I
На отчуждëнной окраине города, что была отдалена от городской суеты на приличное расстояние, гордо стоял тесный деревянный домик с потрескавшимися стенами. Присматриваясь к строению издали, можно заключить, что здание, однако, в аккуратном и подобающем виде, но поглядев поближе, выявлялись признаки дряхлой старости, такие как тонкие трещины, обвивающие стены, словно змеиный клубок, почерневшие трухлявые ступени и много, много чего. Сзади домика пролегала обширная лесная полоса, из-за которой по утрам вальяжно выплывало тусклое уэймутское солнце. И ни души вокруг. Изредка пройдëт где-нибудь грибник или охотник, а потом опять воцаряется мертвенная, гробовая тишина. Только деревья от порывов ветра иногда похлопывают густой, обильной листвой да завывают ночью во мрачной чащобе голодные волки. Но дому этому, при том, нельзя не выразить должного почтения: он крепко держался в любую погоду и, не смотря на свой внешний облик, отличался стойкостью, зачастую не присущей иным павлиньим угодьям. Вечером, около восьми часов, к сему убогому жилищу подъехали пятеро всадников, причëм, одним из которых, судя по одежде и фигуре, была женщина. Всадники спешились и по ступеням, посеребрëнным сиянием безоблачного месяца, прошли в дом. Четверо мужчин осталось внизу, а женщина — лицо еë закрывала густая вуаль — поднялась на второй этаж. Из внутреннего кармана платья она достала ржавый ключ и уверенным движением открыла надëжную, толстую дверь. В неуютной прямоугольной комнатушке на облезлом дубовом столе горела пара сальных свечей, поэтому помещение заполнял тусклый бархатистый свет. Здесь, в этой обители жути, на коленях близ окна сидела какая-то миссис, жалостно складывая руки замком и нашëптывая неизвестную молитву. На холодной кровати сидело двое детей: мальчик и девочка примерно одинаковых возрастов. Они напуганно жались к склизкой стене и пристально наблюдали за матерью, что битый час проводила в эдакой плачевной позе. Женщина под вуалью переступила порог и появлением своим заставила взбудоражено отпрянуть назад временных жителей комнаты. — Добрый вечер, Ваше сиятельство. — Произнесла гостья металлическим голосом. — Не бойтесь, вам я не причиню вреда. Молящаяся особа недолго вглядывалась в лицо незнакомки: увидеть его не представлялось возможным. — Кто вы? Почему меня и моих детей прошлой ночью похитили из родного дома и заперли в этой дыре!? — оправившись от страха, выкрикнула она. — Неважно, кто я. Важно, что мне известно подноготная вашей семьи, уважаемая маркиза Мэнсфи́лд. — Неумолимо твëрдым тоном, что понемногу сламливал дух пленницы, говорила неизвестная. — Но я должна знать, — Вы должны знать не более того, что я скажу. — Перебила маркизу странная посетительница. — Самое страшное, что грозит вашему комфорту — пребывание в этом доме месяц-другой. Больше ничего ужасного с вами не произойдëт, даю честное слово, — По какому праву вы распоряжаетесь мною и моими детьми?! — не выдержала Мэнсфилд, подрываясь на ноги. — У меня нет подтверждений, что с нами ничего не случится! — Время будет главным подтверждением, Ваше сиятельство. Моего слова достаточно. — Кто вы такая, миссис? Я требую, требую объяснений! — Узнаете позже. Прощайте. — Женщина под вуалью направилась к дверному проëму. — Как?! Вы уходите?! — билась в истерике маркиза. — Моя задача, касаемая вас, выполнена, — гордо ответила гостья, — теперь вы знаете, что вашей жизни ничто не угрожает и можете спокойно пребывать здесь некоторое время. Ибо мщу я не вам, а тому, кого вы величаете своим мужем. На глаза Еë сиятельству навернулись горькие слëзы. Губы маркизы задрожали и превратились в тонкую ниточку. Спиной она отошла к подоконнику и закрыла покрасневшее лицо руками. — Боже мой, боже мой!.. — всхлипывала женщина. — За что несчастья посетили наш мирный дом!.. Какие же ещë невзгоды уготовлены мне и моим бедным детям!.. Незнакомка под вуалью развернулась и сделала два интенсивных шага в сторону пленницы. — На что мне ваши дети? На что мне вы? — с жаром, который мгновенно исчез, спросила она. — Мне нет нужды мстить вам. Вы — лишь средство, орудие моей мести. Ваш муж поплатится за прошлые грехи, ему придëтся вспомнить свои низкие деяния, но вам не будет нанесено никакого вреда, не считая житья в затхлом помещении. После того она опять направилась к двери, но была остановлена пронзительным визгом маркизы: — Вы убьëте его!? — осознав наконец, что супруг еë в непомерной опасности, ахнула Мэнсфилд. — Не волнуйтесь, Ваше сиятельство, — на устах неизвестной — из-за вуали их не было видно — промелькнула мрачная улыбка, — он погубит себя сам. На том томительный диалог завершился. Женщина покинула верхний этаж и спустилась к своей свите. Вместе они вышли на свежий воздух, пропитанный ночными запахами из леса. — Мисс Кэролл, — обратился один помощник к незнакомке, — когда мы понадобимся вам в следующий раз? — Я напишу тебе, Джей, а ты оповестишь своих товарищей. — Сказала мисс Кэролл, заправски прыгая в седло. — Проводите меня до дома и можете быть свободны. Романтика дальней дороги ощущается сочнее, если едешь верхом: ветер отрезвляюще бьëт по лицу и привносит в жизнь особый мятежный шарм; мысли гуляют как им хочется на все стороны света, а глаза зорко следят за дорогой. Мисс Кэролл обожала это великое чувство быстрой езды, которой обучилась ещë будучи девочкой у придворного жокея. Он, тайно от родителей юной мисс, разрешал ей во время конных прогулок держаться в седле без его подстраховки. Девочка делала огромные успехи, жадно впитывала теорию и преуспевала в практике. В будущности, как увидят читатели, умение это ей сильно пригодится. Всадники доехали до улицы «Уэймут-стрит» и остановились возле богатого дома, который, однако, принадлежал только одной женщине. — До встречи, мисс Кэролл. — Попрощались мужчины и, дëрнув коней за узды, скрылись в постепенно таящей ночи. Мисс Дженна Кэролл поднялась по ступенькам, миновала привратника, оставила позади средних размеров гостиную, обклеенную весëленькими голубыми обоями, что остались от прошлых хозяев, и оказалась у себя в покоях. Хозяйке, на вид, было не более тридцати двух. Рыжие, не совсем естественно смотрящиеся волосы, в меру нарумяненное лицо и пристрастие к изысканным нарядам кричали о еë стремлении казаться красоткой, при том, что примечательной красотой мисс Кэрол не отличалась. — Я отомщу этому индюку, — в предвкушении молвила она, очутившись одной. — Грандиозная месть стоит больших жертв!.. Ни слуги, ни кто иной не ведали, откуда взялась эта знатная дама, сколько ей лет, почему она не замужем, где родилась? В тайне оставалось и подлинное имя женщины, роковое звучание коего было не «мисс Кэролл», а, как возможно догадались читатели, «миссис Куппер». Пару месяцев назад благородного капитана Дэвида Себли заключили под стражу на много необозримых лет. Без прямого участия Элли в этом низком деле разумеется не обошлось. Вместе с Пастером и тëтушкой Френсис они укрылись от мести в романтичной Бургундии, где разработали новый план. Предложила его Куппер, и оказался он столь действенен, что сразу принëс свои плоды. Пастер и Элли вернулись в Уэймут, там Джон назначил Дэвиду ночную встречу на безлюдном пустыре и вызвал его на дуэль. — Я желаю отыграться, сэр. — Молвил он тихо. — Признаюсь: с моей стороны было подло работать через чужие руки, но теперь пусть сам Случай решает наши судьбы. Дуэль состоялась на рассвете следующего дня: нечестная, гнусная дуэль. Пастер принëс свои пистолеты в бархатных синих футлярах, заряженные только одной пулей. — Проверьте оружие, сэр, чтобы не случилось оказии. — С этими словами герцог выстрелил в воздух, за ним повторил его противник. Когда пистолеты были проверены и в них не осталось пуль (капитан не помышлял о такой подлости) секунданты принялись отсчитывать для каждого шаги. В тот миг Куппер уже спешила на место дуэля с полицейскими. — Я надеюсь, мы успеем! — фальшиво плакала она. — Этот негодяй задумал убить Его светлость! Быстрее, быстрее!.. Время было рассчитано до секунды. Капитан, поглощëнный опасным и жизненно важным моментом, не приметил бесследного исчезновения обоих секундантов, подкупленных герцогом за хорошую сумму. Едва Джон расслышать вдали нарочито громкие возгласы напарницы, он, на превеликое удивление Дэвида, зашвырнул пистолет в озеро, на берегу которого состоялась «борьба за честь». Селби успел лишь опустить руку с оружием и прочесть во многоговорящем взгляде противника всю двуличность его вызова. Средь деревьев показались полицейские и Элли. — Давайте, сэр, пустите решающую пулю и навсегда распрощайтесь с Его светлостью герцогом Джоном Пастером! Но, заклинаю, этот грех будет посмертно мучить вашу чëрную душу! — будто не замечая присутствия представителей закона, играл Джон, гордо сложив руки на груди и покойно закрыв глаза. Дэвид понял всë. Сердце его оскорблëнно затрепыхало. — Пресвятой дух, — разочарованным во всëм человечестве голосом произнëс он, — как низко пали высокие титулы. Положение его было безвыходным; со стороны комично-драматичная сцена выглядела как покушение. Жалкие, бессильные оправдания звучали бы как насмешка над человеческим достоинством. Единственная фраза, что выдал Селби, увлекаемый под руки полицейскими, слышалась так: — Попомните слова Шекспира, Ваша светлость: судьбою всем воздастся по заслугам.II
Догорали последние искры розового заката, когда в уэймутском замке Пастера Джон и Элли коротали время за чашкой крепкого чая и обсуждали свои дальние намерения. Следующим днëм герцог возвращался в Бургундию, где ожидала его возлюбленная Френсис. По приглашению Куппер явилась попрощаться. — Моë дело сделано, — удовлетворëнно говорил Пастер, — более делать мне в Уэймуте нечего. Капитан арестован, деньги вам выплачены. А этот город кишит озлобленными друзьями Селби, которые, если докопаются до истины, растерзают меня на лоскутки. Цель достигнута, концы сведены. Элли потëрла ладонью брови и лоб, устало переводя взгляд то на занавешаные окна, то на герцога. — Да, Ваша светлость, — произнесла она спокойно. — Ваше дело закончилось и теперь начинается моë. — Она подумала пару секунд и со вздохом добавила: — Что тëтушка? Не удивляется в письмах моему отъезду? Ведь я покинула Бургундию ранее вас, дабы снизить подозрения. Герцог сегодня пребывал в каком-то престранном настроении: не любовался природой, не брал книг, стремился перекинуться хоть словом с прислугой, чего ранее за ним не замечалось, и не выходил в сад. Долго он сидел у себя да ожидал визита Куппер, беспрестанно прокручивая в голове события минувших дней. — Мисс Френсис о вас и не вспоминает. — Также пространственно отвечал Джон. — Она окрылена предстоящей свадьбой и радуется как ребëнок. — На устах его показалась милая улыбка, а серые глаза прояснились будто небо после дождя. — Я наконец могу вздохнуть спокойно, забыть о мести и отдаться чувству. В гостиную торопливо вошла служанка в белом фартуке: она аккуратно несла посеребренный поднос с фруктами. Девушка поставила его на стол и, поклонившись, оставила хозяина и гостью наедине. — Степень моей обиды на капитана была слишком велика. — Продолжал Джон. — До двадцати пяти лет я никогда не любил, не испытывал привязанности и страшно мучился из-за этой своей особенности. Всеми силами я искал предполагаемый предмет обожания, но ничего не чувствовал, — речь герцога приобрела откровенные мотивы и походила на исповедь. — И вот, однажды я встречаю женщину, которая наполнила мою душу счастьем. Впервые за столько лет я ощущаю тягу к жизни, что постучалась в моë пустое сердце вместе с ней. Пастер углублялся в пропасть откровений, которые ему захотелось поведать союзнице перед длительной, вероятно, вечной разлукой. Элли не перебивала, а внимательно слушала герцога в свойственной себе беспристрастной манере. — Представьте, миссис Куппер, — черты Джона омрачила едва заметная тень, — каково было мне, когда любовью еë завладел другой мужчина? — Предельно мерзко. — Предугадала Куппер последующие слова Его светлости. — Прескверно. Более того — я впал в ярость на нахала, посмевшего так бесстыдно отобрать у меня счастье. Разгорячëнный гневом, я вызвал его на дуэль дабы навсегда разрешить возникшую между нами вражду. И что вы думаете? Он ранил меня! Ранил умышленно, пощадил как снисходительный король!.. — минутно утеряв контроль над собой, Пастер схватил со стола за горлышко пузатую коричневую вазу и со всей силы швырнул в стену позади Куппер. Ваза с треском рассыпалась на много-много мелких осколков. На подозрительный шум прибежал озадаченный лакей и справился, нужна ли Его светлости помощь, но Джон послал прислужника куда подальше и велел убирать осколки, когда удалится гостья. К слову, Элли даже не дрогнула при ударе лекифа о стену. Она безмолвно проследила за доступной еë полю зрения траекторией полëта глиняного сосуда. — Простите меня, миссис Куппер, — убрав с лица признаки ярости, сказал герцог. — Эти воспоминания будоражат моë сознание всякий раз, как я к ним обращаюсь. — Воспоминания — в сущности вещь неприятная, — по собственному опыту подметила Элли, — радостные ли они или печальные. Первые после восторженного затмения заставляют придаваться грусти из-за невозможности вернуть те яркие времена, а вторые заведомо направляют человека на уныние. Поэтому я предпочитаю не копаться в прошлом как нищий на помойке и оставляю былое позади. Вдобавок, у меня оно уже не вызывает никаких эмоций. Так к чему баламутить воду? Риторический вопрос наполнил прохладный воздух гостиной драматизмом. Собеседники, сидевшие в окружении умеренной роскоши, на минуту замолкли. — Именно в прошлом мы можем найти ответы для настоящего, — поддержал философскую тему герцог. — Не поройся я хорошенько в воспоминаниях — месть бы, скорее всего, не удалась. — Ваша светлость, — вздохнула Элли, — я не выдаю свою позицию за истинность, а лишь излагаю факт. Прошлое, неотложно, имеет место и в настоящем. Посмотрите на меня: этот рыжий цвет мне пришлось нанести на голову только потому, что когда-то Джером, мой бывший муж, знал меня с тускло-русыми волосами. Былое сыграло здесь важную роль. В прошлом Джером видел другую Элли: наивную, ранимую, добрую. Чтобы узнать бывшую возлюбленную, ему придëтся на славу пораскинуть мозгами, которых у него, к счастью никогда не имелось в полном объёме. Это сейчас я стремлюсь сподвигнуться хоть на какие-то чувства, в одиночестве силой заставляю себя ощутить печаль, радость, искренне посмеяться... выдавливаю одну-две жалкие слезинки, и на том всë опять затихает. Пастер и Элли посидели в обществе друг друга ещë полчаса, затем Куппер изъявила желание отправиться домой. Они хладнокровно распрощались как люди, коих связывала исключительно взаимная выгода. Хозяин пожал гостье облачëнную в нежно-голубую перчатку руку, и Элли навсегда покинула стены необъятного герцогского замка. Одна месть мерно докатилась до неоднозначного завершения, а другая только-только взяла своë зловещее начало.