Тонкий лед

Осень сменилась зимой, но вопреки моим ожиданиям время и не собиралось замирать, все так же продолжая свой стремительный поток и утягивая с собой каждого. Особенно это почувствовалось с приближением рождества. Город преображался, надевая разноцветные фонарики и разнообразные украшения. Владельцы некоторых домов и заведений словно соревновались в том, у кого фасад здания будет больше похож на портал в сказочную Лапландию. Повсюду витал аромат праздника, а людей потряхивало от нетерпения, но это творилось за пределами моей досягаемости. В моей жизни рождества не существовало уже долгие годы. До переезда в отдельную квартиру мы с мамой еще пытались делать праздничный вид, но у обеих выходило настолько тоскливо, что как-то само собой мы перестали даже стараться. Не для кого было. Единственный член нашей семьи, по-настоящему ценивший волшебную семейную атмосферу зимних праздников, ушел настолько давно, что в родительском доме не осталось даже малейшего намека на его присутствие. Он и забрал с собой последнее ощущение чуда, вырвав человеческое тепло из сердца моей мамы, оставляя лишь судебную мантию с пародией на живое существо в ней. В этом году, как и в прошлом, я не собиралась даже навещать родной дом. Уж точно не в этот период, когда окружающий восторг делал пустую квартиру с минимальными намеками на жизнь настолько невыносимой, словно это не обычная жил площадь, а веками заброшенное помещение, единственными обитателями которой являлись разве что бестелесные духи, распространяющие не зло и жестокость, но горечь утраты и заполняющее каждый уголок бесконечное горе. Нет, в моей жизни не было места для рождества, и я не собиралась даже притворяться, что разделяю всеобщий энтузиазм. Эту волшебную ночь я собиралась провести в лаборатории, будучи единственным человеком, у которого напрочь отсутствовали всякие планы на праздники. И это меня не волновало. Честное слово. Некоторым вещам суждено было оставаться неизменными. Этот год и так подарил мне слишком много счастья и в волшебном, по-семейному теплом рождестве я не нуждалась. Честное слово. *** It's the most wonderful time of the year With the kids jingle belling — доносилось из окна, пока Гарретт, залитый тусклый светом уличных фонарей, сидел на кровати с гитарой в обнимку. Ему даже не хотелось играть, просто в пустой квартире с выключенным везде светом было настолько одиноко, что прикосновения рельефного дерева к теплой коже были лучше, чем вообще ничего. Прикрыв глаза, он с умиротворением слушал пение, звучащее на улице. В это время года под его окнами практически каждый вечер собирались ансамбли и устраивали рождественские концерты. Он любил эти дни, ощущая себя причастным к тому самому волшебному и уютному празднику, о котором мог только мечтать. И пусть это было всего на полчаса, и он даже никогда не видел лица людей, исполнявших эти песни, этого было достаточно, чтобы после сохраняя в себе трогательные воспоминания о человеческом тепле, греть себя в ледяном аду родительского дома. Год за годом даже после побега из дома он мчался обратно на зимние праздники, стоило только матери в телефоном разговоре со слезами в голосе намекнуть, как они скучают по своему нерадивому сыну и как бы много для них значило, если бы они смогли собраться все вместе за столом в сочельник и отпраздновать самый семейный праздник в году. И Гарретт моментально срывался с места и возвращался в свой персональный кошмар, потому что добрые и словно даже раскаивающиеся слова в телефонной трубке не имели ни малейшего смысла, стоило только парню переступить порог родного дома. Двери за ним закрывались, а внутри все оставалось ровно таким, как и все годы до того. И вместо теплого семейного праздника Гарретт играл в игру «усыпить внимание родителей, чтобы потом беспрепятственно выскользнуть из дома ночью и сломя голову бежать от них как можно дальше, а в процессе очень постараться не слушать этих демонов в собственной голове, пусть их голоса и звучат в разы притягательнее всего происходящего в реальности». Только вот непонятно для чего было все это притворство, ведь знали же прекрасно, что даже если в приказном тоне сообщить сыну, что его ждут на ритуальное расчленение души, которое состоится вместо обеда в сочельник, то он все равно не раздумывая ни секунды отправится в путь, чтобы обескровленный сбежать после, в болезненных попытках сохранить последние крупицы сознания. Зачем нужно было обманывать бесконечно наивное сердце недолюбленного ребенка вместо того, чтобы по привычному так, по-домашнему дернуть со всей силы за стальной ошейник вины и притянуть задыхающееся тело, в очередной раз устанавливая власть над своим чадом. It's the most wonderful time of the year There'll be much mistltoeing And hearts will be glowing When loved ones are near Только в этом году все будет иначе. Пусть его и ждет одиночество в пустой квартире, пока любимая и лучший друг жертвуют своим временем во благо науке или ради помощи нуждающимся. Все лучше, чем потом по кусочкам собирать изуродованные части своей души, каждый раз не досчитываясь очередного осколка, который родители решили сохранить в своей коллекции «боль нашего сына». Ансамбль под окнами продолжал песнопения, расходясь все громче и громче, пытаясь донести свой восторг и энтузиазм до всех жителей этой улицы и прохожих, спешащих по своим делам. Казалось, что своей энергией и чистой любовью к празднику они зажигали какие-то невидимые источники света, потому что иначе, прикрывший глаза Гарретт, не мог объяснить почему ему так светло в сумерках своей комнаты. Сжимая гитару еще крепче, он покачивался из стороны в сторону и нежным мурчанием подпевал подходящей к концу песне. А заваленный подушками телефон тем временем надрывался нервной вибрацией, оставляя очередной звонок без ответа. Но Гарретт не слышал или притворялся, что не слышит. Ему было не до этого. На улице проходил концерт, требующий его полного внимания. It's the most wonderful time Yes the most wonderful time Oh the most wonderful time Of the year *** — Криво весит, подними правый конец повыше, — скомандовал темноволосый мужчина в белом врачебном халате, наблюдая за снующими туда-сюда санитарами. Процесс превращения отделения в рождественскую сказку шел полным ходом, пусть и с небольшим успехом. Разноцветные гирлянды и мишура, конечно, делали стерильно белые стены чуть праздничнее, но вот криво вырезанные снежинки и звездочки вместе с развешенными тут и там картинами с последней арт-терапии, темой которой было «Мое волшебное рождество», тоскливо навевали мысль толи об отделении педиатрии, где больные дети были лишены настоящего праздника и тепла родительского дома, толи о, собственно, отделении психиатрии, большая часть пациентов которого не то что не радовалась рождеству, но и в целом была неспособна испытывать радость, находясь в крепких оковах своих диагнозов. Но весь мед персонал из рук вон лез, старался превратить бездушные коридоры больницы во что-то хоть чуть-чуть отдающее ароматом хвои и мандаринов. Чтобы у тех, кто еще не был сломлен окончательно, появилась пусть и слабая, может даже вымученная, но улыбка. — Питер, я как раз тебя искал. У тебя вся неделя забита, да? Мужчина перевел взгляд со все еще пытающегося выровнять мишуру санитара на бесшумно подошедшего главу отделения психиатрии. — Да. Неделя перед рождеством — горячий сезон для депрессий, неврозов, тревожностей. Некоторый постоянные клиенты ко мне уже как на курорт ездят. Сначала помотают нервы своему терапевту, а потом как ни в чем не бывало отправляются за стол к любящей семье. Господи, благослови психотерапевтов! Все еще криво, опусти правый конец на сантиметр, — прерывая свою жалобную речь, только чтоб исполнить свой долг прораба, Питер в очередной раз делал то, что его начальник обозначил как «довольно странный, но действенный защитный механизм». Нельзя же было в открытую заявить уважаемому коллеге, что, честное слово, это работа становилась невыносимой. Не то, чтобы Питер не любил свою профессию или не стремился помогать несчастным. Все было так, но нужно же и меру знать. Одно дело, когда в течение целого года умеренным потоком к нему текут клиенты со своими проблемами средней тяжести, без каких-либо дедлайнов для ожидаемой помощи, и совершенно другое — то, что из года в год творится в период зимних праздников. Все, кто остальные 11 месяцев вполне спокойно отмахивались от любых тревог и переживаний, внезапно решают, что этот год обязательно должен стать последним для их надорванной психики и что светлое рождество они должны провести уже спокойными и счастливыми людьми, чтобы потом совершенно обновленными со стабильной психикой шагнуть в новый год. И вот такие вот амбициозные люди наводняют ординацию Питера с нереальными требованиями исцелить их за два сеанса. А им ведь и объяснить, что он не волшебник, который напоит их чудесной микстуркой, обеспечивающей безоблачное будущее, совершенно невозможно. Вот и приходится из кожи вон лезть, чтобы избегать таких энтузиастов. Как будто кроме них проблем не хватает. Ей богу, Питеру вообще не до подобных личностей. Уж точно не в рождественскую какофонию обострений даже у собственных клиентов, которые, казалось бы, никогда особо больными и не были. Что уж говорить о действительно несчастных пациентах из отделения, за которых Питер тоже по-своему был ответственен. В общем и целом, рождество — лучшее время в году. Иначе и не скажешь. — Понимаю. У нас тут поступление сегодня будет. Двоих переведут из реанимации. Парасуицид, как понимаешь. И еще одного в стабильном состоянии из психиатрической больницы Нетфол. Там шизоаффективная шизофрения в ремиссии. Переводят, потому что у них самих завал, а так как они узко специализированное заведение — у них в приоритете острые случаи. Но я бы не стал расслабляться. Сейчас же самое волшебное время в году. С таким диагнозом скорее всего стоит ожидать рецидива. Новости сыпались одна лучше другой, прилетая по голове раритетными роялями, словно в мультфильмах конца прошлого столетия. Питеру пришлось сделать три глубоких вдоха и выдоха в комплексе три секунды на первое и столько же на второе, чтобы вслух не высказать все, что он думает по поводу этого «самого волшебного времени в году». Смысла в возмущении не было никакого, это их работа, их врачебный долг спасать утопающих и никто не был виноват, что утопать почему-то всегда желающих было больше на праздники. — Замечательно. Насколько я понимаю, без врача на ночную в сочельник не выйдет, да? — Питер в последний раз выдохнул и подвел итог тому, на что намекал начальник. — Именно так. Но ты не подумай, я тут не приказы раздавать пришел. Просто хотел спросить, какие у тебя планы на праздники. — Я возьму ночную. Никаких проблем. А вы лучше проведите рождество с семьей, в конце концов у вас же внук недавно родился. Семье нужен ее дедушка, так что не переживайте. У меня все равно планов никаких не было, не то чтобы я собирался возвращаться домой, — мужчина устало смахнул выпавшую из идеальной укладки прядь и снова перевел взгляд на санитаров продолжавших развешивать декор и украшать столики сосновыми венками, в серединку каждого устанавливая свечку с цитрусовым запахом, которые, конечно же, ни разу не будут зажжены. Все-таки психиатрическое отделение как никак. «Ничего страшного. Как будто этот праздник вообще может существовать в моей реальности. Лучше уж побуду спасателем в очередной раз. В конце концов, сам же вовсю выступал, что вытаскивание утопающих — дело всей моей жизни. Вот и буду заниматься тем, что сам выбрал. И дома меня все равно никто ждать не будет», — подумал про себя Питер и на этом процесс принятия принял свою окончательную стадию — смирение. Нужно было возвращаться в рабочую рутину и перевесить уже эту чертову мишуру самому.