***
Ты натягиваешь ремни, твое сердце колотится так болезненно, что кажется, будто весь дом слышит его. Ты со слезами смотришь на Бэкхёна, но он не смотрит на тебя. Вот оно. Это конец для тебя. В твоей комнате чужие люди. Бэкхён говорит с ними приглушенным шепотом, их глаза горят красным, когда они смотрят на тебя. Ты сопротивляешься чуть сильнее, начиная всхлипывать. — Заткнись. — Бэкхён огрызается, и ты прикусываешь губу, чтобы сдержать рыдания, все твое тело дрожит. — Скоро все закончится. — Говорит один из них удивительно мягким и нежным голосом. — Это не больно. Ты качаешь головой, изо всех сил пытаясь отстраниться, но твои связанные ноги и запястья делают это невероятно трудным. Они идут к тебе с пилюлей в руке. Ты энергично трясёшь головой, пытаясь вырваться, но это бесполезно. Они приближаются к тебе, как к испуганному животному. Один вампир хватает тебя за плечи, пытаясь удержать на месте. Другой хватает тебя за челюсть, заставляя открыть рот, чтобы положить таблетку. Раздается сдавленный крик, на мгновение пугающий их, прежде чем они продолжат. — Нет! — Бьешься ты, пытаясь заставить себя опустить голову, чтобы они не смогли открыть тебе рот. Ты продолжаешь кричать через закрытый рот, усиливая давление на горло. — Нет, пожалуйста. — Ты мысленно умоляешь, слезы текут по твоим щекам, когда они насильно пытаются заставить тебя открыть рот. — Пожалуйста, кто-нибудь, помогите мне. Ты уже чувствуешь как устала. Они сильны, и ты знаешь, что они даже не используют всю свою силу, чтобы справиться с тобой. Ты прикусываешь язык, думая, что, может быть, ты можешь убить себя таким образом. Просто истечь кровью, и все будет хорошо. Ты больше не хочешь так жить. Ты чувствуешь, что начинаешь обмякать, плакать сильнее, потому что знаешь, что это оно. Твой ребенок умрет, а ты будешь жить, зная, что не сможешь защитить его. Они раздвигают твои губы, твою челюсть, вдавливая два пальца, чтобы она оставалась открытой, и ты чувствуешь, как таблетку засовывают тебе в горло. Всё кончено. — Стой! — Голос Бэкхёна эхом разносится по комнате, заставляя замереть остальных вампиров. — Достаточно. Они отстраняются, к твоему большому облегчению, твое лицо покрыто слезами и слюной. Ты смотришь, как он качается, прислонившись к подоконнику. Его голос резок и смертоносен. — Выйдите. Вампиры смотрят друг на друга в замешательстве, стоя на мгновение, не зная, что делать. Бэкхён снова на них рявкает, сверкая ужасающе кроваво-красными глазами. — Я сказал, убирайтесь! Они ушли, захлопнув за собой дверь. Внезапно становится слишком тихо, когда ты пытаешься успокоить свои рыдания, икоту и хрипы. Все, о чем ты можешь думать — это почему? — Но почему? — Спрашивает Бэкхён, задавая тот же вопрос, что и ты. Его тон на удивление потерянный, надломленный, измученный. — Почему, почему, почему? Ты молчишь, у тебя болит горло. Ты продолжаешь наблюдать за ним, видишь, как он раздраженно проводит руками по лицу. Он не смотрит на тебя. — Я не понимаю. Почему ты сражаешься? Почему ты плачешь? — Он кажется таким расстроенным. — Почему ты так этого хочешь? Почему ты не можешь понять, почему я это делаю? Он хлопает ладонями по подоконнику, и ты вздрагиваешь. Он, наконец, смотрит на тебя, как дикий, обезумевший зверь. Буря эмоций, которую ты никогда раньше не видела. Грубые, незащищенные эмоции, которые льются из его глаз. Ты задаёшься вопросом, не срывается ли он наконец, не выплескивает ли все это наружу. — Почему бы тебе не взять его? Эта штука убьет тебя! Это убьет тебя! Ты же умрешь! — Внезапно тебе кажется, что он плачет. Он задыхается: — Ты умрёшь. Он закрывает лицо ладонью и делает глубокие судорожные вдохи. Больше он ничего не говорит. — Я люблю тебя. — Голос хриплый, но он тебя слышит. Ты же знаешь, что он может. Ты хочешь дотянуться до него, до самых глубоких его частей, которые он отчаянно пытается спрятать.***
Ты задаёшься вопросом, можете ли ты. Он весь дрожит. Дрожь. Похоже, он разваливается по швам. Он снова спрашивает: — Почему? — Качает головой, и ужасный смех срывается с его губ, когда он отступает назад. — Даже после всего, что я сделал? Причинил тебе боль? Сломал тебя? Я сделал с тобой все ужасные вещи, а ты все еще утверждаешь, что любишь меня? — Теперь он смеется, истерически, как сумасшедший. Ты вздрагиваешь от его голоса. — Ты любишь меня! — Он хохочет, размахивая руками, как будто это лучшая шутка, которую он когда-либо слышал. — Во мне нет ничего, что можно было бы любить! Я — гребаная пустая оболочка. Посмотри на меня! Смотри! — Он дико показывает на себя. — У меня ничего нет. Ничего! Во мне нет ничего, что можно было бы любить. — Он опять плачет. Не физически, но в глубине души ты знаешь, что он плачет. Ты снова натягиваешь ремни, жалея, что не можешь обнять его. — Это неправда. — Но это так. — Он ходит по комнате. — Это слишком верно, не так ли? Я избил тебя, изнасиловал тебя, причинить тебе боль. Эта штука в тебе — моя вина! Это потому, что я причинил тебе такую боль! Я чертов монстр, не так ли? Ты вздрагиваешь, когда я подхожу ближе. Ты кричишь, плачешь и умоляешь. — Что-то такое грустное мелькает в его глазах. Интересно, что он вспоминает? –Ты говоришь, что любишь меня только потому, что я единственный, кто у тебя есть. Неужели ты не понимаешь? Я держу тебя здесь взаперти, и я сделал так, чтобы мои братья не помогали тебе. Они даже не знают, как тебе помочь, потому что я здесь. У тебя ничего нет, потому что я отнял у тебя все! Он снова смеется, так, так мучительно. — Ты меня не любишь. Это мучительно видеть его таким. Ты не знаешь, как ему помочь. Не знаешь, как до него дотянуться. Ты же знаешь, что в его словах есть доля правды. Ты действительно можешь утверждать, что любишь его? Когда ты никогда не встречала человека нормально, никогда не знала, что такое настоящая любовь? Ты все еще можешь утверждать, что любишь этого сломленного вампира, который не знает ничего, кроме боли? Ты сомневаешься, колеблешься. С точки зрения логики, это невозможно сказать по-настоящему. Но в глубине души… в глубине души ты знаешь, что любишь его. Каждая его частичка. Все осколки которые режут тебя, Монстр внутри и монстр, которым он пытается быть. Все это. Ты хочешь снять ремни, которыми он приковал себя. Эти шипы и острые края, которые держат других подальше. Потому что ты знаешь, что внутри он отчаянно молит кого-то спасти его. Это самый ранимый и честный человек, каким он когда-либо был. Что это значит? — Значит, ты любишь меня? — Шепчешь ты. Ты видишь, как он замирает, его глаза дико бегают по твоему лицу, как будто ему стыдно, или, может быть, он что-то ищет. Он опускает голову. — Я не умею любить. Я на это не способен. Неспособный. Он всегда так себя чувствовал? Дело не в том, что он не хочет любить, а в том, что он не способен любить? — Бэкхён. — Ты скрежещешь зубами. — Развяжи меня. Он колеблется, но делает это мгновение спустя. Освободив руки и ноги, ты заключаешь его в крепкие объятия, прижимая к себе так крепко, как только можешь, желая, чтобы твое тепло коснулось его. Он вздрагивает, пытаясь вырваться, но ты не даешь ему этого сделать. — Ты не неспособен. — Ты сглатываешь, стараясь не обращать внимания на боль в горле и в сердце. — Тебе страшно и больно. — Ты отстраняешься, вместо этого прижимаясь лбом к его лицу, обхватывая его ладонями. — Это правда. Я человек, и однажды я умру. Может быть, этот ребенок убьет меня. Его дыхание прерывается, и он снова дрожит. Глаза так широко раскрыты и полны ужаса от твоих слов, что в них мелькает что-то безумное. Безумное, животное желание, чтобы ты никогда не покидала его. Твое сердце сжимается, но ты целуешь его в кончик носа, в уголок рта. — Я знаю, что это больно. — Ты проводишь пальцами по его волосам, надеясь успокоить его. — Я знаю. — Все уходят. — Он что-то бормочет, уткнувшись в твою шею. Его дыхание такое прерывистое, ледяное. — В конце концов все меня покидают. У меня ничего нет. Я — ничто. Я…Я больше не знаю, как любить без…без боли…без боли для тебя…я не могу… Он бессвязно бормочет, обхватив тебя руками так крепко, словно не хочет отпускать. Ты обнимаешь его в ответ с тем же отчаянием, шикаешь на него и пытаешься успокоить. — Я не могу этого сделать. — Наконец шепчет он. — Я не могу. — Все в порядке. — Говоришь ты, целуя его волосы и нежно покачивая. — Просто позволь мне любить тебя. Он снова плачет. Трещит, ломается, рушится, рассыпается, как фарфор. Ты изо всех сил стараешься удержать его вместе.