Тонкий лед

Мысли текли словно в замедленной съемке, раскачиваясь из стороны в сторону, вязкие и тяжелые как мазут, разлитый в океане. Такие же черные и ядовитые. Воздух в комнате сгустился и давил на грудную клетку, гвоздями прибивая к земле и лишая способности двигаться. Я не могла больше там оставаться, мне нужно было бежать. Не разглядывая дороги, не думая над тем, куда ноги в итоге принесут. Просто нужно было бежать и я бежала. Как раненое в лесу животное спасалась от невидимого врага, неслась в самую глубь, саму себя загоняя в ловушку. Потемневшим сознанием не понимая, что спасения нет. Кем бы ни был подстреливший меня хищник, в этом аду от него не спастись. Он сам его создал и меня внутрь заманил, а теперь бежать уже было некуда. Я металась из одного угла в другой, пытаясь пробить стены и увидеть тот свет, который прежде никогда меня не подводил, из любого кошмара помогал выбраться, но ловушка была куда хитрее. Стальные стены не просто весь свет от меня отрезали. Нет. Сами тем светом стали. Обманули и навеки в темноте заперли. Глупые ноги принесли меня в самое логово хищника, на серебряный поднос поставили и прямо ко столу подали. Пожалуйста, отведай. И самое вкусное не забудь — душу выпотрошенную. Я не стучала, но дверь отворилась сама. Как во всех волшебных сказках, где чудесный король оборачивается страшным чудовищем, а зачарованные замок сам внутрь приглашает, навсегда остаться просит, но стоит воротам за спиной закрыться, как тебя на куски живьем растаскивают все демоны, нашедшие себе в замке приют. Только вот на пороге не косматое чудище стоит, а все тот же волшебный эльфийский король, источает свой утешающий свет, но больше сердце ему не поверит. Сказочное свечение холодом могильным отдает, а стоит до него дотронуться — как руки стальные цепи сковывают. Когда матери детей своих чудищами стращают — никто не говорит, что они за личиной богов могут прятаться. — Лайла, а что ты здесь… — Ты! Как ты посмел?! — слезы застилали глаза, забивали глотку, но слова неудержимым штормом вырывались сами. Всю боль и предательство выплескивая наружу, не давая ни секунды оправдаться. Приговор был вынесен и апелляции не подлежит. — Что ты хотел со мной сделать?! Вздумал влюбить в себя глупую наивную девочку, а потом что?! Вырвать сердце, на пол бросить и растоптать?! Даже возможности не дав позлиться, чувством вины меня до конца жизни откормить, а сам тем временем… бросить меня вздумал. Снова одну оставить. И ладно бы, если просто решил куда-то уйти, если к кому-то, но ты ведь на мелочи не распыляешься. Если бросать, то с концами. Без возможности найти тебя, накричать, всю злость выплеснуть. Нет, если уходить, то как святой. О мертвых ведь либо хорошо, либо ничего. Захотел навеки хорошим остаться? Не получится, милый. Я обет молчания лучше приму, мои губы никогда твое имя больше не произнесут. Я не позволю тебе остаться добрым воспоминанием, если решил уйти, так уходи полностью и все мысли с собой забери, все слова лживые, что никогда одну не оставишь, все объятия, все что так бесстыдно позволял себе, меня железными тросами к своей душе привязывая. Уходи сейчас, Гарретт. Не надо давать мне надежду, чтобы потом живьем ее выдирать. — Лайла, я не понимаю, о чем ты, — в глазах святая невинность, но в глубине души на самом дне коньячных озер плескалось осознание своих грехов. Не хотел понимать, но все прекрасно знал. — Я ведь со всем миром воевать была за тебя готова. И мне бы не сложно было, я бы выстояла и тебя спасла, но что мне делать, если самым главным моим врагом ты оказался, Гарретт? Как мне сражаться, если я тебя у тебя не отвоюю? И у смерти тоже. Не ищи меня больше, я так не могу. Я не могу быть с тобой, любить тебя и постоянно бояться, что в любой момент ты можешь исчезнуть. Я не хочу жить, зная, что каждый день проведенный с моей любовью может быть последним и я ничего не смогу с этим сделать. Поэтому я выбираю последний день своей любви сама и он сегодня. Больше некуда было бежать, негде скрываться. Он везде свой след оставил и теперь уже ни одним растворителем пятно не выведешь. По всему городу его ослепительный дух метался, а в последнем моем убежище сильнее всего светил. Мне не к кому было пойти, все друзья ему принадлежали и даже в маленьком магазинчике, где с каждой стены свисали десятки гитар, его запах перебивал сухой аромат дерева и полироли. Он был везде, но себя я не обманывала. Прекрасно понимала, что ни город его в себе несет, а я его прибежищем навеки стала. И от себя мне было негде скрываться. В темной комнате с занавешенными шторами свет шел только из глубин моего сознания, где в самом углу сказочный король устроил себе ложе из опавших листьев и взяв в руки волшебный инструмент тихо напевал колыбельные. От него негде было укрыться, и, честно говоря, не хотелось. Может в своей тоскливой реальности я и захотела сбежать от него, но вот из мыслей своих мне было его не изгнать, даже стараться не стоило. Я лежала на кровати, подушки на которой все еще пахли его терпким одеколоном с древесными нотками. А темнота комнаты была соткана из невесомого запаха корицы, которая в волосы Гарретта всегда словно вплетена была. Я лежала, накрывшись с головой, только сильнее сгущая темноту и думала, что мне от него только это и осталось — фантомный аромат и световые галлюцинации. Только в таком виде теперь и будет существовать мое однажды волшебное наваждение. Я успокаивала себя, думала, что лучше уж так. Лучше самой себя несчастной сделать, взять свою жизнь в собственные руки и навеки в одиночество окунуть. Но самой. Не позволяя судьбе решать за меня, не позволяя Гарретту выбирать вместо меня. Никому не позволяя причинять себе боль, я сама с этим прекрасно справлялась. Лучше уж так, чем понадеяться на огромное счастье, прикрыть глаза и доверчиво шагнуть в пропасть с верой, что там встретят, обязательной поймают, но в итоге лишь столкнуться со стремительным потоком воздуха, бьющего в лицо и лишающего дыхания, а затем у самой земли раскрыть глаза и ничего кроме смерти впереди не увидеть. Лучше уж обездвижить себя, всю кровь выпустить заранее. Не так больно терять, когда не успел еще вдоволь распробовать, какого это быть любимой. Однажды мне уже приходилось сердце свое вырывать и вдогонку на смертный одр закидывать, во второй раз я бы не вынесла. И вроде бы хорошие доводы я сама себе приводила, и понимала лучше всех на свете, что так оно и есть. Что для себя все это делаю, сама себя защищаю. Но вот только ехидный голос в голове не замолкал, нашептывал: «Ты просто струсила, ты его бросила. Сама клялась, что жить его научишь, что держаться за самого себя заставишь, а в итоге? Ушла и дверь за собой захлопнула. Одного его ты оставила, он же тебя никогда не бросал. Он все свои клятвы держал, всегда рядом с тобой был. Это ты над ним посмеялась, ты обманула. И если он в итоге решит уйти, тебе с этим жить в мире, где ни в одном человеке сердце Гарретта больше не бьется». Мир, где не существует Гарретта Борнса… Страшное, безнадежное место. И если он таким станет, это полностью будет на моей вине. Это я его своим лицемерием убила. В темной комнате, где свет шел лишь из глубин моего сознания, я соскочила с кровати и в ужасе кинулась вон. Найти его и убедиться, что еще не поздно, что я своими неосторожными словами единственного ангела на земле к смерти не приговорила. Моим ногам снова пришлось бежать, нести меня в неизвестном направление. Куда-то, где сердце, меня стальными цепями к себе приковавшее, еще билось, еще жило.