Тонкий лед

Первые два месяца зимы выдались на удивление приятными. За замечательно проведенным рождеством следовало празднование нового года, которое мы устроили в квартире парней в том же составе, что и за неделю до этого. Неожиданным сюрпризом для всех стало знакомство с отцом Марка, который оказался старшей и, следовательно, более спокойной и мудрой версией мужчины. Еще удивительнее был тот факт, что мистер Лиетт оказывается был знаком с ним еще до рождения Марка. Двоих мужчин связывала университетская дружба, но после окончания учебы их пути разошлись, так как, по показаниям Марка старшего, наш взбалмошный старик уехал в турне со своей рок-группой. Этот факт даже меня лишил дара речи, хотя я догадывалась о веселой молодости своего старика. Тот в ответ лишь смущенно засмеялся и признался, что их музыкальная карьера быстро прогорела, но зато он обзавелся приличным количеством полезных знакомств, пока разъезжал в прокуренном трейлере по стране. И эти знакомства в последствии помогли мистеру Лиетту заняться делом всей его жизни, и оказывается под этим не имелся в виду магазин с винтажными инструментами. От этой новости во второй раз за час у меня полностью изменилось видение мира. Столпы, на которых стояло мое представление о старике, были беспощадно уничтожены выстрелом с бомбардировщика, на крыле которого горели слова «крышесносная слава». Не то, чтобы я ставила под сомнение способности мистера Лиетта, но все-таки не каждый день открывается, что твой родной человек, практически отец, оказывается основал один из самых успешных на сегодняшний день независимых музыкальных лейблов. С небольшой ноткой ностальгии он рассказал нам о том, какой был мир музыки тридцать лет назад и как профессионально все тогда делалось. На вопрос, почему же он оставил свою компанию как раз в тот момент, когда она начала получать настоящую известность, он с ухмылкой ответил «поигрались и хватит». На этом в принципе потрясения для меня закончились. Дальше разрушительные по своей силе, но безусловно приятные новости ждали Гарретта, когда он увидел протянутую мистером Лиеттом розовую акустику, украшенную очаровательным фиолетовым бантом. В этот раз парень решил не поступать бессовестно, отказываясь от подарка. Демонстрируя значительный прогресс, он крепко прижал к груди инструмент и от всей души поблагодарил щедрого старика. И только чуть позже, кудрявый парень дрожащим голосом признался, что он не знает, как теперь быть, потому что ему сердце не позволяет изменять той гитаре из белого дерева, которую одним мартовским днем я своими руками всунула в его золотые руки и наказала всю душу свою вложить в музыку. Я как могла постаралась его успокоить, что меня никак не заденет, если он перенесет свое обожание на новую подругу, особенно учитывая, что розовый инструмент был в разы лучше, чем тот мой скромный подарок. И уже не озвучила, но про себя подумала, что белой красавице тоже не придется простаивать, на пробу сжимая и разжимая пальцы, вспоминая, какого это уверенными движениями по струнам создавать звуки. Следующими свой драгоценный подарок получили Марк с Эмили. Не знаю уж, о чем они разговаривали со своим пожилым родственником, но после Марк крепко обнял своего отца, а Эмили плакала, но что-то подсказывало мне, что причина слез была очень даже счастливая. В общем и целом, рождество прошло замечательно, с необходимым количеством праздничного чуда для всех. Новый год уже не был таким щедрым на новости и события, но тем не менее для каждого из нас было непривычно встречать его в большой и теплой компании, где каждый благодарен друг другу просто за присутствие. Ну и конечно тот факт, что хозяева постарались изо вех сил превратить свою холостяцкую берлогу во что-то до безобразия праздничное и даже вызвались сами накрыть стол не мог не сделать этот праздник чуть более особенным. В итоге правда за угощения по большей части все-таки отвечали Марк, Эмили и Гарретт, потому как мы с Питером в кулинарном вопросе были настолько профанами, что в какой-то момент всем стало понятно: нас безопаснее держать подальше от нагревающихся поверхностей. Мы с этой нелестной характеристикой смиренно согласились и отправились делать то немногое, что было в наших силах — украшать любое место пока что свободное от золотых блесток и шуршащих снежинок. И в конце концов, к нашему же огромного удивлению, все получилось довольно прилично. Мы были безмерно собой довольны, и поэтому сокрушенный выдох Эмили «как будто детсадовцы украшали» нас даже близко не задел. Январь и новый год начался для нас шумным спором о целесообразности классового распределения в стаях желтоперых мелкозубых барабулей, но Питер, испугавшись, что «как год встретишь, так его и проведешь», заставил нас свернуть на время всякие споры о рыбах и вообще переключить канал. Кто в новый год смотрит дискавери?! А неделей после мы закончили нашу серию зимних праздников днем рождения Гарретта, который вышел более спокойным и размеренным, чем мы изначально предполагали, но череда праздничных дней немного нас вымотала, поэтому когда мы предложили просто по старинке посидеть нашей компанией и выпить вина, именинник был первым энтузиастом данной идеи. А после началась учеба, послепраздничная меланхолия и необходимость вновь втекать в рутину, от которой мы все так хорошо отвыкли за прошедшие две недели. Было немного грустно снова надевать белый халат и отправляться возиться с пробирками и реагентами после стольких дней, проведенных либо в закрытой для посетителей все это время кофейне, помогая Эмили варить горячий шоколад и играя в настольные игры, либо в квартире парней, смотря телевизор в гостиной вместе со всеми, внезапно оказываясь втянутой в дискуссии на самые различные, и временами даже абсурдные темы. А иногда устав от большой компании скрываясь в собственной квартире в руках волшебного ангела, лелеющего меня с такой любовью, словно я была самой хорошей девочкой в этом году и заслужила видеть главное чудо небес, разметавшего шоколадные кудри по простыням в моей постели. Но жизнь продолжалась и здравый смысл в моей голове не переставая твердил, что праздничные дни тем и хороши, что происходят всего лишь раз в году. Иначе какое было бы наслаждение от всей этой праздности, если бы она перетекла в рутину? Вот именно — никакое. Поэтому пришлось остановить поток нескончаемых вздохов и снова ставить будильник на шесть утра пять раз в неделю. И казалось бы, что все идет своим чередом и жизнь снова становилась нормальной по нашим меркам, но без тревог и волнений все было бы слишком спокойно и видимо этот вариант совершенно не устраивал кого-то, управляющего нашими жизнями откуда-то сверху. Поэтому начиная со второй недели января, когда весь мир уже успел позабыть о том, что совсем недавно все клялись быть добрыми и лучшими версиями себя, против меня на кафедре началась какая-то военная кампания. По-другому это назвать у меня язык не поворачивался. Мой научный руководитель конечно же не мог не обратить внимания, что все праздники и еще чуть-чуть я практически не появлялась в университете и даже в лаборатории, несмотря на то что за мной были закреплены определенные обязанности. То, что с руководителем лаборатории мы этот вопрос отдельно обговорили и пришли к консенсусу, его совершенно не волновало и воспользовавшись моим непомерно большим чувством долга, он без каких-либо зазрений совести повесил на меня исследовательскую работу и кураторство над несколькими особенно растерянными первокурсниками. Отказать возможности не было, поэтому скрипя зубами, пришлось согласно кивнуть и взвалить на себя новые обязанности. В лаборатории тем временем консенсус состоял в том, что я возьму у каждого, кто прикрывал меня, по смене и отработаю таким образом «доброту» коллег. Вполне справедливо, конечно, но от этого легче не становилось. И в итоге практически весь январь я была настолько загружена делами, работой и учебными обязанностями, что практически не появлялась нигде за пределами кафедры. Гарретта подобный расклад не устраивал, и он ясно давал это видеть, но мы давно уже договорились, что моя учеба, а теперь еще и работа — это тема, которую я обсуждать не намерена. Кому как не безумному гению было понять, что иногда нужно жертвовать комфортом и даже потребностями ради главной страсти своей жизни. И он понимал, правда. Поэтому и стал приходить ко мне в университет, чтобы хотя бы минутку свободную урвать для нас между моей беготней по кабинетам и лабораториям. Хотя «для нас» — это сильно сказано. По большей части он просто настойчиво расспрашивал, как я себя чувствую, сколько часов спала ночью и был ли у меня перерыв на поесть. Я старалась отвечать честно, но это делу не помогало. Ведь правда состояла в том, что да, я снова спала не больше четырех часов, не помню, что и когда в последний раз ела и, честно говоря, уже третий день чувствую головокружение и легкую тошноту. После таких ответов он стал приносить с собой еду, чтобы лично проследить, как я все съем. И в итоге те крупицы времени, которые я без упреков от собственной совести могла провести наедине со своим парнем, были заполнены жеванием и невразумительным мычанием на очередной медицинский допрос. И каждый раз время утекало так быстро, что у меня даже шанса не было спросить, почему же он, безумно беспокоящийся о моем самочувствии, сам выглядел так, словно еженощно его сна лишают невыносимые кошмары. С темными кругами под коньячными озерами глаз и легкой дрожью в заботливых ладонях, несколько раз так неосторожно проливших горячий листовой чай из термоса мне на белый халат. Он потом долго извинялся, но проблема ведь была не в этом. А в чем мне так и не удавалось узнать. Гарретт уходил, забирая своих демонов с собой, а я, с головой утонувшая в химикатах, забывала о других делах и так до следующего свидания.