Не верь безумию любви

Жизнь в целом налаживалась, считал Боба. У него был корабль, был классный, хоть и слегка криповый механик, немного свободных денег и легальные документы. И более того — он ухитрился внезапно попасть в мандалорскую верхушку. Он никогда не придавал значения тому, что некоторые сержанты на Камино салютовали его отцу, прикладывая руку к груди и назвали его «манд’алор». Отец морщился и словно бы стряхивал с себя и это все, и укоризненные или печальные взгляды Скираты, Рав Брелор или Фонте Терво. Но во внешнем мире это, оказывается, имело значение — то, что он, Боба Фетт, сын предыдущего манд’алора. А то, что он первым принес присягу новому манд’алору прямо над трупом претендента, автоматически сделало Бобу Хранителем Меча. То есть теперь он входил в совет при манд’алоре Коррайне Крайзе и должен был через три года обеспечить честные выборы следующего правителя. Корки надеялся, что после выборов сможет вернуться на место наследника главы Дома Крайз и если и участвовать в политике, то более цивилизованными методами, чем публичное убийство претендента на единоличную власть. Поначалу Боба был недоволен тем, что Корки заставил его сдать общеобразовательные тесты и ходить в школу. Пока Боба прикидывал, что будет выгоднее — втихую слинять или наставить галочек в тестах как попало, рядом бесшумно возник Аймо и, поклонившись Корки, спросил, можно ли ему тоже попробовать. Аймо говорил на основном с адскими закрученными оборотами, с какими положено домашнему рабу обращаться к хозяину. Корки сначала ничего не понял, потом, видимо, до него дошло. Аймо мигом оформили карточку вида на жительство, медстраховку и доступ в учебные системы. Боба не знал, заметил ли Корки рефлекторное побуждение Аймо принести благодарность, опустившись на колени, — и с каким усилием Аймо удержался. Отставать от собственного механика Боба не захотел и за учебу взялся. И уже через неделю выяснил, что предмет под названием «Основы общества и права» очень даже помогает понять, что происходит на заседаниях совета при манд’алоре, большого совета и отдельно совета министров при герцогине. Такому отец его не учил. Зато учил, что надо выполнять обязанности, даже скучные. И Боба честно сидел слева и позади Корки на совещаниях и исполнял его поручения. Примерно недели через три после провозглашения манд’алора в Келдабе пришел запрос из республиканского министерства юстиции с требованием депортировать несовершеннолетнего преступника Бобу Фетта. — А что вы ответили? — спросила герцогиня у министра юстиции. — Пока ничего, — ответил тот. — У нас нет протокола на этот случай. И все уставились на манд’алора, который сидел с таким видом, будто решал в уме навигационную задачу. — Я думаю, — наконец сказал он, — можно ли перевести на дипломатический язык пожелание засунуть эту бумагу в задницу ее автору? — Сэр, — подал голос протокольный дроид. — Послание не написано на бумаге, в остальном же можете не беспокоиться, перевод возможен. — Мандалорский протокольный дроид, — пробормотал Фенн Рау. — Умеет посылать сенат в жопу вежливо и без личных обид. — И от имени правительства тоже нужно, и с тем же смыслом, СиФорти, — проговорила Сатин задумчиво. — Тогда я подготовлю два документа, миледи. От имени манд’алора и от имени главы правительства. Гражданский ответ занял два листа плотной белой бумаги с тисненой золотой рамкой и гербом в левом верхнем углу. Без лишних словесных украшений послание гласило, что правительство Мандалорского Союза не признает за Сенатом права на подобные требования, поскольку между Республикой и Мандалором нет никаких соглашений о сотрудничестве, кроме заключенного семьсот лет назад договора о взаимном ненападении. Более того, Мандалор предъявляет республиканской юстиции встречный запрос: по какому праву республиканское правосудие содержало несовершеннолетнего мандалорца (признанного официально ребенка мандалорского гражданина) в тюрьме для взрослых без ясно сформулированного обвинения, следствия и суда? Ответ от манд’алора занял едва четверть листа и гласил, что обычай цин ветин (*) обнуляет все, что совершил присягнувший законному манд’алору в момент принесения клятвы Резольнаре. На этом месте манд’алор и герцогиня переглянулись, поставили вычурные подписи и печати (на правительственном ответе расписался еще и министр юстиции) и отправили все это с дроидом-дипкурьером обратно на Корусканту. Во всем этом был какой-то второй и третий смысл, но Боба его явно не просек. Все вопросы он запихал поглубже как минимум до конца заседания и постарался заняться делом, все-таки было бы обидно сидеть в совете манд’алора и только место занимать. В кои-то веки Бобе было интересно и не скучно. — Почему? — спросил Боба у Корки, как только они остались одни. — Я же правда убил, и вообще? Корки упер руки локтями в стол, сложил пальцы домиком. — Во-первых, мы независимое государство, и Республика нам не указ. Во-вторых, поскольку у нас нет соответствующих соглашений, то все наши отношения с Республикой — вопрос нашей доброй воли, а в данном случае я ее не проявляю, и ее светлость тоже. — Почему? — Ну, можно длинный список составить, вот Си-Форти уже и составил. Но по правде говоря, причин две. Первая — Цин ветин. Ты принес мне присягу и имеешь право начать все с чистого поля. — И это важно для традиционалистов. Верно? — Точно! Вторая причина. Если они хотят предъявить тебе обвинения, им придется решить, что именно ты сделал — то ли повредил республиканское имущество, то ли убил людей. Боба почувствовал, как у него заполыхали щеки. Он мог сто тысяч раз не считать клонов своими братьями, но он помнил, как упал с простреленной головой Пондс — одно лицо с отцом, только отец никогда не брился налысо. И те, кто погиб от взрыва на «Стойком» — он их не знал, но лет через пять, если доживет, он будет выглядеть точно так же, разве что без татуировок. — А главное, — продолжил Корки, глядя прямо Бобе в глаза, — им нужно будет решить, кто ты такой. Технически ты клон. Юридически — признанный сын Джанго Фетта, мандалорца, уроженца Конкорд Даун, а значит — гражданин Мандалора. — Технически я отличаюсь, — сказал Боба. — При сканировании будет видно, что у меня маркеры такие же, как у отца, а у клонов другие. Ну, может, кроме Нулей. — Это важная информация, — Корки побарабанил пальцами по столу. — Спасибо, что поделился. Так что скажешь — каково твое мнение об этой ситуации? — Ну, — Боба собрался с мыслями. — Сенат хочет вас продавить и посмотреть, насколько вы продавливаетесь. Ситуация сейчас неустойчивая, и ты этим ответом показываешь Кланам и традиционалистам, что ты под Республику не прогнешься. А герцогиня подтверждает, что с Мандалора выдачи нет, то есть что она интересы мандалорцев ставит выше, чем союз с Корускантой. Это всем понравилось, и Новым, и традиционалистам. — Так, отлично. Еще соображения? — Джедаи и некоторые политики хотят дать клонам легальный статус. И вы им подбрасываете судебный кейс. То есть выходит, что вы не против отношений с Республикой, но только на равных и не с кем попало. И ты фактически подтвердил, что я, хотя и технически клон, а все-таки полноправный человек. Год назад Боба ни за что не признал бы себя клоном. Полгода назад он ни что не стал бы покупать обтерханной беглой рабыне роскошную куклу, а твилеку-калеке — новенький датапад с детскими книжками. — 95 баллов по дипломатической интриге твои, — хмыкнул Корки. И вдруг сделался очень серьезным. — Все это правда. Но истина, Бо Арайн, в том, что ты не разменная фигура на доске. Ты имеешь право стать кем захочешь, учиться, развлекаться, заводить друзей — как любой подросток. А я намерен это право защищать. Боба вдруг подумал, что, может, он нужен Корки не только как символическая фигура — первый присягнувший, Хранитель Меча... Может, он хотя бы немножко нужен сам? — Я правда для тебя не пешка? — спросил Боба. — Я смею надеяться, что ты мой друг. Если бы Корки сказал «брат», Боба бы не поверил. Братья — это клоны, братья Бобе ни на какой фиг не сдались. — Как Лакс? — Как Бо Арайн. Перед глазами все вдруг расплылось, стало зыбким, а когда он проморгался, то Корки был рядом и обнимал его за плечи. Молча. Без сюсю и утешений. — Идет, — сипло проговорил Боба. Это все потому, что раньше отец его так обнимал, когда было больно и плохо. Корки был совсем не похож на отца — он был внешне мягкий, чистенький, и говорил на основном как диктор по головидению. И видно было, что он не привык носить оружие. У него даже шлема не было, только отцовские наручи. Раньше Боба бы не счел его за достойного противника. Но он несколько месяцев уже был рядом и научился различать под этой мягкостью и вежливой гладкой речью сталь и бескар. Это у них с герцогиней было общее, только герцогиня казалась ледяной, такой хрупкой, что стукни — и посыплются острые осколки, но внутри все равно сталь и бескар. Когда глаза перестало жечь, Боба потянул Корки вниз за рукав, чтобы тот сел на стул рядом. — Они меня не просто так хотят, — сказал Боба. — Они думают, что я много знаю насчет Камино и графа Дуку. Раз отец на него работал. — А ты знаешь? Боба усмехнулся. — Конечно. Только не то, что они думают.