I
— Виконт, разрешите мне зайти? — Земфира робко приоткрыла дверь, заглядывая в покои Гаруцио через узенькую щëлочку. Юный вельможа не удержался от умилительной улыбки: подвижная, неусидчивая служанка пыталась казаться кроткой и послушной. Она жила в поместье графов Пьето уже неделю, и вместе с еë появлением существование виконта сделалось более ярким. Ни Кармен, ни Фернандес ещë не появлялись: госпожа по очереди коротала дни у своих любовников, а граф и Бенито уехали в загородное поместье, где, вероятно, пьянствовали в компании друг друга. Потому Гаруцио и Земфира были в опустевшем доме одни. — Входи, — мягко разрешил юноша, отложив дела. Служанка зашла. — Мне, виконт, никак не даëт покоя кое-какая мысль, — девушка тревожно покосилась на господина. — Вы говорили, что сеньор Мигель предложил вам взять меня лишь на время, пока не вернëтся прежний слуга. — Девушка заправила за ухо прядь упругих тëмно-каштановых кудрей. — Получается, что я здесь не навсегда? — последние слова Земфиры содержали скрытый вызов. Она смотрела Гаруцио в глаза, по-хозяйски притопывая ногой. Неделя, проведëнная бок о бок с молодым виконтом, благотворно сказалась на еë восприятии своего положения. Была здесь и доля вины Пьето-младшего: он брал Земфиру с собой к Мигелю на правах гостьи, а не простой прислуги, по доброте душевной позволял ей обедать с собою за общим столом и относился к ней, наверное, чересчур уважительно и вежливо, раздувая тем самым большое самомнение пятнадцатилетней цыганки. Мысленно она приравнивала себя если не к госпоже, то хотя бы приближëнной к этому статусу. Однако Земфира пыталась не забываться и одëргивалась, когда замечала, что переступает границы дозволенного, но выходило это неправдоподобно: кротость еë была напускной, как и услужливость. Она прокручивала в голове свой разговор с Грандером и вспоминала его объяснения, что они не подходят друг другу ни по возрасту, ни по характеру; на фоне былого прошлая, быстрая любовь служанки испарилась. Встречаясь с графом у него дома, Земфира стала замечать в нëм все те недостатки, на которые он сам ей тогда указывал с превеликим удовольствием: Мигель был льстив, изворотлив, болтлив, говорил обо всëм и ни о чëм, артистичен, но иногда с него точно спадала маска, и он становился мрачным и неразговорчивым, будто затаившим злобу на весь мир. Служанка видела рядом двух мужчин, однако один превосходил второго как молодостью и сильным телом, так и нравственностью. Наблюдения Земфиры были точны, но и она, и Гаруцио не подозревали, что Мигель специально преувеличивал негативные черты своего непростого характера, чтобы отвадить от себя влюблëнную девчонку. И это у него получилось. — Не волнуйся, Земфира, — ответил виконт, — ты останешься здесь, со мной. — Данное изречение юноши прозвучало в ушах обоих собеседников как-то по-особенному. — Старый слуга отправится в другой дом, я уже обсудил этот момент с сеньором Мигелем. На ещë детском бронзовом личике цыганки просиял безудержный восторг человека, которого только что посетило великое счастье. Она звонко засмеялась, почти приплясывая от перевозбуждения. — Хвала небесам! А я-то всю неделю беспокоилась! — Вот видишь: будущее не так ужасно, как мы иногда его представляем. — Глядя на Земфиру, Гаруцио тоже настигло возвышенное расположение духа. Особенно кстати оно пришлось бы для завтрашнего дня: виконт готовился вновь познакомить дядю с Домилиттой.II
Когда Мигель сообщил племяннику, что Диего найден и доставлен в дом графа де ла Роса, Гаруцио сильнее убедился в мысли, что его родственник — наидобрейшей и большой души человек. Многие забывают благородные жесты в свою сторону, а он, Грандер, не забыл и достойно отплатил за спасëнную жизнь. Пониманию Гаруцио были недоступны хитрые, длинные нити обид и ненависти, что пролегали между пожилым лакеем и Мигелем. По желанию Грандера виконт не стал посылать сестре письмо с извещением, что завтра он и Диего приведут к ней одного возможно дорогого еë сердцу господина. Эффект неожиданности, как рассуждал Мигель, будет ценнее ожидания, иначе бы Домилитта принялась гадать и, чего доброго, докопалась бы до истины. А Мигель хотел, чтобы дочь узнала его спонтанно, без готовности и предубеждения. В шесть часов вечера Гаруцио, Грандер и Диего выехали в имение госпожи Лоренсо. Роль виконта и старого лакея была здесь невелика: доставить графа в дом Домилитты, войти вместе с ним, дабы отдать дань приличию, и ждать его в гостиной на случай, если что-то пойдëт не так. Остальное, самое сложное и щекотливое — знакомство и воскрешение в памяти девушки воспоминаний — Мигель брал на себя. Слуга доложил госпоже Лоренсо о прибытии гостей. Их — Диего и Гаруцио — Домилитта ждала, не знала лишь о Мигеле; виконт первым вошëл в покои хозяйки. Домилитта не видела брата уже целую неделю и оттого, позабыв о пресловутом ритуале реверанса, сразу бросилась к нему с объятиями, словно расставание их длилось два года. — Виконт, — радостно сказала она после, — вы даже не представляете, какой счастливой делаете меня, когда приходите. — Я тоже, смотря на вас, дорогая сестра, наполняюсь счастьем, — Гаруцио ласково поправил нежный цветок лилии, вплетëнный в еë в чëрные волосы. — А где же сеньор Диего? — девушка высунулась из-за спины виконта и поглядела на раскрытую дверь. — Он так же, наравне с вами, желанный гость в моëм доме. — Диего ждëт внизу, он поднимется чуть позже. Но мы, сеньора, приехали не из праздного порыва, — Гаруцио взял Домилитту за руку, — мы привели сюда одного человека, которого вы, полагаю и надеюсь на это, любите всей душой, и который сможет появлением своим принести вам благо. Госпожа Лоренсо осторожно высвободила руку и едва заметно разомкнула коралловые губы. — О чëм вы говорите? — спросила она с непониманием. — Что это за человек? — Я не имею права заранее оглашать это, но не беспокойтесь. Доверьтесь сердцу. — Гаруцио потупился и добавил: — Велите ему войти? Домилитта с растерянной настороженностью покосилась на дверной проход. — Да, виконт. Пусть войдëт. — Кратко ответила она. Гаруцио кивнул и скрылся. Спустя минуту госпожа Лоренсо услышала за своей спиной — она стояла, отвернувшись к окну — почти беззвучные, крадущиеся шаги, не походившие на громкую поступь брата. Дверь затворилась. Вот он — долгожданный, заветный миг воссоединения и замирания сердца. Мигель стоял в оцепенении, тупо глядя на дочь и затаив дыхание, точно боясь спугнуть еë. Как сильно она изменилась. Конечно, ведь прошло более девяти лет; неприглядная, худенькая девчонка превратилась в красивую молодую девушку. Грандер старался совладать с сильным волнением, ибо знал, что у него оно часто заканчивалось приступами беспамятства и невроза. Домилитта боялась обернуться и ждала, когда неизвестный посетитель как-нибудь обозначит своë присутствие. Обычно она не трепетала при новых встречах или свиданиях со старыми знакомыми, будь они хоть самого высокого ранга, однако сейчас, по неизвестной причине, ступни еë похолодели, а по спине пробежали мурашки. Мигель колебался. Заблаговременно он решил поначалу обращаться к дочери на «вы», но в данный момент не мог подобрать слов, что обыкновенно были столь остры и ядовиты. — Сеньора, — собрался он с духом и мягким голосом окликнул хозяйку. Девушка обернулась, и тонкие, чëтко очерченные брови будущей баронессы поднялись на лоб: две пары ярко-зелëных глаз смотрели друг на друга в трагическом недоумении. Домилитта замерла как лань, почуявшая что-то неладное. Если бы Мигель не постарел за последний год, если бы волосы его всë ещë были черны так же, как у дочери, то они вместе — Грандер и госпожа Лоренсо — могли бы являть собой две разновидности чего-то целого: женскую и мужскую. Сходство было до того сильным, будто всемогущая Природа вылепила их обоих из одного куска глины. Грудь Мигеля болезненно сдавили страх и сожаление о былых ошибках, касаемых дочери. В первое мгновение Домилитта не узнала отца, но спустя пять секунд память девушки воспроизвела в мозгу у неë имя этого человека и то, кто он такой. Губы хозяйки дрогнули, глаза наполнились слезами. Но из гордости она обуздала эмоции и сказала настолько безразлично, насколько умела притворяться холодной: — Вы? Что вы здесь делаете? Зачем посетили мой дом? Мигель глубоко вздохнул, чувствуя, что дрожь не проходит. — Сеньора, — повторил он ласковым тоном, — вы имеете право сейчас прогнать меня взашей, и я не осужу вас за это. Через такое огромное количество времени я наконец около вас, имею честь слышать ваш родной голос и видеть, как вы повзрослели. Грандер избрал верный путь, не бросаясь к дочери с объятиями сразу, а прощупывая почву: Домилитта явно не была настроена на любезности, и он понимал, почему. — Вы спрашивали, зачем я здесь. — Мигель сам еле сдерживал слëзы, которые подступали больше и больше. — Я хочу оправдаться. А, поверьте, оправдываться мне в своей жизни приходилось нечасто. Домилитту терзали противоречия. Ей безумно хотелось отшвырнуть никчëмную гордость, сбросить маску непроницаемости, кинуться и прижаться к отцу, но понимание его непростительного преступления не позволяло хозяйке поступить так легкомысленно. — Оправдаться. — Повторила девушка со зловещей, но отдающей печалью улыбкой. — Вы пришли оправдаться. Что ж, попытайтесь это сделать. Я послушаю. — Благодарю, сеньора. Мигель рассказал подробную историю. Про то, как узнал он, что Домилитта в монастыре, а Консуелла в заточении, про неудавшееся путешествие и его «казнь», про своë долгое пребывание во Дворце, встречу с бывшей возлюбленной — на этом месте интерес хозяйки удвоился — и про то, как Случай, имя которому «Гаруцио», свëл его с ней. Многократно Мигель просил прощения, надрывался в мольбах дать ему второй шанс. Враждебность Домилитты немного смягчал факт, что Грандер был в хороших отношениях с Гаруцио и Диего — людьми добрыми и не имеющими злых помыслов. Они бы не стали подпускать к себе отъявленного негодяя. Однако девушка была в обиде на Мигеля за его, как она считала, предательство и не могла полностью дать волю дочерним чувствам: упрямый, сложный нрав, проявляющийся в некоторых ситуациях, вероятно, достался ей от блудного родителя. — Это всë? — напускная невозмутимость дочери убивала графа почти физически. — Да, сеньора. — Значит, вы виделись с моей матерью, — Верно. — Но не вызволили еë, а улизнули сами. — Я же объяснил, как обстояли дела, — Мигель не терял прежней дружелюбности, которая граничила уже с отчаянием, — что тогда у меня не было шанса освободить герцогиню. — Вы как всегда лжëте. Наверняка вы попросту разлюбили еë и решили не тратить силы на то, что давно забыто. — Домилитта... — вырвалось у Мигеля. Он приблизился к девушке и, опустившись на колени, взял край подола еë розового платья, поднëс к пересохшим губам и поцеловал. — Что вы делаете?.. — Домилитта сделала неуверенный шаг назад. — Встаньте, встаньте немедленно!.. Грандер игнорировал еë слова. — Ты видишь, милая: я у твоих ног, — говорил Мигель, глядя на дочь снизу вверх. — Я лгал слишком много на своëм веку; лгал постоянно и безбожно. Кара за это периодически настигала меня, но без лжи меня давно бы не было в живых. Однако смею ли я обманывать тебя — единственное родное существо на свете, которое я по-настоящему люблю? Речь Грандера тронула Домилитту до глубины души, но она не показала этого, причиняя тем самым отцу нестерпимые страдания. Внезапно в голове у неë появился план. — Не буду лукавить, — продолжал граф, — мои чувства к герцогине де Мальборо угасли, но представься мне шанс спасти еë — я бы использовал его, ни о чëм не размышляя. Я сделал бы это ради тебя. — И что вам мешает сделать это? — вызывающе бросила хозяйка дома. — Вы на свободе, живы и здоровы, а также, как знаю я, титулованы. — Сеньора, — поднимаясь и вновь переходя на «вы», молвил Мигель. — Титул, увы, не всегда равен богатству, вы понимаете. И вообще, теперь, когда я лично побывал во Дворце и узнал, как устроен изнутри его хитрый механизм, я укоренился в положении, что деньги здесь бессильны. — Маленькие деньги, — поправила его Домилитта, — для этого дела нужно целое состояние, которое мы можем получить, соединив ваш и мой капитал, но... — ... Но вы не будете этого делать во благо ваших детей, — повелительно произнëс Грандер. — Вы ведь это хотели сказать? Тем более, как я уже подмечал, подкуп не поможет. Дворец заточает в себе преступников, покусившихся на власть королевы — кем и считают вашу матушку — или людей, имеющих давние распри с правительством, по до что попал я. Никто из приближëнных Изабеллы II не осмелится освободить герцогиню, ибо когда властительница узнает сие — этот «кто-то» немедленно лишится головы. Тут нужно действовать не деньгами. Домилитта с деланной презрительностью бросала на отца нелестные взгляды. Наблюдая за еë поведением, Грандеру казалось, что он смотрится в зеркало. Он умел оценивать себя со стороны и сознавать, что поступает не по чести, но не мог (либо не хотел) пересиливать чувства. — Я могла бы поискать способ вызволить матушку по другой схеме. — Домилитта отвернулась к окну. — Но у меня нет возможности надолго покинуть дом из-за дочерей. Многое я сделала без посторонней помощи: сбежала из монастыря, обеспечила положение семьи и наладила связь с братом... И уж кому я должна быть благодарной, то точно не вам. Так освободите герцогиню, заслужите мою любовь снова. Дайте мне повод хоть раз в жизни ощутить к вам благодарность. — Я не требую от вас благодарности, — покоряясь судьбе, ответил граф, — а лишь желаю вам добра. И с этим-то предложением я наведался в ваш дом. Девушка делала вид, что занята собственными мыслями, но в действительности вся обратилась в слух. — В Англии у меня есть могущественный знакомый, который в силах вершить такие дела, что неподвластны ни Изабелле II, ни одному иному монарху. Он радушно ко мне относится за верность — не спрашивайте, в чëм она заключалась — и, смею предположить, поможет вырвать герцогиню де Мальборо из цепких когтей правительства. Домилитта нервно кусала губы и ничего не говорила. — Но самое великое и непреодолимое препятствие, что может встать у меня на пути — это я сам. — Грандер выдержал продолжительную паузу, после чего возобновил монолог на менее громких тонах: — Мне недолго осталось в здравом уме, сеньора. Нервная болезнь моя прогрессирует с годами. Она не даëт спать, сохранять душевный покой, в определëнных обстоятельствах рассудительно оценивать обстановку... Поэтому я и беру с собою Гаруцио, как сопровождающего, которому, возможно, придëтся заканчивать моë дело. Сердце хозяйки трепыхалось как листок на осеннем ветру: к этому господину, невысокому, тощему, с поседевшими длинными волосами, она испытывала жалость, однако не демонстрировала еë. Она винила себя за эту упëртую сущность, за эту ненужную, глупую гордыню, появившуюся вдруг невесть откуда и, видимо, жившую в ней постоянно. — Виконт едет с вами... — полуутвердительно пробормотала она вполголоса. — Да, мы уже обсуждали это. — Хорошо, пусть он сопровождает вас. Быть может, так и правда будет лучше для всех. Образовалась колючая, напряжëнная тишина. Оба собеседника стояли в неспокойной отрешëнности. Домилитта помнила, как в детстве любила отца до того, как не раскрылась его гнусная тайна. И даже потом, когда герцог де Мальборо взял Консуеллу — дочь простого рыбака — в жëны и превратил еë в первую женщину Испании после королевы, а Домилитту — в свою единственную наследницу, госпожа Лоренсо была не в силах возлюбить отчима так же, как Мигеля. Будь герцог на свободе — он не разрешил бы злым родственникам завладеть замком. Но двор знал происхождение падчерицы де Мальборо: она — незаконнорождëнная, еë родители никогда не состояли в браке. Эти трудности и позволили родственникам уважаемого герцога взять на себя полномочия хозяев. — Прощайте, сеньор, — сказала Домилитта, сражаясь со слезами. — Можете идти. — Конечно. Но, подождите, я бы хотел... — Взгляд Грандера рассеянно заметался. — Я бы хотел с вашего дозволения увидеть внучек. На эту просьбу хозяйка дома ответила Мигелю одобряющей, но щемящей сердце улыбкой. Она без слов, кивком головы позвала Грандера следовать за ней. Граф, готовящийся к отказу, с воодушевлением воспринял этот щедрый жест. Детская — комната средних размеров, отличалась светлыми, нежно-голубыми тонами. Пыльно-розового цвета шторы были задвинуты на ночь, балдахины у трëх одинаковых кроваток, наоборот, закреплены прищепкой, потому что старая Алехандра готовилась укладывать девочек спать. Старуха изумлëнно встрепенулась, завидев рядом с госпожой неизвестного гостя, но Домилитта сделала примирительный знак и приказала ей удалиться. Тройняшки играли на полу на расстеленном тëплом покрывале. Мать приблизилась к дочерям, подведя к ним и Мигеля, что был ни жив, ни мëртв от волнения и счастья, которого не испытывал в сумме лет десять. Испросив взором разрешения у Домилитты и получив утвердительный ответ, Грандер бесшумно, кошачьим шагом, подступил к внучкам и присел. Девочкам шëл второй год; у двух — Паулы и Агустины, были чëрные волосы и карие глаза, а у одной — Мадлен — каштановые волосы, а глазки необычайно красивого, яркого янтарно-зелëного цвета, прямо как у Мигеля. Малышки прекратили игру и внимательно уставились на незнакомца. Граф улыбнулся и осторожно протянул им ладонь. Тройняшки поочерёдно рассматривали то мать, то неизвестного гостя, не решаясь что-либо предпринимать. Но продлилась нерешительность эта всего пару секунд: первой нашлась Мадлен. Она неуклюже встала, покачиваясь, как бумажный кораблик во власти потока весеннего ручейка, и схватила Грандера за безымянный палец. «Хорошая, милая моя девочка», — думал Мигель с отеческим предостережением, — «каким недобрым отличием наградила тебя Природа; все самые несчастные люди в нашем роду имели зелëные глаза... Пусть на тебе оборвëтся эта скверная закономерность». Тем временем Паула и Агустина осмелели тоже, следуя примеру сестры. Неловкими движениями они трогали Грандера за рукав протянутой руки, покуда Мадлен сосредоточенным взглядом изучала черты лица дедушки. Мигель побыл в детской около пятнадцати минут и, насладившись лицезрением внучек — полностью удовлетворить потребность в родных за эти жалкие обрывки времени он не смог — засобирался домой, чтобы не надоедать. Понимая, что новый знакомый покидает их, дети недовольно заверещали. Напоследок Грандер обернулся и послал девочкам наполненный такой любовью и уверенностью взор, говоривший красноречивее возвышенных, поэтичных слов, что тройняшки замолкли как зачарованные. Особенно Мадлен. Домилитта поцеловала детей на ночь, окликнула Алехандру и вышла за Мигелем. Гаруцио, ждавший внизу, волновался не меньше дяди и взвинчено бродил из угла в угол. Однако на него влияло спокойствие Диего, что неподвижно сидел на стуле и отвлекал виконта разговорами. Лакей общался на отвлечëнные, нейтральные темы и старался облегчить юному господину тяготы ожидания. Вместе с боем часов, возвещавших о восьми часах вечера, в гостиной появились госпожа Лоренсо и Грандер, один бледнее другого. Но оба они, будто сговорившись, разыграли приподнятое расположение духа. Эта фальшивая сцена заставила сердце виконта успокоиться, но Диего, по своей дотошной натуре, подметил неискренность на лицах отца и дочери. При Домилитте Грандеру пришлось дружелюбно попрощаться как с Гаруцио, так и с пожилым слугой. В тот день Диего остался в доме госпожи Лоренсо: она с радушием отозвалась на просьбу брата и приняла старого лакея на службу, выделив ему хорошую, удобную комнату.