I
Его светлость граф Фернандес Пьето незамедлительно отослал письмо в Уэймут вместе со своим преданным слугой Бенито, приказав передать послание строго в руки Андреса Варгаса — никому более. Душу графа раздирали ликование и радость от мысли, что спустя года ему всë-таки удалось найти управу на давнего противника. Мигель был соперником Фернандеса и до раскрытия карт личности Грандера, ибо Гаруцио с раннего детства больше тянулся к дяде, нежели к родному отцу. Этот факт чертовски раздражал Пьето-старшего, однако в большей мере он был сам виновен в отношении сына к себе. Хладнокровие, которое нещадно проявлял к виконту его светлость, повлекло за собою целую вереницу обид. Этими-то обидами умело воспользовался Мигель. Гаруцио не прогадал, когда принимал решение действовать хитростью, а не уговорами и убеждениями. Месяцы подготовки к плаванию он провëл спокойно. Кармен рассчитывала, что теперь виконт оборвëт все связи с преступным родственником, но глубоко заблуждалась: Пьето-младший намеревался совершить вероломный побег. В октябре 1860 года Гаруцио получил долгожданное письмо от Грандера с назначенным днëм отправления: начало экспедиции поставили на десятые числа ноября. Первым делом он сжëг его и проследил, чтобы не осталось даже пепла. Под покровом ночи юноша начертал на бумаге пару незатейливых строк, подобного содержания: «Не держите на меня зла, матушка, но я поступаю так, как требует того моя совесть. Даю вам слово, что вернусь целым и невредимым. Ваш любящий сын Гаруцио». Записку он свернул вдвое и отнëс к туалетному столику матери. Там поутру она обнаружит письмо и придëт в неистовую ярость, осознав, что сын обманул еë, и что многократные разговоры на данную тему оказались напрасны. Но юноша ни капли не сожалел о лжи, а воображал, что идëт на благое дело, отчего обман стал казаться ему безобидным средством к достижению счастья. Причëм счастья для всех — не для него одного. С вечера виконт собрал самые необходимые вещи для путешествия в небольшую дорожную сумку. Сейчас, покрываемый ночным сумраком, Гаруцио спешил покинуть родительский дом незамеченным. Как мышь пробирался он по длинным коридорам дома, оглядываясь и замирая от каждого шороха. Во тьме ему везде мерещились препятствия, но виконт старался мыслить здраво и понимал, что мать и отец уже видят пятый сон, а слуг, кроме старика Диего и прихвостня Бенито, у них не осталось. Перед тем как уходить Гаруцио убедился, что родители и Бенито спят. Что же касается Диего — он и не думал отправляться в постель. Бессонницы, которые появились с возрастом, атаковали бедного старика теперь почти каждую ночь. На цыпочках, с дорожною сумкой в руках, юноша почти добрался до чëрного входа, что выводил на задний двор. Сердце его выпрыгивало из груди — впервые он, ранее такой послушный и примерный сын, сбегает из дома. Только мысль об общем благополучии заставила пойти Пьето на отчаянный шаг. У парадного входа стоял единственный стражник, нанятый по настояниям Кармен за скудную зарплату хоть для какой-то безопасности извне. Ночью он обходил территорию, одновременно исполняя обязанности сторожа, за что иногда получал небольшое вознаграждение. Для побега годилась лишь задняя дверь. Предварительно убедившись, что сторож стоит у парадного входа, а не осуществляет дозор вокруг дома, Гаруцио кое-как пробрался к чëрной двери. По лбу юноши градом стекали крупные капли пота: несмотря на решительность, душу его медленно грыз червь сомнения. Он почти попрощался с родительским домом, но вдруг с лестницы, что вела как раз в коридор на первом этаже, послышались мелкие шаги. В панике Гаруцио выпустил дверную ручку и заскользил глазами по пустому коридору в поисках укрытия. Бежать на улицу было поздно: «кто-то» почти спустился вниз и вот-вот предстанет перед беглецом. Пьето не нашëл лучше выхода, чем спрятаться в полупустой шкаф, находившийся у лестницы, но с решением этим сильно запоздал — не успел он раскрыть дверок, как на первом этаже появилась дряхлая фигура старого лакея. Он шëл со свечой в руке, и свет, исходящий от неë, озарял его добродушное морщинистое лицо. В замешательстве Гаруцио прижался к тëмной стене у шкафа и, затаив дыхание, как истукан замер на месте в надежде, что останется незамечен. Возможно, он успел бы выбежать на улицу, пока Диего спускался, но, как известно, паника — плохой друг благоразумия. Старик заметил неладное и стал удивлëнно бормотать себе что-то под нос. Он закрыл дверь, соображая, кто бы это мог проникнуть в поместье ночью да ещë и через чëрный вход, при том, что ключ от него всегда хранился в кабинете графа. Гаруцио, казалось, хотел стать со стеной единым целым. Он прилип к ней и старался почти не дышать: ночью звуки в два счëта разносились со скоростью ретивых лошадей. Но Диего, до того стоявший к нему спиной, развернулся и бесшумно направился в сторону виконта. Ещë чуть-чуть и произойдëт грандиозная встреча. Иными словами, произошла она настолько быстро, что Гаруцио не успел найти новое укрытие. Заметив у стены тëмный силуэт, лакей не на шутку испугался. Первой поражающей мыслью было, что ему кажется. Мало ли что — а если это прелести преклонного возраста? В недоумении старик отвëл взгляд в сторону и снова посмотрел туда. Силуэт не исчез, а, сдаëтся, сдвинулся с места. Уж тогда сомнений на тот счëт, что это человек, у Диего не осталось. От ужаса у бедного старика перехватило дыхание. Он попятился назад, намереваясь бежать за стражником, но Гаруцио, сообразивший, что его рассекретили, в один прыжок оказался около слуги и мëртвой хваткой схватил его за руку. Диего хотел закричать, однако голос лакея оборвался на непонятном звуке: виконт зажал ему рот рукой. Извиваясь, как сельдь, и норовя вырваться, старик проявлял нечеловеческие для своих лет усилия. Только спустя минуту борьбы до Диего долетели тихие уговоры Гаруцио: — ...Диего, это я, Гаруцио!.. Прекрати сейчас же!.. Перестань!.. Услышав знакомый голос, лакей перестал трепыхаться и, с опаской повернувшись в сторону Пьето, заикаясь, пролепетал: — В-виконт? Эт-то вы?.. — Он взял с тумбы свечу, которую успел поставить во время драки. Гаруцио отпустил старого слугу. — Да, это я, — ответил он, поднимая валявшуюся под ногами сумку. — Позвольте... Что вы делаете здесь в такое время? — всë ещë не до конца придя в себя, говорил Диего. Но взор его упал на упакованные вещи, и, сопоставив все детали, припомнив разговор о путешествии и подозрительно быстрое согласие Гаруцио остаться, он нахмурил седые брови и строго произнëс: — Виконт, неужто вы собираетесь бежать? В сознании лакея укрепился факт, что это действительно так, — Гаруцио собирался уйти. — Я должен немедленно разбудить госпожу и рассказать ей о ваших предательских намерениях. Он развернулся и пошëл в сторону лестницы, но Гаруцио громким угрожающим шëпотом остановил его: — Если расскажешь — я перестану с тобой общаться и буду относиться к тебе, как отец! Можешь более не лезть ко мне со своими задушевными разговорами, ты понял?! Диего встал как вкопанный и тотчас ощутил, как быстро забилось под одеждой его преданное сердце. Он натурально находился между двух бездн: привязанность к Кармен не позволяла утаить от неë действий сына, вовремя не предотвратив побег, а отцовская любовь к Гаруцио не давала раскрыть его тайн. Не рассказывать леди Пьето сейчас о побеге? Но как наутро смотреть ей в глаза, осознавая, что можно было его остановить? За месяцы отсутствия Гаруцио Диего сожрëт совесть. Он не сможет нормально есть, хоть немного спать и существовать в целом. Виконт же пригрозил немилостью и презрением, которых старый лакей боялся как огня. Бедный старик тяжело вздохнул, и во вздохе этом различилось поражение. Он угрюмо приплëлся обратно к Пьето, задумчиво пригладил седую редкую бородку и протянул: — Эх, ваша милость... Вы ведь со мной злую шутку сыграете. Гаруцио, смягчаясь, с жалостью посмотрел на слугу. Виконт сам потерялся в раздумьях: что делать с ним? Как оградить от нападок совести, одновременно блестяще завершив побег? Диего тоскливо продолжал: — Вы мою преданную натуру знаете — не прощу себе, если матушке вашей ничего не скажу сейчас, — он говорил искренне, не играя. — Но вас я, тем более при таком раскладе, тоже не могу выдать. Хоть пропадай!.. — заключил он, махнув свободною рукой в темноту. Пара минут прошла в полном молчании. Только протяжный вой собаки за окном разряжал эту пугающую тишину. Гаруцио, размышлявшему над всеми сложностями, в голову неожиданно заглянула хорошая идея. Он приободрился и одухотворëнно произнëс: — Возможно, предложение, которое я сделаю тебе, не заглушит голос твоей совести до конца, но, по крайней мере, ты будешь слышать его реже, так как перестанешь видеть мою мать. Старый слуга поднял на виконта заинтересованный взгляд. — Что вы имеете в ви... Гаруцио нетерпеливо перебил его, с опаской косясь на стрелки настенных часов: — Быстро собирай всë самое нужное и приходи сюда — бежим вместе. Лакей опешил от подобного предложения. В недоумении секунды на три ноги его точно приросли к полу. — Бежать с вами?.. — в тихом исступлении переспросил старик. — Но позвольте, как же я... — Хватит! — громким шëпотом рявкнул виконт. Пламя свечи, которую держал Диего, опасно трепыхнулось и почти погасло. Оба новоиспечëнных беглеца замерли, боясь, что грубый выкрик юноши донëсся до спальни одного из супруг Пьето или до сторожа. Но на деле он оказался не так уж и громок, просто так показалось собеседникам. — Хватит препираться... — тихо, но внушающе повторил Гаруцио. — Другого выхода у тебя нет. Я хочу помочь семье, а ты вставляешь мне палки в колëса! Старый слуга не посмел выразить недоверия, с коим относился к многоуважаемому дядюшке виконта. Много лет назад, когда тот ещë был вхож в дом Пьето, Диего жутко ревновал, считая, что больше достоин любви маленького господина. В чëм-то он был прав. Рассудив, что выхода лучше он не имеет, Диего не оставалось ничего, кроме как согласиться на компромитивное предложение. По-быстрому он собрал минимум вещей, облачился в дорожный наряд и на свой страх и риск пустился в бега вместе с Гаруцио.II
В середине октября путники прибыли в Уэймут. Не сказать, что дорога прошла совсем гладко, ведь Диего почти каждый божий день сокрушался о лжи, на которую его по чистой случайности натолкнул злой рок. Гаруцио строго пресекал эти пессимистичные взрывы, утверждая, что побег — единственный сносный выход из нелестного положения. Но в то же время лакей радовался, что теперь виконт будет совершать опасное путешествие не один, а под надзором. Но Мигель, увидев в лице дотошного до мелочей слуги лишние риски, остался крайне не доволен племянником. Разумеется, при Диего Грандер не стал выказывать своего негодования, мило улыбнувшись и произнеся, будто увидел старого друга: — О, мой дорогой приятель, как хорошо, что судьба свела нас снова! Диего, испытывавший к этому человеку исключительно недоверие, сделал неумелую попытку изобразить радость. Но из-за бесхитростного и добродушного нрава старика вышло это очень сдержанно и неестественно: — Да, да, благодарю за радушие. Я тоже... рад. Гаруцио сию минуту решил исправить ситуацию, встряв в разговор: — В ночь побега, как я уже говорил, всë произошло так, что мне пришлось взять Диего с собой. Но, уверяю, он не помешает ходу экспедиции! Хитро прищурив свои зелëные, слегка раскосые глаза, Мигель двусмысленно усмехнулся и звучно ответил: — Надеюсь на это. В противном случае — тем хуже для господина лакея. Являлось то угрозой или предостережением — Гаруцио не разобрал, но как обычно находился на стороне дяди. А слуга, услышав завуалированные ласковым тоном оскорбления, еле сдержался от гнева. Сдержать-то сдержал, однако скрыть не сумел: лицо его на долю минуты побагровело, ладони превратились в крепко сжатые кулаки. «Пока можешь — кусайся, ехидна, покуда я не вырвал тебе жало...» — яростно думал старый лакей, силясь вернуть своему лицу миролюбивое выражение. Мигель сделал вид, что не заметил злости слуги и располагающе продолжал: — Но, впрочем, не будем о плохом. Я посылал тебе письмо, Гаруцио, где был указан день отправления. Ты ведь сказал нашему новому попутчику, что он уже скоро? — Да, сказал. — Вам ещë нужно познакомиться с капитаном Селби, ибо он вправе не брать на борт своего корабля нежданных гостей, — обратился Мигель к Диего, который, в отличие от Пьето, ощущал насмешливые нотки в дружелюбным голосе Мигеля. Все трое находились в гостиной, в квартире Грандера. Оставшись в одиночестве, Диего не переставал думать о том, что он, возможно, совершил грандиозную ошибку, подписавшись на такое мероприятие. Но думы эти рассеивались как туман, когда он вспоминал о Гаруцио и Грандере... Душа старика была связана с молодым господином прочной отцовской любовью, отчего он непременно желал сопровождать виконта и присматривать за ним. Но Мигеля намеревался неотъемлемо вывести на чистую воду — ему совершенно не верилось в его искренность. Не верилось по причине наличия к бывшему пирату личной неприязни. Грандер не зря опасался присутствия слуги на «Гермесе». Лакей чувствовал себя из ряда вон отвратительно, пребывая в данном месте с омерзительным для него человеком, поэтому почти всë недолгое время до отправления он предпочитал гулять и исследовать город. Уходил он утром, а возвращался чаще только вечером или на обед, и снова уходил. Такой ритм жизни знатно его вымотал, но, как считал пожилой слуга, это лучше, нежели долго созерцать ненавистного ему человека. Мигель и сам иногда не бывал дома по целым дням; лишь тогда лакей позволял себе отдохнуть от нескончаемых прогулок.III
До отплытия Диего успели познакомить с капитаном Селби. Дэвид отреагировал на нового члена экипажа сносно и разрешил ему отправиться с ними, к глубочайшему сожалению Мигеля. Как говорилось, капитан обладал редким даром проницательности, и предчувствие подсказало ему, что старик будет чем-то полезен на корабле. Но даже на гениев порою находят затмения: Селби поступил весьма опрометчиво, не прислушавшись к предчувствиям насчëт Грандера. Сомнения его развеивал факт, что свëл их Пастер — общий знакомый капитана и Мигеля, который, по мнению Дэвида, разбирался в людях лучше, чем он. Притом в левое ухо ему настойчиво зудел демон меркантильности, а в правое — Стаун. Доктор, как изначально полагал Селби, все месяцы подготовки заходил к нему каждый вечер и безумолку болтал о предстоящем путешествии. Недоверие капитана к Грандеру расселилось больше, когда Мигель за шесть дней до отправления безоговорочно отдал в распоряжение Дэвида карту и сказал, что проложить путь лучше него, со слов герцога Джона Пастера, не сможет ни один моряк в мире. Капитан не был падок на лесть, однако смелые действия организатора экспедиции его малость обнадëжили. Пастер, жаждущий мести, наказал Мигелю слушаться Селби и время от времени обращать внимание на его безукоризненный талант в морском деле. Такой же безукоризненный, как и талант Грандера в расположении к себе людей, и Джона в образовании коварных планов. Герцог хотел отомстить капитану за давнюю обиду. Когда-то в молодости у него была любимая невеста, которая, как-то раз плывя со своими слугами в Ливерпуль на нанятом судне, закрутила роман с его капитаном. По хитросплетениям судьбы оказался им никто иной, как капитан Дэвид Селби. Узнав об этом, герцог затаил на соперника жестокую обиду. До того он вызывал капитана на дуэль, в следствие которой Дэвид несмертельно ранил Пастера. Это удвоило гнев молодого вельможи, ведь свадьба в конце концов расстроилась, и невеста окончательно перешла на сторону Селби, пусть тот нехотя отвечал на еë любовь, зная о наличии в их романе третьего и не менее важного лица. Сколотив вокруг себя целую команду отъявленных прощелыг, Пастер принял решение действовать иначе: двенадцать лет назад он пришëл к капитану с извинениями за старые недопонимания и сделал ему предложение отныне стать друзьями. Справедливая недоверчивость Селби не позволила ему сразу принять предложение, и он заявил, что подумает. Однако Джон, дабы влиться в доверие жертвы, начал ловко и вовремя сводить капитана с нужными, полезными людьми и помогать в некоторых важных делах. Эти факторы заставили капитана призадуматься. В итоге Джону удалось искусно влиться в доверие капитана, и «дружба» их отныне продолжалась более двенадцати лет. Но всë это время герцог разрабатывал вероломный план возмездия, который, как мечтал он, просто обязан увенчаться блистательным успехом. Настал долгожданный день отбытия. Тëтушка Френсис пришла на пристань проводить племянницу в дальнюю дорогу и попутно дала ей пару наставлений о том, как очаровать приглянувшегося ей доктора. Элли кивала, как китайский болванчик, мечтая поскорее отделаться от надоедливой тëтки и взойти по трапу на судно. Чемодан Куппер уже унесли в еë каюту два бравых молодца, и Элли, с горем по полам отбившись от приставучей Френсис, поднялась на корабль. Утром четырнадцатого ноября «Гермес» поднял якорь. Мигелю пришлось вновь столкнуться нос к носу со своим смертельным врагом, но на этот раз он старался вести себя как можно более непринуждëнно, как в компании с Андресом, так и без него. Вопреки своему невысокому росту и худому телосложению, Грандера было слишком много: через два часа плавания, когда «Гермес» толком не успел отойти от пристани, толстой полосой видневшейся вдали, у всего экипажа болели уши от его нескончаемой трескотни. Один Стаун, ходивший за ним попятам и отчасти побуждавший его на эту болтовню, внимал каждому слову организатора экспедиции. Он искренне смеялся, задавал кучу уместных и неуместных вопросов, на которые Мигель с превеликим удовольствием давал развëрнутые и насыщенные эмоциями ответы. Однако ж если доктор на деле являлся человеком открытым и обладающим нескончаемым запасом энергии, то Грандеру таковые концерты давались катастрофически трудно, пусть он не подавал виду. Перед тем как Эберт хотел выдать очередную порцию разнообразных вопросов, Мигель успел заключить, что разговор лучше продолжить позже, ибо усталость не даëт ему хорошенько воспринимать происходящее, и ушëл к себе в каюту — средних размеров уютную комнату. Там он около полутора часов отходил от измотавших его криков и шума, учиняемого им же самим. Кому было тяжелее Грандера — так это Диего. Старик почти не знал английского языка и имел возможность общаться только с Гаруцио, Варгасом и Мигелем. Но с последними двумя были сопряжены немаловажные трудности: с Андресом лакей познакомился совсем недавно и заводить с ним бесед покамест не собирался, а Мигеля попросту презирал. Пожилой слуга, конечно, понимал, о чëм говорят люди вокруг, но изъясниться сам не мог. Ранее он присутствовал на занятиях Гаруцио по английскому и волей-неволей запомнил много иностранных слов, важных для понимания английской речи. Не обращая внимания на года, Диего до сих пор отличался превосходной памятью и сообразительностью. Стоило виконту преподать ему лишь пару уроков по данному языку, как старик уже начал коряво строить предложения, чëтко передававшие основную мысль сказанного. Ветер игриво хлопал парусами, блëклая осенняя вода, взбудораженная поднимающимся холодным ветром, брызгами доставала до ватерлинии; затянутое серыми тучами небо предвещало путешественникам скорый дождь, но просветы, которые словно играли в прятки, показывались то там, то здесь и оставляли надежду на более-менее сносную для этого времени года погоду.