Тонкий лед

Прошла неделя после моего знакомства с Гарреттом. Февраль бушевал в самую силу, покрывая унынием все до чего мог дотянуться своими промёрзлыми щупальцами. Я обходила парк стороной все это время, несмотря на то что таким образом моя дорога домой увеличивалась на двадцать минут. Картина идущего на дно парня не выходила у меня из головы, хотя я и не позволила ему умереть. Чертов музыкантишка все равно преследовал меня в кошмарах. Понедельник новой недели выдался особенно холодным, февраль применил тяжелую артиллерию — ледяной ветер. И, как назло, именно в этот день я забыла надеть шарф, свой главный шерстяной доспех. Идея снова огибать парк и удлинять эту пытку показалась невыносимой. Собрав все свое мужество, я шагнула на дорожку с мыслью, что в такую погоду никакие призраки не сравнятся с февралем. Приближаясь к пруду, я ускорила шаг и опустила голову. Будто мимо места преступления проходила, ей богу. Злополучная скамейка между двух дубов уже почти осталась позади, как мои призраки внезапно обрели жизнь и мелодичный высокий голос. — Эй, подожди! Я еле слышно чертыхнулась и еще сильнее ускорила шаг, но придурошный не отставал. — Ну куда ты бежишь? Притормози, пожалуйста! Я уж было хотела броситься в бегство, но как роялем по голове ударила мысль. «Почему я убегаю как преступница?» Я резко затормозила и сердито развернулась, чтобы увидеть, как парень все в той же омерзительной шапке почти бегом приближается ко мне. Он остановился в метрах десяти и пристально уставился на меня. — Ну и что тебе надо? — холодно и раздраженно спросила я. Мне вовсе не хотелось стоять на ветру и выяснять отношения с парнем, который мерещился мне тонущим в ледяной воде.  — Ты не назвала своего имени. Я приходил сюда каждый день, в надежде снова тебя увидеть. И вот ты наконец появилась, — он улыбнулся прямо как тогда в больничной палате. Ненормальный идиот. — Что тебе от меня надо? Почему ты не можешь оставить меня в покое? — мой голос зазвучал еще раздраженнее, хотя мне казалось, что это уже невозможно. — Ты же мне жизнь спасла! Я твой должник. Я хотел бы хотя бы имя твое узнать, — и он вновь уставился мне прямо в глаза. Какая раздражающая привычка. — Я смотрю, ты сухой, — «И тепло одетый» — добавила я про себя, подмечая толстый шерстяной шарф крупной вязки. — Да, после переохлаждения я подхватил простуду, и врач запретил любые водные процедуры на свежем воздухе, — он весело рассмеялся, словно его жизнь тогда не висела на волоске. — Кстати о переохлаждении… — он окинул меня внимательным взглядом и продолжил фразу: — я, кажется, знаю, с чего могу начать отдавать свой долг. Сказав это, он начала сокращать дистанцию между нами и остановился на расстоянии вытянутой руки. Я не поняла, что он задумал и не успела среагировать прежде, чем его теплый шарф оказался на мне. — Ты что творишь?! — только и успела, что возмутиться. — Ты почти синяя. И ты очень не любишь холод. — А кто вообще его любит, — это был добрый жест, поэтому хоть мне и хотелось возразить и разозлиться, я могла лишь опустить глаза и бубнить. — Ну вот и все. А теперь, пока я не усугубил свою простуду и не заставил тебя чувствовать себя виноватой, я, пожалуй, ретируюсь. И с этими словами он прошел мимо меня в сторону выхода из парка. Я растерялась, не знала, что нужно сказать или сделать, но вся ситуация ощущалась как-то неправильно, не закончено. Не придумав ничего получше, я крикнула ему вдогонку: — Меня зовут Лайла! Гарретт поднял руку, прощаясь, и хоть я и не видела его лица, во мне жила абсолютная уверенность, что он улыбался довольно как мартовский кот, своим теплом и светом отпугивая февраль. Дома было почти что жарко. Дымящийся черный чай с имбирем и лимоном, включенные гирлянды и задернутые занавески защищали меня изнутри от февраля. Я уже минут десять пялилась на лежащий на кровати шарф Гарретта и не знала, что думать. Меня разрывали два равносильных желания: никогда больше не видеть парня и отдать ему злополучный шарф. Очевидно, одно противоречило другому. Меня воспитывали вежливой, добропорядочной и благодарной. Из всего этого более-менее удалось сохранить только добропорядочность, и именно она не позволяла мне просто выбросить шерстяную вещь из окна и навсегда забыть об этой ходячей неприятности. Пока я терзалась размышлениями, моя кошка обнаружила новый предмет и очень заинтересовалась. Я пулей соскочила со своего места, чтобы выдернуть шарф из когтей пушистого хищника. На мое счастье преступница еще не успела сотворить непоправимое. Я долго выдохнула, успокаивая бешено колотящееся сердце. — Ну что ты творишь, Анет?! Ты что не видишь, какая тут вязка? Знаешь ведь, что его очень легко испортить. А я ведь не умею вязать, и без понятия, как можно и можно ли вообще что-то исправить в такой ситуации, — идеи лучше, чем отчитывать кошку у меня не было. Но дикарке было все равно на искусную вязку, потеряв игрушку, она лишь незаинтересованно мяукнула и спрыгнула с кровати. — Иди-иди! Подумай над своим поведением. Мне и так тошно, что надо будет еще раз увидеть этого чокнутого, так ты еще чуть было не заставила меня придумывать оправдания, почему его собственность травмирована. Излив свои переживания в пространство, я села на кровать и пусто уставилась на вещь в моих руках. «Мягкий, теплый» — пронеслось у меня в голове. И следующая мысль заставила меня сделать кое-что странное и для меня необъяснимое. Я поднесла шарф к лицу и глубоко вдохнула. Шерсть пахла зимой, уличным ледяным ветром, моими духами и солнечной улыбкой Гарретта. От подобной ассоциации я густо покраснела и выбросила шарф обратно на кровать. «Я не знаю, как пахнет этот придурок. Не могу знать и не хочу». Раздраженная, я встала с кровати и снова вернулась за свой стол, не оборачиваясь и отгоняя мысли, что Аннет снова может на него покуситься. «Мне все равно. Пусть хоть на шерстинки его раздерет. Сам виноват, нечего незнакомцам вещи раздавать. Ненормальный идиот. И хватит уже улыбаться так тепло и радостно!»