I
Диего раздирали смешанные, двоякие чувства. Надо вообразить — он ехал в карете с тем, кого издавна презирал всем сердцем, но сейчас испытывал нечто вроде суеверного трепета. Прозорливый ум старого лакея старался найти удовлетворительное обоснование происходящему хаусу, но сплошь и рядом натыкался на необъяснимое. Покамест старик смирился с этим бесплодным занятием как человек, который не в состоянии тягаться со сверхъестественными силами. «Вот он — страшный рок судьбы, что преследует меня.» — Размышлял Диего. — «Я так и знал, что Небо неспроста посылает мне знаки, связанные с этим негодяем». Дорóгой оба путника хранили молчание: слуга — спокойное и невозмутимое (что было лишь оболочкой), господин — дëрганое и тревожное. Измотанные нервы давали о себе знать. Мигель ерзал на сиденье, барабанил костяшками пальцев по подлокотнику и прерывисто дышал. Его тоже что-то снедало, но он уже не разбирал, что именно. Долгие годы он жил со своими переживаниями и страхами, которые скатались в один большой ком и наступали с разных сторон, раздваиваясь и намертво въедаясь в душу. Грандер снова боялся беспамятства, что периодически накрывало его и создавало уйму проблем. Разум бывшего пирата медленно застилал туман, и граф опасался окончательно потерять рассудок до встречи с Домилиттой: повод к такой спешке. — Вот так, сеньор Диего, случается в жизни, — насмешливо проговорил Мигель, обходя кругом широкий стол в гостиной — они только что прибыли в имение Грандера, — приходится служить тем, кого ненавидишь. — Я вас не ненавижу. — Бесстрастно возразил слуга. — Не кривите душой; она у вас и без того вся исполосована чëрным. Диего прикусил губу. Но, по правде сказать, он с неосознанным удовлетворением отмечал разницу между Грандером — обиженным и злым при их встрече, и собой — сдержанным и мудрым. — А ваша душа, сеньор, — вкрадчиво заметил прислужник, — намного ли светлей она? — Моя? — Мигель рассмеялся. — Нет, ненамного. Даже не на чуть-чуть. Но я и не стараюсь казаться непорочным, а ваше имя и славная фамилия, насколько я знаю, толкуются как «святой». Это кое о чëм говорит. — Мне давали имя по церковному календарю. — Сие в тройне доказывает всю абсурдность церкви. — Я не понимаю, чего вы хотите. — Диего нахмурился. — Вы подобрали меня с улицы, чтобы унижать? Или каков ваш план? — О, любезнейший господин лакей, вы ни в коем случае не заслуживаете унижений. — Двусмысленным тоном сказал Грандер. — Если только на самую каплю. Удержаться от искушения поиздеваться над старым слугой — хотя бы морально — Мигель не смог. Желчь и яд самопроизвольно лились из его уст как безудержный речной поток. Диего, понимая, что находится не в том положении, чтобы смело отвечать на оскорбления подлеца, всë-таки не стерпел, но выбрал менее явную колкость: — Вы сильно постарели. — Глухо буркнул он, оглядывая Грандера. — Не без вашей помощи. — Прозвучал двоякий ответ. Лакей понял скрытый смысл, вложенный в эти слова, но не подал виду. На языке у него вертелось что-то наподобие извинений. Тем не менее Диего, сохраняя гордость, промолчал. Быть может, он и был причастен к незавидной участи Мигеля, выгнанного из родного дома в шестнадцать лет. Однако Сеньора Агас могла не прислушиваться к жестокому совету прислужника, но предпочла воспользоваться его наставлением. Диего — еë верный слуга — делал всë, чтобы угодить деспотичной госпоже. — Я предлагаю вам сделку. — Произнëс граф. — Мне понадобится другая ваша помощь. — Помощь? — изумился лакей. — Верно. Я человек не принципиальный. Мне довелось узнать, что вы знакомы с моей дочерью, Домилиттой, и находитесь в прекрасных отношениях с ней. — Мигель бродил по комнате. — Я долго отсутствовал в еë жизни и не представляю, как она теперь ко мне отнесëтся. Вы поможете мне снова завоевать доверие сеньоры Домилитты, сказав, что хорошо ко мне относитесь или, если угодно, уважаете. Понимаете связь? — Кажется, да. — Превосходно. А я взамен разрешу вам быть подле меня, то есть иметь крышу над головой. Становится слугою своего заклятого недруга: как это позорно. Но делать было нечего — не возвращаться же опять на улицу и просить милостыню? — Я согласен. — Молвил Диего со смирением. — Замечательно. — Грандер прекратил бродить взад-вперёд и приблизился к старику. — Но это не всё. Я хочу услышать от вас ещë две вещи: клятву и извинения. — Извинения?! — взъерошился лакей. — За что мне извиняться и в чëм клясться? — Клясться в безрассудной верности моей дочери при любых обстоятельствах, в том, что будете заботиться о ней и любить. Диего запутался в информации. — Но вы сказали, что я буду служить вам... —... Пока служить мне. — Дополнил Мигель. — Многое вскорости изменится, поверьте. — Граф изучающим взором обвëл гостиную и остановил его на подвесной полке с книгами. — Вы верите в Бога, сеньор? Неуместный — казалось бы — вопрос насторожил пожилого лакея. — Конечно. — Пожал плечами прислужник, будто граф спрашивал нелепую вещь. Он сдвинул седые брови и саркастически добавил, посмотрев на хозяина дома: — Не верят лишь подлецы негодяи. Мигель сделал вид, что не заметил издëвки. Он подошëл к той полке, встал на цыпочки и достал тяжëлую, массивную книгу в толстой обложке. Опустил еë на стол и произнëс: — Кладите руку и говорите вслух: «Я, Диего Сантьяго, клянусь верой и правдой служить сеньоре Домилитте и еë детям, быть рядом до конца своих дней...» — Но позвольте, ведь это Библия! — слуга кивнул на книгу, которую оставили прошлые хозяева дома. — Да. Это вас смущает? — Ничуть. Смущает меня иное: дать клятву на этом священном тексте просите меня вы; вы — неверующий человек и бывший пират. Грандер хмыкнул. — Что вам за дело: атеист, признающий свои пороки, или праведник, безбожно грешивший в жизни похуже самого чëрта? Растерянный слуга вытер лоб потрëпанным рукавом и в нерешительности встал около стола. — Кладите руку, сеньор Диего. — Прошипел Мигель, уставившись на лакея в упор. Диего испустил протяжный вздох и повиновался: — «Я, Диего Сантьяго, клянусь верой и правдой служить сеньоре Домилитте и еë детям, быть рядом до конца своих дней». — Повторил он за Грандером. Граф понимал, что, заставив старика принести клятву на Библии, он загонит его в клетку, из которой пожилой лакей не найдëт выхода. Диего был верующим, — как когда-то и сеньора Агас, — а это являлось огромным минусом. Обет, данный на этой книге, он не осмелится нарушить и под угрозой смерти. — Я сделал то, к чему вы меня принудили. — Сказал прислужник. — Но я бы хранил верность сеньоре Домилитте и без всяких клятв. Недолюбливая вас, я тепло отношусь к вашей дочери. — Быть может. Но мне было нужно подтверждение словам. — Ответил Мигель. — Итак, остаются извинения. Диего неприязненно искривил уголки сухих губ и произнëс: — Я спрашиваю во второй раз: за что мне извиняться перед вами? Грандер взглянул на слугу с надменным укором. Тонкий орлиный нос его презрительно сморщился: — За прошлое, сеньор Диего. Лакей, застигнутый врасплох, почувствовал поднимающийся изнутри гнев. Гнев, который прислужник доныне хранил под тремя замками и усмирял. Гнев на этого гнусного человека, что вероломно отнял у него маленького господина, а тот, в силу своей наивности, годами вëлся на провокации добродушного дядюшки. — Я не виноват, что вас ненавидела собственная мать. — Процедил сквозь зубы старик. — А, значит вы понимаете, про что я говорю? — ехидно сказал Грандер. — Я не приписываю вам того, в чëм вы не виноваты, а добиваюсь справедливости. — Вам ли толковать про справедливость? — Диего прищурил небольшие голубые глаза. — Вся ваша жизнь с ног до головы пропитана фальшем и обманом. Последние слова лакея задели Мигеля за живое. Пожилой прислужник не понимал своих проступков или, что более вероятно, не желал понимать. Однако он с превеликим удовольствием — как считал Грандер — указывал на чужие пороки и любил выступать в роли мудрого, безгрешного старца. Это, несомненно, являлось неправдой и невероятно бесило графа. — Фальшем и обманом... — вполголоса повторил Грандер. — Вы полагаете, что я не сознаю своих пороков и не понимаю, за какие деяния мне приходится расплачиваться? На любое сотворëнное зло Небо посылает людям несчастья. Я знаю, за что терплю. Но вы однажды сделали мне такое непоправимое зло, за которое расплачиваетесь по сей день, и я намерен выколотить из вас эти чëртовы извинения, хоть бы за них пришлось призвать на землю самого Дьявола!.. Граф сорвался. Беспокойная натура его в один момент пересилила, и голос Мигеля стал дребезжащим, как треснутое стекло, и крикливым. Грандер с желчью выплеснул на пожилого лакея всë, что давно мечтал предъявить: и про безоговорочную преданность сеньоре Агас, пахнувшую идиотизмом, и про дрянное отношение к себе в детстве со стороны Диего, и про роковой совет. Мигель бурно жестикулировал, орал, убегал в другой конец комнаты и опять приближался к слуге, совершал много импульсивных, бессвязных действий. Внутри у него всë кипело, рассудок заволакивала скверная завеса безумия, в груди жгло. — ... Я думал, вы поймëте меня, проявите милосердие! — горячился граф. — Но вы предпочли безрассудно примкнуть к госпоже Гальего и перенять еë поганое отношение ко мне! — Грандер закашлялся, и голос его вдруг захрипел. — Ненавижу, старый чëрт! Будьте прокляты: и вы, и всë ваше жалкое существование!.. Продолжительный кашель снова прервал патетический монолог Грандера. Он встал к окну и опëрся левой рукой о подоконник, правой закрывая рот. Бледное худое лицо его почти побелело, а дыхание сбилось. Диего молча наблюдал эту бесславную перемену и готовился с минуты на минуту бежать за врачом. Одновременно прислужник со снисходительным огорчением размышлял о том, как человека порою убивают его же слова. Мигель чах на глазах, словно проклятия, посланные Диего, развернулись и настигли их отправителя. Взор графа помутился. Бывший пират повторно ощутил жжение в груди и обнаружил, что стены и мебель вокруг него плывут. Слуга меж тем двигался в сторону выхода: сначала медленно, затем быстрее и быстрее. — Не-на-ви-жу...— В полубреду продолжал по слогам шептать Грандер, мерно сползая на пол. Но лакей его уже не слышал: у главного входа он посылал за лекарем гонца. Рассудок бывшего пирата поглотил очередной нервный приступ, которого он боялся как цунами. Эта адская напасть, подобно природной стихии, напрочь сметала последние крохи здравого восприятия и завладевала разумом. Она приходила, когда Грандер испытывал сильное волнение: терпеливо поджидала удачного случая и набрасывалась. Но к неприятным ощущениям этим добавились новые, не менее тягостные симптомы. Сначала графа бросило в жар, будто в полдень под палящим южным солнцем, а следом пробрал невыносимый холод. Давящая головная боль в лобной еë части и тошнота — последнее, что почувствовал Мигель. Дальше силы изменили ему, и Грандер, лëжа на полу, потерял сознание.II
В постели граф пришëл в себя. Рядом, на краю, примостился доктор, вызванный старым лакеем; он проверял у больного пульс. У противоположной стены спальни, в углу, хмурый и задумчивый, сидел Диего. Он наблюдал за действиями лекаря и о чëм-то думал. Морщинистое, усталое лицо его отображало высшую степень душевных метаний и сомнений. Прислужник размышлял над какой-то жгучей проблемой и приходил то к одному заключению, то к другому. Мигель привстал и при помощи доктора облокотился о спинку кровати. — Как вы себя чувствуете, сеньор? — спросил врач, расправляя складки на своëм холстинковом костюме. — Сносно. — Сухо ответил Грандер, заметив в углу Диего. Голова графа продолжала болеть. — Ваш слуга, — лекарь плавно кивнул на лакея, — просто находка. Он вовремя забил тревогу и привëл меня. Иначе бы... — доктор неторопливо повëл головой и растерянно пожал плечами. — Иначе бы вам грозила смерть от апоплексического удара. — Дальше он говорил что-то ещë, но слушал его теперь один старый прислужник. Мигель безмолвно смотрел в неопределëнном направлении, тоже что-то обдумывая. Все слова лекаря после упоминания о самоотверженности Диего слились для графа воедино и, вероятно, не имели никакого веса. Они шумом проносились у Мигеля в ушах, не задерживаясь надолго. Он — прислужник — спас ему жизнь во второй раз. Однако зачем? Чего хочет этот старый святоша? Почему не воспользовался выпавшим шансом избавиться от старого недруга, не прикладывая к сему делу рук? —... В вашем возрасте, сеньор, не стоит давать волю нервам. — Вычленил Грандер из потока речи доктора назидательный совет. На это заключение лекарь получил скептический взгляд Мигеля и сдавленный смешок Диего, наполненный скорее сочувствием, нежели издëвкой. Доктор ушëл, оставив напоследок ещë несколько замечаний по поводу здоровья графа и профилактики лечения его напасти. Только за лекарем захлопнулась дверь, Грандер свесил с кровати ноги и, превозмогая головную боль, поднялся. Диего мрачно наблюдал за ним из-под нависших клочковатых бровей, подперев рукою подбородок. В ясных светло-голубых глазах его читалось сомнение, и сомнение это в итоге приобрело форму решимости. Молчание лакея было непродолжительным; мысль, которую гонял он взад-вперёд на протяжении этого часа, нашла воплощение в речи старика: — Сеньор Мигель, — начал он вдумчиво, словно немного колеблясь, — я поразмышлял над нашим предшествующим разговором и хочу... — Слово застряло в горле. — Хочу перед вами извиниться, как вы сказали, за прошлое. Я был не... — ... Вы уже извинились, сеньор Диего, — перебил прислужника Грандер. — И извинились красноречивее пустых высокопарных слов. Недоверие как скользкий червь снедало сердце бывшего пирата. Благородный поступок Диего покрывала для него чëрная завеса тайны, и истинный мотив прислужника оставался под непрозрачной мантией мистерии. — Я предлагаю вам заключить перемирие. — Договорил Мигель. — Не мир — не переживайте — а всего лишь временную передышку в нашей взаимной вражде. Грандер приблизился к Диего, который тоже поднялся и снисходительной сдержанностью своей напоминал не простого лакея, а выходца из родовитой богатой семьи. Мигель протянул ему руку, но движение это во всей его уверенности показалось слуге лицемерным и неестественным. Однако прислужник принял рукопожатие: уж если быть участником комедии — то стойко держать планку до конца.