Hetame ga kill!!

      — Кику… вот же чёрт… можно я наступлю на тебя?       — Делай, что хочешь. Только не пачкай меня слишком сильно. Хотя… после того, что ты сделаешь, мне наверняка придётся посетить баню.       Тяжёлый сапог опустился на плечо Кику и принялся растягивать кожу от шеи до ключиц. Казалось, что при усилении давления мелкие косточки вот-вот сломаются.       Опасно, очень опасно. Так ведь недолго сделать уязвимыми жизненно важные органы…       Согласие, данное на небольшую авантюру, полностью себя оправдало. Кику ни разу не пожалел, что находился сейчас в подвешенном состоянии в так называемой «Весёлой-развесёлой подземной тюрьме» — именно так Николай ласково называл свою небольшую обитель отмороженного садиста. Халлдор запер Кику в одной из пыточных камер, подвесив его наручниками к потолку, и уже примерно в течение часа разговаривал с товарищем, как с неразумной собачонкой, и хлестал плетью. Обещание своё он сдерживал: до кровавых полос на теле не бил и интимные места не трогал.       Почти. Один раз рука Халлдора всё-таки скользнула на ягодицы товарища, впрочем, лишь для того, чтобы опустить в адрес юноши едкое замечание, в иных обстоятельствах показавшееся бы до ужаса обидным и мерзким, и для того, чтобы от души пройтись по ним плетью покуда кожа не станет ярко-красной от ударов. Кику с укоризной тогда посмотрел на товарища, но ничего не сказал. Всё-таки, это не считалось домогательством, а частью допустимых истязаний, поэтому роптать Хонда не мог. К тому же, за свой взгляд он лишний раз получил.       Такова была «тренировка», необходимая для задания. Нужно терпеть и принимать бичевания смиренно.       «Раз меня всё это время Империя дрессировала, как свою верную псину, то я и должен себя вести подобающе. Даже если я сбегу из отряда Егерей, то в Ночном рейде повадки должны первое время сохраняться, — рассуждал Кику, наблюдая краем глаза за краснеющим от переполнявшего его экстаза Халлдором. — Меня били и унижали за любой проступок. Запирали в подземную тюрьму Егерей. Истязали до тех пор, пока я сознание не терял. Постоянно уводил взгляд — меня заставляли смотреть им в глаза, чтобы насладиться моим отчаянием. Трогали, где вздумается, домогались… без этого Николай Арловский и его верный мальчик на побегушках никак не могут обойтись. Покушение на честь и достоинство — их лучшее оружие. Ради их удовольствия я вёл себя, как им было угодно. Но они всё ждали, когда я смирюсь.       Когда начну принимать их ласки, как нечто должное.       Не как окунание в грязь, а как великое снисхождение.       Чтобы любое моё действие, каждый мой шаг, были инициированы лишь после их одобрения.       Зрительный контакт.       Мучительно долгие секунды ожидания.       Издевательская улыбка.       И это высокомерное, словно с барского плеча: «Можно!»       Желудок выворачивает и сжимает в опустошённый куль. Им всегда нравилось щупать мой живот, неважно, голоден я был или сыт. Если первое — то непременно ждали услышать жалобное урчание, если второе… непременно наносили удар, чтобы всплеск силы вытолкнул из меня всё, обжигая пищевод и глотку и оставляя отвратительный привкус во рту.       Но наверное… я уже к этому насилию привык. Поэтому они начинали становиться наглее. Кажется, они были близки к тому, чтобы меня изнасиловать. Я изо дня в день готовил себя к такому исходу. Пока висел беспомощной куклой на цепях в их пыточной камере, всё моё существо сжималось от страха лишь при одной мысли о подобном. Моё тело обмякало, но только чудо спасало меня от ужасной судьбы. Никому ведь не понравится быть обесчещенным.       Дрожание в голосе… да, именно здесь его и нужно будет добавить. Человек, который пытается сдержать слёзы, вызывает не меньше жалости, чем уже проливающий их.       Если у Ночного рейда проснётся сострадание к жертве режима Империи, то это сработает.       Если распознают ложь или не пожалеют — тогда только смерть.       Смерть? А-ах… как же мне быть с самым главным? Я не хочу умирать. Но мне придётся это сделать. Наложить на себя руки в случае неудачи.       А впрочем, убить меня могут и они. Вряд ли я им понадоблюсь живым.       И тогда на Ночной рейд вмиг упадёт моё проклятие и уничтожит его!       Империя потеряет Яцуфусу, но заберёт всё тейгу Ночного рейда — и тогда революционерам конец!       Моя жертва не будет напрасна!       Хах… а я думал, что будет сложнее настроить себя на это.       Но я уже столько раз был на грани гибели, что впору лишь удивиться, почему я не погиб раньше.       Меня спасали — вот частично верный ответ.       Мне везло — вот истинно верный ответ.       Просто представь, как по яремной вене скользит клинок… или голова слетает с плеч… сердце пронзает острая боль… а может, я почувствую перед смертью запах пороха? Нехорошо, нужно будет прикрыть глаза, чтобы не встретить смерть с переполненной страхом душой.       Но всё это не так важно, верно? Наконец-то я смогу быть по-настоящему полезным! Я заставлю генерала Арловского поверить в то, что моя кандидатура на эту миссию была более, чем удачной!..       Ради такого… ради такого я с радостью встану на четвереньки и позволю на себя наступить тяжёлому армейскому сапогу!..       Так не хочется снимать эту маску, чёрт возьми!..»       …Мощный удар в живот вернул Кику из захлёбывавшихся экстазом раздумий в реальный мир, где игривые истязания продолжались. Резко выдохнув сквозь плотно стиснутые зубы, Хонда начал жадно хватать ртом воздух, которого катастрофически не хватало. Да и Халлдор тоже начал уставать, пускай и не подавал виду.       — Смотрю, ты уже выдохся, Кику, — ехидно заметил он, вытирая пот с подбородка. Сжалившись, юноша позволил Кику освободиться от цепей и опуститься на скамью. — Может, передохнёшь?       — Да… Минут пять точно хватит, — тихо произнёс Кику в ответ, расслабленно улыбаясь. Он начал разминать затёкшие руки. — Ты неплохо держишься. Хотя, зная твою страсть к пыткам и жестоким убийствам, я удивлён твоей выдержке. Всегда было интересно узнать, как ты — выходец из дворянской семьи, стал таким помешанным на пытках? Даже в публичных домах люди так не возбуждаются.       — Только сейчас решил спросить? — Халлдор саркастично ухмыльнулся, приземлившись на скамью рядом с Кику. — А я вот хотел спросить тебя о том же: как ты — выходец из клана воинов и профессиональных ищеек, получаешь удовольствие от этих самых пыток? Я прекрасно всё понимаю, даже если ты внешне невозмутим.       — Нет. Я не чувствую ничего, — отрезал Кику скорее по привычке. — А вот вы с генералом очень схожи в своих нездоровых увлечениях.       — А сам-то, некромант? — цыкнул Халлдор, складывая руки на груди.       — Кстати, всё хотел узнать… Раз уж зашла об этом речь: почему ты не отталкиваешь Николая-саму? Генерал так липнет к тебе, но ты не отвечаешь ему взаимностью, — Кику смерил товарища испытующим взглядом. — Халлдор-сан, мне интересно, что ты чувствуешь?       — Зачем тебе это надо? — недоверчиво спросил Халлдор.       — Мой знакомый вёл себя примерно так же, — Кику уже прекрасно научился врать и не краснеть, не отводя глаз. — Я так и не сумел понять его чувства. Но ты — мой товарищ. Поэтому мне так интересно.       Халлдор, видимо, решил сделать вид, что не понял истинных намерений Кику, а потому, вздохнув, начал очень тихо, думая, что их кто-то подслушивает:       — На самом деле, я отталкиваю генерала не потому что мне неприятно. Мне просто страшно… Понимаешь, по правде говоря… — он смущённо улыбнулся, — мне нравится генерал. Можно даже сказать, я… — Халлдор густо покраснел, пряча в ладонях лицо и пуще прежнего понизил голос, — …влюблён в него. Но я не знаю, могу ли я претендовать на счастье. Всё-таки, я плохой человек. А плохим людям путь к счастью заказан. Да и неправильно это как-то… влюбиться в мужчину, ещё и с такой разницей в возрасте. Я не знаю, за что полюбил генерала и не помню даже когда это произошло. И главное — как. Такое ощущение при первой же встрече было… будто я любил его всю жизнь.       «Выходит, мы в этом похожи, — сделал про себя вывод Кику. — Только Халлдор-сан не может сказать из-за страха и сомнений, а я… А я просто не могу. И мы оба страдаем».       — А что насчёт тебя, Кику? Что у вас с Говертом?       Кику уж было надеялся, что Халлдор не затронет эту тему. Но увы, раз начал, то отвертеться не получится, нужно ответить максимально лаконично.       — Между нами ничего нет, — такова была дежурная отговорка Кику, самая базовая.       — Правда? Тогда с чего бы ему пытаться тебя поцеловать при каждом удобном случае? — Халлдор чуть приблизился к лицу товарища, чтобы поймать любую деталь, благодаря которой он поймёт, что Кику хитрит и недоговаривает. — Такое ведь явно происходит не в первый раз.       — Ох, это… Я сам не знаю, зачем он это делает. Наверное, Говерт-сан не понимает, что я не люблю его так же, как он — меня, — разговаривать о таких вещах всё же было тяжело, поэтому Кику отвёл взгляд и чуть отодвинулся от Халлдора. — В т-том плане, что я не совсем понимаю, что он чувствует на самом деле.       — М-м-м… И что же ты ему не скажешь, чтобы он не приставал к тебе?       — Я боюсь сделать это настолько грубо и бестактно, что это приведёт к полному разрыву каких бы то ни было отношений между нами.       «Проклятье… Я ведь и сказать толком не могу. Вечно приходится пользоваться этими отговорками. Причин по существу только две, но любой, кому я скажу о них, только посмеётся над моей глупостью. А если озвучу основную причину, то быть беде…» — Кику начинал тонуть в самобичевании в такие моменты. Но кто, если не Халлдор, умело вытащит его обратно?       — Кику. Знаешь, что я думаю? — Кику посмотрел в глаза Халлдора. — Что ты мне нагло врёшь.       — С какой стати? — возмутился Хонда.       — А с такой, — Халлдор сощурился и надул губы, будто действительно обиделся на ложь товарища. — Мне довелось как-то пообщаться с Людвигом на тему твоего прошлого. Ты души в Говерте не чаял, но стоило тебе обзавестись тейгу, как ты начал пытаться всё задавить.       — У меня была девушка, Халлдор-сан, — возразил Кику.       — Вот именно, Кику. Была. Но прошло уже три года — что ты на это скажешь? Кетиль говорил, что ты все паучьи лилии у него забираешь. И вот вроде бы ты уже смирился — сам сказал. Но сейчас говоришь, что дело было в Лилит и до сих пор в ней, раз продолжаешь отталкивать Говерта, — Халлдор продолжил вкрадчивым полушёпотом, расплываясь в торжествующей усмешке. — Определись уже наконец или придумай отговорку получше, раз так не хочется говорить правду.       Кику нахмурился. Да, пожалуй, Халлдор сильно на него надавил и неплохо размотал этот неподатливый шерстяной комок. Так далеко ещё никто не заходил в своих речах, даже Говерт. И Кику от этого чувствовал себя ещё неуютнее. Нет, Халлдор вовсе не был чужим человеком, которому грех доверить секрет и открыть душу. Но и не самым близким. Не с ним Кику хотел обсуждать свои отношения, но юноша сразу понял, что это в наказание за собственное любопытство насчёт Халлдора и Николая. Теперь-то Хонда понял, что не всегда крылатый товарищ согласится на безвозмездное взаимодействие. Но как быть сейчас?       Долго думая, что же ответить, Кику наконец-то пришёл к одному простому выводу: раз не получается дать чёткий ответ, то можно в диалоге скакать от обратного:       — И всё равно, даже если у меня нет причины, даже если когда-то давно я испытывал чувства к Говерту-сану, это не отменяет того факта, что мне не нравится Говерт-сан сейчас.       Но это оказалось неубедительным для Халлдора.       Помрачневший юноша встал со скамьи и поднял со стола плеть. Играючи погнув её в руках и вернув в изначальное положение, Халлдор приблизился к Кику.       — Снимай штаны, — строго приказал он.       — Что? — Кику вздрогнул, заёрзав на скамье. — Я не стану этого делать, мы же дого-…       Расслабленный шлепок по лицу тыльной стороной кисти Халлдора вынудил его замолчать. Происходящее не нравилось Кику. Но Халлдор уже завёлся — останавливать его слишком поздно.       — Пёсик слишком тихо тявкает. Он не должен произносить таких позорных звуков. Ты знаешь, пёс, что ты должен говорить? — Халлдор упёрся сапогом в скамью, поставив её сбоку от Кику, и склонился над его ухом. — Сейчас я сам стяну с тебя хакаму, а потом начну всячески нахваливать тело Говерта. И если у тебя хоть на немного привстанет, ты признаешь мою правоту. А ещё, — плеть, сжатая в шаловливых пальцах, опустилась на пах Хонды, — я тебя стукну за такое наглое враньё. Прямо сюда.       — Мою эрекцию ты получишь только через мой труп! — пребывая в смятении, Кику почувствовал, как холодок ползёт по спине.       — О-о-ох, поверь, я тебе так опишу Говерта — даже у трупа встанет! — ухмыльнулся Халлдор.       — Но это невозможно… — резонно заметил Кику.       — Что ты сказал, пёс?       — Ваф-ваф!       — Хороший мальчик!       Халлдор ни на шутку разыгрался. Жаль, что Кику только сейчас понял, насколько далеко был готов зайти товарищ, чтобы узнать правду. Не зная, как к этому относиться, Хонда вдруг понял, что может попробовать себя настроить на очередное унижение. Слова порой действуют ничуть не хуже острых игл, вонзающихся под кожу, оставляя внутри неприятный сюрприз для беспечного человека. Или для того несчастного, что не обработал вовремя раны. Каждую из этих игл Кику готов был принять в себя, невзирая на то, насколько острыми те окажутся. Халлдор был прыток на язык, и это можно использовать для задания.       Даже если это уже перебор.       Правда, не хотелось, чтобы их здесь кто-то застукал за непотребствами. Поэтому Халлдор плотно запер дверь так, чтобы никто бы не смог их потревожить. Всяких извращенцев среди имперских стражников было полно, поэтому Халлдор даже окошко замуровал. Если кто-то придёт с очередным революционером в кандалах, то ему ничего не останется сделать, кроме как постучать и вежливо попросить ключи от камер. В противном случае, Халлдор даже к двери не подойдёт.       Когда все меры предосторожности по сокрытию от посторонних глаз были приняты, Кику замер в напряжении. Каждая клеточка его тела умоляла сбежать отсюда, но во рту пересохло, язык не ворочался, и уже нечем было уговорить Халлдора остановиться. Даже когда тот снял с Кику хакаму и отбросил в сторону — телом восточного юноши овладел паралич, усиливавшийся от горячих пальцев. Халлдор не собирался его трогать и соблазнять, руки он тоже связывать не стал. Зато не отказал себе в удовольствии представить Кику настоящей собакой, примерив на него ошейник с тяжёлой цепью. Именно за неё ухватился Халлдор, чтобы подтянуть пленённого товарища к себе.       — Представь: ты стоишь в полной темноте, — Халлдор вытащил из кармана чёрный платок и завязал Кику глаза. Теперь голос казался ещё более томным и страстным. Халлдору было тяжело сдерживаться, пускай он и пустил свои речи в развратный полёт. — Вот так. Ты слышишь в темноте тяжёлую поступь ног. К тебе прижимается чужое разгорячённое тело и большими сильными руками обхватывает тебя за талию. Хочешь вырваться, но цепкий хват неумолим, ногти царапают поясницу. Одна из крепких ног оплетает твою голень, выбивая из равновесия, ловкие пальцы грубо хватают тебя за волосы и резко оттягивают назад, заставляя посмотреть в глаза. Ты помнишь, какой у Говерта холодный немигающий взгляд? Сейчас в нём горит пронизывающая страсть, от магической силы которой у тебя тотчас подкашиваются ноги, каждый сантиметр твоей плоти трепетно дрожит в ожидании ласок. Ты слишком напряжён, тебя нужно чем-то отвлечь, — вдруг руки Кику дёрнулись, но Халлдор играючи обхватил его запястья цепью и завёл их назад, за голову юноши. — Говерт затягивает тебя в страстный поцелуй, начинает покусывать твои губы, он вливает в тебя сладостный яд, сражая наповал. И ты, поддавшись этой пылкости, уже сам тянешься за поцелуем, становишься всё требовательнее, жадно впиваешься, позабыв обо всём, — к своему удовольствию Халлдор заметил, как задрожало неискушённое тело товарища, а после резкого выдоха кадык юноши дёрнулся вверх.       — Хватит… — тихо прошептал Кику. Он поймал себя на том, что затаил дыхание на время всей речи Халлдора, а щёки начали пылать. Изо рта вот-вот должен был пойти пар.       Именно сейчас Кику проклинал свой разум за вольности, что тот себе позволил, поддавшись на соблазн жарких слов. От грудины до паха словно разливали воск с горящей свечи, и, твердея на бледной коже, он становился раскалённым металлом и образовывал нечто длинное и тяжёлое — на ум сразу же приходили кочерга или прут, которыми выжигали на преступниках позорное клеймо. И Кику догадывался, в чём заключался его грех, за который на него падало злосчастное наказание.       А Халлдор, будто чувствуя то же самое, что и товарищ, с особой нежностью потянул за цепи, заставляя Кику прогнуться в пояснице. Его забавляла беспомощность трепетавшего тела, его манила, будоражила сама мысль о том, что кусок человеческой плоти по существу настолько слаб, что готов сломаться под силой одних лишь слов.       Нужно продолжить давить, ведь Кику уже был на грани. Длительная остановка — безрассудная жалость, которую Халлдор не мог себе позволить даже в адрес дорогого друга.       В конце концов, он сам был не против. Пускай и не предполагал такое развитие событий.       — Ты грудью чувствуешь каждую мышцу Говерта, перекатывающуюся под плотной кожей, — Халлдор начинал задыхаться, но теперь пауз больше не делал. — А его руки начинают наглеть, хватают за ягодицы, сжимают так крепко, что выбивают из тебя рваный стон!..       Увлёкшись, Халлдор уже было потянулся к пояснице Кику, но вовремя заметил, что в этом уже нет смысла.       — О… Это оказалось легче, чем я думал. А ведь я даже сдержал своё обещание, — почти что глумливо протянул Халлдор, приближаясь к уху Кику. — Я победил. Видимо, у тебя очень хорошее воображение, раз хватило слов. Ну-ка… — юноша, скользнув вниз по животу, прикоснулся к достоинству Хонды.       — Гхах!.. Н-не трогай его! — запротестовал Кику, предпринимая тщетные попытки вырваться.       — Почему? Я же должен оценить свою работу, — невозмутимо ответил Халлдор.       — Природа тебе подарила для этого глаза!       — Визуальной оценки будет недостаточно.       Кику хотел было ещё что-то сказать, но прикосновения Халлдора быстро вынудили его заткнуться. Этого ещё не хватало — это уже походило на откровенное домогательство! Впрочем, Халлдор действительно не преследовал никакой цели, кроме чистого любопытства. Интересно же было, насколько его слова довели Кику. Результат Халлдора более, чем удовлетворил. Разглядывая напряжённого Кику, он всё недоумевал, как тот при таком преувеличенном, с его точки зрения, стеснении посещал врачей. Ведь в данном случае это мало чем отличалось, думал Халлдор.       С единственным отличием — врачи вряд ли наблюдают эрекцию своих пациентов.       И только по этой причине Халлдор сам, неосознанно, разрушил нейтральное восприятие собственных действий. Теперь он не мог удержаться от язвительных комментариев.       — Ну и ну, Кику! Ты прям течёшь, как незнамо кто — можно брать в руки и отжимать! — хохотнул Халлдор. — Неужели ты действительно так возбудился лишь от моей речи, собранной на коленке на пару минут?       — Прекрати… — Кику замотал головой.       — Интересно, что было бы, будь на моём месте кое-кто другой? — Халлдор всё не унимался, но тут уж Кику не вынес и легонько пнул товарища по ноге. — Ладно-ладно… Как бы то ни было, — Халлдор взял в руки плеть. — Время для наказания, — тут он заметил, как сильно Кику напрягся. В хитрой улыбке мелькнуло снисхождение. — Не переживай. Я аккуратненько.       «Аккуратненько» всё равно не стало менее неприятным. Кику готов был со стыда сгореть, но не столько от того, что с ним сделал Халлдор, сколько от факта того, что после удара эрекция не думала ослабевать — невидимый кол только сильнее стал.       Но Халлдор уже наконец отцепил Кику от наручников, снял платок и помог нормально сесть.       — Кажется, в бане пока никого нет. Советую туда наведаться и разобраться со своей маленькой проблемой, — Халлдор взъерошил чёрные волосы товарища, влажные от пота. — Обалдеть, ты взмок! Не знал, что тебя настолько легко возбудить!       — Отстань, — буркнул Кику, усевшись на скамье поудобнее.       — А, и прибраться не забудь потом, — как бы невзначай сказал Халлдор. — А то Гилберт заметит следы акта содомии — истерику закатит.       — Халлдор-сан, — Кику вымученно улыбнулся. — Можешь, пожалуйста, оставить меня наедине?       — Хорошо. Но сразу тебя предупрежу: если ты собрался плакать, то лучше не плачь, потому что я это замечу и скажу, что ты плакал, но ты будешь отпираться и скажешь, что не плакал. Но тогда я тебя ударю за враньё, и ты заплачешь, однако даже после этого будешь говорить, что ты не плачешь, хотя я прекрасно увижу, что ты плачешь.       — Я не буду плакать.       — Ну-ну.       С чувством выполненного долга Халлдор покинул пыточную камеру, с облегчением заметив, что в тюрьме никого больше не было. При свете местных факелов читать было трудно, поэтому юноша прислонился к стене, бесцельно уставившись на маленького паучка, который в погоне за застрявшей в паутине мошкой нечаянно сорвался и сгорел в пламени.       Халлдор посмотрел на часы. С момента его ухода прошло около десяти минут. Нахмурившись, Халлдор решил убедиться, что с товарищем всё в порядке. Мало ли что.       — Кику? — Халлдор приоткрыл дверь пыточной. — Ты в поряд-… КИКУ?!       Увиденное ошарашило Халлдора и немного заставило поседеть его. Впрочем, в его восприятии масштаб трагедии был явно преувеличен, но это вызвалось лишь тем, что юноша такого не ожидал от Кику.       — Простите, Халлдор-сан, — с улыбкой, полной облегчения, протянул Кику, зачёсывая прилипшие ко лбу волосы назад. — Но я не мог ходить с эрекцией по всему штабу.       — Ты… Ты!.. — теперь настала очередь Халлдора захлёбываться от тихой злости. — Ты конченный! А ну убирай теперь здесь! Кошмар, сколько же раз ты…       — Вот и уберёшь, — разрумянившись, ответил Кику, натягивая хакаму и возвращая её на положенное место. Забрав остальную одежду, он подошёл к Халлдору и приободряюще похлопал его по плечу. — Генерал доверил подземелье тебе, поэтому неси ответственность за вверенные тебе владения. Не думаю, что Николай-сама будет в восторге, если его Весёлая-развесёлая подземная тюрьма будет залита чем-то кроме крови. Того и гляди, утратишь его доверие, он перестанет тебя впускать сюда…       — Ладно-ладно, я понял! — Халлдор надулся. — И вообще, иди в баню уже!       — Иду-иду, — Кику приглушённо захихикал, расслабленной походкой удаляясь от Халлдора.       — Я с тобой ещё не закончил, прелюбодей несчастный!       — Да-да…       «Всё верно, — подумал Кику. — Я должен оставаться самим собой несмотря на задание. Если я позабуду, кто я, так и останусь жалким ничтожеством».

***

      Пронизанная холодом хлопковая ткань липла к телу. Дело близилось к сумеркам, так что одежда, потрёпанная прятками и погоней, так и не высохла на Ён Су. Сейчас, впрочем, юношу мало это беспокоило. Рысью он пробирался через лес, к заветному спасению. К базе Ночного рейда.       Страх всё не отступал. Ён Су порой мерещилось, будто Николай давно взял его след и сейчас шагал вслед за ним, неслышно ступая по мягкой траве. Но юноша себя успокаивал тем, что мороза нигде не ощущалось, равно как и жажды свежей крови. Эту ауру охотника Ён Су, даже не будучи шибко одарённым выходцем из клана Хонда, теперь уже никогда не забудет и сумеет её распознать, если понадобится. Но сейчас, ступая в полном одиночестве, он никак не мог отбросить мысли о преследовании. Закручиваясь по спирали, они образовывали дыру в перепуганном сознании, через которую начинала сочиться кровь. Заполняя собой черепную коробку, она приобретала форму причудливых линий разной величины и толщины. Следы тяжёлых армейских сапог. Всё пространство вокруг них покрывалось инеем. Горячий хлад, холодное пламя — сама сущность Николая Арловского лишала душевного покоя. И именно цепкий взгляд вражеского генерала до сих пор панорамным полотном обвивал разум, превращая простую ловушку в дьявольские путы дикого плюща.       Ён Су нервно сглотнул и, облизываемый огненно-рыжим закатным светом уходящего солнца, решил ускорить шаг. С неудовольствием он подумал о том, что теперь ему точно всё это в кошмарах приснится.       Впрочем, сперва нужно было объясниться перед боссом и товарищами, оставшимися на базе и, судя по всему, только его и дожидавшимися. В главном зале, помимо Альфреда, с беспокойством и недовольством на него смотрели Йозеф и Эжени; Мэтт глядел чуть мягче, а Баш — безразличнее.       И разумеется, право первого на отчитывание Ён Су взял на себя Альфред.       — Вернулся, наконец?.. Объясни теперь, что это такое было? В прошлый раз ты хотя бы предупреждал о своём уходе. Ты весь в мыле и грязи. Где ты был? — Ён Су молчал и не поднимал глаз на Альфреда. Так что пришлось повысить голос. — Отвечай!       — Босс, я… м-мне жаль, что так вышло… — пролепетал Ён Су и вновь потупил взгляд. — Можно прежде… прежде, чем я всё расскажу, хотя бы глоточек сделать?       — Эжени, дай ему, — вздохнув, Альфред сложил руки на груди. — И подзатыльника желательно тоже!       — Не стоит, Альфред, — сдержанно ответила Эжени, протянув Ён Су флягу с водой.       А юноша словно явился из пустыни — так жадно присосался к источнику живительной влаги. Полный сосуд тотчас опустел, отдав своё содержимое Ён Су. Вытерев с подбородка ускользнувшие капли, юноша слизнул и их, а всё, что не смог вобрать в себя, оставил на пересохших губах.       — Ну что, напился? Я жду объяснений, — Альфред нетерпеливо постучал пальцем по локтю.       — Я… я подумал, что даже с нашей Эжени мы бы не смогли вылечить Клыкастого, — во избежание лишнего нагоняя, Ён Су старался не мямлить и не понижать голос. Но зная, какая за его словами последует реакция, он всё меньше и меньше хотел говорить. — Поэтому я… решил Целебный источник ограбить.       Ожидаемая реакция не заставила себя долго ждать: равнодушным не остался даже Баш. Никто не мог понять, откуда это маленькое существо набралось не столько смелости — наглости, чтобы отважиться на столь отчаянный поступок.       — О чём ты вообще-?! — но Ён Су прервал Альфреда сбивчивым лепетом:       — Я бы смог хотя бы бутылочку стащить, правда! Стража не помеха для порезика моим тейгу. Но… я не ожидал встретить там Николая Арловского.       — Что?.. — выдохнула Эжени, параллельно заметив, как содрогнулся Мэтт.       — Что он там забыл вообще? — спросил Йозеф, справляясь со своим желанием ударить младшего товарища.       — Я не знаю. Но… — Ён Су сжался, из-за чего стал выглядеть ещё меньше, чем был на самом деле. — Я ничего не мог поделать. Только убегать…       — Ужас, — желание Йозефа тотчас испарилось, стоило ему увидеть Ён Су в таком состоянии.       — Ну, ты правильно поступил, — натужно выдавил из себя Мэтт. — Уж лучше так, чем…       — Так-то оно так… но я тут не могу понять одну вещь, — Альфред быстрым шагом приблизился к Ён Су. — Что в слове «отдохни» тебе не понятно? Я же чётко сказал тебе именно это и сделать. У тебя превосходный слух, но ты решил, что меня можно проигнорировать, да?       — П-простите, Босс, я ничего не мог с собой поделать! — Ён Су склонил голову, чтобы подавить в себе досадные слёзы. — В конце концов… моё тело специально ищет работы, чтобы я больше не думал о том, какой я бесполезный, — отмершие губы наконец-то надломились в вымученную улыбку. — Когда вы сказали, что работы нет, голова начала придумывать мне её. Вот и придумал, называется, — чтобы хоть немного сгладить ситуацию, Ён Су неловко рассмеялся, но вышло это так неестественно, что вряд ли могло убедить хоть кого-то в этой комнате, что всё в порядке.       — Боже, ну ты… — Альфред было вздохнул, уже собираясь выдать одно из стандартных наставлений Франциска и взять с мальчишки обещание, что тот больше не будет так делать. Как вдруг замер на полуслове.       — М, брат? — Мэтт попытался заглянуть Альфреду в глаза.       Йозеф, прислонившийся к стене, вдруг содрогнулся. Происходящее сейчас ему явно не нравилось. «Странное ощущение… воздух как будто потяжелел, — прикрыв нос от давившего смрада, Йозеф покосился на остальных. Неужели только он ощущал творящиеся перемены? — Это знак того, что сейчас случится что-то нехорошее?»       — Честно, Ён, я пытался… я правда пытался сейчас придумать более вежливое слово… — Альфред говорил размеренно, что было ему несвойственно, — чтобы не разбивать образчик культурного человека в очках… но… — взгляд, скрывавшийся за толстыми линзами, наконец-то избавился от крупных солнечных бликов, пробравшихся через окна, и явился, налитый потемневшей кровью, — не вышло.       От смачной оплеухи Ён Су едва не осел на пол. Но Альфред не дал ему этого сделать, тотчас схватив за грудки. Ён Су задрожал, чувствуя вместе с привычным гневом лидера что-то ещё, что-то совершенно инородное. Лицо Альфреда было на редкость мрачным — только два голубых огонька прожигали юношу насквозь из-под полуопущенных век.       Остальных ребят из отряда так же удивило поведение лидера, но они замерли от шока, не понимая, что им надо сделать.       — Если бы ты, недоносок, научился думать головой и избавил бы себя от ебанины в своей тупой башке, то никогда бы не влип в такую ситуацию! — чуть ли не рыча, отчеканил Альфред. — Ты хоть понимаешь, что мог погибнуть либо на месте, либо от пыток? А своим побегом ты рисковал выдать местоположение нашей базы — Николай мог бы перебить половину отряда, если не больше! А всё потому, что кому-то захотелось поработать. Молоде-е-ец! Дебил, блять, — Альфред хорошенько встряхнул Ён Су и приподнял его над землёй, чтобы заставить его смотреть в свои глаза. — Хочешь перестать себя ощущать бесполезным? Так не лезь, сукин ты сын, туда, куда тебя не просят! От тебя и так хлопот слишком много!..       — Ал… не надо… — прикрыв глаза, судорожно прошептал Мэтт.       — Меня тошнит от таких, как ты, — выплюнул Альфред, продолжая истязать побелевшего от ужаса Ён Су. — До сих пор удивляюсь, как у наивного дурачка, вроде тебя, оказалось в руках одно из сильнейших тейгу! Ты сдох бы уже на первом задании с таким отношением! Но ты просто не можешь хотя бы на секунду серьёзно подумать!..       — Прекрати… пожалуйста… ты что же творишь такое?.. — Мэтт подошёл к Альфреду и осторожно потряс его за плечо. Но тот снова ничего не слышал. Снова.       — Альфред, ты охуел? — рявкнула Эжени, подбежав к компании и заставив Альфреда отпустить Ён Су. — Прекрати, блять, сейчас же!       «Да что происходит? — Йозеф схватился за голову. — Альфред ни с того, ни с сего сорвался, Эжени слишком быстро потеряла спокойствие и начала использовать бранные слова…»       — На самом деле, даже хорошо, что Николай погнался за тобой, — не унимался Альфред, в его голосе появились более вкрадчивые нотки. — Может, хоть это выбьет из тебя всю дурь.       — Заткни пасть, пидор ебучий! — прорычала Эжени, вставая между лидером и младшим товарищем. — Ён Су и так напуган, а ты решил его ещё больше утопить в страхе?       — Снова будешь его выгораживать, Эжени? Как это похоже на детей, вроде вас… — из Альфреда начало сочиться явное высокомерие.       — Ты ненамного старше нас, чтобы так говорить! — парировала Эжени.       — И что? В отличие от вас я хотя бы с первого раза всегда понимал, как делать НЕ надо. До таких долбаёбов можно достучаться лишь с окунанием в дерьмо! — Альфред стиснул зубы. — Просто ты не хочешь признать тот факт, что Ён Су настолько туп, что даже с сотого раза ничего не поймёт.       — Достаточно, — Эжени смерила Альфреда взглядом, полным отрешённого гнева. Взглядом убийцы. — Решено. Я выебу тебя Резаком.       — Ну попробуй, сучка, — Альфред оттолкнул Ён Су и схватил Эжени за косу. Девушка в свою очередь впилась ногтями парню в лицо и вытащила из футляра Резак, который начал принимать размеры человеческого тела.       Мэтт и подскочивший к нему Баш тут же принялись растаскивать Альфреда и Эжени, но это было слишком тяжело. Те практически не сдвигались с места, Джонс не выпускал девичью косу, а обладательница этой косы не расставалась с тейгу, как бы сильно им ни давили на запястья. Всё без толку. Решив, что ребятам нужна помощь, Йозеф тронулся с места.       Как вдруг пересёкся взглядом с Ён Су. Юноша стоял подальше от места склоки, ему не хотелось видеть происходящее — он не смотрел, ему не хотелось слушать грозную бессвязную брань — он заткнул уши. Ему не хотелось быть здесь, но провалиться сквозь землю не мог, а ноги приросли к полу. Ён Су, казалось, был на грани истерики. Йозефу были знакомы эти трусливые глаза отчаявшегося ребёнка, который не мог никак повлиять на ссору близких людей. Этот ребёнок, ставший причиной ссоры, желал, чтобы оно всё само прекратилось.       Даже спустя четыре года этот взгляд был всё так же жалостлив и беспомощен. И сейчас, устремившись на Йозефа, он надсаживал глотку возгласом о помощи.       И сердобольный Йозеф не смог ему воспротивиться. Хотелось поскорее подбежать к Ён Су, обнять его, чтобы все тревоги исчезли. Но сперва нужно преодолеть препятствие в виде ссорящихся Альфреда и Эжени, чьи глаза, затянутые плотным бельмом, пропускали через себя яростное пламя.       Как это принято у взрослых людей, проблемы нужно решать по мере их поступления.       — Да прекратите вы уже, чёрт возьми!!! — закричал Йозеф с такой мощью, что даже Альфред сказал бы ему: «Слишком громко».       Но, на удивление, это сработало. Все вдруг замерли и успокоились, как будто ничего и не происходило. Во всяком случае, Альфред и Эжени пришли в себя, а Мэтт и Баш перестали держать их, почувствовав, как жажда убийства покинула товарищей.       — Э?.. А что сейчас произошло? — Альфред суетливо начал осматриваться по сторонам, не понимая, почему он держит Эжени за косу. Отпустив волосы девушки, он непонимающе уставился на неё.       — Я сама не знаю, почему у меня как будто… вот только что было желание кого-то убить… — Эжени, не менее ошарашенная, убрала Резак Создания обратно в футляр, как только тот уменьшился.       — Что… ребята, вы… — Мэтт, пребывая в шоке, не знал, что и сказать. Товарищи явно не притворялись, будто не помнят последние несколько минут.       — Мэтти, ты-то хоть видел, что произошло? — Альфред неловко почесал макушку. — Ей Богу, как будто последние минуты выпали из моей жизни.       — Аналогично, — Эжени положила руку на сердце, будто пыталась выслушать отголоски минувшего гнева. — Что-то не так…       Озадаченный Йозеф уже хотел по-джентльменски сделать шаг вперёд и разъяснить ситуацию, как вдруг плотная тёмная завеса отрезала его разум от реальности. Ему пришлось созерцать пустоту, в которой маячили цветные силуэты товарищей.       «Что это?.. Почему, как только они успокоились… мне прямо сейчас захотелось… кого-нибудь задушить?..» — эти мысли окутали Йозефа, скапливались прозрачными каплями вокруг ядовито-синих контуров, приобретая ярко-алую окраску. Буквы перетекали из одной в другую, образуя слова, складываясь в предложения, подстрекая к совершению страшного греха.       Но почему?       Откуда такие желания возникли в светлой голове Йозефа?       Разве он когда-то желал своим товарищам смерти?       Ярко-жёлтый огонёк вспыхнул как нельзя кстати: он напомнил Йозефу о бутыли, которую ему совсем недавно передал Франциск. Ухватившись за неё, мужчина раскрыл её и хлебнул небольшой глоточек. Приторно-сладкое. Но стоило это сделать — тьма отступила. Всё вернулось на круги своя.       «И как это понимать?» — Йозеф быстро спрятал бутыль в карман. Нужно с этим разобраться чуть позже. А сейчас Йозеф перевёл взгляд на друга.       — В общем, что я хотел сказать, Ён… — Альфред откашлялся. — В следующий раз давай такие авантюры всё-таки заранее обговаривать, ладно? Я понимаю всё, но…       — Мы всё-таки переживали за тебя, Ён Су, — сказала Эжени, поджав губы.       — А чего это у тебя с лицом? — спросил Альфред, склонив голову. — Ты как будто сейчас заплачешь.       — …нет. Всё в порядке, — покачав головой, Ён Су кое-как вернулся в прежнее состояние. Но дрожавшие похолодевшие пальцы рук выдавали его. Это заметили Йозеф, Мэтт и, возможно, Эжени. Но не Альфред.       — Точно? Блин, такое ощущение в глотке странное… — Джонс приложил ладонь к кадыку.       — И правда, — Эжени поморщилась, прикрыв глаза и начав массировать виски. — Как будто после твоих криков в ушах звенит.       — Д-давайте не будем начинать!.. — поспешно выпалил Мэтт.       Из растерянного состояния всех присутствующих вывел надсадный кашель Стефана, который, оказывается, всё это время лежал на диване, укрывшись пледом, и спал, как старый облезлый кот.       — Стефан? — воскликнул Йозеф, подбежав к дивану. Его примеру последовали все остальные. — Ты как, дружище?       — Херово, — присев, Стефан откашлял кровь. Снова…       — Да, я вижу… — Йозеф тут же подставил таз, который приносила Эжени на случай, если Стефана начало бы рвать.       — Чёрт! — Эжени скрипнула зубами и присела рядом со Стефаном. — Я не понимаю. Не понимаю, почему идёт кровь. Неужели в желудке что-то… Но я не смогу узнать, пока в животе скопилась жидкость. Значит, придётся делать прокол, но в наших-то условиях… Да и сам Стефан может не пережить. Его тело слишком ослабло, — она судорожно сглотнула и, нахмурившись, закусила большой палец. — Простите… я вынуждена быть с вами предельно честна. Даже в лучшей больнице Империи, Стефана уже не вылечить. Боюсь предположить, насколько много здесь патологий. Желтуха, асцит… видите эти вены? — Эжени осторожно провела ладонью по вздувшемуся животу Стефана. — Это так называемая «голова медузы». Я, конечно, не обследовала грудную клетку, но не удивлюсь, если при перкуссии обнаружу притупления… Точно! Вот я дура, — девушка приложила руку ко рту. — Кашель с кровью может быть следствием чахотки! Но если так, то Стефана срочно придётся изолировать…       — Ох, мать честная, — у Альфреда чуть голова не закружилась. — Эжени, все эти твои медицинские термины, слишком сложно!       — Я тоже мало что понял, — признался Мэтт.       — Но одно мы поняли точно — Стефану сейчас очень плохо, теперь уже в этом нет никаких сомнений, — подытожил Йозеф. — И всё, что мы можем делать — это оказывать Эжени помощь по мере наших сил.       — Спасибо, Йозеф.       Едва заметно, но уголки губ Эжени дрогнули, являя мимолётную улыбку, но одаривая Йозефа благодарным взглядом.       — Чёрт… и всё из-за того, что я… — Ён Су сжал кулаки. — Если бы я только принёс, хотя бы одну бутылочку!..       — Ён Су, не вини себя, — Эжени требовательно взглянула юноше в глаза. — Думаю, одна бутылочка уж точно бы не вылечила Стефана.       — Она хотя бы смогла облегчить страдания! — возразил Ён Су.       — Но тебе же пришлось убегать от генерала Арловского, — заметил Мэтт.       — Выходит, я просто трус, раз могу этим оправдываться, — пробурчал Ён Су в ответ и снова повесил голову.       — Нет, ты дурачок, — Йозеф начал ерошить и так взлохмаченные волосы друга. — Не думаю, что Стефан хотел бы спастись ценой жизни своего товарища. Верно я говорю, Стефан?       — Да я уже… уже вообще, блять, никак не хочу, — задыхаясь от кашля, прокряхтел Стефан. Дышал он явно с трудом.       — Клыкастый… что ты такое говоришь? — Ён Су с тревогой посмотрел на товарища ошалелыми глазами. — Ты же не…       — Слушай, Утёнок. Я слишком много совершил ошибок за свою жизнь, — Стефан наконец-то смог выровнять дыхание. — Так что эти мучения… вполне справедливая расплата.       — Нет…       — К тому же… я уже своё пожил. Почти сорок лет, представляешь, нахуй? Я как… вспомнил… так сразу же… охерел просто. Посмотри на себя. Посмотри на ребят. Вы все молодые и красивые, у вас вся жизнь впереди. А я уже староват для того, чтобы… скакать с вами бок о бок, да получать от жизни всё.       — Не пори чушь, Клыкастый! — воскликнул Ён Су. Постепенно его голос усиливался, к концу срываясь на крик. — Ты совсем дурак, да? Я прекрасно понимаю, что все люди рано или поздно умирают… но никто не заслуживает уходить в таких муках!.. Придурок!       Ён Су развернулся так резко и быстро, что его побег уже никто не смог предотвратить при всём желании. Юноша, топая, убежал в свою комнату или в какой-нибудь уголок, где его нескоро нашли бы. Йозеф прекрасно знал, с какой целью тот сейчас хотел спрятаться, вновь облачившись в плотную скорлупу, отгородившую бы его от жестокого мира, с реалиями которого приходилось иметь дело вот уже шестнадцатый год.       — Ён Су, стой! — попытался было остановить его Йозеф, но Альфред сказал, положив руку ему на плечо:       — Не надо. Пусть перебесится, потом вернётся.       — Точно всё будет в порядке? — осторожно спросил Мэтт. — В конце концов, он пережил встречу с Николаем Арловским. А ты ведь и сам понимаешь, каково это. Ну, — он замялся, — по крайней мере, знаешь, как ведут себя люди после встречи с ним в столь юном возрасте. Пускай я и был в два раза моложе Ён Су.       — Да его в любом возрасте увидеть страшно, — Альфред скорчил недовольное лицо. — Ты его ебало мрачное перекошенное увидишь — уже обосрёшься. А зная, на что способен Николай…       — И не говори.       — Надеюсь, что слухи про него не оправдаются, — буркнула Эжени.       — Это какие? — поинтересовался Альфред.       — А ты не знаешь? — удивилась Эжени, поправив очки. — Этот мужчина не щадит тех, кого выбирает для регулярных пыток. Ходят слухи, что он любит трахать светловолосых, а восточных ломает и делает из них своих собачек.       — Ужас… ну, думаю, в его же интересах будет меня сразу убить! — хмыкнул Альфред.       — Это почему?       — Так ведь, — Альфред широко улыбнулся. — У меня есть потрясающий талант раздражать людей! Не думаю, что этот псих обрадуется, если я его окончательно с ума сведу, — он простодушно загоготал.       — Очень на тебя похоже, братец, — Мэтт нервно хихикнул.       — Да ты не с ума сведёшь, а в могилу… — пробурчал Стефан.       — Уже был опыт!       — Что?..       — О, к слову, — Эжени прервала этот пустой трёп разговором по делу. — Нужно будет приготовить ужин. Франциск ушёл в Столицу, так что мне потребуется помощник. Ещё кому-нибудь придётся приглядеть в это время за Стефаном, а после ужина мне потребуется помощник для прокола.       — Без проблем! — тут же отозвался Альфред. — Мэтти поможет с готовкой, Йозеф посидит со Стефом, а Баш и я могу помочь с этим твоим проколом.       — Хорошо… — Эжени перевела испытующий взгляд на Йозефа, который с момента ухода Ён Су не проронил ни слова. — Сможешь привести Ён Су, когда настанет время?       Углубившийся в собственные мрачные раздумья, Йозеф и не заметил, что к нему обращались. Вышел, впрочем, он из них так же быстро, как и ушёл. Но долго не знал, что же ему ответить.       — А что, думаешь, он сам не придёт? — наконец выдавил из себя Йозеф.       — Очень в этом сомневаюсь, — Эжени покачала головой. — Он напуган, его грызут обида и досада. Впрочем, есть вероятность, что Ён Су справится сам. Но я так не думаю.       — Интуиция? — уточнил Йозеф.       Эжени мрачно кивнула. Она ожидала от Йозефа ответа.       — Хорошо, я сделаю это, — пожав плечами, произнёс тот. — В конце концов, за этого утёнка несу ответственность я.       — Рассчитываю на тебя, — Эжени одобрительно кивнула и направилась к кухне, Мэтт — за ней.       Пока готовка шла своим чередом, остальные сидели по другим делам, одно из которых был присмотр за Стефаном, Йозеф думал, стоило ли ему подняться сейчас. Всё-таки, Ён Су довольно долго успокаивался, если его захватывала нешуточная истерика. Уж не знал Йозеф, каков масштаб трагедии у мальчонки на сей раз, но неизвестность только томила. Сердце было не на месте.       Не дожидаясь того момента, когда Эжени с Мэттом закончат с ужином, Йозеф встал с кресла, захлопнул книгу, которую читал, и отправился к Ён Су в комнату.       Перешагивая через скрипучие ступеньки, Йозеф отвлёк себя мыслями о том, заменят ли когда-нибудь здесь дерево и знает ли уже Ён Су о его скором приходе. Но все эти отвлечённые мысли пришлось задвинуть в самые дальние закутки, чтобы настроиться на успокаивание друга.       — Ён Су? — Йозеф зашёл без стука и сразу же направился к кровати, на которой, свернувшись, лежал юноша. Он был повёрнут к стене и даже не взглянул в сторону нарушителя, когда в темноту ворвалась полоска света. — Так и будешь лежать калачиком? Давай вставай. Пора ужинать, — тишина была ему ответом. — Эй, ты меня слышишь вообще? — Ён Су снова ничего не ответил. — Ну, раз ты не хочешь…       — Я устал, — наконец брякнул Ён Су неровным голосом. — Я устал быть всем обузой, что только и делает, что крутится под ногами или влипает во всякие неприятности.       — И поэтому ты просто лежишь на кровати? — Йозеф сложил руки на груди. — Ён Су, заниматься рефлексией явно не твоё. Ты же понимаешь, что нет смысла в твоих слезах?       — Я не плачу! — Ён Су вскочил и шмыгнул носом, вытирая покрасневшие глаза. — Здесь просто пыльно очень, понял, да?       — Ладно-ладно, — Йозеф не стал настаивать. Он молча опустился рядом с Ён Су и начал мягко перебирать его волосы. — Может, всё-таки расскажешь, почему ты считаешь себя бесполезным? Ты же всегда активно принимаешь участие в миссиях и прекрасно владеешь своим тейгу. А сколько раз нас спасало твоё чутьё!..       — Дело в том, что сам я ни на что не годен, — Ён Су сжал кулаки, выдохнув и прикрыв глаза. — Либо я бесполезный дурачок, которого вечно приходится вытаскивать из задницы, либо я кровожадная ебака! Мне не нравится ни то, ни другое. В особенности то, что если я ебака, то от меня есть польза.       — Ён Су… — Йозеф крепко взялся за волосы Ён Су и приблизился так, будто хотел рассмотреть каждую черту его лица.       — Ч-чего? — юноша заметно занервничал, но отстраниться не мог.       — Ты голоден, вот что. И сейчас несёшь всякую чушь, — Йозеф выпутал пальцы из чёрных волос и крепко сжал щёки Ён Су. — Так что прекращай валять дурака, и пойдём к столу, — Йозеф буквально бросил юношу к себе в тёплые объятия. — Нас уже все ждут.       — П-прекрати меня обнимать и успокаивать так! — запротестовал Ён Су, смутившись. — Я тебе не ребёнок.       — Ах, тебе ещё и не нравится? — нарочито равнодушно Йозеф поднял Ёна с тахты и потащил его, попутно забрасывая к себе на плечи его лёгонькую тушку.       — Эй, а ну пусти! — Ён Су тут же начал брыкаться.       — Не пущу.       — Хватит нести меня, словно подстреленную уточку!       — Раз уж сравнил, то виси, пожалуйста, молча! — Йозефу вдруг на ум пришло оружие, которое бы сработало безотказно. — Или мне сказать Эжени, что у тебя аппетит пропал?       — Не-не-не-нет! Что угодно, только не это! — Ён Су замер и повис, недовольно бормоча себе что-то под нос.       — Вот и молодец. Люблю послушных детей! — у Йозефа даже настроение поднялось.       — Я не ребёнок тебе, говорю ж! — взвизгнул Ён Су.       — Для меня ты всегда будешь ребёнком, сколько бы лет ни прошло, — протянул Йозеф.       «А ведь и правда. Если подумать…» — путь до нужного зала вдруг замедлился, погружая мужчину в воспоминания о былом.       …       Зима в тот год была беспощадной. Земля промёрзла насквозь, ветки деревьев ломились от тяжести снега, а стёкла в домах звенели от инея. Вокруг пропала вся живность — редко можно было заметить дрожащую на холоде маленькую птичку или мелькавшую в кустах густую шерсть ночных хищников. После вчерашней вьюги сегодняшний день возжелал спокойствия, пускай снег не переставал падать с грязно-серого неба. Лунный свет заставил сугробы искриться, вливаясь в каждую снежинку, и творя настоящие чудеса природы. Их оттеняли пугающе чёрные стволы сосен и ясеней, но, выстроившись в неровные ряды и группы, они вскоре переставали погружать в пучину тревог. Правда, красивая была зима…       Но Йозефу после безостановочной скачки от главной заставы Революции явно не было до неё никакого дела. Тихонько чихнув от холода, он почувствовал, как мороз добрался и до его побелевших за последний месяц ресниц. Йозеф плотнее надвинул шарф на лицо, попутно думая, что недостаточно хорошо он молился на благосклонную зиму и теперь вынужден страдать от одежд, что совсем не грели тело. Рядом с ним скакали двое его спутников — так те совершенно и не чувствовали холода, будто родом были с Северных земель. Но ведь это не так, Йозеф прекрасно знал: ни на Западных землях, ни на Восточных не бывает такой погоды — там солнце хорошо греет даже в зимнее время. Но лидер Ночного рейда и его правая рука вели себя, как ни в чём не бывало, с беспокойством поглядывая на зябнувшего Йозефа. «Ох уж этот климат Империи… такой непостоянный, — мужчина вновь чихнул. — Как к такому можно привыкнуть?»       До цели оставалось всего ничего. С неудовольствием думая о том, что им предстоял ещё обратный путь, Йозеф надеялся на тёплый приём в месте назначения. Однако один из его спутников с самого начала дороги объявил, что ситуация там довольно плачевная, а положение — шаткое. Но Йозеф, как дурак, до сих пор верил в поговорку «надежда умирает последней».       Хотя Йозеф уже устал надеяться. После того, как он узнал про смерть матери, а потом ещё и сестры, хотелось просто лечь где-нибудь в подворотне и начать отрицать реальность. Вечно желая отгородиться от дурных воспоминаний, они рано или поздно настигают каждого и погружают в свою меланхолию, пробуждают ото сна все людские слабости. И чем больше этих воспоминаний, чем сильнее человек старался от них закрыться, тем больнее ему становится в момент срывания тяжёлого замка.       Вздохнув, Йозеф окинул взглядом видавшее виды обшарпанное двухэтажное здание. Местами выбиты стёкла, сгнили доски… нечего было и мечтать о тёплом приёме. Впрочем, как только Йозеф со своей компанией встретился с владельцем здания, тепло от камина сразу же окутало тело, стало хоть чуточку комфортнее. Первые минут двадцать своего пребывания здесь мужчина просто стоял возле источника спасения и грелся, пока лидер Ночного рейда обсуждал что-то с владельцем. Его советник стоял рядом и лишь изредка уточнял ответы на вопросы. Йозеф в этой маленькой компании выступал телохранителем верхушки отряда убийц, поэтому «важное дело», по которому был совершён визит в такую забытую Богом землю, его не касалось.       Вернее, так он думал. Ровно до тех пор, пока ему не был отдан приказ отыскать «цель» и привести её в столовую. Лидер Ночного рейда и его советник как раз направились на кухню.       Отряду убийц редко выдавали поручения, никак не связанные с убийством той или иной личности. Но сейчас случай был особенный: приказ исходил от самого Главнокомандующего Хедервари и обсуждению не подлежал. Действительно, что может быть проще, чем отправиться в самую глушь Империи, отыскать там старый приют и вызволить так называемую «цель»? Даниэль Хедервари считал, что ничего сложного для отряда убийц, обладающих демоническими орудиями, просто быть не могло. Многие с этим были не согласны, в том числе и в рядах Ночного рейда, но работа требовала полной самоотдачи. К тому же, несмотря на относительную простоту задания, в него было вложено немало важности — от Главнокомандующего другого ждать не приходилось.       «Что? Нам надо просто забрать какого-то ребёнка?» — сперва Йозеф подумал именно так. Но лидер объяснил ему, что это не просто какой-то ребёнок, а выживший из печально известного клана восточных наёмников с фамилией Хонда. Поскольку тот всё ещё неразумное дитя, не составит труда вызволить его из приюта, в который его занесло по воле судьбы, и воспитать для нужд Революции. Цель корыстная, но во время войны по-другому быть не могло. Когда Империя лишилась чуть ли не единственного источника наёмников с экстраординарными способностями, а Восточные земли объявили об изоляции от внешнего мира, нужно было хвататься за любую возможность переманить на свою сторону потенциально сильных союзников. Ведь даже несмотря на восстановившиеся отношения между Революцией и Восточными землями, наёмников со стороны последних больше не стало: кроме лидера Ночного рейда Йозеф больше никого толком и не видел.       К нему подошёл невысокий старичок, представившийся в скором времени кем-то вроде заместителя главы приюта. Именно он, как предположил Йозеф, должен был проводить его до комнаты, в которой содержали ребёнка.       — Вы от господина Главнокомандующего? — уточнил старик, потирая руки. — Проходите, пожалуйста!       Он проводил его до двери в, казалось, самую маленькую каморку в мире — странно, что здесь мог содержаться ребёнок. И ведь Йозеф прекрасно видел более-менее приличные комнаты с потрёпанными, но всё же кроватями. А это место… мужчина явно поторопился с выводами, когда решил, что его привели к двери: здесь была старая штора, а дверь была снята с петель, причём, судя по многочисленным царапинам на стене, с применением грубой силы.       — Странно, — Йозеф нахмурился. — Почему вы сразу не привели парня к нам?       — Ох, если бы вы только знали, каков он… — старик вздохнул, пригладив седые волосы на лысеющей голове. — Мальчишка дикий совершенно, а после одного случая закрылся совсем и обосновался тут. Будет упираться.       — Позвольте, — Йозефу была не слишком интересна эта история, хотелось поскорее уже выполнить свою работу. — Неужели в вашем приюте такая вещь, как ремень, утратила свою силу?       — Нам строго запретили применять к нему насилие, молодой господин, — старик покачал головой.       — Но разрешили принудительно держать его в приюте в качестве политического заложника, верно? — съязвил Йозеф, внимательно просверлив заместителя.       — Там сложная была ситуация… Никакого удержания с вымогательством в итоге не было, потому что бандиты, которые мальчика сюда и привели, были убиты, скорее всего, Чистильщиками. А податься ребёнку было некуда, вот и пришлось оставить, чтобы не голодал и была какая-никакая крыша над головой, — старик немного помолчал. — Лично я против мальчика ничего не имею. Раз уж он понадобился революции, как боец, то пусть уж лучше окажется в хороших руках. Потерять в его-то года всю семью — понимаете, каково ему?       — Вряд ли я его пойму, — Йозеф пожал плечами. — Я тоже потерял всю семью, но несколько иначе. Так… он точно здесь? — придирчиво осмотрев штору, мужчина нахмурился.       — Всё верно, — подтвердил старик, удаляясь. — Мальчик не ел несколько дней, поэтому, если вам повезёт, сможете забрать его без лишнего шуму.       Вот уж воистину, сложная ситуация. Побывав в похожих условиях, Йозеф больше не мог выслушивать все эти истории среднего класса — выгодные браки, использование заложников с целью выкупа, сломанные судьбы с самого детства… воротило уже от этого, а кому-то всё доставляло немалое удовольствие перемывать косточки, лицезреть страдания несчастных людей и с наслаждением издеваться, одним лишь взглядом подтверждая статус жизней этих людей, как «светской забавы». Может, эти особы голубых кровей и упивались такой забавой, только вот Йозефу было не смешно. Да и мальчику, что оказался в этом приюте из-за личной трагедии — тоже.       Уже взявшись за шторку, Йозеф вдруг подумал, что совершенно не знает, как разговаривать с детьми. Причём, с такими, которых впору уже называть «отроками». В таком возрасте маленький человек становился на редкость непослушным, иногда даже буйным, не желающим думать наперёд и делать то, что от него требуется. Бестолковым, беспомощным, но возомнившим себя сильнее и умнее всех.       И как с такими себя вести? Йозеф был уверен, что мог найти подход к любому человеку, но не к упрямцам, ещё большим, чем он сам. Впрочем, на краешке сознания замаячила мысль о том, что возможно разговор будет коротким или не состоится вовсе.       «В конце концов, если будет упираться, то просто вырублю его. Если этот дедуля сказал правду, то даже я справлюсь», — подумав так, Йозеф отодвинул шторку.       — Ребёнок, ты здесь? — позвал он. Тишина была ему ответом. — Эй! Выходи, разговор есть! — молчание. Тогда Йозеф решил пойти на очевидную манипуляцию, чтобы наверняка на его зов откликнулись. — Понятно. Значит, ты всего лишь маленький и слабый щеночек, который боится пойти даже на такого слабака, как я.       — Вот именно, слабак!       Из-за тёмных полок шкафа выскочил юркий силуэт, в котором Йозеф уже был готов признать свою цель, если бы не замотанное засаленными тряпками лицо. Прищурившись от недостатка света, мужчина принялся внимательно изучать свою цель. В чудеса физиогномики Йозеф не верил, но никто же не мешал ему строить догадки и предположения!       «В целом, обычный ребёнок приюта — в потрёпанной несвежей одежде, явно недоедает, мёрзнет… возможно, он уже чем-то болен», — к такому заключению пришёл Йозеф, взглянув на мальчика. Разглядеть бы получше его лицо…       Но почему он скрывает его?       — О, вот ты где, — как ни в чём не бывало, сказал Йозеф. — Спасибо, что вышел. Теперь не нужно будет тебя искать.       — Заткнись! — воскликнул мальчик, выуживая из-за пазухи заточку. — Чего тебе нужно от меня? Тоже пришёл издеваться, пидор?       — Как грубо! Я поговорить хотел, — мысленно Йозеф задумался: действительно ли он похож на человека, который пришёл поиздеваться над другими?       — Вытаскивай всё оружие тогда! — выпалил мальчик. — Я точно знаю, что у таких, как ты, много всякого!       Только сейчас Йозеф заметил, как ребёнка колотила мелкая, тщательно скрываемая дрожь. «Что? Вот трусишка, — мысленно ухмыльнулся он. — Но, как я и предполагал, будет упрямым несмотря ни на что. Что ж, попробую завоевать его доверие».       — Ладно. Ладно… — Йозеф оставил тейгу у лидера, поэтому расстался со всем остальным оружием, коим оказалась всего пара кинжалов и револьвер. Всё это полетело на пол. Йозеф решил сделать вид, будто не заметил, как мальчика передёргивало от каждого лязга. — Доволен?       — Точно всё? — с недоверием буркнул мальчик.       — Да.       Йозеф на всякий случай поднял руки, чтобы его намерения уж точно не походили на враждебные. Эта игра в доброго избавителя начала его даже забавлять, ведь он до сих пор не понимал, почему мальчик так себя вёл.       Даже когда тот, ничего не говоря, начал приближаться с заточкой.       — Погоди. Как-то нечестно выходит, — заметил Йозеф с беспокойством поглядывая на маленький нож в дрожащих ручонках. — Давай и ты тоже разоружайся.       — Пшёл нах! — огрызнулся мальчик, поддерживая правую ладонь левой. — Не указывай мне, что делать, на моей территории!       — Сам напросился, — Йозеф, раздражённо вздохнув, рванул вперёд.       — ЩАС ЗАРЕЖУ НАХО-О-О-ОЙ!       Но не обращая внимания на детские боевые крики и нелепые попытки в защиту, Йозеф ловко увернулся и, перехватив тонкие запястья, тут же обезоружил мальчика — кинжал со звоном ударился о каменный пол. А ребёнок, видимо прекрасно понимая, что у него не было ни шанса, уже был готов сбежать. Наметив удар по ногам Йозефа, мальчик вынудил его отскочить, чтобы избежать тянущей боли от голени по всей ноге.       Но и сбежать было не суждено: он не успел набрать нужную скорость и достигнуть хотя бы выхода из тесной каморки. Йозеф практически сразу схватил мальчика за шиворот, останавливая бег. Впрочем, мужчина всё равно поволок его прочь из каморки.       — Нет! Отстань от меня!!! — закричал раздосадованный мальчик, пытаясь выпутаться из незамысловатого захвата Йозефа.       — Перестань. Я просто поговорить с тобой хотел, — спокойно проговорил Йозеф, пытаясь задавить в ребёнке ненужное сопротивление.       — Отпусти! — захныкал мальчик, от напряжения густо заливаясь краской.       — Не отпущу. Иначе снова попытаешься убежать от меня, малыш, — Йозеф не удержался и всё-таки усмехнулся, что при нынешнем положении ребёнка это выглядело как издевательство над ним. — Ты так смешно топаешь.       — Ага, так и знал! — теперь мальчик покраснел ещё и от злости, перемешанной со стыдом. — Тоже издеваться пришёл, да? Ну, давай, назови меня ещё узкоглазым или ничтожеством, давай!       Йозеф дёрнулся и замер, услышав последние слова мальчика. Для него, не привыкшего к расизму, они звучали так дико и отталкивающе, что пробрали до глубины души, а на языке стал ощущаться вкус несправедливости. Ослабив свой захват, Йозеф развернул мальчика к себе лицом и крепко схватил за плечи, да так, чтобы тот не смел отводить от него взгляд.       Сейчас в этих тёмных, типичных для восточных людей, глазах царило исступлённое отчаяние, какое Йозефу ещё не приходилось наблюдать. Озлобленность, стыд, беззащитность и страх — вот, что сумел распознать мужчина в скованных лихорадочным блеском глазах. Во взгляде зрело недоумение. Мальчику хотелось поскорее отвернуться, ему становилось неуютно, боязно… этот человек продолжал пожирать его внимательными глазами с неведомой целью. Ребёнок будто ощутил себя во власти Василиска, а холодные руки мужчины стали сильнее плюща, они давили на него так, будто хотели сделать миниатюрное тельце ещё меньше.       Или это было ненавязчивое желание сломать?       Мальчик совершенно не знал, чего ожидать от нового знакомого. Что тот собирался сделать? Разум накидывал варианты, один за другим, и каждый был безумнее предыдущего. И только заслезившиеся глаза вынудили мальчика зажмуриться. Происходящее начало походить на дурной сон, поэтому только так он надеялся избавить себя от взора мужчины. «Сон-сон, уйди в ночь, сон-сон, уйди в ночь», — мысленно повторял он давно услышанные от матери слова и жмурился всё сильнее, чтобы прогнать наваждение.       Тело всё не слушалось, но чем дольше продолжалась безмолвная истерика, тем сильнее накатывал на мальчика ужас: всё это происходило наяву.       «Уходи… уходи… уходи… Я вижу таких, как ты, насквозь!.. Вы только прикидываетесь добренькими, корчите эти добренькие рожи, а потом, когда нужно будет, ударите ножом в спину! Ты такой же, да? Лучше уж убей меня!.. Я не хочу, чтобы ты что-то говорил или делал… ты ведь будешь повторять за ними всеми, да?       Зря я приказал тебе бросить оружие.       Поскорее возьми его и вонзи хоть в глотку, хоть в сердце, хоть куда!.. Лишь бы побыстрее…       Ну же, иди. Я тут пока постою… ты же видишь, что я не могу убежать. Но ты можешь потащить меня с собой, если не веришь мне.       Пожалуйста… убей, меня!..»       Йозеф видел абсолютно все перемены во взгляде мальчика. Немногое он сумел считать верно, но он знал наверняка — ни один из страхов трясшегося с ног до головы малыша он не собирался претворять в реальность. Даже подшучивать над ним резко расхотелось. Лишь утешить любым из способов, которые Йозеф только знал и умел пускать в ход. И как можно скорее — ребёнок в любую секунду готов был залиться слезами бессилия!       Но сперва работа. Задвинув жалость куда подальше, Йозеф аккуратно встряхнул мальчика, похлопав по плечам.       — А ну-ка… — пальцы Йозефа потянулись к узлу на засаленной ткани, скрывавшей лицо.       — Т-ты что делаешь? Пусти! Хватит! — запаниковал мальчик, начав вырываться с новой силой. Этого ещё не хватало!       — Да не дёргайся ты так!.. чёрт возьми…       Йозеф так и думал, что этой тряпке было присуждено сакральное значение. Но любопытство взяло верх, и мужчина, одной рукой схватив мальчика за оба запястья и притянув к себе поближе, второй начал быстро разматывать ткань. А ребёнок застыл в недоумении. Он не понимал. Перед ним, вроде, стоял человек совершенно не глупый и прекрасно знавший, что под тряпкой скрывалось лицо восточного. Так почему же этот человек хотел избавить мальчика от самодельной маски?       Мало того, что избавил — он ещё и уставился на него с недоумением, будто не знал, как реагировать. «Вот видишь! А я тебе говорил!..» — хотелось воскликнуть. Мальчик поджал губы и, зажмурившись, спрятал лицо в ручках.       — Н-не смотри на меня! Я… я уродец! — воскликнул мальчик, опустив голову ниже, чтобы полностью скрыться от взора мужчины.       Но Йозеф вдруг резко поднял ребёнка, схватив его под руки. Для мальчика это стало такой неожиданностью, что он даже ногами не стал болтать в воздухе.       — И вовсе нет, — возразил Йозеф. — Хороший, красивый ребёнок.       Ещё с полминуты мальчик в замешательстве висел на руках чужака и ощущал, что у него пылают щёки. А Йозеф и сам не знал, зачем сказал это. Наверное, просто поддался чувству всеобъемлющего раздражения: уж очень он не любил, когда кто-либо корил себя за внешние недостатки, тем более, безосновательно.       — Ладно, начнём сначала, — убедившись в том, что мальчик больше не станет буянить, Йозеф поставил его на пол. — Как тебя зовут?       — Ён Су. Из клана Хонда, — наконец представился ребёнок, пряча глаза от Йозефа.       — Сколько тебе лет?       — Двенадцать.       — Серьёзно? — удивился Йозеф. Сперва ему показалось, что его внутренний ростомер ошибается, но здесь ошибки быть не могло: Ён Су едва ли доставал ему до пупка. — Я думал, тебе семь-восемь, не больше. Плохо кушаешь! Как давно ты не ел?       — Я-!.. Да с чего ты взял?..       Не успел Ён Су возмутиться, как живот тут же выдал его попытку умолчать с головой.       — Ну? — Йозеф выжидающе, но без злобы устремил свой взгляд на мальчика.       — Три дня… — Ён Су стыдливо отвёл взгляд и начал нервно теребить холодными пальчиками одежду. — И не пил…       — Дурачок, — только и сказал Йозеф. — Ладно, тогда всё-таки сначала накормим тебя, как изначально планировалось. А уже потом уведём тебя в безопасное место.       — К-куда ты меня собрался?! — Ён Су тут же попытался отскочить, но у него ничего не получилось: он только запнулся и полетел вниз, приземлившись на зад. — А, я понял! Уже настолько нечего жрать, что принимаетесь за меня?       — Я, конечно, знал, что с голоду люди начинают бредить, но… — Йозеф присел рядом с Ён Су и положил руку на плечо. — Слушай. Я собираюсь тебя увезти на главную базу революции. Ты, конечно, можешь остаться и здесь, но там все будут относиться к тебе, как к человеку. Как к равному себе, даже если ты чем-то отличаешься от них, — он снисходительно улыбнулся. — Ён Су. По глазам вижу, что тебя терзает вопрос, почему я нормально тебя воспринял. На то есть две причины. Во-первых, мне совершенно неважно, как выглядит человек, какие у него кожа, глаза и волосы, во-вторых, у меня есть друзья среди восточных. Один из них прибыл со мной, чтобы помочь тебе.       — М-мне? — Ён Су подобрал колени к груди и прижался к ним.       — Да.       — А-а-а… А вы меня и правда накормите?       — Конечно, — ответил Йозеф, а в мыслях тяжело вздохнул. Ну, а чего он ожидал от оголодавшего ребёнка? Явно не того, что тот пойдёт за незнакомым мужчиной из тех же побуждений, из которых сам Йозеф покинул имперцев. — Ну, пойдём.       Йозеф поднялся, вслед за этим поднял и Ён Су, отряхнул его и направился к столовой, находившейся на первом этаже. Мужчина рассчитывал на что угодно: на очередные препирательства, на то, что мальчишка всё-таки послушно последует за ним или хотя бы пойдёт вперёд.       Но Ён Су вдруг взялся за рукав рубашки Йозефа, словно за спасительную соломинку.       — Ты чего? — спросил Йозеф.       — Можно я… — Ён Су запнулся, — …за руку тебя возьму?       Йозеф лишь глаза выпучил. Его поразило то, насколько бесхитростным и послушным оказался мальчик, стоило ему сорвать защиту из засаленных тряпок.       — Да… можно, конечно, если тебе так будет спокойнее, — выдавил Йозеф.       Замявшись и помешкав немного, Ён Су ухватился за руку Йозефа. Скосив взгляд, мужчина сперва подумал, что ему показалось, но нет: на лице мальчика засверкало умиротворение. Расслабленное, оно казалось одновременно с этим землистым и вялым, будто Ён Су клонило в сон. «Дело плохо. Нужно поскорее его накормить. Ещё не хватало, чтобы он потерял сознание! — с этими мыслями Йозеф решил ускориться. — Чёрт, ну сколько мороки от этого сопляка. А когда бросался на меня, то не очень-то он походил на больного!»       Идя с ребёнком за руку, Йозеф ещё с неудовольствием про себя отметил, что это погружало его разум в смятение. Он чувствовал себя мамочкой, готовой в любой момент начать утирать слёзы и сопли своему дитятку. «Но я же мужчина…» — именно этот надуманный тезис мешал Йозефу воспринимать происходящее, как нечто естественное.       А Ён Су и в ус не дул. От мужчины, которого он, как и любого бы другого человека, испугался поначалу, начало исходить тепло. А ещё он пообещал накормить — это ли не счастье для обездоленного мальчишки?       — А тут уже нас как раз ждут, посмотри, Ён Су! — бодро произнёс Йозеф, заводя Ён Су в столовую. Здесь, помимо владельца приюта сидели и лидер Ночного рейда, и его советник.       — Там ведь кто-то, кроме восточных сидит… — выдохнул Ён Су и спрятался за Йозефа, прижавшись к его спине.       — О-хо-хо, сразу видно — подобрал маленького Хонду! — послышался приятный женский голос. Он немного подкупил Ён Су и внушил безопасность, но из-за спины Йозефа тот не собирался выходить. — Они все такие милые и застенчивые. Ну же, выходи.       Ён Су промолчал и только крепче вцепился в рубашку Йозефа.       — Только не давите на него, госпожа Фуонг, Бога ради, — расслабленно протянул Йозеф. — Судя по всему, его трав-…       — Да знаю я, знаю, — остановила его женщина, вздохнув. — Малыш, ты же хочешь кушать?       — Д-да… — сдавленно ответил Ён Су.       — Не хочешь?       — Хочу! Просто… моё лицо… там ещё кто-то кроме вас сидит, тётя! Мне нечем прикрыться!       — В этом нет необходимости, — послышался теперь уже мужской голос с небольшим акцентом, присущим людям с Западных земель. Звучал он, правда, так, будто его обладатель был глубоко оскорблён тем, что ему не доверяют. — Я такой же, как Йозеф, разве не очевидно?       — Франциск тебя не обманывает, — заверил мальчика Йозеф, осторожно выталкивая из-за спины. — Раз уж он показывает своё настоящее «я», значит, можешь ему довериться.       — Довериться?.. — глаза Ён Су округлились так, будто мальчик впервые слышал это слово.       — Да-да. Так, а теперь давай-ка за стол, — Йозеф бесцеремонно потащил его к столу и усадил на уже заготовленный стул, нагромождённый подушками.       Ён Су неловко окинул взглядом новых знакомых, мужчину и женщину. Первый был самым обычным выходцем с Западных земель — он бы даже сказал, типичным: прекрасные светлые волосы, собранные в хвост, смеющиеся голубые глаза, пристально изучавшие мальчишку, и раскованная поза. А женщина же была полной ему противоположностью — будучи родом с Восточных земель, она обладала длинной косой, бывшей чернее вороного крыла, глазами, как у Ёна и всей его семьи, и загадочной утончённостью. Новые знакомые пока не вызывали опасности, но их аура напрягала мальчика, мешая ему полностью довериться им.       От людей взгляд упал на стол, где на его стороне стояло по меньшей мере пять блюд. От них исходил приятный запах, такой манящий, что Ён Су начал активно сглатывать скапливавшуюся слюну, чтобы не сорваться, как дикое животное. Хотя очень хотелось в такой момент забыть про честь и достоинство — желудок начал протестовать против не вовремя вернувшейся гордости, которую стоило бы запихнуть куда подальше.       «Я хочу есть!» — вот, что вопило умиравшее сознание от нехватки пищи. Но Ён Су сперва решил задать парочку вопросов, чтобы развеять все сомнения.       — Это что, всё мне? — робко поинтересовался он.       — Да, — кивнув, подтвердила Фуонг. — Поскорее ешь, пока не остыло.       Ён Су ожидал такого ответа, но в его правдивость верилось с трудом.       — Вы, наверное, шутите, да? — мальчик свёл брови к переносице.       — Нет, не шутим, — Франциск покачал головой.       — Оно не отравлено?       — Если ты Хонда, то ты обязательно поймёшь, что нет, — Фуонг хихикнула.       — Значит, это всё сон… — перед глазами пошли круги, Ён Су зарылся пальцами в волосы и опустил голову на стол. — Жуть, я настолько с ума сошёл из-за голодухи?       — Ён Су… скажи, пожалуйста, — Йозеф сложил руки на груди. — Мы что, похожи на людей, что пришли сюда по душу маленького мальчика?       — Ну… просто, странно всё это. Вы, чужаки, просто так пришли сюда, сказали, что накормите меня — такой поляной! — и ещё и заберёте из этой помойки, — Ён Су поднял недоумевающий взгляд на взрослых и сжал под столом ткань ханбока. — Я просто не могу в это поверить!       — Тебе придётся поверить нам, Ён Су. Ты же не хочешь умереть сейчас? — Фуонг подалась чуть вперёд. — Только подумай, насколько глупо умирать вот так, в двенадцать лет! У тебя ещё вся жизнь впереди. Будь мы твоими родителями, насильно бы впихнули в тебя всё, что сейчас поместится в твой скукожившийся желудок. Но, как ты верно подметил, мы для тебя чужие люди. У нас есть свои причины, чтобы спасти твою жизнь. Однако решать тебе… хотя, я уже знаю твой ответ. По глазам вижу, ты не хочешь здесь оставаться… а ещё у тебя слюнки текут, — женщина хитро сощурилась.       — Ой, — спохватился Ён Су, вытирая тонкую ниточку слюны, скользнувшую по подбородку.       — Итак, — Фуонг подпёрла голову руками.       — Вы сами сказали, что знаете мой ответ, — пробурчал всё ещё сконфуженный Ён Су. — Вот только… я всё ещё не могу поверить, что это всё мне! Я и не съем столько, наверное…       — Можешь выбрать себе хотя бы одно блюдо, для начала.       Думал Ён Су недолго. Да, на выбор было много сытных блюд, но выбрал он в первую очередь то, что было ему ближе и роднее — простая чашка риса. Если бы он поднял взгляд в тот момент, когда его руки придвигали ближе к себе выбранное блюдо, он бы заметил, с каким торжествующим выражением лица сидела Фуонг и с каким озорством посматривала в сторону несколько обескураженного Франциска. Увы, у Ён Су не нашлось сил не то, чтобы поднять голову — даже палочки в руках удержать. Ложка так же стала препятствием. Вот те раз, подумал Ён Су. Уж не думал он, что от неописуемой радости можно едва не лишиться чувств.       Но к счастью, Йозеф вовремя заметил, как мальчик стремительно побледнел и начал пригибаться к столу. Поймав его над самой чашкой риса, мужчина передвинул свой табурет поближе к Ён Су и перехватил его поудобнее, придерживая со спины.       — Э-эх, так ты не сможешь поесть, — вздохнул Йозеф, сжав мокрые от холодного пота маленькие ладони. — Госпожа Фуонг, надо будет показать его нашему врачу, — женщина согласно кивнула, устремив взгляд, полный жалости, на мальчика. — Ладно, давай тебя покормлю, — Йозеф, окончательно почувствовав себя мамочкой, взял ложку и набрал немного риса. Жевать мальчик всё ещё был в состоянии, к нему даже постепенно возвращался румянец. Только кашлять Ён Су больно подозрительно начал. — Жуй медленно, не торопись. Если станет сухо — обязательно скажи, я дам тебе попить. Хорошо? — Ён Су всё ещё оставался в сознании, а потому едва заметно кивнул вместо ответа на вопрос и, таким образом, уже проглотил несколько ложек. Йозеф удовлетворённо улыбнулся. — Вот молодец! — внезапно он обратил внимание на то, как у Ён Су задрожали губы. — Что случилось? Тебе холодно?       Йозеф отложил было ложку, чтобы проверить, нет ли у Ён Су температуры. Но мальчик, ничего не ответив, просто прижался к мужчине. Тело, несколько секунд ещё бившееся в судорогах, наконец-то дало волю вырвавшимся из груди рыданиям. Ён Су сжимал чужую рубашку, обливал её своими безудержными слезами. А Йозефа настолько поразило состояние несчастного ребёнка, что он не сразу сообразил начать его утешать, гладя по голове и спине, даже пытаясь убаюкать и вытереть слёзы платком.       Впервые Йозеф видел, чтобы кто-то так плакал от радости при виде простой миски риса и людей, пришедших на помощь в трудную минуту…       …       «И после нашей первой же встречи, я не помню, чтобы Ён Су хоть на шаг от меня отходил, — тогдашний визит в приют, казавшийся настоящей неприятностью, Йозеф вспоминал теперь с теплотой. — Боже, такой неугомонный был… как и сейчас. Стоило только пойти куда-то в одиночку, как он возвращался весь в слезах и стискивал меня в объятиях. Сейчас он решил проплакаться в одиночку, очевидно… но…»       — Я же знаю, что ты хочешь ещё, — усмехнулся Йозеф и, словно назло другу, шлёпнул его по заднице, как непослушного ребёнка. — Ну давай, заплачь! Я ещё сегодня не предоставлял тебе свою рубашку для слёзок.       — Иди нахер! Я висел себе спокойно, как сосиска, а ты!.. — Ён Су ударил Йозефа по спине и спрыгнул. — Сам пойду.       — Да-да…       Ён Су недовольно затопал в привычной ему утиной манере, а Йозеф лишь улыбнулся ему вслед и пошёл за ним, потирая ушибленную лопатку.       «Как бы ни было мне лестно с одной стороны, с другой — это может плохо обернуться в первую очередь для него самого, — воспоминания вместе с теплотой являли и мрак, нагоняя тоску. — Эта его привязанность… Надеюсь, мне когда-нибудь выпадет шанс что-то с этим сделать».

***

      Вечернее настроение отчего-то у Николая становилось только лучше. Равно как редко ему доводилось просыпаться по утрам в добром расположении духа, так же и в сумерки почти никогда нельзя было увидеть Арловского с мрачным лицом. Правда, в это время Николай почти никогда не показывался на людях, а оттого мало, кто лицезрел этого человека как нечто вполне безопасное для общества. Генерал словно расцветал душой, улыбался каждой встреченной бабушке, милостыню кидал попрошайкам — золото, а не человек! Но то было лишь неустаревающей модой на поддержание имиджа и хорошей репутации. Несмотря на все грехи Егерей, как части системы Империи, Николай старался по мере возможностей поступать по-человечески. Да, это всего лишь маска. Нужно же как-то развенчать страхи людей. А то вон — боятся подступить ближе, чем на метр!       Обогнув вечернюю торговую площадь, Николай направился к человеку, который был, пожалуй, единственным его шансом на получение достоверной информации. Никому другому из городских бизнесменов он не смог бы довериться больше, чем ему. Пускай тот и был самым жутким лисом с жабьей мордой, которого можно было себе только представить!       Заметив знакомую вывеску, изображавшую нагую красотку с пивом в руках, Николай зашёл внутрь шумного заведения. Ему удалось это проделать с такой необычайной ловкостью, что на него даже никто внимания не обратил. Пожалуй, кроме того, к кому Николай целенаправленно шёл.       — Ну здравствуй, Арсмит, хитрая лисья задница! — вальяжно поприветствовал Арловский хозяина самой лучшей в Столице пивной.       — Генерал Арловский! — Арсмит откликнулся сразу же, становясь покладистее овечки. — Вы всё так же бледны, как смерть, но здоровее быка. Чем могу быть полезен?       — Есть одно маленькое дельце для тебя, особо труда не составит. Мне нужно знать наверняка, вешали ли в твоей пивной заказы на доставку Целебной воды, — Николай поднял глаза на Арсмита ровно в тот момент, когда в его рыбьем взгляде мелькнула настороженность. — Да, я понимаю, как это звучит. Но видишь ли… — Николай выудил из кармана обронённую маленьким нарушителем в лице Ён Су склянку. — Сегодня один пиздюк был замечен возле Целебного источника. И мне стало интересно: мог ли кто-то из твоих пидорасов вывесить заказ или причина всё-таки в другом?       — Нет-нет, что вы! — Арсмит поспешно замахал руками. — Никто бы в здравом уме не стал заказывать заведомо запрещённые предметы!       — Арсмит, — брови Николая взметнулись вверх, выгибаясь дугой. Арловский понизил голос. — Смотрю, ты, порой, забываешь, почему мы тебя покрываем. Лично мне насрать, что у твоей кодлы авантюристов есть тёмная сторона. Но раз они сами палятся на добычу запрещёнки, то я права не имею закрывать на это глаза. Поэтому спрошу ещё раз: есть ли хоть один вконец обнаглевший пидорас среди твоих заказчиков, что послал пиздюка за Целебной водой?       — Нет, Богом клянусь! Даже среди теневого списка Целебная вода не значилась!       Когда Арсмит говорил чистую правду это всегда было слышно. Оттенки лжи этого мужчины Николай давно изучил, его тошнило уже от них, но именно сейчас у него было желание услышать хотя бы один. Ведь истина означала только одно: зацепки придётся искать в другом месте.       — Что ж, очень жаль… — Николай убрал склянку обратно и разочарованно увёл взгляд в сторону.       — А что хоть за ребёнок был? — поинтересовался Арсмит. — Может, я видел его среди посетителей.       — О, это мальчонка из Ночного рейда. У них дела, видимо, совсем плохи, раз набирают детишек в свой отряд отбросов, — Николай хотел было произнести это как нечто малозначимое, вроде беседы о погоде, но отчего-то не выходило: интерес, вспыхнувший к новой жертве, дал о себе знать. — Мы его между собой называем «мальчик с замотанным лицом». Владеет клинком Мурасамэ, так что, скорее всего, восточный. Бегает очень быстро и забавно, — на лице Николая расцвела блаженная улыбка, что нимало напугало проходившую мимо девушку, — как утка. Маленькая такая уточка. Утёнок-переросток!       — Хм… такого нет в авантюристах, — Арсмит покачал головой. — Это я вам точно говорю. Но раз уж тут замешан Ночной рейд…       — Есть идеи? — с надеждой спросил Николай, на всякий случай сделав лицо попроще, чтобы не смущать хозяина пивной и других посетителей.       — Да… Это не насчёт вашего мальчика, но всё же, — Арсмит потеребил жидкие волосы у себя на макушке. — Кажется, буквально вчера я видел Стефана, шатающегося по Столице. Видок у него был болезненный. Может быть, вода предназначалась ему?       — О-о-о… вот как, — улыбка Николая скривилась, её обладатель явно был доволен ответом. — Отлично. Спасибо, старик, — Арловский аккуратно схватил Арсмита за руку и положил свою ладонь на его. Через мгновение отнял, оставляя небольшой куль с деньгами.       — Вам спасибо, генерал Арловский!       Николай лишь хмыкнул напоследок и молча покинул пивную, напевая себе что-то под нос.       «Интересно. Выходит, тот малыш пытался спасти этого пропитого бомжа в красном шлюшьем пальто? — подумал Николай, равнодушно рассматривая доску разыскиваемых «Живым или мёртвым». На устах заиграла мерзкая улыбка. Чтобы не пугать окружающих, пришлось закрыть нижнюю половину лица и принять сосредоточенный вид. — Какой глупый и наивный ребёнок. Я всегда знал, что эта святая вода не может исцелить от зависимости. Жаль, что его товарищи, скорее всего, чуточку умнее… так бы он попробовал ещё раз. Чёрт возьми, вот и как мне теперь Кику отпускать, если его марионетка даёт такие ценные и точные наводки на этих крыс? С другой стороны… наконец-то кто-то из Ночного рейда окочурится!»       Николай всё не переставал думать о внезапно выпавшей возможности спланировать очередную охоту. Перспектива поймать пьяную тяжелобольную крысу, конечно, мало могла принести пользы, если начать её допрашивать и пытать. Но раз в рядах Ночного рейда оказался безбожный наглец, осмелившийся ради этой крысы позариться на запретный плод, то затея о её поимке уже не казалась бессмысленной. Сердобольность некоторых революционных наёмников могла сыграть Егерям на руку.       Ухватись за слабое звено — и все остальные порушатся.       От разглядывания доски в пивной Николая отвлекло появление знакомой белой макушки. Отчего-то Халлдор шёл навстречу Арловскому, будто не замечая его, с низко опущенной головой. Юноша явно был чем-то подавлен, и Николай это сразу почувствовал. Удивительно, что у других своих подчинённых он не настолько точно определял дурное расположение духа. У Николая была уйма возможностей изучить мимику Халлдора, поэтому он наверняка знал, когда не стоило беспокоиться, а когда стоило хотя бы попытаться приободрить.       Поэтому Арловский, поняв, что юноша прошёл мимо него, быстрым движением схватил его за край штанов и остановил.       — Халлдор? — позвал Николай.       — О-ой! Генерал! — с оторопью Халлдор обернулся назад и поспешно выпрямился, выбираясь из хватки Николая. — Простите, пожалуйста, я не заметил, как вы прошли мимо, и…       — Хватит, — добродушно усмехнувшись, Николай растрепал белые волосы юноши. — Уж ты-то не бойся, что я в гневе тебя заморожу случайно.       — Простите… — Халлдор сцепил руки перед собой.       — Вот так-то лучше. Тебя что-то расстроило? — спросил Николай.       — Да просто!.. — цыкнув, Халлдор нахмурился и отвёл взгляд в сторону. — Кику этот… Идиот. Пришлось всю камеру намывать.       — Вы всё-таки повеселились на славу. Так, блять, — Николай вдруг схватил Халлдора за запястье и притянул к себе поближе. — Там не разрушено же ничего?       — Никак нет! — испуганно отчеканил Халлдор.       — Ключи?       — В-вот они!       — За-е-бись, — Николай принял связку ключей из дрожащих пальцев Халлдора. — Так, Халлдор. Пойдём-ка ко мне. Поможешь мне один план составить, и отпущу потом спать.       — Какой план? — поинтересовался Халлдор. Он задумчиво уставился в небо, словно припоминая что-то. — Кажется, нам пока неизвестно, когда…       — Он не касается Кику, — Николай убрал чёлку Халлдора назад и с нежным напором поцеловал юношу в лоб. Горячий. Это стало бы поводом для беспокойства, если бы не было нормой для Халлдора. — Он касается охоты, в которой ты можешь принять участие.       Стоило Халлдору едва услышать о приближавшейся миссии, и бывший только что рассеянно-испуганным взгляд невинного юноши, дрожавший в благоговейном трепете перед генералом, сменился огнём, полным жадности и азарта. Завораживающая картина, прекрасная в своём очаровании и зверской грации. На Николая Арловского только один человек смотрел с таким нескрываемым обожанием, и имя этому человеку — Халлдор. Раз уж было всё настолько очевидно даже для самого объекта воздыханий… Николай удовлетворённо заулыбался. В голове уже созрела идея, как всё грамотно обустроить.       Но прежде нужно дать его верному крылатому слуге насладиться свежей кровью. А когда тот насытиться и растает… тогда уже Халлдору будет поздно бежать.       Он сам с радостью упадёт в объятия генерала.       …       Утренняя роса намочила босые ноги шкодливого ребёнка, промчавшегося с такой скоростью, что холодный ветер плотным потоком устремлялся в уши. За мальчишкой гнался второй ребёнок — так же быстро, но не с таким же энтузиазмом. Он был словно чем-то обеспокоен. Да, непоседа снова отбежал так далеко от дома. И его, младшего брата, за собой утянул. Думая о том, что дома их накажут, мальчик попытался зачесать назад светлые волосы, мешавшие взору, и ускорился, чтобы догнать гогочущего старшего брата — его белая макушка уже скрылась за кустами, нельзя потерять его из виду. В конце концов, это невинное дитя восьми лет от роду ещё плохо ориентировалось на местности, где деревья, казавшиеся всем старожилам такими знакомыми, сливались воедино, не оставляя ни малейшего ориентира, чтобы проложить маршрут.       Но продолжать бежать иногда стоило, даже если ничего не видно впереди. Страх неизведанного оказался повержен страхом потерять брата из виду.       Догнать его не составило огромного труда. Непоседа уже замедлился, останавливаясь возле огромного дуба. За ним поспел и второй мальчик, уронивший ладони на коленки и начавший восстанавливать дыхание.       — Ну ты даёшь, Люда! — воскликнул непоседа, сверкнув озорными красными глазёнками. — Поспел за мной, всё-таки. А ножки всё равно коротенькие!       — Неправда! И вообще, я, когда вырасту, стану выше тебя! — возмутился Людвиг, сжимая кулачки.       — Уж не сомневаюсь, — буркнул непоседа, заметно надувшись.       Тут младший из братьев внезапно встрепенулся, точно вспомнив, что именно хотел высказать старшему.       — Гилберт, зачем ты убежал так рано? — воскликнул Людвиг. — Родители ругаться будут.       — О, а ты боишься их, что ль? — Гилберт задорно ухмыльнулся.       — Нет… — Людвиг стушевался, но было уже поздно.       — Бои-и-и-ишься! — пропел Гилберт, хватая Людвига за щёки и растягивая их в разные стороны. — Потому что Люда — трусишка.       — Прекрати! — Людвиг шлёпнул брата по рукам. — Пока мы маленькие, но уже скоро пойдём в училище. Даже если не вместе, — он надул губы и отвёл глаза, смутившись, — то потом всё равно вместе станем самыми лучшими воинами, на которых все будут равняться!       Давняя мечта малыша Людвига была столь прозрачна и наивна, что мальчик не понимал, что стояло за ней. Не ведал юный Байльшмидт и то, что при исполнении мечты небеса в его глазах заалеют и станут расплывчатым отражением глаз Гилберта, который с рождения имел такой диковинный взгляд. Не знал Людвиг ничего… зато вскоре узнал, что так омрачило старшего брата.       — Прости, Люд, — Гилберт сунул руки в карманы. — Я тут в последнее время думал… пойду лучше в священнослужители.       — Что? Гилберт… — Людвиг нахмурился. — Отец не позволит тебе.       — Правда? Точно, — равнодушие так и сквозило в лице старшего Байльшмидта, а в глазах потух алый огонёк. — Не позволит ведь. Но сам посуди, Люд, — Гилберт улыбнулся, — Какой из меня вояка? Я не смогу убивать людей. Когда наши предыдущие соседи забили Прубёрда, я сразу это понял. Возможно, я смогу сражаться. Но отнять чью-то жизнь, — уголки губ задрожали, выдавая в мальчике беспокойство. — Не смогу. Боженька уже покарал меня, когда я родился, — словно в подтверждение этого, на белоснежные растрёпанные волосы пролился огонь рассветного солнца, а глаза будто кровью налились, взор устремился на Людвига подобно дикому зверю, наблюдавшему за добычей. — Так что я не хочу гневить его ещё больше. Одного-то человека убить непросто. А убить надо будет всех, кто стоит на твоём пути, всех, кого Родина прикажет, всех, кто будет угрожать тебе и твоей семье. Всех их.       Лёгкий ветерок смахнул влагу с листьев дуба и окропил ею братьев. Людвиг вытер каплю, упавшую ему на щёку и соскользнувшую вниз, будто непрошенную слезу. Но мальчик не плакал. Просто взгляд его светлеющих глаз непонимающе уставился на Гилберта, тянущего улыбку, от которой веяло безмолвным отчаянием. Тот очень любил за этим непосредственным жестом скрывать свою боль. Даже если Гилберту выдавалась возможность поплакать, он всё равно делал это с улыбкой на устах.       «Почему Гилберт постоянно так?.. Щёки же болеть будут», — подумал было Людвиг. Ему хотелось хотя бы в мыслях отвлечься от темы, что затронули братья во время разговора. Но увы, он так не умел: всё его сознание собиралось воедино лишь ради решения насущных проблем — тех, что можно было решить здесь и сейчас.       И после такой длительной тирады Гилберта Людвиг не знал, что ответить. Он впервые задумался о том, что стояло за его мечтой. Впервые он пытался осознать этот простой факт.       — Люда… а ты сможешь убить человека?       Вопрос Гилберта застал мальчика врасплох, потревожив его участившее стук сердце. Память сыграла с ним злую шутку, вытащив из глубин забвения жестоких людей, напавших на несчастную магическую птичку, пищавшую от голода, так и не дождавшуюся мамы.       Так и не дождавшуюся помощи братьев, что прибежали на шум слишком поздно.       Маленькие жёлтые крылышки, оторванная лапка, отрезанный клювик…       Вспомнив это, Людвиг посинел. Всё его нутро вздрогнуло, сознание сыграло с ним злую шутку, нарисовав яркую картину и заменив Прубёрда на человека. На отца, на мать, на брата… как разрывается кожа, как льётся алая река и брызжут кровавые капли на траву, органы вываливаются на землю, а жизнь покидает тело, угасая с каждой минутой. Совсем дурно стало Людвигу, когда на место жестокого человека он поставил себя самого: с перекошенным от злобы и бешенства бледным лицом, с горящими выпученными глазами и твёрдой рукой, по локоть испачканной в крови и грязи.       Но этот жестокий человек ведь не Людвиг? Вот же он стоит, невинный ребёнок, совершенно ничего не ведающий о мире, желторотый птенец.       Даже так, тот, кому единожды не посчастливилось увидеть смерть, будет помнить её всю оставшуюся жизнь. Этот омерзительный запах льющейся крови и гнилых трупов — он будет преследовать всюду, обволакивая тонким шлейфом. Лицо каждого человека, потерявшего жизнь, будет являться в кошмарах. И ни одно зелье не справится с этим злосчастным недугом, ни один обряд не изгонит кошмары. Созерцание смерти — самое страшное проклятие. Сколь бы чистым и невинным ни было дитя — оно навеки останется осквернённым, и эта скверна будет расти с каждым днём, покуда не поглотит его сердце.       — Так и знал, — Гилберт вздохнул, приземлившись под тень дуба. — Ты тоже этого не хочешь.       — Что мне делать, брат? — сглотнув, беспокойно спросил Людвиг. — У меня же нет другого выхода.       — Если нет выхода, то сделай его сам! — Гилберт хохотнул, чтобы хоть немного разбавить ситуацию. — Если сомневаешься, то подумай. Это же просто! Люди глупые, говорят, что не могут найти свой путь в жизни, ты представляешь? Что в этом сложного? Нужно просто перестать убивать друг друга, как Боженька завещал!       — Было бы так просто… — пробурчал Людвиг.       Но Гилберт, уже не слушая его дальнейшие слова, вскочил, обнял брата за плечи и ткнул пальцем в небо — в сторону восходящего солнца. Именно там виднелись мощные стены величественной Столицы, сердца Империи.       — Люда! Ты видишь это? — громко спросил Гилберт.       — Д-да, — в замешательстве буркнул Людвиг, прикрываясь рукавом от солнечного света.       — Красиво, да? — Гилберт выдержал театральную паузу. — Мама говорит, что человек должен стремиться к прекрасному — к творению Божьему! К миру! — его речь звучала торжественно. Он повернулся к Людвигу. — Но как же…       …как же иронично, что Боженька не приказал ради сохранения мира воздержаться от кровопролитья!       Другими словами, миру цена — лишь новая война.       …       Гилберт встрепенулся, когда над ухом прогремел очередной взрыв. Революционеры оказались упрямее, чем ожидалось, но ничего: их осталось уже совсем немного, скоро всё прекратится. А пока нужно идти и выполнять свою работу. Грязную работу под названием «заметание следов». В извечной дилемме для Гилберта это оказалось единственным компромиссным решением. Если не убивать, то хотя бы не допускать катастрофы, именуемой апокалипсисом.       Но как будто Байльшмидту-старшему становилось легче от запаха сгоравших трупов! Зато совесть была чиста: и работа, и исповедь в одном лице.       Чего нельзя было сказать о Людвиге.       Выросши в широкоплечего молодого человека, в могучего богатыря, Людвиг всё продолжал колебаться. Единственной неизменной константой для него продолжал оставаться отказ от убийства кого бы то ни было. Людвиг подрезал врагов, вырубал, ранил, но ни в коем случае не убивал. Да, он обелял свою слабую душонку за счёт перебрасывания грязной работы товарищам по отряду. Но два наёмника с Северных островов были рождены в несчастье, воспитаны в ненависти, а оттого не страшились замарать руки в крови, неважно, кому при этом кровь принадлежала. Революционеры всяких брали в свои отряды. Так что Людвиг просто таким образом проявлял прагматичность. Стоило ли проявлять инициативу там, где не нужно?       Вряд ли.       Но всё допустимо в теории. Никто не застрахован от неожиданностей.       Равно как и от обратной стороны благодетели Людвига.       Ведь по пятам за молодым Байльшмидтом, облачённым в одеяние, дарованное Царём Зверей, ступали Хенрик и Кетиль, добивавшие поверженных солдат. Обычное дело.       В конце концов, им впервые доверили зачистить крупный блокпост революционеров, который находился слишком уж близко к окрестностям Столицы — от неё можно было всего за десять минут проскакать во весь опор до Северных врат. Благо, информация о новой постройке просочилась довольно быстро, поэтому революционеров на этой некрупной базе оказалось немного, равно как и оружия с припасами.       Зато много оказалось среди воинов с красным знаменем совсем юных и неопытных вояк. Людвиг порой пробегал мимо них и даже побаивался их ударить ненароком так сильно, что в их телах не осталось бы ни единой целой косточки. Но надо было. Осторожно. Смягчить когтистые лапы своего тейгу, усмирить дикого зверя, рвавшегося наружу и требовавшего свежей крови. Но голова у Людвига была холодна и придавала трезвости уму. Дух битвы настолько крепчал в Байльшмидте, что тот не заметил, как умчался вперёд своих товарищей. Им, впрочем, не до юноши было: Хенрик самозабвенно рубил топорами революционеров в кровавую кашу, а Кетиль изощрялся с водяными техниками Чёрного Марлина, даря своим жертвам немилосердную смерть. Гилберт же плёлся позади всех из-за своей нудной, но такой необходимой работы.       В недостроенном здании оставалась последняя комната. Кто скрывался за тяжёлой дверью — было неизвестно. Людвиг, приложив немного усилий, сумел выбить её, выдёргивая из петель. Оглядевшись, он только вздох, полный усталости и облегчения одновременно, смог издать.       Снова ребёнок.       Приглядевшись, Людвиг отметил для себя, что мальчишка, скрывавший по меньшей мере половину своего лица тряпками, явно был моложе всех тех, кто встречался ему ранее. Посыльный, наверное, мальчик на побегушках или чей-то ученик — человека, который уже либо занял своё место в тропинке из трупов, ведущей в эту комнату, либо находился на другой базе и не ведал, что мальчик в опасности. Людвиг приблизился к своей цели. Ребёнок, признав в юноше обладателя смертоносного орудия, сжал в руках маленький кинжал. Его тело — крошечное, по сравнению с Людвигом — дёргалось из стороны в сторону, будто не знало, чего хотело больше: пуститься наутёк или кинуться в отчаянный бой.       Людвиг не спешил нападать. Распознав за тряпками характерный разрез глаз, он понял, что перед ним восточный мальчик. Это не могло не заставить напрячься: у восточных помимо бегства и вступления в бой всегда был третий выход. Наверняка этот маленький ножик выдали ребёнку не для сражений и даже не для самообороны. Нахмурившись, Людвиг начал думать, как поступить лучше, и мог ли мальчонка знать информацию, что стала бы полезной для Егерей.       А пока он думал, никто в этой комнате даже не шелохнулся. Только мальчик, вскоре поняв, что его убивать не собираются, решил сам распорядиться своей судьбой и направиться к выходу. Людвиг ему не препятствовал.       Но ровно до тех пор, пока внутрь неё не вломились Хенрик с Кетилем. Мальчик плотнее вжался в стену и прикрыл глаза, чувствуя, как бешено колотится напуганное сердце. Людвиг же попытался подать товарищам знак, чтобы те не пока дёргались. Но увы, они в этот момент переглянулись друг с другом. Кетиль отрицательно мотнул головой, и Хенрик, кивнув в ответ, рванулся вперёд, коршуном кинувшись на малыша. Тот и дёрнуться не успел — кровавая полоса прошлась по диагонали через всё его крошечное тельце.       Ножик, так и не пущенный в ход, с тихим звоном стукнулся о холодный пол.       Людвиг, ошарашенный увиденным, прошагал к медленно остывающему телу. Тяжёлое наваждение, приправленное зловонием смерти, развеялось, стоило Байльшмидту ступить сапогом в детскую кровь. Только что тело, от которого по полу растекалось алое озеро, было живым человеком, маленьким напуганным ребёнком. А его — топором!       — Зачем ты это сделал? — глухо спросил Людвиг, мрачно переведя взгляд на товарища. — Ради чего, Хенрик?       — Что? Нам сказали убить всех — я и убил всех, — бесхитростно ответил Хенрик, утирая лицо от чужой крови. — Тем более, что этот пиздюк мог завалить кого-то из наших, если уже не завалил. Или с собой бы покончил. Вообще насрать, что там у этих восточных за пунктик, но хотя б в моих глазах не совершил страшный грех. Эй, Гил! — крикнул он, едва не оглушив стоявшего рядом Кетиля. — Тащи свою святейшую задницу сюда, тут ещё один!       Людвиг выпрямился. Что ж, чего он ещё мог ожидать. Для наёмников жизнь казалась проще некуда, ничем не обременённая и не превознесённая. Вряд ли такие, как они, поняли бы чувства человека, не желавшего убивать.       Только по топоту сапог Людвиг догадался, что Гилберт был уже рядом, но отчего-то медлил.       — Мы могли бы захватить ребёнка для допроса, — не без укоризны произнёс Байльшмидт-старший, принимаясь за работу.       — Раз Люда его не тронул, значит, тот ничего не знал, скорее всего, — Хенрик пожал плечами. — Или же ты всё-таки пытался отпустить его из жалости?       — Это моя первая зачистка, — честно признался Людвиг. — Я слышал, конечно, что это может собой представлять, но…       — О-о-ой, тогда всё понятно с тобой. С посвящением в кровавый мир, сукин сын! — с широчайшей, но в то же время безрадостной улыбкой проговорил Хенрик. — Не знаю, что ты там слышал или представлял, но так оно на самом деле. Никого не должно остаться, кроме тебя и твоих боевых товарищей, — тут Хенрик заметил, что Гилберт открыл рот, чтобы что-то сказать, но Хансен ни малейшего звука ему не позволил выдавить из себя. — И не надо мне тут читать свои эти самые… нравоучения, понял, да?! А то я и сам не знаю, что детей убивать плохо. С какой стороны ни взгляни, любой исход на войне для них будет одинаков. А насчёт допроса… ты уверен, Гил? Зная нашего генерала и его «любовь» к малолеткам, я считаю, что куда лучше мгновенная смерть, чем это дерьмо!       — Так-то оно так. Но… — Гилберт с надеждой взглянул на второго наёмника. — Кетиль, а ты что думаешь? Как бы нам стоило поступить?       — Уж точно не отпустить. Для нас это худший из вариантов. А убийство — всего лишь проявление милосердия с нашей стороны. Так что Хенрик всё правильно вам сказал. Вы слишком много придаёте значения морали, оно вам и мешает, — по холодному, обыкновенно непроницаемому лицу Кетиля скользнула ядовитая усмешка. — Не будь у вас идеальной совместимости с тейгу, генерал бы давно нашёл вам замену. В конце концов, вас тянет к другой работе, и убивать явно вам не по вкусу.       — Верно! — усмехнулся Хенрик, хлопнув Кетиля по плечу и едва не выбивая тем самым из него дух. — Пущай Гил уходит в свой монастырь, а Люда продолжает нянчиться с ребёнком!       — Что ты сказал?       — Что слышал, красноглазик! Слыхал я в баре, что говорят про твоего братишку! То, что он мамочка не хуже министра-регентши. Или не только мамочка…       Большой ошибкой со стороны Хенрика оказалось показывания языка священнослужителю. Ведь если ты показываешь язык ему, то будь готов к тому, что за него ухватится брат священнослужителя. К счастью для Хенрика, Людвиг догадался перед этим деактивировать тейгу, чтобы не поранить мясистый орган большими когтями.       — Ты сто делаесь? — пролепетал Хенрик, чуть нахмурившись.       — Не стоит увлекаться, Хенрик, — сурово проговорил Людвиг, сжимая кулак свободной руки. — Ты никогда не знаешь, когда тебе нужно остановиться.       — Хе-хе… — даже сейчас Хенрик умудрялся улыбаться, — а ты не насинай, если не умеесь закансивать!       Будь здесь Николай, он бы сразу пресёк конфликт на поле боя между товарищами. Но увы, ни о какой остановке не могло идти и речи, когда уже посыпался град устрашающих ударов тяжёлых кулаков. Хенрик и Людвиг редко сходились в дуэли, но били друг друга от души: первый — от чистого желания подраться, а второй — от злости. И тут уже ни Гилберт, ни Кетиль, которые не могли похвастаться крепким телосложением, не рискнули вмешаться. Они просто стояли чуть поодаль и внимательно присматривали, чтобы соперники не поубивали друг друга. Если бы дрался только Людвиг с человеком примерно своего уровня адекватности, то Гилберт с Кетилем не волновались бы, но его оппонентом выступал Хенрик… что не могло не настораживать.       Благо, что короткая стычка товарищей закончились смачными ударами по лицу, приведшими к двухстороннему нокауту. Рухнув навзничь, Хенрик и Людвиг перепачкались в крови, как в чужой, так и в своей.       Что ж, это был наилучший из ожидаемых исходов. Гилберт подошёл к младшему брату, а Кетиль — к лучшему другу. Взвалив их на плечи, Егеря направились к выходу. Их задание было выполнено, а приводить в чувство висевшие без сознания тела лучше всего на свежем воздухе. Да и конструкция недостроенного блокпоста не внушала доверия: только революционеры знали слабые места здания, поэтому риск оставаться здесь был не оправдан.       — Вот же дурни… — протянул Гилберт, чувствуя, как спина начинала дрожать от напряжения.       — Не могу не согласиться, — Кетиль с неудовольствием поморщился, потому что Хенрик начал похрапывать во сне.       — Хорошо, что они дрались без тейгу.       — Ага. Значит, дурачились просто.       — А знаешь, что ещё, Кетиль?       — Тоже тяжёлый?       — Да…       Поминая «добрым словом» драчунов, Гилберт и Кетиль сбросили с себя тяжёлый груз и разом выпрямили спины, хрустя всем позвоночником. И только в этот момент они увидели, что в их вещмешках недоставало самого главного в этой ситуации — нашатырного спирта. Поэтому пришлось применить старый дедовской метод — пощечины да встряску.       Правда, они забыли, что Людвиг и Хенрик пробуждались беспокойно. Вспомнили они об этом только тогда, когда Гилберт отлетел от мощного соприкосновения лбами с братом, а Кетиль — от удара кулаком по лицу. Стоит ли говорить, что теперь сознание потеряли именно они. Людвиг и Хенрик виновато переглянулись, неловко помирились и понесли своих напарников до Столицы в качестве небольшого извинения.

***

      Потягивая холодное пиво с большой осторожностью, Наташа, что называется, просиживала штаны за неимением работы. Вернее, за отсутствием желания к ней возвращаться. Не каждый захочет, не каждый сможет это сделать после того, как само государство вставляет палки в колёса. Такое групповое изнасилование Наташи с участием Оли, чинушей и самой системы словно перечёркивало все годы скитаний по окраинам Империи, которые раньше казались тем ещё Адом. Песок в разных местах на теле, бесконечные жажда, голод, рвота, диарея, опасные экзотические твари, которые приходили по душу женщины и её спутников, просто твари, которые срывали выгодные сделки — всё это теперь меркло на фоне одного-единственного броска с прогиба от суровой реальности, что предоставило гнилое сердце Империи.       Наташа всеми фибрами души теперь желала все патологии для этого сердца — от стенокардии до инфаркта. Чтобы поскорее забились коронарные артерии кусочками низкоплотного жира, которым уже заплыли мерзкие лица верхушки страны. Чтобы как можно скорее стенки разорвались и хлынула кровь, заполнила всю полость сердечной сорочки и сдавила злосчастный орган.       А может, было бы лучше вырвать сердце — так сразу всё прекратится.       Нет, это невозможно. Увы, как и в человеческом организме, губительные процессы в стране происходили медленно. Грело душу только то, что их неизбежность неоспорима. Только дождись и решающий глоток, решающая доза — тромб сорвётся, заколесит и перекроет усладу жизни! Тёмное поле некроза накроет без устали сокращающихся работяг — никого не останется! Ничего вообще не останется больше.       Исход всегда один.       В этом Наташа лишний раз убедилась, когда утреннего пьяницу вывозили из пивной Арсмита и перекладывали в повозку, а вслед за ней с мрачным лицом шёл коронер. Не сегодня, так завтра заберут на такой же повозке кого-нибудь ещё. Однажды и сама Наташа приляжет, но вместо обманчивого отдыха её будет поджидать неприятный сюрприз в виде внезапной сердечной смерти.       А может в виде печёночной или почечной недостаточности.       Может — кровоизлияния в мозг.       Да мало ли причин?       «Дерьмо. Надо возвращаться к работе, — Наташа пригубила пиво в последний раз и заказала закуску. — Как же меня эта хандра заебала… И всё из-за неё».       Хмельной рассудок предложил женщине интересную затею — вспомнить свой недавний разговор с сестрой…       В кабинете сестры воняло — по-другому и не скажешь — ароматом заморских цветов, разных благовоний, вероятно, чего-то пряного. Наташа поражалась тому, как Ольга, желая сделать богадельню, в итоге сделала низкосортную приёмную гетеры. Впрочем, запах легко можно было списать на то, что женщина, сидя за столом, курила кальян, временами выпуская дымок в лицо сестре. Вся эта помесь фруктов и ягод была отвратительнее, чем формалин. Даже гниющий труп, в котором размножалась синегнойная палочка, пахла гораздо приятнее. Наташе было очень жаль, что аромат выпечки исходил от Ольги, пока та ещё жива.       Не переставая размышлять о том, как хорошо легла бы в руку белая шея сестры, Арловская раздражённо спросила, положив руки на колени:       — Ну? Зачем снова подозвала к себе?       — Мне нужно было обсудить с тобой твою дальнейшую судьбу, моя дорогая сестрёнка, — отложив документы неизвестного содержания, произнесла Ольга. Она подпёрла голову руками и зарделась. — В связи с… кое-какими обстоятельствами, ты больше не можешь заниматься разработками. Так что я хотела бы предложить несколько возможных альтернатив.       — С чего бы это? — Наташа, скривившись, нахмурилась, но через мгновение уже посмотрела с привычной язвительностью, пускай теперь с примесью равнодушия. — Могла бы просто упечь в темницу или подстроить мою смерть. Не думаю, что ты новичок в этом деле, смогла бы организовать за милую душеньку!       — Верно! — Ольга подняла указательный палец вверх. — Но ты всё ещё моя сестра.       — Сестёр не насилуют, — отрезала Наташа, пресекая парад лицемерия во главе с Ольгой. — Для тебя я не сестра, а такая же шлюха, как те девчонки из борделя. Только ты мне ничем не отплатила за то, что сделала со мной, — от раздражения зубы сами собой обнажились, лицо поцарапал едкий оскал. — Сука… сотри уже свою приторную улыбку. Это начинает бесить.       — Полагаю, ты до сих пор на меня злишься, — Ольга притворно вздохнула.       — Охуеть, как до тебя долго доходило, — выплюнула Наташа.       — Следи за языком, — Ольга с большим удовольствием хлопнула Наташу веером по губам. — Во время дипломатической беседы не принято так некультурно выражаться.       — Мне не нужны твои никчёмные наставления! Мне почти тридцать лет!       — Для меня ты всегда будешь младшей сестричкой, не познавшей материнского воспитания. И пускай мне сорок один…       — …баба снова мандарин!..       — …но я всё равно обязана вести себя, как мать.       — Ты уже пыталась, — Наташа скрестила пальцы, начав их непроизвольно выламывать. — У тебя вроде бы даже получалось когда-то, но потом тебя жутко переклинило, и ты явила свою истинную натуру. В итоге, младшенькие у тебя попали в опалу и до сих пор там остаются. Что на это скажешь, мамуля? — хмурый взгляд словно выжидал ответных действий со стороны Ольги, но вместо этого обе женщины выдержали паузу. — И что насчёт Коли? Почему ты прицепилась к кому угодно, но только не к нему?       — Потому что Коленька — хороший мальчик, воспитанный, — с готовностью ответила Ольга. — У меня есть то, что ему нужно. Можно сказать, я ангел-хранитель его безумной любви. Он никогда не предаст, не выскажет своё «фи», не ослушается приказов. Коленьку всё устраивает. Ему нравится работа охотничьего пса. Но сейчас давай не о Коле. Сейчас речь идёт о тебе, — Ольга томно посмотрела на сестру и поджала улыбающиеся губы. — Как ты хочешь видеть свою дальнейшую судьбу в Империи?       — Как угодно. Лишь бы не видеть твою рожу, — Наташа сложила руки на груди. — Либо убивай меня уже, либо дай работу нормальную, с которой ты меня не выпрешь под предлогом того, что «ой, бля, денег нет».       — Хм… что ж, — Ольга вернулась к своим бумагам и пролистала некоторые из них. — Я так понимаю, ты желаешь покинуть исследовательскую деятельность вообще?       — А какой смысл в ней, если ты всё на корню обрубаешь? — воскликнула Наташа, борясь с желанием стукнуть по столу. — Ну сделай, ты, сука, для людей хоть что-то! Или мне дай, раз самой влом.       — Я понимаю твои чувства. Но я тебя вынуждена расстроить — моя власть не абсолютна, а влияние на молодого государя оказываю не только я, — Ольга сложила руки, соприкоснувшись подушечками пальцев. — Твоё изобретение слишком опережает наше время, а в условиях кризиса, когда все дрожат за свои богатства, крайне невыгодно, когда кто-то один выбивается вперёд. Начались бы внутренние распри, видные господа ополчились бы против государства, а в период войны — это неразумное решение. Выбора было всего два: либо я убираю тебя, либо убираю твоё изобретение. Исход тебе известен. Даже если это тебе кажется сомнительным благодетелем.       — О, нет, — процедила Наташа. — Не кажется. Я точно это знаю.       — Можешь расстраиваться, сколько угодно, — Ольга повела плечами. — Когда-нибудь настанет время, и вакцина обязательно станет востребована. Но не сейчас. Война закончится — и, как говорится, «рыночек порешает». Итак…       …       «В итоге, она меня временно приставила к лавке Эстеллы на время проверок, — Наташа отправила в рот креветку с тарелки, которую ей принесла официантка. — Но потом сказала, что есть один проект, в котором позволит мне участвовать. Очень интересно, блять. Наверняка, это какая-то хуйня. Я на сто процентов в этом уверена, ведь она сказала, что не даст мне что-то сделать без её личного одобрения. Пошла она нахуй. Да, она мне даёт деньги и даёт их много, но пошла она нахуй в три рыла!»       Озлобленный взгляд устремился на тёмную мутноватую гладь со вкусом хмеля и тотчас сгладился — Наташа пускай и отодвинула от себя кружку с пивом, но расставаться с ней не спешила. Руки так и норовили дотянуться до деревянной ручки, чтобы залить в глотку лёгкий алкоголь. Но каждый раз, когда это происходило, Наташа вспоминала, как увозили утреннего пьяницу в повозке. Его мёртвое лицо вонзилось в сознание, словно дурное предзнаменование.       А вслед за ним в памяти всплывал алый плащ, скрывшийся за коробками в тёмном закоулке бедняцкого района.       «У всех у них дорога одинаковая. Хорошо, что я так не напиваюсь, — придя к такому умозаключению, Наташа отставила пиво в сторону и подала знак Бекки, чтобы та унесла напиток «к чёртовой матери». — Ну… почти никогда. Тот раз не считается. В конце концов, я сгорела, как сука. Хотя, мой организм считает иначе, — Наташа схватилась за голову. — Чёрт возьми, никак не могу вспомнить, кто бухал со мной помимо Феликса. Вот только и помню, что пальто у него красное было, а сам зеленоватый. Но чёрт возьми, кто же это мог быть… не помню, чтобы он называл своё имя».       От нечего делать Наташа стала оглядываться по сторонам. Глаза инстинктивно зацепились за огромную доску «Живым или мёртвым». Любопытство взяло верх над Наташей, и она вскоре пожалела об этом: побледнев, она признала в одной из листовок Стефана — того самого жёлто-зелёного мужчину, который разделил с пьяными братом и сестрой бутылку крепкого самогона.       — Ё… ёбаный… рот… — Наташа даже за голову схватилась.       К сожалению, это увидела Бекки и забеспокоилась. Поэтому Наташе пришлось ответить что-то в духе: «Чаевых не будет», лишь бы поскорее отвязалась. Девушка, поняв, что докучать посетителю не стоит, оставила Арловскую. А та, в свою очередь, принялась лихорадочно обрабатывать информацию, плохо доходившую из-за внезапно обрушившегося потрясения.       «Вот блять. Блять… блять, блять, блять… Так, стоп. А чего это я паникую? — Наташа потихоньку начала успокаиваться. — внезапная паника стоила ей погрызенного ногтя. Не самая большая из потерь за последнюю неделю. — Если никто не узнает, что я бухала с разыскиваемым преступником, то всё будет хорошо, ведь так? Но с другой стороны… вдруг он что-то сделал, может, убил кого или обокрал? Пиздец. Коля, конечно, мой брат и всё такое, но, по-моему, за такое принято давать пизды. В любом случае, скажу я или не скажу, мне может не поздоровиться. И что с этим делать теперь?»       Решение этого вопроса пришлось отложить на потом. Очень громкое и грубое восклицание раздалось, как показалось, чуть ли не над ухом, хотя источник звука находился в другом конце пивной:       — Э, бабуля, а не мухлюешь ли ты часом?       В ответ прозвучал лишь сдержанный ехидный смешок и искреннее недоумение:       — Что ты, милок? Старовата я уже для таких трюков.       Приглядевшись, Наташа с приятным удивлением заметила Цаплю, сидевшую за столом, окружённым, судя по всему, местной бандой. Старушка сидела напротив рыжего и небритого мужчины, лет сорока-сорока пяти, и держала в костлявых руках карты. Удивившись ещё больше, Наташа аккуратно пересела поближе и затаилась, чтобы не привлечь к своей персоне внимания. Обстановка вокруг стола явно накалялась, но принимать какие-либо меры было рано.       — Короче, старуха, — прорычал рыжий мужчина. — Мы с тобой согласились на партию в картишки и в благородство играть не будем. Победишь честно — отпустим с миром. А коли нет, так тебя и твою спутницу по миру пустим!       Только сейчас Наташа обратила внимание на то, что женский силуэт, принятый ею за официантку, оказался прекрасной стройной девушкой с копной светлых волос и с накинутым походным плащом. И судя по всему, она действительно на сегодня была спутницей старой знакомой.       — Зачем же так с девчонкой? — прозвучало в толпе. — Она красавица — такую только по кругу пускать! — растерянную девушку тотчас ударили по заду.       — Эй, вы, перестаньте! — возмутилась она. — Бабушка!       Но девушку уже утянули назад и принялись держать за обе руки под общий гогот. Рыжий мужчина, довольный лёгким заложником, посмотрел на Цаплю. Но та словно ничуть не смутилась.       — О-ох, так вам нужна честная игра? — протянув, спросила Цапля, откладывая карты в колоду. — А что, по-вашему, было до того, милые мои?       — Зубы не заговаривай, кошёлка, — зло процедил рыжий, сложив все карты и начав их перемешивать.       Понаблюдать за игрой, даже хоть глазком подсмотреть у Наташи не вышло: она была слишком низкой даже для того, чтобы заглянуть мужчинам за плечо. Махнув рукой, женщина приземлилась за соседний стол — любопытство всё ещё грызло её изнутри, ей хотелось узнать, чем закончится карточный поединок Цапли и столичного быдла.       Однако разочарованный вскрик мужчины, с которым играла старушка, был красноречивее некуда.       — Такие дела, милок, — хмыкнув, Цапля расхохоталась. — Проиграл ты старухе, что не умеет мухлевать!       — Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, карга! — рыжий мужчина щёлкнул пальцами.       — Не-е-ет, бабушка! — словно по команде, девушка была оттеснена и зажата между подельниками. На её упругую грудь легла чужая рука с волосатым предплечьем. — Прекратите!       Цапля была слишком стара, чтобы быстро реагировать на происходящее. Наташа понадеялась, что спутницу бабушки вскоре отпустят. Но заточка, метнувшаяся в сторону шеи Цапли, приказала незамедлительно вмешаться. Поймав её в паре сантиметров от ткани плаща, Наташа резким движением воткнула лезвие в стол, а в одного из мужчин, что держали несчастную девушку, выпустила небольшой огонёк, который обрушился на его голову и начал опалять волосы. Запахло жареным. Крики паникёра недолго стояли в пивной: Наташа лениво облила горевшего пивом и затушила пламя.       Благодаря наведённой суматохе заложница сумела вырваться из хватки мужчин и прильнуть к Цапле, надеясь, что та хоть немного поможет. Но кажется, она и сама была в растерянности.       — Кто следующий, уёбки? — сняв перчатку с покалеченной руки, Наташа воспламенила ладонь.       — Огоньком нас решила напугать, сучка? — выкрикнул главарь банды, выходя вперёд.       — Погоди, Степаныч. Это ж сестра генерала Арловского и министра Черненко! — выкрикнул кто-то из толпы.       — Чёрт… — процедил главарь, ощерившись. Кулаки он всё-таки сжал, намереваясь пустить их в ход.       — А вы не надейтесь, что они вас трахнут, — Наташа злобно оскалилась. — Да я вас сама трахну, пидорасы!       — Не стоит, Наташа. Трахать тебе нечем, — Наташа резко развернулась к входной двери, где стоял Говерт, державший на вытянутой руке Миффи так, будто приготовился бросить бомбу. — А у меня на каждого ублюдка найдётся свой ствол.       — Де Вард!.. — в ужасе несколько человек уже попыталось сбежать, но в итоге те даже шагу не сделали в сторону выхода.       — Гова… — появление товарища было неожиданно приятным для Наташи, у неё даже от сердца отлегло — не придётся ходить в рваном платье и пачкать руки. Видимо, было так шумно, что Говерт сам решил узнать причину нарушения общественного порядка.       — Ха! Нашёл, чем напугать! У наших ребят тоже стволы есть! — словно в подтверждение этого бандиты достали из-за пазух и из карманов револьверы.       — Миффи, фас.       — БЕЖИМ!!!       К счастью, у нарушителей порядка не вышло сбежать — лишь оттесниться к дальней от выхода стене. Они попытались избавиться от Говерта выстрелами из револьверов, но Миффи, уже выросшая в размерах, приняла весь удар на себя. Такое оружие для неё было не страшнее комариного укуса, но когда бандиты поняли это, они остались почти без боеприпасов и наедине с отчаянием от осознания того факта, что сбежать у них не получится.       Пока шла перестрелка, Наташа, равно как и весь персонал, спряталась за дальними столами, защищая на всякий случай огненной аурой Цаплю и перепуганную девушку, которая плотно прижимала к себе рубашку — от небрежных действий мужчин она растянулась, из-за чего образовалось неприличное декольте. Переглянувшись с Арсмитом, жабий рот которого задрожал, а лицо побелело, Наташа понадеялась, что бедолаге возместят ущерб. Такая хорошая пивная, будет грустно, если она пропадёт.       Это понимал и Говерт, поэтому старался как можно скорее прекратить перестрелку и схватить всех правонарушителей. Это оказалось несложным, но попотеть де Варду пришлось. Он был уверен, что в затянувшейся потасовке виноват Феликс. Вот почему именно сегодня он решил оставить Говерта и уединиться со своей новоприобретённой семьёй? Абсолютное везение Феликса смогло бы завершить всё куда быстрее. Ведь Говерту пришлось бы работать тогда в два раза быстрее и чётче, чтобы друг не словил пулю, да и сам Лукашевич смог бы усмирить сейчас с помощью тейгу всех, кто находился в пивной.       С другой стороны, эта банда явно того не стоила, потому что против Миффи им нечего было противопоставить. С помощью особого захвата и мягких ударов пушистыми лапищами крольчиха вырубила нарушителей, всех до единого. К пивной как раз подоспел конвой городской полиции и Говерт, как тот, кто больше не является полицейским, как законопослушный гражданин молча сдал партию из бессознательных тел.       Только когда на каждом члене банды оказались кандалы и когда конвой скрылся из виду, Наташа вместе с остальными вышла из своего укрытия. К ней тут же подошёл Говерт, попутно кормя Миффи сырым мясом.       — Все нарушители благополучно схвачены. Наталья, благодарю за содействие, — Говерт протянул женщине руку.       — Да не за что, — Наташа, пожав плечами, неуверенно ухватилась за ладонь Говерта. — Удачно, что ты появился именно сейчас.       — На самом деле, это Коля попросил присмотреть за тобой, — Говерт чуть понизил голос.       — К-Коля?.. — Наташа удивлённо выпрямилась.       — Его беспокоит твоё подавленное состояние, но сам он пока не может позаботиться о тебе, к сожалению. А, но не думай, что я вмешался только поэтому. Закон есть закон. Ладно, я пока отойду, чтобы написать отчёт. До встречи.       И прежде, чем Наташа успела вставить хоть слово, Говерт уже стремительно покинул пивную. «Что ж, это довольно странно, — Арловская нахмурилась, глядя вслед уходившему мужчине. — Хотя, в целом, насрать. Я не кисейная барышня и в депрессии не собираюсь долго валяться».       — И мы благодарим вас, госпожа Арловская! — к Наташе подлетела спутница Цапли. — Если бы не вы, то…       — Ладно, будет тебе, — простодушно отмахнулась Наташа. — Я ж ничего не сделала, а все морды начистил этот шкаф, — она перевела взгляд на старуху, стоявшую позади девушки. — Ну, здравствуй, Цапля.       — Судьба благосклонна к нам, коли так часто сталкивает нас, — прошелестела Цапля. — Всегда рада видеть тебя, дитя.       — Не знала, что ты неплохая картёжница, — Наташа кинула на сгорбленную фигуру оценивающий взгляд.       — О-хо-хо, поверь, уже не та, что была раньше, — Цапля привычно рассмеялась, давясь собственной хрипотцой. — Хотя, Марфушенька говорила, что в моих глазах до сих пор горит азартный огонёк. Я ей верю, конечно, но больно любит она преувеличивать.       — Цапля… всё хотела спросить… — Наташа чуть склонилась к бабушке. — Ты носишь эти тряпки ведь не потому что тебе холодно, не так ли?       — Холодно, конечно. Да разве помогает мне это? — Цапля тяжко вздохнула. — Знаешь ли, когда царь Давид состарился, войдя в преклонные лета, то покрывали его одеждами, но не мог он согреться. Обыкновенная проблема нас, старых и немощных. А, и ещё моё уродливое тело может ненароком вызвать инфаркт у случайных зевак, — в её голосе скользнула хитреца. — А что? Хочешь увидеть?       — Да… иногда хочется вообразить, насколько дряхлой может быть кошёлка, — усмехнулась Наташа.       Хриплый хохот в этот раз казался куда более гомерическим, чем обычно. Цапля вытянула испещрённую шрамами бледную руку с крючковатыми ногтями и потянула капюшон плаща назад.       — Смотри, не лишись чувств!       Когда пилигримские плащи немного освободили тело Цапли, Наташа хорошенько разглядела его. В её сердце что-то защемило, но она списала это на пошаливший клапан, сачканувший выполнять свою работу.       — Да уж, потрепала тебя жизнь, старушка-веселушка, — выдохнула Наташа.       — Никого не пощадит, красавица, — пока Цапля говорила, девушка помогала ей одеваться обратно. — Всё тело скрючит, высохнет, да обвиснет. А там глядишь — и прах разлетится по ветру!       — Эх, старость… Кстати, ты сегодня без Марфы, — заметила Наташа.       — Ай-ай-ай, совсем забыла тебе представить свою молодую спутницу, — Цапля всплеснула руками и перевела взгляд блёклых глаз на девушку. — Это ученица моя новенькая, Амели. С юго-западных земель красавица. Очень способная девушка. Думаю, преемницей её своей сделать.       — Хм-м-м-м… — Наташа критически оглядела скромную блондинку. — Сколько камер у сердца?       — Че-четыре! — нервно выпалила Амели.       — Сколько типов сосудов в человеческом теле?       — Три! Артерии, вены… лимфатические ещё! А, и капилляры!       — А теперь вопрос на засыпку: где синтезируется желчь?       — В печени, госпожа!       — Ты уверена? Не в желчном пузыре? — издевательски протянула Наташа, желая подловить Амели.       — Нет!.. Т-там она только накапливается… — Амели всё это время беспокойно теребила подол своей юбки и поглядывала в сторону Цапли. — В-верно же?       — Да, — Наташа одобрительно кивнула. — И правда, Цапля, хорошенькую ученицу нашла.       После её искренних слов Амели опустила взгляд вниз и зарделась. Несмотря на наличие базовых знаний, Наташе всё-таки показалось, что эта девушка если не легкомысленна, то, по крайней мере, очень подвержена эмоциям. Впрочем, то были лишь догадки. Внешность Амели сильно разнилась со стереотипами Арловской, из-за чего её грызли сомнения. Да и стыдно было признавать свою ошибку за сложившееся мнение о незнакомом человеке.       «Да и чёрт с ним. На меня не обиделись, и на том спасибо», — подытожила Наташа.       — Другую я бы не выбрала, — Цапля усмехнулась, вцепившись в клюку. — Только вот практики нам пока не хватает — одними книжками сыт не будешь. Но сеанс вскрытия очень тяжело устроить, очень тяжело…       — Не для меня! — Наташу сильно приободрил тот факт, что она за сегодня сделает ещё одно доброе дело, пускай и совершенно безвозмездно. — Лаборатория всё ещё в моём распоряжении, так что…       Наташа не видела лица Цапли, но зато прекрасно видела, как засияли глаза Амели. Посчитав, что старуха испытывала точно такие же эмоции, Арловская пригласила их обеих в лабораторию, где тотчас пересеклась со старым другом, Торисом. Тот не был сейчас занят, но, казалось, куда-то торопился. Наташа впервые за столько дней нашла, за что можно от всей души поблагодарить Господа Бога — Торис как раз шёл вскрывать труп утреннего пьяницы, привезённого из пивной Арсмита. И после недолгих уговоров Лауринайтис согласился впустить травницу и её ученицу в прозекторскую.       Слишком уж удачно складывались обстоятельства. Наташа приняла это, как начало новой белой полосы в её столичной жизни. Беспокоило женщину лишь то, насколько долго та продержится, прежде чем окраситься в чёрный. Опыт трёх десятков за плечами ясно показывал, что жизнь непостоянна, как ветер в море: всё может поменяться через несколько лет, месяцев, дней, часов, минут… может, вообще никогда, чёрт возьми!       Прямо сейчас хотелось не думать об этом. В конце концов, что-то хорошее с Наташей случалось даже тогда, когда проблеска на затянутом тучами небе не наблюдалось и даже не предполагалось. И это — встречи с Цаплей и её спутницами. Разговоры с ней помогали отвлечься от происходящего кошмара в катившейся под откос жизни, в них Наташа находила отдушину, на время забывала обо всём, и в частности — о ненавистной сестре. В минуты, когда Николай не мог принять у себя сестру, той было очень грустно и одиноко. Другого выхода она не находила, кроме бессмысленного прожигания свободного от работы времени.       Погружаясь в меланхолию, Наташа каждый раз невольно задавалась вопросом: раз Цапля стала единственным лучиком солнца в такие тяжёлые для женщины времена, то кто же она такая?       Но мысли в сторону:       — То-о-ори-и-ис! — натягивая на себя халат, Наташа игриво подмигнула Лауринайтису. — Не хочешь ассистировать нашим дорогим гостям? Давай, вскроем трупец, как в старые добрые!..       — Ну уж нет, Наталья, — Торис мягко улыбнулся, в его глазах загорелся огонёк. — Это ты мне будешь ассистировать.       — Ух, какой! — Наташа фыркнула. — Смотрите внимательно, девочки. Особенно ты, Амели.       — Смотрю, — Амели встала чуть ближе.       — Итак, кого вскрываем сегодня, господин коронер? — Наташа приготовила необходимые ёмкости.       — Господин Джонас Такер, сорока двух лет от роду, не женат. Рыбак. По сведениям, полученных от родственников и друзей, был пьяницей и заядлым курильщиком в течение десяти лет, — зачитал Торис заключение, написанное на пергаменте.       От перечисленного Наташа не смогла удержаться от присвиста:       — У-у-у, интересный экземплярчик! У такого сразу и лёгкие, и сердце, и печень, и всё на свете.       — Причину смерти нам ещё предстоит узнать. Предположить можно всё, что угодно, но нам надо тщательно всё изучить. Хм… Что интересно, в карте ещё указана подагра, двухлетнее течение, — отметил Торис.       — Не пейте, детки, пиво… — подытожила Наташа. — Нам-то, девкам, можно, а вот мужикам лучше этого не делать.       — Итак, пожалуй, начнём.       Вскрытие трупа всегда начиналось одинаково: с массивного разреза, который бы позволил пробраться к человеческим органам. Нож впился под кожу на подбородке трупа и в умелой руке Ториса поплыл прямо вниз, оставляя позади кровавую полосу. Она огибала пупок слева и приблизилась к гениталиям, остановившись только внизу живота. Вслед за кожей от тела отделились подкожная жировая клетчатка, фасции, мышцы. Последним препятствием на пути к органам стали серозные оболочки, образовавшие мешки для лёгких, сердца и желудочно-кишечного тракта. Впрочем, перед этим Торис кусачками удалил рёбра и перетащил отрезки в лоток, подставленный Наташей.       Самое интересное началось, когда Торис принялся извлекать органы из тела и описывать их состояние на пергаменте. Параллельно он демонстрировал их Цапле и Амели, которые с трепетом наблюдали за каждым движением мужчины и внимали каждому слову.       Личности, скрывавшейся за образом старой карги так же было интересно узнать информацию из имперских учебников. Век живи — век учись. А кто, как не Торис мог предоставить такую возможность — ведь Наташа писала заключения под его диктовку, да такую, что можно было предположить чтение с листа. Но Лауринайтис помнил всё наизусть.       Первыми пошли лёгкие — их Торис долго не осматривал несмотря на внушительные размеры. Под пальцами лёгочная ткань плохо мялась, потому что была уплотнена. Из-за царившего в этом органе венозного полнокровия, лёгкие имели ржавый вид. Более того, Торис обратил внимание присутствовавших дам на небольшой треугольный участок тёмно-красного цвета. «Бурая индурация лёгких с исходом в диффузный сетчатый пневмосклероз, под плеврой определяется геморрагический инфаркт лёгкого», — вот, что записала Наташа под методичный голос Ториса.       Что ж, это вряд ли была причина смерти. Да и для протокола нужно осмотреть все органы и ткани, чтобы составить полную картину событий, приведших к такой бесславной кончине.       К своему удивлению Торис не нашёл на самом сердце ничего необычного. Да, были множественные очаги некроза и склероза — обычная кардиомиопатия. Скука. А вот сердечная сумка порадовала Ториса своими сероватыми волосками. Наташа пояснила Амели, что эти волоски — всего-то фибринозные наложения на эпикарде, которые при сокращении сердца вытягивались-вытягивались да и проклюнулись сквозь сердечную сорочку. Оттого данная патология и получила своё образное название «волосатое сердце». А в заключении Наташа написала: «Фибринозный перикардит. Диффузный мелкоочаговый кардиосклероз». Вытащив сердце и взвесив его, Торис нахмурился и записал на клочок пергамента число, а затем ножом разрезал его напополам, чтобы померить толщину мышечного слоя. Кивнув собственным мыслям, он попросил Наташу дописать: «Эксцентрическая гипертрофия миокарда (масса сердца 400 г, толщина стенки левого желудочка — 1,5 см, правого — 0,6 см). Тромбов или пороков сердца не выявлено».       Большие надежды Торис возлагал на «Её Величество Печень» — так лектор в столичном университете любил называть один из главных органов человеческого организма. Увеличена, уплотнена она оказалось, что неудивительно. Разрез вышел очень красивым — паренхима имела пёстрый вид, с чередованием синюшных и светло-жёлтых участков, чем напоминала мускатный орех. Так в заключении и было написано: «Застойный фиброз печени с исходом в мускатный цирроз печени».       Увы, и в этот раз Торис наткнулся на следствие, а не причину. Но он придерживался принципа: «Бороться и искать — найти и не сдаваться».       Язва желудка, края и дно плотные — но уж точно из неё не было недавнего кровотечения. Лишь толстые вены на пищеводе привлекли внимание, в первую очередь Цапли, но и они не засчитались за причину смерти, поэтому Торис без особого интереса опустил желудок в ведро вслед за кишечником, на котором даже заметных следов некроза не наблюдалось. Быстро осмотрев поджелудочную железу, Лауринайтис дал указание Наташе, чтобы та написала в заключении после язвы: «Хронический индуративный панкреатит» — после чего выбросил несчастный орган к остальному желудочно-кишечному тракту.       Почки выглядели плотными и сморщенными. Поскольку так с лёту и нельзя было сказать, что именно произошло с фильтрующими органами, Торис отложил их в баночку с формалином, чтобы потом детальнее изучить под микроскопом. «Наверняка думает на какой-нибудь гломерулонефрит», — мысленно хмыкнула Наташа, скрипя пером.       В остальных органах ничего интересного не нашлось. Впрочем, Торис, как оказалось впоследствии, просто тянул время перед выходом главного героя этой смертоносной пьесы.       Добравшись до черепа, мужчина взял в руки пилу, чтобы провести посмертную трепанацию и извлечь мозг для изучения. Увы, за Торисом водился грешок: он далеко не всегда спрашивал разрешения у членов семьи умерших о том, не против ли они вскрытия головы, да и вскрытия в целом. На благо науки приходилось жертвовать моралью и вскрывать каждое полученное на руки тело. Алкоголики — вот профиль Ториса, его страсть. Чем больше повреждённых органов, тем больше шансов изучить множество неизвестных доселе патологий, вырваться из тьмы с помощью нового знания. Даже несмотря на то, что причина смерти почти всегда очевидна, Торис был убеждён, что внешний вид даёт лишь подсказку, а задача учёного, вроде него — докопаться до истины.       И только обнаружив на головном мозге значительное выбухание, Лауринайтис провозгласил победу.       — Причина смерти: отёк мозга с вклинением миндалин мозжечка в большое затылочное отверстие.       Голос Ториса рассёк тишину и прозвучал так пафосно, что Наташа, закончив писать, саркастично похлопала в ладоши, смерив старого друга соответствующим взглядом. Мужчина нервно рассмеялся возникшей неловкой сценой, да и гостей это повеселило, пускай те почти не подали виду.       — Ну, как, понравилось тебе? — спросила Наташа у Амели, когда все формальности были завершены.       — Ещё бы! — воскликнула девушка, взгляд её пылал. — Это было очень познавательно. Спасибо вам большое, госпожа Арловская!       — Да не за что, обращайтесь, — Наташа даже смутилась такому непосредственному «спасибо», прозвучавшему из уст невинной девушки. — Ладно, пиздуйте себе с Богом. У вас, да и у меня есть дела. Но прежде я хотела бы спросить в последний раз… — она перевела взгляд на старуху. — Цапля. Я впервые вижу, чтобы пилигримы оставались так долго на одном месте. Кто ты такая?       — Ну… скажем так, милая, я куда лучше простых пилигримов, пускай старость моя говорит обратное, — Цапля, судя по всему, ожидала такого вопроса, раз ответила так быстро.       Но столь туманный ответ не устроил Наташу. Она выдвинула первое предположение, что пришло ей на ум:       — Чистильщики?       — Нет. Куда лучше, — Цапля покачала головой и развернулась, поманив Амели за собой. — Я бы тебя даже забрала с собой, дитя, но здесь тебе, видимо, будет спокойней.       Последние слова Цапли погрузили Наташу в молчаливые раздумья. Она даже не заметила, как рассталась со старой травницей и её ученицей, как вышла из прозекторской, распрощавшись с Торисом.       Губительные мысли вновь привели Наташу к одиночеству. Но на сей раз добавились новые, и Арловская не ведала, куда они её приведут.       …       — Ты хоть что-то поняла на этом вскрытии? — расслабленно проговорила Амели, потянувшись и стараясь всё ещё не выходить из образа.       — О да. Причём, многое, — проскрипела Цапля. — Ох, но те вены на пищеводе… Если у него то же самое, что у того мужчины… Буду пробовать искать метод для лечения.       — Здорово! — Амели улыбнулась, весело хлопнув в ладоши. — Значит, ещё не всё потеряно.       — Зачем ты взял себе этот облик? — с неудовольствием прокряхтела Цапля, приоткрывая завесу своей настоящей сущности. — Невинная девица у тебя отлично получается, но эта роль совершенно тебе не к лицу.       — Марфе было бы странно присутствовать на вскрытии, а Франсуаза… до Франсуазы докопался бы один из дозорных! — фыркнула Амели. — Вот и пришлось выбрать облик моей безвременно ушедшей пассии… — девушка юркнула в переулок, откуда вышла прекрасной, но несколько растрепавшейся Франсуазой. — Но я вижу, ты мне не веришь. Смотри!       К женщинам тут же подлетел высокий человек, метнувшийся от столичных стен.       — Извините, госпожа Бонфуа! — пробасил Людвиг, выпрямившись. — Пройдёмте, пожалуйста, на досмотр.       — Вот види-и-ишь! — захныкала Франсуаза. — Он со мной такие вещи вытворять будет, мама родная!       «Сам виноват», — злорадствуя подумала Цапля, по-стариковски хохотнув. Людвиг вежливо откланялся ей и потянул Франсуазу в смотровую башню, где располагалась таможня.       Уж не знала Цапля, что же такого страшного вытворял миролюбивый и простодушный парень, но она была рада, что её ссохшееся тело никого в округе на сей раз не заинтересовало. Вывод был сделан из сложившейся ситуации только один: «Иногда игра стоит свеч. Особенно, если ставка достаточно высока».

***

      Беспокойство у Кику уже вошло в привычку. Ему всё казалось — небезосновательно, но тем не менее — что без волшебной настойки больше не сможет погрузиться в сон. Самостоятельная попытка опуститься в объятия Морфея заканчивалась неудачей, Кику вскакивал и начинал ходить по комнате. Его сердце колотилось, как бешеное, тело сковывали судороги, нога беспорядочно дёргалась, выстукивая ритм, обгоняющий сердечные муки.       Кику подошёл к раковине, чтобы хоть как-то успокоиться. Но вместо этого появился порыв разбить к чёртовой матери зеркало.       …на Кику с зорким прищуром глядел отъявленный лжец. Мошенник и злодей, плут и лицедей, меняющий маски одну за другой. Такова его будущая роль.       «Я справлюсь», — твёрдо сказал себе Кику. Но легче от этого отнюдь не становилось.       Оказавшись в безвыходном положении, Хонда начал бороться с желанием вновь присосаться к бутылочке, чтобы испить спасительное снадобье. Он призвал Офру. Раз уж не получается уснуть, то на то есть причина, кроющаяся в глубине, недоступной простым человеческим размышлениям и лежащим за гранью восприятия. И если не получается распутать этот клубок, то можно оставить это дело на том, кто имеет связь с силами за запретной гранью.       Заодно потратить время с пользой.       — Офра-сама… позвольте мне заглянуть в грядущее, — Кику мягко сжал в руках ладонь марионетки. — Мне неспокойно. Вскорости мои размеренные дни подойдут к концу, и мне придётся идти по лезвию ножа. Я должен точно знать, когда это случиться, чтобы подготовиться в срок.       — Я вас поняла, господин Хонда, — мелодичный голос Офры даже после смерти походил на колыбельную. — Ложитесь, скорее, в постель.       Кику послушно исполнил указание онейромантки. Каждое подобное погружение в зачарованный сон нисколько не утомляло, потому что никогда не являло тревожных образов или кровавых пейзажей. Он лишь помогал, подталкивал к принятию правильного решения. И Кику концентрировался лишь на том, чтобы верно истолковать оставленные изнанкой сознания подсказки. А в минуты, когда тело обволакивало нежной пеленой, когда смуглая женская рука направляла ход мыслей — это становилось делом даже приятным.       Чутьё и во сне направляло Кику. По ало-синей дорожке, шлейфом вившейся в воздухе, он добрался до скопления призрачных фигур. Обладатели тейгу. Фигуры сливались, из-за чего нельзя было выяснить, кто именно скрывался во тьме. Некоторые загадки даже в магическом сне оставались за непроницаемым барьером. Но маленькая подсказка, на которую пролилось облачко оранжевого света, стала доступной и подтолкнула мысли в нужное русло. Очки. И два нахальных голубых огонька, зорко глядевших сквозь стёкла. Фигура с этими атрибутами носилась по всему полю, оставляя оранжевый шлейф от резких движений, так что, если Кику не мог угнаться, он мог взять след. Что и произошло, когда тень со знакомыми очертаниями исчезла из виду. Кику сделал глубокий вдох, и красноватая пыль заполонила его лёгкие, а в мозгу зажёгся сигнал — след взят. Осталось только проследовать за ним.       След оборвался нескоро: Кику совсем терял счёт времени во сне. Но когда нужная точка была достигнута, он замер, как вкопанный, пристально вглядываясь в полутьму и принюхиваясь.       Они здесь. Все фигуры выстроились рядышком перед небольшим зданием с вульгарной вывеской. Но обладателя очков уже не было. А здание в скором времени охватило жадное пламя, дым от пожара начал скрывать от взора тени, которые, впрочем, от разгоравшегося огня становились длиннее и начинали сводиться в одну точку, причудливо изгибаясь — казалось, все они норовили приблизиться к Кику и поглотить его без остатка.       И снова мелькнул этот бело-голубой ханбок, сжираемый языками пламени. И тёмный взгляд, полный неизвестного Кику чувства, вызывавшего безудержную тревогу…       Словно почуяв страх хозяина, Офра вытащила из сновидения Хонду и тихо спела ему колыбельную. Но эта песня предназначалась для выравнивания сердцебиения и успокоения в целом. Чувствуя странную эйфорию, Кику помотал головой и приказал марионетке отступить. Офра исчезла, а юноша принялся анализировать увиденное.       «Фигуры, что я видел… я смог различить отдельных столько, сколько нам известно членов Ночного рейда. Тот, что в очках, определённо Альфред. Он так носился, что я едва успевал за ним… выходит, в настоящее время он нагружен работой, надо полагать. И несмотря на это, к своей цели он всё равно не пришёл, а послал весь остальной отряд. Хм-м-м… Но ведь это произойдёт не сразу, верно? В какое же время нам ожидать следующую миссию Ночного рейда?       Подсказки. Думай. Вспоминай».       Взгляд Кику сам собой упал на цветы, стоявшие в его комнате. Вот оно. Цветы. Иных подсказок в ночное время суток можно было не ждать!       «Цветение луноблеска может говорить о полуночи. Но он зацветёт лишь в следующем месяце, а значит… всё то время, пока Альфред занят сторонней работой, он не будет посылать Ночной рейд на другие миссии. Жаль, не удастся выяснить, что именно он затевает. Но зато теперь точно известно, что временем для моей успешной передачи будет полночь следующего месяца».       Кику несдержанно заулыбался, порадовавшись тому, что он сумел верно истолковать сновидение. Его концовка будто вылетела из головы, а потому Хонда не придал значения пугающему образу, преследовавшему его с недавних пор.       И всё же, теперь был точно известен срок, поэтому Кику вновь возбудился от предстоящей авантюры.       «Значит, месяц…»       Тут в дверь вежливо постучали.       — Кику? Можно войти? — раздался знакомый бас, на приглушённых тонах звучавший нежнее обычного.       — Говерт-сан? Да, конечно, — с позволения Кику дверь приоткрылась и в комнату вошёл Говерт. — Я как раз закончил с Офрой-самой. Есть какая-то информация для меня или указания от генерала?       — Нет, — предложения Говерт всё так же сухо выстраивал, как и всегда. Но тем не менее, он всегда знал, что мог спросить у младшего товарища. Всё-таки, в интересах де Варда было остаться с Кику подольше. — Как проходит твоя подготовка?       — Всё уже продумано, — заверил его Кику. — Легенда готова, к тому же, я проработал множество вариантов развития событий и ответов на те или иные вопросы. Также купил то, что мне было необходимо. Пришлось задействовать для этой цели Феликса-сана, но, кажется, он вовсе не был против — он легко улыбнулся и с небольшим азартом взглянул в сторону Говерта. — Мы побили лютоволков и продали через торговую гильдию их шкуры и клыки. Мясо особенной ценности не возымело, но всё равно деньги получили, — даже в полумраке и со слабым свечением от принесённого Говертом фонаря был заметен румянец Кику. Юноша определённо был доволен достижениями на сегодня, что и подтвердили его следующие слова: — Так приятно получать заслуженную награду без особых препятствий!       — Это хорошо, но… ты опять воспользовался услугами торговой гильдии? — насторожился Говерт. — Там же сейчас…       Услышав словосочетание «торговая гильдия», Миффи злобно зашипела, начав дуться.       — А, нет, Говерт-сан, сейчас там всё достаточно стабильно! После ареста Айзека и его тайного подельника махинации прекратились, — только после этих слов Кику Говерт и Миффи успокоились и приняли более расслабленный вид. — Более того, нам очень подсобил Арсмит-сан и дал даже чуть больше денег, чем мы рассчитывали. А Эмили-чан продала мне нужные артефакты по скидке. Поэтому Феликсу-сану я смог оставить куда больше, чем планировал.       — Ты аж сияешь весь, Кику. Редко тебя таким можно увидеть.       На лице Говерта, аналогично, редко можно было увидеть чистосердечную улыбку. Но Кику не стал это озвучивать, чтобы не доставлять де Варду неудобств.       В конце концов, только в присутствии Хонды лицо Говерта магическим образом оживало и являло потаённые эмоции, на которые то было на самом деле способно.       — О, правда? — Кику поджал губы. — На самом деле, я немного устал. Но притворяться, оказывается, не так уж и сложно. Надо только начать самому верить в придуманные страдания. Вот и всё. Так что…       — Кику… — Говерт положил руку на плечо юноши и медленно вздохнул. — Я хотел бы попросить тебя о паре вещей. Не рискуй понапрасну, не бойся сбежать в случае, если тебя раскроют. Но самое главное… вернись к нам живым.       — Говерт-сан… вы так беспокоитесь из-за меня…       Кику не стал бы такого говорить, если бы не почувствовал мимолётное, едва уловимое дрожание руки Говерта.       — Прости, если кажусь слишком навязчивым, — де Вард ненадолго отвёл взгляд. — Я всё забываю, что ты уже давно не тот щенок, которого я со стариком Яо подобрал на улице. Но и хлопот от тебя меньше не стало. Ты можешь за себя постоять, но пока не всегда принимаешь верные решения. Иначе почему, как ты думаешь, я оказался рядом, когда у тебя произошло очередное столкновение с торговой гильдией?       Кику сперва промолчал. Но так разговор нельзя было заканчивать.       — Я понимаю, Говерт-сан. Но правда, не переживайте. Оно того не стоит. От волнения вы начинаете чаще курить, а это вредно для здоровья. Я не хочу, чтобы вы ушли так рано, — поняв, насколько проникновенно звучали его слова, Кику смутился и, сглотнув, быстро сменил тему. — В общем… я обязательно выполню задание. К тому же, я тщательно продумал пути отступления.       — Рад это слышать. Но… Кику, — Говерт положил руки на щёки юноши. — Всё, что угодно, но не используй проклятие Яцуфусы. Ни одно из них.       Под натиском взгляда зелёных глаз сердце Кику не выдержало и обволокло тело юноши мощной ударной волной, из-за чего следующие слова казались тише обычного:       — Ни в коем случае. Выберусь своими силами.       — Спасибо, Кику, — Говерт ничего делать не собирался, но Кику решил перестраховаться.       — Ох, чуть не забыл! У вас, может быть, и не было никакой информации для меня, но зато она есть у меня. Во сне я увидел предзнаменование, что у Альфреда сейчас много забот, поэтому за бордель Ночной рейд сможет взяться не раньше, чем через месяц, — практически на одном дыхании доложил Кику.       — Не раньше, чем через месяц, говоришь… что ж, тогда у нас есть ещё время, — сделал вывод Говерт. Миффи забралась тем временем к нему на плечо. — Надеюсь, ничего не поменяется, и мы сможем спланировать всё заранее. Ну, в любом случае… — аккуратным движением Говерт толкнул Кику на кровать. — Ложись на бочок и засыпай.       — Не хочу, ещё слишком рано… — запротестовал Кику.       — Ложись, блять, — строго сказал Говерт. — Сейчас же. Иначе опять проспишь.       Кику сел и недовольно посмотрел на Говерта. Снова мужчина вёл себя так, будто вновь примерял роль отца юноши. Говерт же, почувствовав на себе осуждающий взгляд щенячьих глаз, спустился к Кику, сев на кровать, и обнял Хонду с небольшим напором, чтобы тот не смел отстраняться.       — Говерт-сан? — Кику нервно сглотнул, уткнувшись носом в грудь де Варда.       — На самом деле, меня временно переправляют на Северный фронт, — признался Говерт. Кажется, он давно хотел это сказать, просто не знал, с чего начать. — Всего лишь помочь разобраться с проблемами, ничего больше. Но это может занять несколько недель, так что мы долго не увидимся.       — Л-ладно, будет вам! Как будто впервые так надолго уходите, — попытался было успокоить его Кику.       — А потом, Кику, уже уйдёшь ты, и я тебя не увижу ещё дольше. Так что… я бы хотел тебя попросить кое о чём, — хватка Говерта стала напористее.       — О чём же?       — Не отпускай меня, пока я не усну.       Не дав Кику полностью осознать смысл этих слов, Говерт повалился с юношей на кровать. Сперва это действие едва не выбило воздух из лёгких Хонды, но де Вард тут же перекатился набок, и Кику почти не испытал дискомфорта. Напротив, стало тепло и уютно — давно забытое ощущение… но такое приятное.       — Э?! Г-Говерт-сан! Зачем это? — запаниковал Кику, вцепившись в рукава рубашки Говерта. — В-вы же наверняка опять будете вытворять странные вещи!.. ещё и без разрешения…       — Дурачок. Конечно же, нет. Я просто полежу с тобой, — Говерт погладил Кику между лопаток. — Разве это плохо, если наставник хочет провести время с воспитанником перед предстоящей разлукой?       — Я себе не так это представлял… — пробурчал Кику, поняв, что сопротивляться бессмысленно.       — Кику. Это не обмен формальностями, — произнёс Говерт. — Я думаю, ты и сам прекрасно понимаешь. Я это слышу.       И ведь правда: тела Говерта и Кику сейчас соприкасались так плотно, что даже сквозь одежду можно было услышать кувыркавшееся от радости сердце юноши. «От радости?.. Н-нет, я просто… Это смущает, это неожиданно, поэтому я так переволновался, — пытался себя заверить Кику. — Всё в порядке же, правда?» Хоть мыслями Хонда и пытался отвлечь себя от реальности, в которой Говерт рушил его план по отдалению, сердце всё равно выдавало истинные чувства с головой. Кику старался не давать им волю даже сейчас, когда большие и тёплые руки крепко держали его, гладили по спине и волосам. Особенно тяжело пришлось, когда к разгорячённому лбу прикоснулись в целомудренном жесте чужие губы. Вспыхнув, Кику вжал голову в плечи и опустился пониже, чтобы лишить Говерта возможности заставить его поддастся соблазну. Именно тогда, когда сделать это было невозможно.       «Чёрт бы побрал… этого Халлдора-сана вчерашним днём!..» — чувствуя те самые бабочки в животе, Кику опустил руки вниз, крепко зажав следствие обстоятельств, переплетённых с собственными мыслями. Их пришлось задушить, остановить, уничтожить — всё, что угодно, но не дать им овладеть собой.       Увы, уничтожить их не вышло — слишком уж крепко они засели в голове Кику. Но очередной повешенный замок в глубинах сознания позволил Хонде вернуть самообладание.       — Хорошо, Говерт-сан. Я вам доверяю, — Кику прикрыл глаза и обнял Говерта в ответ.       Наверняка тот был сейчас на седьмом небе от счастья — большое сердце мужчины забилось в унисон с сердцем юноши.       И оттого Кику лишь сильнее начал корить себя.       «Я настоящий дурак. Что я, чёрт возьми, делаю? Я не должен давать Говерту-сану ложных надежд. Из-за собственной недальновидности я не имею права даже мыслить о счастливом будущем вместе с ним.       Но…       …я ничего не могу поделать с этими чувствами».       Говерт через некоторое время уснул, но Кику так и не отпустил его. Хонда привык засыпать в той позе, в которой изначально застынет его тело. Но сейчас причина была иной.       И когда наутро кровать опустела, Кику почувствовал себя ужасно. На примятой кровати всё ещё оставалось тепло, запах, остаточное явление — вкупе всё это образовало ауру зелёного цвета. Ауру дорогих Кику людей.       «Да что же это я… дурак совсем? — поняв, что в глазах стояли слёзы, Кику разозлился сам на себя и стал рьяно смаргивать их и аккуратно вытер о подушку. — Говерт-сан вернётся живым и невредимым, я знаю это. У нас ещё есть незаконченное дело. И ещё столько всего предстоит сделать вместе! Однако… никак не могу отделаться от этой гнетущей тревоги, — перед глазами вспыхнул мрачный образ марионетки Офры. — Я знаю, что увижу предзнаменование скорой разлуки. Но это чувство… немного отличается.       Взгляд устремился на светлый затылок, на крепкую спину и широкие плечи, на курительную трубку, падающую из рук, облачённых в чёрные перчатки.       Говерт-сан уходит от меня в неизвестную даль. Туда, куда ушли все, кто любил меня.       А я стою позади и никак не могу догнать…»       В сердце будто молотом ударили, в очередной раз причинив неимоверную боль. Говерт наверняка уже ушёл, не было смысла его догонять. В Кику зрел лучик надежды, что они ещё обязательно встретятся. В который раз это уже происходило… Но Кику, как дурак, всё продолжал за него цепляться. Пускай он каждый раз затухал, когда один за другим погибали члены его семьи, Лилит, Яо, Иван — Хонда находил в себе сил терпеть эту боль и продолжать идти вперёд, даже если больше не было цели.       Но в самом деле, что делать, если прямо сейчас все люди с зелёной аурой исчезнут для юноши? Встретит ли он хотя бы ещё раз таких же людей?       «Я устал терпеть тускнеющее с каждым годом собственное восприятие. Я люблю зелёный цвет, но его не так много для меня осталось. Полагаю, настанет день, когда зелёный полностью исчезнет, когда я забуду само понятие… и что тогда? Мне придётся снова ждать? Или верить в то, что когда-нибудь зелень вновь расцветёт перед глазами? Но я не хочу. Не хочу жить с ощущением, что я проживаю лишь от тусклого к цветному.       Но даже если так… что будет, если я вновь сорвусь и возжелаю открыть свою душу человеку с зелёной аурой? Я настолько слаб, что не смогу защитить никого из них. Всё, что я умею — только оставлять подле себя, создавая иллюзорную близость.       Отвратительно…       Но такова моя гнилая сущность. Я никак не могу это изменить. Но…       Всё же, мне стоит попытаться в последний раз…       Как только всё закончится, я вновь обращусь к нему.       Я уничтожу своё проклятие».       Всё пришлось тотчас прекратить, а кладезь чувств спрятать в мощном сундуке и запереть на холодный замок. Задание ещё не закончилось. Ему только суждено было начаться. А покуда дела обстояли так, Кику не мог поступить иначе — выходом стало лишь прекращение раскопок недр собственной души.       Теперь Кику, на бледном лице которого расплывалась отрешённая полуулыбка, наполненная отчаянием, должен отыграть роль крысы.       А крысам не пристало любить.

***

      Ночной рейд в какой-то момент задумался: а не выбрать ли им нового лидера?       Такие мысли отнюдь не были вызваны предательством или другими амбициозными порывами. Альфред вот уже месяц отсутствовал на базе, равно как и Франциск с Башем, но с последними хотя бы связь была, а Джонс словно испарился из этого мира. Бонфуа лишь разводил руками в письменной форме, отвечая только, что лидер точно не мёртв. Убей кто предводителя Ночного рейда, об этом сразу же раструбили бы все, кому не лень, а имперцы приковали бы труп юноши в назидание неравнодушным к революции горожанам. Не исключено, что всплыла бы парочка грязных подробностей из длиннющего дела «предателя Родины» — в конце концов, Альфред далеко не был безгрешен, но в откровенных военных преступлениях его нельзя обвинить.       Как итог, надежда на возвращение молодого лидера всё ещё грелась в сердцах наёмных убийц, но тревога никуда не исчезала. В особенности это касалось Мэтта, который в отсутствие брата и Франциска вновь был вынужден занять пост лидера — он надеялся также, что это временно. На плечи юноши тут же легло планирование, бумажная волокита, с которой ему помогали Йозеф и Ён Су — последнего теперь практически не выпускали с базы, он сидел безвылазно, словно наказанный строгими родителями ребёнок. После случившегося инцидента с Целебным источником Ён Су вновь подвергся порке и очередной разъяснительной беседой, после которой ему стало жутко стыдно. Впрочем, благодаря поддержке от Йозефа (а ещё благодаря тому, что тот теперь глаз с него не спускал), у юноши не было возможности унывать. За Ён Су приглядывала и Эжени, которая металась от здоровых бойцов к еле живому Стефану. Мужчина, казалось, в любой момент мог отбросить коньки — он и сам жить уже не хотел. Но упрямое тело, закалённое жизнью в трущобах, не хотело сдаваться, равно как и травница, старательно делавшая всё, что было в её силах. Для неё, как и для любого прагматичного человека, Стефан считался безнадёжным больным, но база Ночного рейда не хоспис — пока была возможность лечить, Эжени лечила. Хотя всю помощь она бы назвала паллиативным вмешательством: проколы для удаления жидкости из брюшной полости, постоянные обезболивания и вынужденная кормёжка — вот и всё, практически, чем ограничивались её навыки. Эжени знала, что от её действий первопричина не устранится, да и алкогольная зависимость не излечится. Но ничего другого она поделать не могла. Увеличенные печень и селезёнка никуда не исчезли, отёки, желтуха и кровохарканье — тоже. Самым страшным оказалось то, что во время одной из пальпаций живота помимо нащупанного твёрдого образования в области желчного пузыря, в желудке оказалось что-то довольно плотное. Эжени ничего не нашла в медицинских справочниках, имевшихся в распоряжении библиотеки Ночного рейда, поэтому через Пьера она передала Франциску письмо с просьбой о помощи в поисках информации. Ответа пока не последовало, но девушка уже была в курсе, что это, скорее всего, связано с отдалением Бонфуа от Столицы, поэтому тот и не мог никак ответить. Впрочем, её труды всё равно были вознаграждены: Стефан, недовольно ворча, как старый дед, шёл на относительную поправку. Он мог выполнять простые движения, лёжа на своей тахте, а также потихоньку садиться и вставать.       Мэтт долго благодарил Бога за то, что проблем стало поменьше и всё шло более-менее гладко. Хоть он всё ещё переживал за Альфреда, свою работу продолжал выполнять исправно. Принимал новые заказы на убийство, подтверждал вину цели, выяснял причастность ближайшего окружения и отправлял нужных бойцов. Хотя, впрочем, особенно выбора не было: главное в этой работе — не оставлять базу без присмотра, не оставлять Стефана одного, не оставлять Ён Су на Стефана и не отправлять на миссии двух бойцов ближнего боя и без навыков бесшумного убийства. Поэтому Йозеф практически всегда был задействован на тех немногочисленных миссиях, что у них были, а Эжени по большей части присматривала за Стефаном, потому что никто, кроме неё, не смог бы оказать нужной помощи, случись что. Однако Мэтт, чтобы хоть немного снизить нагрузку на девушку и временами давать ей выпускать пар, сам обучился нужным навыкам (не без подсказок Эжени, конечно) и теперь мог самостоятельно присматривать за старшим товарищем. В такие дни он один оставался со Стефаном, а на миссию отпускал троих убийц. Мэтт чувствовал прилив сил и небывалое успокоение: головы целей добывались, деньги зарабатывались, еда и лекарства в доме были — благодать! На базе Ночного рейда царила идиллия.       Но всё закончилось, когда почти в одно время на порог явились Альфред, Франциск и Баш. Мэтт тогда вздохнул с облегчением: в этот раз ему пришлось играть, по его мнению, неподходящую ему роль дольше обычного. Поэтому он без зазрения совести вернул бразды правления тому, кому они причитались.       А именно — Альфреду и Франциску. После продолжительных крепких объятий с братом и двухчасового сна, Джонс созвал весь Ночной рейд. Он был рад видеть, что Стефан, пускай и неполноценно, но вернулся в строй.       И тем не менее, отставив сантименты и не обращая внимания на жуткую усталость, Альфред начал собрание:       — Итак, Ночной рейд. Теперь, когда всё нашими усилиями улажено, можем разгребать самое важное. Надеюсь, вы хорошенько отдохнули за это время и не валяли дурака, — на этих словах Альфред стрельнул взглядом на Ён Су, но тот лишь посвистел, отворачиваясь в сторону. — Ладно. На данный момент помимо ебучих Егерей у нас на повестке дня три важных дела: зачистка незаконного борделя с освобождением, по меньшей мере, трёх пленниц, попытка переговоров с Люткевич и возвращение одной из наших предыдущих заказчиц на родину, — её портрет тут же оказался на столе.       — Эта девушка… — Стефан признал в карандашном наброске ту, что он видел в публичном доме. — Её зовут Ун… Ун-нер Хи… ёб твою… Хил… Хи-… ой, да в пизду.       — Уннер Хилмарсдоттир? — помог ему Мэтт.       — Вот да, вот она вот, — проворчал Стефан. — Северянка, да?       — Да. Родом с Северных островов, из обедневшего дворянского рода, — поспешил пояснить Франциск. — Поговаривают, там много таких осталось из-за внутренних распрей и интервенции ближайших соседей.       — Что удивительно, в этом не были замешаны имперцы… — брови Альфреда выгнулись дугой.       — Да какая разница? — Ён Су чуть нахмурился.       — А ты не знал? — Франциск снисходительно посмотрел на безграмотного юношу. — Манифестация Демонического бога была получена именно там. У одной из семей в домашних питомцах находился монстр с подходящей эссенцией, но эта семья не хотела никому его отдавать. Итог нам уже известен.       — Не понял?       — От содержателя этого тейгу тебе недавно пришлось уносить ноги, — подсказала Эжени.       — Могла бы не напоминать об этом! — Ён Су фыркнул и едва заметно покраснел. Но Эжени его тут же успокаивающе погладила по спине. Ён Су, кое-как спрятав смятение от тёплых действий девушки, попытался вернуть себе бодрость духа. — Итак, босс! Какой у нас план?       — Прежде всего начнём с Бандераса, — Альфред выдвинул вперёд необходимые пергаменты. — Люткевич никуда не убежит, да и Элизабет обещала оберегать Уннер, как зеницу ока. А вот если мы ещё хоть на день задержим родственников заказчика в борделе, то будет не очень хорошо.       — Поступали тревожные вести, что работниц с первых же дней подсаживают на опиум, — Франциск подпёр голову рукой и нахмурился.       — Опиум… А! — воскликнул Ён Су. — А это случайно не та херня, что…       — Да, Ён Су. Это та самая херня, которую ты случайно съел, приняв за конфету, — кивнула Эжени без обиняков.       — Идиот, — буркнул Йозеф в сторону. Но Ён Су его услышал, а потому поспешил ответить:       — Сам такой! Я тогда маленький был и глупый.       — Это было год назад.       — Вот именно!       — Хм-м-м… а если вспомнить, ты никогда этим не оправдывался, — Йозеф хитро сощурился, рассматривая пыхтящего юношу.       — Пошёл ты, — сложив руки на груди, Ён Су насупился.       — Ой, Уточка надулась! — гоготнул Стефан.       — Кхм! — Франциск настойчиво кашлянул. — Что не менее важно, так это то, что и охрана там приличная: гораздо больше, чем у того ростовщика!       — По этой причине будем действовать средним отрядом, — произнёс Альфред. — Отправляются: Франциск, Эжени, Ён Су — вы будете основной ударной силой, убьёте Бандераса и всех причастных, Йозеф и Стефан — прикрытие. Стеф, на тебе, как обычно, фирменные западни. А ты, Йозеф, если миссия по спасению пройдёт успешно, то уничтожишь бордель из тейгу. Не забывай помогать Стефану, об этом получишь дополнительные наставления от Эжени, потому что травница она, а не я. Ён Су, — Альфред положил перед парнем артефакт, напоминавший револьвер. — Поскольку ты самый проворный из нас, то доверю тебе важный момент этого задания. Будет туман, так что придётся подавать световые сигналы Йозефу. Зелёный — можно стрелять по борделю, жёлтый — цель достигнута наполовину, красный — всё плохо. Разобраться в работе артефакта проще, чем во взрывчатке, так что даже ты справишься. Впрочем, я верю, что вам удастся сделать всё по-тихому, и красный сигнал не придётся отправлять. В конце концов, на этот раз точно никакой утечки информации не должно было случиться. Поэтому вы втроём идеально подойдёте для этого задания. А когда уж Йозеф шандарахнет, Егерям будет уже поздно метаться!       — Что делать с остальными пленницами? — спросила Эжени.       — По состоянию смотрите. Ты же травница, так что наверняка знаешь, как выглядят безнадёжно больные. Таким лучше сразу дарите безболезненную смерть и не давайте ложных надежд — у нас не будет возможности спасти всех, как бы ни хотелось. Но главное, убедиться, что с этими тремя, — Альфред вытащил нарисованные портреты, — всё в порядке. Если нет, то на «нет» и суда нет — деньги всё равно уже нам заплатили. Но хотелось бы, всё-таки, их спасти.       — Повезло нам, что заказчик умеет рисовать, — протянул Йозеф, рассматривая портреты.       — Да, его сестра неплохо рисует, — Альфред кивнул. — Я попросил лишь её указать на отличительные черты. Потому что, если они под наркотой, не факт, что они отзовутся.       — Одно хорошо — воплей меньше будет, — хладнокровно произнесла Эжени. — Визжать, как свиньи, будут только Бандерас и его подчинённые.       — Лучше бы, конечно, все были спокойны, — Ён Су хотел было покачаться на кресле, но Йозеф не дал ему этого сделать. — Ну, по крайней мере, те, кого мы пойдём спасать. Наркотики, ведь, это плохо… Но я слишком многого хочу, я знаю.       — Хорошо, что ты это понимаешь. Ещё вопросы есть? — дружное молчание было ответом Альфреду. — Вопросов нет. Значит, собираемся и перебрасываемся в ближайший подлесок. Работаем быстро. Нельзя, чтобы эти пидорасы ебучие вновь сорвали нам миссию.       «Сегодня в Ночь, отряд убийц вновь выйдет на своё грязное дело, чтобы избавить мир от тех, кто ещё грязнее».       На сборы в этот раз понадобилось много времени. В конце концов, речь шла о пяти человек, а не о целом отряде. Гораздо сложнее на этот раз пришлось с переброской, но благодаря козырю тейгу Альфреда и способности Франциска магические письмена, обеспечивавшие надёжное прикрытие, об этом можно было не беспокоиться. По крайней мере, Ён Су был спокоен, пускай это его состояние граничило с беспечностью. Юноша считал, что не стоит волноваться об успешности миссии до тех пор, пока не объявятся носители тейгу. Впрочем, этот настрой умело считал Франциск, а потому любезно поведал ему о разных артефактах, способных нивелировать способности тейгу. На что Ён Су лишь посмеялся: даже если яд Мурасамэ окажется бесполезен, ему ничто не помешает заколоть противника.       Так ему хотелось думать.       Увы, с ним мало кто был согласен. Не все ведь обладали звериной устойчивостью к ударам исподтишка. О них неоднократно предупреждали Эжени, Франциск, Альфред и, конечно же, Йозеф. Речи последнего действовали на нервы, поэтому очередной разговор на запретную тему едва не привёл к потасовке между друзьями. Но на сей раз всё обошлось малой кровью: Йозеф всем своим весом опустился на Ёна и влил ему в глотку снотворное, чтобы хоть как-то утихомирить до начала миссии. Эжени пообещала позаботиться о том, чтобы юноша проснулся к этому времени, а Йозефу дала подзатыльник.       Проснулся Ён Су уже за нужными кустами, рядом с ним притаились Эжени и Франциск в неизвестном ему облике. Всё ещё дуясь на Йозефа из-за произошедшего, парень поклялся себе взять реванш и принял медитирующую позу, положив руки на Мурасамэ.       За кустами напротив прятались Стефан и Йозеф. Последний, беспрестанно чихая, думал: это он простудился или дорогой друг поминает добрыми словами. Но Йозефа больше заботило то, что именно ему доверили присматривать за Стефаном. Велик риск, в особенности, с учётом того, что мужчина не знал бы, как действовать в нестандартных условиях, в отличие от Эжени.       Но что-то решать было уже поздно: миссия началась.       В назначенный час Ён Су, Эжени и Франциск выплыли из своего укрытия и бесшумной походкой подкрались к алым огням незаконно возведённого здания, обитателям которого в скором времени вот-вот должно было стать несладко. По команде Бонфуа, заранее обговорённой, Ночной рейд бросился в атаку.       …Очень скоро ангелы смерти закружили над домом, переполненным криками и кровью. Несмотря на описанную Франциском охрану, Ён Су оказался не шибко впечатлён. Теперь, когда он находился в нужном месте, а под боком свистел Резак Сознания в руках грациозной девушки, всё становилось ясно, как Божий день: миссия пройдёт успешно, и никто на сей раз не успеет вмешаться. Всё-таки, Альфред никогда не прогадывал с планом — прекрасно знал, кого и куда нужно ставить. А Франциск всегда выбирал удачные моменты, чтобы прикрыть хоть выстрелом из револьвера, хоть отравленной сталью.       Однако последнее почти и не требовалось: Ён Су справлялся со своей задачей лучше, чем требовалось. Ведь когда проклятый клинок ложился в его руку, он словно становился другим человеком. Сталь отбирала душу, превращая тело в безжизненную оболочку и начиняя ядовитым гневом. Это чувство двигало юношей, погружая в транс, отдавая команды рукам и ногам, как нужно двигаться и какой ритм стоит задать танцору с клинком, чтобы не оставить в живых ни одного врага.       Лишь бледные лучи света, незримо обрамлявшие тела товарищей, могли отрезвить Ён Су и вернуть его в прежнее состояние. Именно это и произошло с парнем, когда тот ворвался в окровавленные покои Бандераса. Что ж, на этот раз честь забрать трофей с павшего ублюдка выпала не ему.       В тот же миг за перегородкой Ён Су услышал копошения под полом. Подскочив к деревянному люку, юноша резко, но с осторожностью потянул его за круглую ручку наверх и откинул в сторону. На него тут же уставилось три пары скованных ужасом тёмных глаз. Если бы не смуглая кожа, Ён Су бы подумал, что здесь заперли восточных девушек для греховных утех.       — Я нашёл пленниц! — крикнул Ён Су стоявшему за перегородкой Франциску.       — Здорово! А мы разобрались с целью, — Бонфуа помедлил с ответом, в его голосе засквозила тревога. — Только плохи наши дела: кто-то додумался устроить пожар.       Ён Су принюхался. И в самом деле: горит.       — Отлично. Значит, не придётся Йозефу использовать тейгу, — пожав плечами, Ён Су помог девушкам выбраться из подвала.       — Иди, Утёнок! — крикнул Франциск. — Эжени чем-то оглушило, мне нужно её привести в чувство, иначе я не вынесу её отсюда, — он запнулся. — Ну, как… вынесу, но без Резака.       — Я помо-… — начал было Ён Су, но Франциск тотчас осадил его:       — Живо, уходи! Нужно вывести пленниц. И голову забери!       Поймав трофей, Ён Су скрипнул зубами, но к выходу помчался со всех ног. Выбежав в коридор, юноша тут же прикрылся рукавом ханбока: огня пока не было видно, но дым уже успел сюда добраться.       — Девчат, бегите за мной, если хотите жить! — перекрикивая треск пламени, воскликнул Ён Су. — И старайтесь не вдыхать дым!       Выполняя указания своего нежданного спасителя, Аделина, Адриана и Каролина передвигались, согнувшись почти что в три погибели и не оглядывались назад. Позади уже потихоньку настигало пламя, а оттого не хотелось знать, когда огонь начнёт лизать пятки и плавить одежды. Ён Су тоже не хотел этого знать, но приходилось смотреть во все стороны разом, чтобы не ослаблять бдительность.       «Блять… надеюсь, они выберутся, — нервно подумал Ён Су, чувствуя, как, несмотря на окружающий жар, холодели руки. — Почему босс не учитывает, что мы боремся против таких же ебобо, как мы сами? Чёрт… Главное, не дать никому погибнуть сейчас».       С горем пополам добежав до выхода Ён Су распахнул парадную дверь. Благо охрана была перебита, поэтому массивный кусок древесины оставался последним препятствием. Чтобы поскорее глотнуть свежего воздуха, Ён Су выпрыгнул на улицу, но, повиновавшись интуитивному чувству опасности, отпрыгнул обратно, в горящий бордель.       Как оказалось, не зря…       — Осторожно! — закричал Ён Су, жестом показав девушкам спрятаться за ним.       На том месте, где ещё секунду назад стоял юноша, образовалась очередь из шальных снарядов среднего калибра. Она могла бы с лёгкостью превратить четверых детей в решето, но нехорошее предчувствие Ёна спасло их всех.       К счастью, девушки отделались лишь лёгким испугом. Однако их едва не настигла иная смерть: от упавшей сверху деревянной балки. Ён Су вовремя оттолкнул девочек и отбил угрозу. Этот рискованный шаг привёл к нескольким ссадинам на голове юноши, но тот словно и не почувствовал, что практически собственной «бестолковкой» остановил крупный кусок дерева. Плюнув на мушки, засверкавшие перед глазами, Ён Су начал думать, как же ему теперь выбраться из безвыходной ситуации.       «Нужно как-то маякнуть Йозефу, что у меня проблемы… — решение нашлось само собой. Ён Су вспомнил о вещи, выданной ему перед выходом на задание. — Точно! Артефакт!»       Выхватив «револьвер» из-за пояса, Ён Су зарядил красный снаряд и выстрелил в надежде на то, что Йозеф среагирует как можно скорее. Ситуация выходила из-под контроля, благодаря пожару: Эжени без сознания, Франциск всё ещё в глубине здания и совершенно не представляет, как ему вытащить девушку вместе с тейгу, да ещё и самого Ёна с дочерями заказчика зажали у входа непрекращающимися выстрелами.       Йозефу было невдомёк, что происходило внутри здания, но пламя он отчётливо видел. При себе он так же держал недавно приобретённый артефакт, именуемый «Орлиный глаз», а потому приметил парившую высоко над зданием мрачную тень. Йозеф догадывался, кто это мог быть, но стрелять вслепую и тратить энергию попусту было не в его планах. Зато, у входа он приметил Ён Су с девушками и причину, по которой те не покидали горящее здание. Вот только, как назло, в самый неподходящий момент Стефану стало плохо. Схватившись за живот, мужчина стиснул зубы и, завалившись набок, начал корчиться от нестерпимой боли. «Чёрт!» — мысленно выругался Йозеф. Спасать нужно было и Ён Су, и Стефана, вот только…       «Кажется, я знаю, кто снова порушил планы Ночного рейда. Знаю, кто сейчас коршуном кружит над зданием, знаю, кто не даёт Ён Су выйти из борделя. Эти ублюдки… — кипя от напряжения, Йозеф порылся в вещмешке, холодная влага на ладонях мешала его поискам. — Снова. Как же я вас ненавижу! Господи… не дай никому здесь умереть!» Нужное снадобье, словно по божьему велению, всё-таки прыгнуло в руки Йозефа. Теперь нужно было усадить товарища. Но…       — Баран ты, Йозеф, — терпя боль во всём теле, прохрипел Стефан. Он кое-как приподнялся на локтях и утёр проступившую из прокушенной губы кровь. — Забудь обо мне и помоги Уточке, пока она там не задохнулась совсем! А я как-нибудь уж сам…       Стефан схватил бутыль и, откупорив её, присосался к ней так, будто там была не послабляющая настойка, а ни много, ни мало целебная вода. Йозеф же теперь отбросил все сомнения — промедление могло стоить кому-нибудь жизни. Вскинув Римскую Артиллерию, он прицелился в сторону кустов, откуда доносились выстрелы по борделю. Опасность, нависшая над Ёном, перекинулась на воображение Йозефа, страх за друга зарядил тейгу на полную мощность и выпустил ответную очередь, вынудив стрелка замолчать и отступить.       Чем не преминул воспользоваться Ён Су, кинувшись вместе с девушками прочь из здания. Добежав до укрытия Йозефа, он увидел, что Стефану плохо. Поняв, что будет, если по незащищённым людям откроют огонь, Ён Су оставил голову Бандераса и тотчас помчался в ту сторону, откуда раздались новые выстрелы. Он слышал, как Йозеф просил вернуться его, но юноша не оборачивался и смотрел только вперёд. По-другому никак нельзя. Разумеется, Ён Су не собирался погибать напрасно, да и погибать вообще.       Он слишком полагался на силу своего тейгу.       Туман всё ещё не рассеялся, но Ён Су прекрасно рассмотрел высокую фигуру, державшую в руках огнестрельное оружие. На плече мужчины сидел злобно пыхтящий белый кролик. Говерт де Вард. Не думая о последствиях, Ён Су резко кинулся на врага, но не рассчитал своих сил и тут же оказался отброшен благодаря стараниям Миффи. Теперь Мурасамэ был более чем бесполезен. Увеличившаяся в размерах крольчиха не давала Ёну и шанса на то, чтобы приблизиться к хозяину, как бы юноша ни старался обойти её. Но и Миффи не торопилась с атакой: без указания хозяина она бы и с места не сдвинулась. Говерт, впрочем, сохранял олимпийское спокойствие, что немудрено. Против него выступал, пускай и со смертоносным тейгу, но обессилевший мальчишка.       Это понял и Ён Су, когда мозг здраво смог оценить ущерб от удара той самой деревянной балки и от когтей Миффи, которыми та всё-таки успела полоснуть парня при его отступлении на безопасное расстояние. Ноги Ён Су начали подкашиваться, перед глазами всё начало плыть, а слабые галлюцинации заставили его думать, что огонь добрался и до подлеска, в котором он сейчас находился.       К тому же, они всколыхнули одно из неприятных воспоминаний, которое юноша предпочёл бы никогда не выгребать из глубин сознания.       — Что такое? Надышался, да? — Говерт хмыкнул, преспокойно покуривая трубку. Он почти не смотрел в сторону Ёна. — Да ты и ранен, походу, пацан. В таком состоянии ты долго не попрыгаешь.       — А ты попробуй в честной драке меня одолеть, урод! — прорычал Ён Су, закашлявшись. Злость вынудила его крепче сжать Мурасамэ. — А не прятаться за тейгу, которого ни один яд не берёт!       — Да с удовольствием, — равнодушно проговорил Говерт.       Лениво убрав трубку из зубов, он приказал Миффи отступить, а сам, натянув перчатки до кистей, кинулся вперёд крольчихи. Если бы Ён Су не оказался в таком состоянии, то эту атаку ему не составило бы труда парировать и нанести один-единственный удар Говерту. Смертельный. Но увы, темнота вперемешку с кровью, сочившейся из раны на лбу, помешали юноше. Взмах, сделанный наудачу вслепую, себя не оправдал — он даже волоса с головы Говерта не отрезал. Зато де Вард получил прекрасную возможность выбить сперва тейгу из ослабевших рук, а затем воздух — из лёгких. Опрокинув Ён Су, он взял его руку на излом.       — Мальчик с замотанным лицом… — Говерт вернулся к тому, с чего начал: к трубке. — Какая жалость, что генерал положил глаз на такую лёгкую добычу. Но что поделать… Сломаю тебе пару конечностей и принесу в Столицу.       — Чёрта… с два… — прохрипел Ён Су, чувствуя, как сердце начал заполнять губительный страх.       — Слушай, — Говерт безжалостно надавил парню на поясницу, заставив его заелозить под тяжёлым сапогом и натянуть захваченную руку до предела — она была в шаге от того, чтобы сломаться. — Будь моя воля, я бы с тобой не нянчился, — он кинул взгляд в даль, где виднелись кусты — укрытие Йозефа и Стефана. — Кажется, этот сын шлюхи не торопится прийти тебе на помощь.       — Что?.. — Ён Су едва не поперхнулся от злобы.       — Увидев меня, сразу обсирается со страху. Жалкое зрелище, — монотонно пробурчал Говерт, выпуская дым. — Поверить не могу, что мой брат в критический момент сразу изменил своим принципам.       — Заткнись! — Ён Су попытался ударить его по ноге. — Не смей так говорить про Йозефа, мудак!-... — в этот момент он, повернув голову набок, вдруг пересёкся с Говертом взглядами. Обыкновенный гнев сменился прожигающей ненавистью, заполонившей весь разум и превращавший в разъярённое животное. — Твою мать… ты же…       — О, мы уже раньше встречались? — в голосе Говерта не промелькнуло и намёка на заинтересованность.       — Ты… — краснеющие глаза Ёна обволокла тонкая пелена. — Ублюдок, ты же!.. Учителя моего!..       Да. Именно этот безжалостный взгляд, направленный сверху вниз, не знавший никакой пощады к кому бы то ни было, пробудил в Ён Су очередное воспоминание, нагонявшее скорбь и тоску. Эти безжизненные глаза человека с каменным сердцем напомнили юноше о том, что предшествовало пересечению праведного гнева и полного безразличия.       Невысокая фигура в белой робе, на груди которой расцвёл алый цветок.       Как и тогда, этому человеку было совершенно плевать. Именно поэтому он не вспомнил взгляда тёмных глаз ребёнка, презиравшего его всей душой. Да и мало ли, кто на него смотрел так же?       Именно поэтому он лишь усилил давление на Ён Су, вынудив его заткнуться и терпеть саднящую боль от предстоящего перелома.       — Я передумал, — сухо проговорил Говерт. — Сломаю тебе все конечности. Может, хоть так угомонишься.       — С-сука!.. — Ён Су зажмурился от боли.       Но перелома не состоялось. Почувствовав появление другого человека, Ён Су приоткрыл глаза. Сердце его кувыркнулось так сильно, что юноше показалось, будто оно достало до самого горла. Силуэт, бесшумно выплывший из-за тумана и держащий катану на правом боку, вскоре оказался всего в паре шагов от Говерта и Ён Су.       «Брат?! Хуже и быть не может!» — поняв, что ему, скорее всего, конец, Ён Су уткнулся носом в землю.       — Наконец-то, явился, — Говерт повернул голову в сторону Хонды. — Долго же ты приходил, Ки-…       Вдруг давление исчезло, а рука оказалась на свободе — Ён Су понял, что его уже не держали. Как оказалось, из-за замаха вакидзаси в руках Кику Говерту пришлось отскочить. «Стоп… что блять?» — Ён Су не мог нормально пошевелиться, а потому продолжил удивлённо рассматривать разворачивавшуюся перед ним сцену из неудобного положения, поэтому он не видел всех деталей.       — Что ты делаешь, Кику? — голос Говерта наконец-то приобрёл какую-никакую живую интонацию. — Ночной рейд у тебя под ногами. Поторопись уже и…       — Как же долго я ждал, — глухо произнёс Кику, вытаскивая тейгу и занимая нужную позицию. Вокруг него разверзлось лиловое облако, а вместе с ним на всю округу распространилась враждебная аура, направленная в сторону Говерта. — Ситуация подходящее некуда. Теперь мы одни, Говерт де Вард, — Кику призвал всех марионеток. — Наслаждайся последними минутами своей никчёмной жизни, имперский пёс!       — Не думал, что ты предашь нас когда-нибудь, — Говерт нахмурился и вновь убрал трубку. — Видать, плохо Николай тебя надрессировал.       Броситься на Кику ни он, ни Миффи не успели: марионетки сделали первый шаг и атаковали их. Говерту и крольчихе пришлось отступить за плотную завесу тумана, их оттесняли всё дальше от подлеска, вынуждая занимать неудобную стратегическую позицию.       А Кику тем временем убрал вакидзаси и перевёл взгляд на Ён Су. Юноша закономерно напрягся, перестав понимать, что же происходило сейчас. И что теперь Кику собирается сделать?       «Эй-эй, погодите… что произошло только что? — Ён Су приподнялся на четвереньки и снова откашлялся. — Это что же получается? Брат… предал Егерей?»       — Ты в порядке, мальчик? — Кику тихо опустился на колени рядом с Ён Су, присаживаясь в сейдза. Робко прикоснувшись к парню, он принялся осматривать его раны. Ён Су замер, зашипев от боли. — Крепко тебе досталось. Этот мерзавец не щадит никого, так что…       — Не трогай меня! — выпалил Ён Су, кое-как отбивая от себя руку брата. Он завалился набок, но усилием воли заставил себя сесть на траву. — До тех пор, пока не объяснишься, даже не смей. Что всё это значит, брат?!       Кику хотел было сказать или сделать что-то ещё, но в следующий миг с оторопью посмотрел на Ён Су. А сам Ён Су вспомнил одну очень важную вещь, о которой он случайно позабыл.       Только он знал про Кику, в то время, как тот даже не предполагал, что когда-нибудь ещё встретит младшего брата.       Кику и Ён Су ещё долго сидели и глядели друг на друга. В одних глазах читалось недоумение, в других — натуральный шок. Молодые люди молчали, не ведая, когда кому-то из них хватит духу прервать это гнетущее молчание.       — Зелёный… — вдруг подал голос Кику, ладонью прикрывая рот.       — Чего-чего? — Ён Су сперва подумал, что брат начал бредить. Но следующие его слова развеяли это предположение:       — Цвет твоего голоса… зелёный. Это цвет дорогих мне людей, — Кику, округлив глаза, задрожал. Видя, что это явно не притворство, Ён Су смягчился. — Эй… — сглатывая подступавшие слёзы, позвал Кику, — Ён Су… это ты, что ли?       Ён Су слегка нахмурился. Его сердце отчего-то стучало спокойнее. «Если он действительно предал Егерей, то я немного потеряю, — решимость вернулась к Ёну, он потянулся к ткани, скрывавшей его лицо. — Что более важно… брат похоже и вправду не знал, что всё это время мы находились по разные стороны. А значит, теперь…»       По мере того, как полосы ткани спадали вниз, Кику бледнел всё больше и чувствовал, что больше не может справиться с несвоевременным порывом, бывшим сильнее любой стихийной катастрофы. Когда давно позабытое, но до боли знакомое лицо явилось перед ним, он не сдержался. Прошагав к брату на коленях, Кику бросился на него с крепкими объятиями, будто боялся, что это всего лишь наваждение, которое так легко можно было упустить.       Судьба к обоим мальчишкам оказалась совершенно жестока, столкнув их с призраками прошлого. Ничто так не могло погубить, как удар в спину исподтишка — с неизвестной стороны, от неизвестной персоны, но точно в сердце.       — Я рад, что ты всё-таки жив, Ён Су…