Тонкий лед

— Пойдем прогуляемся, — затянутой в теплую перчатку рукой я схватила ожидавшего меня перед дверью лаборатории парня за рукав и потянула в сторону выхода. Он не сопротивлялся, но явно опешил в первую секунду, во вторую — уже перехватил мою ладонь своей, ничем не покрытой и от того даже под слоем плотной ткани — морозной. — Конечно, но разве у тебя не перерыв всего на десять минут? — он выровнялся со мной и заставил немного сбавить темп. Пусть длинные ноги и несли его быстрее, но все-таки бежать не стоило, раз целью было прогуляться. — У меня должна была быть консультация с первокурсницей, но она сегодня не пришла, так что могу подольше побыть с тобой, — вранье. Первокурсница была на месте, но ее консультацию пришлось перенести. Я, конечно, очень ответственная студентка и помощь младшим считаю своим святым долгом, только вот девчонка от дня без биохимии не заболеет, а Гарретта давно уже надо было спасать. С каждым днем мешки под глазами у него пролегали все глубже, а рассеянность и дрожь уже никак нельзя было списать на одну бессонную ночь. Парень вел войну, о которой мне ничего не было известно. Совсем нехорошо для человека, кто поклялся быть рядом и при необходимости подхватить. В таком темпе я не то, что подхватит его не успею, а скорее даже мимо пройду, не заметив, как стремительно разбивается под ним лед, утягивая на глубину, где жизни нет, конечно. Только вязкая черная смерть. — Все дороги ведут сюда, хм? — в его голосе была улыбка, но я не стала смотреть. Вокруг нас снова был мертвый парк, поднимая на свет воспоминания. Ноги как-то сами привели к той самой скамейке между двумя дубами, сейчас уже ушедшими на долгий покой до весны. Пруд, покрытый только на вид толстым слоем льда, выглядел именно так, как тогда — холодным и страшным февральским днем. Когда только Гарретт со своей душой, живущей в сказках, мог увидеть во всем этом запустении что-то красивое, приманившее его в самую середину небольшого водоема и обманчиво утянувшего под воду. Ужасное место, словно из самых темных ночных кошмаров, но дороже его не было. Ведь именно между этими двумя дубами началась история, которой, я надеялась, никогда не придет конец. — Святое место. По преданиям, именно здесь сын Божий во второй раз на земле родился, — я усмехнулась, наблюдая озадаченное лицо сына человеческого. — Скажи честно, это ты написала все те статьи, от которых шел такой сильный запах ладана? — Еще чего. Те писульки — страшная безвкусица. Если бы я написала о тебе хвалебную оду — книгу ту новой библией бы озаглавили! — И откуда в тебе, гений-ученый, столько религиозной веры? — он потянул меня за руку и усадил на скамейку, присаживаясь рядом. — Я в одного Бога только верю, и у него непослушные каштановые кудри, глаза на свету отливают застывшим золотом, а в родинках на лице, если правильно прочесть, можно раскрыть все тайны мироздания, — и столько нежности в этот момент родилось в моей душе к этому волшебному мальчику, что удержать себя никаких сил бы не хватило — я прильнула к нему всем телом, на груди укладываясь маленьким котенком. А в ответ получила любви в миллиард раз больше. Заботливыми руками меня укутали как в кокон, закрывая от жестокой зимы, а в волосы уткнулись носом и невесомо целовали в макушку. И казалось, что только с этими поцелуями должна была в сию же секунду расцвести весна. И может законы природы не подчинялись правлению волшебного эльфийского короля, но моя душа жила только по его правилам и в глубине моего тела древние деревья покрывались первой, самой свежей зеленью, ледяные ручьи таяли и стремительными потоками начинали свой бег по венам, в костях плодородная земля просыпалась и рождала на свет подснежники. Если бы человек мог цвести — в его объятиях я бы вишневым деревом обнажилась. — Я скучаю, — тихим дуновением ветра в мое ухо. Все внутри у меня сжалось от тоски, но все равно даже близко не могло бы сравниться с горечью в его голосе. — Я знаю. Я тоже, очень сильно, — и в этот момент та самая мысль, которую я столько времени яростно отгоняла, проскользнула-таки, воспользовавшись сквозняком от холодного зимнего ветра, постучавшегося откуда из-за пределов моего весеннего рая. — Может, мне стоит поговорить со своим профессором. Скажу, что не справляюсь с такой нагрузкой. Я ведь все-таки обычная студентка. Куда мне: учеба, диплом, лаборатория, исследования, еще и кураторство. Ни у кого на факультете, наверное, нет стольких обязанностей. Если откажусь от сторонней работы — это никак не повлияет на мою успеваемость, но освободится больше времени, чтобы с тобой проводить. Я, конечно, говорила, что наука — это для меня такая же страсть, как для тебя — музыка, но ты-то ведь время всегда для меня находишь. Если я пожертвую одной обязанностью, ничего плохого не случится. Это никак не отдалит меня от науки. Так что я, наверное, поговорю с ним. Может мой голос и звучал слабо, а нотки сомнения тут и там поднимали свои надоедливые головы, но я правда имела в виду все сказанное. Давно пора было понять, что на двух стульях не усидишь. Жизнь — это бесконечная череда выборов и отказов. А цена, которую я собиралась заплатить вовсе не была такой уж большой, по сравнению со спокойствием моего любимого человека. Но Гарретт похоже считал иначе. Парень отстранил меня за плечи крепко и слегка встряхнул, не доверяя услышанному. — Не смей даже думать об этом! — его голос звенел страхом, от которого и у меня вдоль спины прошли мурашки. — Гарретт, все в порядке. Я не собираюсь полностью бросать учебу или работу, просто откажусь, например, от кураторства, — я смотрела на него с тревогой и пыталась высвободить руки из-под крепкой хватки, чтобы дотронуться до парня самой, успокоить его. — Ты не будешь жертвовать ничем ради меня или наших отношений. Это все не будет и гроша ломанного стоить, если тебе придется от чего-то отказываться. Я не позволю тебе. Моя беспомощность и так испортила достаточно жизней, и я смирился с этим, но твою тронуть не позволю. Ты ничем и никогда не будешь ради меня жертвовать. Я не смогу жить, если поступлю с тобой не лучше, чем сделали со мной мои родители. Я никогда не посмею тебя в чем-либо ограничивать. Ты любишь свою работу, каждую обязанность и сколько бы на тебя не скидывали задач, ты все равно не перегораешь, потому что это дело всей твоей жизни. И ты должна продолжать. Ни один из нас не будет счастлив, если ты в первую очередь не выберешь себя. А о нас не беспокойся, я никуда не денусь. Буду каждую твою свободную секунду рядом и пока этого достаточно. Поэтому, пожалуйста, даже не думай о том, чтобы оставить свое любимое дело ради меня. Он говорил с отчаянной искренностью, и я поняла, какую глупость совершила. Столько раз Гарретт уже говорил о том, как чувство вины за поломанные жизни дорогих людей сжирает его изнутри, и вот я сама кидаю с чистейшими намерениями ему в лицо очередную порцию ядовитого вещества, мгновенно разъедающего внутренние органы, начиная со стенок нежного сердца и главными артериями распространяясь по всему телу. — Но как же ты? Я ведь вижу, что что-то происходит, что ты не спишь по ночам. У тебя от тревоги руки подрагивают. Я все это вижу, но у меня даже времени нет спросить, узнать, с чем тебе снова приходится справляться в одиночку. Разве это нормально? Разве так должна поступать заботливая девушка? Мне от самой себя тошно. Я обещала, что буду рядом, что всегда поддержу тебя. Пока я рядом, ты не упадешь. Я обещала тебе. И посмотри на меня сейчас, ты совсем рядом стоишь на краю, а я даже не знаю, какая бездна тебя зовет. — Взгляни на меня, — он отпустил мои плечи, взял за руки и наклонился, чтобы заглянуть в мое лицо снизу вверх, пока я пыталась скрыться от него водопадом распущенных волос. — Еще ты обещала научить меня справляться со своими проблемами самому, не бояться столкнуться лицом к лицу со всеми демонами и жить, не опираясь на других людей. И ты учишь лучшим возможным способом. Ты позволяешь мне заботиться о тебе, не даешь расслабиться и провалиться в пучину самоедства. Ты и на километр демонов моих не подпускаешь, потому что им здесь места нет. В моем поле зрения только ты, и пока я вижу, как ты мне светишь, пусть и не с близкого расстояния, я крепко держусь на двух ногах и иду по надежной дороге. Я не оступлюсь, потому что доверяю тебе и никуда свернуть не посмею. А ты никогда меня к обрыву не подведешь, я знаю. Не переживай за меня. Я хорошо справляюсь, потому что мне нельзя тебя подвести. А то, что происходит сейчас… Это небольшая проблема, с которой мне просто нужно чуть больше сил, чтобы справиться. Я ничего от тебя не скрываю и не собирался. Просто пока ты в делах, мне казалось, не стоит взвалить на тебя дополнительные переживания, которые к тому же совершенно несерьезные. Дело в том, что мои родители очень настойчиво пытаются со мной связаться еще с рождества. Обычно я приезжаю на праздники, но в этом году принял решение не идти у них на поводу. И вот теперь они названивают мне, Питеру и ребятам как минимум раз в день. Я не отвечаю, Питер говорит, что я уже взрослый человек и он в мою жизнь лезть не собирается, а Эмили пытается врать, что уже два месяца меня не видела. Я тяну как могу, но рано или поздно надо будет сдаться и поехать домой, надеюсь, в последний раз. Сейчас никак нельзя, потому что тебя, мой ангел, я оставлять одну не собираюсь. Но, честно говоря, от одних этих звонков мне очень нехорошо становится. Снова начались кошмары, и Питер выписал мне успокоительные, но они не очень хорошо подходят, поэтому и руки дрожат. Прости, что не сказал тебе раньше. Я, честно, не думал, что я так потрепанно выгляжу. Теперь буду сообщать тебе все сразу, чтобы ты не переживала наедине сама с собой. Гарретт смущенно улыбнулся, а я в очередной раз возненавидела людей, подаривших миру этого человека. — Ты один не поедешь. Я тебя не отпускаю, — в моих глазах ревела ярость, а пальцы слишком крепко сжались на ласковых ладонях. — Лайла, но мне нужно будет съездить. Обещаю, в этот раз я не пропаду на целый месяц. — Нет, ты не понял. Ты не поедешь один. Я поеду с тобой и уже я позабочусь, чтобы это был последний твой визит. Я больше тебя им не отдам. Они, живодеры, играются с тобой как со щенком, а мне потом выхаживать то, что осталось и заново сшивать. Нет, раз твоим родителям так нужно на ком-то выплеснуть свою несостоятельность, то пусть попробуют надо мной поиздеваться. Я им своего распятого спасителя не прощу. Так что подожди меня немного. Потерпи еще чуть-чуть, пока я не разберусь тут со своими делами. Хорошо? — в конце концов ярость улеглась и пальцы перестали впиваться в мягкую кожу. Недалекое будущее, в котором я лицом к лицу окажусь перед мучителями моего любимого человека и наконец-то полностью его отвоюю, меня успокоило. — Хорошо. Только, пожалуйста, не стоит ненавидеть их заранее. Я уверен, что, по-своему, они действительно пытаются быть хорошими родителями. Только у них довольно извращенное представление о том, какими должны быть такие родители. В любом случае, не отравляй себя злостью из-за них, это того не стоит, — Гарретт аккуратно высвободил руки, на которых красными пятнами горели следы моей ярости, и отвел прядь с моего лица, зарываясь пальцами в волосы. Я только хмыкнула. Не в моем характере было сдерживать злость, и даже пытаться не хотелось. Ведь как можно было простить родителей, от одного упоминания которых кошмарные чудовища в потаённых уголках разума просыпаются и врываются в сознание ночными ужасами, от которых нет спасения, ведь они живут в тебе, а от себя, как известно, не сбежать.