Тонкий лед

Я уже хотела выразить свое мнение на этот счет, когда к нам внезапно подошла взволнованно выглядящая Эмили. Она неуверенно улыбалась, стараясь не слишком явно показывать свои переживания. — Гарретт, можно тебя на минутку? — она взглянула на меня будто извиняясь и обратилась к парню. Он посмотрел на нее недоуменно, встретился со мной глазами, показывая, что не имеет ни малейшего понятия, что происходит, пожал неуверенно плечами и встал, сопровождая девушку на кухню. Их не было минут двадцать, я уже успела выпить все какао, сложить салфетки по нескольку раз в известные мне фигурки, потом порвать на мелкие кусочки, построить из них иглу, потом снеговика. Я была уже в процессе сборки кусочков салфетки обратно в полномасштабную салфетку, когда из кухни наконец-то появился Гарретт. Он выглядел расстроенно и озабоченно, чем ясно давал понять, что случилось что-то напрямую его касающееся и что-то не очень приятное. Я быстренько собрала кусочки бумаги в аккуратную горку и спрятала ее за кружкой. Тем временем парень уже сел за столик и проявил удивительную для себя рассеянность, не заметив мои маленькие манипуляции с бумагой. Я пристально уставилась на него, ожидая хоть какой-нибудь реакции, но он лишь смотрел перед собой невидящим взглядом. Мы не были хорошо знакомы, но даже я понимала, что такое поведение для него ненормальное. И пусть это шло вразрез с моими принципами, да и вообще с основами моего характера, мне не нравилось видеть его таким. — Гарретт, — тихо позвала я, но не дождалась ответа. Я повторила чуть громче, но меня снова не услышали. Парень отозвался лишь на третий раз, когда я уже почти закричала. — Да? Прости, я немного отвлекся, — он слабо улыбнулся, опуская взгляд на свою кружку. — Что-то случилось? — у меня даже мурашки побежали от того, насколько непривычно звучал этот банальный вопрос из моих уст. Гарретт тоже отдал должное тому, насколько я отошла от привычной манеры поведения и принципов. Он удивленно вскинул голову и вопросительно на меня уставился, потом немного подумал и неловко рассмеялся. — Все в порядке, Лайла. Ничего настолько серьезного. Никто не умирает. Хотя это и была самая ожидаемая реакция на такой вопрос с моей стороны, мне даже стало немного обидно. — Я могу поинтересоваться не только, когда существует какая-то смертельная опасность. Не такая уж я злая и черствая. Гарретт в который раз за вечер уставился на меня с удивлением, явно не ожидая, что я могу обидеться на его вполне обычные слова. — Лайла, я вовсе не считаю, что ты злая и черствая. Более того, я уверен, что ты одна из самых добрых людей, которых мне приходилось встречать. Но я понимаю, что тебе непривычно проявлять внимание и заботу, и от тебя этого не жду. Тем более, мы не настолько близки, чтобы я позволил себя вообще чего-либо ждать от тебя, — он говорил таким спокойным убеждающим голосом, что я в очередной раз не на шутку поразилась тому, насколько парень все-таки проницательный и умеет находить правильные слова. — Что произошло? — все еще обиженно буркнула я, не собираясь довольствоваться его пониманием. — Как я уже сказал, ничего по-настоящему серьезного. Обычные семейные размолвки, в которых по несчастливой случайности приходиться участвовать моим друзьям, — он все еще сохранял спокойствие, но в голосе уже сквозило легкое раздражение и разочарование. — Я не знаю всей ситуации и твоей семьи в целом, но, пожалуй, могу довольно точно сказать, что для твоих друзей это не проблема. Они скорее всего просто беспокоятся о тебе и желают помочь. Я тебе не друг, можешь даже не надеяться, но, если что-то нужно… — эти слова и ничего похожего я не произносила уже долгие годы, так что в конце просто запнулась, залилась краской и неловко замолчала, не желая поднимать глаза на парня. Решилась на такой отчаянный шаг я только тогда, когда услышала тихий смешок с его стороны. Первой моей мыслью было разозлиться, накричать на него и забрать свои слова обратно, но подняв все-таки взгляд, я поняла, что это будет неправильная реакция. Гарретт правда улыбался, но очень и очень грустно, и его глаза блестели от напрашивающихся слез. Он опустил голову и едва слышно пробормотал «А ты и правда мой ангел, да?». Сделав вид, что такой странной эмоциональной реакции не было, где-то через минуту парень поднял голову и снова улыбнулся весело как ни в чем не бывало. — Ух, не ожидал от тебя такой душещипательной речи! Я не знала, как себя вести. С одной стороны, меня раздражало такое неопределенное поведение Гарретта, но с другой, я как адекватный человек понимала, что у него есть на то свои причины, насильно лезть в которые мне не хотелось. Как раз в этот момент подошла все еще озабоченная Эмили. Гарретт расплатился за напитки и снова с грустью в голосе сказал: — Как всегда спасибо за все. Надеюсь, скоро увидимся. Девушка попрощалась и проводила нас тоскливым взглядом. Вся атмосфера напоминала прощание навсегда со смертельно больным или уходящим в последний бой. Опять-таки ситуация меня абсолютно не касалась и несмотря на тревожное чувство, я решила больше никаких вопросов не задавать. Когда мы вышли на улицу, я в последний раз с любовью посмотрела на теплое уютное заведение и со всей смелостью приняла безжалостный удар февраля. — Мне хотелось бы проводить тебя до дома, но полагаю я еще не заслужил такого колоссального уровня доверия? — Гарретт тоже бросил последний мечтательный взгляд на кофейню, а потом мягко улыбнулся мне. — Можешь проводить, — буркнула я, стараясь не давать ему слишком большой повод для радости. Но у меня, конечно же, не получилось, и парень просиял, практически затмевая свет от гирлянд внутри заведения. — Сегодня Рождество? — его детский восторг от самых не внушающих радость вещей — таких как пешая прогулка со мной на морозе — меня уже порядком раздражал, но я чувствовала себя некомфортно от мысли, что он сейчас уйдет в свой последний бой, а я так ничем помочь и не смогла. Мы шли в удивительной тишине. Мне казалось, что подобное не может существовать в одном пространстве с Гарреттом, но очевидно чудеса и правда случаются. По какой-то причине именно в тот момент подобная тишина меня напрягала, и я сделала то, чего не делала никогда в своей жизни: постаралась оживить обстановку. — Слушай, ты же музыкант или что-то вроде того? Он уже даже не стал показывать своего удивления, видимо смирившись, что сегодняшний вечер был полон сюрпризов. — Что-то вроде того. Бренчу на гитаре, иногда подвываю, времена чиркаю песенки. — И как давно у тебя вот это вот все? — я никогда не была большой фанаткой «артистов», но мне показалось несправедливым то, в какой пренебрежительной манере он это описывал. — Говоришь, как о заболевании, — он тихо хмыкнул, а я смутилась. — Но ты по-своему права. «Вот это вот все» у меня с детства. Петь стал раньше, чем внятно говорить. — А ты никогда не брал какие-нибудь уроки, может в хоре состоял в школе? — Никаких специальных занятий брать возможности не было. Мои родители никогда не поддерживали подобный вид активности, да и творчество в целом. Они считают, что подобные вещи развращают и делают людей бесполезными для общества. Но в школе нужна была какая-то внеклассная активность и я смог записаться в драматический клуб. — Не понимаю твоих родителей, честно говоря. Я сама не поддерживаю всяких бродячих музыкантов или поэтов там каких-нибудь. Но считать, что люди искусства бесполезны для общества — это уже как-то совсем радикально, — не в моих правилах было критиковать чьи-то взгляды и убеждения, но парень и так знал меня не особо деликатной, так что я сама себе могла это позволить. — И снова ты права. Они придерживаются слегка радикальных взглядов в том, что касается карьеры, профессии, пользы для общества. Представляешь, какое для них разочарование — иметь такого сына как я, — в голосе Гарретта снова зазвучали эти ужасные тоскливые нотки, такие же холодные как февраль.  — Не думай, что ты мне нравишься или что-то вроде того. Ты сам прекрасно знаешь, что это не так. Но мне кажется, если твои родители и правда испытывают такие чувства по отношению к тебе, что само по себе не позволительно для родителей, то они в любом случае глубоко заблуждаются и не в их силах понять, что их сын вырос хорошим и добрым человеком, — мне на физическом уровне было тяжело говорить что-то приятное этому раздражающему нарушителю моего спокойствия, но я не сожалела ни об одном слове, потому что все они были чистейшей правдой. — Вот бы мои родители видели меня хоть чуточку таким, каким видишь меня ты. А я ведь тебе даже не нравлюсь! — он тихо засмеялся, вроде бы возвращаясь в свое обычное настроение. Таким образом мы дошли до моего дома. Я остановилась и смущенно опустила голову, не зная, что делать дальше. — Полагаю, свою рыцарский долг я исполнил, — я подняла взгляд, чтобы увидеть, как парень, запрокинув голову, рассматривает мой дом и возвышающееся над ним затянутое тучами и февралем ночное небо. На его замечание я лишь неуверенно кивнула. Не знаю почему, но что-то не давало мне покоя. Я знала, что будет дальше: мы попрощаемся, он развернется и постепенно исчезнет в темноте, я еще некоторое время понаблюдаю за тем, как он отдаляется, а потом тоже развернусь и стану еще дальше от него. И что-то в этом раскладе меня не устраивало. — Не исчезай, Гарретт. Не делай эту встречу нашей последней. Ты мне еще очень много должен. Не смей сбегать, пока полностью не выплатишь свой долг. Пожалуй, эти слова были самым большим потрясением для парня. Он замер на мгновение, а потом сделал несколько шагов вперед, наклонился и совсем слегка, нежно как май, приобнял меня. — Спасибо тебе. Обещаю, что не исчезну. Я всегда буду возвращаться, пока полностью не выплачу свой долг. До скорой встречи, — и с этими последними словами он отпустил меня и ушел, даже не дав мне возможности возмутиться подобной фамильярностью. Как и в предвиденном мною раскладе, я действительно стояла и наблюдала за тем, как он постепенно исчезает в темноте. Но теперь все это уже не казалось неправильным или незаконченным. Он обещал, что вернется и почему-то я ему верила.