашли кандидата получше? — Кику пронзил генерала цепкими глазами, потерявшими свой мягкий блеск.       — Нет, — ответил Николай после короткой паузы. — Но и ты не самый подходящий. Ты всего лишь первый, кто пришёл мне на ум.       — Ну тогда я стану подходящим, — выпалил Кику, резко встав с кресла. — Других распоряжений нет?       — Никак нет. Можешь идти, — Николай ладонью указал на дверь.       — Разрешите откланяться, — Кику уже исполнил привычный ему жест, отдельно для Николая и Говерта. — Спокойной ночи, генерал, Говерт-сан.       Кику покинул кабинет Николая. Его потяжелевшие шаги и сжатые кулаки ни о чём другом, кроме досады и негодования не говорили. После стольких стараний, после беспрестанных попыток, оканчивавшихся неудачами, его настигла новая. Но Кику не готов был услышать о том, что его кандидатура пока на рассмотрении.       Гордыня затмила на миг его разум. Но Кику быстро остыл. Нужно стараться усерднее, слов на ветер он не собирался бросать. Кику действительно возжелал сделать себя единственным вариантом для опасной миссии.       — Э-эх… Никак он от этой дурной привычки не избавиться. М-да, — Николай потянулся в кресле, разминая затёкшие руки.       — Ну кланяется человек, что тут такого? — Говерт пожал плечами. — Главное, чтобы лбом не впечатался.       — Тц, ну ты-то, конечно, не против того, чтобы Кику опускался настолько низко, да, Гов?       Дверь оказалась вновь открыта. Удивительно, как человек, усмиряющий самую скрипучую дверь в мире, стал в своё время бардом, а не лучшим разведчиком любого из лагерей — такого с руками бы оторвали!       — Миффи… — Говерт грозно посмотрел на белобрысого нарушителя. Миффи шмыгнула носиком и как будто по-человечески заговорщицки хихикнула.       — Я пошутил, Я ПОШУТИЛ, БОГОМ КЛЯНУСЬ, НЕ УБИВАЙ!!!       Итог вечернего визита Феликса оказался весьма предсказуем: его не убили, но спать отправили пинком. Тот был совершенно не против, хоть и не понимал, за что его сегодня настолько все невзлюбили. Не зная причины напряжённой обстановки, Феликс лишь пытался поднять всем настроение, но никто не оценил его попыток. Все снова были чем-то заняты, чем-то полезным. Все… кроме Феликса. Удручённый мужчина радовался лишь тому, что подавленность помогла ему быстрее заснуть.       — Ну, что ж, — Николай хлопнул в ладоши. — А мы пойдём в архивы. Нужно подготовиться заранее. Думаю, факт пребывания Кику в контрразведке можно не скрывать: он ведь разведывал на территориях других стран, которые явно революции не всрались.       — Посмотрим. Поднимем его личное дело и посмотрим, где он был, — мрачно ответил Говерт. — А ещё лучше было бы не допустить проникновения в архивы…       Переход в архивы не занял много времени. На пути не было практически ни единой души — все отправились спать.       Встретили они только Хенрика. Тот шёл, витая в облаках, что было ему присуще. Но вместе с цветочным ароматом его преследовала тяжесть тревоги. Говерт оказался не настолько проницательным. Не обрати Хенрик на себя внимания, он бы так и прошёл мимо давнего товарища.       — Эй, Говерт!.. Слышь… Я тут это… Из борделя вышел, — проскрипел Хенрик, вынуждая де Варда остановиться. Николай решил пойти вперёд, чтобы не терять времени даром.       — Я, блять, вижу, — раздражённо заметил Говерт. — Но мне это зачем знать?       — Там это, короче… Я… — Хенрик перешёл на проникновенный шёпот. — Я походу чуть сестру твою не выебал.       Говерт было опешил от такой прямоты. Но слова Хенрика его ничуть не тронули. Говерт выпустил в него дым, защипавший глаза.       — Идиот, моя сестра давно померла, от моей же руки, — отрезал де Вард.       — Ладно, может, мне показалось… — кашляя, Хенрик рассеянно почесав загривок. — Зайди как-нибудь в бордель. Ибо ну там шлюха — чистая копия твоей сестры. Ну, внешне, по крайней мере.       На такой неловкой ноте и распрощались. Говерт ещё с полминуты задержался на том же месте, но затем, списав всё на бредни и игры разума, ускорил шаг, чтобы поспеть за Николаем.       И всё же…

…а не показалось ли ему тогда?

***

      Пока закулисье Егерей и Ночного рейда всё более сгущалось, обретая новые оттенки тёмных красок, мрачный одинокий переулок с подгнившей соломой и коробками стал пристанищем для размазывавшей по щекам слёзы напуганной девушки. Нервы её сдали, а успокоить могли разве что пробегавшие мимо крысята, на которых Джудит не обратила внимания.       Зато обратила на крысу, размером побольше. Поправив мышиную косу, откинув её назад, Эстелла уперла руки в боки и склонилась над съёжившейся Джудит. Хозяйка аптеки была настолько зла на напарницу, что, казалось, вот-вот собиралась пнуть её, словно камень на дороге.       Но она этого не сделала.       — Ну что, допрыгалась? Будешь знать, как неосторожно работать на обе стороны! — гневаясь, прошипела Эстелла, сверкая очками. Джудит это не успокоило, а напротив: она разрыдалась ещё сильнее. — Ну ладно-ладно, — она опустилась вниз, присев на корточки, смягчилась и обняла напарницу. — Всё. Ничего страшного не случилось, — Джудит захлюпала носом, Эстелла любезно предложила ей платочек. — Ну, подумаешь, напугал. В жизни всякое бывает. Просто не придавай этому слишком много значения, вот и всё.       — Если для девочки это травма, не нужно приуменьшать её смысл, — незнакомка из борделя с короткими светлыми волосами выплыла из борделя и оперлась спиной на стену ближайшего здания. — Хотя, признаться, я тоже была готова расплакаться, когда этот неотёсанный северянин меня отверг, — она легко взмахнула веером, прикрываясь. — Но я хотя бы могу даровать вам утешение.       — И как же? — буркнув, спросила Джудит.       Женщина кокетливо улыбнулась и, опустившись вниз, подарила Джудит нежный поцелуй. Это настолько ошарашило её, равно как и сидевшую рядом Эстеллу, что та не шелохнулась. Залившись краской теперь не столько от рыданий, сколько от стыда, Джудит откинулась назад. Её лицо приобрело задумчиво-сонное, такое лёгкое и безмятежное выражение, что нельзя было даже предположить о недавних рыданиях — тревоги и печали как рукой сняло! Придерживая утонувшую в пассивном экстазе Джудит, Эстелла быстро-быстро заморгала, а, повернувшись к незнакомке, поняла, что та и к её лицу начала приближаться.       — Стой, а мне-то зачем? — Эстелла отшатнулась, прижимаясь к стене, и запаниковала. — Я такое не очень люблю!..       — Грубый поцелуй мужчины не принесёт такого же облегчения, как нежные касания женских губ, — незнакомка схватила Эстеллу за подбородок. — Да и к тому же твоя работа в аптеке, ещё и на оба лагеря полна стресса… мужчина такого не понимает. Он крепко возьмёт тебя и начнёт кувыркаться с тобой на простынях — лишь бы доставить себе удовольствие. Тебе нужно отдохнуть…       Несмотря на оказываемое сопротивление, Эстелла всё-таки получила растворяющий поцелуй. От него разило чем-то запретным, но оттого таким вкусным. Несколько ударов сердца, сошедшего с ума от счастья — и вот, даже стало немного приятно… Эстелла вдруг дёрнулась и, сведя колени, ухватилась за низ платья, под которым становилось жарковато — точно положили раскалённый уголёк.       — С-спасибо… — в один голос пролепетали девушки. Судя по их лицам, вряд ли они осознали, что что-то сказали.       — Ох, не стоит, — незнакомка прикрылась веером и довольно зажмурилась. — Моя работа для вас бесплатна. Отдохните хорошо — эффект от поцелуя не безграничен. Сочтёмся услугой за услугу.       Послав Эстелле и Джудит воздушный поцелуй на прощанье, незнакомка скрылась в стенах борделя. Не дождавшись клиентов, она ушла с чувством выполненного долга.

Ведь она уже навела суету. Значит, день прожит не зря.