Второй Шанс

      Ей снились цепи. Металл, сковавший тело, жгучая боль в шее и запястьях, мир, качающийся перед глазами.       — Ты обещала стать моей навсегда, а сама пыталась сбежать… Если он хоть немного похож на тебя, Семи Королевств ему будет мало.       Она не видела человека. Даже не была уверена, с ней ли он говорит. Она никогда не пыталась сбежать. Да и стоило ли? Её дразнил Теон, молчаливо презирала Кейтлин, а люди то и дело называли за глаза бастардкой.       И всё же, Джолин любила отца. А её любили братья, и даже немного сестры, и большинство людей, особенно тех, кто был знаком с тётей.       Она не уверена, был ли Винтерфелл её домом по праву, но ни на что бы не променяла его. Не сейчас.       — Моя королева, — его шёпот стал громче, и девушка видела силуэт у её ног. — Мы отомстим за них, ты и я. Эйрис сжёг твою семью, я сделаю с ним то же. А ещё с твоим женихом-изменщиком и всем его войском. Ты хочешь этого?       Этот человек — тень, склонившаяся перед ней, готовая сделать что угодно, вызывала страх. Холодные руки на ноющих запястьях — чернильно-лиловых — пальцы на животе, на горле, на мокрых щеках.       — Не трогай меня, — хотела закричать Джолин, но повреждённое горло ослепило болью от одной попытки говорить. Она лягнула его ногой, удивительно здоровой, но слабой, в протест, когда человек потянул к ней руки.       Она проснулась с колотящимся сердцем в своей комнате, освещенной лишь светом камина. Призрак сторожил её покой, прижавшись боком к быстро вздымающейся груди.       Что это было? Почему она так испугалась? Она была Лианной? Но она не трогала картины несколько дней, после того разговора с Робертом.       Джолин коснулась щеки друга, и лютоволк облизал её ладонь. Их взгляды встретились.       — Что произошло?       Волк внимательно повёл ушами. Он последовал за девушкой, когда она подошла к кувшину с водой и налила себе, чтобы смочить горло. Её тело сейчас было здорово и сильно, но во сне она была во всех смыслах истощенной.       Северянка подошла к окну и распахнула его. Холод обжег её щеки, но в целом всё было благополучно. Вместо смазанных чёрных силуэтов перед ней открылась мирная ночь. Дома, просторы, даже витающий запах выпечки и хвои — всё было родным. У неё было прекрасное зрение, и каждая деталь была чёткой и реальной, только выкрашенной голубым.       Джолин обернулась. Призрак сидел у её ног, сильный и верный, хоть и пусть всего лишь щенок.       — Ты всегда будешь меня защищать, — прошептала она, ничуть в этом не сомневаясь. — Неужели это произошло, потому что некому было заступиться за неё? Или же она сама отвергла любую заботу?

***

      Роберт резко очнулся от сна, словно из бушующего мора его вышвырнуло прямо на скалы. В глазах пылала синяя ярость; злость искала выхода.        Чем старше он становился, тем меньше эмоций испытывал. Терял вкус и смысл жизни, несмотря на природную вспыльчивость, и ни еда, ни выпивка не могли больше насытить.       У охоты получалось. У поединков. У женщин. Но всё — кратковременно.       Бумажная иллюзия удовольствия.       Сейчас, увидев безумного принца, который причиняет боль беременной девушке, пугает её, говорит о смерти её родных как о пустяке и предлагает его Лианне превратить половину населения в пепел, Баратеон ощутил весь спектр эмоций от гнева до ослепляющей ярости.       — Ублюдок, — прорычал он, и массивный кулак врезался в стену.       Это просто сон. Лианна никогда не была беременна. Даже Рейгар не мог оставить на ней синяки, верно?       С другой стороны, Джон Аррен тоже не должен был его покидать. А самовлюбленные женщины вроде королевы обычно живут долго, превращаясь в шипастых старух, как леди Оленна. Сейчас они уже все мертвы: Серсея — почти год, а с гибели Джона не прошло и луны.       Роберт едва ли горевал по вздорной супруге, но всё же ему было её жаль. Погибнуть в родах, промучившись двое суток — не лучший способ уйти из жизни. Если такие вообще бывают.       А вот по сыну, черноволосому, недоношенному, со шрамами по всему телу*, он скорбел. Как и по своему воспитателю… Названному отцу.       Настоящие родители Роберта были хорошими людьми. Он помнил, как они умерли, когда он со Станнисом были подростками, а Ренли едва ли умел читать. Джон Аррен, пожалуй, был одним из мудрейших людей, с кем общался Роберт. Он был строг, требователен, он был тем, кто воспитал его как сына. А ещё благодаря ему Роберт познакомился с Недом и Брандоном, а потом — с Лианной.       Роберт никогда не был близок с родными братьями, а других близких родственников у него не было. Джон Аррен подарил ему семью.       Когда его не стало, Роберт стал опустошен. Гнев мог всколыхнуть чувства, но было ли это приятнее отсутствия эмоций? Он не смог бы ответить на этот вопрос: ярость — Роберт посмотрел на липкий, пульсирующий болью кулак — плодоносила кровью. И принадлежала она Рейгару, Брандону, лорду Старку, Лианне и ему самому.       Но пустота была ещё хуже. Ядовитое, отравляющее чувство смердело чужеродностью. Роберт любил, ненавидел и страдал ярко и мощно, отдаваясь чувствам всем своим существом. Нам — ярость, гласил его девиз. И в этом были все Баратеоны.       Что делать, когда ярости нет?       Реальность размылась в серо-красное марево.       Единственное место, куда его влекло, было таким же. Серым, ледяным, словно скрученная сталь.       Винтерфелл.