Искупление

Август 1998 года «Ежедневный пророк» «Сегодня утром, наконец, было вынесено решение по скандальному делу семейства Малфой. Бывшие аристократы пробыли в камерах предварительного заключения больше трех месяцев. После одиннадцати заседаний (последнее было закрытым из-за недавнего инцидента) суд огласил вердикт: Нарцисса Малфой полностью оправдана и выпущена прямо из зала суда. Не без помощи Гарри Поттера, который свидетельствовал в ее защиту, разумеется. Главу семьи, лорда Люциуса Малфоя, приговорили к тридцати годам заключения в Азкабане без права на помилование. Это один из самых больших сроков, которые получили Пожиратели в последнее время. Еще бы, ведь вышеупомянутый лорд был правой рукой Того-Кого-Нельзя-Называть. Также все его движимое и недвижимое имущество, счета в Гринготтс, предметы искусства и артефакты подлежат полной конфискации в пользу Министерства магии. Драко Малфой частично оправдан. Многие могут посчитать такой приговор слишком мягким, ведь отпрыск чистокровного рода носит черную метку и явно дал знать о своем отношении к магглорожденным еще в школе. Однако на него наложено множество санкций и ограничений, в том числе и магии. Кроме того, Малфой-младший обязан присутствовать на каждом благотворительном вечере памяти жертв войны, дабы засвидетельствовать свои глубочайшие сожаления и пожертвовать большую часть своего текущего дохода. Что ж, это одно из самых справедливых решений Визенгамота. Каждый получил по заслугам. Читайте мою колонку и оставайтесь в курсе последних событий. Ваша Рита Скитер». Гермиона скомкала газету и со злостью швырнула в уже тлеющий камин. — Нет, это просто немыслимо! Они что, правда хотят заставить Малфоя ходить на благотворительные приемы? Это что, шутка такая?! От него ведь там живого места не оставят, их семью все вокруг ненавидят. Трое друзей сидели в гостиной Норы, размышляя над справедливостью приговоров Визенгамота. — Гермиона, ну а чего ты ожидала? — Гарри лениво протирал свои очки подолом рубашки, сидя напротив Гермионы на видавшем виды диване. — Люди натерпелись всякого за время войны. Они хотят получить сатисфакцию. Если бы Малфоя выпустили на свободу просто так — держу пари, ему бы переломали все кости в ближайший час. Слишком много народных мстителей развелось в последнее время. Рон сидел рядом с девушкой и с угрожающим видом нависал над недельным запасом выпечки семьи Уизли. Интереса к беседе не было ровным счетом никакого, ведь на очереди был девятый или десятый кусок пирога. — Черт, Гермиона, какое тебе дело до хорька? Даже если бы его посадили так же, как и его папашу, я бы не расстроился. Одно доброе дело Нарциссы не перекроет семь лет издевательств над тобой. И с чего ты вообще так о нем печешься? — Она недовольно зыркнула на друга, и тот, поняв, что сморозил чушь, резко сменил тему разговора: — Я к тому, что у нас сейчас дел и так невпроворот. Вы с Джинни завтра отправляетесь в Хогвартс, мы с Гарри выходим на стажировку в аврорат… Мерлин, мы ведь не увидимся с тобой аж до самого Рождества! Так что давайте сегодня как-нибудь без слизеринских выскочек? Рон протянул свою руку и обнял ее за плечи, по-дружески похлопав ладонью, испачканной в крошках. Слегка улыбнувшись, Гермиона сделала над собой усилие. Попытка вникнуть в суть дальнейших споров мальчишек о последнем матче Холихедских гарпий против Паддлмир Юнайтед не увенчалась успехом. Она все больше погружалась в собственные мысли. Они с Роном не были парнем и девушкой, но она и не назвала бы его своим другом. Таким как Гарри, например. Больше нет. Второго мая в недрах подземелий Тайной комнаты под туалетом Плаксы Мирртл они сломали свою дружбу. Разбили на до и после. Семь лет одним поцелуем. И, казалось бы, когда ломается что-то старое, обязательно должно создаваться что-то новое, прекрасное, волнующее. Но этого почему-то так и не произошло. Нет, они не перестали общаться. На людях они все еще были тем самым Золотым Трио. Трое друзей, победивших одного злого темного волшебника. Вот только любые неловкие касания вводили в краску, оставаться наедине стало невыносимо. Звенящую тишину, казалось, можно было резать ножом. Оба краснели, конечно, неловко переминались с ноги на ногу и отводили взгляд. В то лето никто из них так и не решился первым заговорить об их поцелуе. О том, что изменило их отношения навсегда. Гермиона не сильно расстраивалась по этому поводу. Будучи натурой рассудительной и взвешенной, она просчитывала свою жизнь на годы вперед, и сейчас у нее в приоритете стояла учеба, новые знания и должность старосты школы. Всему свое время. Однако была еще одна вещь. Как навязчивая муха, которую никак не прихлопнуть. Как идиотская мелодия, которую вновь и вновь прокручиваешь в голове. Как наваждение. Эта мысль была иррациональной, просто ненормальной, а если произнесешь вслух — сгоришь заживо в собственном стыде. Она думала о Драко Малфое. Думала вот уже больше года, с момента их побега из Малфой-мэнора. Думала, тщательно обсасывая каждую деталь того дня. Думала, каков же он на самом деле? Думала, почему он их не сдал, ничего не сказал тогда. Думала, почему с детским восторженным визгом не кинулся помогать тетке пытать ее, раз так ненавидел все семь лет. Думала, откуда в его серых глазах взялось столько боли и отчаяния, когда он смотрел на нее, лежащую на полу его родного дома, пока Белла вырезала шрамы на ее руке. Она не любила Драко Малфоя. Нет, нет, полнейшая глупость! Ей даже не нравился Драко Малфой. Но, черт возьми, почему? Почему она так много о нем думала. За этот год она видела его три раза. Она не считала, честно. Так вышло. Первый раз в Малфой-мэноре, второй во время битвы за Хогвартс (не встреча, так, мимолетный взгляд), а потом еще раз. Он запомнился ей больше всего. На одном из последних открытых заседаний Визенгамота по делу их семьи было людно. Пресса, зеваки, жаждущие мести и просто любопытные. Полный состав суда и три стула с цепями посередине арены. Вот почему последний суд сделали закрытым. Вот почему к ним больше никого не пускали. Инцидент. Так, кажется, назвала Скитер в своей статье все, что там происходило. Она пришла на его слушание впервые. Их было уже семь или восемь, кажется. Ее, Гарри и Рона вызвали тогда для дачи показаний. Она очень хотела быть на предыдущем процессе. И на том, что был до этого, и до него. Но зачем? Кто она ему такая? Как объяснить свое рвение мальчикам? Нужного предлога так и не нашлось. Друзья заняли свои места на трибунах свидетелей защиты. Зал заполнился до отказа. Пахло потом и неприкрытой ненавистью. Репортеры уже начали что-то строчить в своих пергаментах, когда дверь открылась и на секунду все стихло. Троих некогда холеных аристократов ввели в зал суда в магических наручниках. За ногами волочились кандалы. Сзади шли десять вооруженных охранников с палочками, направленными каждому Малфою в голову. Мерлин, это просто смешно. Люциус напоминал бледную тень самого себя. Грязь на дорогой мантии, пятна крови и рвоты. Похоже, с ним не церемонились. Длинные блестящие светлые волосы сейчас походили на паклю, всюду колтуны. Обезумевший взгляд главы семейства обнажал правду: если кому и удастся выйти сухим из воды после всего, то точно не Малфою-старшему. И он это ясно осознавал. Нарцисса. Прекрасная Нарцисса. Гордая аристократка и хранительница очага Малфой-Мэнора. На почти бескровном лице ни одной эмоции. Держит спину прямо, смотрит вперед. А платье разодрано в клочья до самых бедер, оголяя то, что ни при каких обстоятельствах не должна являть народу замужняя леди. Синяки на ногах, синяки в декольте на груди, кровоподтеки. Охранники позади нее скалятся и похабно облизываются. И Гермиона понимает, что слухи о насилии над заключенными в подвалах Визенгамота вовсе не слухи. Драко заводят последним. Если на четвертом курсе она думала, что он слишком худ и бледен, то нет. Тогда своей полнотой и пышущим румянцем он мог бы соперничать с тетушкой Мюриэль. Если его сравнивать с теперешним Драко, конечно. Он, похоже, оказался слишком красив для местных авроров. Его били по лицу, не стесняясь. Зная, что Малфою-младшему, скорее всего, светит условный срок. Его не хотели отпускать просто так, ни с чем. Это ведь нечестно. У слизеринского принца самый грязный наряд из всей троицы. Его не избивали ногами, по нему просто прошлась толпа авроров, сдобрив все это плевками и ударами по лицу и голове. Хотели преподать урок. А может, им и вправду удалось? Ведь в его взгляде нет больше той спеси и надменности. А еще в нем нет сожаления. В нем нет страха. В нем нет любви. В нем нет жизни. Господи, да он же мертв! Посмотрите, что вы наделали! Вы убили его! Гермионе хочется кричать и рвать на себе кожу. Не от того, что это Малфой. Не от того, что это человек, которого она знала семь лет, с самого детства. Гермионе хочется кричать, потому что война ведь окончена. Светлая сторона победила. Хорошие парни победили. Они выиграли эту чертову битву. Но насилие все продолжается, и это происходит на ее глазах. Вот как пишется история. Люди не выносят никаких уроков из войн. Никаких. Никогда. А если бы это было так, то война была бы всего один раз. Ненависть порождает ненависть, разве вы не понимаете? Мерлин, и это нужно объяснять взрослым людям? Она в шоке, она не понимает. Но толпа хочет линчевания, хочет отмщения, и они дают им это сполна. Первый шок в зале схлынул, и начинаются несмелые перешептывания. Самые буйные выкрикивают с мест проклятия и оскорбления, в толпе нарастает недовольный гул, и вот уже можно слышать мнение неприятного лысенького волшебника, которое он выдает за общественное: — Выродок, грязный ублюдок! Жаль, что тебя не прикончили… Но его визг, похожий на поросячий, уже теряется в многочисленных окриках. — Ты выблядок, шлюхин сын! Малфоя-младшего должны посадить вместе с его паскудой-отцом! — Этих мразей должен поцеловать дементор! Брань слышится со всех сторон, поднимается жуткий хаос. Уже не различить, что там истошно орет председатель Визенгамота. Толпе не до того. А она сидит и просто смотрит. Смотрит на него. Боже, как? Как можно идти с таким безразличным лицом посреди всего этого? Их ведут, словно диких животных, под прицелом десятка палочек. Не то чтобы они могли что-то сделать в данной ситуации, сбежать. Так надо. Так им показывают их место. Их место в новом обществе, в новом мире. Без войны и неравенства. В этот момент происходят сразу несколько вещей: заключенных усаживают на жесткие стулья с цепями, кто-то с трибун выкрикивает очередной гневный комментарий, а в Нарциссу летит стеклянная бутылка с какой-то жидкостью. Зал взрывается одобрительным улюлюканьем, Нарцисса держится за висок. Кажется, бровь рассечена. Кровь, очень много крови. Она сгибается, плача. Обхватывает руками голову в надежде чуть притупить боль, но авроры не дают ей этого сделать. Жесткими движениями расцепляют руки женщины, пытаясь приковать и без того беспомощную леди Малфой к стулу. Люциус в прострации. Его довели до безумия, и теперь он походит то ли на полугодовалого малыша, то ли на старика в глубокой деменции. Он не понимает, что рядом с ним его сын и истекающая кровью жена. Он боится громких звуков и выкриков толпы. Его нижняя губа начинает безостановочно трястись, а сам он поскуливает, слегка покачиваясь на стуле. Словно в замедленной съемке она видит Драко. Стены, что он выстроил вокруг себя, рушатся с легкостью карточного домика. Полными ужаса глазами он смотрит на мать и делает к ней рывок. Безуспешный, разумеется. Один из авроров моментально направляет на него свою палочку, выкрикивая заклинание. Нет, это не обычный Ступефай. Что-то из новых разработок, кажется. Не Круциатус, конечно, но Малфой-младший валится на пол и начинает извиваться от разрядов тока, непрерывно проходящих по его худому, изможденному телу. Аврор, который все еще держит Драко под прицелом, доволен собой. Не было задачи остановить. Унизить, поиздеваться, показать его место. Но остановить — нет. Когда судороги отпускают, он лежит неподвижно какие-то несколько секунд. Он хаотично водит глазами по трибунам, будто ища кого-то. И находит. Его взгляд останавливается на Гермионе. Он смотрит на нее, просто изучает. Пробегает глазами по носу, губам, волосам. Будто что-то решая для себя в этот момент. И ей хочется выкрикнуть: «Драко, держись! Ты ведь сильный, у тебя получится! Ты не заслужил всего этого!» Но на деле получается лишь беззвучно открывать и закрывать рот, не в силах произнести ни звука. Она хотела бы подбежать к нему тогда. Взять за руку, чтобы перестали бить судороги, отодвинуть влажную светлую челку со лба, прикоснуться к щеке… Подарить свою самую обнадеживающую улыбку. Позаботиться о нем. Всего этого хотелось слишком сильно. Так, что щемило в груди. Но это не про них. Они по разные стороны. Были тогда и остаются сейчас. Останутся навсегда. Драко смотрел на нее всего несколько мгновений. Но когда к нему начали подходить авроры, он вдруг… улыбнулся. Вот так просто. Взял и улыбнулся Гермионе Грейнджер. Будто они были старыми друзьями. Будто это ей нужна была помощь в данный момент. Малфоя-младшего оглушили и выволокли из зала суда вместе с остальными членами семьи. Рон, кажется, дергал ее за рукав и что-то настойчиво втолковывал. Она не слышала. Она запоминала его улыбку. Визенгамот объявил заседание оконченным и выпроводил всех зевак. А следующее слушание уже было закрытым. Не пускали никого, кроме свидетелей, присяжных, да пары журналистов, сумевших подкупить кого надо. Инцидент. Так, кажется, назвала Скитер в своей статье все, что там происходило. Просто инцидент. Сухая заметка. Но почему же тогда Гермиона не могла спать спокойно еще несколько месяцев? Прокручивала в голове те несколько секунд, словно в омуте памяти, вновь всматриваясь в его глаза. Почему ты улыбался, Малфой?

***

Сентябрь 2005 года Гермиона Грейнджер — отличница, героиня, обладательница Ордена Мерлина второй степени, основатель Благотворительного фонда помощи жертвам войны и самая умная ведьма столетия — вот уже битых полчаса не могла втиснуться ни в один лифт Министерства. Не конец квартала, вроде. Откуда столько народу, Мерлин? Строгое синее платье по фигуре. «Удобные» каблуки. Тугой пучок. Она теперь начальник и должна соответствовать. Прошло всего восемь месяцев с тех пор, как ей удалось открыть свой собственный благотворительный фонд. Надежды было мало, но инвестиции неожиданно потекли рекой. Работа ее организации заключалась в помощи не только бывшим членам Ордена Феникса и их семьям. Они также поддерживали и проигравшую сторону. Сомнительный проект. Долгое одобрение. Ворох упреков и насмешек. «Кому ты собралась помогать, Грейнджер? Бывшим Пожирателям? Не смеши». Да, было трудно. Но в итоге она имеет предприятие с отличным финансированием, множество новых проектов и целый этаж, выделенный специально для ее сотрудников. — Боже, Гарри, ты меня напугал! — в кабинет без стука ввалился взъерошенный и запыхавшийся главный аврор Поттер. — Гермиона, прости, Джинни просила передать тебе, что сегодня вечером все в силе и отказ она не примет. — Гермиона нахмурила бровь, вспоминая состояние текущих дел и прикидывая, может ли выделить время для ужина в кругу друзей. — Оо… Нет, нет, нет! Я знаю этот взгляд. Гарри смешно прищурился в притворном подозрении и укоризненно покачал головой. — Послушай, я знаю, что ты очень дорожишь своим фондом. Твоя мечта, наконец, сбылась, и ты не хочешь облажаться, но, пожалуйста, Гермиона… Мы не видели тебя целую вечность. Джеймс скучает по своей любимой крестной. Девушка подняла руки в оборонительном жесте, показывая, что сдается. — Хорошо, Гарри. Я тоже по вам безумно скучаю, — а в голове прокручивались десятки идей, которые можно воплотить в жизнь, если не распивать чаи на Гриммо. — И вот еще что… — Поттер замялся и начал приглаживать лежащие как угодно, только не так как надо, волосы. Он всегда так делал, когда нервничал. Боже, она изучила его вдоль и поперек. — Если ты о Роне, предупреждаю сразу — не стоит. — Но, Гермиона, вы столько лет вместе. Как все могло дойти до развода? Не понимаю. Вы ведь даже не ругались, я бы точно знал. — Вот именно, Гарри. Мы не ругались, — она устало потерла переносицу. Господи, да перед сколькими еще людьми ей придется оправдываться? — А еще мы не разговаривали, не проводили время вместе, не занимались любовью. Мы уже год живем как соседи. Друг стоял с таким потерянным выражением лица, что на секунду Гермионе стало его жаль. — Пойми, Гарри, мы не можем играть в семью, чтобы все вокруг чувствовали себя комфортно. Будто ничего не изменилось. Изменилось многое и достаточно давно. Вам с Джинни не о чем переживать. Мы с Роном не кидаемся друг на друга с кулаками и не делим имущество. Мы вполне сможем общаться на общих праздниках как взрослые люди. И я правда буду рада, если он найдет ту, которая сделает его счастливым. Она ободряюще улыбнулась и вернулась к своим делам после того, как Поттер наспех попрощался, буркнув что-то вроде «я попытался» и «до вечера». Мерлин, только начало девятого утра, а голова уже раскалывалась. В их отношениях все стало плохо около двух лет назад. Вот только один вопрос мучает Гермиону до сих пор: а было ли в их отношениях вообще хоть что-то хорошо? Хоть когда-нибудь?

***

Отправляясь в Хогвартс на последний год обучения, Гермиона была полна сил, планов и решительности. На ближайшие два семестра составлен огромный список дел: освежить свои знания, получить новые, начать разрабатывать проект по защите домовых эльфов, подать заявку на стажировку в Министерство магии. Да, школа была в плачевном состоянии, но дух победы должен был поднимать настроение и придавать сил. Теперь все будет по-другому. Никакого неравенства. Четыре дружных факультета. Ведь они все всем доказали, зачем продолжать бессмысленные стычки? Учебный год начался не совсем так, как она представляла. На последний курс вернулись многие студенты из Когтеврана, Пуффендуя и Гриффиндора. Слизеринцев можно было сосчитать по пальцам. В тот год она будто оказалась в зазеркалье. Три факультета объединились против змей и гнобили почем зря. И это не были насмешки и легкие тычки в бок, какие позволяли себе слизеринцы в свое время. Нет, это была открытая вражда. Их хотели выжить из школы. Вытравить, словно грязное пятно на новой мантии. Зеленые, конечно, делали надменное лицо. Притворялись, что им все равно. Иногда грубили в ответ. Вот только больше никто из них не ходил в одиночку. Первые учебные недели многому научили. Каждую пару кто-то из слизеринцев появлялся с новыми увечьями. В них кидались проклятиями, унижали, иногда опускались до рукопашной. Директор Макгонагалл старалась примирить факультеты. Правда, старалась. Справедливо наказывая зачинщиков независимо от цвета галстука. Вот только дел в школе и так было невпроворот: восстановление здания, библиотеки, поиск новых профессоров. Все это отнимало много сил и времени уже немолодой женщины. Поэтому стычки продолжались. Особенно «хорошим парням» нравилось во всеуслышание обсасывать каждого заключенного Пожирателя. Особенно если его чадо находилось в непосредственной близости. Исключением был Драко Малфой. Ну кто бы сомневался?! Несмотря на его отсутствие в школе, кости ему перемывали с завидной регулярностью. Особую радость однокурсникам Гермионы доставляло то, что бывшего слизеринского принца «шпыняют» все кому не лень. Так они выражались, кажется. Ходили слухи, что его не берут на работу даже в самую захудалую лавку. И то, как юный аристократ пресмыкался, вселяло радость и благоговение в сердце каждого студента. Оспорить тот факт, что Драко Малфой засранец, было сложно. Что-то из области научной фантастики. Он был задиристым, избалованным мальчишкой. Однако он получил по заслугам, с него хватит. Но так думала только Гермиона, остальным было мало. Мало унижений бывших врагов. Мало боли. Мало наказаний. Им нужно было больше. Рождество последнего года обучения Гермиона проводила в Норе вместе с Джинни, полным составом Уизли и ее мальчишками. Волшебный праздник. Семейный. Ее же семья сейчас где-то далеко в Австралии. Память вернуть так и не удалось. Пока. Она работает над этим. В ту ночь у них все случилось с Роном. Был ли это знак судьбы или просто пара лишних бокалов сливочного пива, она не знает. Теперь не знает. Тогда же она думала, что это, вероятно, любовь. Та самая. О которой слагают стихи. Которой посвящают песни. Только все вышло не как в кино. Скованные неуклюжие движения. Для них обоих это первый раз. Быстрые поцелуи Рона. То, как он торопливо стягивал с нее одежду, боялся, что передумает. Поглаживание по груди, животу. Скорее потому, что так надо. Рон вошел быстро. Его не смутило и малейшее отсутствие намека на смазку. Ведь у него тоже нет опыта, напоминала она себе. Ничего, нужно просто потерпеть. Он научится. Резкая боль, в глазах плывет. Парень целует ее в шею и успокаивающе шепчет: — Извини, Гермиона. Не плачь… Скоро должно пройти. И боль проходит на следующее утро. Остается лишь осознание. Она сделала это. Она, Гермиона Джин Грейнджер, стала женщиной. Отдала свою невинность другу детства прошлой ночью. Это было правильно. Так и должно было быть. Пора становиться взрослой и нести ответственность за свои решения. Они теперь пара. Рон и она теперь совершенно точно вместе. Вот только почему-то в ту ночь ей снова снятся серые глаза и улыбка на сухих, потрескавшихся, но таких красивых губах.

***

Учебный год для Гермионы закончился оглушительной вечеринкой. И праздновать было что. Гарри и Рон прошли стажировку в аврорате и теперь красуются своей новой сногсшибательной формой перед Биллом и Джорджем. Джинни взяли в запасной состав Холихедских гарпий, ее саму приняли на работу в Министерство — Отдел регулирования магических популяций. Теперь ни один домовик в окрестностях Лондона не скроется от ее маниакальной заботы (как бы им этого ни хотелось). И самое главное — в большом шатре на заднем дворе Норы, под лучами закатного солнца, Рон встал на одно колено и попросил ее отдать свое сердце. Гермиона не сомневалась ни секунды. Она все всегда делала правильно, и это решение тоже было таковым. Потом были шумные поздравления, слезы Молли. Артур, с пониманием похлопывающий сына по плечу. Джинни и Гарри вне себя от радости. Она была счастлива. Правда, была. Тем летом Министерство превзошло само себя по количеству благотворительных приемов. Отдавали почести ветеранам и героям войны. По факту собирали деньги в казну. Он был там несколько раз, Гермиона видела. Стоял в уголочке, силясь слиться со стеной. Так непохоже на него прошлого. Ровная осанка, плотно сжатые губы, сосредоточенный взгляд серых глаз, стакан огневиски. Не пьет, просто чем-то пытается занять руки. Как шутили ребята — Малфой-младший был ручной мартышкой. Повторял заученные фразы, склонял голову, извинялся. И так по кругу. Из раза в раз она наблюдала одну и ту же картину: единицы отвечали вежливо и перебрасывались парой слов, кто-то кривил губы, кто-то откровенно посылал и говорил, что ему здесь не место. Большинство же хотели унизить прилюдно. Так протянутая для рукопожатия кисть аристократа все чаще не находила ответа. Он оставался стоять с протянутой рукой и опущенной головой еще какие-то пару мгновений, а после принимал прежний невозмутимый вид и ждал следующего. На нее он никогда не смотрел. Вообще. Ни единого гребаного раза. А она старалась. Старалась привлечь его внимание, хоть и сама себе в этом никогда не призналась бы. С особой тщательностью подбирала наряд на очередной прием (все вокруг думали, что любовь Рона так ее окрылила). Часами укладывала непослушные кудри в подобие локонов. Громче всех смеялась над дурацкими шутками Симуса. Все ради одного взгляда. Но он просто продолжал стоять в уголке и изредка рассыпаться в соболезнованиях пострадавшим. Ну и чушь же ты себе надумала, Гермиона! Да он такой же, как и был. Просто напыщенный аристократ. Избалованный маменькин сынок. Ты и тебе подобные всегда будут для него вторым сортом. Черт бы с ним. У тебя есть семья, друзья, любимый, в конце концов. Тебе нет дела до белобрысого хорька. Совершенно. Никакого. А та улыбка? Может, ему повредили голову во время очередного избиения и на месте Гермионы он представлял Снейпа. Вполне возможно. Всякое бывает.

***

Дни в Министерстве тянулись один за одним. Бумажки. Бланки. Отчеты. За год, что она тут проработала, Гермиона не сдвинулась и на миллиметр в продвижении своего проекта. «Квартальный отчет, Грейнджер!» «Зайди потом, Грейнджер!» «Мерлин, Грейнджер, неужели ты не видела кучу формуляров для заполнения на твоем столе? Займись своей непосредственной работой». Начальник Отдела регулирования магических популяций Джейк Донован отличался жгучей тягой ко всевозможным отчетам и лютой нелюбовью ко всему новому. Все, чем занималась Гермиона на своем рабочем месте, — переписывание различных смет, таблиц, проведение расчетов. Ни одного полезного дела. Они с Роном тогда переехали в свой коттедж. Домик был маленький, но уютный. Как же здорово было болтать вечером за бокалом вина, вместе готовить, приглашать друзей на пятничные посиделки. Такой и должна быть взрослая жизнь. Идеально. Однажды утром, пролистывая свежий «Пророк», она наткнулась на небольшую заметку, едва ее не пропустила. Теодор Нотт погиб в результате несчастного случая. Так в последнее время в прессе называли подобные выходки. Несколько человек в нетрезвом состоянии окружили Нотта-младшего в Косом переулке. Как всегда начали с оскорблений, а после перешли к активным угрозам. Тео пробили голову камнем. В Мунго его, естественно, никто не аппарировал. Парень истекал кровью посреди улицы около часа, а затем умер. Вот так просто. Ему было двадцать. Она не знала его, но почему-то было больно. Больно за детей, у которых отобрали детство. Больно за магическое сообщество, с которым творился настоящий хаос. Больно за теперешнюю власть, которая никак не наказывала третирование амнистированных заключенных. Мерлин, его и под стражу-то никогда не брали, у него не было метки. Он никогда не был Пожирателем. Просто знакомая фамилия. Просто его отец был не на той стороне. Просто ребята выпили лишнего. Просто повеселились. Ему было всего двадцать. В то утро она проплакала несколько часов подряд. Приходило понимание: ее возня с домашними эльфами — детские игрушки. Все ее старания — просто пустой звук. Все, за что они боролись, превращается в гниль. Министерство продолжало выкачивать деньги из чистокровных любыми возможными способами. Те, кому посчастливилось остаться на свободе, были уже не очень этому рады. Постоянные притеснения, травля, стычки. А правы всегда оставались «хорошие парни». Светлая сторона. И это делало разделение таким ощутимым, что и при Волдеморте, наверно, оно было бы не таким явным. Магическая Британия погрязла в кризисе. Кризис был в экономике. Кризис был в обществе. Кризис был в головах у людей. После того дня она не пропускала ни одной утренней газеты. Сама не понимала, почему так предательски на долю секунды замирает сердце. Пробегалась глазами по самым маленьким заметкам. Знала, что такие новости на первой полосе не печатают. Его имя никогда не упоминали. Потом она узнает, что он уехал учиться в маггловский университет. В Манчестере, кажется. Оно и к лучшему, там он будет в безопасности. Хотя бы на время.

***

Гермиона и Рон сидели в одном из самых дорогих ресторанов магического Лондона и отмечали двухлетнюю годовщину свадьбы. Вообще-то они не любили посещать подобные места. Несмотря на то, что война давно окончена, внимание репортеров по-прежнему било ключом и выходило за рамки приличия. Рон теперь все чаще задерживался на работе, ведь задания аврората требовали полной самоотдачи. Да и ее нагружали в Министерстве по полной. Словно она не героиня войны, а ломовая лошадь. Со стороны входа послышался разговор на повышенных тонах. Она повернула голову и увидела его. Стройная высокая фигура. Приталенный пиджак, модные брюки. Легкая щетина. Странно, он никогда раньше не укладывал так волосы. Они не так взъерошены, как у Гарри, они в творческом беспорядке. Ему идет. Швейцар брызжет слюной и недовольно кривит лицо. Слышится фраза «свободных столов для вас нет». Гермиона обводит взглядом полупустой зал и понимает, что значит это его «для вас». Ах да. На его правом предплечье повисла Панси Паркинсон со своей самой недовольной миной и надутыми губами. «Ну хоть что-то остается неизменным», — усмехнулась про себя. — Рон, это действительно ужасно, ты так не думаешь? Вся эта дискриминация. Мерлин, они ведь просто хотели поесть, а не вызывать черную метку посреди зала, — говорит Гермиона, когда сцена у входа уже окончена и все действующие лица разошлись. — Аа? — Рон, кажется, не помнит себя от счастья. Набив полный рот уткой по-пекински, смотрит рассеянным взглядом куда-то вдаль. — Не бери в голову, Миона. Они все правильно сделали. Я бы тоже не хотел есть с хорьком в одном зале. — Рон, боже, что за чушь. Ты ел с ним в одном зале шесть лет, и ни один кусок пастушьего пирога не встал тебе комом в горле. Сколько можно продолжать все это? Разжигать ненависть? Это же самая натуральная сегрегация. — Сегре… что? Годрик, Миона, этот запеченный картофель лучшее, что случалось со мной в жизни, — смотря на жену, которая уже приподняла одну бровь в недоумении, Уизли быстро исправляется: — После тебя, конечно. Но ты обязана это попробовать. Праздничный ужин продолжается, а Гермиона подавляет в себе навязчивое желание выбежать на улицу, прямо под лондонский дождь, и надрывно орать, пока не сядет голос. У них с мужем нет ничего общего. Ни единого увлечения, ни одной темы для разговора. И если раньше это все с лихвой компенсировали занятия любовью и дружеские посиделки, то теперь они оба слишком заняты даже для этого. Но Гермиона любит Рона Уизли. Любит еще со школы. Он для нее родной, и она не привыкла так просто сдаваться. В сегодняшней газете она нашла некролог Нарциссы. Всего пара строк. Из прошлых новостей она помнит, что Люциус тоже скончался в Азкабане. В прошлом году, кажется. Сердце сжимается. Остаться без родителей — это ужасно. Она знает. Нет, ее семья жива и очень неплохо устроилась на побережье в Австралии, вот только память вернуть им так и не удалось. Она пыталась много раз, привлекала лучших специалистов, профессионалов своего дела, и каждый раз один и тот же ответ: «Это очень опасно». «Слишком большой пласт памяти удален». «Мы не можем ничего гарантировать». В конце концов Гермиона смирилась. Она и так уже однажды причинила боль родителям, отняв воспоминания о самом дорогом. Повторяться она не собиралась. Зато теперь у нее есть друзья по переписке: Моника и Вендел. Не фонтан, конечно, но лучше, чем ничего. Лучше, чем у него. Хотя его, должно быть, поддерживает Панси. Ну хоть что-то полезное в своей жизни делает эта несносная девица.

***

Очередной рабочий день в Министерстве и очередная кипа бумаг на подпись в Визенгамот. Гермиону почти не видно из-за стопки. Выходя из лифта, она улавливает какое-то движение в зале заседаний. Она понимает, что это комиссия по контролю над освобожденными Пожирателями. Она никогда не бывала на этих заседаниях, к ее юрисдикции это не имеет никакого отношения. Лишь слышала, что есть такая программа. Они помогают оправданным преступникам влиться в социум, найти работу, жилье. Она искренне радовалась такой замечательной идее. Хоть кто-то в Министерстве включил мозги и решил навести порядок. Гермиона останавливается у приоткрытой двери и прислушивается. Через тонкую щель видно тощую фигуру паренька. Он одет очень бедно и выглядит изможденным. — Господин председатель, вы говорили, что комиссия поможет с работой, но меня никуда не берут. У меня беременная девушка, она не может работать и … Но его речь обрывает громкое покашливание председателя. Это Питер Уолш. Во время Второй Магической Войны отсиживался во Франции. Не принимал участия в боевых действиях. Не выбирал ни одну сторону. Небольшая информация о Питере: он больше шарпей, чем человек. Морщинистый и толстый. — Да, да. Это, конечно, очень печально. Приходите в следующем месяце. Мы что-нибудь придумаем. — Но вы говорили это уже раз пять. Нам совсем нечего есть, пособия не хватает. Мне просто нужна работа, любая! — Сожалею, молодой человек. Ничем не могу помочь. И по его сальной улыбочке Гермиона понимает — ни хрена он не сожалеет. Парень плетется к выходу, а она, не помня себя от ярости, бежит в свой кабинет. Ей нужно доделать текущие дела и аппарировать домой. Ей нужно попытаться что-то сделать для этих людей. С чего-то начать. Ей нужна библиотека. Срочно.

***

Мысль о создании фонда помощи для всех, абсолютно всех жертв войны зрела в голове Гермионы Грейнджер вот уже пару лет. Проблема в том, что о создании благотворительных фондов Гермиона Грейнджер не знала ни-че-го. Для начала необходимы были списки оправданных приспешников. Их личные дела и вся подноготная. Благо хоть с этим проблем не возникло. Эта часть архивов Министерства открыта для любого желающего. Заходи и бери что хочешь, как на витрине. Узнавай адреса, места работы, даже диагнозы из колдомедицинских карт. Хочешь мсти, а хочешь помогай. Чаще всего первый вариант, конечно. Все, кто находился «не на той стороне» в прошедшей войне или состоял в родственной связи с Пожирателями, были абсолютно беззащитны в новом мире. Их не хотели брать на работу, не пускали в публичные места (неофициально, разумеется). На любом заседании Визенгамота они всегда оставались на стороне проигравших. Даже если тебя избили. Даже если тебя ограбили. Ты уже один раз свернул не туда. Ты обязан знать свое место. Тебе никто не поможет. На штудирование и систематизацию архивных дел всех поднадзорных ушло около восьми месяцев. Их было более четырехсот человек. Средний возраст двадцать–двадцать пять лет. Некоторые чуть старше, некоторые еще дети. Их не осудили, но и не дали новой жизни. Никаких шансов на светлое будущее. Ни единой надежды. Списки пестрили знакомыми фамилиями. Родственники и дети осужденных Пожирателей. Они были виноваты уже в том, что родились не в то время и не в той семье. По отчетам из колдомедицинских карт Гермиона поняла, что практически все имеют проблемы с социальной адаптацией, сном, всевозможные нервные тики и психические отклонения. ПТСР. Посттравматическое стрессовое расстройство. Так это называется у магглов. Серьезное психическое отклонение на фоне боевых действий и тяжелых травм. Но лечить их никто не собирался. Это никому не нужно. Таким образом наметился первоначальный план действий. Психологическая помощь, социальная адаптация, материальная поддержка, гранты на открытие собственных дел. Работы было много, но оно того стоило. Совмещать свои исследования с министерской должностью становилось все сложнее и сложнее. Что уж там говорить о семейной жизни. Рон, мягко говоря, не пребывал в восторге от всех этих потуг. Но высказывать открытый протест не пытался, ему было все равно. Гермиона вечерами уходила в изучение маггловской психиатрии, основ менеджмента и управления, а Рон в своей привычной позе, полулежа на диване, попивал сливочное пиво и смотрел телек. Этот аппарат стал любимым развлечением ее супруга (будь проклят тот день, когда она притащила это в дом).

***

В апреле две тысячи четвертого Джинни подарила Гарри замечательного сына — Джеймса Сириуса Поттера. Вся Нора гудела. Были и слезы радости и умиления, и поздравления для молодых родителей, и долгие напутственные речи Молли для новоиспеченной матери, и многозначительные взгляды в сторону Гермионы, естественно. «Ну? Когда уже у вас будет малыш?» «Сколько можно тянуть?» «Мерлин, вы же вместе уже целую вечность». Она неуверенно улыбалась и отшучивалась. Рон лишь хмурил брови в ответ. Он хотел детей. Он часто ей об этом говорил, с самой школы. Выросший в большой семье, Рональд чувствовал себя неполноценно вдвоем, ему всегда чего-то не хватало. Для Гермионы же всегда на первом месте стояла самореализация. Учеба, новые знания, проекты. В первые годы брака было совсем не до этого. Ну как в здравом уме можно хотеть носиться с поварешками и пеленками по квартире, когда тебе всего двадцать один? Она не понимала, но знала, что Рон в этом нуждается, и надеялась, что однажды сама захочет подарить ему наследника. Сейчас же все изменилось. Изменилось кардинально. Она была уверена — они не полюбят друг друга с новой силой после появления малыша. Не найдут общих тем для разговоров. Никогда не будут спорить вечерами на академические темы или тихонько читать книги рядом друг с другом. Они разные. До боли. До слез. И это не те «разные», что притягиваются. Это те «разные», что со временем все больше и больше отдаляются, становятся чужими, ненужными и неинтересными друг другу.

***

Однажды утром, в июле, кажется, Гермиона поднималась в кабинет Рона, чтобы позвать мужа на обед. Это была одна из многочисленных попыток наладить отношения за последнее время. Вернуть былые чувства. Жест доброй воли. В дальнем конце коридора послышались шаги. Ее внимание привлек стройный высокий силуэт и светлая макушка. Бывало ли у вас такое, что за какие-то миллисекунды давление подскакивает так, что кровь в ушах шумит? Начинают потеть руки, сбивается дыхание. У нее — да. В этот самый момент. Когда она увидела Драко Малфоя, выходящим из дверей аврората. Он не был зол, нет. Он был в ярости. Серые глаза метали молнии и, кажется, не замечали ничего вокруг. Она узнала его костюм. Она видела его в нем на одном из приемов Министерства в девяносто девятом. Серьезно? Настолько плохи дела, что хлыщ-аристократ таскает один и тот же наряд вот уже пять лет? Резко изменив траекторию движения, она влетела в кабинет, который недавно покинул Малфой. — Здравствуй, Стэн. Я тут увидела своего бывшего однокурсника, Драко Малфоя. Скажи, зачем он приходил? У него что, что-то случилось? Гермиона неловко переминалась с ноги на ногу, пытаясь не показывать нервозность. Она не была до конца уверена, что ей вообще положено знать такую информацию, но дежурный аврор Стэн, кажется, был ни сном ни духом о таком понятии, как «тайна следствия». Поэтому, пренебрежительно фыркнув в сторону ушедшего, начал выдавать информацию как на духу: — Аа, этот белобрысый придурок… — лениво протянул Стэн. — Представляете, таскается сюда вот уже два месяца. Каждый день тут ошивается. Видите ли, у него украли последние деньги, — аврор усмехнулся сам себе. Гермиона не совсем поняла, в чем соль шутки. — А почему он ходит сюда так долго? Вам не удается найти грабителей или нужны дополнительные показания? Стэн заржал, будто они с Гермионой старые друзья и сейчас подкалывали друг друга. Но увидев ее серьезное лицо, немного поумерил пыл. — Ну и кто этим будет заниматься? У нас сейчас и так дел ворох. Возиться еще со всякими Пожирателями, — Стэн посмотрел на нее как на маленького ребенка. — Мэм, вы, наверное, не совсем понимаете. У нас полно обращений от добропорядочных граждан, а это его заявление… Откуда вообще у этого недоноска такая сумма? Сам поди где-то украл, а теперь вот бесится. Дослушивать эту ересь у Гермионы не было ни малейшего желания. Она практически ногой открыла дверь в кабинет мужа и сорвалась на крик: — Рональд! Это просто возмутительно! Ты хоть знаешь, что ваши дежурные авроры отказываются принимать заявления от граждан?! Так мало того, они еще смеют над ними в открытую глумиться. Как это вообще возможно? Рон опешил и слегка приоткрыл рот. Давно он не видел свою жену в таком состоянии. — Миона, тише. Мерлин, ты звучишь громче мандрагоры. Что случилось? Твое заявление не хотели принимать? На тебя кто-то напал? Ограбил? Гермиона вздохнула полной грудью и попыталась вести себя здраво. Ну, хотя бы менее истерично. — Нет, Рон, это было не мое заявление. Я увидела в дверях Малфоя и решила узнать, что он здесь делал. На что Стэн просто фыркнул, заявив, что тот шляется тут уже два месяца и не стоит и минуты вашего драгоценного времени. Как это понимать? Вы что же, так с каждым оправданным поступаете? — Послушай, Миона… — он устало вздохнул и потер лоб. — У нас действительно сейчас завал в отделе и нет времени разбираться с такой ерундой… Она не дала закончить: — Ерундой, значит? Вот как ты это называешь? Это твоя работа, Рон! Помогать людям — твоя работа! У него ведь украли последние деньги, ему наверняка сейчас даже есть нечего. Щеки Уизли начал окрашивать яростный румянец. Он явно не был настроен сегодня на полемику со своей женой, защитницей всех униженных и оскорбленных. — Людям — да, но такие, как он, не стоят помощи. Очнись, Гермиона. Ему указали на его место уже давно. Сейчас все по справедливости. У меня нет ни времени, ни желания возиться с ним. Он же просто второй сорт… — Что, прости? — она не была уверена, что правильно расслышала, но реальность оглушала получше Ступефая. — Прости, п-прости, Гермиона, я не то имел в виду… — Уизли смотрел на нее с выражением неподдельного ужаса и полного понимания того, что сейчас натворил. — Хах… Господи… — Гермиона закрыла лицо руками и шумно выдохнула. — Просто не могу поверить, что ты это сказал, Рон. Ты же знаешь, что меня полжизни считали вторым сортом из-за происхождения, гнобили, задирали. А теперь… Мерлин, теперь ты сам стал таким. Когда? Когда, Рон? Как я пропустила этот момент? Сидишь тут, в своем отдельном кабинете, упиваешься властью и распределяешь людей по сортам. Кто тебе это позволил, скажи? Они молча смотрели друг на друга долгую мучительную минуту. Их разделял кабинет Рональда. А еще их сейчас разделяла огромная пропасть из недосказанности, предубеждений, противоположных ценностей и жизненных ориентиров. Она ушла, даже не хлопнув дверью. Было не за чем. Она поняла, что спасать уже нечего. Рон не останавливал ее, не догонял, не просил прощения. В ту ночь он молча перенес свои вещи в гостевую комнату. Вместе они больше не спали. Спустя месяц Гермиона положила заявление об увольнении на стол Донована. Без малейшего сожаления сгребла в коробку свои немногочисленные пожитки и отправилась на встречу с Кингсли. Министр сразу же ее принял. Они были друзьями, вместе прошли войну. К тому же Гермиона ни разу к нему не обратилась по личным вопросам. Не воспользовалась своим положением. И Бруствер, честно, был заинтригован. Она выкладывала все свои планы насчет будущего фонда. Жестикулировала руками, приводила доводы, показывала сметы. — Гермиона, мне очень нравится твоя идея. Вся эта комиссия по освобожденным просто протирает штаны в залах заседаний, они еще никому не помогли, да и ситуация с экономикой и социальной политикой в целом по стране печальная. Нам нужны молодые волшебники, нужны новые предприятия, работники, в конце концов. Кто-то должен положить конец этому беспределу, — Кингсли устало вздохнул и уперся пальцами в переносицу. — Но ты ведь понимаешь, что я тоже не всесилен? Слишком много влиятельных волшебников заинтересовано в этой дискриминации. Личные счеты. На секунду в ее глазах отразилась паника, но она быстро взяла себя в руки. — Неужели нет никакого выхода? Я должна хотя бы попытаться помочь, так не может больше продолжаться. — Вот что, Гермиона. Давай поступим так, — министр взял в руки пергамент и принялся выводить список имен. — Скоро будет ежегодный благотворительный бал Министерства. Там соберется много обеспеченных семей, и не все из них, поверь, поддерживают текущую политику. Я представлю тебя каждому из этого списка, а ты, в свою очередь, должна будешь ввести их в курс дела и намекнуть на сбор средств. Грейнджер, уже приоткрывшая рот в протесте, была остановлена жестом руки. — Поверь мне, это не вымогательство. Ты не должна будешь клянчить. Многие из этих людей рады помочь оправданным, но не могут показывать это открыто. То ли дело благотворительный фонд. Хитро подмигнув, Кингсли продолжил строчить список. Мерлин, он огромный! Неужели столько людей разделяют ее точку зрения? После благотворительного бала пожертвования потекли рекой. Гермиона и не надеялась на такую финансовую поддержку. Да ей теперь хватит на все свои даже самые смелые планы с лихвой. Несколько месяцев длилась бумажная волокита. Она набирала штат, искала самых лучших специалистов: психологов, тренеров, врачей. Назначала кураторов и подсчитывала сметы. Круг ее меценатов был действительно обширным. С помощью своих влиятельных спонсоров ей удалось выиграть дело в Визенгамоте о расформировании Комитета по контролю за бывшими Пожирателями смерти, доказав их профнепригодность и подкупив кого надо. Да, Гермиона Грейнджер пошла на взятку. С такими, как они, нужно бороться их же методами. И вот, перебирая папки с делами за своим новым рабочим столом на собственном этаже в Министерстве магии, она наткнулась на личное дело Драко Люциуса Малфоя. Ну да, наткнулась, как же. Она давно уже призналась себе, что решилась на этот отчаянный шаг из-за него. Лелеяла в голове эту мысль годами из-за него. Создала этот фонд из-за него. Она не хотела помогать каждому. Она хотела помочь одному конкретному человеку. Ему. Секретарша Гвен округлила глаза в неподдельном изумлении. — Гермиона, ты что же, сама будешь куратором? Я думала, ты оставишь себе только организационную часть. Девушка была старше Гермионы на два года и понравилась ей с первого взгляда. Яркая брюнетка с внушительным бюстом и неуемной энергией могла поднять настроение за считанные секунды, при этом оставаясь собранной и ответственной на рабочем месте. — Оо… Я не буду курировать несколько десятков человек, как другие ребята, я просто взяла одно дело, чтобы знать процесс изнутри, — Грейнджер уже успела изрядно зарумяниться, рассыпаясь в объяснениях перед своим секретарем. Гвен, кажется, что-то для себя поняла. То, как победно взметнулась ее бровь, говорило о многом. — Так, так, так… И с кем же наш большой босс решил изучить процесс «изнутри»? С полным погружением, так сказать. Максимально глубоко. Папка под номером двести сорок восемь была молниеносно выхвачена из рук «большого босса». — Драко Люциус Малфой, значит? Интерес-с-сно, — Гвен постукивала указательным пальцем по нижней губе в притворном замешательстве. — О, ты только взгляни, тут и фото есть! Мерлиновы кальсоны! А я бы с ним тоже изучила процесс. Пару раз, ну, может, пять. — Гвен, Годрик, все не так! — казалось, ее щеки не могли стать еще краснее. Но нет. — Это… Это просто работа и один из самых сложных случаев, кстати. Так что проверь, пожалуйста, написала ли миссис Хмелкирк уведомления о переводе всех подконтрольных под наше начало и пришли мне ее письмо для Малфоя. Я хочу проверить дату и… Ну, в общем, хочу проверить. Мерлин, разве она должна выглядеть как самый спелый сорт томата перед своей помощницей и лепетать, как школьница? — Дату. Конечно. Разумеется, — Гвен подмигнула и тут же сделала самое серьезное выражение лица. — Будет сделано, босс. Гермиона развернулась на каблуках и направилась к своему кабинету, прекрасно понимая, что эту тему теперь ей так просто не закрыть. К концу дня она сидела в своем кабинете и задумчиво перечитывала уведомление секретаря Министерства магии Муфалды Хмелкирк, адресованное Драко Люциусу Малфою, уже, кажется, в сорок восьмой раз. Ей нужно было каким-то образом дать ему знать, что его новый куратор именно она, чтобы избежать неловкости при первой встрече. Ну или его преждевременной смерти от инфаркта, что вероятнее. На листке черновика она выводила пером все новые и новые варианты подписи: Ваша Гермиона Грейнджер Зачеркнуто. Нет, это не подходит. С наилучшими пожеланиями, Гермиона Грейнджер Нет, нет, нет. С любовью… Та-ак. Это сразу вычеркнуть. С уважением, Гермиона Грейнджер Куратор фонда. Да, так-то лучше. Торопливо скрутив пергамент и поставив министерскую печать, Гермиона отыскала самую настырную птицу во всем Министерстве, привязала к лапке письмо, отправила по адресу и принялась ждать сама не зная чего, нервно постукивая пальцами по столешнице.