Тонкий лед

Все было готово и каждый занял прописанную позицию. В лучших традициях сюрприз-вечеринок мы выключили свет во всем помещении и спрятались кто где с хлопушками, чтобы в ответственный момент выскочить и ошарашить именинника дружными возгласами. Все шло по плану ровно до того момента, пока вышеупомянутый именинник не вошел в погруженную во тьму кофейню с возмущенным возгласом «Да сколько можно-то? Каждый год одно и то же, а мне потом еще пару месяцев себя успокоительными отпаивать! Давайте уже, выскакивайте». И только после озвученного позволения, Марк включил свет, и мы не потерявшие ни грамма энтузиазма накинулись на парня вместе с поздравлениями и фейерверком из конфетти. Бедный Питер во время этой мини-атаки стоял, прикрывая голову и сжавшись словно подвергаясь бомбардировке. Ну, в целом так оно и было. Дальше вечеринка пошла уже без подобной жестокости по отношению к звезде вечера. Даже наоборот, он выглядел более чем довольным нашими стараниями, а какие-то вещи даже восторженно комментировал. Таким образом была оценена моя настенная фреска, изображавшая широко известный анекдот про капитана Фрейда и юнгу Юнга, черничный пирог Гарретта, сахарное печенье Эмили и импровизированный бар Марка и мистера Лиетта. Каждый организатор данного празднества постарался на славу и получил свою дозу похвалы от благодарного именинника. Все шло замечательно и можно было позволить себе расслабленно выдохнуть, хотя бы на один вечер погружаясь в атмосферу семейного тепла и беззаботности. В этот момент не имело значение, что будет завтра, послезавтра, через неделю, месяц или год. Главное, что сейчас все было хорошо и этого достаточно. Заботы, страхи и переживания не существовали тем вечером и каждый из присутствующих чувствовал это. Все просто наслаждались временем, проведенным вместе. Впитывали в себя все эти ощущения и воспоминания, чтобы греть себя холодными днями приближающейся зимы, напоминая, что и посреди ледяной пустыни существует теплый островок спокойствия и любви, где тебе всегда рады. Пока Марк и мистер Лиетт разглядывали бутылки с напитками варьирующейся крепости, обсуждая что и с чем лучше смешивать, я отправилась помогать Эмили, которая выносила из кухни последние блюда. Вместе мы в два захода закончили сервировку стола и все дела были завершены, оставалось только насладиться едой домашнего приготовления. Глава нашего разношерстного семейства настойчиво звала всех к столу, и никто не смел противиться воле сердобольной женщины, поэтому через пару минут все заняли свои места. Шампанское было разлито, блюда разложены по тарелкам, а за столом царил восторженный шум из довольного мычания, комплиментов шефу и позвякивания посуды. Эмили одарила всех теплой материнской улыбкой и со смущением призналась, что для нее нет большего счастья, чем готовить для своей семьи. В ответ на эти трогательные слова сидящий рядом Марк ласково сжал руку жены, улыбнувшись с такой любовью в глазах, что мне даже неловко стало наблюдать за ними и я перевела взгляд на стол, с недоумением замечая, что мы забыли поставить Эмили бокал для шампанского. После ужина опять-таки в лучших традициях деньрожденных вечеринок было запланирована раздача подарков. Первым по правилу старшинства вызвался дарить мистер Лиетт. Старичок на секунду исчез в служебном помещении, а потом появился с массивной коробкой в руках, которую нес на чистом энтузиазме. С трудом поставив ее на пол перед именинником, старик кряхтя разогнулся, но с таким победоносным видом, что никому бы и в голову не пришло как-то намекнуть, что в его-то возрасте такие тяжести таскать не лучшая идея. Вместо это мы все подошли поближе, окружив заинтересованного Питера, который пока что не торопился открывать упакованную в красивую темно синюю подарочную бумагу коробку. — Давай уже, сынок. На эту красотку нужно смотреть без всякой мишуры, — поторопил его в итоге нетерпеливый старик. Питер послушался и аккуратно высвободил подарок из лишнего декора. Под ним находилась самая простая картонная коробка без каких-либо обозначений. Нужно было идти дальше. Дальше тянуть парень не стал, и когда изнутри картонного контейнера показалась поверхность винилового проигрывателя, не смог сдержать взволнованно-восторженного выдоха. — Боже, только не говорите, что это… — начал он, задыхаясь от переполнивших его легкие чувств. — Именно так, Pioneer PL-70LII. Самый настоящий раритет. Без связей достать эту драгоценность сейчас невозможно, но ваш покорный слуга обладает всеми необходимыми знакомствами, — мистер Лиетт самодовольно кивал на каждое свое слово. И хотя свойственное старику самолюбование иногда могло вызывать лёгкое раздражение, в этот раз стоило отдать ему должное. Он не на пустом месте собой гордился. — Господи, спасибо! Я никогда даже не надеялся увидеть его своими глазами, не то, чтобы владеть. Я буду беречь его как самое большое сокровище, пылинки с него сдувать буду, под стекло поставлю и пусть кто-нибудь посмеет хотя бы чихнуть в его сторону, — Питер расчувствовался не на шутку и казалось, что если не сбавить градус, то еще немного и парень расплачется, проливая слезы счастья на свое «самое большое сокровище». — Кхм, — неловко кашлянул Гарретт, шагая вперед, тем самым обеспечивая необходимое перенаправление фокуса. Дорогому подарку больше не грозил соленый потоп. — Мой подарок идет как небольшой бонус к подарку мистера Лиетта, — с этими словами парень смущенно протянул уже знакомый мне конверт с золотым бантом по центру. В отличие от меня Питер моментально понял содержимое пакета и разорвал упаковку со страшным нетерпением. Внутри оказался совершенно белый конверт с кругом посередине. — Ты заслужил свою собственную песню. Спасибо за все годы твоего терпения и заботы. Эта мелочь, конечно, не сможет отплатить даже сотую часть твоей доброты, но я надеюсь, что, послушав ее, ты порадуешься. Ты будешь первым, кто ее услышит и, если хочешь — единственным. С днем рождения, мой самый лучший друг. Я говорила, что соленый потоп больше не грозил? Забираю свои слова обратно. Не думала, что однажды увижу, как Питер заливается слезами. Как минимум точно не на его собственном дне рождении. Но мы имеем, что имеем, а именно Питера, согнувшегося пополам от сотрясающих его рыданий, прижимающего к груди виниловый диск с такой силой, что казалось одно неосторожное движение и пропали все труды музыканта. Не одна я по всей видимости не ожидала такой реакции, Марк с мистером Лиеттом слегка отшатнулись назад, не зная, что делать. Эмили выглядела растерянной, и сама была на грани слез, мечась от желания подскочить к парню и успокоить и понимания, что сейчас не ее помощь была нужна. А я вполне осознанно отошла в сторону, освобождая место для того, кому действительно сейчас нужно было протянуть руку всегда такому сильному Питеру, который на самом-то деле глубоко в душе оставался тем добродушным мягкосердечным пареньком, кидающимся глупыми шутками только для того, чтобы все вокруг могли почувствовать себя лучше и которому было достаточно одного крошечного проявления ответной любви и заботы, чтобы надломиться, раскрывая все свои незаживающие шрамы. И Гарретт шагнул вперед, исполняя обещанное, зализывая раны и просто находясь рядом. Одним только присутствием наполняя силой и уверенностью в собственной способности оттолкнуться ото дна ослабшими ногами, и выплыть на поверхность, разрывая стеклянную гладь. Вдохнуть полной грудью, выталкивая поселившееся в костях отчаяние и научиться жить заново. Мы дали друзьям время и пространство решить все свои залежавшиеся вопросы и высказать уже то, что должно было быть произнесено годы назад. Мельком наблюдая за ними, я не могла не думать, о том, как же повезло, что для них еще не наступило то злополучное «поздно», когда слова перестают иметь значение, густым гноем скапливаясь в горле, а наружу только яд хлещет. Замечая, с какой заботой Гарретт притянул Питера в объятия и как крепко тот сжимал в ответ, одним только жестом обнажая всю свою потребность и признательность за эту дружбу, я думала о том, что Гарретт и отец Питера глубоко заблуждались, полагая, что он хотя бы даже в самых смелых фантазиях мог позволить кому бы то ни было разрушить свою жизнь или причинить себе боль в попытках спасти его. Зная Питера достаточно и наблюдая за ним сейчас, я как никогда ясно понимала, что сам по себе он не был ни сильным, ни неуязвимым, он просто был собой: человеком, для которого забота и стремление помогать нуждающимся были сродни металлическим каркасам и каменным стенам. И поэтому можно было за него не переживать, ведь человек, надежные руки которого сейчас поддерживали и дарили точку опоры, поклялся себе, что никогда не оставит своего лучшего друга на этом поле боя. Гарретт нуждался в Питере и никогда бы не смог избавиться от этой необходимости, но это было и не нужно. Ведь в своих потребностях они прекрасно дополняли друг друга, рука об руку каждый раз находя в себе силы подниматься с обессиливших колен и начинать все сначала.