Тонкий лед

— Боже мой, что мне теперь делать, — я догадывалась о том, какие могли быть последствия нашей ссоры, но столкнуться с ними лицом к лицу было невыносимо. Я в ужасе согнулась на кресле, обхватив голову руками. Не хватало мне только, чтобы Гарретт и так сломанный своими родителями считал, что я поддерживаю их. — Лайла, не впадай в отчаяние. Я уже сказал, что он не в самом безнадежном состоянии. Он выкарабкается. Я не хочу, чтобы ты считала его безвольным сумасшедшим, который только за тебя в этом мире и держится. Он сильный и он справится сам. Честно говоря, я бы даже не хотел, чтобы ты сейчас мчалась ему на помощь. Ему нужно научиться снова жить без тебя. Если не сейчас, то потом уже будет поздно, — я резко выпрямилась. Слова Питера были слишком жестокими. Я видела в них холодный рационализм, который бы в обычной ситуации поддержала. Но не тогда, когда вопрос касался Гарретта. Он этого не заслужил. — Ты хочешь, чтобы я спокойно сидела и ждала, пока Гарретт справится с мыслью, что я навсегда ушла из его жизни, а потом просто взяла и появилась перед ним, как ни в чем не бывало? «Привет, милый, как жизнь?»?! Ты это имеешь в виду?! Тебе бы лучше объясниться, Питер. Потому что то, что я вижу, мне совсем не нравится. А вижу я, как ты предлагаешь мне сломать его окончательно, а потом станцевать на костях. Парень побледнел, осознав своим человеческим разумом, что он в действительности сказал. — Я не хотел этого, ты права. Я, правда, имел в виду свои слова, что ему нужно научиться жить, не полагаясь на тебя. Но не так. Не делая ему еще больнее. — А так уже невозможно, Питер. Слишком поздно, мы уже приросли друг к другу, и попытка разделить нас будет катастрофически болезненна для обеих сторон. Я не собираюсь бездействовать сейчас, пока он пытается примириться с убеждением, что я его ненавижу. Пусть это только сильнее привяжет его ко мне, но я не могу позволить ему так страдать. Я люблю его, Питер. Люди обычно не хотят делать больно тем, кого любят. Советую тебе вспомнить об этом. Я встала и вышла, не дав парню даже попытаться мне ответить. Я не злилась на него, просто почувствовала, что он словно начал терять человеческое сердце в работе с разумом. Это могло бы сработать с любой другой проблемой, но так нельзя было поступать с человеком, который являлся воплощением всего хорошего в человечестве. Так нельзя было поступать с Гарреттом, это все равно, что пытаться застрелить бога. *** Несмотря на свои храбрые слова, мне совершенно не хотелось показываться перед парнем. Я все еще боялась, что он может прогнать меня. Сказать, что на самом деле он больше никогда не захочет меня видеть. Я боялась того, что сама придумала и вполне понимала, насколько мала была вероятность, что мои фантазии правдивы. Но это невыносимо сложно — разубедить себя в чем-то, чего ты боишься всем своим человеческим естеством. Я стояла перед дверью в их квартиру, не зная, что делать дальше. Гарретт сразу поймет, что это не Питер вернулся, когда я постучу. Станет ли он открывать дверь? А если откроет, то, как будет выглядеть? Захлопнет ли он сразу, когда увидит меня или сначала выскажет все, что думает обо мне? Вопросы крутились у меня в голове как назойливый рой мух. Настолько же они были приятны. Я стояла перед дверью уже больше пятнадцати минут и, вероятно, продолжила бы стоять, если бы дверь не открылась сама, чуть не зашибив меня, стоявшую слишком близко. Вот так вот я неожиданно для себя и оказалась все-таки прямо перед главным героем всех моих мыслей. Лицом к лицу с моим волшебным эльфийским королем. С мальчиком, ближе всех приблизившемуся к живому воплощению господа. Выглядел он неплохо. Мои самые страшные ожидания, к счастью, не оправдались. В целом это был совершенно обыкновенный Гарретт, разве что сильно ошарашенный, но этому способствовала вся ситуация в целом. Кудрявые каштановые кудри пушились, как будто он недавно их высушил. Кожа не бледнее обычного, все те же нежно розовые тонкие губы чуть приоткрытые. Густые ресницы выделялись над глазами цвета бренди, которые смотрели на меня словно на восьмое чудо света. Идеальный нос, точеные скулы и челюсть. Мраморный, без единого изъяна, словно скульптура греческого бога. Но гораздо более реальный, теплый как солнечный свет. И эти чертовы родинки. Да, передо мной без сомнений стоял Гарретт. Живой и здоровый. Я выдохнула от облегчения. Я боялась увидеть его таким, как в то утро на больничной постели в психиатрическом отделении. Бледную, израненную тень моего любимого человека. Мы смотрели друг на друга, но никто не промолвил ни слова. Тишина стояла удручающая, но не давящая. Скорее от неожиданности встречи, чем от отсутствия слов, которые должны были быть высказаны. Гарретту это замешательство могло быть прощено. В конце концов, он и правда не мог иметь ни малейшего понятия, что я тут подкарауливаю его под дверью. Но почему я стояла как истукан, не в силах подобрать подходящие слова, хотя у меня было как минимум пятнадцать минут на подготовку, было непонятно. — Лайла, — тихо позвал Гарретт, смотря на меня сверху вниз. В его глазах читался вполне очевидный вопрос, но я все еще не могла ответить, потому что проводила одни мне известные вычисления где-то глубоко в своей дурной головешке. В какой-то момент начало казаться, что сказать «привет, как неожиданно тебя здесь увидеть. Мир такой тесный, не правда ли?» или «Гарретт, какой приятный сюрприз. Что привело тебя сюда?» было вовсе не такой уж и плохой идеей. Но здравый смысл вовремя взял вверх, и я просто выпалила наименее абсурдную фразу из тех, которые уже успели скопиться в процессе моих вычислений. — Куда-то идешь? — да, стыдно признаться, но именно это и было наименее абсурдным вариантом. — Хотел прогуляться. Тебе что-то нужно в квартире? Прости, надо было давно додуматься дать тебе ключ. Я могу отдать тебе свой сейчас, чтобы ты не спешила. Или если хочешь, я подожду здесь. Мне никуда торопиться не надо, — я смотрела на Гарретта, совершенно не понимая, что он несет. А когда наконец-то поняла, мне стало настолько обидно, что дыхание перехватило и где-то в голове словно что-то взорвалось, разливая жар по лицу и вниз по шее до самых кончиков пальцев. Я глотала ртом воздух, как безмозглая рыба, не веря, что это и правда происходит. Что меня и правда выгнали, вычеркнули, так легко и просто забыли. — Не нужен мне твой ключ и квартира твоя тупая не нужна. Что я вообще здесь забыла? Какая же я дура, думала, что.… А, неважно. Это больше не имеет значения, — я хотела уйти, рвануться вниз по лестнице и наконец расплакаться в свое удовольствие, но крепкая рука успела перехватить меня за локоть. — Лайла, подожди! Прости, я тебя неправильно понял. Но в этот раз я и правда не знаю, о чем ты думаешь. Вернись, давай поговорим. Но только не здесь, не на лестничной клетке перед дверью. Пойдем внутрь, — он все еще держал меня, видимо опасаясь, что любое послабление приведет к моему побегу. Не знаю, было ли это опасение оправданно с самого начала, но, когда он предложил поговорить, я решила, что никуда не уйду, пока мы действительно не выскажем все словами вслух. Я расслабилась, и парень мягко потянул меня за локоть, чтобы я развернулась. Я подчинилась. Поднять на него глаза было невозможно тяжело, поэтому я просто пошла за ним следом, смотря под ноги, как только он отпустил руку. Я не смотрела перед собой, но это и не требовалось, чтобы найти путь в этой квартире, которая стала мне почти вторым домом. Гарретт остановился в гостиной и, похоже, заметив, что я решила пародировать Самару Морган до конца, подошел и заботливо помог сесть на диван без необходимости поднимать голову. Сам же он подвинул кресло ближе и поставил так, чтобы сидеть напротив меня. Кто бы мог подумать, что в итоге мы окажемся вот в такой ситуации, исполняя подобные роли. — Лайла, если ты пришла, потому что хотела убедиться, что принятое тобой решение было правильным, и именно это ты и сделала, то в этом нет ничего страшного. Я все понимаю, и если ты переживаешь, что я что-то с собой сделаю, то не надо. Я буду в порядке и буду жить, потому что эту жизнь подарила мне ты и я не имею права так безответственно раскидываться твоими подарками. Я понимаю, почему ты могла принять такое решение, и оно совершенно не обесценивает сказанное и сделанное тобой прежде. Мнение и выбор могут меняться. А ты самая мудрая на свете и если так произошло, то значит все правильно. Я бесконечно тебе благодарен и так же бесконечно перед тобой виноват. Я не сдержал ни одного данного тебе обещания. Я причинил тебе боль, я заставлял тебя плакать. Я знаю, что не заслуживаю места рядом с тобой и единственное, что я могу сделать, чтобы не разочаровывать тебя еще сильнее — это просто со смирением принять любое твое решение и жить дальше. Я сидела, не понимая ничего, кроме того, что мой любимый человек все-таки именно такой придурошный, как я всегда о нем и думала.