Тонкий лед

Август прошел для меня в психиатрическом отделении. Да уж, не так я собиралась провести свой второй месяц каникул. Но, честно говоря, это вовсе не было плохое времяпрепровождения. Даже совсем наоборот, каким-то образом это были веселые, легкие часы. Я в точности исполнила свое обещание приходить каждый день. Я приносила с собой книги и читала их Гарретту вслух, а когда я уставала — читать продолжал он. Пару раз я решила повредничать и приносила свой учебник по биохимии, но чаще всего это были художественные произведения, чтение которых я постоянно отодвигала из-за непрекращающейся учебы. Иногда, когда я читала, Гарретт рисовал или писал стихи для новых песен. Временами он играл мне, а иногда устраивал концерты для других пациентов и их посетителей. С общего согласия и личного разрешения главврача, конечно же. В выходные с утра заходили Эмили с Марком. Они очень явно волновались за парня, но все-таки это не был его первый привод, поэтому уже на втором посещении им удалось хорошо провести время с неунывающим музыкантом. Больше всего Эмили переживала, что они не могут навещать его чаще, поэтому дважды в неделю передавала ему посылки через меня. Я даже немного завидовала этому особому обращению, но так как меня тоже кормили домашней выпечкой из передачки, я не сильно возмущалась. Эмили была чрезвычайно сердобольной, поэтому передавала в таком количестве, что Гарретт даже при самом большом желании бы сам не управился. Как минимум половина посылки делилась между медсестрами и некоторыми пациентами, к которым добрый мальчишка успел уже прикипеть всем сердцем. Питер в часы посещения не заходил, пользовался своим положением и заглядывал к другу в течение дня. Но содержимое посылок мимо него не проходило, что было слегка различимо по круглеющим щекам, это делало его просто очаровательным. Мы с Эмили не упустили подобные изменения из виду, и наш пухлый психотерапевт обиделся и целую неделю не открывал кабинет, когда мы приходили его проведать. Но в целом дела шли очень хорошо. Предсказание доктора Коулмана сбылось и Гарретт действительно быстро шел на поправку, радуя меня своим уже гораздо более здоровым видом и неизменной любовью в ореховых глазах. Я видела, что он был мне благодарен, хотя мои поступки совершенно не стоили того. Одним чудесным августовским днем, мы с Гарреттом в очередной раз коротали жаркие последние дни лета в его палате. Деревья за окном начинали желтеть, и в целом чувствовалось приближение осени. Лето день за днем медленно умирало, принося чувство легкой тоски. Прощаться совершенно не хотелось. Оно подарило мне столько волшебных моментов в этом году и с его уходом меня не отпускал страх, что вместе с жаром и бесконечно долгими днями из моей жизни уйдет все хорошее: вся любовь и нежность, все тепло и мягко баюкающая меня в своих объятьях надежда. Я боялась, что все светлые чувства смоет беспрерывными дождями и мое небо затянется тучами, не пропускающими ни одного ласкового лучика. Я боялась, что, сотканный солнечным теплом и весенними цветами, Гарретт исчезнет с первым порывом пахнущего дождем ветра. Он выглядел как бог летнего солнцестояния, но я забывала, что его мне подарил февраль. Видимо, обдумывая все это, я выглядела как-то особенно потеряно, потому что, все это время спокойно бренчащий, парень пристально уставился на меня. И дошло даже до того, что он отложил гитару на кровать и наклонился ближе ко мне, выжидающе сомкнув руки на коленях. — Лайла, что происходит? Ты выглядишь так, словно думаешь о тех вещах, которые не являются правдивыми, но ты еще это для себя не выявила. Настал мой черед пристально вглядываться в парня. — Только не говори, что у меня и для такого рода мыслей есть специальный вид. Парень мило хихикнул, словно выдавая какой-то очень забавный секрет. — Ты даже не представляешь, насколько у тебя выразительное лицо. Мои любимые выражения — это «злюсь, но сама не понимаю на что, поэтому постараюсь не показывать» и «прекрати читать мои мысли, проклятый потомок колдовского рода». А сейчас у тебя лицо «если ты не заткнешься, то мне придется подвергнуть тебя расправе», — мысль о приближающейся кончине парня особенно порадовали, поэтому он договаривал с улыбкой невинного ребенка, за спиной сующего пальцы в розетку. — Прекрати давать глупые названия моему выражению лица. Я серьезно, — несмотря на свои слова, я немного улыбалась. Гарретт всегда знал, как поднять мне настроение и точно выбирал момент, когда это действительно необходимо. — Хорошо, я не буду, но взамен ты расскажешь, что же тебя беспокоит. И я тоже серьезно, Лайла. Когда ты из-за чего-нибудь волнуешься, я тоже начинаю переживать. А мне вредно, я ведь на лечении, а значит болен, — он продолжал свой шутливый тон, но слова его были серьезными, и он действительно не шутил. — Ничего не произошло, и не произойдет. Просто очередной иррациональный страх. Я боюсь прихода осени. Я не хочу, чтобы это лето заканчивалось. Чувствую себя, как ребенок, который все каникулы весело проводил время в лагере, но солнечные деньки заканчиваются и снова приходится с родителями ездить по магазинам и покупать ручки. Я не хочу, чтобы это лето заканчивалось. У меня такое ощущение, что оно заберет с собой всех фей, эльфов и их волшебного короля. Я, наверное, впервые за всю свою жизнь действительно наслаждалась летом и теперь я не хочу, чтобы оно заканчивалось. — Лайла… Гарретт тихо и грустно произнес мое имя, встал с кровати и опустился на колени перед стулом, на котором я сидела. Я смотрела на него сверху вниз, а он на меня как любящий щеночек, пытающийся всеми силами подбодрить хозяйку. Он взял меня за руки и опустил голову на наши ладони, лежащие у меня на коленях. — Я бы хотел сказать, что это не так. Что лето не заберет с собой ни капли волшебства из твоей жизни. Я бы хотел сказать, что осень будет такой же сказочной и все феи, эльфы и особенно их волшебный король сделают все возможное, чтобы твоя жизнь стала настолько прекрасной и чтобы это продолжалось так долго, что ты смогла бы наконец поверить в простую истину - чудо не во времени года, а в тебе самой. Я бы хотел тебе сказать, что все хорошее только начинается. Но эти слова мало что смогут сделать, потому что все добрые и правдивые слова слабее тех, которые заставляют волноваться и переживать. Все хорошее сначала должно дойти до головы, а до нее не добраться, пока сердце бродит в темноте. Поэтому я ничего не скажу. Все нормально, если ты боишься и все в порядке, если ты переживаешь о будущем, потому что настоящее такое хорошее. Это все замечательно, Лайла. Ты можешь испытывать все это сейчас, потому что эти эмоции сделают тебя только счастливее, когда твои страхи не оправдаются. Я была благодарна, что он не смотрел на меня в этот момент, потому что ему в очередной раз удалось найти именно те слова, которые мне нужно было услышать и как это всегда случалось в последствии: глаза подставляли меня и я была не в силах сдержать слезы. Только вот проблема была в том, что Гарретт забрал себе мои руки, и я не могла остановить стремительные потоки соленной жидкости от впадения в мягкие волны каштанового океана, покоящегося у меня на коленях. Подобное варварское вторжение не осталось в тайне от самого обладателя шелкового богатства. Он в недоумении поднял голову и уставился на мое уже зареванное лицо самым отвратительно-лукавым образом. — Лайла, ты меня намочишь! А мне нельзя намокать — я заболею. И учитывая, что я уже болен, то от подобного я могу даже умереть! — Гарретт, ты больной на голову, а других проблем у тебя нет. Ты уверен, что работал фокусником, а не клоуном? — да, этот парень был моим самым любимым человеком на свете, но я в любой ситуации оставалась собой и один только господь мог знать, за что этот человек полюбил меня взаимно. — Ты, конечно, права, но все же могла бы и подыграть. Пусть проблемы у меня с головой, но лечат меня так, словно я от смертельной болезни умираю. А клоун для меня не профессия, а стиль жизни! — он трагично поднес свои руки, все еще держащие мои, к своему лбу и сделал очень драматичное лицо. Своего он в итоге добился, и я засмеялась. — Я люблю, когда ты смеешься. Если бы я был волшебным королем, то твой смех был бы источником магии для всего королевства. Его слова должны были быть продолжением шутки, но он смотрел так серьезно, что я смутилась. В его глазах всегда было что-то чудесное, но именно когда он смотрел на меня так, у меня не оставалось ни малейшего сомнения, что в теле этого красивого мальчика живет что-то гораздо большее, чем простая человеческая душа. — Мисс, вам пора. Часы посещения закончились. А вы, молодой человек, встаньте с пола, а то простудитесь, — глава отделения на своем примере доказывал, что все психотерапевты и психиатры профессионально обучались разрушать важные моменты. Я глубоко вздохнула, прогоняя наваждение, в котором вокруг головы Гарретта блестел золотой ореол, формируя эльфийскую корону. — Хорошо, я ухожу, — я встала со своего стула и помогла парню подняться на ноги. — Приду завтра ровно в назначенное время, не минутой позже. Принесу Мопассана, будешь мне читать. Встав на цыпочки и легонько коснувшись губ парня, я попрощалась и вышла из палаты, оставив смущенного Гарретта наедине с его вторым лучшим другом. *** — Ваша подруга верна своему слову не хуже средневековых рыцарей. Обещала приходить в любое возможное время и вот уже третью неделю ни единого пропуска. Похвальное упорство! Парень лишь улыбнулся в знак согласия, но в его голове кружились далеко не радостные мысли, которое он бы и хотел озвучить, но это могло бы послужить лишь удлинению срока его госпитализации, поэтому со своими лечащим врачом он общался только в своих мыслях. «Доктор Коулман, могу я вам кое-что сказать? Когда она рядом со мной, я забываю, что моя жизнь отвратительно жалкая и что я сам просто ничтожество, не заслуживающее места в этом мире. Когда она рядом, голос матери в моей голове замолкает, и я слышу лишь ее мягкие слова. Если я могу найти ее глазами, я больше не думаю о том, что когда-то сделал. И возможно, она могла бы стать моим исцелением, но, когда она уходит, я не могу найти ни одной причины не разбивать этот лед под своими ногами».