Тонкий лед

После своей пламенной речи, парень сидел и смотрел на меня, готовый к любой реакции. По нему было отчетливо видно, как нелегко ему дались эти слова, и я даже могла бы сочувствовать ему, если бы не одно огромное но. Эта гениальная личность снова вывернул все непонятно как, поверив в самый плохой исход, не попытавшись даже ни в чем разобраться. Вся ситуация была настолько драматичной, что для меня выглядела чуть ли ни комичной. Я не смогла сдержать сдавленный смешок наполовину ироничный и наполовину наполненный облегчением. Все еще можно было поправить. Абсолютно вся ситуация исправлялась так же легко, как и любое другое заблуждение безусловно волшебного, но непроходимо глупого кудрявого короля. — Гарретт, послушай меня и слушай внимательно. Меня не волнует, что ты там себе снова напридумал. Мне все равно, во что ты заставил себя поверить за эти несколько дней, которые нам были нужны, чтобы самостоятельно разобраться с ситуацией. Может быть, я и самая худшая девушка на свете, которая не берет в расчет твои безосновательные фантазии, но и на это мне плевать. Главное, что я хочу до тебя сейчас донести — это, во-первых, если я когда-нибудь действительно решу от тебя уйти, ты узнаешь об этом первым. И я скажу это самыми прямыми словами, чтобы точно не осталось ни малейшего сомнения в моих намерениях. И, во-вторых, все данные тобой в тот день обещания не имеют ни малейшего смысла. Не тебе решать, из-за чего мне плакать и чувствовать боль. Более того, ты всегда будешь одной из главных причин для моих слез, потому что во всем этом огромном мире ты один из тех очень немногих людей, на кого мне не плевать. Потому что я люблю тебя, Гарретт. Я не знаю, что и когда может изменить этот факт, и честно говоря, не хочу узнавать. Я просто люблю тебя, Гарретт. Прямо сейчас. Не знаю, по какой причине, но, когда дело доходило до убеждения Гарретта в своих чувствах, я становилась чуть ли не яростной, пытаясь вдолбить в эту красивую и талантливую голову все, во что он почему-то никак не хотел верить. Моя пламенная речь была более эффективной, что доказывало лицо, сидящего напротив меня мальчика. Оно выражало так много эмоций, что даже будь я прославленным литературным классиком, мне бы не хватило слов описать его достаточно красноречиво. Он словно одновременно был и совершенно счастлив, и невероятно подавлен. Каждая мышца его тела казалась напряженной до предела. Он с силой сжимал зубы, внимательно вглядываясь в меня. Его руки впивались в ручки кресла, и весь в целом он выглядел так, будто готов в любую секунду соскочить и умчаться из комнаты, квартиры или даже города. Я ожидала другой реакции, поэтому, практически скопировав состояние парня, была зеркальным отражением его напряжения. Мы сидели друг напротив друга, натянутые до мышечной боли, словно ожидая смертельной опасности в любую секунду от человека, которому смотрели в глаза. В конце концов, Гарретт с тяжестью выдохнул, высвободил бедные подлокотники, на которых остались отчетливые царапины, и зарыл лицо в ладонях. — Нет, — еле выдохнул он. Расслышать было почти невозможно сквозь ладони. Дыхание давалось ему с трудом, он редко всхлипывал, а мне снова становилось страшно. Я хотела ему помочь, но не знала как и не была уверена, не сделает ли моя помощь все только хуже. — Нет, я не могу, — чуть отчетливее повторил парень, сложившись в кресле напополам, упав грудью на колени. Я не знала, как помочь ему и была более чем уверена, что моя неумелая помощь сделает все только хуже, но в этом беспомощном движении было столько боли, отчаяния и одиночества, что оставаться в стороне было все равно, что вырвать себе сердце и кинуть к его ногам, истекая кровью. Я соскользнула с дивана на пол и прижалась всем телом к его ногам, обхватив их руками. Это был единственный способ обнять его. — Я верил, что ты ушла. Но я справился с этим. Я хотел умереть больше всего на свете. Я просто не мог желать ничего другого, но и исполнить этого я не мог. Умереть после того, как ты ушла, означало бы ненамеренно возложить на тебя вину, сделать тебе больно этим глупым эгоистичным желанием. Я никогда бы не причинил тебе боль намеренно, Лайла. Я клянусь. И я справился с этим, я собрал себя по кусочкам и решил, что даже без твоего присутствия я буду идти дальше, пока это не станет совсем невыносимо. Я смирился с этой отвратительно серой жизнью без тебя, потому что так долго, пока я могу хранить тебя в своей голове, ты бы все равно оставалась со мной, не позволяя провалиться под лед. Я знаю, что мне не стоило так быстро ставить крест на всем, что мы с тобой построили, но я и подумать не мог, что увижу тебя, еще хотя бы однажды. Мне казалось, что уйти от меня было бы единственно правильным решением, а ты всегда поступаешь правильно. Я бы никогда не посмел тебя искать, потому что не вправе оспаривать твои решения. Но когда увидел тебя сегодня, я на секунду, всего лишь на мгновение подумал, что может быть я просто дурак, который разрушил все своими руками, а ты мой ангел, как всегда, пришла меня спасать. Но я не позволил себе в это поверить, потому что, если бы мои надежды оказались ложными, я бы не смог еще раз себя починить. А ты и правда пришла меня спасти. Я не знаю, что чувствовать. Меня разрывает изнутри от боли, и страха, и счастья. Я люблю тебя безумно, больше всех и всего на свете. Больше себя и гораздо больше жизни, но мне страшно. Я в ужасе от одной только мысли, что со мной станет, если ты уйдешь когда-нибудь потом. Мне страшно даже от малейшего отголоска той боли, которая меня накроет, когда мне снова придется тебя потерять. И мне больно, мне очень больно от разочарования в себе. От того, что я посмел в тебе усомниться. Ты мое главное доказательство существования Бога, потому что он мне тебя послал. А я страшно согрешил, не доверившись тебе. И кто я такой после всего этого? Я не стою тебя, Лайла. Никогда не стоил, — парень говорил тихо и медленно сквозь всхлипы, не поднимая лица. Но это было и не нужно, потому что я не смогла смотреть ему в глаза. Меня трясло от беззвучных рыданий, и я прижималась всем телом крепко-крепко к его ногам. Они были мне единственной опорой. Мы просидели так минут десять, содрогаясь от рвущей изнутри боли, которая успела накопиться за недолгое расставание. Но пришло время брать себя в руки и спасать себя и его. Я села на корточки на полу перед креслом, так, что, если бы Гарретт приподнял голову, мы бы встретились глазами. — Как бы мне этого ни хотелось, я не могу обещать тебе, что никогда не уйду, — мой голос был хриплым от так и не вырвавшихся рыданий. — Я не знаю, что для нас готовит жизнь, но сейчас я здесь и буду рядом так долго, как только смогу. Я не обещаю всегда быть рядом с тобой, но я обещаю любить и поддерживать тебя, пока ты не научишься справляться и без меня. Я обещаю, что пока я здесь, я помогу тебе научиться жить. Я обещаю сделать все возможное, чтобы и без меня тебе было за что держаться. Ты не упадешь, Гарретт, я обещаю тебе. Если такое время придет, я обещаю, тебя не сломит боль, и ты будешь жить не ради меня, а ради себя. А пока оставайся со мной здесь. Будь рядом и живи так, как можешь. Главное — живи. Моя просьба достигла адресата, и мой грустный мальчик чуть приподнялся, сразу сталкиваясь с моими глазами. Он выглядел также жалко, как и я, с заплаканным лицом и глазами, смотрящими сквозь наполовину боль наполовину надежду. Я встала на колени, чтобы быть чуть выше него. Провела рукой по непослушным шелковым кудрям и, наклонившись вперед, поцеловала в макушку, таким материнским жестом пытаясь забрать все тревоги и заботы.