I
Диего в отрешëнной задумчивости бродил по извилистым дорожкам хозяйского сада. Он повременно останавливался, фиксировал туманный взгляд на раскидистых ветвях деревьев или на кустарнике, стоял так с минуту, бормочя под нос что-то невнятное с видом древнеримского мыслителя, и двигался далее. Густые брови лакея то сдвигались, делая морщинистое лицо его ещë старее, чем оно есть, то поднимались, будто прислужника донимала глубокая тягота. — ...Сеньора Домилитта... Сеньора Домилитта... — монотонно повторял слуга имя недавней гостьи и глубоко вздыхал. Знакомство с госпожой Лоренсо не покидало живого разума старого Диего. В ней, Домилитте, всë казалось ему необычным; от внешности, поразительно схожей с внешностью его бывшего неприятеля, до жестов и манер, которые только успел он уловить за ту непродолжительную встречу. Девушка изводила мысли старого прислужника и являлась для него чем-то вроде карательного духа, явившегося указать старику на прошлые грехи. Этот нелепый вывод водворился на широтах сознания лакея из-за роковых стечений обстоятельств, что постепенно сгущали тучи на сердце любопытного слуги: сыновние чувства Гаруцио к Мигелю, отплытие в Африку, дружба Кармен с сеньорой Домилиттой... Эти несвязанные на первый взгляд события объединял важнейший для Диего фактор: везде был замешан Грандер. Даже в утончëнных чертах лица госпожи Лоренсо старик видел своего подлого недруга. «Неужто карма настигла меня на старостях лет?» — пытался разобраться в этой мистике прислужник. — «Но я всегда поступал по совести и был справедлив к людям! Я безмерно любил старую госпожу, также предан новой сейчас и отправлялся в опасное путешествие ради еë сына! Почему этот скверный человек не отпускает меня и то и дело напоминает о своëм существовании? Почему не исчезает из моей жизни, а как тень появляется в разговорах, историях, других людях, в моëм разуме, наконец! Я оказал ему самую большую услугу, которую мог оказать — я спас ему жизнь! Неужели этого недостаточно для искупления!..» Поток истерических мыслей слуги прервался с последним внуренним возгласом: зачем подумал он об «искуплении», а главное — искуплении чего? Диего не сознавал былых жизненных ошибок или не желал сознавать, отмахиваясь от них, как от назойливых мошек. Блеклое, угрюмое утро встретило старика сыроватой травой и прохладным воздухом. Господа ещë спали, а лакей, всю ночь терзаемый бессонницей, вскочил ни свет ни заря и направился развеяться в сад. Диего степенно бродил среди обильной, неухоженной зелени часов до десяти. Раза три он проходил густой цветник Кармен, пару — посидел на трухлявой скамейке, один — стоял, задрав седую голову и обратив глаза к серому небу, по которому быстро бежали невесëлые лохматые облака. Они сгрудились как куча дымчатой ваты, и через пару минут начал накрапывать мелкий, редкий дождик. Оставалось идти домой. К головной боли Диего о знаках Вселенной, что, по его мнению, силилась всюду напоминать старику о Мигеле, добавлясь иная, но не менее удручающая проблема: лакей много дней наблюдал непомерную тоску Гаруцио, и видеть печать уныния на лице юного господина ему было из ряда вон тяжело. Оба они — и виконт, и прислужник — знали, что Грандер жив; то-то и предрешило чистосердечное признание Гаруцио в причине своей печали. Исчезновение Грандера Диего воспринял если не как отраду, то как очень приближëнное к ней наслаждение, выказать которого лакей не посмел. Тупая ревность разрывала его сердце, и иногда прислужник помышлял, не совершил ли он ошибку, спася Мигеля от гибели в мутных водах озера близ «Кампос Амплиос»? Гаруцио никогда не полюбит Диего больше дяди, заменившего ему отца; так пусть Мигель сгинет, дабы не теребить то, что слуга во имя праведной жертвенности всегда избегал называть самолюбием. Умер ли Грандер на самом деле или упрятан за железные прутья — всë равно! Главное, что отныне он не колыхал гордости старого лакея. Гордость — малая часть беды, как сказали мы выше: наказание, последовавшее за еë утратой, представляло собой куда более сильного соперника. Дни, которые Диего, хоть и тайно, по логическому раскладу должен был проводить в наслаждении — ибо давний соперник его устранëн — он проводил в мученическом томлении. Неоднократные пересечения жизненных путей с Грандером — в особенности путешествие в Африку, — привязанность Гаруцио к Мигелю, появление на горизонте сеньоры Домилитты — это и многое другое способствовало суеверным мыслям Диего. На следующий день он снова пробудился с первым пением птиц, но на сей раз не один. — Виконт, ответьте пожалуйста, — не вытерпев, слуга решился попробовать найти хотя бы маленькую зацепочку, по которой можно было найти путь к истине. — Вы не замечали в сеньоре Домилитте, вашей хорошей знакомой... — слово застряло в горле. Казалось, прислужник говорил и тайно надеялся не получить положительного ответа. — Что, Диего? О чëм ты толкуешь? — Гаруцио, сидевший в плетëном кресле и наслаждавшийся утром в просторах зелëного патио, непонимающе приподнял брови. Едва светало: пурпурные полосы на небосклоне с упорством рассеивали полумрак, ещë окутывавший землю. — И вообще, ты рано пробудился. Опять бессонница? — учтиво поинтересовался виконт, жестом приглашая лакея сесть на второе кресло рядом. Тот повиновался. — Бессонница, виконт, — качнув головой, подтвердил старик, — а вот у вас еë, насколько я помню, отродясь не бывало. — Диего заискивающе наклонился к юноше. Гаруцио вяло взглянул на прислужника. Замечанием этим лакей заставил господина вспомнить причины своей глубокой меланхолии. — Из дома дяди третий месяц подряд никаких новостей. Я ужасаюсь при отвратительных предположениях, что больше никогда не увижу его. — Тëмно-карие глаза виконта увлажнились слезами.— Вдруг его рассекретили власти и упрятали за решëтку? Или казнили? А я, несчастный, сижу здесь и даже не могу отдать сыновних почестей его могиле. — Ну-ну, виконт, не спешите мысленно хоронить вашего почтенного дядюшку. — Слуга был бы уже и сам не прочь увидеть Мигеля живым, беря в расчëт все предубежденные раздумья, какие доставлял старику бывший пират. — Зная его великую хитрость и неугомонную натуру, я уверен, что с ним не приключилось ничего смертельного. — Жаль, что ты не ясновидящий, Диего. — Кончики губ Гаруцио вяло растянулись в грустной улыбке. — Да услышит твои слова Господь. Пара минут прошла в тишине, прежде чем господин и слуга возобновили беседу. Зелень в просторном, но запущенном патио создавала небольшую тень, отбрасываемую двумя клочковатыми можжевельниками, росшими у стены дома позади мест для отдыха. Гелиос поднимал с края Земли могучее солнце. Безоблачное небо стало почти полностью светлым. — Ты что-то говорил про сеньору Домилитту, — вспомнил Гаруцио, перебирая в руках сухой лепесток розы, — продолжай, Диего. Я сбил тебя с толку. Прислужник почувствовал, как мелкая капля пота скатилась по его морщинистому лбу. — Я хотел спросить, — он потупил взор, — не замечали ли вы в ней внешнего сходства с сеньором Грандером? Глаза виконта блеснули лихорадочным огнëм. Юноша подпрыгнул на месте и уставился на собеседника, точно желая ещë раз услышать сказанное. — Сходство? — полушëпотом молвил он, сжав лист в кулаке. — Хвала небесам, я заметил это не один! — воскликнул с ликованием Гаруцио. — Я-то решил, что просто-напросто скучаю по дяде и потому вижу его в каждом, подмечая какие-то определëнные черты внешности! — Ведь они — сеньора Домилитта и сеньор Грандер — как две капли воды, — Диего пожал плечами, — существует на свете всякое, я много повидал. Но такие умопомрачительные совпадения — знаки Вселенной, их нельзя не брать в расчëт. — Ты прав! — с воодушевлением согласился Гаруцио, — завтра посетим дом супругов Логенсо: я намерен по крупице собрать эту славную тайну и достать все подводные камни. Уведомлю сеньору письмом о нашем приезде. — «Посетим»? — изумился Диего. — Вы намерены взять меня с собою? — Поедем вместе. Будет легче объяснить цель нашего визита и растолковать подозрения.II
Безоблачным вечером следующего дня виконт и Диего, получив ответ Домилитты с удобным временем для визита, погрузились в дорожный альянс и покатили к еë дому. Люди на улицах гуляли, наслаждаясь хорошей погодой и долгожданным спадом несусветной жары. Они устремлялись на центральный проспект, в парк или в блаженном спокойствии шатались, куда занесут ноги. Высокие здания, искусно выполненные в мавританском и романских стилях и озарëнные заходящими жëлто-оранжевыми лучами солнца, заставляли каждого любоваться этим локаничным сочетанием гения архитектуры и красоты природы. — Я бы хотел верить, что мы оба ошибаемся, — произнëс Диего, отодвигая пыльную зелëную шторку в кабине экипажа, — иначе я уверую в сверхъестественное. — Добавил он с невесëлой усмешкой. — Мне слабо верится в их, а, стало быть, и наше родство, — поддержал попутчика Гаруцио, — у дяди нет детей. Всю жизнь он был один. Во всяком случае, так думаю я. — Чем чëрт не шутит... — тихо пробубнил прислужник, отрываясь от окна. У дверей дома супругов Лоренсо гостей встретил маленький круглый привратник с сонной физиономией. Он, зевая во весь рот с риском вывихнуть челюсть, передал пришедших какому-то слуге, что проводил Гаруцио и Диего до просторных покоев госпожи. Комната была обставлена очень просто, но не лишена роскоши; мебели, изготовленной из светлого дерева, не присутствовало в изобилии. Всю мебелировку покоев составляли рифлëная широкая кровать, четыре стула, два кресла у окна, открывавшего изумительную панораму города, и туалетный столик, выкрашенный в нежный бежевый цвет. Всë это выглядело так же молодо и свежо, как сама Домилитта. После незатяжной сцены приветствия девушка пригласила гостей занять места в креслах, а сама опустилась на мягкую седушку одного из стульев. Диего прятал глаза, вспоминая свою неловкую несдержанность при разговоре о портрете Кармен. Старик ерзал и всечасно разглаживал складки на рукавах серой ливреи. — Сеньора, мы пришли расставить точки над «и» в кое-каком волнующем нас вопросе. — Начал Гаруцио тоном человека, заранее извиняющегося за отнятое время. — Я вся во внимании. — Домилитта переводила смятëнный взор то на виконта, то на слугу, тщетно силясь отыскать в лицах их разумное объяснение такой спешке. — Мне придëтся припомнить недавнюю неловкость, возникшую между мной и вами в доме моих господ, — Диего покраснел до ушей, но, по заранее обговорëнному условию Гаруцио не остановился в своей речи, — я посмел указать на ваше сходство с госпожой Кармен и ещë бóльшую родственность во внешности с еë братом. — Да, сеньор, я не забыла, — переборóв волнение, молвила девушка. — Тогда я сказал вам, что старший брат графини мëртв, — Верно, — прищурила зелëные глаза Домилитта и язвительно сморщила краешек губ. Жест этот, знакомый юноше с детства, вынудил воображение Гаруцио в голове обрисовать портрет дяди; параллель была явственно видна. — Виконт же десятью минутами позже сообщил мне обратное. Гости замерли в растерянном замешательстве, но каждый, мигом сообразив о былом раскладе дел, осмыслил нелепую трагикомичность ситуации. — Приносим извинения, сеньора, за столь несуразную разобщенность информации, — первым нашëлся Гаруцио. Виконт проследил за эмоциями Домилитты: выражение еë белого лица не отображало ехидства или претензии, напротив — девушка напряжëнно ожидала ответа, направив взгляд на пришедших. — Брат графини, жив, но в какой уголок Земли занесла его злосчастная судьба — нам неизвестно. — Виконт приготовился к решающему разговору. — Не сочтите за наглость, сеньора, но мы бы хотели узнать некоторые сведения о вашем отце, находящиеся у вас в распоряжении: есть небезосновательное предположение о нашем родстве. — Нашем родстве? — выпрямилась Домилитта. — О, вас тоже не покидало ощущение, будто мы, — обращалась она непосредственно к Гаруцио, — родственники? А я-то полагала, что кроме сеньора Диего и меня никто ничего не приметил! Диего сконфузился и в сотый раз поправил рукав. Косвенно старик рассматривал благородные черты хозяйки дома: этот крючковатый нос, походивший на острый клюв хищной птицы, зелëные, слегка раскосые, подобно лисьим, глаза, ярко выраженные скулы и тонкие, точно застывшие в недосказанном вопросе губы он видел не единожды. Вихрь бесформенных, неясных сожалений пронëсся по душе прислужника. Диего внутренне отказывался улавливать схожесть Домилитты с еë отцом, и в целом надеялся ошибиться в своих верных по иронии судьбы гипотезах. — Спрашивайте, господа, — с неспокойным оживлением сказала девушка. Сердце еë неистово колотилось под небесно-голубым платьем, хотя вера в то, что они по насмешливому положению событий окажутся роднëй, не была велика. Диего нервно кашлянул и почесал затылок в преддверии будущих потрясений. — Скажите, сеньора, — нерешительно положил начало откровениям виконт, — что вы в общем знаете о своëм родителе? Не задумываясь и секунды, Домилитта произнесла: — Матушка рассказывала мне, что он — пират, однажды жестоко оскорбивший еë честь. При слове «пират» редкие волосы на седой голове лакея зашевелились. Подобные чувства испытал и Гаруцио, но юноша старательно запрятал их под оболочкой сосредоточенности. — Остальное известно мне мало, — девушка досадливо сложила руки на коленях, — я была ребëнком, когда последний раз видела его. — Вы помните имя отца, сеньора? — держащимся на ниточке от ступора голосом проговорил виконт. — Помню и, наверное, не забуду никогда — его звали Мигель. В этот критический момент раздался нежданный, глухой шлепок о каменный пол. Гаруцио и хозяйка дома в испуге повскакивали с мест; сражëнный наповал жестокой игрой Вселенной людскими жизнями, рассудок Диего отказался доле слышать подтверждения своим опасениям. Слуга в кратковременном обмороке рухнул со стула и лежал, вытянувшись во весь рост по диагонали тонкого персидского ковра. — Диего! — ошарашенно вскричал виконт, бросаясь на помощь старому лакею. Домилитта метнулась к узкому журнальному столику и принесла вытянутый, хрустальный кувшин с водой. Гаруцио усадил слугу на своë место. Прежде чем девушка успела налить в стакан прохладной воды и протянуть прислужнику, лакей приоткрыл усталые глаза. — Сеньор, послать ли за лекарем? —участливо поинтересовалась Домилитта, но в ответ получила лишь жалобный тихий стон: — О мой бог... — Диего выровнялся в кресле и вперил в хозяйку дома скорбный взгляд. — Умоляю вас, скажите: не знаете ли вы настоящей фамилии своего родителя? Домилитта затихла в раздумьях. — В моей памяти всплывают малюсенькие частицы, — выдала она после, — фамилия его начиналась то ли на «г», то ли... — «Гальего»? — подсказал Гаруцио, стоя позади девушки. — Да, точно! — импульсивно воскликнула Домилитта, но тотчас — под влиянием какой-то ошеломляющей мысли — ахнула и, побледнев, вопросительно посмотрела на виконта. В комнате сгустилась исступлённая тишина. Трое собеседников, одинаково помертвелые от оглушительного осознания, — которое было предсказуемо ранее, но потому не менее сенсационно, — замерли как мраморные статуи. Диего, первый пришедший в себя, разглядел в глазах Домилитты нездоровый блеск и небольшую слезинку, мерно стекавшую по еë белоснежной щеке. Гаруцио отвернулся к окну и замер в глубоком осмыслении сказанного. Густые волосы виконта по-прежнему стояли дыбом. — Что ж, дети мои — сейчас я имею право так называть вас обоих — посмотрите, какие манипуляции порою проделывает Судьба и, словно в театре, наслаждается устроенным ей же самой спектаклем. — Прислужник философски покачал головой и вымученно улыбнулся. Зловонная тишина продержалась ещë минуту-две, с красными отблесками заката проникла во все уголки комнаты и вдребезги лопнула резким, уверенным рывком виконта в сторону Домилитты, что покамест не оправилась от шока. Гаруцио обеими руками бережно взял белую ручку девушки, покрытую длинной до локтя розовой перчаткой, и нежно, но с отпечатком грусти, направил взор на еë покрасневшее лицо. — Сеньора, — голос виконт дрогнул, — раз Судьба, как сказал Диего, провернула с нами такую нехорошую, но завершившуюся воссоединением шутку, я хотел бы обнять и официально назвать вас своею сестрой. — По мере монолога Гаруцио чувствовал, как рука девушки постепенно холодела, и спустя минуту он уже держал настоящую ледышку. Мысли в разгорячëнной голове Гаруцио путались словно у помешанного. Жалкие попытки сохранить спокойствие стремительно провалились: оно юркой канарейкой улетало от него с каждым произнесëнным словом. Не успел Гаруцио завершить своë единоречие, как Домилитта, в слезах — которые она доныне умудрялась сдерживать — обвилась вокруг его шеи и с нежностью оставила на щеке виконта тëплый поцелуй, а затем крепко прижалась к брату всем телом. Этот молниеносный и преисполненный любви порыв окончательно опрокинул напускную сдержанность Гаруцио. Он обнял еë в ответ, более не силясь скрывать трепетного волнения — врать у него подчас выходило отвратительно. — Я обещаю, сеньора, — шептал виконт, — что буду любить вас как родную сестру, насмерть стоять за вашу честь и вызову на дуэль любого, кто осмелится косо посмотреть в вашу сторону!.. Домилитта не отвечала; только плечи еë изредка сотрясались бесшумным плачем. Обстоятельство, которое до сего момента все находили заблуждением, предубеждëнно улыбаясь и выясняя его лишь ради смягчения собственных сомнений, оказалось почти судьбоносным. Диего, потрясëнный, наверное, более всех, со страдальческим видом сидел в кресле, закрыв лицо рукой. Опасенья его воплотились в жизнь, а это значит, что Вселенная явно твердит старику о ненавистном ему ранее человеке, напоминает о Грандере событиями, фантастическими совпадениями, людьми... Хочет сделать какой-то недобрый знак, направить в истинном направлении. — Сеньора, — выпал из суеверных мыслей лакей, обращаясь к хозяйке дома, — простите, что спрашиваю у вас это, но не могли бы вы рассказать, как оказались здесь? Поведать предысторию? Домилитта тяжело оторвала заплаканное лицо от груди Гаруцио, шмыгнула носом и с помощью виконта села на место, а юноша — рядом на стул. В комнате плавно темнело; последние лучи заходящего солнца лежали на подоконнике золотистым ковром. Девушка обессиленно попросила Гаруцио зажечь лампу, что тот быстро исполнил. — Мой рассказ будет краток, но правдив. — собралась с духом Домилитта и начала повествование: — История начинается задолго до моего рождения; по рассказам матушки, когда ей было шестнадцать, она повстречала молодого моряка, старше еë на год. Жила она бедно, без родителей, в одиноком маленьком домике на морском побережье и потому на богатых женихов даже не рассчитывала. Она полюбила этого моряка и он полюбил еë страстно. Влюблëнные в уединении и гармонии поселилась в том уютном доме, где царили романтика и понимание. Матушка занималась шитьëм и продавала изделия проезжим людям, а возлюбленный еë — морским делом, приносящим небольшие, но всë-таки деньги. Спустя время у пары, не закреплëнной священной подписью, рождается дочь. — Девушка сделала двусмысленную паузу и сдвинула чëрные брови. Слушатели не перебивали рассказчицу, сочувственно внимая этой спонтанной исповеди. — Ребëнок, то есть я, казалось бы, только подогрел появлением своим интерес родителей друг к другу. Их союз окреп и посвежел, из тоненькой липы превратившись в могучий баобаб. Однако ничто не обречено на вечность. Минует девять лет, и я до сих пор помню те года как самые благодатные и светлые из всей моей пока недлинной жизни. — Домилитта истомленно прислонилась к бархатной спинке кресла. — Семейное счастье оказалось хрупким; моя мать узнаëт прискорбную весть — выясняется, что отец лгал ей о своей деятельности «рядового моряка», а сам, периодически уплывая на несколько месяцев, находился на пиратском судне. Честь матушки, как посчитала она, была задета, и жить доле с человеком, который так глубоко оскорбил еë высшие чувства, она не намеревалась. Заниматься разбоем, врать в глаза... Во имя гордости ей пришлось навсегда распрощаться с моим отцом. То было для меня сильнейшим ударом, ведь я любила его самой чистой и нежной дочерней любовью!.. — Как я понимаю вас, — вырвалось у виконта, которому рассказ сестры давался душевно мучительно. Домилитта негромко продолжала: — Мы с матушкой остались вдвоëм существовать на те ничтожные средства, имеемые с еë посильной работы. Хватало мало на что, однако мы держались на нашей светлой любви матери и дочери. Отец не оставил нас без поддержки: не живя более с своими женой и дочерью, он всë равно отсылал нам деньги, что существенно облегчало жизнь нашей маленькой семье. Матушка шила по ночам, а с утра отправлялась в небольшую деревню поблизости продавать изготовленные вещи. Так продолжалось до тех времён, пока она не стала герцогиней Консуеллой де Мальборо, — Консуеллой де Мальборо?! — в один голос воскликнули Гаруцио и Диего. Домилитта полностью погрузилась в свой искренний рассказ и не обратила внимания на пронзительный возглас слушателей. — Ваша мать — герцогиня Консуелла де Мальборо? Та самая, что заточена в темнице как второй год? — подробность эта повергла виконта в шок не меньший первой волны удивлений. — Это так. — С угрюмым вздохом подтвердила Домилитта. — Но в кое-чëм вы ошибаетесь. Герцог встретил матушку в церкви на утреннем приходе. Там-то он и пленился чистой, неопошленной красотой молодой женщины, и вместо молитв разум его заняли думы о завораживающей незнакомке. Скоропостижно желания вельможи исполнились: по обоюдному согласию он женился на матушке, несмотря на то, что тогда у неë был ребёнок от другого мужчины. Этот великодушный жест делает честь моему бедному отчиму — не всякий способен принять на плечи дополнительную и, не скрываю, обременяющую ношу. Он отнëсся ко мне как к родной дочери, — хозяйка дома стыдливо повесила голову, выражая тем самым сожаления за ошибки прошлых лет, — жаль, что я не ответила ему взаимностью. Мне было трудно видеть в герцоге отца, когда я помнила и любила своего настоящего родителя. Но продолжу основной рассказ. В тысяча восемьсот пятьдесят девятом году Мадрид потряс кровопролитный бунт против Еë католического величества Изабеллы II. Бунтовщиков, которых удавалось поймать, жестоко убивали на глазах у народа, давая понять, что так будет с каждым, кто осмелится проронить хоть одно нелестное слово против власти. Я не являлась свидетельницей этих ужасных деяний, но слышала о них от знакомых, что лично присутствовали при массовых, бесчеловечных казнях. Тела убитых демонстративно уродовали, отрывали им конечности или ещë полуживым вспарывали животы и кольями приковывали к плахе на некоторое время. Затем палачи и их помощники несли искалеченных мертвецов к большой яме и сваливали туда в одно зловонное месиво. Колючие брови Диего поднялись на лоб, но не столько из-за событий тысяча восемьсот пятьдесят девятого года — о них он знал не понаслышке — сколько из-за смелости юной девушки, говорившей сие, явно превозмогая глубокое отвращение. — Мне приходится вдаваться в эти неприятные подробности, чтобы вы поняли, сеньоры, какого ада чудом смог избежать мой отчим, — растолковала Домилитта, — он был в рядах бунтовщиков и возглавлял одну подпольную оппозиционную организацию. Переменчивая удача улыбалась ему до поры, но однажды вероломно оставила герцога: союз их рассекретили альгвасилы, и Его светлость бежал из Мадрида обратно в Севилью, где недолго укрывался от преследования. Матушка помогала ему в том. В день, когда наша семья собиралась покинуть родной город, герцог был пойман. Сколько слëз, сколько горя принесло нам это глупое восстание!.. Поначалу городские власти хотели распорядиться с ним также безбожно, как и с иными, но, хвала небесам, слухи о поимке герцога долетели и до Его сиятельства вице-короля, который являлся хорошим знакомым де Мальборо. Вице-король приказал арестовать его и на пожизненно заключить под стражу в королевской тюрьме. Речь рассказчицы оборвалась, грудь импульсивно дрогнула. Еë последующее повествование пугало девушку не меньше событий, о коих оно шло. — Матушку же, как соучастницу мятежа, тоже навсегда заточили в каменных стенах Дворца знатных преступников. Народ, заступающийся за королеву, требовал расправы. В следствие сего распространилась сказка о пребывании герцогини де Мальборо в темнице. На деле вина моей матери была ничтожна — как любая женщина, желающая сохранить семейное счастье, она стремилась заступиться за мужа... Несправедливо. Гаруцио сидел, обеими руками вцепившись себе в волосы; участь сестры приводила его в отчаяние и заставляла сжиматься сердце. Но виконт ещë не слышал главного. — Когда официальных владетелей герцогского замка не осталось на свободе, — упорно доводила до конца историю Домилитта, — Донья Эрнана — моя неродная тëтка по линии отчима — силой отправила меня в Картезианский монастырь, а сама незаконно завладела огромным домом. О, монастырь — жалкое подобие приволья, где людям внушают лишь чувство самобытности. «Свободный душой свободен и телом» — ни раз слышала я от настоятельницы обнадëживающую фразу, но изыдни в день почему-то убеждалась в обратном. Мятежная душа моя искала простора и независимости, однако больно ударялась то о кирпичные стены, то о высокий забор. Я провела там два года. Мелькали и бунтарские мысли о побеге, но разом пресекались животрепещущим вопросом «Куда бежать?», «Кто приютит?», «Кому нужна я теперь на этом свете?», — Мне, сеньора, — машинально ляпнул виконт, но тут же, осознав несуразность ситуации, решился довести фразу до логического заключения: — Отныне: с этой секунды, с этой минуты, с этого дня вы нужны мне. Я всегда относился к вам с родственной нежностью, но сегодня, получив сведения о нашем подлинном родстве, я полюбил вас сильнее! Домилитта сделала головою жест, обозначающий: «Я тоже люблю вас, милый брат, и рада, что мы нашли друг друга», после приготовилась к заключительной части повествования: — Однако я смогла пойти на побег, предварительно собравшись с духом. Лучше быть прислугой, нежели невольницей проклятого монастыря: я намеревалась устроиться служанкой к тем, кто был готов приютить меня за небольшую плату, и это-то решение обернулось роковым. Хозяйка дома изложила гостям уже известную читателю историю еë удивительного знакомства с леди Пьето. Девушка не утаила ни единой важной подробности и говорила так, как того требовало еë сердце. Завершающее молчание, что обозначало конец непростого рассказа, словно дым заполонило помещение и душило. У Диего защемило в груди: ему показалось, будто все добрые и злые духи мира сейчас предстанут перед ним, чтобы уличить его в какой-то ошибке, которой сам старик по-прежнему не мог осмыслить. Лакей чувствовал этот просчëт, понимал, с чем, точнее, с кем он был связан, но какой именно грех совершил слуга — оставалось неведомо. — Теперь, — сдавленно начал старик, сглотнув едва не вырвавшиеся наружу слëзы, — когда нам, сеньора, известна ваша непростая история, — он обменялся с Гаруцио утвердительным взором, — мы не вправе утаить деталь, что, смею предполагать, натолкнëт вас на кое-какие эмоции. — Говорите, сеньор. — Домилитта вяло откинула волосы. — На сегодня мой эмоциональный запас исчерпан. — Ваш отец жив, что было явно из нашего первоначального разговора. Но он, отнюдь, больше не рассекает море на корсарском корабле; ему довелось приобрести титул графа. Секундное молчание. — Титул?! — вскрикнула девушка, но было не ясно, радость или сожаление заключалось в данном восклицании. — Верно. И, мало того, виконт виделся с дядей тремя месяцами назад в его новом доме. Заключение о том, что Грандера не настигло справедливое наказание в виде ареста, витало в описанном выше диалоге между новоявленными родственниками и лакеем, но Домилитта до последнего боялась верить ощущениям, дабы в итоге не разочароваться. — Но этими же тремя месяцами назад я и потерял с ним связь. — Поспешил вмешаться Гаруцио. — Боже мой, что за день потрясений! — Домилитта взвилась с места. — Но, вы говорите, что потеряли с ним связь. Это значит... — Это значит, дорогая сестра, что много дней подряд я прихожу в его дом, где меня бессменно встречает его кот да привратник, утверждая, что хозяина до сих пор нет. Как повернулась его судьба на сей раз — мне, к величайшему огорчению, невдомёк. — При этих словах виконт нахмурился и украдкой протëр носовым платком влажные глаза. — Получается... получается... Отец всë-таки в тюрьме? — сердце девушки чуть не остановилось. Виконт развëл руками. — Неизвестно, сеньора. Не приключись с ним беды, он бы наверняка дал нам знать о своëм местонахождении. Домилитта, едва обрëтшая надежду и во мгновение ока потерявшая еë, снова опустилась на стул. Пробило девять часов вечера. — Как незаметно пролетело время, — с неохотой покидать сестру, возвестил виконт, — позвольте поцеловать вас на прощание, и мы с Диего поедем восвояси. А то, верно, ваш муж скоро прибудет домой. — Мой муж больше не вернëтся домой. — Монотонно проговорила девушка, не поднимая головы. — На днях его арестовали и увезли в королевскую темницу. Господин и слуга в недоумении переглянулись, но выпытывать подробностей не рискнули. Изумляющих мелочей им хватило из чистосердечной исповеди Домилитты. Хозяйка дома подставила брату правую щëку для поцелуя, по окончании которого ответила Гаруцио тем же. Старый лакей с искренней покорностью поклонился госпоже Лоренсо, и гости покинули большое имение главы городского суда. С этого неспокойного дня Диего подлинно уверовал в сверхъестественное.