Hetame ga kill!!

      Горячий секс с милой южанкой и страшное наваждение лишили Хенрика сил. А потому он не явился в назначенный час к нужному бару, оставив Наташу в полном одиночестве. Арловскую не сильно задел проступок мужчины — он должен терзать только совесть Хенрика. В конце концов, всегда можно было дать немного времени, а потом с язвительной усмешкой пристыдить за опоздание. Да и сейчас, в минуты одиночества можно разогреться хорошей медовухой и подумать о жизни. В самом баре было шумно и душновато, поэтому Наташа решила приземлиться на пустую бочку снаружи здания. Сильно лучше от этого не стало, но хотя бы перестали приставать каждые пять минут всякие бородатые и лысые, жирные и потные мужланы. Наташе льстило, что в засаленном платьице, с лохматой причёской и с синяками под глазами, её считали привлекательной даже трезвые люди, вот только их общество явно не привлекало. Не было среди них любимого типажа Арловской. Хенрик ещё худо-бедно в них вписывался, думала она. Но впоследствии осознала, что ждёт его так, как не ждала, наверное, ни одна из солдатских жён.       — Ёбаный рот… он так и не пришёл, — буркнула Наташа, опрокинув в себя уже десятую кружку пива. Прошёл уже час или больше от назначенного срока. — Так я и знала, что этот таракан предпочтёт уползти в щель, чем выйти раз на раз. Мудила северная… — пить захотелось так сильно, что Наташа уже готова была присосаться хоть к бутылке, хоть к бочке. — И вот чего мне теперь делать? В одиночку пить?       — Почему одна? Айда бухать вместе!       Феликс. Тот, кого Наташа считала мерзким, стал для неё неплохим утешительным подарком. Тем более, что аристократично бледное лицо Феликса наконец-то горело от прилившей крови, а чистые и мягкие, тщательно уложенные патлы сегодня будто корова прилизала. Если бы не привычная одежда городского франта, Наташа с лёгкостью приняла бы его за бомжа. Но что так, что эдак — считать Феликса за брата всё ещё не хотелось.       И тем не менее, Наташа почему-то рада была его видеть. Хоть и насторожилась, когда подвыпивший Лукашевич подплыл слишком близко и едва ли не наступал на ноги.       — А ты не шибко ли осмелел, братишка? — Наташа скривилась, пригубив пиво средней паршивости.       — Не-а, — Феликс ходил с бутылкой недорогого вина — какое мог себе позволить. Отпив его, он зашатался только сильнее. — Я в-всё ещё трус обосранный, тотально тебе заявляю!       — А-а-а… понятно. Ну садись, уёбина, — Наташа сползла с бочки и уселась на вытащенные из стены бара кирпичи. — Лучше уж с тобой, чем в одиночку.       — Что это ещё, блять, значит? — возмутился Феликс. Подсев, он легонько пихнул Наташу в бок. Правда, этого «легонько» хватило на то, чтобы женщина от неожиданности и от самого толчка пролила пиво.       Наташу не расстроило то, что новые одежды теперь неприятно пахли или то, что теперь бедро и живот были мокрыми. Она просто была недовольна таким отношением к себе пьяного тела, носившего имя Феликс. Законы Вселенной гласили, что задевать честь и достоинство Наташи не стоило, особенно, когда та находилась в подвыпившем состоянии. Тогда-то уж она за себя не отвечала и решалась на самые дикие и отчаянные поступки, чтобы отомстить за себя любимую.       Поэтому, встав и зашатавшись, Наташа вырвала бутылку из рук Феликса и хлебнула из неё вина, опьянев ещё сильнее. Хмель, перемешавшись с виноградом, придал ей сил и смелости, которой позавидовал бы Геркулес на любом из своих двенадцати подвигов.       Великим делом для Наташи оказалось покрасить светлые патлы братика вином, а затем, когда бутылка опустела, ещё и его собственной кровью: стеклянная тара приложилась о незадачливую макушку Феликса, но, к счастью, не разбилась и не навредила ему слишком сильно. Шишка наверняка там появится.       — На те подсрачник! — Наташа ухмыльнулась, разглядывая Феликса, схватившегося за макушку.       — Иди нахуй! — Феликс грустно посмотрел на облитую вином одежду. — За сорок золотых рубаху!       — Тебе сказать, сколько мои шмотки царские стоят, на которые ты, — Наташа начала икать, — пидорас, пролил мой пивас!       — Ты блять, курва недоёбанная!       — А я твою мамку ебала!..       — Я с твоей Камасутру изучал, когда ты пешком под стол ходила!       Обмен оскорблениями матерей не вызвал в них какого-то душевного отклика — ни тот, ни другой не знал материнской любви, не знал, какими людьми были эти женщины, которые выносили их и родили на белый свет. Но это не помешало Феликсу и Наташе подняться с холодных кирпичей и начать нелепо махаться, иногда прихлопывая друг друга к стенам, валя на коробки и мусор и попадая по лицу. Вскоре кулаки сменились на ладони и Наташа, крепко ухватив Феликса за жакет и волосы, в последний раз приземлилась с ним в мусорную кучу.       Отдышавшись и похохотав от души, они сели и отряхнулись. Только потом, кое-как встав, Феликс и Наташа взяли ещё выпивки и пошли гулять дальше.       Весь бедняцкий район слышал, как горланили пьяные песни брат и сестра. Они шли в обнимку, крепко сжимая бутылки в руках. Странно, что пиршество было таким скудным, да и содержимое бутылок уменьшалось медленно — Феликса и Наташу пьянили звуки, вырывавшиеся из их гортаней, неловкие шаги, заплетавшиеся за все выступы и за ноги друг друга. Их веселили случайные действия, которые в трезвом виде они ни за что бы не совершили.       В конце концов, они устали бродить по улицам и присели в какой-то переулок на коробки, подальше от глаз стражи. Самое время было допить остатки вина и искать закуски. А что может быть лучше задушевной беседы во время осушения двух бутылок?       — А-ХА-ХА-ХАХ, блять! Слушай, Фель, а ты как по мальчикам? Ебёшь в ваших Егерях хоть кого-нить?       — Да ты чо-о-о!.. Мне жизнь ещё дорога! Я, бля, не хочу помирать ни от Коляна, ни от Говы и его бешеной табуретки!       Каким-то образом беседа зашла в непристойное русло. Спирт весьма неплохо развязывает язык. Делает почти что неуязвимым тело…       …но не душу.       — А парни-то долбаёбы… — Наташа почесала в ухе. — Они, я так понимаю, не дают себя ебать, да?       — Конечно! А мужики поддерживают правила их игры, ты представляешь? — возмутился Феликс, стукнув себя кулаком по колену. — Типа, не хотят их просто так брать и валить на кровать, а чтобы всё по любви, по красоте, в ажуре! Долбаёбики.       — Охуеть! — воскликнула Наташа. — Реально долбаёбики… Долбаёбыши, — она усмехнулась. — Забавное слово. Как «опарыши». Вообще, будь у меня такой мужик, я бы… Ну, насчёт Коленьки не знаю, он, конечно, охуенный, но слишком холодный. И из-за тейгу этого ещё… А вот Говерт — вот это, конечно, мужчина мечты. Э-эх, но в мои увлечения не входит разлука женатиков. Их надо как-нить столкнуть, прям вот чтобы… — она постучала бутылкой о бутылку. — Вот чтоб еблись и жили душа в душу! А не оставались такими же малолетними дебилами!       — Ну, вот, доживут до тридцати годиков, как мы, вот тогда и запаникуют, наверное, — Феликс зевнул. — Но они, педерасты, уже на других смотреть будут.       — Бля, как-то грустно… щас плакать будем! — Наташа хихикнула.       Переглянувшись друг с другом, они одновременно заржали. Заразительный гогот Феликса, едкие и озорные нотки в голосе Наташи… превосходная забава — слушать чужой смех, смеяться вместе с его обладателем до нехватки воздуха, да утирать проступившие слёзки.       — Так выпьем же за то, чтобы в Столице стало пидорасов в два раза больше! — Феликс, откашлявшись, торжественно произнёс тост. — Совет им, да любовь!       — Охуенно!       — Охуенно.       Молниеносная идея, вонзившаяся в головы Феликса и Наташи, оказалась столь въедлива, что остановить её воплощение было невозможно. Только Арловская поняла, что она переплелась локтями с братом и глотнула вина, как тут же к её губам присосался Лукашевич. Всё бы ничего — пьяный мозг на вопиющую наглость отказывался реагировать. Весело же! Вот только Феликс возьми, да испорти всё, начав вкладывать в этот братский жест нежность и неподдельную страсть. И когда во рту червяком шевельнулся чужой язык, наполняя пропитанной вином слюной, Наташа поняла, что кое-кто заигрался и совсем берега попутал.       Она резко его оттолкнула, накрыв своей ладонью лицо и зажав нос.       — Фу, блять, никогда не думала, что мой первый поцелуй будет с сыном шлюхи! — Наташа смачно сплюнула на землю, вместе с вином выплёвывая её и отвращение.       — Тебе не понравилось?! — разочарованно протянул Феликс.       — Слюней бы поменьше лилось из твоего дрянного рта — было б терпимо, — Наташа тыкнула Феликса промеж глаз. — Да и что это за поцелуи, а? Я те не тёлка из дома публичного… Ну-ка, давай нормально — по-семейному чтоб было!..       Поняв, что бутылка опустела, Наташа потянулась к личной фляге, которая всегда была наполнена водкой, в целебную силу которой она верила, словно деревенская простушка. Но нет — то лишь зелье смелости, которое будто специально создавали ради таких экстремальных ситуаций. И чем выше градус, тем смелее человек.       Прижавшись к губам Феликса, Наташа грубо, зато от всей души поцеловала его в ответ. Действительно вышел какой-то семейный поцелуй: Арловская не позволила себе и грамма той пошлости, что позволял себе Лукашевич. И Наташу впоследствии смутил не собственный поступок, а свист, которым Феликс его сопроводил, когда сестра отстранилась от него. Хрюкнув и рассмеявшись, она отпихнула от себя брата.       — Вот блять… чем мы занимаемся, а? — пролепетала Наташа, положив голову под кулак. Феликс лишь грустно осушил бутылку и поставил её рядом. — Какой хуйнёй страдаем… Книжки есть, вышивки, научная лаборатория всё ещё в моём распоряжении…       — Наро-о-о-д, я к вам! — рядом с Феликсом и Наташей плюхнулся ещё один невысокий человечек в красном поношенном пальто. Зашёл он со спин брата и сестры, поэтому немного их напугал. — У меня тут самогонка есть крепенькая, давайте вместе выжрем!       — А давай! — Феликс махнул рукой.       Любому трезвому человеку не стоило бы огромного труда догадаться, кто перед ним. Тем более, когда вся Столица знала этого человека в лицо. Но Феликс и Наташа были настолько веселы и пьяны, что их нисколько не насторожило такое же пьяное тело Стефана. Они не узнали наёмного убийцу из Ночного рейда, он — одного из Егерей, пускай и самого безобидного. Здравый смысл перекрыл запредельно высокий градус и оглушительный хохот — новый собутыльник оказался не меньшим хохмачом, чем Феликс. Наташа смеялась до колик в животе, чувствуя, как булькает алкоголь в ноющем из-за отсутствия закусок желудке. Опьяневший организм напоминал дешёвую трагикомедию, где все наперебой пели, создавая отвратительную по звучанию какофонию, диссонансы вытесняли консонансы и обрамлялись тревожными нотками. Кишечник, извивался, подверженный мучениям желудка, печень жалобно хныкала, моля прекратить пропускать яд через её паренхиму, перестать мучать её сыночка — желчный пузырь. Желчь в нём густела, образуя камни, которые удалить можно было только вместе с пузырём. Поджелудочная стонала, сводимая судорогой кишечника, почки с трепетом ждали отравленную кровь, чтобы выгнать яд из тела, а мочевой пузырь валился с ног от усталости. Сколько раз ещё нужно подать сигналы в мозг — чтобы он прекратил, чтобы пощадил, чтобы наконец остановился и принял антидот? Но разум заплыл пеленой увеселения, его ничто не могло растормошить или заставить открыть глаза. Даже беспокойный стук сердца был подвластен этому чудовищу, обитавшему на самой верхушке, заточённой в плотную костяную коробку. И сердце смотрело на него снизу-вверх, сквозь прутья грудной клетки, и всё равно не могло его увидеть.       Но наверху царил торжественный праздник. И Наташа продолжала пить. Пить вместе с нелюбимым братиком, да с незнакомцем, от которого можно было всякого ожидать.       — Вот это бодяга! Хороша самогонка, молодец! — Наташа было разомлела, но тут вдруг схватилась за голову, в которой всё начало пульсировать из-за поднявшегося давления. — Ох, пизда моим сосудикам будет…       — Да ничего! От жизни такой и не такое дерьмо хлебнуть можно, — Феликс принял бутылку от Стефана и начал подливать Наташе.       — Вы сами-то кем будете, бомжи в пруду? — усмехнувшись, спросил покачивающийся Стефан.       — Мы бард и охуевшая трваница, — неряшливо представился Феликс.       — Травница, уёбок! — фыркнула Наташа, пихнув Лукашевича под бок, из-за чего тот едва не подавился самогоном. — А ты кем будешь? Если б не твоя рожа — подумала б, что ты куртизанка! Что за блядское пальтишко из обезьяньих жоп?       — А хуй знает, спиздил где-то на рынке сто лет назад! — Стефан одарил весь район своим горланистым смехом. — Или у такого же бомжа, как и я… Хуй знает!       — Ты много бухаешь, я посмотрю, — Наташа придирчиво осмотрела Стефана. — Жёлтый, как пиздец!       — Ему под сорокет наверняка! — Феликс сделал ещё один глоток. — Хотя вот Ольчик не жёлтый нихера.       — Да эта кудлатая точно здоровая будет! — воскликнула Наташа. — Дорогие вина хлещет, водицей из источника запивает, вот и не стареет, шельма!       — Это вы про министра что ль? — спросил вдруг Стефан.       — Да про неё, про неё… охуевшая мразь, — Наташа выдула свою бутылку, резко погрустнела. Её наболевшую грудь стиснула злоба, пальцы крепко вцепились в бутылку да с такой силой, что она едва не потрескалась. — Ненавижу её, суку ебаную…       — А что случилось? — спросил Феликс. — Ты так и не рассказала.       — Да выебала она меня и наебала!!! — закричала Наташа. — Ольга-хуёльга… зря подумала, что она сменила ко мне гнев на милость, — её речь становилась всё неразборчивее, а голос — злее. Лицо от напряжения покраснело, жар вынудил организм остудиться — по щекам потекли холодные струйки, от уголков глаз к подбородку. — Кинула она меня. КИНУЛА, СУКА! — крики превратились в рыдания, эхом отлетевшие от стен, образовывавших мрачный переулок. — Чтоб её южане выебали, чтоб её!..       — Ну-ну, потише, — отставив бутылку в сторону, Феликс обнял Наташу. Та не сопротивлялась, просто молча глотала слёзы, да морщилась, не в силах больше сдерживать рыдания. — Разоралась тут. Щас доорёшься и скрутят нас.       — Да пошло оно… пошла она нахуй! — пристыженная вырвавшейся на свободу слабости Наташа прикрыла лицо руками.       — Погодите, — только сейчас до Стефана начало что-то доходить, он прищурился. — Вы что, брат и сестра?       — Можно и так сказать, — поджав губы, проговорил Феликс, перебирая спутавшиеся волосы Наташи. — Всё сложно. До пизды сложно.       Успокоиться после нервного срыва нелегко, особенно, когда переживаешь его впервые. Наташа всегда думала, что показатель силы — быть сдержанной, вместо крика ответить язвительной колкостью и никогда — никогда! — не плакать, во всяком случае, на людях. Но чёртово зелье порушило крепкую защиту, оставив Наташу ни с чем. Только слёзы безостановочно катились из глаз, женщина едва успевала их вытирать. И Феликс баюкал в неуклюжих объятиях, сам не веря, что действительно это делает.       Наташе тоже не верилось, что за считанные недели, после такого застоя в её нелёгкой жизни, всё резко поменялось, перевернувшись с ног на голову. Старые раны открылись, начав кровоточить и гноиться. Ужасная судьба, предначертанная семейке из пограничных земель, начала претворяться в жизнь уже давно и теперь лишь прочнее впивалась своими жадными корнями в их несчастную плоть, прожигая насквозь и погружая в полный страшными грехами котёл.       И именно она, злодейка, приносила мнимое успокоение, даруя никчёмную надежду и заставляя верить, что в жизни ещё что-то обязательно наладится.       — Почему Колька мне побрякушек никаких не подарит? — пробурчала немного успокоившаяся Наташа. — Как он меня бесит… не писал ничего, пару раз за пять лет нашего расставания только… пидорас… и хоть бы, хоть бы одну!.. Как тебе, Фель, так сразу две, а мне, родной сестре!.. — найдя в карманах платочек, она тщательно высморкалась.       — А зачем тебе? Ты и без них красавица, что просто невозможно, — Феликс взгрустнул. И добавил едва слышно: — Да и к тому же я сам не ожидал от него такого…       — Ты мне льстишь, сукин сын… — Наташа размазала солёные дорожки тыльной стороной ладони. — Я всё ещё женщина, сколько бы ни перечитала книжек, сколько бы не принимала участия в боях.       — Все хотят блага, — Стефан выудил из своей котомки флягу с водой и протянул её Наташе. — На, пей, полегчает. Вот… — он беззвучно усмехнулся, увидев, как скорчилось лицо женщины. — Я тоже думал о том, что когда-нибудь смогу завладеть побрякушками, уютным домишко в дворянском районе, красавицей женой из богатой семьи, а там уж по накатанной. Но куда меня это привело? Я опиздюлился и всю жизнь слонялся по городам и сёлам, помирая со скуки и бессмысленности своего существования. Но потом я нашёл простой путь: я понял, как можно заполучить блага — только наворовать! А после вступления на эту тёмную дорожку, путь к праведной жизни мне заказан. Когда ж мне предложили путь искупления, всё стало лишь хуже…       — Почему? — спросил Феликс.       — Почему? Мне страшно, блять, вот, почему! — Стефан вздрогнул и перешёл на вкрадчивый полушёпот, обнимая свои плечи руками. — Очень страшно… И от страха я начал пить ещё больше, чем раньше. Понимаете? Это порочный, сука, круг, который никак не разорвать. Я, как был бомжом, без прав, без денег и без всего остального, так им и остался. Внешне и вот тут, — он ткнул себя в лоб.       — А в собор не ходил, дружочек-пирожочек? — поинтересовался Феликс. — У меня товарищ есть. Он, конечно, стрёмный, что пиздец, но помочь заблудшим душам вполне может.       — Не-а, — Стефан покачал головой. — Пробовал уже. Я не смог… такое чувство было, как будто… — он поднял палец в вечернее небо, полное звёзд, раскинувшихся на сумеречном пурпуре. — Он, вот, прям на меня смотрит, не иначе, — Стефан грустно улыбнулся. — Какой позор. Я никогда не боялся божьего гнева, а тут вдруг…       — Ну, будет вам, в самом деле, — попытался было приободрить собутыльников Феликс. — Да, жизнь — гавно. Но что поделать? Нам ничего не остаётся, кроме как делать свою работу, жить каждый день, как последний. До лучших времён.       — Ты безнадёжный оптимист, Фель, — пробормотала Наташа, потерев переносицу. — Думаешь, когда-нибудь в этом мире жизнь станет в радость?       — Когда-нибудь… когда-нибудь… — Феликс, присмотревшись к Стефану, заострил внимание на его болезненном выражении лица. — Блять, Наташ, он зелёный! Мужик, ты как? — он придержал начавшего было падать Стефана.       — Да чёт хуеватенько резко стало… сука… — мужчина схватился за живот.       — Наташ, чё это с ним?       На трезвую голову осмотр прошёл бы быстрее, но даже так, Наташа не теряла годами отточенные навыки. Осмотрев кожные покровы и склеры, она открыла для себя живот Стефана и хорошенько ощупала его, что едва не вызвало у него рвотные позывы. Боль распространялась от надчревья, а судя по звукам, напряжённому животу и проступавшим венам, в брюшной области скопилась жидкость.       — Желтуха. Желчный пузырь сдал, кажись. Возможно, что-то с печенью и желудком, — почесав в затылке, сделала вывод Наташа. — И что теперь делать?       — Вы это… если что, положите меня вон за той коробкой, ладно? Был рад с вами бухнуть… — сдавшись, Стефан потерял сознание от невероятной боли.       Отвратительное ощущение грызло Феликса и Наташу. Переглянувшись, они взяли бессознательное тело Стефана и оттащили его туда, куда он просил.       — Как-то неловко получилось, — от обуреваемых противоречивых чувств Феликс выламывал себе руки.       — Да и посрать, если честно, — Наташа пожала плечами. — Мы ж его почти не знаем.       — Да… — в глазах Феликса потемнело.       — К тому же, раз он действительно бомж и вор, как он нам сказал, то и денег у него на врача нет. Бесплатно ему уже никто не поможет.       — То есть, он просто умрёт там?       — Кто знает… но долго точно не проживёт, это я точно тебе говорю. Видала таких, как он, и не раз — конец всегда был один.       — Ясно… — Феликс немного помолчал. — Слушай, Наташ. А вот как ты бы хотела помереть, а?       — Меня пугают твои вопросы, братик, — Наташа скривила вымученную улыбку. — Но я тебе отвечу. Как жила, так и помру. Как-нибудь…       — А я бы… хех… — Феликс расплылся в одной из тех своих улыбок, благодаря которым он становился похожим на придурка. — Я бы хотел на старости лет отчебучить самую смешную шутку в мире и помереть со смеху!       — Да иди ты нахуй, — несмотря на сказанное, Наташу это развеселило.       Ещё с минуту они стояли и молчали. Тишина прерывалась уличными звуками и иканием Наташи. Это продолжалось до тех пор, пока она не прислонила бутылку из-под самогона к губам и, убедившись, что она пуста, не швырнула её в каменную стену, распугав облезлых кошек и юрких крыс.       Перед глазами плыло, а живот неистово скручивало. И на основании этого Наташа сделала единственно верный вывод:       — Чёт мне кажется, пора завязывать. Что думаешь?       — Да… О, слушай! — Феликс не без азарта взглянул в глаза сестре. — А пошли-ка в бордель?       — Что? Не хочу ебаться… — лениво пробормотала Наташа.       — Да необязательно, ты что, — отмахнулся Феликс. — Можно там просто посмотреть. И закуски там классные, тебе понравятся! Я заплачу, если что.       — О, нет, брат. Это уж я заплачу, я в состоянии, — Наташа невесело хмыкнула. — У меня-то денег поболе твоих будет.       — Ладно… — Феликс призадумался. Его азартный взгляд сменился кокетливым. — А секс с двумя девчонками мне оплатишь?       — Не борзей! — Наташа ткнула его пальцем в лоб.       Рассмеявшись и наконец-то сняв напряжение после потери собутыльника, Феликс и Наташа направились к знакомому зданию с вычурной вывеской. Путь предстоял недалёкий, но сопровождался он большими приключениями для них. В бордель Феликс и Наташа топали, как два пьяных шута: через мат, смешки, шатания. Не обходилось и без отхождений за угол, чтобы справить нужду. Между братом и сестрой даже разгорелось небольшое соревнование: «кто меньше всех отольёт». Наташа думала, что из-за проблем с мочевым пузырём она проиграет, но вышло так, что до борделя они дошли со счётом 4:4. Таким образом, объявив ничью, Феликс торжественно завёл сестру в публичный дом.       Элизабет уже была тут как тут:       — О! Господин Лукашевич! — она пожала Феликсу руку. — Рада вас здесь видеть. Смотрю, вы привели друга? Очень хорошо, скидочку вам сделаю обязательно!       — Эт сестрёнка моя, Лизок, — приглушив голос, пояснил Феликс. — Так что будьте с ней поласковее.       — Эй! Я вообще-то не дрючиться сюда пришла! — прикрикнула Наташа на полуголых девиц, заинтересованно рассматривавших всю её заднюю часть тела.       — Как вас зовут, уважаемая? — поинтересовалась Элизабет, вооружившись пером.       — Наталья Арловская, — представилась женщина.       — Госпожа Арловская, что бы вы хотели на закуску? — Элизабет протянула Наташе меню, которое ей принёс странный мальчик с сонными глазами.       — Давайте что-нибудь вкусное, что у вас… Нихера себе! А ну-ка, а ну-ка… — Наташа несколько раз пробежалась глазами по тексту. — Сушёных кальмаров хочу.       — Будет сделано, — Элизабет молча дала знак двум мальчикам из прислуги и подозвала свободных девочек. Она прошептала им следующее: «Госпожа Арловская не в духе. Контактов не допускать. Если позволит — сделаете ей успокаивающий массаж», — услышав это, девочки понимающе закивали. И только после этого Элизабет повернулась к своим посетителям. — Господин Лукашевич, вам как обычно?       — Двух рыженьких, пожалуйста, — с улыбкой, полной предвкушения, произнёс Феликс.       — Поняла! — Элизабет хлопнула в ладоши. — Аличе, Алиссия!       — Да-а-а-а! — одновременно протянули две близняшки-хохотуньи.       — Вы знаете, что делать, мои хорошие. Вперёд! — за подбадриванием последовал двойной шлепок по бёдрам девушек.       — Мы не рыженькие, вообще-то, — шепнула одна из них, будучи серьёзнее.       — Сейчас ты именно такая, сестрёнка, — последовал ей ответ от захихикавшей легкомысленной близняшки.       Прелесть близняшек Аличе и Алиссии была в их синхронных движениях. Они идеально подходили для любителей долгих прелюдий и повышенного внимания со стороны девушек. К тому же, несмотря на их схожесть, несмотря на их происхождение, были и различия в их характерах, за счёт чего секс с ними приобретал множество оттенков и походил на принятие контрастного душа. Аличе, будучи развязной и очень любвеобильной особой, могла подарить поцелуй не только клиенту, но и родной сестре — многих мужчин отчего-то развлекало проявление любви между двумя женщинами. По желанию клиента Аличе могла не останавливаться на поцелуях, для неё не составляло труда ублажать двух человек за раз. В противовес ей, Алиссия была куда скромнее и относилась к своей работе серьёзно. Если нужно доставить клиенту запредельное удовольствие, она пользовалась лаской, будто техникой из боевых искусств — чёткие и отточенные движения, ничего лишнего. Работа не заводила её, в отличие от шустрых пальцев своей сестры, каждый раз слишком внезапно пробиравшихся сквозь лёгкое платье. Ещё одно действо могло растормошить серьёзную южанку: использование ремней и кожаных плёток для ролевых игр. Алиссия чувствовала зависимость от своего ожидаемого образа и поведения мужчины, поэтому не могла завестись, если её начинали щадить. Выдержки у неё хватало надолго, но за пределы своих возможностей выходить никому не давала — калечить и убивать проституток строго воспрещалось.       Поодиночке Аличе и Алиссию никогда не брали. Но даже если так случалось, то с первой просили быть нежнее и периодически давать возможность доминировать, а со второй, напротив — быть жёстче и грубее.       Предаваться только одной из близняшек Феликс считал настоящим кощунством, поэтому, если брал их, то только вдвоём. Стоили они, правда, дорого, а оттого и брал нечасто. Но сейчас, когда Наташа всё-таки сжалилась над его либидо и согласилась оплатить, Феликс без зазрений совести потребовал Аличе и Алиссию.       Начало девушки устраивали всегда одинаковое — в этом разнообразия было мало. Синхронно развязывая бантик на затылке, они обнажали свои загорелые тела до низа живота и, усаживаясь по обе стороны от клиента, облепляли его, стягивали рубаху и прежде игрались с шеей, грудью, сосками и животом. Аличе очень любила запускать пальцы в чужие волосы, особенно, если они были длинными, и делать массаж головы. Алиссия, с разрешения Феликса, принялась покусывать его шею и плечи, языком очерчивая каждую мышцу. Лукашевич в долгу не оставался: он считал своим долгом перед каждой любовницей заботиться и о них. В бордель нечасто заходили мужчины, готовые удовлетворить девушек и женщин. Поэтому Феликс стал очевидным фаворитом среди огромного числа клиентов публичного дома Элизабет. Начинал он обычно с лёгких поцелуев и поглаживаний груди, а дальше — как получалось, но своего Лукашевич всегда добивался: он не мог уйти из борделя, пока его пассия не задрожит, не обмякнет в его объятиях и не подарит благодарный поцелуй.       Когда рука одной из сестричек оказалась в штанах Феликса, Наташа, отвернувшись, прыснула и едва не заорала в полный голос. Было в этом что-то завораживающее — наблюдать за тем, как женственное тело брата издавало соответствующие звуки. Ни Ваня, ни Коля не позволили бы себе так позориться и подражать противоположному полу. Но Наташе просто стоило признать: такие, как Феликс, попросту были не в её вкусе.       Поедая сушёных кальмаров, она просто старалась не смотреть в сторону ставших ещё более развратными ласк. «Господи, ты, ёб, твою мать, уйди уже с этими шлюмбрами в другую комнату, Бога ради!» — думала Наташа. Становилось скучно. Как вдруг позади послышался робкий голосок:       — М-м-м, госпожа Арловская…       — М? — Наташа запрокинула назад голову и увидела маленькую и хрупкую на вид девушку, больше похожую на фарфоровую куколку. И косы две такие чудесные, и прятавшиеся зелёные огоньки вместо глаз — просто загляденье! Наташа даже повеселела, заулыбалась. — Ой, а кто тут у нас такой хорошенький? Поясните-ка за свою маленькость!       — А-ха-ха… мне четырнадцать, госпожа, — звонко рассмеялась девушка, неловко теребя свои косы.       — У-у-у, пиздючка ты совсем, — фыркнула Наташа, отвернувшись. — Чего хотела?       — Не желаете ли вы получить массаж? — услужливо поинтересовалась девушка. — Вы должно быть устали за сегодняшний день.       — О, массаж!.. Ну, давай, коль умеешь. Только посильнее дави, а? Между лопаточек мне… — Наташа потянулась, хрустя всеми косточками.       — Как прикажет госпожа, — девушка отвесила учтивый поклон. — Пойдёмте со мной.       Контактов маленькая служанка не допускала, как ей и было приказано. Хотя Наташа не была бы против того, чтобы её взяли за руку и провели в другую комнату, словно в страну грёз. Помещение, куда привели Арловскую, не походило на таковую: тесная тахта, столик посередине, громоздкий торшер и окно маленькое. Зато стараниями девушки здесь стало гораздо уютнее, когда она зажгла благовония и расставила по комнате ароматические свечки. Это вызвало у Наташи естественный вопрос безопасности, но она не успела его задать, потому как девушка уже принялась обслуживать её:       — Я помогу вам раздеться-… — начала было она, протянув к Арловской руки.       — Да сама я, что тут уже снимать, блин… — Наташа от помощи отказалась и рывком стянула с себя платье, бывшее уже не в самом свежем виде.       — Осторожно, в-вы же порвёте!.. — забеспокоилась было служанка.       — Да всё равно испорченные уже, не волнуйся, — Наташа сбросила одежду на пол, но девушка подняла всё и ровно повесила на кресло. — Тебя как звать-то?       — Эрика, госпожа, — наконец, представилась девушка.       — С Западу, да? — догадалась Наташа. — И как тебя занесло сюда, Эрика?       — Известно, как, госпожа Арловская. Война, все дела, — Эрика от неловкости начала мяться. — Вы ложитесь, здесь уже всё постелено.       Наташа прилегла на специальный столик, будучи совершенно нагой. Постеснявшись, Эрика всё же укрыла Арловскую пледом. Начать она планировала с верхней части туловища, не забывая, в особенности, про желание женщины давить посильнее между лопатками. Мягкие тёплые ручки легко скользили по исстрадавшейся спине, лёгкие нажимы, а затем и более сильные прогоняли напряжение, приносили успокоение. Эрика оказалась умелым мастером, Наташа получила взамен за небольшую плату райское наслаждение.       Ближе к концу она, правда, закашлялась. Эрика забеспокоилась, думая, что это произошло из-за особенно сильного нажима, но Наташа поспешила заверить её, что в этом не было её вины. В подробности она не вникала, ограничилась лишь тем, что такова её нелёгкая участь. Такой ответ не то, чтобы удовлетворил любопытство девушки, но докучать Эрика не стала — не хотела, чтобы её поведение посчитали за дурной тон.       Вскоре Наташа погрузилась в объятия Морфея. Сладостный сон окутал её тело, окунул в своё причудливое царство, впервые за такое долгое время представившееся чем-то умиротворённым и лишённым всяческих тревог и безутешности. Эрика, вспомнив о первом приказе госпожи Хедервари, позвала двух мальчишек из прислуги, бывших всего на пару лет моложе её: Геркулеса — мальчика с сонными глазами и Патрокла — его лучшего друга, которого Геркулес ценил, как родного брата. Мальчики помогли Эрике переодеть Наташу в белую ночную рубаху и переложить на ту самую тахту, находившуюся в комнате. Работу свою они выполнили безупречно: Арловская даже не простонала во сне, не шелохнулась.       О случившемся немедленно доложили Феликсу, когда тот уже закончил подготовительную часть с Аличе и Алиссией, и ему оставалось только пойти и сделать своё грязное дело.       — Господин Лукашевич, ваша сестра уснула во время массажа, — полушёпотом сказала Элизабет. — Мои дети позаботились о её комфорте и добром сне. Мы можем гарантировать, что ничего против воли госпожи Арловской не будет сделано в её адрес.       — Вот и здорово. Пусть приходит в себя. А я пойду, собсна, за тем, за чем пришёл, — Феликс подмигнул девочкам, которые, хихикнув убежали в другую комнату — ждать возвращения клиента.       Но его планы по скорому возвращению к близняшкам были нарушены явившейся девушкой с длинными серебристыми волосами и яркими аметистовыми глазами, способными разглядеть душу даже самого скрытного человека.       — Господин Лукашевич! — окликнула она Феликса. — Прежде, чем вы уйдёте… прошу, пожалуйста, сюда.       — О… Анечка, — Феликс, безусловно, был рад видеть старую знакомую, с которой его многое связывало, но явно не в такой момент. — Что с тобой случилось-то? Давно не видел тебя.       Анна лишь загадочно кивнула в сторону одного из служебных помещений. Феликс отчего-то догадывался, куда именно его манила девушка. Оттого становилось сразу понятно, куда пропала старая знакомая на несколько месяцев.       И когда он робко, на цыпочках прошагал за ней и очутился в так называемой «комнате бастардов», он увидел выстроенную вдоль стен череду люлек, в которых тихонько спали малыши: от новорождённых до трёхлетних младенцев. Такое умилительное собрание вынудило сердце Феликса дрогнуть.       — Аня… да ты что… — сглотнув, прошептал он, не веря в то, что собирается услышать.       — Да, Феликс, — Анна подошла к одной из люлек и взяла оттуда малыша, выделявшегося среди остальных бледной кожей — совсем как у девушки. Та начала покачивать его, крепко прижимать к своей груди, а младенец только ручкой во сне повёл, кладя её на плечо матери. — Это твой… наш малыш. Мальчик.       — Ох ты… я бы и не подумал, если бы ты мне не сказала, — протянул Феликс, благоговейно рассматривая сына. — Такой беленький, прям, как ты. А глазки у него какие?       — Зелёные, — Анна улыбнулась, увидев, как мальчик зевнул, приоткрыв сонные глаза.       — Теперь точно — мой пиздюк! — Феликс протянул палец малышу, тот медленно ухватился за него ручкой. Уголки губ мужчины дрогнули. Внутри Феликса что-то колыхнулось, приведя сердце в трепет. — Нет, ну ты представляешь, а?       — Как будто для тебя это первый ребёнок, — вздохнув, проговорила Анна.       — Да, Аня. Это первый мой ребёнок, которого я вижу, — Феликс большим пальцем накрыл маленький кулачок. — Знаешь, думая об этом, я всё… интересно, а что испытывали мои родители, когда стояли где-то в такой же комнатке, как и мы сейчас? Типа… наверняка восприняли меня, как что-то неизбежное. Столько лет прошло, и вот — круг замкнулся. У бастарда появился бастард… — глаза застилали слёзы, но Феликс не дал волю эмоциям на этот раз. — Слушай! А давай ему какое-нибудь красивое имечко подберём, а не чтобы как у всех бастардов?       — Хорошая идея, — воодушевлённая сказала Анна. — Пускай хотя бы именем будет выделяться среди сотен других, таких же, как он.       — Хм… — Феликс задумался. — Думаю, о чём-то экзотическом, с твоей Малой Родины. Как насчёт Евгения?       — Да. Давай. Мне очень нравится это имя, — с готовностью ответила Анна. Она положила ребёнка обратно в люльку.       — Аня… слушай… — Феликс взял Анну за руки. — Я тут вспомнил кое-что... Ты бы хотела покинуть это место когда-нибудь?       — Если бы это оказалось возможным, — девушка отвела взгляд.       — Никаких «если», — Феликс сделал большой упор на следующее слово: — «Когда».       Анна, находясь в полном замешательстве, упустила момент, когда оказалась в объятиях Феликса. В следующий миг Лукашевич поцеловал своего сына в лоб и ушёл в ту комнату, куда изначально и направлялся. Анна только вздохнула, сжав на груди крестик.       «Просто не верится… этот мальчишка… неужели он наконец-то возьмёт ответственность хоть за что-то?»

***

      — Миффи, ты всё ещё беспокойна. Что с тобой?       Ситуация становилась с каждой минутой всё напряжённее. Говерт ходил с Миффи весь вечер по императорскому дворцу без малейшего понимания, что же могла учуять крольчиха. В штабе Егерей больше нежити не оказалось, но тейгу, возбуждённо шевеля носиком, тянуло хозяина в сторону обители Императора. Говерта, конечно же, пропустили: когда речь шла о безопасности голубых кровей, то никто не мог этому препятствовать. Никто не имел права.       Но коридоры, выстланные алыми коврами, мешали глазу. Благовония и пышные цветы сбивали нос с толку. Миффи очень часто садилась и подолгу принюхивалась или прислушивалась. Говерт, понимая, что тейгу биологического типа просто так не могло сломаться и работать неправильно, на всякий случай вынул револьвер. Хотелось бы вытащить из пасти крольчихи двустволку, но увы, для этого нужно расшириться. Без повода Говерт не желал тратить энергию Миффи.       Как оказалось позднее, его настороженность была полностью оправдана. Ближе к ночи во дворце раздались первые крики, на которые Говерт и Миффи прибыли сразу же.       Де Вард не верил собственным глазам: весь коридор был забит прислугой и стражей, обращённой в нежить. Никого из влиятельных личностей, в том числе и Ольги с членами императорской семьи, не было видно. Оно и неудивительно: они наверняка прятались на верхних этажах.       Вот только не было гарантии в том, что нежить находилась исключительно в этом коридоре.       — Вот же… Миффи, ЕБАШЬ! — скомандовал Говерт.       Дважды Миффи уговаривать не пришлось. Она тут же раздулась и выплюнула для Говерта оружие покрупнее, чтобы удобнее было отстреливать нежить. И де Вард принялся за дело.       Убивать уже почивших делом было неблагородным. Но раз уж восставшие мертвецы осквернены и представляли конкретную угрозу, то не стоило задаваться ненужными вопросами — живее останешься. Говерт далеко не в первый раз сталкивался с нежитью. Но за всю свою жизнь он встречался с ней в пустошах, на полях битвы, где не соблюли правила захоронения павших воинов, в разрушенных деревнях и сёлах, опустошённых разбойниками или порождениями Тьмы, даже возле столичных стен — где угодно, но не в самом сердце Империи.       Говерт не думал о разных глупостях, вроде этичности и морали — даже когда перед глазами мелькнула совсем маленькая служанка четырнадцати или пятнадцати лет от роду с красным платком. Его сейчас заботило только то, хватит ли ему патронов и справится ли он в одиночку. Да, ему помогала Миффи, мощными ударами дробя гнилые черепушки, да, она была невосприимчива к укусам нежити, равно как и к ядам вроде того, которым был смазан Мурасамэ. Но тейгу могло выдохнуться в любой момент. В любой момент может быть нанесена атака, значительно ослабившая бы крольчиху. Но что самое ужасное: хозяина тейгу могли укусить, и тогда Миффи исчезнет, а дворец, как и вся Столица, окажутся полностью беззащитными. Врагов станет только больше.       Нужно убить всех. Всех, пока не стало слишком поздно.       Но страшное решило произойти в тот момент, когда его никто не ждал. Оказалось, что эти мертвецы могли запросто передвигаться и без головы. Эта новость настолько ошарашила повидавшего всякое Говерта, что тот не сразу заметил, как его облепили несколько безголовых, начавших его удерживать на одном месте, давая возможность другим мертвецам вкусить мяса живого человека. Но по отрывистой команде Миффи тотчас разогнала обезглавленную толпу и начала её пожирать. Говерт же продолжил отстреливать нежить, как вдруг услышал низкий гул позади себя. Это захныкала Миффи. Осквернённая плоть плохо влияла на ядро, да и в целом была пищей очень невкусной. Но крольчиха понимала, что ситуация безвыходная: если не избавиться от трупов, то они будут через некоторое время вставать и мешать хозяину сражаться.       — Блять, Миффи, давай не надо? — взмолился Говерт с ужасом наблюдая, как Миффи давилась в рвотных позывах и плакала, поедая обезглавленную нежить. — Гнилая плоть плохо на тебя влияет, ты же знаешь!       — Говерт!       Герои не носят плащей — они носят монашескую рясу и хакаму. Гилберт с Кику, вооружённые своими тейгу, мчались на выручку Говерту. Хонда уже давно призвал марионеток, из чего де Вард сделал вывод, что именно благодаря чутью Кику он не лежит сейчас в луже собственной крови, выжидая момента собственного осквернения. А сейчас здесь были именно те, кто ему нужен: молодой некромант с марионетками, невосприимчивыми к укусам нежити, и священник, что обладал превосходным оружием для сжигания трупов. Чтобы не злить лишний раз Говерта, Кику отозвал Яо и Офру — причём, последнюю после кратковременного использования. Надо же было де Варду восстановить хоть немного сил!       Говерт облегчённо вздохнул и, вернувшись в строй после успокоительного пения Офры, продолжил отстреливать нежить.       — Что тут произошло? — воскликнул Гилберт, направляя пламя на толпу мертвецов. Марионетки от греха подальше устремились вглубь коридора и двигались по направлению комнат, где Кику чуял запах мертвечины.       — Что-что… нежить, сука, — невесело ответил Говерт, перезаряжаясь. — Как они, блять, здесь оказались — ума не приложу. Видимо, кого-то пропустили после случая у нас в штабе. Или во дворец пронесли Троянского коня, блять.       Вскоре, коридор опустел. Трупы Гилберт исправно сжигал, контролируя, впрочем, ауру, исходившую от огня, чтобы пламя Рабиканте не перемещалось на окружающие предметы мебели, половицы и прочее.       Только Говерт хотел было расслабиться, как вдруг обратил внимание на беспокойно топтавшегося на одном месте Кику. Словно собака перед бурей, он вёл себя беспокойно, того и гляди — завоет, предупреждая о надвигающейся опасности. То же самое делала и Миффи, на время сдувшаяся, чтобы сэкономить силы.       — Чёрт возьми… — выругался Кику, схватившись за голову. Он начал прислушиваться и принюхиваться одновременно, а радужку его глаз обрамлял алый ободок — так Хонда смотрел через тела своих марионеток. Миффи же замерла в боевой стойке, злобно хмурясь и выжидая команды хозяина. — Здесь ещё есть… Поспешим, Говерт-сан. Во дворце всё ещё есть мертвецы.       — Я бы рад, но… — Говерт перевёл взгляд на Гилберта.       — Оставьте трупы на меня, — заверил их Байльшмидт, с широкой улыбкой доставая крест. — Я очищу их души в огне!       — Смотри, не подведи. Хоть один труп, и всё… — буркнул напоследок Говерт и побежал за Кику, уже рванувшим с места. Миффи — за ним.       Разбираться с нежитью поодиночке было гораздо легче, чем с целой толпой. И пока марионетки разбирались под чутким руководством Кику, Говерт всё думал: как же так вышло, что в штабе Егерей удалось предотвратить катастрофу и ограничиться лишь двумя трупами, а во дворце уже было убито порядка двадцати-тридцати человек? Да и откуда взялась первопричина в обоих случаях так же оставалось загадкой. Таинственная угроза, некая женщина, которую разглядел несчастный очевидец, стала единственной зацепкой. Но как же она сумела сотворить нежить и сохранить её во дворце подобно ласковому убийце?       Расследования нужно отложить до лучших времён. По пятам уже следовал Гилберт и сжигал трупы. Он старался работать быстро и аккуратно, чтобы не пропустить ни единого трупа и по возможности не испортить убранство дворца.       Впрочем, Кику вскоре сказал, что нежити больше не осталось. Но одновременно с Миффи он всё тёрся у одной из дверей, с беспокойством рассматривая её, словно дорогу в Ад. Кику долго хмурился и сжимал Яцуфусу в кулаке. Отозвав Брагинского и Лилит и призвав вместо них Яо, Хонда наконец-то решил ворваться в комнату, предварительно отправив марионетку своего учителя к Гилберту, чтобы тот помог ему с поиском трупов.       В небольшой каморке спрятался молодой человек лет семнадцати-восемнадцати, судя по одежде — из прислуги. Он старательно пытался скрыть от посторонних свою рану на плече, но от Кику что-либо прятать бесполезно — всё равно отыщет.       — Жёлтый, медленно переходящий в чёрный, — сделал вывод Кику, подойдя чуть ближе к юноше и отрезая ему пути отступления. — Вот он. Последний, от кого пахнет мертвечиной.       — Прошу… не надо… я… я-я всё ещё жив!.. — запричитал несчастный, чувствуя, впрочем, что с его телом творились внутри неприятные изменения.       — Нет, парень. Ты уже не жилец, — Говерт направил на юношу ствол револьвера. Краем глаза он заметил, как вздрогнувший Кику молча отвернулся от процессии. — Либо ты умрёшь достойно, либо станешь монстром с осквернённой душонкой. Что тебе по вкусу — выбирай. Мне-то похер, я тебя так и так убью. Если для тебя это имеет значение, то поторопись.       — По-погодите!.. Прежде, чем я умру… — дрожащими пальцами юноша вытащил из внутреннего кармана жакета небольшую миниатюру. — Ей… скажите хотя бы ей, что я… что со мной!..       Обрывая бессвязный поток этих невнятных слов, Говерт нажал на спусковой крючок, простреливая заражённому юноше голову. Выстрел заставил чуть ли не подпрыгнуть Кику на месте, и повернулся он только тогда, когда по шелесту понял, что Говерт убрал оружие в карман.       — Мне жаль… но твоей девушке выбора не дали.       Словно в подтверждение его слов, миниатюрный портрет девушки с красным платком медленно утонул в кровавом озере, растекавшемся от головы навеки усопшего.       Теперь, когда работа была закончена, Говерт вполне имел право перевести дух, как и его товарищ, застывший в нескольких шагах от него.       Товарищ… неверное определение.       — Ты всё ещё боишься огнестрела, да? — спросил Говерт, осторожно подходя к Кику, будто подкрадываясь. Миффи с большим интересом наблюдала за очередной попыткой хозяина заговорить с бывшим воспитанником.       — Да, — лаконично ответил Кику.       — Если так подумать… — после освобождения от парализующего страха Кику на какое-то время терял бдительность, что и позволило знавшему о слабости юноши Говерту приобнять его, прижав к себе. За одно мгновение де Вард грудью ощутил, как сердце Кику сделало кульбит, а сам Хонда оставался неподвижным, не в силах, что-либо с собой поделать. Занятое положение ещё и заблокировало путь к любому из клинков, поэтому юноша чувствовал себя обезоруженным. — Наша самая первая встреча прошла не слишком гладко. Неужели, это из-за меня?       — Н-нет, — Кику помотал головой. Голос предательски задрожал, Хонда пытался себя убедить в том, что это не из-за близости Говерта, а из-за пережитого стресса. — Н-на меня и раньше направляли ствол. И страшусь я его не поэтому. Оно… оно очень громкое, его конструкция сложная, а раны — коварные.       — Вот как… Кику, — второй кульбит беспокойного юношеского сердца Говерт ощутил, когда ткань его перчаток легла на подбородок Кику. Ненавязчивым движением руки де Вард повернул голову юноши к себе и заставил посмотреть на себя. — Я уже убрал ствол. Так почему тебя потрясывает?       Кику ничего не ответил — лишь застыл, как вкопанный. Вопрос Говерта поставил его в тупик и вывел из равновесия. И в самом деле, почему?       Но подумать Кику не дали: пока он стоял и думал над причиной своего неровного дыхания, Говерт начал нежно водить рукой по щеке юноши, очень медленно и аккуратно, чтобы не спугнуть, чтобы ничего на этот раз не испортить. Де Вард не был уверен, что такие ласки сейчас были необходимы Кику, но красноречивый ответ в виде вспыхнувшего лица и отразившегося в щенячьих глазах лихорадочного блеска придал смелости мужчине и подстегнул к продолжению. Его не остановил даже сквозняк, с сильного порыва которого в комнате потухли все свечки, погружая Егерей в темноту.       Глаза быстро привыкли, это не составило много труда. Даже в темноте Говерт отчётливо видел, как полыхало лицо Кику, а стоило ему склониться, чтобы приблизиться, так сердце Хонды тут же пустилось отбивать такой быстрый ритм, что под него впору плясать тарантеллу. Ситуация не улучшилась, когда Говерт тихо поцеловал юношу в щёку. Пламя заструилось под кожей, будто Кику действительно оказался в капкане страшного недуга. Но единственный капкан, в который он угодил — это пронизывающий, с лёгкой хрипотцой шёпот Говерта:       — Тебе уже лучше, Кику?       Ответа не последовало. А Говерт вдруг понял, что сейчас он оказался очень близко к лицу Кику. Тот тоже это осознал, но мгновением позже, и судорожно попытался ухватиться за руки де Варда. Но во тьме силуэт приобретал обманчивые очертания, сбивая застенчивого юношу с толку. Кику отчего-то не сопротивлялся: он не хотел поступать слишком жестоко, не привык действовать прямолинейно — он верил в то, что это само как-нибудь прекратится. Или Говерт передумает, или что-нибудь прервёт их…       Но Говерт в этот раз решил идти до конца и не щадить Кику. Пока его охватила минутная слабость, наполняя жаром лихорадочной страсти, которую тот тщательно отрицал, де Вард не преминул воспользоваться случаем. Кто знает, когда выпадет ещё один шанс. Нужно ловить момент, пока Кику вновь не выскользнул, не сбежал, будучи уверенным в неправильности этих крепчавших с каждым годом уз. Как старший, Говерт был готов взять на себя ответственность и доказать юноше, что нет ничего дурного в этой связи. Никто не имеет права их осудить — спасибо министру.       Впрочем, преграды Говерту и Кику отчего-то ставила судьба-злодейка, отрывая друг от друга в самый неподходящий момент. Именно тогда, когда их губы практически соприкоснулись, Кику, вдруг обмяк, кровь отлила от головы и он беспомощно запрокинул голову, потеряв сознание.       — Эй-эй-эй! — прошипел Говерт, проклиная всё на свете. Он попытался было встряхнуть Кику, но увы, без толку. — Вернись, ну, куда!.. Господи… — подхватив поудобнее, он взял юношу на руки. — Ну вот и как мне с этим ребёнком быть? Эх… — Говерт заметил силуэт Миффи, который хорошо очерчивала луна. Крольчиха сложила лапки на груди и, чуть опустив голову, качала ею. — А ты чего?       В этом жесте всё прекрасно читалось — Миффи никогда не хитрила и, подобно хозяину, была до одури прямолинейна. Говерт понял, что она хотела сказать, но, вздохнув, лишь пожал плечами. В самом деле, что он мог поделать, когда этот мальчишка в иных обстоятельствах постоянно сбегал от него?       Наверное, если бы Кику не потерял сознание, их бы точно прервал ворвавшийся в темноту Гилберт, но уже без Яо по понятным причинам. Огонёк на конце Рабиканте немного осветил комнату, предоставив хозяину тейгу обзор на произошедшее. Помимо товарищей Гилберт заметил труп парня с простреленной головой.       — Нашёл наконец-то! — удовлетворённо произнёс Гилберт. — Как хорошо, что после вас остаётся кровавый след. Э-эх… не хотелось, чтобы кто-то узнал о моём участии в этом деле.       — Вот ещё труп, — Говерт направился к выходу, придерживая Кику на руках, а Миффи — на плече. — Пойду составлять ёбаный отчёт.       — А с Кику что? Он не ранен? — поинтересовался Гилберт.       — Понятия не имею.       «На самом деле, имею, но… э-э-а… блять… иди нахуй», — Говерт счёл за честь послать себя самого за непристойные мысли, вспыхнувшие в его голове. А во всём виноват взгляд, опустившийся на тонкую шею, оголившуюся из-за натяжения одежды. Немудрено, что Кику потерял сознание — видимо, ему из-за тугого воротника стало так тяжело дышать, в особенности после продолжительного боя.       Во всяком случае, Говерт пытался себя в этом заверить. Ему не хотелось чувствовать вину за потерю сознания Кику.       Тем временем, Говерт нёс своего подопечного в штаб. Нужно привести Кику в чувство, дать ему успокоительный отвар и уложить спать. Как вдруг Миффи, шагавшая теперь рядом, снова взъерошилась и ощерилась. Даже Кику, побуждаемый собственными инстинктами, медленно проснулся.       — Кику? Ты как, в порядке? — тотчас начал интересоваться Говерт.       Кику в его руках зашевелился, де Вард проверил, может ли тот стоять. Со второй попытки Хонда действительно твёрдо и обеими ногами чувствовал опору в виде булыжной мостовой.       — Угу, — запоздало ответил Кику, держась за затылок. — Простите, у меня… я немного перенервничал.       Говерт устало вздохнул. Вот уж действительно, неудачный момент выбрал.       Однако Кику уже продолжал выполнять свою работу, как ни в чём не бывало, будто исчезли из его памяти те неловкие минуты в небольшой комнатке, окунувшейся во мрак.       — Чувствуете, Говерт-сан? — вопрос был риторическим, а потому Кику продолжил. — Трупный запах, маскирующийся за сдобной выпечкой. Тяжёлый шлейф духов.       — Что? Опять? — Говерт напрягся.       — Не совсем, — успокоил его Кику. — Нежить не могла же появиться просто так в большом городе. Значит, её кто-то призвал. А кто у нас балуется запрещённой магией?       — Ворожеи… — Говерт только больше нахмурился. Не нравились ему выводы, хаотично навестившие его голову.       — Верно, — Кику кивнул.       — Я тебя понял. Миффи, след!       Подкравшись к источнику запаха, Говерт и Кику сильно удивились, когда обнаружили перед собой аптеку. Де Вард переглянулся с крольчихой, но та только носиком шмыгнула: мол, не веришь, так проверь сам. Говерту ничего не оставалось, кроме как поверить ей на слово. Вместе с Кику он вломился в аптеку и быстро нашёл спаленку девушек-хозяек. Нужно было их только разбудить.       Чем и занялся Кику, медленно потрясся каждую из них.       — Эстелла-сан, Джудит-сан, вы арестованы.       Когда те наконец-то продрали глаза, и Кику повторил им свою фразу, Говерт зачитал им статью и основания для их задержания. Формальности он не терпел, как и любой другой в Егерях, но то была необходимость — арест должен проходить тихо и без криков: «Вы не имеете права!» или «На каком основании?»       Кику тоже не любил всё это, особенно, когда проводилось монотонно, но в такие моменты было интересно наблюдать за реакцией задержанных. Потому что пока Эстелла бледнела после каждого слова Говерта, Джудит сидела с совершенно непроницаемым лицом, потому как привыкла уже к тому, что Бог её явно не любил, раз подбрасывал напасть за напастью.       Прибывший конвой городской полиции принял девушек, которым дали возможность хотя бы ночные рубахи сменить, и увёз в известном направлении. Повешенная здесь мрачная бумага гласила о том, что завтра утром сюда приедут достопочтенные люди во фраках и проведут в аптеке ревизию, и только если не будет найдено чего-то подозрительного, девушек отпустят и принесут перед ними извинения с компенсацией.       Говерт же хотел было продолжить свой разговор с Кику, но тот уже испарился из поля зрения. По лёгким, почти невесомым шагам, раздававшимся вдалеке, де Вард понял, что юноша направлялся в сторону штаба Егерей, отдыхать. Говерт почувствовал, как по губам скользнула грустная улыбка.       Он опять убежал.

***

      «О, нет…» — только и подумал Франциск в облике Франсуазы, когда наконец-то нашёл валявшегося в грязи Стефана. Найти его вместе с Пьером не составило труда — магическая птичка точно знала, где искать всех членов Ночного рейда и важных информаторов. Воспользоваться его способностями было идеей лучше, чем ворочать каждого бомжа, возжелавшего подремать в переулках бедняцкого района. Стефан, к несчастью Франсуазы, именно таким сейчас и выглядел, вдобавок, его вид был не только неухоженный, но и болезненным, что насторожило её. По одному только запаху стало понятно, что Стефан весь вечер потратил на крепкую выпивку. Снова…       — Бог меня точно не простит за убийство юродивого… — укрываясь плащом, произнесла Франсуаза. — Ты чем вообще думал, а?       — Ничего не знаю… — прохрипел Стефан, кое-как разлепив веки и начав отгонять от себя мух.       — Ладно. Будь потише, чёрт тебя подери, — процедила Франсуаза, подставляя Стефану плечо. — И постарайся не блевать до дома.       Увы, выполнить эту просьбу у Стефана не получилось, и после первых же шагов его вырвало. И Франсуаза была не уверена, чему она радовалась больше: тому, что рвота не попала ей на туфли или тому, что Стефан не выблевал себе желудок. Вытерев платком слюни и слёзы, Франсуаза продолжила свой путь из Столицы на базу Ночного рейда. Периодически она проверяла, чтобы Стефан дышал, а сердце его билось. Не хватало ещё так глупо потерять одного из лучших лазутчиков.       Ещё и эта огорчающая новость с аптекой Эстеллы… поспрашивав у горожан, она ничего внятного не добилась, кроме ключевых слов «нежить», «подозреваемые», «Говерт де Вард». Что ж, об этом ещё предстояло подумать. А сейчас нужно срочно покинуть Столицу. На счастье, Людвиг им не попался.       …На базе Ночного рейда все уже были в сборе — словно только Франциска и Стефана ждали. И разумеется, без внимания состояние последнего не осталось.       — Что со Стефаном? — без предисловий спросил Альфред.       Франциск, сняв походный плащ, грустно посмотрел на лидера. Тот всё понял без слов. Взяв Стефана на руки и поманив за собой Эжени, Франциск вместе с Альфредом направились в комнату пострадавшего товарища.       — Сказать, что с ним, может только Эжени, — произнёс Бонфуа, снимая со Стефана грязную одежду. Во время этого он почувствовал кончиками пальцев, как горело тело товарища от лихорадки. — Эжени, ma chère, осмотри Стефана, будь добра.       Эжени с готовностью принялась за работу. Франциск же и Альфред с тревогой стояли чуть поодаль.       Осмотр не занял много времени: все симптомы были налицо. Эжени, покачав головой, положила тряпку с прохладной водой Стефану на лоб, чтобы хоть как-то облегчить его состояние. На всякий случай, она сделала мужчине подушку повыше, чтобы, если его вновь начнёт рвать, тот не захлебнулся в зловонной кашице.       — Мои знания, к сожалению, ограничиваются тем, что я могу указать на желтуху, — вынесла вердикт Эжени.       — Желтуха? Но он же зелёный… — возразил Альфред.       — Зеленоватый, да. Но желтухи различают три, и не при каждой кожа обязательно жёлтая. Она так же может быть оранжевой и зеленоватой, как у Стефана. Причина данных проявлений пока что неизвестна, но многие столичные врачи связывают это с печенью, — Эжени пожала плечами. — Печень — важный орган, он помогает нам бороться с отравой. Алкоголь — это отрава. Вывод: Стефан получил желтуху из-за чрезмерного употребления алкоголя.       — Спасибо, — Франциск повернулся к Альфреду. — Теперь, когда мы знаем, что с ним…       — Ты знал? — голос Джонса потяжелел, в комнате словно стало тяжелее дышать.       — Что, прости?       — Я спросил: ты знал, что у него есть конкретно эта проблема?       — …да, — вздохнув, ответил Франциск. — Но я и не думал, что всё настолько плохо, поэтому…       — Поэтому решил мне ничего не говорить?       Никакого озорного блеска в голубых глазах. Альфред явно был зол на Франциска, руки на груди сложил и выжидающе глядел на своего советника, на человека, которому он доверял ничуть не меньше, чем родному брату. Но Бонфуа не чувствовал себя виноватым, потому смотрел на Альфреда, как на дерзкого мальчишку.       Напряжённое молчание висло ровно до тех пор, пока Франциск, наконец, не решил обратиться к Эжени, заметно притихшей после завязавшегося разговора между лидером и его правой рукой.       — Эжени, покинь нас, пожалуйста, ненадолго, — Бонфуа натужно улыбнулся, чтобы хоть как-то приободрить девушку. — Нам надо поговорить.       Увы, сидевшая, как на иголках Эжени спокойнее не стала. Она молча покинула комнату Стефана, как можно скорее, в надежде, что её не забудут позвать в случае ухудшения состояния товарища. Сейчас же Эжени просто понадеялась, что никто не будет кричать: она не любила, когда внутри отряда кто-то ругался. Особенно, если конфликт между лидером и его правой рукой, а это весьма редкие случаи.       А раз уж что-то происходило редко, то оно выстреливало сильно и выглядело страшно — совсем как с болезнями.       — Только не надо говорить, что ты не замечал всё это время, — проговорил Франциск, нахмурившись. — Ради Бога, Альфред, я понимаю, что ты не врач, но где твоя хвалёная наблюдательность?       — А с тобой-то что, Франциск? — процедил Альфред. — Ты раньше всегда говорил мне, если с кем-то из отряда становилось херово! И как давно это со Стефом?       — Уже неделю, как желтушный ходит, — Франциск сложил руки на груди, чтобы хоть как-то рассеять своё раздражение. — Но Альфред, спрошу ещё раз: неужели ты сам не видел? И неужели ты не понимаешь, что такой оттенок кожи малость нездоровый? Бог с ней, с кожей — у него склеры жёлтые!       — И что? А тебя не смущает, что ты с ним чаще пересекаешься, потому что чаще бываешь в Столице?! — воскликнул Альфред, сорвавшись на крик. — И я действительно не знал бы, что Стеф чем-то болен. Да и что бы это дало? — он всё-таки немного снизил тон и, сжав кулаки, скрипнул зубами. — Я прекрасно знаю, чем занимаются мои подчинённые. После каждого задания Стеф уходил бухать, и неважно, успешной была миссия или не очень, после боя или после разведки. Да, я не тупой, и знаю, что это вредно, даже опасно. Но блять, а что бы я сделал? Запретил ему пить? Уж прости, но это не только невозможно, но ещё и попросту нереально! Такие люди, как он, никогда не перестанут. Даже если сами знают о вреде, даже если попросить их… — тяжело вздохнув, Альфред опустился на стул. Его накрыло печальное воспоминание, от которого попросту невозможно избавиться, если речь заходила про алкоголизм. — Уж мне ли не знать…       В перепалке наступило затишье. Франциск не преминул воспользоваться этим, пока воспламенившаяся гневная аура Альфреда на время угасла. Сейчас нужно было подобрать нужные слова, чтобы затушить юношеский огонь и ввести его в нужное русло.       — Ты слишком сердоболен, Альфред, пускай и резок, — Франциск положил ему руку на плечо, пытаясь заглянуть в глаза. — Я понимаю, что ты не хочешь никого из нас потерять, но ты всегда должен быть к этому готов. В твоих же силах предотвратить это любыми средствами. Подумай хотя бы о целостности отряда, как о функциональной единице. И будь готов в случае своей неудачи заменить Стефана.       Взгляд, смеривший мужчину из-под очков, был полон холодной решимости. Альфред успокоился, но сталь отчуждения, сковавшая его голос, доверия не внушал.       — Да. Я понимаю, — Джонс помолчал немного. — Но нужно подумать сейчас над тем, как спасти нашего товарища. Не будем хоронить его раньше времени.       — Верно. Такой настрой мне нравится, — Франциск удовлетворённо похлопал Альфреда по плечу.       — Эй… пить… пожалуйста… — просипел ненадолго очнувшийся Стефан.       — Что, опять? — удивился Альфред.       — Его вырвало в подворотне, где я его нашёл, — пояснил Франциск. — Нужно позвать Эжени.       Так они и сделали. Эжени вошла в комнату со спокойной душой, явно довольная, что ситуация не обратилась в жуткий скандал. Странная полуулыбка сделала её лицо загадочным, что не укрылось от взора мужчин.       На самом деле, Эжени так выглядела оттого, что вопреки своим принципам она помогла нарушить одно правило из кодекса Ночного рейда.       Дело в том, что обеспокоенный состоянием Стефана Ён Су буквально на цыпочках прокрался к его двери и встал рядом, чтобы хоть немного понять, стало ли товарищу лучше. Эжени стояла поодаль, на противоположном конце коридора. Она видела маленького нарушителя, но сдавать его или прогонять не стала, за что Ён Су был ей бесконечно благодарен. «Да и вообще, зачем такая секретность? Тоже мне. Всё равно рано или поздно станет известно о состоянии Клыкастого», — недовольно ворчал Ён Су, пытаясь вслушаться в перепалку Альфреда и Франциска. Он слышал практически всё. Но не дослушал, убежав после слов Альфреда: «Да, я понимаю». То было выше сил Ёна.       Так же тихо, как пришёл, он очень быстро ушёл после этих слов. И разумеется, он не мог не поделиться полученной информацией со своими товарищами, в частности, Йозефом и Мэттом. Баш тоже его слушал, но без особой заинтересованности.       — И что, неужели ничего нельзя предпринять? — спросил Йозеф.       — Я не знаю… может… может быть что-то и придумают, — с надеждой вздохнул Ён Су. — Я ушёл до конца их разговора.       — Уверен, мой брат найдёт выход, — Мэтт так и просиял.       — Откровенно говоря, Кросс Тейл не такой уж сложный по совместимости, в отличие от того же Сна военной музыки или проклятых катан, — рассудительно произнёс Йозеф, проявляя свою неуместную с точки зрения морали прагматичность. — Но к Стефану я как-то… привык, что ли. Будет тяжело его потерять.       — Именно поэтому Ал… Альфред обязательно его спасёт, — твёрдо повторил Мэтт, уверенный в своей правоте.       — Я тоже на это надеюсь, — сказал Йозеф.       — Не думал, что скажу это, но я тоже, — вдруг подал голос Баш.       — Иногда я забываю, что ты умеешь разговаривать! — воскликнул Йозеф. Остальные согласно закивали.       — Ну. Я тоже, — Баш впервые за столь долгое пребывание в отряде почувствовал себя неловко. Но он быстро возвращался в привычное положение, выдавая дроблённые предложения. — В любом случае… хорошо, если всё будет в порядке. Беспорядок в отряде убийц не нужен. Иначе все погибнем. Егеря убьют нас поодиночке.       — Д-да всё хорошо будет, чего ты! — выпалил Ён Су. — Чтоб нас так просто убили? Хуй им, а не наши головы!       — Ён Су. Ты подслушивал, что ли? — с недоверием спросил Йозеф.       — Н-нет, конечно же нет, с чего ты взял? — чувствуя подвох, Ён Су поёжился.       — Тогда почему сзади тебя стоит Франциск с ремнём?       Трудно было предположить, что из этого для Ёна страшнее: Франциск или ремень. Оба этих понятия равнялись в его голове источником опасности, но вот соединяясь в одно целое, становилось чем-то совсем уж выходящим за рамки.       Так и было.       — Ён Су-у-у! — почти что пропел Франциск, играя в руках с ремнём. — Утёнок мой сладенький, подойди-ка сюда!       — Зачем? — Ён Су аж посинел.       — Ты же знаешь, что подслушивать разговоры старших — некрасиво? — бровь Франциска сдержанно дёрнулась.       — Да… — Ён Су сглотнул.       — Ну и зачем ты тогда решил нарушить это правило? — со снисхождением спросил Франциск.       — Не знаю, — Ён Су принял жалостливый вид, в надежде, что от него отстанут.       — Подойди-ка, — Бонфуа элегантно вытянул руку, которая из-за перчатки казалась ещё более устрашающей, и поманил юношу указательным пальцем. — Папочка хочет тебе кое-что сказать.       — Я не пойду! Йозеф, спаси меня от этого извращенца! — взвизгнул Ён Су, вцепившись в друга и ища в нём защиты.       — А чего я? Я ничем не могу помочь, — Йозеф поднял Ёна и просто передал его Франциску под аккомпанемент сопротивлений и недовольных звуков со стороны извивающегося тела. — Хорошенько выпори его, Франц!       — Ну разумеется, — Бонфуа обошёлся со своей ношей деликатно. — Мы скоро вернёмся, пока идите в зал на общий сбор. А тебе советую приготовиться, малыш, — Франциск хлопнул Ён Су по бедру, вынудив его вздрогнуть и беспомощно заболтать ногами в воздухе. — Ведь твой утиный задок я не пощажу!       — ПОМОГИТЕ, БЛЯТЬ! — Ён Су уже просто выл от безысходности.       — О, я помогу тебе, детка!       Картинно захохотав, Франциск унёс Ёна в специальную каморку для наказаний. Обычно она пустовала, потому что после манипуляций Бонфуа никто нарушать правила не спешил. Под горячую руку попадали Баш, Стефан и, конечно же, Альфред до своего становления лидером отряда.       Данная процедура была не столько болезненной, сколько унизительной, ведь включала, по сути, обыкновенную безобидную порку, сопровождающуюся поучительным монологом. Но старый пошляк Франциск Бонфуа умел всё настолько искусно извратить, что это превращалось в странный сеанс ролевых игр. Впрочем, не только его прозвали извращенцем за эти «наказания»: Стефан, как-то раз вышедший после своей первой экзекуции, сказал, что ему даже понравилось.       Но Ён Су такого не мог сказать. Он был наслышан о причуде Франциска, а потому боялся, как огня, подобного случая. Ведь раньше он свободно нарушал правила так, что об этом никто не узнавал, но сейчас Фортуна не просто отвернулась от него — она плюнула ему в душу, оставив наедине со старым извращенцем.       — Вот… вроде бы воспитательная работа, а как будто бы насилует… — сказал Йозеф, услышав по ту сторону двери плохо сдерживаемые стоны после каждого шумного соприкосновения ремня с ягодицами.       — Ужас! — воскликнул Мэтт, который, видимо, хотел, чтобы происходящее было какой-то злой шуткой.       — Ох, как он его… — Йозеф вдохнул воздух сквозь плотно стиснутые зубы после особенно громкого шлепка. — Надеюсь, он сможет сидеть после этого.       — Йозеф, тебе его не жалко? — Эжени смерила Йозефа испытующим взглядом.       — Эжени, если у н-… меня будут дети, то я бы так с ними не поступил, — заверил её Йозеф. — Ну, уж точно бы не так жестоко воспитывал…       — Рада это слышать, — довольно произнесла Эжени. Она пыталась скрыть своё волнение: уж очень не хотелось его показывать перед всеми.       Вскоре, из комнаты с чувством выполненного долга вышел счастливый, будто бы окрылённый Франциск, а вслед за ним, стыдливо держась за зад, выполз Ён Су. К нему тут же подплыла Эжени и убедилась, что Бонфуа всё-таки не нанёс тяжких телесных ребёнку (кроме моральной травмы, само собой), и привела юношу в порядок, встряхнув его ханбок и разгладив складки. В её неожиданно тёплых действиях сквозила неловкость, но Ёна скорее больше удивляло то, что она в принципе что-то делала. «Хотя, если вспомнить… Эжени уже так делала и не раз… во всяком случае, со мной так точно», — нехотя признал Ён Су, краснея ещё больше, смущённый уже, правда, не выходкой Франциска, а проявленной к нему заботой.       К залу собраний тем временем спустился Альфред, держа на руках переодетого в спальную одежду Стефана. Мужчина без зазрения совести свернулся калачиком, из-за чего он казался ещё меньше и походил на большую лохматую кошку, подобранную с улицы. Сейчас Стефан чувствовал себя чуть лучше благодаря опрокинутому в себя кувшину с водой и снадобью, что дала ему Эжени.       — Итак, давайте начнём, — начал Альфред, не выпуская товарища из рук. — Стеф, говорить можешь?       — Да-а-а… — натужно выдавил из себя Стефан.       — Отлично, — Альфред развернул Стефана к столу. — Тогда расскажи нам, что ты узнал, и я тебя отправлю отдыхать.       То было поистине жалкое зрелище. Стефан с похмелья выглядел, как и все люди в его состоянии, но ещё хуже. Нервно прикусив губу, Эжени понадеялась, что Альфред не будет долго мучать своего подчинённого, который стоически терпел боль во всём теле и твёрдо был намерен говорить.       — Короче, блять… — Стефан благодаря тому, что Альфред по его просьбе захватил его пальто, смог залезть во внутренние карманы, чтобы вытащить плакат с изображением мужчины с явными, характерными для южанина чертами лица и увесистый кулёк с деньгами. — Этого пидора завалить нужно… бордель у него на юго-западе, у заказчика трёх девок вызволить надо, звать Аделина, Адриана и Каролина. И ещё… заказчица тех ёбаных генералов, которых мы расхуярили вместе с целым гарнизоном, хочет вернуться домой. Как я понял, Лизка её тщательно оберегает от посетителей и в обиду не даёт, но я не знаю, насколько эта жадная до денег курва продержится.       — Ладно, я понял тебя, — Альфред убедился в том, что всё в порядке, и передал Стефана вместе с пальто Башу. — Отнеси его в спальню и возвращайся, — как только Баш вернулся, он продолжил. — Итак, Франц, Эжени, что вы можете сказать? Как ваши успехи?       — Успехи стоят пока на складе, Альфред. Всё прошло хорошо… — сказал было Франциск, но Эжени, отчего-то заранее съёжившаяся и понизившая голос, прервала его:       — На самом деле, вышла одна заминка: лист выпал из моего кармана и его нашли Егеря. Правда, Джудит сказала, что этот Егерь — неграмотный, да и лист продержался недолго в его руках, так что он ничего не понял. Я склонна ей верить.       — Что? И как это произошло, вашу мать? — выпучил глаза Альфред.       — Это была моя вина, — понурившись, произнесла Эжени. — Мне стоило бы попросить Франциска сделать внутренние карманы чуть глубже…       — Эжени… — умоляюще прошептал Франциск и с таким же выражением глаз посмотрел на Альфреда.       Но без толку.       — Ну ты и, конечно, бестолочь, — поджав губы, разочарованно проговорил Альфред. — Нельзя ж быть такой неуклюжей.       — Альфред, ты охуел?       Никто из сидевших за столом не мог теперь сказать точно, что их поразило больше: отношение Альфреда к Эжени или то, что Йозеф впервые за всё пребывание в Ночном рейде выругался матом.       — Что? Я сказал, как есть, — напряжённо проговорил Альфред. — Просчёт Эжени не должен больше повториться.       — Я всё понимаю, но ты явно попутал берега, когда решил оскорбить Эжени, — сквозь зубы проговорил Йозеф, сверля Альфреда уничтожающим взглядом. — Ты не имеешь на это никакого морального права. Ты кто такой, чтоб это сделать?       — Йозеф, не стоит… — начала было Эжени, но теперь настала очередь Франциска перебивать её:       — Давайте не сейчас! Все разборки после собрания. В общем, подытожу: материалы у нас, после ревизии отошлём Кэкстону. Всё…       — Хорошо, — сдержанно ответил Альфред. — Что насчёт Люткевич?       Он пристально посмотрел на Йозефа. Тот явно не собирался отвечать, поэтому, строптиво отвернувшись, указал на соседа, коим был Мэтт.       — Вот пусть Мэтт рассказывает. Ему есть, что сказать, — насупившись, выпалил Йозеф.       — Мэтти? — удивление чему-то хорошему вынудило настроение Альфреда подняться выше. — Наконец-то я дождался. Давай. Что ты хочешь сказать?       — Ну, вообще-то, — Мэтт встал и начал свой доклад тихо, но уверенно. Он рассказал всё в точности, как пересказал своим товарищам по команде, предоставив при этом найденные улики. — На основании всего этого я могу сказать точно: вина Надежды Люткевич доказана, и мы можем привести приговор в исполнение. Однако у меня возникла идея насчёт небольшой отсрочки.       — Предлагаешь вступить в дипломатию? — удивился Альфред. — Но с какой целью?       Мэтт пояснил. Того выражения лица, что он показал товарищам, было тяжело скрыть, но сейчас — Ён Су точно это заметил — оно было другим.       — Хм… есть смысл попробовать провести с ней разговор, — произнёс Франциск, задумавшись. — Если не удастся, мы её тут же обезглавим. Спасибо за предложение, Мэтт!       — А-хах, пожалуйста! — Мэтт замялся, почесав в затылке. — Наконец-то я вам хоть чем-то полезен.       — Дурак ты… ты всегда полезен. Садись, — Мэтт повиновался просьбе Альфреда. — Итак, что делаем дальше: Франциск и Эжени, вы займётесь прибамбасами Кэкстона; Мэтт, Йозеф, Баш — отдыхаете, на завтра дам новые заказы на убийство. С борделем и той дочерью полководца я разберусь сам. Когда ты, Франц, освободишься, мы составим план и пойдём по душу Люткевич. Всем всё ясно? Всем всё ясно. Собрание окончено.       После прозвучавших заветных слов все начали расползаться по своим делам. Возобновлять перепалку с Альфредом не хотелось, поэтому Йозеф просто молча подошёл к Франциску, чтобы тот ударил его по губам за сквернословие, а после он утянул вслед за собой Эжени.       — Тебе чего, эй?! — девушка была явно недовольна тем, что её против воли забирали с работы, да ещё и вели в сторону подсобки.       — Тш-ш-ш, тихо. Я буквально на пару слов. Эжени… — Йозеф крепко держал запястье травницы, но старался не давить на него.       — Отпусти мою руку!.. — шикнула Эжени, краснея.       — Да погоди… Я хотел тебе сказать, — Йозеф наконец-то втолкнул Эжени в подсобку и зажёг там свечу, чтобы не разговаривать с девушкой в темноте. Вздохнув, он начал желаемый разговор как можно скорее, чтобы не задерживать Эжени и не отнимать минуты драгоценного отдыха. — Не надо себя позволять унижать. Даже себе самой. Если ты ошиблась — в особенности. Это путь к самоуничтожению.       — Признание ошибок не есть самоуничтожение, — Эжени поджала губы и отвела взгляд в сторону. — Йозеф, я правда не понимаю, почему ты решил вспылить.       — Потому что Альфред тебя назвал неуклюжей бестолочью! Какого чёрта вообще? Эжени… ты… — Йозеф уверенно взял Эжени за плечи. Девушка ошарашенно смотрела на мужчину, совершенно не ожидая от него такой пылкости. — Ты — красивейшая и умнейшая из всех женщин, что я встречал. Даже Манон — светлая ей память — не такая, как ты.       — Глупости ты говоришь… твоя сестра во сто раз краше меня, да и получила образование, подобающее богатой семье. В конце концов, я всего лишь травница… — сейчас заученные слова звучали из уст Эжени, как принижение достоинства и никак иначе.       — А ты слушай этого Альфреда больше! — прошипел Йозеф. — Он, хоть и наш лидер, но пидорас, раз говорит такое. Потому что тебя все мы должны на руках носить, понимаешь? Долго бы мы без тебя прожили, а?       Не зная, что и сказать, Эжени смотрела то на Йозефа, то утыкала взгляд в сторону. Чувствуя себя растеряннее некуда, она против воли инициировала неловкую паузу и с надеждой посмотрела на товарища, словно говоря: «Прекрати это. Неужели не видишь, я понятия не имею, как выбраться из этой неловкой ситуации?»       Йозеф чувствовал себя примерно так же, но в отличие от Эжени он знал наверняка, что точно поступил правильно, по совести. Но раз уж именно он завёл разговор, то ему же и заканчивать. Сделав такой вывод, Йозеф поспешил выйти из неловкого положения.       — Л-ладно, нам пора за работу, — буркнул Йозеф. — Я пойду, ты, давай тоже, тебя Франциск заждался.       Йозеф поспешно ретировался, оставив Эжени в замешательстве. Она напоследок хотела что-то сказать, но мужчина уже умчался, а кричать вслед не хотелось. Обуреваемая странными чувствами, Эжени затушила свечу и отправилась к Франциску, надеясь, что работа принесёт ей душевное равновесие.       А пока кого-то терзали дела сердечные, Ён Су справедливо скакал за Альфредом, словно самый настоящий утёнок, который всегда принимал за маму первое крупное существо, что он увидел.       — Босс, а что мне делать? — не унимался Ён Су.       — Что? Я тебе не дал задания? — Альфред смерил юношу задумчивым взглядом. — Извини. Но… не могу пока, к сожалению. В запасных пока только один заказ на убийство. Ты мог бы пойти с Йозефом и Мэттом, но я уже приставил к ним Баша. Нужно опробовать их комбинацию во время исполнения задания.       — Но я не могу сидеть без дела! — воскликнул Ён Су.       — Ну а что ты можешь? Вылечить Стефа? Очень сомневаюсь, — устало вздохнув, Альфред снисходительно положил Ёну руку на плечо. — Не переживай. Я обязательно найду тебе дело. Пока отдохни вместе с теми, с кем ты пришёл, прими ванну, да и ложись.       Альфред ушёл, оставив Ён Су мириться с мыслью о том, что ему пока нечего делать. Вообще. Только спать, да есть. И то же самое будет завтра.       А когда тело не желает оставаться без дела, мозг начинает генерировать самые безумные идеи.       «Вылечить Клыкастого? А почему бы и нет! — Ён Су широко улыбнулся в предвкушении скорого дела. — Я точно знаю, что точно вылечит его безо всяких трав и снадобий!»       Если бы Ён Су озвучил свою цель вслух, она бы никому не понравилась. Более того, его бы никто не пустил за пределы базы Ночного рейда, приковал бы к кровати и оставил на попечение «папочки» Франциска.       Он задумал ограбить Целебный источник.

***

      Собрание проводилось и в старом мрачном особняке с витражными стёклами. Самые опасные люди Империи, проживавшие на стыке ледяной и песчаной пустынь, решали непростые вопросы и думали, что делать дальше.       Под плащами некоторых лиц было не видать. Но главаря Чистильщиков это совершенно не смущало.       — Что на данный момент нам известно? — спокойно спросил он.       — Служанка Ведьмы продолжает выращивать гибрида, причём, вполне успешно, — доложила Камелия, выложив на стол два портрета маленькой девочки. Первый — до метаморфоз, второй — после. И всё это была Нира. — Если обучит его жатве, то сумеет вырастить не одно поколение таких же, как он. Алхимик ей пока не мешает — надо полагать, что он и сам не прочь принять участие.       — Осторожнее, — главарь приструнил рыжую ворожейку. — Если ему станет известно о целях Служанки Ведьмы, то он может воспротивиться. И тогда, увы, его придётся убрать. Напомню всем присутствующим, что его придётся убрать и в том случае, если он воссоздаст «ведьмачий котёл» до исполнения плана с третьим гибридом.       — Да, мой господин, — учтиво отвесила поклон Камелия.       — Что касается будущих сосудов. Каково их состояние на данный момент?       — Мальчики в полном здравии, — мурлыкнула тут же сидевшая рядом Лаура.       — Почти, — елейно проговорил один из сидевших рядом мужчин, сверкая нездоровыми глазами. — Один из них посетит меня в ближайшем будущем — так Камелия говорит.       — Осторожнее, Камелия, — сквозь накидку было видно, как главарь хищно улыбнулся и точно так же посмотрел орлиными глазами на ворожейку. — Провал с привлечением онейромантки в наши ряды слишком больно ударил по нашим планам. Нельзя полагаться на самоучку вроде тебя.       — Да, мой господин, — Камелия стыдливо опустила голову.       — Лаура. Твой отвлекающий манёвр сработал? — спросил главарь.       — Да. Благодаря суматохе я сумела пробраться в их комнаты и выяснить то, что требовалось, — Лаура выудила несколько листов пергамента. — Чистые копии.       — То же самое — по Рейду, — звон и шелест платка возвестил о движениях другой чародейки, чьего лица не было видно, но через ткань просвечивала жеманная улыбка. — Для этого даже спектакль с мертвецами не понадобился.       — Тоже мне — тень с бубенчиками! — фыркнула Лаура.       — Не обижайся, некромантка, — хихикнул мужчина с нездоровыми глазами. — Каждый работает, как может.       — Знаешь, что, О-ли-вер? — Лаура осклабилась. Вслед за ней такое же выражение лица приобрела Камелия. — Из тебя выйдет неплохой труп. Труп-ворожей — только представь себе!       — Ага. Зато у меня будет собственный оживший труп дракона, — Оливер довольно сощурился. — Давно хотел завести себе ручного зверька, да вот только никто из живых подле меня надолго не задерживается.       — Отставить, — главарь просмотрел планы Ночного рейда. На глаза ему попался портрет северянки с ухоженной копной белых волос и тёмным платьем. — Хм… эта девчонка. Наша цель. Рейд собирается её вернуть на родину?       — Да, господин, — подтвердила чародейка. — Девушка сама изъявила такое желание.       — Этого нельзя допустить. Неважно, кто будет сопровождать её — конвой должен быть уничтожен, а девчонка — захвачена. Это наша надежда на ускорение процесса.       — Но разве в одном из сосудов не кроется такая же сила, милорд? — спросил Оливер.       — Кроется. Но эта аномальная сила не позволит нам ни создать что-то новое, ни ассимилировать с тем, что у нас уже есть. Зато, — главарь ухмыльнулся, — послужит неплохим катализатором при заточении существа Хаоса. И как только Ведьма прольёт свои горькие слёзы… он себя явит.       — Всё это, конечно, здорово, мой господин, — чародейка скрестила пальцы и положила на них голову. — Однако я бы хотела поинтересоваться, что делать мне с тем мальчишкой, за которым вы приставили следить меня? Разве мы не хотели сделать его сосудом?       — Нет, мы узнали, что он уже им однажды был. В наших же планах. Славный малыш, но магический закон гласит, что во второй раз нельзя использовать человека в качестве сосуда.       — Значит, я перестаю вести слежку?       — Нет, почему же. Он всё ещё может быть полезен нам. Заберём его для экспериментов — природная сила и выносливость сделает его хорошим подопытным кроликом. Так что в решающий момент ты возьмёшь его.       — Слушаюсь, мой господин.       В разговоре наступила пауза. Когда темы для обсуждения закончились, можно было завершать шабаш.       — На сегодня собрание закончено. За работу!

***

      Прошедшие события и тяготевшее над ним задание утомили Кику. Но даже это не помогло ему уснуть. Увы, Кику ворочался слишком долго и только потом вспомнил, что у него всё ещё было то самое чудо-средство, которое ему когда-то на безвозмездной основе выдал Халлдор. Хлебнув его, Хонда сразу же провалился в сон — только-только успел отставить склянку на стол.       — Кику. Вставай, — раздалось прямо над ухом в скором времени.       — Не-е-ет… — сонно пробормотал Кику, переворачиваясь на другой бок.       — Кику? Ты чего? А ну-ка… Миффи, манёвр «Вставай, на работу пора».       После услышанного имени и команды, Кику сразу понял, кто над ним склонился, но он не собирался подниматься, пока рядом Говерт. Во всяком случае, Хонда не помнил, в чём он уснул, и появляться перед старшим товарищем без низа или верха или вообще нагим не хотелось. Однако Миффи не волновали желания юноши — у неё был приказ, который она обязана выполнить.       Крольчиха начала попискивать и расталкивать Кику лапками. Поскольку это не помогло, ей пришлось увеличиваться в размерах и стаскивать его с кровати. Рядом уже как раз был ушат, полный холодной воды — ею она и стала грубо умывать юношу. Кику взбрыкнулся и Миффи, получив новый приказ, отступила, оставив Хонду протирать глаза от воды.       — Эй! Какого чёрта вы творите?.. — Кику был рад тому, что спал хотя бы в штанах, однако грудь всё равно решил прикрыть. Да, в этом не было нужды, но Хонда считал иначе. — Что вы здесь делаете?       — Нужно собраться в тронном зале Императора, приказ генерала, — отчеканил Говерт. — А ты спишь, как убитый. И реагируешь, как девчонка.       — И-имею право стеснятся своей наготы! — Кику насупился, только плотнее прикрываясь.       — Ну что я там не видел? Кику, в самом деле… — Говерту не стоило так говорить. Такие слова лишь ещё больше злили Кику и вынуждали его повышать голос:       — Выйдете, пожалуйста, и дайте мне одеться по-нормальному!       — Давай тогда шустрее, — Говерт кинул Кику его одежду. — У тебя есть ровно пара минут на всё про всё. Ты меня понял? Иначе… — Миффи демонстративно хлопнула Кику по заднице к неудовольствию последнего, — …шучу. Просто поторопись, — Говерт вышел за дверь. — Твоё время пошло.       Убрав за уши отросшие влажные прядки, Кику принялся переодеваться. На снятие спальных штанов и надевание кимоно не должно было уйти много времени. Но нужно было разгладить каждую складочку, чтобы предстать перед Императором во всей красе.       И пока Кику возился с одеждой, Говерт через оставленную щёлку подсматривал за процессом. Любопытство взяло над ним верх. В конце концов было интересно взглянуть на воспитанника без одежды — мало ли что могло скрываться под плотными тканями. Говерт рассчитывал увидеть множество шрамов, наколок или других отличительных черт. Но вместо этого взгляд цеплялся только за изгибы крепкого юношеского тела, за тонкую шею, которую так и хотелось обхватить рукой, за сутулые плечи, которые так и хотелось раздвинуть, заставляя юношу прогибаться в грудном отделе позвоночника. Всепоглощающий взгляд скользнул ниже именно в тот момент, когда Кику снял спальные штаны и остался совершенно без одежды. На ягодицы и бёдра Говерт, наверное, смотрел дольше всего. «Чёрт возьми, чем я занимаюсь? — сглотнув, подумал он. — Как будто за девками в бане подглядываю. Староват я уже для этого дерьма».       Впрочем, когда Кику уже почти закончил одеваться, Говерт на миг почувствовал себя лучше, но гнёт совести не давал покоя. «Ты даже нормально не признался ему в своих чувствах, но уже представляешь, насколько гибким его тело будет при других обстоятельствах. Грязный извращенец. Прекрати думать об этом, иначе в один прекрасный день ты сорвёшься, и сердце Кику будет для тебя навсегда закрыто», — вот, что шептала совесть. И пускай Говерт редко её слушал, совершая одно военное преступление за другим, именно сейчас он прислушался к её властному голосу. Так будет лучше.       — Закончил? — Говерт вошёл резко, чтобы не вызвать подозрений.       — Да, Говерт-сан, — вешая катану на пояс, Кику даже не подумал о том, что за ним могли подглядывать.       — Тогда пойдём. Все только нас и ждут после вчерашней заварухи, — Говерт развернулся.       — А-ано… Говерт-сан. Я бы хотел попросить вас не упоминать меня для награждения, — сказал Кику. — Для задания же будет лучше нигде по возможности не показываться. В особенности на всяких церемониях.       — Я тебя понял, — Говерт кивнул. — Пойдём.       Дорога до тронного зала оказалась неблизкой, но за какие-то двадцать минут Говерт и Кику уложились. Все уже действительно были в сборе: остальные Егеря — только Людвига не было, некоторые из господ, ну и, конечно же, Император вместе с первым министром — Ольгой Черненко. По неизвестной причине брат Его Величества так же отсутствовал.       — Все Егеря в сборе, Ваше Величество, — Николай, судя по лёгкому раздражению, явно куда-то торопился. Ему явно было не до церемонии, в которой он не получит денег.       — Прекрасно. Тогда я, девяносто… — Император запнулся, но шёпот Ольги мигом спас положение. — …второй Император, Ловино Варгас, объявляю церемонию награждения открытой. Кого из достопочтенных именуют Говертом де Вардом?       — Меня, Ваше Величество, — подал голос Говерт.       — Выйди вперёд, Говерт де Вард.       Говерт вышел. Для него подобные мероприятия были до скрежета зубов отвратительными. Подумаешь, спас всю Столицу от уничтожения! — просто дайте денег мужику, и будет он счастлив. Так нет же: нужно официально вручить, да не деньги, а орден! Говерту подобное ещё в военное время приелось, даже во время работы в полиции. «Сдам в ломбард, хоть денег получу», — сразу про себя решил де Вард.       А пока нужно нацепить на себя эту мерзкую маску лицемерия и вести себя, как подобает перед Императором.       — Ты проявил величайшие заслуги перед Отечеством, Говерт де Вард, — торжественно и с сопутствующим пафосом проговорил Император, театрально прикрывая глаза. — Когда посеяли смуту в наш дом и впустили мертвецов, ты храбро сражался и избавил нас от угрозы. За такое полагается награда из рук первого министра от Нашего имени.       Сказано — сделано. Ольга как раз по этому случаю приготовила награду — орден с красной лентой, покоившийся на зелёной подушке.       — Позвольте, Ваше Величество! — вдруг подал голос Говерт.       — Говори, — сказал Император, скипетром останавливая Ольгу.       — Я считаю несправедливым то, что награждён за заслуги перед Отечеством буду лишь я один, — Говерт всё прекрасно помнил, а потому не собирался выдавать ни Кику, ни Гилберта. — Моё верное тейгу, крольчиха Миффи, наравне со мной заслуживает получения этой награды. Если бы не её тонкий нюх, мы бы никогда не обнаружили угрозу Вашему Императорскому Величеству или спохватились бы слишком поздно — погибло бы больше людей, а то и все жители Империи. Так что Миффи заслуживает награды не меньше, чем я.       Всех присутствующих, конечно, удивила речь Говерта, в особенности — Императора и его свиту. Но Ольга быстро сообразила, что нужно сделать, ещё до того, как в зале стало шумно.       — Форрель! — Ольга вызвала камердинера. Короткий шёпот — и Форрель исчез, вскоре вернувшись с ещё одним орденом. Он положил его на подушку. — Мы готовы, Ваша Светлость.       — Прекрасно, — Император откашлялся. — Говерт де Вард, Мы обдумали твоё предложение и пришли к выводу, что оно не лишено смысла. Впервые на памяти всех присутствующих награждению подлежит биологическое тейгу! Крольчиха Миффи, выйди вперёд и яви себя Нам!       — Миффи, — не ожидавшая такой почести крольчиха начала жаться к сапогу Говерта, сразу затряслась вся, распереживалась. — Веди себя достойно перед государем. Будь смелее, у тебя всё получится.       Дрожавшая с ног до головы Миффи всё-таки вышла, не зная при этом, куда деть лапки. Император вместе с Ольгой едва не задохнулись от умиления, а Говерт с молчаливым удовольствием наблюдал за происходящим. На мгновение он даже забыл, что Миффи — всего лишь тейгу, грозное оружие в его руках. Странно, но он ощущал… невиданную гордость за крольчиху, за то, что та нашла в себе смелости выступить перед Императором. Смешно было вообразить себе, что вне поля битвы этот кровожадный монстр становился самым милым и безобидным созданием в мире.       — Полагаю, тейгу не умеет разговаривать, — наконец выдавил из себя Император.       — Миффи может понимать человеческую речь, Ваше Величество, — возразил Говерт.       — Ясно. Министр Черненко, Я повелеваю вам вручить награды Егерю Говерту де Варду и его верному тейгу — крольчихе Миффи!       С большим удовольствием Ольга исполнила приказ молодого государя, повесив орден сначала на Говерта, а затем — и на Миффи. Однако на крольчихе не было нужного места, поэтому Черненко, недолго думая, просто отдала ей в лапки.       Миффи от радости готова была пуститься в пляс, но ещё не со всеми формальностями было покончено. Нужно было откланяться Императору, министру и его свите. Со скучающим выражением лица Говерт проделал свою часть циркового выступления, а вот Миффи подошла к этому чуть более, чем серьёзно. На сей раз она в точности повторила жест хозяина, на одну из лапок крольчиха надела свой орден. И плавно, с максимальной элегантностью, на которую только был способен маленький зверёк, отвесила поклон.       — Церемония награждения объявляется закрытой, — Император ударил жезлом о пол и устало откинулся на спинку трона.       Но на окружение уже было всем всё равно, в центре внимания вновь оказалась Миффи, что скакала от счастья и, издавая трогательные звуки, показывала всем свою награду. От неведомого ранее чувства у неё катились слёзы из её маленьких глаз-бусинок. Прыгнув на руки к Феликсу, Миффи перепрыгнула к Кику, а от него — уже к хозяину. Глядя на приподнятый дух крольчихи, Говерт почувствовал, как вскрыли мощную защиту его чёрствой душонки, и улыбка старого скряги засияла на мужском лице.       Орден Миффи он точно не понесёт в ломбард.       — Миффи такая счастливая… не думала, что биологические тейгу тоже могут испытывать эмоции, — внезапное появление Ольги заставило Говерта напрячься. И Николай куда-то пропал — де Вард склонен был вообразить, что друг покинул тронный зал сразу после окончания церемонии.       — Могут, разумеется, — сдержанно ответил он, мгновенно стерев улыбку с лица. — Но из-за неизменённого строения мордочки Миффи, она не может полноценно проявлять их. Пищать может, изменять выражение глаз и позу тела. Но не более того.       — Восхитительные существа, — протянула Ольга, с большой теплотой рассматривая светившуюся от счастья Миффи. — Как же они, интересно, овладевают всем этим, оставаясь милыми зверьками?       — Не знаю, — сказал Говерт. — Я альманах не читал, мне не было до него дело. Наверное, они внимательно изучают хозяев и подстраивают своё поведение под их характер.       — Возможно. Но я слышала и версию о том, что создатель тейгу использовал человека. Как он тогда заставил его принимать разные обличия? Интересно узнать!       — Я думал, что вам об этом известно. Или огромная библиотека с архивами в вашем распоряжении бесполезна?       — Увы, информация почти полностью утеряна, — с грустными интонациями сообщила ему Ольга. — Мы не знаем многих подробностей о тейгу, в особенности о процессе их создания и о самих создателях. Почитав трактаты некоторых наших учёных, я пришла к выводу, что тейгу — текучая и изменчивая субстанция, форму которой придаёт энергия. Переходя от хозяина к хозяину, она меняет не только внешний вид — варьируется и спектр её возможностей, как правило, не выходящий за пределы своего базиса. Пока такие владельцы тейгу, как мой Коленька, мельчают, другие же прибегают к разным изысканиям.       — Например? — Говерт поинтересовался.       То было явно излишним.       — Например… хм… читала я архивные данные о предыдущем владельце Яцуфусы, — хитрый взгляд сковал Говерта. Знакомое ощущение… что-что, а взгляд у всей этой семейки был одинаков. Лишь Ваня, будучи аномалией, использовал вместо голубых огоньков лиловые. — Говорят, создателем Яцуфусы был некромант, чьи потребности при жизни не были удовлетворены. А оттого он возжелал запереть свою душу в проклятом клинке, чтобы избавить себя от такого досадного проклятия, — жеманство портило женское лицо, но хуже этого были только выглядывавшие зубы, превращавшие аристократичную улыбку в оскал. — Ах, как он умело играл на струнках души несчастных восточных воинов, принуждая их совершать самые безумные поступки ради собственного удовольствия! Предыдущий владелец, судя по документам, пришёл в Столицу, дезертировав из революционных войск. После бара он направился, конечно же, в публичный дом. Забрал самых молоденьких и красивых девочек, — резкий выпад остановил длинный ухоженный ноготь на кадыке, — одним касанием, вот сюда, он лишал их собственной воли. Они стали ни живыми, ни мёртвыми, но такими послушными… были ещё тёпленькими… а он взял и затрахал каждую их них до потери пульса. Живя бок о бок с мертвецами, ему и мысль в голову не приходила об обществе живых. Но мёртвая плоть омерзительно податлива — ему оказалась нужна свежая, разогретая и слабо трепыхавшаяся в попытках к сопротивлению. Он целовал их губы, плечи, груди — они постанывали. Им было приятно, потому что хозяин того хотел. Но это не их настоящие чувства. Простая симуляция. Почти как настоящие шлюхи, но менее эмоционально. Ахах… всё-таки, марионетки мало чем отличаются от людей, пребывающих в отчаянии. Свяжешь по рукам и ногам, заставишь их сердце биться в такт игры твоей дудки, и всё — готовая кукла. Делай с ней, что хочешь. Сумасшедшие люди никогда не отличат подделку от подлинного… На самом деле, они становились не умерщвлёнными марионетками, а рабынями при жизни. Весь фокус в том, куда будет нанесён удар Яцуфусы, — Ольга поджала пухлые губы и склонила голову набок. — Что с вами, господин де Вард? Вы побледнели.       — Я… — не зная, что и ответить, Говерт нахмурился.       — Оля! — в разговор, словно спасительный крючок, вмешался Феликс, шипевший на сестру, словно гусь, и используя при этом пониженные интонации. — Услышал я тут краем уха ваш базар. Ты это прекращай. Ты хоть вообще знаешь, кто сейчас владеет Яцуфусой?       — Конечно, знаю, мой дорогой братик! — с готовностью ответила Ольга. — Я всё знаю!       — А ты знаешь, каково отношение Говерта к этому человеку?       — Я всё знаю. Ты не услышал с первого раза?       Издевательство сквозило в каждом слове, вылетевшем из этого рта, лукавство, мешаясь с правдой, вводило в замешательство, а полуприкрытые глаза не внушали доверия этой лисе в человечьем обличии. Сколько яду было на этом языке, привыкшим к поеданию вкуснейших блюд Империи. Ольга всегда готова взять, но не вернуть. Феликс, пускай и не видел, насколько Говерту всё равно на слова Черненко, был до скрежета зубов недоволен каждой чертой, которую грешный художник запечатлел на белоснежном полотне. Кисть шаловливо двигалась, добавляя мелкие детали, невидимые глазу, из-за чего могло показаться, что Ольга застыла во времени.       Какая мерзость.       Феликс было дёрнул рукой, но Ольга тотчас её остановила. Она осторожно взглянула по сторонам и убедилась, что стража не смотрит в их сторону.       — Какая прелесть. Если бы ты ударил сестру, я бы простила тебя — как старшая, Оля не может дать в обиду своего младшего братика, — Ольга крепко сжала запястье Феликса. Ей очень хотелось его сломать, но жиру в руках было больше, чем мышц — удалось только оставить алый браслет. — Но ты сейчас собирался ударить министра Черненко, — хитрость тенью мелькнула в холодных глазах. — Ты же понимаешь, что ты даже не успеешь своей ручкой взмахнуть? — с высоты своего роста это было сделать тяжеловато, но Ольга справилась с тем, чтобы прислониться к уху Феликса. — Иногда я думаю, что лучше бы вместо ублюдка на свет явился выкидыш.       Храбриться было бесполезно. Грубость позволила Ольге взять верх, окончательно разбив желание Феликса вредить ей. Одно-единственное воспоминание вонзилось под кожу, разливаясь и шипя, подобно гною, из-за чего Лукашевич чувствовал себя грязнее, чем при осознании себя как сына шлюхи. Эти слова Феликс в последний раз услышал больше десяти лет назад, тоже от Ольги. Он бы никогда не смог подумать, что коварная сестрица когда-нибудь напомнит ему о прошлом, да ещё и таким способом.       — Наташе ты так же сказала, да? — прохрипел Феликс, прожигая ненавистью лицо Ольги. — Курва… интересно, что на это скажет твой дорогой Коленька.       — Коленька мне полезен. Наташа оказалась невыгодна. А вот ты, как был бесполезным, так бесполезным и останешься, — притворная улыбка пропала, явилось раздражение. Ольге наскучило возиться с младшим братом. — Вон. Пока я не приказала страже провести тебя нагишом по всей торговой площади, держа за твои грязные патлы. А на торговой площади устроить торговую казнь. А потом, когда от твоей спины останется лишь кровавое месиво, приставить к позорному столбу, облитому морской водой, — только представив себе подобную картину, Ольга мурлыкнула и отстранилась от уха Феликса.       — Какая досада, что я не могу ударить демона в женском обличии, — Феликс вырвал свою руку из цепкой хватки и отошёл на безопасное расстояние.       — Какая досада, что мне лень тратить на тебя время, — Ольга развернула веер. — Прощай, братец. Хорошенько отдохни, прежде чем приниматься за новое задание.       Говерт молча проводил взглядом Феликса, сгоравшего от злости. Но вместе с ней мужчиной овладела жгучая обида, сжигавшая его изнутри. Тело нужно было чем-то охладить, и организм Феликса не нашёл выхода лучше, чем развернуться на каблуках и выйти вон из тронного зала, глотая досадные слёзы.       «Семейка, блять», — только и смог подумать Говерт, когда очередная семейная разборка закончилась.       — Я поражена вашей выдержке, господин де Вард, — призналась Ольга, вернув своё приторное добродушие. — Вы и бровью не пошевелили.       — Меня это не касается, министр, — сухо ответил Говерт. — Феликс — мой товарищ, но не мои личные проблемы.       — Вы перепутали дружбу с товариществом, это раз, — проницательно заметила Ольга, по-змеиному качнув головой. — Два… вас, я полагаю, задели мои неосторожные слова? Прошу меня простить.       — Не стоит, — возразил Говерт.       — Я не смогла оставить это без внимания. Наверное, это тяжело — любить человека, который всеми силами вас отталкивает. Будь я на месте этого человека… — Ольга кокетливо, почти что по-хозяйски коснулась одежд Говерта где-то посередине груди и начала скользить рукой выше, расползавшиеся от неё незримые гадюки расползались по всему телу, вгрызаясь в крепкую плоть, — …я бы вас ни за что от себя не отпускала.       — Довольно, министр, — охладев, Говерт отстранился. — Разрешите идти.       — Разрешаю, — Ольга, испустив разочарованный беззвучный вздох, начала обмахиваться веером. — Имейте в виду, господин де Вард. Если он одумается, если его чувства окажутся взаимными и подлинными, я не стану препятствовать вам. У любви не должно быть никаких преград. В том числе и предрассудков.       Эти слова Говерту совершенно не были интересны. Его отношения никого не касались, кроме него самого и объекта его воздыханий. Стремительно удалившись из зала, Говерт нашёл возле выхода из дворца подавленного Феликса, на чьём лице уже подсыхали дорожки слёз. Видимо, из-за резких слов Ольги он горевал недолго.       — Успокоился? — Говерт закурил. — Что у вас опять произошло?       — Ничего, — буркнул Феликс. — И вообще. Пошла она нахуй. Благодетельница хуева.       Удивительно, как так получалось, что церемонии и прочие похожие мероприятия отбирали сил больше, чем хорошая драка. После такого впору сходить куда-нибудь перекусить, вздремнуть часик-другой, пока работы не было. Именно поэтому Говерт и Феликс направились сейчас к излюбленному месту — в пивную Арсмита. Их настолько увлёк предстоящий приём пищи, что они не заметили, как прошли мимо Кику и Халлдора, шедших в сторону штаба Егерей.       К слову о них…       — Итак… — Кику начало уже напрягать повисшее между ним и Халлдором молчание, потому что товарищ не сказал, зачем выцепил его после церемонии, и сейчас просто попросил следовать за ним.       — Кику. Нет, — Халлдор грубо схватил Кику за запястье, из-за чего последний принял страдальческий вид.       Он и забыл, что для исполнения плана нужно было играть ещё и на публику.       Только после того, как они очутились в штабе Егерей, Халлдор сказал:       — Вот теперь можем говорить спокойно.       — Это чтобы соответствовать? — уточнил Кику. — Не думаю, что за мной ведётся настолько активная слежка…       — Лишним не будет. Ты неплохо изображаешь побитого щеночка, но этого мало, — Халлдор резко схватил Кику за плечи, Хонда уловил азартный блеск в его глазах. Чистое, по-детски умилительное безумие. — Могу дать тебе парочку советов, как человек, переживший подобное обращение в домашних условиях.       — Да хоть полное обучение! — твёрдо сказал Кику, совершенно серьёзно подойдя к делу. — Я всё сделаю, чтобы выполнить задание.       — Вот и отлично! — Халлдор потрепал Кику по голове, отчего становилось не по себе. Этот хрупкий ангелок слишком хорошо вживался в роль шаловливого садиста. — Хорошая собачка! Пойдём тогда в Весёлую-Развесёлую подземную тюрьму. Там как раз много игрушек есть!       — Халлдор-сан, это звучит немного… — услышав это, Кику сглотнул, понимая, что кое-кто слишком увлёкся.       — Да я знаю, — отмахнулся Халлдор, заметно покраснев. — Но зато мы хотя бы можем воспользоваться местом, у стен которого нет ушей. Это ведь превосходное место!       — Да, согласен, — задумчиво сказал Кику. — Стой-ка… а разве генерал разрешает туда заходить?       — Сейчас генерала нет, он оставляет ключи мне, — Халлдор выудил из кармана связку ключей. — Зная мои… ах… пристрастия, он даёт мне возможность кого-нибудь помучить! Но сейчас там никого нет, увы.       — Ты сделаешь из меня подопытного? — догадался Кику.       — Нет. Я просто немного раззадорю… расшатаю… твой разум, — неровное дыхание и напряжённость во всём теле указывали на то, что Халлдор явно завёлся. — Самую малость, хорошо?       — Ох, я… Халлдор-сан, не перетруждай себя так, — Кику обеспокоенно смотрел на товарища, приложив руку к его лбу. Тёплый. — Иначе снова поднимется температура. К ворожею, которого я посоветовал, ты сможешь поехать ещё нескоро. В конце концов, он под Житницей, дорога предстоит непростая.       — Не волнуйся ты так, Кику, я обязательно его навещу, — Кику не понимал, почему в такие минуты руки Халлдора были, как раскалённое железо — его пальцы едва не прожгли Хонде щёки, за которые тот потянулся. — Но сейчас, я буквально требую, чтобы ты немедленно заткнулся и отдался в мои умелые ручки!       — Халлдор-сан. В пределах разумного, — попросил его Кику. — И без домогательств. В противном случае, я поставлю в известность генерала Арловского.       — Кику, — словно пропустив угрозу мимо ушей, Халлдор с широкой улыбкой на устах ударил Хонду в живот, из-за чего тот осел на пол. — Собаки говорят «гав-гав». И я не стану применять сексуальное насилие в твой адрес, я не заинтересован в этом. Но вот оттяпать от тебя кусочек плоти для пущего эффекта… не могу дождаться… Эй-эй, расскажешь же Ночному рейду, что я ем младенцев на завтрак, девственниц — на обед, а молоденьких революционеров — на ужин? Расскажи, обязательно. Ведь именно поэтому я такой красивый, — подобно Нарциссу, Халлдор взъерошил свои волосы и взглянул в невидимое зеркало. — А теперь раздевайся и заходи в клетку — будем тебя учить собачьим манерам.       Уж не знал Кику почему, но настрой Халлдора был поистине заразителен. Натерпевшись в жизни всякого, Хонда и представить себе не мог, что прямо сейчас будет взбудоражен лишь при одной мысли о том, что его аккуратненько будет пытать товарищ. «Интересно, а если на месте Халлдора оказался бы кто-нибудь… другой… — Кику сглотнул. Его воображение работало хорошо, даже слишком. Ему не составило труда придать своей мысли образ. Внизу живота стало горячо. — Так, нет. Я не должен думать об этом. Это может помешать заданию».       Пообещав себе развить эту мысль перед сном, Кику спустился вслед за Халлдором в подземелье.       — Не забудь про ворожея, когда я уйду… крылатый Садист-сан, — тонкие губы всё-таки не сдержали усмешки.       — Ты что-то сказал? — брови Халлдора взлетели наверх, а сам юноша уже сжал в руках плеть.       — Ваф!       …       А пока в подземелье штаба Егерей царил парад непристойностей (а на самом деле, просто пыток), Говерт и Феликс сидели за столом в пивной Арсмита и, видимо, думая, что заказать, решили поболтать на отвлечённую тему.       Весьма депрессивного характера. Потому что её начал Феликс, у которого после попойки не было желания быть всеобщим шутом. Сейчас он был печальным клоуном.       — Какой пиздец… эй, Гов! — окликнул друга Феликс. — Скажи-ка мне, я действительно бесполезное уёбище?       — Боже, ты опять? — Говерт потёр переносицу. — Феликс, тебе двадцать восемь лет, я думал, ты уже давно прошёл кризис обездоленного подростка.       — У меня подходит кризис среднего возраста, — возразил Феликс. — У тебя разве не было такого?       — Нет. Мне похуй, — отрезал Говерт.       — Вот и как? — оторопел Феликс. — Неужели у тебя не было такого, что хочется в петлю лезть?       — Да было, конечно, — Говерт отвёл взгляд. — Но… как бы тебе так сказать, чтобы ты понял… На тот момент я немного остался один. Мать померла, я её даже не видел, батя помер — наверняка, это мачеха заразила его, шлюха. Сестру убил, а брат пропал с концами. Даже псину забрал, хотя я не люблю собак. И что я? Я остался один на один с опытом заграничных походов, странненьким тейгу, — после этих слов Миффи начала недовольно бухтеть, — и отсутствием желания жить. Ну-ка, давай-ка назови, что у тебя сейчас.       — Меня ненавидела, ненавидит и будет ненавидеть вся моя семейка, хотя я ничего не сделал, — Феликс развёл руками, думая, что дальнейшие слова излишни.       — Ты действительно считаешь, что всё так однозначно? Может, тебе напомнить, что произошло сегодня?       Вспоминать это утро не хотелось никому. Ведь кто-то его начал в отрезвителе, а кто-то — с новости об этом. После сдачи дурацкого отчёта к Говерту почти сразу же подлетела городская стража и попросила помощи. Как оказалось, в отрезвителе был кто-то из Егерей.       — Людвиг? — удивился Говерт, заметив молодого дозорного возле камер. — Только не говори, что там твой буйный брат-святоша.       — Никак нет, — Людвиг выпрямился и встал по струнке. — Там хуже.       Он провёл Говерта к решётке, за которой маячили Феликс с Наташей. Непонятно, правда, в каком они были состоянии, но уж точно не в адекватном. Судя по тому, как они держались за головы и периодически ворочались, да постанывали, они явно переживали похмелье.       — Видимо, хорошо вчера погуляли, — пришёл к выводу Говерт.       — Мне неизвестен их точный путь, — начал свой доклад Людвиг. — По рассказам очевидцев их видели гуляющими от бара к бару, потом они зашли в бордель, а после, где-то в три часа ночи они зашли в пивную Арсмита, выпили почти целую бочку хмеля и затем направились к фонтану на торговой площади. Там они начали хулиганить, на этом основании я задержал их.       — Хорошая работа. Теперь их надо дотащить до штаба… — Говерт открыл дверь камеры и зашёл внутрь, где Феликс и Наташа уже сползли с нар. Миффи сморщила нос и тут же выскочила наружу. Говерт сделал то же самое, но в камере всё-таки остался. — Что здесь за запах?!       — Разрешите повторить! — Людвиг кашлянул. — Феликс и госпожа Арловская выпили почти целую бочку хмеля…       — Фу, блять! — догадавшись, что сделали задержанные брат и сестра, Говерт взял обоих за шкирку и приподнял так, чтобы они смогли худо-бедно подняться. — Вы точно на пару-тройку лет моложе меня?       — Иди нахуй! — в один голос отбрыкнулись Феликс и Наташа.       — Да пожалуйста.       Говерт отпустил обоих, хотя, вернее было бы сказать — уронил, и вышел из камеры, закрывая наглухо дверь. Результат не заставил себя долго ждать.       — Стой! — осипшим голосом пролепетал Феликс.       — Забери нас отсюда, мы сейчас задохнёмся здесь! — захныкала Наташа.       — Ну, пожалуйста, Говушка!       Как и ожидалось, первым пошёл на примирение Феликс…       — Я не слышу второй голосок!       …но так как послали Говерта Феликс с Наташей вдвоём, мужчина не собирался вызволять их до тех пор, пока не услышит два извинения.       — По-жа-луй-ста, — по слогам выдавила из себя Наташа.       — Ладно. Так уж и быть, — Говерт открыл дверь. — Ничего не хотите сказать вашему спасителю, которого вы так любезно решили нахуй послать?       — Извини, — одновременно произнесли Феликс с Наташей.       — Когда-нибудь я охну так из-за таких, как вы, что постарею на двадцать лет, — Говерт так сказал, будто собирался это сделать прямо сейчас. — Вы ж взрослые люди.       — А взрослые люди бухают, как не в себя, — пробормотал Феликс.       — Можно мне болеутоляющее, а? — от боли в голове Наташа была готова на стенку лезть.       — Во, и мне тоже. Ещё и ссать хочу.       — Сука… — Говерт прямо сейчас просил у Господа прощения за все совершённые им грехи и молил избавить себя хотя бы от одного из тех, кого он вытащил на свободу.       Удивительно, но Бог вновь услышал де Варда. Правда, прислал на выручку чёрта. Каждому воздаётся по заслугам даже при жизни.       — О, вот вы где все! Утро доброе, блять, — при встрече с Николаем, Людвиг выпрямился по струнке, но генерал в неформальной обстановке такое не любил. — Отставить, Людвиг. Вот, — он показал на двух коней, на одном из которых уже сидел Феличиано, — принимай работу. А Наталью, то есть, госпожу Арловскую, я забираю с собой. Кое-кто попросил провести ей эту… как её… короче, чтобы красоту ей навели, не в штабе Егерей.       — А это с хуя ли? — Наташа даже на больную голову поняла, кто стал для неё благодетелем.       — Узнаешь, — Николай с жалостью взглянул на сестру, покачав головой. — Тебе в любом случае не понравится. А что касается тебя, Феликс… — Николай перевёл такой же взгляд на младшего брата и глубоко вздохнул. — Постарайся не сдохнуть, пожалуйста. Я не могу вечно тебя вытаскивать из отрезвителей и другой задницы.       — Коля… — Феликс вдруг почувствовал, как уши начало жечь подаренными серьгами.       — Не смотри на меня так, — Николай нахмурился. — Твоя нянька — это Говерт. А я — твой брат. Помни об этом, иначе пизды получишь.       Николай подошёл к Феликсу и потрепал его по и так уже взлохмаченной голове, чем вызвал всеобщее изумление. Но Арловский не придал этому значение. Для него это выглядело не столько как демонстрация истинных чувств, сколько мимолётная слабость. Феликс уже был в его глазах раздавленным, нужно было только сильнее надавить. Но Николай сдался.       — В десять утра сегодня церемония награждения, — сухо сказал он так, чтобы слышали все, кому это было необходимо. — Людвиг, у тебя особое поручение, можешь не беспокоиться.       Людвиг кивнул. Оседлав коня, он отправился выполнять свою работу.       А Николай, подхватив под руки Наташу, молча направился в сторону дворянского квартала. С ней не было никаких проблем, Арловский всегда вёл себя ровно с ней. И Феликс порой ловил себя на мысли, что смотрит вслед близнецам с завистью.       — Ну и что? Думаешь, меня стали больше любить? — неуверенно спросил Феликс.       — Не в этом дело, — Говерт пытался подобрать нужные слова, но всё не выходило, поэтому пришлось лепить первое, что приходило на ум. — Просто ты видишь своё нынешнее положение как-то иначе. Я не могу назвать это любовью в должной мере, но и ненавистью тоже. Здесь что-то среднее… какая-то ёбаная химера.       — Чегой-то? — Феликс выгнул бровь дугой. — И как мне это понимать?       — Да ну, блять, вы семейка извращенцев сама по себе, потому что, — Говерт сдался. — Конченные садисты, мрази, развратники, блядушники и прочее. Ваня был в вашей компании нормальным, но даже его вы, суки, испортили.       — Я понял, почему у тебя друзей почти нет, — Феликс отвёл в сторону взгляд, подперев голову рукой.       — Какой догадливый. Эй, Бекки! — Говерт свистнул официантке. — Неси сюда что-нибудь полезного, на выбор повара.       — А, — девушка с россыпью веснушек сперва растерялась. — Какой напиток пожелаете?       — Зелёный чай, без сахара. Лимон тоже не надо.       — Будет сделано. Ожидайте, господин де Вард, господин Лукашевич!       Бекки удалилась на кухню.       — Ты сдурел? — прошептал Феликс. — У меня, по-твоему, деньги есть на здоровый образ жизни?       — У меня есть. В последний раз так делаю, Феликс, — Говерт пригрозил ему, словно строгий отец. — Если узнаю, что следующую получку ты потратишь на выпивку и баб — пизды дам.       — Слушай… я тут вообще подумал… — Феликс сегодня выглядел унылее некуда. — Может, ну его?       — Не понял?       — Пить брошу. Да и по шлюхам ходить тоже.       — Ого… Это Наташа тебе мозги вправила? — удивился Говерт.       — Ага, щас. Она тонет вслед за мной, мне кажется. А что касается лично меня… — Феликс на мгновение умолк, терпя боль в голове. — Чёрт, никак не могу вспомнить. С нами бухал кто-то вчера. Кто-то третий. Наташа сказала, что он желтушный. Ну, мы и оставили его. Думали, он помер, — он сглотнул. — Уж не знаю точно, но чувствую, точно тебе говорю: спиртное его довело до такого состояния, не иначе. Я не хочу так кончить.       — Ясно. А что по шлюхам? — спросил Говерт.       — У меня родился сын, Говерт, — Феликс сообщил это, словно важную новость. Он был совершенно серьёзен, но де Варду всё казалось, что это напускное.       — Я тебя поздравляю, — он развёл руками. — В публичных домах такое не редкость.       — Нет, Гов, ты не понял: у меня родился сын, — Феликс старательно делал упор на каждое слово, делая свою речь более проникновенной. — От женщины, которую я люблю. И которая меня любит тоже.       — Что я о тебе ещё не знал? — фыркнул Говерт.       — Вот ты всё иронизируешь, а я серьёзно вообще-то! — Феликс даже по столу ударил. — Вчера столько всего произошло… Даже будучи пьяным в гавно, я точно понял, что мне пора что-то менять в своей жизни. Так ведь и сдохну, ничего не добившись. С бутылкой спиртного, да с кучей бастардов с моей кровью.       — Ваш заказ, — это вернулась Бекки и поставила салат и чай перед Феликсом. Так же она принесла заказ Говерта, сделанный им сразу же по приходу в пивную.       — Спасибо, — Говерт сунул Бекки чаевые и, заметив значительно улучшившееся настроение девушки, проводил её взглядом. — Феликс. Знаешь, глядя на тебя, я действительно не могу поверить в то, что ты действительно со мной примерно одного возраста. Ты, по сравнению со мной, даже не мальчишка — ты барышня кисейная. Твой предел — кочевать с табором, который ты на какой-то ляд бросил, думая, что жизнь твоя наладится. А оно ведь не так, да? Тебе стало легче жить, но ты совсем размяк, начал обременять себя хер пойми чем.       — Пошёл ты… — начал было Феликс, но Говерт продолжил:       — Дослушай. Раз уж ты так заботился о том, чтобы остаться в живых до твоих-то лет, значит, ты для чего-то нужен. Речь не о каком-то там божественном замысле, великом предназначении или какой другой поебени — речь о том, кем ТЫ сам хотел бы себя видеть. У тебя практически бесконечный потенциал, но ты его постоянно гробишь только потому, что это кому-то не понравилось.       — Но разве есть смысл что-то делать, если тебе все говорят, что ты делаешь гавно? — Феликс так говорил, будто сомневался в своих словах. — Я бы мог сказать, как и ты, что «мне похуй». Но ведь я всё это делал, чтобы поладить с другими людьми. Какой смысл, если все меня в итоге отталкивают и пинают под зад?       — Вот это, — Говерт ткнул в него указательным пальцем, — твоя главная ошибка. Не стоит в творчестве, да ещё и в таком возрасте прислушиваться к чьему-то мнению — шли его нахуй. Главное, чтобы тебе нравилось. Про жизнь — то же самое. Хотя… будет не лишним маскировать на людях свою ебанутость. Иногда приходиться фильтровать всё то, что ты говоришь или делаешь, чтобы кому-то понравиться. Тебе нужно просто перестать зависеть от чужого мнения настолько сильно.       — Ой, Гова… всё-то ты знаешь, — Феликс насупился, сложив руки на груди. — А что насчёт тебя?       — У нас разные цели, так что и говорить с уверенностью я могу только за себя, — помолчав, Говерт покусал трубку. — Ты прекрасно знаешь мою цель. Но это скорее мечта. Я и понятия ведь не имею, как мне выстроить путь к ней. Поэтому и готовлю себя к поражению, как видишь. Смысла нет в трате жизни на сомнения. Так сказал один мой знакомый дед… — приступ ностальгии по былым денькам вынудил де Варда улыбнуться. — Так и сказал: «Ты фаталист, Говерт. Готовясь к неизбежной участи, не забывай жить». Но я, как последний долбаёб, всё ещё продолжаю пытаться. Даже не знаю, стоит ли оно того.       — Классно ты завуалировал своё желание трахнуть нашего Ки-!..       — Ешь сиди! Ешь и думай. И мотай на ус. Давай, пока Миффи не съела твой завтрак.       Говерту пришлось отгонять Миффи от листьев салата, покоившихся в тарелке Феликса. Та начала капризничать, поэтому Говерту пришлось заказать ей отдельную порцию. «А ведь могла бы свежего мяса поесть», — подумал он.       — Ну, а Наташа чего? — спросил Говерт.       — Наташа… а что Наташа? Пиздец ей, походу, — Феликс поперебирал салат в тарелке, выуживая оттуда креветок. — Но зная снисходительность этой пышногрудой курвы, может быть, она её ещё пристроит куда-нибудь. Родная всё-таки. В отличие от меня. Но просто судя по тому, что она мне рассказала… Коля наверняка уже в курсе, да и тебе рассказал, да?       — Да, — подтвердил Говерт.       — Пизда. Какой же это всё мрак ебучий…       — Вам всем срочно надо к врачу.       — Ты думаешь, это излечимо? — саркастично спросил Феликс.       — Пока нет, — Говерт отложил трубку. — Но в будущем, надеюсь, это будет возможно.       …       Пока кто-то спокойно перекусывал, готовился к сложной миссии или получал награды, Людвиг сопровождал брата Его Императорского Величества, Феличиано Варгаса, на охоте. Занятие не сказать, чтобы сложное: мальчишка оказался не настолько бестолковым, насколько себе мог представить Людвиг, но всё-таки наивным и иногда неосмотрительным. Впрочем, в нападениях на себя Феличиано явно не был виноват.       «И всё-таки, я не могу понять, почему Его Высочество выбрал именно меня в качестве своего телохранителя, — подумал Людвиг. — Вокруг столько более достойных и подходящих кандидатур… Но ведь, насколько я понял, у него не было вариантов — он просто выбрал меня и всё. Я нахожу его действия необоснованными и эгоистичными. Не то, чтобы я жаловался, но я скоро устану разрываться на три работы. Да и неправильно это… тейгу придало мне острый слух, до меня уже долетели слушки в светских кругах. Богатым властителям, видать, совсем делать нечего, раз они так себя развлекают».       — Вам сегодня пришлось наказать своих друзей, да? — отвлёк его из тяжёлых раздумий Феличиано. Когда парень был спокоен, его тембр голоса казался даже приятным.       Людвиг осмотрелся. Опушка давно пройдена, теперь нужно поискать достойную дичь и предоставить Феличиано пронзить её стрелой. По рассказам министра, мальчишка не возился в лесу слишком долго и уезжал оттуда, забрав только одну жизнь. Всё боялся разгневать местных духов или напороться на диких зверей, которых, как он думал, насылали на тех охотников, которые безнаказанно отстреливали дары Природы.       Но помимо поиска дичи нужно было позаботиться и о благополучном состоянии Феличиано: как физическом, так и моральном. Для первого нужно было глядеть в оба и не допускать испуга лошади, для второго — поддерживать беседу любыми способами.       Тишина угнетала. И напоминала о тени смерти, преследующей каждого.       — Они мне не друзья, Ваше Высочество, — поправил парня Людвиг. — Боевые товарищи. Друг у меня только один — мой брат, Гилберт Байльшмидт.       — А я? — поинтересовался Феличиано, пытаясь заглянуть Людвигу в глаза.       — Вы? Вы — мой господин. Вы платите мне за то, чтобы я выполнял работу помимо службы дозорного и Егеря, — предельно честно ответил Байльшмидт.       — Ве-е-е, вот как, — протянул Феличиано. — Тогда, я бы хотел, чтобы вы стали моим другом!       — Ваше Высочество, — Людвиг замялся, встретив на своём пути такую детскую непосредственность. — Это не так просто, как вы думаете.       — Да я знаю… дружить — это что-то на голову выше товарно-денежных отношений. Во-о-от так! — Феличиано развёл руками, изображая большое расстояние, из-за чего чуть не упал, но Людвиг его вовремя придержал.       — Аккуратнее, Ваше Высочество! — воскликнул Людвиг. — Падение может стать небезопасным.       — Ох… — Феличиано виновато поджал губы. — Н-но вы же меня спасёте, Людвиг?       — Конечно. Но смею предупредить — я не всегда могу оказаться рядом, — Людвиг теперь передвигался наравне с Феличиано, чтобы тот больше не падал. — Как вы уже убедились, даже в родном доме небезопасно.       — Ах, дом, милый дом… настоящее змеиное логово! — Феличиано говорил это с горькой иронией в голосе, которая не укрылась от Людвига. — А ведь я даже на трон не претендую. Неужели они просто путают меня с Ловино?       — Я допускаю такую мысль, Ваше Высочество… — начал было Байльшмидт.       — Но ведь мы ни капельки не похожи! — Феличиано рассердился и надул щёки. — Сами подумайте: я тут разъезжаю постоянно, то на охоту, то на приёмы у господ из крупных поселений, а он сидит целыми днями в замке, как трус какой-то, а Ольга вокруг него кружится, души не чает! Это только на людях Ловино крутой, а на деле он такой же нытик, как и я.       — Ваше Высочество, — прервал его Людвиг. — Думаю, всё-таки, не стоит так говорить про Императора, даже если он ваш родной брат.       — Но это ведь правда! — возмутился Феличиано.       — Я понимаю ваши чувства. Но некоторую правду иногда лучше всего держать при себе. Иначе, будь ты хоть нищим, хоть Императором — долго не проживёшь.       Слова Людвига заставили Феличиано задуматься. В этом были положительные моменты для Байльшмидта: наконец-то этот ребёнок заткнулся, и можно теперь погрузиться в собственные мысли. Но Людвиг не успел.       Феличиано вскинул голову, прислушался. Очень медленно он начал доставать лук — на ближайшем дереве он заметил рябчика. Уже прицелился, дыхание задержал.       Но тревожное послание от тейгу прокатилось горячей волной по всему телу, и Людвиг, повинуясь инстинкту, немного толкнул Феличиано от себя, схватив после этого за ремешок от колчана. И вовремя: над головой парня просвистела ледяная стрела. Первое, о чём подумал Феличиано: «Как хорошо, что я попал в птицу!» И уже только потом до него дошла вторая мысль: «Меня только что чуть не убили».       И только после этого паника и страх сковали лицо Феличиано.       — Вот чёрт… Оставайтесь на месте, Ваше Высочество! — крикнул Людвиг, спрыгивая с коня. — На этот раз я не упущу негодяя.       — Нет! Не оставляйте меня-я-я! — заголосил Феличиано, пряча голову за лошадью.       — Пригнитесь и спрячьтесь за конём! — скомандовал Людвиг, выдав парню щит. — Прикройте голову. Я скоро вернусь.       Активируя тейгу на полную мощность, Людвиг размашистыми шагами, а затем и звериными прыжками настиг злоумышленника. Тот пытался спрятать зачарованный лук, но у него ничего не вышло. Как и пустить в ход оружие ближнего боя — Людвиг подскочил к нему и одним точным ударом звериной лапы вырубил его. Заметив на накидке знак отличия, Байльшмидт нахмурился. Такие балахоны видят уже не в первый раз, в особенности, у тех, кто покушался на Феличиано. Точно таких же недавно поймали Говерт и Феликс.       Но вот, что странно: балахоны и знаки отличия поразительно соответствовали обмундированию Чистильщиков. Но когда к ним приехали с ревизией, у них была уже другая униформа.       Как бы то ни было, над этим думать уже не Людвигу. Его задача — пленить злоумышленника, чтобы предать справедливому суду, и привезти Феличиано целым и невредимым.       — Вы в порядке, Ваше Высочество? — спросил Людвиг, укладывая бессознательную тушу на своего коня.       — Н-нет… — Феличиано плакал, судорожно вцепившись в щит.       — Всё хорошо, вставайте, — Людвиг скрыл тейгу, застегнул жакет и, согнувшись, подал руку Феличиано. — В лесу больше никого нет.       — Санта Мария! — парень только пуще щитом прикрылся. — Я больше не вынесу этого!       — Вставайте, — сказал Людвиг, вздохнув. — Негоже Его Высочеству лежать на земле.       Ещё с полминуты пошмыгав носом, Феличиано кое-как встал благодаря помощи Людвига, тот помог ему вытереть слёзы и сопли, а также залезть на лошадь.       — Нужно забрать птичку, — пролепетал Феличиано.       — Лучше вернуться назад, — напряжённо ответил Людвиг. — Продолжать охоту сейчас опасно.       — Но если мы оставим мёртвую птичку, то можем разгневать духов и навлечь болезни, Ольга так сказала! — возразил Феличиано. — Нет… даже дедушка так говорил!       — Хорошо. Будем осторожны, — нехотя согласился Людвиг.       Иногда стоило идти на риск, даже если он ничем не оправдан. Пускай нервы Феличиано были потрёпаны, но охотой он остался доволен, к тому же, на сей раз был схвачен преступник. Как итог парень ещё долго хвастался добычей перед недовольно бурчащим братом.       А Людвиг принёс домой щедрую награду, которую он тут же безвозмездно поделил со старшим братом поровну.

***

      Разбор всяческого добра, принадлежавшего Кэкстону, не приносил должного удовольствия, даже не вызвал особого интереса. Хотя Франциску всё ещё не давало покоя то, что оружейник хватался за эти материалы настолько, что попросил об услуге Ночной рейд. И только при разборе обнаружились некоторые редкости, которые нынче днём с огнём не сыщешь. Уж не знал Франциск, как Кэкстон их раздобыл, но, судя по всему, имел место быть нелегальный заказ через знакомого авантюриста. Чего только не сделаешь ради обхода всевидящего ока торговой гильдии! Правда, сейчас началось ослабление их влияния после того, как был арестован их казначей и человек, замешанный в махинациях, но незначительное. Теперь оружейники могли смелее подавать запросы на редкие материалы и не бояться, что их изымут или подсунут подделки, сделанные искусными мастерами.       И вот тут Франциску стало интересно. В списке много значилось всяких запрещённых материалов, в особенности, добытых с драконов и проклятых созданий Тьмы. Чешуйчатая кожа ещё ладно, но вот благовония из Тёмного Аббатства, дикие цветы, больше похожие на споровики, приносившие удачу, аметисты, вырванные из глазниц воинов-скелетов и забираемые у них же щиты с гербами Старой Империи, имеющие на себе магическую метку… тут даже были шкуры адских гончих и драконьи духи.       Более того, Франциск среди прочего нашёл несколько чертежей, которые были отправлены как письма другому человеку. Бонфуа внимательно пригляделся к подписям.       «От Криса — г-же Люткевич» — вот, как были указаны адресаты. Но без местоположения.       История начала полыхать новыми красками. Франциск, ухватившись за эту ниточку, перевернул пергаменты и начал рассматривать то, что на них было изображено. Чертежи разнообразного оружия: мечей, луков, кинжалов, даже посохов для новичков в магическом ремесле. Приглядевшись, Бонфуа заметил в маленьких квадратах изображения различных сгустков, подписанных как «огонь», «лёд», «молния» и так далее.       Франциск вздрогнул. Он понял, что держал в руках не что иное, как чертежи светящегося оружия!       Теперь ему всё стало ясно. Ясно, почему Кэкстон попросил именно Ночной рейд о том, чтобы те забрали вещи из его старого дома. Поскольку его сын, Крис, погиб от рук Егерей, у старика не было никого другого, кому он мог бы доверять так же, как собственному ребёнку. В голове начала выстраиваться логичная цепочка: скорее всего, Крис вошёл в сообщество авантюристов и заработал много денег на выполнении заказов, а затем эти же деньги передал отцу, чтобы тот часть отложил на приданное к дочери, а другую часть — на нелегальные заказы редких материалов в обход торговой гильдии. Возможно, на что-то из списка отправлял сам Крис, чтобы сэкономить, чтобы побольше оставить для Гвен. Да. Всё так и есть. Но вот зачем сыну оружейника потребовалась связь с имперской скотобойщицей? В голове закрутился тёмный шар, сотканный из предположений.       «Хм… интересно. Это может помочь нашему делу с госпожой Люткевич. Странно только то, что об этой деятельности мне не было известно. Сеть светящегося оружия, контрабанда материалов… даже революционеры посчитали бы такое за вопиющую наглость. Однако…»       — Чего ты там копаешься? — спросила Эжени, которая в это время занималась упаковкой по ящикам редких материалов. Осталось упаковать только запрещённые, которые вряд ли бы пропустила таможня революционеров.       Что же делать…       — Сейчас-сейчас, — Франциск незаметно для Эжени в это время манипулировал над материалами с помощью своего тейгу. — Я проверял. Нам не нужно повторения истории с Форнавалем.       Форнаваль — уже стало именем нарицательным в узких кругах, среди людей, которые были в курсе этой истории и знали всю подноготную. Суть была именно в том, что богатый купец, возомнивший себя профессиональным контрабандистом, начал торговать запрещёнными материалами, добытыми сомнительными путями: вскрылись махинации на подпольных аукционах, устрашение молодых авантюристов, насильное присвоение себе чужого добра, угрозы семьям и многое другое. И, несмотря на вынесенный приговор…       — Можешь не беспокоиться — его выпустили под залог, я слышала, — сказала Эжени, невесело хмыкнув.       — Это повод забеспокоиться… очередной не враг и не союзник, — закончив, Франциск передал «запрещёнку» Эжени. — Но в целом, когда было по-другому?       — Точно.       «Если в это дело вмешан оружейник-революционер и имперская скотобойщица, значит, сеть светящегося оружия куда обширнее, но вот кто за этим стоит? Высшие чины в курсе, что у них происходит? В любом случае, если начнём ворошить это осиное гнездо с наскока, то сами попадём под удар. Если помешаем переправке сейчас, то утратим кредит доверия, а заодно и шанс хотя бы по крупицам собирать информацию. А значит, наш шанс — развязать язык госпоже Люткевич. Знал бы я раньше про Криса… нет, я бы тогда ничего не сделал. С людьми его возраста тяжело договориться. Более того, у меня не было бы на тот момент никаких вещественных доказательств. Но сейчас у меня их тоже может не быть, ведь я не могу оставить чертежи с подписями у себя. Я всё уже решил передать Кэкстону…       …значит, я просто схожу на чёрный рынок. Кобра сможет сделать для меня идентичные копии за кругленькую сумму, зато качественно. Как хорошо, что я смогу наложить на него магические руны молчания! Это гораздо надёжнее, чем брать с человека клятву. Осталось решить, как восполнить пробел в нашем небольшом бюджете. И как сейчас отвлечь Эжени…»       — Кстати… мне всё не давало покоя… ты действительно нагадала тому парню, Хенрику, такую несчастную судьбу? — вдруг спросил Франциск.       — Не совсем, — Эжени в привычной манере поджала губы да так, что те побелели. — По правде говоря… я его узнала. С этим ублюдком у меня личные счёты. Поэтому, я надеюсь, что он подохнет именно от моей руки, — её голос стал ниже, а страшный взгляд пересёкся со взглядом Франциска. — Я хочу этого всеми фибрами души!       — Боже правый, Эжени, не надо на меня так смотреть! — воскликнул Франциск. — А то я подумаю, что ты моей смерти хочешь.       — Нет… Тебя мне будет жалко убивать, — подуспокоившись, Эжени несмело улыбнулась, из-за чего Франциск неиронично едва слезу не пустил.       — Ох, ну ты… А я-я-я… я уж было подумал, что ты действительно стала гадалкой, — протянул Франциск. Отвлечённый разговор помогал ему совершать задуманное.       — Хотелось бы заглянуть в будущее, — пожала плечами Эжени. — Но в этом мало смысла — совершая что-то в настоящем, мы тем самым влияем на будущее, и попытка узнать свою судьбу лишь самообман.       — А как же онейромантки? — возразил Франциск. — Я встречал одну такую. Её предсказания всегда сбывались.       — Это исключение из правил, — парировала Эжени. — В большинстве своём гадалки — обыкновенные шарлатанки, а онейромантки — почти как чародейки. Магия обычно работает. А шарлатанство — нет.       — Смотря в чьих оно руках и против кого направлено, — Франциск хитро сощурился. — Если, например, мы возьмём Ён Су и попытаемся его обхитрить, то это не составит нам большого труда.       — Он ребёнок. Дети хорошо чувствуют фальшь, — поднятая тема оказалась для Эжени неприятной, но она не собиралась её заминать. Значит, её задели слова о младшем товарище.       — Но интуитивно, — продолжил Франциск. — Поэтому им тяжело убедить себя в том, что их пытаются обмануть.       — Да, но Ён Су очень осторожен, когда чувствует подвох, — не унималась Эжени. — Его будет не так трудно подловить.       — Правда? — Франциск усмехнулся, вставая совсем рядом с Эжени. — А что ты тогда скажешь насчёт карточных игр, где на него действовали банальные уловки? И на тебя, кстати, тоже.       — Н-ну… — как только Эжени запнулась, Франциск понял, что можно прекращать.       — Ладно, перестань, — улыбка Франциска стала снисходительной. — Ты сейчас просто не хочешь признавать, что малыш Ён Су очень наивный, а оттого уязвим. Тебе хочется ему помочь, потому что он вызывает в тебе нечто вроде материнских чувств. Но ты не хочешь этого показывать, чтобы самой не стать уязвимой. Я прав? — его маленькая шалость требовала риска — подойти к Эжени очень близко, чтобы стащить нужные чертежи. Хотя бы один.       — Дистанция, Франциск, — выставив обе руки вперёд, Эжени отодвинулась от мужчины. — Нет, ты не прав. Меня не интересует близость с конкретным человеком. Я всего лишь ваш боевой товарищ и травница, и моя задача — стать с командой одним целым, а не подкинуть в неё яблоко раздора и забрать себе только кого-то одного, — она отвернулась.       Глаз Франциска вымерил всё до каждой секунды — именно в этот момент пергамент был спрятан во внутренний карман кафтана. Для вещественного доказательства хватит и одного листка — всё равно все подписаны одинаково. И Эжени ничего не заметила.       — Даже сейчас отрицаешь… ничего. Когда-нибудь, ты обязательно поймёшь, о чём я, — Франциск удовлетворённо прикрыл глаза. — На всё воля Божья, при каких обстоятельствах, ты-…       — Прекрати. У нас ещё много работы, — прервала его Эжени. — Советую собрать всё в мешки. Я пока позабочусь о том, чтобы завтра у нас был обоз.       «Какая смышлёная у меня воспитанница, — мелькнула в голове Бонфуа блаженная мысль. — Мне даже не пришлось юлить перед ней во второй раз».       Эжени ушла, оставив Франциска в одиночестве. Набросав записку о своём визите в Столицу, вскоре и он покинул рабочее место.       В это же самое время Альфред всё-таки нашёл для Мэтта и Баша небольшую бумажную работу. Сам он отправился в неизвестном направлении — решать сложные вопросы и искать больше информации. А Мэтт и Баш остались мариноваться в собственном соку. Нет для воина работы утомительнее, чем разбор кусков пергамента. Причём, документы надо было не только отсортировать, но и проверить срок грифа секретности на многих из них. Ведь при удачном завершении революции командование обещало увековечить имена героев и именно для этой цели могли понадобиться документы, время от времени передававшиеся в архивы генштаба революции.       Звучало действительно как нечто торжественное и внушающее уважение, но Мэтту и Башу так не казалось. Бумажная волокита так влияла на мозг неподготовленного человека, что тот начинал превращаться в овощ и разочаровываться во всём, что так или иначе считалось чем-то великим.       Поэтому Мэтт решил инициировать беседу, чтобы хоть как-то развеять царившую в кабинете Альфреда хандру.       — Баш? Т-ты какой-то молчаливый сегодня, — Мэтт редко начинал первым, поэтому получалось у него это крайне неуклюже.       — Правда? Я всегда такой, — ответил Баш.       — И вовсе нет! — воскликнул Мэтт. — Ты обычно говоришь хоть что-нибудь рано утром. А сегодня ты дай Бог только к собранию что-то сумел сказать. Что-то случилось?       — Как тебе сказать… Мне не нравится то, чем мы занимаемся сейчас, — Баш показал на листки пергамента.       — Только и всего? — Мэтт вздохнул с облегчением. — Напугал. Это же нестрашно! Ал нас определил на одно задание, так что со скуки ты не помрёшь.       — Дело не в скуке, — задумчиво ответил Баш. — Это уже потребность. Потребность в убийстве.       — Потребность… в убийстве? — ужаснулся Мэтт. — Это как?       — Ты и сам прекрасно понял.       — Но ты не похож на тех психов, что я видел! Лица тех воинов были перекошены от злобы и ненависти ко всему живому, ими овладело безумие, жажда крови для них на первом месте, и…       — Жаждать крови можно и по-другому, — лицо Баша было совершенно непроницаемым, но взгляд отражал неутолимый голод. — Прямо сейчас я хочу вонзить в кого-нибудь кинжал и посмотреть, как этот кто-то будет истекать кровью.       — Б-Баш?.. — Мэтт нервно сглотнул.       — Не переживай, — преспокойно ответил Баш. — Я не буду кромсать своих товарищей до тех пор, пока Альфред даёт мне прикормку.       — Выходит… если бы не Ал, то мы бы сейчас… — вывод совершенно не нравился Мэтту.       — Да. Мы бы сейчас не разговаривали, — подтвердил Баш его догадки.       — Ужас… Баш. Сколько же тебе приходилось убивать, чтобы ты настолько свихнулся, но при этом не подал виду? — спросил Мэтт.       — На самом деле, я убил не больше вашего, — медленно проговорил Баш. — Беда в том, что я не умею считать. Хотя… когда речь заходит о мёртвых, считать вообще никто не умеет. В этом нет нужды.       — Но почему ты тогда настолько спокоен?       — Хороший вопрос. Наверное, потому что это не моя прихоть. Это — потребность. Такая же, как приём пищи, сон или справление нужды. Кровь мне нужна так же, как и вода.       — Вот оно как… ты фаталист, — Мэтт увидел непонимание в глазах Баша, а потому решил пояснить. — Ты примирился со своей судьбой, поэтому так… но почему ты тогда состоишь в рядах революции? В Ночном рейде? Я-я не понимаю, почему ты здесь, если твоя преданность держится на куске мяса?       — Всё просто: предыдущий хозяин погиб — появился новый. Я не перехожу от живого хозяина к другому живому хозяину, как какая-то шлюха. Я прихожу только к тем, кто способен взять на себя ответственность. Ведь я зверь. А если зверь дичает, то он превращается в чудовище. Вот моя преданность. Но новый хозяин учил подавать голос и вскидывать лапу, когда он подаст знак, — Баш отложил бумаги и испытующим взглядом посмотрел на товарища. — А ради чего ты здесь, Мэтт?       — Я… я просто хотел оправдать ожидания своей семьи, — только произнося это, Мэтт понимал, что это звучит ужасно. Он стиснул зубы. — Только и всего. Но в отличие от тебя я верю в идеалы революции — только так я могу доказать!.. — едва не затронув неприятную тему, он тут же замолк.       — Люди вроде тебя — необузданные звери, — подытожил Баш. — Я видел, как твоё лицо горело от азарта. Правда в том, что мы всего лишь животные. А всё остальное — кому как повезёт. Тебе вот повезло. А мне — нет.       Оставив Мэтта думать над сказанным, Баш продолжил сортировать бумаги. Глаза из-под очков временами посматривали на лесного юношу. Порой Мэтт диву давался: вот сидел рядом с ним человек, что на целый год был его старше, но с такой непреодолимой разницей во всём: в боевых навыках, в образовании, в мировоззрении…       «Опять перепутал…» — терпеливая улыбка скользнула по бледному лицу юноши. Всё бы ничего, но ей пришлось тотчас раствориться. На глаза попалась странная листовка. Очень странная. Такого задания революция просто не могла поручить. Ни за что. Мэтт не верил в то, что он видел. Поджав губы, он молча отложил лист в пустой ящик. От греха подальше.       …Пока Мэтт и Баш занимались бесполезной рутиной, Йозеф был рад хотя бы отчасти побыть наедине с собственными мыслями. Да, он сидел вместе со спящим Стефаном и следил за его состоянием, но это нисколько не мешало. В конце концов, товарищ не издавал ни звука, а лишь мерно сопел, пытаясь набраться сил.       А Йозеф тем временем углубился в раздумья. Ему не давал покоя собственный поступок, который он совершил, сам не зная, почему. Как-то, видимо, хватило ему смелости увести Эжени и наговорить ей много тёплых слов, реакцией на которые стало полнейшее недоумение девушки. Наверное, она никогда не слышала подобных слов в свой адрес или слышала, но в глумливом контексте.       «Но я бы ничего ей и не сказал, если бы не любил на самом деле. Я ведь и в этой дурацкой игре Стефана отказался участвовать. Уж не хотелось бы мне, чтобы Эжени в один прекрасный день решила, что я так пытаюсь понравится ей только из-за глупого спора. Это ведь неправда, пускай и будет выглядеть именно так. Эжени всё-таки склонна из-за тяжёлого детства очернять все мало-мальские проявления симпатии к ней. Но я хочу показать ей обратную сторону того, что она так старается не замечать. Вот только… как мне поступить, если мы снова вступим в конфронтацию? Мне продолжать гнуть свою линию или встать на её сторону? Даже если она неправа? Я не могу понять, чего она лично от меня ждёт. Либо изменений, либо укрепления веры в свою правоту? Я не знаю, как мне быть. И спросить не у кого даже. И нет, я не буду спрашивать у этого извращенца, как мне обращаться с девушками! Такому меня научит — я только окончательно испорчу отношения с Эжени. Ох уж эти дела любовные… — Йозеф грустно посмотрел в окно. — Угораздило же меня влюбиться в гордую птицу-недотрогу».       Вдруг Стефан рядом с ним закашлялся и начал отплёвывать кровь. Йозеф тут же вытер кровавые слюни платком и убедился в том, что товарищ ещё живой вообще. Он дал Стефану послабляющую настойку.       Размышлять на тему Эжени теперь казалось неправильным. Экий пижон нашёлся — рядом гибнет товарищ, а он о девке думает! «Я даже не знаю, пойдёт ли Стефан на поправку, — подумал Йозеф. — Он умирает в муках, а мы ни одним лекарством помочь не можем. Чуда не случится, если мы не поможем ему совершиться. Даже если Стефан теперь бросит пить». Йозеф с сожалением взглянул на Кросс Тейл, покоившийся на прикроватной тумбе. В скором времени придётся искать замену среди революционеров, если так дальше пойдёт. Но, как и говорил Ён Су, раньше времени списывать Стефана со счетов не хотелось никому.       «Кстати… Ён Су… — Йозеф вдруг нахмурился. — Альфред не дал ему работы, но… куда он запропастился?»       …       Несмотря на то, что многие уже заметили пропажу Ён Су с базы Ночного рейда, немногие догадывались, куда именно и с какой целью юноша это сделал. Хотя, впрочем, достаточно было узнать место, чтобы догадаться о цели посещения.       Пока на складе Ночного рейда царил беспорядок, и за ним никто не следил, Ён Су незаметно для всех вытащил из запылившихся коробок специальные бутыли для целебной воды, в которых жидкость дольше сохраняла свои полезные свойства. Об этом юноша прекрасно знал, поэтому и подумал, что это может ему пригодиться. Положив вместе с бутылью в вещмешок небольшой сухпаёк, Ён Су незаметно покинул территорию Ночного рейда. Единственный, кто мог бы узнать о том, что кто-то покинул базу, был Стефан, но сейчас никто не заметил ухода Ён Су на том этапе, на котором его можно было ещё предотвратить. Да и кто бы остановил сейчас? Все были заняты.       Единственный Целебный источник, местоположение которого Ён Су хорошо помнил — самый ближайший, находившийся к югу от Столицы, ещё южнее базы Ночного рейда. Светившийся в темноте столб целебной воды, рядом с которым всегда цвели самые красивые цветы Империи — настоящее чудо света! Поговаривали, что магическая жидкость могла исцелить практически любую рану, но было у неё несколько недостатков: она не могла возвращать человека к жизни, не могла отращивать отрубленные конечности — только исцелить культю, а также не могла исцелять от проклятий. И тем не менее, многие хотели бы заполучить эту водицу, некоторые ушлые дельцы сотворили бы из неё мнимую панацею и пустили в широкий оборот. Это бы быстро истощило природные ресурсы, алхимики бы стали играться в Бога, пытаясь воссоздать его дар. Но Ольга, испугавшись последствий, вовремя подсуетилась и монополизировала все три источника в Империи. Она приписала им священный статус, поэтому посягательство на целебную воду без специального указа с подписью министра Черненко приравнивалось к богохульству и требовало немедленного ареста, приводившего несчастного на костёр.       Ёну не хотелось бы поджариться, пускай он и так в Бога не верил — он-то думал, что этого вполне достаточно, чтобы оказаться на костре. Но юноша считал, что хотя бы одну бутыль он унесёт для Стефана. Если потребуется, он убьёт всех стражников, которые встанут на пути спасения товарища.       Незаметно приземлившись в кусты, Ён Су наконец-то увидел его: Целебный источник. Вокруг него веяло такое умиротворяющее облако, что хотелось просто прыгнуть туда, нырнуть с головой, испить полностью — юноше казалось, что единожды попробовав воду из источника можно пить её и пить, но так и не суметь утолить жажду. Наверное, думал он, Ольга с той же целью ограничила использование воды: она тоже испугалась, что запретный сладкий плод достанется кому-то ещё.       Ужасный наркотик…       В этом Ён успел убедиться, едва ощутив приятный запах, исходивший от источника. Морозная свежесть, бывшая чем-то средним между прибрежного штиля и подземного ручейка.       Погодите… морозная?..       Приглядевшись, Ён Су позеленел, наваждение как рукой сняло. Мороз он ощутил весьма кстати, ведь прямо посреди источника сидел в позе для медитаций Николай без своего полушубка в одной лишь рубахе и подставлял свои непослушные волосы с сединой под фонтан, брызгавший от столба. Наслаждаясь царившим покоем в своей душе, он сидел, закрыв глаза. Но даже с открытыми глазами он бы не увидел прятавшегося в кустах Ён Су.       «Вот чёрт… его ещё здесь не хватало…» — от накатившего страха Ён Су даже шелохнуться не мог. Его сердце трусливо начало забирать все жизненные соки себе, из-за чего пальцы рук и ног похолодели. Казалось, работали только сердце и мозг. Серо-розовый мешок разрывался от колотившегося внутри пленника, алая паутинка обхватила клетку души испуганного ребёнка. Главное, не потерять сознание сейчас. Главное, случись что — сразу дать дёру, сорваться ещё до того момента, когда Николай поймёт, что столь желаемая добыча копошится у него прямо перед носом.       Но что здесь делает Николай? Этот вопрос помог отвлечься Ёну хоть немного от мыслей об опасности, нависшей над ним. Арловский точно не мог знать, что здесь появится Ночной рейд, в этом юноша сразу убедил себя. Значит ли это, что у генерала были проблемы со здоровьем? Внимательные чёрные глаза впились в отдалённую фигуру Николая, а сам Ён Су надёжно скрыл своё присутствие. «Ну и ладно, — подумал Ён Су. — Такие, как этот Генесралиссимус не заслуживают долгой и счастливой жизни. Даже если он на самом деле хороший человек, я не смогу простить человека, что нанёс душевную травму моему товарищу!»       За пожелание смерти даже отъявленной мрази однажды может прийти наказание. В этом Ён Су убедился, когда услышал резкий лай собаки и когда понял, что он был именно на тот куст, в котором он прятался.       «Чёрт! Замолчи!» — хотел было шикнуть на неё Ён Су, но не хотел выдавать своего присутствия кому-то кроме сторожевой собаки.       — Тихо… тише, чёрт тебя подери! — всё-таки просипел юноша. Но собака только громче загавкала.       — Да блять, заткните её нахуй! — рявкнул вдруг Николай, перекрикивая лай собаки. — Или это сделаю я!       — Генерал, наши собаки гавкают только на нарушителей, так их научили, — ответил ему один из стражников.       — О… вот как. И кто же…       Николай осёкся, как только открыл глаза. Ему не пришлось осматриваться по сторонам — он смотрел прямо на тот куст, из прорези в котором на него глядели округлившиеся от осознания своего положения щенячьи глаза. Арловский молча встал и вышел из источника, натягивая полушубок на плечи и вставляя руки в рукава. Ён Су же не шелохнулся. Он надеялся и верил, что его как-нибудь пронесёт…       — Нашёл, — с ликующим оскалом выдохнул Николай.       Или нет…       Ён Су пропустил удар сердца после того, как Николай ясно дал понять, что обнаружил его. В следующий миг юноша уже вскочил и, увернувшись от атаки ледяными иглами, побежал, куда глаза глядят.       Бежать. Надо срочно бежать.       Ён Су не слышал, но знал наверняка: не только сторожевая собака, но и сам Николай бежали за ним, преследовали с целью схватить. Об этом помимо приглушённого рыка свидетельствовал хлад, преследовавший юношу по пятам и не отстававший ни на шаг. Казалось, ещё немного — и его настигнут, навалятся, скрутят руки, начнут рвать…       «Блять! Блять, блять, блять, нет-нет-нет, только не это! — мысленно приговаривал Ён Су, перепрыгивая одно препятствие за другим. — Нет. Нет! Я не дам себя поймать! Я меньше него, а значит, легче и быстрее. Он меня не догонит, если я избавлюсь от собаки. Чёрт, но я не хочу её убивать!..»       Собака стала первым серьёзным препятствием, потому как почти нагнала юношу. Цепкий взгляд Ён Су зацепился за ловушку для гоблинов. Сама хорошо обученная собака никогда бы туда не попала, поэтому парень скрепя сердцем притормозил, чтобы толкнуть в неё псину. Та жалобно заскулила, пускай с ней ничего плохого, кроме пленения в сетку не произошло, а Ён Су продолжил свой бег с удвоенной скоростью. Он-то притормозил, чтобы сбросить с себя одного из преследователей, но Николай, как ему думалось, даже не обратил внимание на то, что собака застряла в ловушке. Мысленно жалея бедняжку, Ён Су снова стал себя накручивать успокаивающими мыслями о том, что Николай его уж точно не догонит.       Хотя, чудилось всякое. Только развернись — и встретишься со взглядом, полным обжигающего холода.       А ведь в самом деле, много ли у юноши шансов? Да, он легче и проворнее Николая, но длинные ноги позволяли ему преодолевать расстояние чуть ли не семимильными прыжками, и оттого образ приближавшегося преследователя всё яснее становился перед Ёном против его воли.       «Нет! Не поймает! Я смогу убежать! — повторял про себя юноша, уже не веря в то, что у него это получится: холод уже облизывал его ноги, колючками впиваясь в стопы. — Я уже начинаю уставать… если так продолжится, то я просто упаду прямо под ноги Николаю!.. Пожалуйста, хоть что-нибудь, что помогло бы мне сбросить его!.. Мне страшно!» Сердце готово было ускользнуть из грудной клетки, чтобы самостоятельно сбежать от Николая. Но Ён Су почему-то представил себе, что случись так — Арловский бы преследовал и сердце. Он бы вернул в тело каждую каплю крови, чтобы потом насытиться ею сполна.       В мозгу начала зарождаться губительная мысль: вытащить Мурасамэ и начать с Николаем бой. Но Ён Су отчаянно пытался вытолкнуть её — он явно был не ровня опытному генералу — равно как и мысль о том, чтобы сдаться и отдаться на волю судьбы — будь, что будет.       «Я не хочу умирать!» — кричал разум, прогоняя от себя любые мысли, кроме побега.       Только выбежав на открытую местность, Ён Су подумал, что теперь ему точно конец. Но зажурчавшая впереди речка, словно великое снисхождение к его трепетному страху, стала спасительным укрытием — единственной попыткой всё прекратить и затаиться. Не раздумывая ни секунды, Ён Су с разбегу прыгнул в прохладную воду. Его унесло вниз по течению и позволило спрятаться от взора Николая, а затем оказаться уже на другом берегу. Тут уж его никто не достанет.       …Николай успел лишь увидеть, как тёмная макушка скрывается под водой. После этого он потерял свою добычу из виду.       Он узнал беглеца: по описанию он идеально подходил на того «мальчика с замотанным лицом», с которым имел честь сойтись в краткой стычке Кетиль. Бело-голубой ханбок, мешочек, в котором было немного еды и целебных трав, потемневшая хлопковая ткань, скрывавшая всё лицо, да и проклятый клинок на поясе — Мурасамэ.       Впрочем, помимо этого, Николай теперь выяснил, зачем юноша являлся на Целебный источник.       В траве он нашёл выпавшую во время побега бутыль для целебной воды.       Николай ухмыльнулся. Какой милый и неуклюжий воришка оказался в Ночном рейде!       «Какой шустрый мальчик… сбежал… — глядя на бутыль, Николай начал возбуждённо дышать. — Так старался, малыш — аж пятки сверкали! А ведь я почти поймал его. Надо было просто… переломать ему ножки… повалить… и вцепиться. Из моих цепких рук он бы уже точно не сбежал. Я бы влил ему парализующий яд прямо в глотку, а потом… понёс бы, как свежеубитую дичь… а потом… а потом!.. — резко выдохнув сквозь плотно стиснутые зубы и зажмурившись, он вцепился в плечо. — Блять, как же это охуенно! Спасибо тебе, мамка этого пиздюка, что наградила его такими быстрыми ножками! Теперь я смогу испытать это чувство ещё раз, когда придёт время!.. Зачем нужен ваш блядский секс, когда я могу просто выйти на охоту и испытать то же самое?!»       — Генерал? С вами всё в порядке? — поинтересовался один из подоспевших стражников.       — Так точно. Просто я… утомился немного, — Николай хрустнул шеей. — Из-за этих чёртовых источников я слишком разомлел, блять. Так что готовьте карету — я возвращаюсь в Столицу.       Бутыль Николай спрятал в карман. У него созрела идея, как можно продолжить охоту, но уже несколько иным способом. «Как же я не люблю, когда меня дразнят, как голодную шавку, а потом забирают из-под носа самое вкусное! — Николай тонул в странных ощущениях, что доставила ему охота. — Когда мы его поймаем, я буду каждый, сука, день отпускать его, словно зайца, и гонять по всей Столице! Боже, это пиздец, я щас!.. Так, всё, хватит думать об этом, — он вдруг хлопнул себя по щекам. — Оля не будет в восторге, если я обкончаю её любимую карету».       В маленькое окошко тем временем просочился закатный огонёк.

***

      В свободное от основных тренировок время Нира развлекала себя тем, что играла с лягушками и в особенности — с жабой Буф, которая действительно понимала все её слова. Девочка даже квакать пыталась, чтобы научиться понимать этих прелестных существ. Но жаба только лапкой по губам Ниры шлёпнула в ответ на такое «непотребство». Вмиг расстроившись, девочка решила не испытывать судьбу, а просто дождаться, когда Савако начнёт соответствующий урок.       Но госпожа сегодня предоставила Ниру самой себе, и из-за этого девочку одолевала скука. Даже не столько грусть, сколько всепоглощающая тоска.       Что, разумеется не укрылось от внимания Савако, пришедшей из своей мастерской проведать девочку. И поскольку Артура не было дома, девушка заговорила с Нирой:       — Всё ли с тобой в порядке, дитя моё? Тебя одолевает тоска?       — Госпожа… по правде говоря, мне очень одиноко, — призналась Нира. — Даже несмотря на то, что у меня есть вы, Мастер и Буф с лягушками.       — Однажды дух болот захватит тебя, и ты перестанешь думать о таких пустяках, — заметила Савако. — Но я понимаю твои чувства. Детям, помимо родителей и зверушек, нужны такие же дети для того, чтобы ощутить вкус жизни. Но ты же понимаешь, что я не могу выкрасть из любой ближайшей деревни ребёнка и привести его в нашу хижину? Человеческое дитя теперь испугается твоего облика и не захочет с тобой общаться, понимаешь?       — Да, понимаю, — кивнула Нира. — Поэтому мне и грустно, госпожа Савако.       Такое подавленное состояние не прельщало чародейку. Ведьминская душа требовала поднять ребёнку дух, провести его на верную дорожку наслаждений и удовольствия. Вздохнув, Савако положила руку на плечо Ниры.       — Но раз таково твоё желание, то моя задача, как всемогущей ведьмы, исполнить его. Так что будь уверена, в будущем у тебя, возможно, появится хорошая подружка! — Савако подмигнула девочке.       — Спасибо, госпожа Савако! — Нира заметно повеселела.       В ответ Савако лишь загадочно улыбнулась.       — А теперь пойдём со мной, — вдруг сказала она, хватая Ниру под руки. — Сегодня вместо тренировки будем выпускать из тебя гной и начинять свежими соками.       — Фу! Никогда к этому не привыкну! — Нира сморщила носик.       — Все так говорят в первую сотню лет, а-хах! — Савако прикрылась рукавом юкаты и тихонько рассмеялась. — Но я обещаю, что потом мы займёмся чем-то более привлекательным.       Интерес всколыхнулся внутри Ниры. Так и хотелось поскорее узнать, что же всё-таки приготовила ей хозяйка болот, но сперва нужно было вытерпеть крайне неприятную процедуру. Она приносила не столько боль, сколько отвращение к собственному телу. В кучу разных мест были понатыканы дренажные трубки, вводимые после точных надрезов, сделанных миниатюрным ножиком Савако, в тазы сливался гной. Куда потом выбрасывались нечистоты, Нира не знала, но надеялась, что это не остаётся где-то неподалёку от хижины. А впрочем, у неё было предположение, что чародейка использует гной для каких-нибудь ритуалов или изготовления магических зелий. От правды девочка недалеко ушла.       После этого обессиленную Ниру Савако укладывала в кресло качалку и вставляла в её вену тоненькую иголочку, после чего пускала по её кровеносному руслу что-то приятное и сладкое, отчего к ней возвращались силы. Иногда после особенно изнурительных процедур Нире переливали кровь вместе с прозрачным раствором, который капал в обычное время.       Во время каждой такой процедуры Савако пристально наблюдала за состоянием Ниры, да цокала язычком. Раньше девочка не придавала этому значения, но сегодня-таки решилась спросить.       — Ты неплохо переносишь перепады давления, — пояснила Савако. — Меня радует такой расклад.       — Давления? Что вы имеете в виду? — спросила Нира.       — Я с такой мощностью прогоняю через тебя литры жидкостей, а ты всё ещё на ногах держишься. Это ли не чудо?       — Но госпожа… я всё-таки не понимаю, что такое это «давление»? Ну, в смысле, — Нира слегка покраснела. — знаю, но, наверное, не в том значении.       — Ох, моя ты хорошая, — Савако ласково погладила Ниру по голове. — Смотри, всё очень просто, — она стянула с себя юкату и сбросила на траву.       — Госпожа! — воскликнула Нира, зажмуриваясь.       — Что такое, Нира? — Савако хихикнула. — Никогда не видела свою маму без одежды?       — Ну, было пару раз, когда мы в баню ходили… но не более того.       — Ритуалы часто требуют двух вещей — крови и полной отдачи физического и духовного. Одежда будет мешать. Перед светлыми или тёмными силами, неважно — все мы равны перед ними, нам нечего от них скрывать. Но сейчас будет нечто иное. Погляди, — Савако напрягла свою ладонь и ногтями сильно порезала руку. Из ранки медленно начала течь кровь. — Человек потеряет сознание от такой кровопотери?       — Только если боится вида крови, — Нира неловко улыбнулась.       — Верно. А если так? — Савако, чуть-чуть изменив форму своей ладони, отсекла себе руку, как будто под гильотиной. Из раны начала усиленно хлестать кровь.       — Ой, и правда, — странные ощущения поработили Ниру. — Так быстрее…       — Вот видишь. Это и есть — давление. Как будто находишься под компрессом, выжимающим из тебя все жидкости. И чем быстрее они из тебя выходят, тем быстрее ты сперва потеряешь сознание, а затем впадёшь в состояние шока. Дальше — только смерть, — Савако лукаво посмотрела на Ниру, с благоговением глядевшую на вытекающую кровь. — Что с тобой, Нира? У тебя… слюнки текут, — Савако начала приращивать руку. — Всё в порядке?       — Я-я… госпожа, я… — из приоткрывшегося рта Ниры действительно потекли слюнки, которые продолжали течь даже после того, как девочка их вытерла, — я не знаю, почему я… я…       — Ах, вот оно как. Что ж, в этом нет ничего необычного, — Савако остановила процесс регенерации. — Я использовала свою кровь для того, чтобы не дать тебе умереть. И теперь твоё нутро желает её, словно сладостей. В конце концов, ты всё ещё ребёнок. Но я, как заботливая мать, не могу отказать тебе, моё дитя. Иди же ко мне, вкуси мою кровь! Не будь собакой, исходящей голодной слюной на свежие кости!       Ойкнув, Нира сорвалась по первому же зову своей госпожи. Она жадно присосалась к обрубку руки, вытягивала горячую кровь, словно амброзию, причмокивала, наслаждаясь божественным вкусом, облизывала губы — лишь бы не уронить ни капли! Рука, продолжавшая висеть на сухожилиях и нервах, пока не прирастала — Савако ждала, когда же девочка насытится. А пока та пила её кровь, чародейка гладила Ниру по растрёпанным кудрям.       Наконец, девочка отстранилась, в последний раз облизнулась и покраснела. Действие взаправду показалось ей больше смущающим, чем жутким, ведь она не видела себя со стороны. Нира связала это с тем, что внутри неё просыпались животные инстинкты, что водяное нутро требовало крови.       — Было вкусно? — осведомилась Савако, наконец-то прирастив руку.       — Д-да, госпожа Савако. Благодарю вас, — Нира сложила руки и поклонилась своей госпоже.       — Что тебя так смутило?       — Н-не поймите неправильно. Всё-таки, меня всё ещё не покидает ощущение, что я делаю что-то плохое. Пускай я трижды нелюдь.       — Дитя, — Савако мановением руки заставила Ниру посмотредь на себя. — Тебе пора повзрослеть. А моя задача на сегодня — напомнить тебе ещё раз о том, кто ты. Показать твою истинную натуру. А для этого мы выйдем на охоту.       — Н-ну… в этом ничего такого нет… — пролепетала Нира.       — Охоту на людей, — добавила Савако.       Нира с недоумением уставилась на Савако. Ей не верилось в то, что она слышала.       — Но я же могу обойтись без этого, — осторожно проговорила Нира.       — Не можешь, — Савако отрицательно мотнула головой. — Идём. Поймёшь, почему.       Время было как раз вечернее — самое то для охоты. Чтобы не запачкать одежды в крови, Савако и Нира вышли нагишом, спрятав их под камнем. Охота началась ровно с того момента, когда в лес вошли молодой парень лет двадцати, старик и беременная женщина. Уж куда они вознамерились идти в столь поздний час было неясно. Да и вовсе не интересно.       Уж точно не для молодых охотниц.       Как только Савако подала знак, она вместе с Нирой выпрыгнула вперёд. Чародейка схватила зубами беременную женщину, вцепилась в шею и повалила наземь. То же самое проделала Нира, только со стариком. Парень же, увидев произошедшее, быстро дал заднюю и убежал, истошно вопя о монстрах в лесу.       — Почему ты схватила его? Нужно было хватать парня, — Савако не преминула осудить выбор девочки.       — Молодым нужно жить, а старик уже своё прожил… — неуклюже пролепетала Нира. Она выплюнула шею старика, убедившись, что тот мёртв. — Если выбирать меньшее зло, то только так.       — Попробуй откусить хотя бы кусочек от его тела, — подначивая, прошептала Савако.       В шею-то было неприятно впиваться мощными зубами, а тут нужно было повторить укус. Нира впервые в жизни ела человечину, а потому не знала, с чего нужно начинать. Савако умилила неопытность девочки, а потому указала на плечо старика, на его заднюю поверхность, которая была мягче передней. С горем пополам Нира всё-таки прокусила кожу и добралась до мякоти. Прожевав, она только тогда поняла, что мясо невкусное.       Эмоции отразились у девочки на лице, поэтому Савако решила кое-что пояснить ей:       — Видишь? Чем моложе мясо, тем оно вкуснее. Один свежий человечек и ты можешь несколько месяцев не чувствовать голода.       — Но вы схватили… по сути, двух человек! — воскликнула Нира так, словно находила действия Савако нечестными.       — Потому что я ненасытная, — томно проговорила чародейка. — Мне нужно съедать больше, чтобы унять жажду крови, — она начала трапезу. — Но раз уж ты выбрала себе дедушку, то прошу доесть. Насильно отнятую жизнь нельзя возвращать в землю без превращения его в прах и достойной молитвы. Не сделаешь первое — восстанет мертвец, не сделаешь второе — проклятым духом обернётся. Впрочем, — Савако пристально посмотрела на старика, — если хочешь сделать его моим верным слугой, то отдай его тело мне. Уж я-то найду мёртвой плоти применение.       — Н-нет. Я лучше съем его, — Нира судорожно вздохнула. — Это будет мне в наказание, госпожа Савако. Будет мне уроком… — надкусив жёсткую плоть, она начала пить кровь. На вкус словно забродивший виноград. — Благодарю вас, что поставили меня на место, — Нира откусила ещё один кусок, не прожевав ещё предыдущий, стала пережёвывать, — …напомнили мне о том, кто я… — невкусно. Нира стала давиться отвратительным мясом, на глазах выступили слёзы.       — Не утруждай себя этим, — не в силах наблюдать за тем, как девочка страдает, Савако остановила её. — Что толку жевать, раз не можешь переварить? Возьми лучше это, — она начала вырезать из живота беременной матку. Как вдруг женщина закричала, умирая в страшных муках, и Савако пришлось прерваться, чтобы окончательно умертвить свою жертву. Закончив, она выдавила из матки плод, — Ах, фетальная кровь… возьми, дитя. Самое вкусное, от сердца отрываю.       — Я не заслужила…       Но Савако не стала слушать отговорки девочки и всучила ей в руки жизнь, что не успела явиться на свет и закричать — чародейка оборвала эту нить, аккуратно сломав младенцу шейку.       — Ешь. И матку не забудь — мясистый орган, чуть ли не самый вкусный среди всех полых органов. Кишочки по сравнению с ней — ничто, — Савако большим пальцем размазала кровь на приоткрытых губах Ниры, словно водила помадой. — Ты теперь Дитя Болот, Дитя Ночи, Дитя Тьмы… помни об этом, когда в следующий раз будешь воротить нос от человечины.       Нира, взглянув на выданное ей угощенье, почувствовала, как мозг перестаёт думать о чём-либо, кроме еды. Нужно поскорее впиться зубками в мягкое мясцо, вкусить свежей крови, поскорее закончить трапезу, пока на неё не заглянули другие люди. Нира поудобнее ухватилась за грудку неродившегося малыша и откусила. То ли смена жертвы так сказалась на ней, то ли зубы стали крепче, но сейчас девочка ела человеческое мясо так, будто всегда этим занималась. «Вкусно!» — подумала Нира, начав пережёвывать мясо активнее.       — Хорошая девочка, — проводив свою воспитанницу довольным прищуром, Савако принялась обгладывать труп женщины.       — Приятного аппетита, госпожа Савако! — пролепетала Нира. Запах крови возбудил девочку до дрожи во всём теле.       — Приятного аппетита, Нира, — Савако принялась грызть рёбра.       — Госпожа, — Нира вдруг показала на торчащую «верёвку» из живота плода. — А что это за шнурок торчит из малыша?       — Это пуповина, — пояснила Савако. — С помощью него мать соединяется со своим ребёнком и питает его своими соками.       — Пу-по-ви-на… ха-ха! Это как пупочек, да? — Нира ткнула себя окровавленным пальчиком в живот.       — Верно. Повитуха обрезает её, когда ребёнок рождается. Оставшиеся кожа, рубцовая ткань, внутрибрюшная фасция и пристеночная брюшина образуют пупок.       — Ого, как здорово! Я не знала, что пупочек в себе столько всего заключает! Хочу узнать больше о теле человека!       — Мне доступно знание лишь о строении тела человека. Но я с радостью поделюсь им с тобой. А пока что, — Савако уловила шум совсем неподалёку. — Нам придётся скрыться. Наша трапеза под угрозой.       Схватив недоеденные туши, Савако и Нира спрятались в кустах. На лесную поляну прибежал тот самый парень с пищалью. Она как раз ему пригодилась: старик, долгое время пролежавший на холодной земле, поднялся из мёртвых и зашагал в его сторону. Парень и выстрелил, перекрестившись. А чего ему оставалось ещё сделать? Только забрать тело, чтобы достойно захоронить.       — Видишь? Поэтому никогда не забывай о том, что лучше не оставлять от еды даже костей, — Савако принялась за крупные кости на ноге.       — К-кости тоже грызть? — удивилась Нира.       — Конечно. Это полезно: повысит твои регенераторные способности. А если не доешь, то душа усопшего может вселиться в них — восстанет скелет и истребит всё живое вокруг.       — Вот как… но что насчёт души? Как нам избавить её от проклятия, если мы не читаем молитв?       — Проще простого. Для меня, разумеется, — Савако убрала за ухо прядь волос. — Моя сила позволяет мне забрать в момент укуса чужую душу и обратить её эссенцию в собственный субстрат, что сделает меня только сильнее и моложе. Иначе почему, по-твоему, я так долго живу? Откуда во мне столько сил?       — Ох… вроде поняла, — задумчиво произнесла Нира.       — Пойдём, вернёмся на поляну. Скоро придут мои подчинённые. Они голодают, им тоже нужно чем-то питаться. А нам лунный свет только придаст сил. И поможет лучше переварить человеческое мясо.       Парень давно ушёл, а Савако и Нира вернулись. Трапезу лучше всего проводить не где-то в кустах, а при лунном свете — даже людям этот секрет был доступен.       На поляну вскоре пришли и утопцы, возжелавшие полакомиться свежими трупами людей, пойманных в соседней деревне. Для госпожи и её воспитанницы двое из болотных тварей принесли тушу коровы. Сегодняшний пир точно удался на славу. Но Нира не осилила и кусочка свежей говядины — она уснула во время переваривания, положив голову на плечо своей госпожи.       «Раз уж тебе так одиноко, дитя, — Савако облизнулась, расплываясь в широкой улыбке, — как же мне лучше поступить?»