1945 год
— Ты мне не друг. Даже не товарищ, — чеканя каждое слово, произнёс нацист, делая шаг в сторону раненого врага. — Я не считаю тебя человеком. Ты мой раб, Союз, пора бы уже привыкнуть к этому! — Рейх запрокинул голову назад и залился сумасшедшим хохотом, эхом отдававшимся от холодных каменных стен и звеневшим в барабанах перепонках русского. Он ничего не мог сделать: сквозная рана от пули в плече и сломанная нога не давали возможности двигаться. Он сидел на ледяном полу, сжав веки и стиснув зубы до боли; не хотелось даже видеть этого противного человека, не то что слышать, а тем более ощущать рядом, так близко, что можно коснуться на свой страх и риск, ведь немец в гневе может и оторвать руку… — Почему ты не смотришь на меня? — с фальшивой лаской сказал ариец, наклоняясь к самому лицу Советов. — Открой глаза, lebendig (живо)! СССР ничего не оставалось, как подчиниться… — Обожаю видеть, как люди плачут! — по лицу разъехался злобный оскал. — Обожаю так же сильно, как причинять боль… Третий потянулся к карману чёрного пальто и медленно вытащил оттуда блестящий нож с лакированной рукояткой, запачканный свежей кровью: значит, Союз не первый, к кому он сегодня заходил… Проведя остро заточенным лезвием по подушечке пальца и пустив кровь, Рейх слизал алые капли и ухмыльнуться, представляя, как будет вспарывать хрупкое тело с фарфоровой кожей, испещренной ранами, шрамами и прочими следами. Он мог делать с пленными что угодно: пытать, травить, отправлять на повешанье, заставлять своих солдат насиловать их… Но с этим человеком хотелось сделать что-то особенное, чего были недостойны другие. Медленно водя острием по телу коммуниста, иногда надавливая чуть сильнее, нацист оставлял на его груди свою метку: крестообразную свастику и слово под ней:Mein
Советы корчился от боли, запрещая себе кричать и впадать в панику; если бы фриц хотел зарезать его, то давно бы уже сделал это, оставив окровавленное тело загнивать в четырёх стенах. Тонкая струйка алой жидкости маленькой змейкой выскользнула из новой раны и побежала вниз по оголенному торсу. То, что произошло дальше, заставило русского нервно дернуться: фриц, усмехнувшись, нарочито неспеша провёл языком по кровавому следу снизу вверх. — Урод… — прошипел СССР, не осмеливаясь даже оттолкнуть сумасшедшего садиста от себя: нож мог с лёгкостью оказаться в его солнечном сплетении. На это ариец лишь вновь захохотал. Хлопнув Союза в месте, на котором теперь красовались неглубокие, относительно других ран, порезы и услышав крик боли, Третий удовлетворенно кивнул и выпрямился, развернувшись спиной к пленному. — Так уж и быть, оставлю тебя на сегодня: редко можно найти такую куколку, как ты! Да и кровь у тебя сладкая, не как у других… Прямо радость для моих глаз! Железная дверь за немцем закрылась, и в коридоре послышался до боли знакомый, немного безумный смех. Союз устало закрыл глаза и вздохнул, что отдалось болезненными ощущениями в грудной клетке. Хотелось кричать, рушить все, что попадётся под руку и убивать всех немецких солдат, которые когда-либо заходили в эту бетонную "коробку", но что-то останавливало. И это не невыносимая боль, которая растекалась по всему телу: даже истекая кровью мужчина мог сильно навредить. Это было что-то другое."Я люблю Третьего Рейха."
Это звучало, словно приговор к смерти. В прочем, так оно и было; за многие годы создалось впечатление, что нацист вообще не испытывает никаких чувств. Советы стал прокручивать в голове прошлые времена: всегда эти двое были вместе, от начальной школы и вплоть до начала войны. Жажда власти изменила скромного, доброго паренька, который общался лишь с коммунистом... Вдруг в коридоре послышались какие-то звуки, затем выстрелы, крики и топот многочисленных ног. Железная дверь распахнулась, и в помещение заглянул высокий парень в русской военной форме, запачканной в чужой крови. - Господин Союз? - радостно воскликнул он, подбегая к раненому. - Нам срочно нужно уходить, я помогу Вам. - Что происходит? - пробормотал Советы, с трудом поднимаясь на ноги и повиснув на плече солдата. - Мы наконец обнаружили местонахождение немецких баз и бункеров, которые были немедленно разгромлены, это - последняя. Половина их солдат убита, другие, в том числе и предводитель, взяты в плен. У Вас очень тяжёлое состояние, сомневаюсь, что Вы сможете дойти до машины... - Мы выиграли войну, - улыбнулся коммунист, по его щекам скользнули слезы радости. - Теперь уже возможно все.Два года спустя.
- Господин Союз, вы уверены, что это хорошее решение? - Я обыскал полсвета, чтобы лично свернуть шею этой твари, не смейте останавливать меня. - Но, товарищ Союз... - Отведите меня к нему. Русский солдат обречённо вздохнул, и произнеся "Прошу за мной", направился к винтовой лестнице, ведущей в подвал. Остановившись у массивной двери, парень оставил коммуниста и поспешил удалиться, дабы не попасть под горячую руку. Советы нервно передернул плечами и выдохнул, после чего потянулся к железной ручке. В подвале было темно и холодно. Легко открывшаяся дверь впустила луч света, из-за чего сидевшая в углу фигура поспешила закрыть глаза руками. Союз улыбнулся - не верится, что когда-то это был самый жестокий диктатор... - Наконец-то я нашёл тебя... Рейх вздрогнул от неожиданности. Он ожидал увидеть и услышать здесь кого угодно, но только не СССР. - Пришёл поиздеваться надо мной? - прошипел нацист, поднимаясь с места и подходя вплотную к новоприбывшему. - Что ж, давай! Сломай меня еще больше! - Я здесь, чтобы забрать тебя, - нежно улыбнулся Советы. - Чт... - Три года прошло, а ты все никак не меняешься, - мужчина, усмехнувшись, обвил руки вокруг талии немца, прижавшись к его груди; тот запаниковал и залился краской. - Отпусти меня! - воскликнул фриц. - Что ты задумал?! - Я же тебе все сказал. - А как же "Я хочу свернуть ему шею"? - Думаешь, меня бы пустили, если бы я сказал, что не могу без тебя? Только тут до Третьего дошло. Русский заберёт его. - Я люблю тебя, Рейх. - Подожди-ка... Его заткнули нежным поцелуем, притянув к себе за ворот рубашки. Нацист, не ожидавший этого, хотел оттолкнуть от себя коммуниста, но руки сами прижали того ближе. Сердце обоих бешено колотилось, дыхание кончалось, но так не хотелось прерывать эту связь... Наконец, Советы отлип от немца, тяжело дыша. - Мы едем домой.