Искупление

Как жить, если ты идиот? Полнейший кретин, который всегда все портит. Этот вопрос встал перед ним особенно остро за последние двадцать пять лет в ту субботу, когда из его квартиры, как маленький смерч, выскочила Грейнджер. Он ей нагрубил. Он издевался. Он подначивал. Он был чертовски не прав. Как только дверь открылась, Драко сильно пожалел, что не подготовился к встрече заранее. Что сказать? Как себя вести? Сделать вид, что они старые приятели? Вытолкать взашей? Мерлин, почему с ней всегда так сложно! Как только гриффиндорка начала рассказывать о своем фонде, он понял – она проделала большую работу. Охренительно большую отличную работу. Просматривая принесенные ей буклеты, он не верил глазам. Переманить на свою сторону множество работодателей и бизнесменов, заключить сделки с лучшими специалистами в самых разных областях, прикрыть комиссию по надзору, в конце концов (что вообще не представлялось возможным в ближайшие десятилетия). И все ради кого? Ради условно осужденных? Ради оправданных Пожирателей, которые ни при каких обстоятельствах не проявили бы к ней милосердия и не подали бы руку помощи в случае победы Темного Лорда? Ради него? Салазар, ему никогда не понять гриффиндорцев. А что насчет двухсот галлеонов, Драко? Когда она назвала сумму, он чуть не поперхнулся. Конечно, это не золотые горы, но более чем достаточная сумма для достойного существования. Кроме того, он уже привык во всем себя ограничивать. На еду, алкоголь или дорогие шмотки, как раньше, он не собирался тратить ни сикля. Он бы купил новые детали. Отправился бы в ближайший маггловский торговый центр, узнал все о новинках техники, приобрел пару моделей. С его палочки полностью снят надзор, и все заклинания, недоступные раньше, теперь в его полном распоряжении. Мерлин, да он мечтал об этом со второго курса университета. Как ощутит полную мощь своей магии в руке. Делал записи о том, какие чары на каком оборудовании можно испробовать, что делать с разными деталями и как заставить работать то или иное изобретение с помощью волшебства. Но дух противоречия в Малфоях неискореним, нельзя так просто взять и согласиться с грязнокровкой Грейнджер. Да, она умная — это он признал давным-давно. Да, целеустремленная. Да, добилась таких результатов, которые ему и не снились. Да, он должен был благодарить ее практически на коленях и возносить почести как своей спасительнице. Но сказать об этом ей в лицо? Конечно. Обязательно. Драко Малфой сделает это ровно в… никогда. Может, еще соорудить небольшой алтарь в честь Грейнджер в углу его конуры и делать гриффиндорской мессии жертвоприношения каждую третью пятницу месяца? Поэтому мозг начинает работать с удвоенной скоростью. Давай, подъеби ее, Драко. Ты же слизеринец, ты всегда это умел. — Где моя шапка, Грейнджер? Ты горд собой. Шутка, достойная лорда. Но девчонка выдавливает лишь свое это «п-прости?». Ты начинаешь злиться. Мерлин, почему она такая глупая, ведь это была блистательная аллегория. — Я спросил, где моя ебаная шапка? — ты на взводе. Бесит ее тупость. Никогда бы не подумал, что такие слова, как «тупость» и «Грейнджер», можно уместить в одном предложении. Ты пускаешься в пространные объяснения. Пересказываешь историю об эльфах, третьем курсе и том, как это все связано с этой гребаной шапкой. Твоя шутка уже не кажется тебе такой крутой. Шутка, которую приходится объяснять, в принципе дерьмовая. Свою пламенную речь ты подытожил фирменным «грязнокровка». Ты видишь искорки гнева в ее глазах. На самом дне. Еще такие маленькие, несмелые. Но вот эмоций на лице все больше и больше. Давай, Грейнджер. Ты еще ни разу меня в этом не подводила. Сейчас ебанет… Ии… Три. Два. Один… — Малфой, — усталый вздох. Она смотрит на тебя как на дегенерата. Будто у тебя вдруг обнаружилась лишняя хромосома и это ее ничуть, блять, не удивило. И это все? Все, мать вашу?! Ты тут старался, лез из кожи вон, чтобы вывести зубрилу из себя, а она? Смотрит на тебя снисходительным взглядом из набора своих самых, блять, снисходительных взглядов. Волшебно. Фанфары. Аплодисменты. Занавес. Драко Малфой разучился даже бесить людей. Бесить Грейнджер. Он ебаное «ничто». Она начинает лепетать что-то про опрос, достает свой блокнот и даже не пытается заткнуться. Устраивает удобнее на коленях записную книжку, и полы ее кофты немного расходятся в стороны. На Грейнджер полупрозрачная бежевая блузка. Под ней виднеется лифчик, отделанный кружевом. Грудь небольшая, аккуратная. В твою руку легла бы идеально (что?!). Твое внимание слегка притупляется, и ты даже не осознаешь, как соглашаешься на очередную херь от заучки. Похоже, она решила окончательно заебать тебя какой-то анкетой. Что ж, мило. Ты прямо попал на девичник к третьему курсу. Но весь гнев и желание сломать ее костлявую шею улетучивается, когда Грейнджер выдает «мистер Малфой». «Что, что ты сейчас сказала? Повтори». И она повторяет. — Для протокола мне нужно обращаться к тебе мистер Малфой. Похоже, кто-то там наверху, кем бы он ни был, услышал твои мольбы, хоть и с опозданием в добрый десяток лет. В пятнадцать ты бы перечислил, наверное, большую часть своего наследства на счет нищееба Уизли, лишь бы гриффиндорская принцесса обращалась к тебе именно так. Мистер Малфой. Желательно стоя при этом на коленях, смотря тебе прямо в глаза, расстегивая твою ширинку. Член предательски дергается. В штанах становится узко. Это начинает приносить ощутимый дискомфорт. Мерлин, возьми же себя в руки. У тебя встал, как у сопливого школьника, от одной только ее фразы. И ты снова начинаешь нести херню. Злишь. Провоцируешь. Доводишь. Она взрывается. Разве не этого ты добивался последние двадцать минут, Малфой? Она вскакивает, собирает свои пожитки и несется к выходу из квартиры, оставляя тебя одного. Подъема сил и чувства собственной значимости, как ожидалось, это не принесло. Дверь захлопывается с оглушительным грохотом. Хоть это ты еще умеешь. Ты снова все испортил.

***

— Гребаный хорек! Наглый… надменный… противный… агрх! В холле дома номер двенадцать на площади Гриммо появляется взбешенная, растрепанная и способная на убийство с особой жестокостью Гермиона Грейнджер. Ее щеки красные, глаза метают громы и молнии, а волосы находятся в таком состоянии, что способны довести психически неустойчивых людей до нервного срыва. — Мерлин, Гермиона, в чем дело? За тобой будто стадо гиппогрифов гналось. Что произошло? — в дверях виднеется лохматая макушка Гарри. Кажется, субботний день чета Поттеров представляла себе немного по-другому. Парень все еще в пижаме, но от былой расслабленности на лице ни следа — сказывается многолетний опыт аврорской службы. Он уже готов усмирять, похоже, окончательно тронувшуюся умом подругу, но тут явно нужна тяжелая артиллерия. Где-то на периферии сознания Гермиона слышит истошные крики Вальбурги Блэк. Ее это сейчас не интересует. Совсем. Она уже получила сегодня свою порцию «грязнокровки». Господи, да она не слышала этого уже, кажется, миллион лет, с тех самых пор, как… Ах да. С тех самых пор, как последний раз разговаривала с Драко Малфоем. Какое интересное совпадение, не так ли? За спиной Поттера маячит рыжая макушка. Младшая Уизли врывается в коридор, снося с ног своего супруга, который в два раза выше и тяжелее нее. Останавливается. Смотрит во все глаза на растрепанную подругу. — Годрик, Гермиона, ты здесь, — когда первичный осмотр на предмет ножевых ранений, оторванных конечностей и выцарапанных глаз окончен, Джинни немного успокаивается и начинает допрос: — Что произошло? Почему ты такая злая? То есть… это, конечно, очевидно почему… Я бы тоже была не в восторге от встречи с белобрысым засранцем… Но все-таки, что именно произошло? — Погодите, погодите, — взгляд Гарри мечется от жены к подруге, словно мяч для пинг-понга. — О чем вы сейчас толкуете? Какой белобрысый засранец… — в глубине зрачков мелькает понимание, а затем глаза начинают расширяться в геометрической прогрессии. Из-за линз в его очках это кажется еще более гротескным и смешным. — Ты что… ты… нет ... — Да, Гарри, — жена смотрит на него, покачивает головой в согласном жесте и поджимает губы. — Но зачем ты вообще к нему пошла? Одна? Он же…У него не все в порядке с головой, Гермиона. А учитывая, как он тебя «любит», ваша эта аудиенция могла закончиться чем угодно. Вы хотя бы встречались в людном месте? Что бы этот псих не посмел и притрон… — Она была у него дома, — рыжая не оставляет шансов. Выдает правду за правдой. Режет по живому. — Ты, что?! — ладони прижимаются к лицу в неверящем жесте, пока Гарри качает головой из стороны в сторону, словно китайский болванчик. — Это сейчас неважно, — безапелляционно отрезает миссис Поттер. — Что он с тобой сделал? — Он спросил, где его шапка! ШАПКА! — Гермиона дико вращает глазами и размахивает руками, и вот уже все находящиеся в холле, включая Вальбургу, замолкают, всерьез опасаясь за психическое здоровье Грейнджер. — Шапка? Какая шапка, Гермиона? — Джинни говорит тихо, спокойно, будто Гермиона — олень в свете фар, которого не хочется напугать еще больше. — Да, этот слизеринский гад спросил, где его гребаная шапка, — она повторила так, будто это должно было хоть что-то объяснить. — Я пришла к нему, начала рассказывать про свой фонд, распиналась там перед ним как полнейшая идиотка. Говорила, что теперь у него будет нормальное содержание и колдомедицинская страховка, а он… он... — она жадно вдохнула воздух, потому что с начала своей пламенной речи не сделала, кажется, и единого вдоха. — Он сказал, что мне, похоже, надоело возиться с домовыми эльфами, и я, видите ли, решила переключить свое внимание на него. А так как я вязала эльфам шапки, он тоже хочет свою… Свою сраную шапку! Представляешь, Джинни? Грейнджер напоминала сейчас что-то среднее между душевнобольным в состоянии припадка и маньяком-убийцей, почувствовавшим запах свежей крови. В прихожей на Гриммо двенадцать воцарилось молчание. Секунда, две… Раздается оглушительный хохот семейства Поттер, изредка прерываемый нецензурными выкриками миссис Блэк. Гермиона не понимает, отчего ее друзья так веселятся. Это что, мать вашу, смешно? Ее — героиню войны, самую умную ведьму столетия и обладательницу Ордена Мерлина — только что опозорил какой-то несчастный хорек. Посмеялся над ее многолетним трудом, практически плюнул в душу, а они? Смеются?! Веселье утихло не сразу. Когда Гарри с трудом выпрямился и потер ребра, все еще жутко саднящие от приступов смеха, а Джинни утерла слезы из уголков глаз, все еще хихикая, Гермиона гневно воззрилась на друзей. — И как это понимать, Поттеры? — Грейнджер сурово прищурилась. Таким взглядом обычно пытают или гнут железные предметы без участия рук. — Мерлин, я так за тебя испугалась. Но это… это… — рыжая подавила последний смешок и снисходительно посмотрела на подругу, покачав головой. — Извини, Гермиона, но это правда очень смешно. Раздался очередной взрыв хохота от пары, которая ее сейчас неимоверно бесила. Грейнджер закатила глаза, подавила нарастающее раздражение и молча, с высоко поднятой головой прошествовала в зал мимо все еще корчащихся друзей. Когда гнев слегка поутих, а скулы перестало сводить от смеха, троица устроилась у камина в гостиной. За чашкой чая и успокаивающей беседой все произошедшее уже не казалось ей вопиющим безобразием. Бесить Малфой умел. Что есть, то есть. Но как она, такая рассудительная и трезво мыслящая натура, могла с легкостью повестись на его жалкие детские провокации? Наверное, она возлагала слишком много надежд и ожиданий на напыщенного самодовольного аристократа. «Малфой всегда останется Малфоем, Гермиона. На что ты надеялась вообще?» И вот стоило бледному гаду ее чуть-чуть поддеть, как произошел взрыв мощностью в несколько килотонн. Благо ее друзья всегда могли найти к гриффиндорке правильный подход. — Ты же не ожидала, что он кинется тебе в ноги и станет целовать твои туфли, правда? — Джинни едва скрывала ухмылку, вспоминая недавнее поведение подруги в дверях ее дома. — Это же Малфой. Со слизеринцами всегда было непросто. Особенно с одним конкретным, — она вздохнула и устремила задумчивый взгляд в камин. — А знаешь что? Я думаю, он перебесится. Вот увидишь. Поймет, что ты — его единственный шанс на нормальную жизнь, и притащится обратно как миленький. Поттер все это время молчал, обрабатывая в своей голове терабайты новой информации. — Я все-таки не понимаю, зачем ты вообще решила нанести ему этот визит вежливости? Чем он такой особенный? Не много ли чести? Министерской совы с уведомлением для него вполне хватило бы. — Гарри... — Гермиона вздохнула и потерла переносицу. — Просто я хотела взять себе одного подопечного, чтобы быть в курсе всего процесса работы. Остальные ребята тоже назначали многим встречу дома (ложь, Грейнджер, наглая ложь), чтобы увидеть реальное положение дел. К тому же Малфой, он… Он один из самых тяжелых случаев, ты ведь и сам знаешь, — она невесело усмехнулась. — Вздорный, склочный, на контакт не идет, имеет, пожалуй, самую плохую репутацию из всех бывших Пожирателей, — а еще такие красивые сильные руки под этой его дурацкой белой футболкой. — Я подумала, это будет отличный опыт для меня. — Если только тебя волнует опыт пребывания в Мунго в отделении по борьбе с психическими расстройствами, Гермиона, — Поттер понял, что разубеждать ее — впустую тратить время. Понял давно. На первом курсе, кажется. — Ну что ж, надеюсь, твой очередной благотворительный проект под названием «Спасти напыщенную слизеринскую задницу» не доведет тебя до смертоубийства или нервного тика. Вечер субботы подходил к концу, и ей пора было бы уже перестать пользоваться гостеприимством лучших друзей. То, как Джинни поглядывала на Гарри, закидывая ноги ему на колени, а Избранный в свою очередь нежно поглаживал их, недвусмысленно поигрывая бровями, говорило красноречивее любых слов. Гермиона начала лепетать что-то про «дела», «завал на работе» и «мне пора» и решила уже убраться отсюда, дав семейной паре в одиночестве насладиться субботним вечером, как в дверях ее остановил тихий шепот Гарри. — Гермиона, постой. Я тут… в общем, я кое-что узнал, то есть я это и до этого знал… но это как бы секрет, и если Джинни узнает… — Гарри Джеймс Поттер, скажи уже то, что ты хотел сказать, или я применю к тебе легилименцию. Девушка ободряюще улыбнулась, глядя на смущенного друга. Хотя начало разговора ей, честно, уже не нравилось. Если главный аврор магической Британии начинает заикаться и краснеть — можно поспорить, ничего хорошего ты не услышишь. — В общем, — он на мгновение прикрыл глаза, собираясь с мыслями, — через две недели твой день рождения, и мы с Джинни и всеми Уизли решили сделать тебе сюрприз и… — Гарри, может, не стоит говорить, раз это сюрприз? Я не хочу омрачать свой праздник твоими похоронами, если вдруг миссис Поттер обо всем узнает, — Гермиона искренне не понимала сути этого разговора. Сюрприз? Здорово. Приготовленный семьей Уизли? Отлично. Вот только это давно уже перестало быть неожиданностью. Каждое девятнадцатое сентября со времен окончания Хогвартса она проводила в Норе. Ей не разрешалось касаться ничего или даже просто присутствовать при подготовке. Молли, подобно хищной птице, кружила над праздничными блюдами, Артур руководил установкой шатра во дворе, Фред и Джордж угрожали садовым гномам, и так далее по списку. Это не являлось сюрпризом, но было самой милой традицией последние несколько лет. Ее любимой традицией. Она, как виновница торжества, истерзанная косметикой и средствами для волос из арсенала Джинни, нарядная и счастливая, прибывала в Нору прямо к началу вечера. Стол ломился. Был громкий смех. Были разговоры и шутки. Были поздравления. Были танцы под лучами закатного солнца. Она была счастлива. Она была со своей семьей. И сейчас она смотрела на друга и не могла взять в толк, какую великую тайну тот пытается ей открыть. — Дело в том, что… Короче, — он выдохнул и выпалил на одном дыхании: — Рон придет туда со своей новой девушкой. Гермиона моргнула раз, другой, пытаясь переварить услышанное. — Я сразу сказал ему, что это плохая идея, но ты ведь знаешь, какой он упертый, — да, Гарри, знаю. — Джинни пока не в курсе. Да и если бы она узнала, Рон точно не прожил бы и пяти минут после этого… Я пытался его отговорить, но он уверял, что вы давно все решили и для тебя это не станет неожиданностью, и… Гермиона. Ты слушаешь? Она слушала. Слушала, но половины слов уже не разбирала. Голос друга звучал будто из-под толщи воды. Конечно, они уже на стадии развода. Конечно, они год как спят в разных постелях. Конечно, она решила все для себя давным-давно и отступать не намерена, но слышать это вот так, со стороны от кого-то третьего, оказалось неприятно. Очень. Теперь это и не ее праздник вовсе, а смотрины новой невестки. Кто вообще в здравом уме мог додуматься привести свою новую пассию на празднование дня рождения бывшей жены (еще даже и не бывшей, кстати)? Очень глупый поступок Рональда Уизли. Один из. Вообще-то, она не эгоистка. Она знала, на что шла, подписывая документы о разводе. А делить свою единственную теперь семью с другой женщиной? Такая детская глупая ревность с ее стороны. Ничего, она справится. Гермиона Грейнджер и не с таким справлялась. — Я думаю, казнь Рональда можно отложить, — она улыбнулась своей самой мягкой улыбкой, надеясь, что не выглядит слишком фальшиво. — Мы действительно во всем давно разобрались, я знала, что Рон не сможет долго один, ведь его всю жизнь передают из рук в руки от одной заботливой женщины к другой, — Гермиона невесело усмехнулась. — Сначала Молли, в школе за ним приглядывала Джинни, а сразу после мы съехались и опеку над Роном взяла я. Боюсь, если бы он еще хоть две недели прожил один на своей съемной квартире — точно пал бы смертью храбрых в схватке с кофеваркой. Разговор был окончен, обсуждать больше нечего. Она Гермиона Джин Грейнджер. Она привыкла сама принимать все самые важные решения в своей жизни и сама же нести за них ответственность. И этот раз не станет исключением. Она справится.

***

Боль. Она, кажется, повсюду. В каждой клеточке твоего тела. Она проникает в голову, мышцы сводит судорогой, пальцы рук потряхивает. Ты лежишь на своей кровати и смотришь в потолок, ждешь. Надеешься, что все это должно скоро закончиться. Но ты знаешь — это надолго. Приступов у тебя не было уже давно — ты намеренно отгородился от всего знакомого, такого родного. Раньше любое воспоминание о прошлом, о годах войны вызывало очередной приступ боли, паники. Это началось после того, как вас выпустили из-под стражи. Пытки и жесткие удары аврорскими сапогами по голове еще никого до добра не доводили, даже ты не железный. В магическом Лондоне триггеры возникали повсюду. Ты видишь лавку Олливандера с пустыми глазницами стекол и вспоминаешь старика в подземельях твоего родного дома. Ты видишь школьников, которые скупают учебники во «Флориш и Блоттс» к новому учебному году, и вспоминаешь, как своими руками впустил Пожирателей в замок. Ты смотришь на нее и вспоминаешь крики, слезы, пытки на полу поместья. Через час после ее ухода начался приступ. В мозг вонзились тысячи Круциатусов, на глазах выступили слезы. Ты обхватил голову руками, забился в угол комнаты. Оперевшись спиной о стену, положив подбородок на колени, ты раскачивался из стороны в сторону, считая. Сосредоточиться на чем-то. Один, два… Взять себя в руки. Три, четыре… Боли нет, это в твоей голове, все это… Пять, шесть… — Поговорим? Как девчонка с девчонкой? Безумный смех. Уизли и Поттера утаскивают в подземелья, а она остается там. Один на один с Беллой и ее безумием. Еще есть ты, но ты не можешь ничего сделать. Не можешь помочь. Рядом стоят мать и отец. У Нарциссы дрожит рука. Она цепляется ею за рукав твоего пиджака. Она знает, что сейчас будет происходить. Она знает, что бывает, когда ее сестра так возбуждена. Люциус на взводе. Ему срать на Грейнджер и ее дружков. Он боится гнева Лорда. Боится, что они в очередной раз облажаются и этот раз точно станет последним. «Какие же Уизел и шрамоголовый бесполезные уебки. Куски драконьего дерьма». Не то чтобы ты не знал об этом раньше. Просто сейчас в очередной раз убеждаешься. Грейнджер спасала их задницы сотни раз. Если бы не она, эти два кретина давно были бы в земле и кормили червей собственной плотью. Но они ничего не могут сделать. Чуда не происходит. «Эй! Вы же, блять, ебаные герои! Или это все было тупым везением, а теперь запас удачи исчерпан?» Их уводят, а воздух поместья разрезает истошный крик Грейнджер. Она лежит на полу, распятая Беллой. Та что-то спрашивает о мече Гриффиндора, но ответы ее не интересуют. Она играет с ней. Играет как кошка с мышкой. Ты знаешь эту игру слишком хорошо. — Я ничего не брала… ничего… пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Ее крики. Ее слова. Ее кровь. Это все отпечатается на обратной стороне твоих век навсегда. Каждый раз, закрывая глаза, ты будешь видеть ее на полу Малфой-мэнора. Ты должен ненавидеть таких, как она. Тебе должны приносить радость ее страдания. Должны. Должны-должны-должны. Ничего, блять, не выходит. Это так не работает. Все, чего ты желаешь, — чтобы Грейнджер замолчала. Чтобы Белла отошла от нее. Чтобы ей больше не было больно. Никогда. Беллатриса достает свой нож. Если раньше у грязнокровки был хоть какой-то шанс, то сейчас ей не выжить. Она сдохнет прямо здесь на этом полу, если не обработать раны в ближайшие несколько минут — кинжал отравлен. Ее голова безвольно качнулась в сторону. После стольких Круциатусов ножевые уже не должны так остро ощущаться, но Беллатриса Лестрейндж знает свое дело. Она смотрит прямо на тебя. Из уголка глаза стекает слеза. Всего одна. Храбрая гриффиндорка. Принимает смерть достойно, ты так не умеешь. «Прости меня, Грейнджер. Прости. Прости. Прости». Слышатся какие-то звуки. Начинается хаос. Из подземелья выбегает Поттер со своей героической рожей, уже без жалящего. Какой-то ебанутый домовик откручивает люстру… Встреча с Грейнджер не предвещала ничего серьезного. Посмеяться над всезнайкой, выставить ее идиоткой, продолжить заниматься своими до хрена важными делами. Но ее лицо, кудряшки, манера разговора… Все это вызывает флешбэк. Он такой силы, что первые полчаса ты тупо не можешь подняться с пола. Суставы выкручивает, в ушах шум, паника накатывает волнами, хороня все остальные чувства под собой. Следующие десять часов ты лежишь на кровати без движения, смотря в одну точку. Ты уже и забыл это ощущение. Решил, что боли с тебя хватит. Что приступы закончились. Это не закончится никогда. Ты все это заслужил. Это — твое искупление. Ближе к рассвету ты уже можешь различать цвета. Взгляд медленно проясняется. Тупую отвертку, которой херачили твой мозг последние несколько часов, будто вытащили. Ты погружаешься в сон. Мерлин, ты хочешь, чтобы это прекратилось. Тебе нужна помощь.

***

Большая часть рабочей недели прошла как в тумане. Загружая себя отчетами и делами, Гермиона старалась не думать о срыве ее грандиозного плана помощи слизеринцу. А на что она, собственно, рассчитывала? Это был самый глупый поступок в жизни гриффиндорки, которая всегда выделялась умом и сообразительностью на фоне своих сверстников. Уже через пять минут после того, как она с оглушительным стуком захлопнула дверь квартиры Малфоя, ей стало ясно — дело дрянь. Его можно было смело вычеркивать из списка подопечных. Ему это не нужно. Мерлин, как же можно быть таким высокомерным и заносчивым? Никакое из предложений Гермионы его, похоже, не заинтересовало, а надежда на изменения в поведении чистокровного сноба потерпела сокрушительное фиаско. Она все же отправила ему сову с дальнейшими указаниями, графиком посещений некоторых собраний и инструкциями по заполнению документов. Так, на всякий случай. Вдруг слизеринский принц снизойдет до нее и ее скромного фонда и соизволит, наконец, принять помощь от единственного человека во всей магической Британии, которому есть до него хоть какое-то дело. Сегодня четверг. Сегодня он должен появиться на ее этаже, постучать в ее кабинет, расшаркаться, извиниться и поставить уже свою треклятую подпись на пергаменте с согласием об участии в программе поддержки. Но эта ситуация могла бы произойти в параллельной реальности, в идеальном мире, да где угодно, только не здесь и не сейчас. Подошло время обеда. Она решила в конце концов перестать сжирать себя изнутри и тешить глупыми фантазиями. Черт с ним, он не центр вселенной Гермионы Грейнджер. Слишком много чести. Она рассортировала оставшиеся документы, взяла свою сумочку и направилась к выходу из кабинета. Погода сегодня самая что ни на есть лондонская. Дождь льет с самого утра и даже не думает заканчиваться. Небо заволокло серым, а ветер заставляет тело покрываться мурашками даже под слоями джемперов, пальто и тренчей. Абсолютно соответствует настроению. Уже на входе в атриум она сокрушенно вздохнула и покачала головой. Вереница служащих перед каминами была длиной в несколько футов. Обедать в министерской столовой не было никакого желания, а такая любимая и нужная сейчас чашка ароматного капучино в кофейне напротив ей, похоже, уже не светит. Она рискует простоять в чертовой очереди на выход до конца рабочего дня. Она, конечно, начальник, вот только работу еще никто не отменял. Она строит своих подчиненных, заставляя соблюдать дисциплину и пунктуальность, и от себя требует того же. Боковым зрением она уловила знакомые черты. Высокий, стройный силуэт мокрого и взъерошенного блондина появился в холле Министерства магии со стороны входа для посетителей. Капли воды стекают со светлых волос, ставших на тон темнее, и падают на лоб, нос, губы. Костюм по фигуре промок до нитки и теперь облегает стройные ноги и широкие плечи подобно второй коже, не оставляя никакого простора для фантазии у одной несчастной, что стоит сейчас в другом конце атриума, беззвучно хватая ртом воздух и пытаясь заглушить шум в ушах от представшей перед глазами картины и нахлынувших воспоминаний. Драко Малфой был воплощением элегантности, стиля и идеальной, черт бы его побрал, прически (в отличие от Гермионы) еще с первого курса. Увидеть слизеринского принца растрепанным, несобранным, в грязной или неглаженой одежде было чем-то из области фантастики. Совершенно неправдоподобная ситуация. Как если бы Снейп забежал в Большой зал вприпрыжку с улыбкой во все тридцать два и расцеловал Невилла в обе щеки. Все эти черты прибавляли ему сходства с фарфоровой куклой. Идеальный, надменный, безэмоциональный. Не было похоже, что ему вообще присуще хоть что-то человеческое. Она видела его таким лишь однажды, и это не предназначалось для ее глаз. На пятом курсе обучения Амбридж наложила запрет на любые кружки, групповые занятия и даже тренировки по квиддичу. Проходя мимо игрового поля, Гермиона с грустью поглядывала на опустевшие трибуны и одинокие кольца ворот. Ей никогда не нравилась эта игра, и при других обстоятельствах Гермиона Грейнджер обрадовалась бы, что ее мальчики, да и все остальные, перестанут калечить себя просто так, зря, из-за глупой детской прихоти, следуя правилам этой варварской игры. В данном вопросе она была полностью на стороне мадам Помфри, но сейчас такая оглушающая пустота удручала. Не слышалось больше смеха, шуток ребят, обсуждений стратегий, разработки планов. Этих бесконечных полуночных разговоров у камина в гостиной. Жизнь в школе будто замерла, а виной всему была одна неприятная волшебница с писклявым приторным голоском и розовым безумием, которое она сама величала гордым словом «гардероб». Дождь начался внезапно. Такое явление постоянно для здешних мест, но к нему все равно невозможно привыкнуть или подготовиться. Прищурившись и оценив расстояние до ближайших строений, Гермиона приняла решение укрыться под трибуной. Не бог весть что, но так хотя бы был шанс избежать болезни и пропуска нескольких пар, ведь ее палочка осталась на прикроватной тумбе в спальне девочек, а шлепать вымокшей до нитки по холодному замку до самой башни Гриффиндора — то еще удовольствие. Она забежала под трибуну и поежилась, потирая озябшие руки и выпуская изо рта небольшие клубы пара. Вдруг с другой стороны послышались торопливые шаги, переходящие в бег, женское хихиканье и мужское тяжелое дыхание. Повинуясь непонятному инстинкту, Гермиона отступила в тень, прячась от пары человек, чьих лиц она даже не успела рассмотреть. «Что за идиотское желание, Мерлин? Я ведь просто укрываюсь тут от дождя, как и эти двое. Не занимаюсь ничем предосудительным». Но буквально спустя пару мгновений она поблагодарила себя за сработавший так вовремя рефлекс. Из-за балок и перекрытий появились две фигуры. Спутать было невозможно. Высокий, мокрый и взъерошенный Драко Малфой собственной персоной вел за руку Панси Паркинсон. Ее мантия была расстегнута, светлая форменная рубашка стала практически прозрачной от воды, но она не выказывала ни малейшего желания прикрыться. Малфой был странным образом похож на… человека. Такой растрепанный и живой. Как обычный парень, который зажимает по углам свою девушку, прячась от преподавателей. Гермиона обратила внимание на его внешний вид. Он был в квиддичной форме (похоже, кое-кто в Хогвартсе все-таки еще практикует полеты на метлах, у главы Инспекционной дружины свои привилегии). Она бы соврала, если бы сказала, что амуниция игрока ему не идет. Спортивные брюки обтягивали длинные ноги, толстовка подчеркивала ширину плеч и узкую талию. Она никогда не смотрела на него с такого ракурса. И за что все самое отвратительное и ядовитое в этом мире имеет столь привлекательную обертку? Из потока сознания ее вывел низкий стон Панси. Гермиона Грейнджер хоть и оставалась на тот момент девственницей, была совсем не глупа. Она прекрасно понимала, к чему все идет. Но что ей теперь делать? Выйти на свет из своего импровизированного укрытия и весело сказать: «Эй, привет! А я тут тоже прячусь от дождя, переждем его вместе?» Глупейшая идея, хуже не придумаешь. Начать читать морали и попытаться пристыдить? Да, она гриффиндорка, к тому же одна из самых смелых, но отнюдь не идиотка. Взвывать к совести двух подростков со Слизерина, еще и в состоянии крайнего возбуждения, не имея при себе палочки? Отличный план нажить себе неприятностей. Да, это унизительно, неправильно и чертовски стыдно, но другого выхода нет. Гриффиндорка зажмурилась и закрыла уши руками. Совсем скоро это все закончится, она выйдет из своего убежища, отправится в теплую, уютную гостиную родного факультета и забудет все произошедшее как страшный сон. Но ее планам не суждено было сбыться. Ведомая непонятным желанием, она приоткрыла один глаз и больше не смогла отвести взгляд. Они стояли в нескольких футах от нее, полубоком. Малфой усадил Паркинсон на одно из перекрытий, а сам устроился между ее ног. Она могла видеть затылок Панси и часть его лица. Его глаза закрыты. Плотно сжаты. Так, если бы он представлял или вспоминал что-то в данный момент. Руки на бедрах Панси крепко держат ягодицы, длинные пальцы комкают ткань юбки, сжимают, снова ослабляя хватку, притягивают к себе и снова отпускают, в таком простом, но волнующем возвратно-поступательном движении. Слизеринка выгибает спину навстречу, запрокидывает голову. Одна ее рука сейчас в волосах Малфоя. Оттягивает их, гладит, зарывается пальчиками, и Гермиона думает, какие они на ощупь. Их поцелуй не имеет ничего общего с нежностью, это что-то животное. Драко одним движением сдирает мантию с однокурсницы и принимается за рубашку. Гермиона видит — движения четкие, выверенные. Он делал это, кажется, сотни раз. В нем нет стеснения или робости. Только твердая мужская сила и напор, который накрывает лавиной. Паркинсон уже в одном лифчике. Она тянется к его талии и задирает спортивную толстовку вверх, он поднимает руки, помогая ей. Сейчас он похож на камень. Такой же твердый, непоколебимый. Мышцы рук перекатываются под кожей, когда он приподнимает ее за талию и спускает трусы до колен. Гермиона не понимает, почему продолжает смотреть. Это ужасно. Это непристойно. Это вызывает стойкое ощущение неправильности в ее мозгу, но щеки заливает яркий румянец. Она смотрит на него и чувствует тепло внизу живота. Такое приятное, новое ощущение. Такое необъяснимое. Спустя время она будет говорить себе, что все это не могло быть правдой, она не такая, но в тот миг ей хотелось почувствовать его сильные руки на своем теле. На своей шее. На своей груди. На своей талии. Ниже. Ей хотелось узнать, каково это — когда его красивые пальцы поглаживают ткань ее трусиков, у самой кромки. Нежно, но настойчиво. Загорится ли в его глазах огонь, станут ли они на несколько тонов темнее, когда он поймет, что ее белье уже насквозь мокрое? Она стыдится. Она не хочет этого. Она не может перестать думать об этом в тот конкретный миг. Он натягивает юбку Паркинсон до самой талии, и его рука уже между ее ног. Гермиона не видит с этого ракурса, но может поклясться, что сейчас он творит какое-то странное волшебство без палочки, ведь Панси глухо всхлипывает и начинает тереться о него, словно кошка. Она впивается наманикюренными ногтями в его плечи, оставляя следы, шепчет что-то и начинает покрывать быстрыми влажными поцелуями его шею и грудь. Теперь она может полностью видеть лицо Малфоя. Он такой юный, совсем мальчишка. Испарина на лбу, челка стоит торчком, брови немного сведены на переносице. Он продолжает ласкать однокурсницу пальцами, позволяя ей оставлять на нем свои следы. Царапины. Укусы. Засосы. Но сам он будто не здесь. Гермиона не знает, какое лицо обычно бывает у мужчин во время прелюдии, но почему-то уверена, что Драко в своих мыслях сейчас далеко отсюда. Ей становится интересно – он такой со всеми? Каким бы он был с ней? Просто любопытство… Научный интерес. Малфой убирает руку от Панси, не обращая внимания на ее жалобный всхлип. Он укладывает ее спиной на их импровизированное ложе. Гермиона видит его обнаженную грудь, мышцы живота, часть спортивных брюк. В этот момент он расстегивает пуговицу, молнию и приспускает штаны вместе с боксерами. Он красив сейчас. Такая холодная мужская красота. Он словно одна из статуй эпохи возрождения. Давид Микеланджело перед схваткой с Голиафом. Сильные руки, плоский живот. Мышцы, что четко очерчены под идеальной кожей цвета белого итальянского мрамора. Одна его рука оглаживает бедро Панси, вторую же он кладет на свой член, проводит по всей длине, размазывает капельку блестящей жидкости, прикусывает губу. Из самого дальнего и темного угла раздается тихий писк Грейнджер. Она в ужасе закрывает рукой рот, зажмуривается. Когда она, наконец, может открыть глаза, то натыкается прямо на его взгляд. Он смотрит на нее, и его глаза не выражают ничего, никакой эмоции. Он замирает, а со стороны Паркинсон начинается какое-то копошение. Занятая надрывными стонами, она даже не услышала посторонних звуков. А он — да. Но он стоит и просто смотрит на ту, что так подло пряталась все это время в своем тайном укрытии и занималась бессовестным подглядыванием. Он не смеется, не выкрикивает проклятия, не поднимает шум. Он смотрит прямо ей в глаза, и от этого становится только хуже. Она срывается с места и бежит в сторону замка. Плевать на дождь, плевать на кроссовки, увязающие в грязи с каждым шагом все больше и больше. Плевать, если она заболеет, — так будет даже лучше. Самое верное решение на данный момент — залечь на дно и не высовываться лет десять–пятнадцать, пока все не забудется. Но подхватить даже банальный насморк не удается — Гермиона полностью здорова, а притворяться перед мадам Помфри, которую не всегда удавалось провести даже Фреду с Джорджем, она не собирается, это задачка со звездочкой. Поэтому, с лицом идущего на казнь, Гермиона Грейнджер открывает двери в Большой зал и бредет к своему месту за гриффиндорским столом. Все тихо. Ни кричалок, ни косых взглядов, ни насмешек. У входа чувствуется какое-то движение. Против воли она поднимает глаза и видит его. Он даже не оборачивается. Ни единого намека на вчерашнее. Ей становится немного легче, но еще неделю она будет ходить по замку и оглядываться, ожидая мести хорька. Гермиона настойчиво отогнала воспоминание и посмотрела в сторону Малфоя, тщетно пытаясь скрыть ярко-алый румянец на своем лице. Он чертыхнулся, стряхнул капельки воды с мокрой челки и потянулся в карман за палочкой. Гермиона успела лишь моргнуть, а Малфой уже произнес высушивающее заклинание и предстал в своем обычном, идеальном до тошноты виде. Разве что только его эта новая прическа… Он возвышался над головами министерских работников на добрый десяток дюймов. Драко Малфой был высоким, но прекрасно сложенным засранцем, нужно признать. Некоторые молоденькие волшебницы краснели, поглядывая в его сторону, сбивались в стайки и перешептывались. Некоторые пялились с откровенным интересом в глазах. Это никакое не вожделение, Гермиона, просто интерес. Он подходит к дежурному аврору для регистрации своей палочки и начинает оглядывать атриум. В этот момент глава фонда и умнейшая ведьма принимает самое взрослое решение — бежать. Сделать вид, что она его не заметила, испариться, спрятаться, потому что разговаривать с ним после их скандала и нахлынувших воспоминаний на нейтральной территории нет никаких моральных сил. Сейчас она вернется в свой кабинет, придет в себя, сделает вид, что сильно занята, и примет его с самым равнодушным видом. Если он вообще пришел к ней, конечно. Развернувшись на каблуках, она бежит в сторону лифтов. Кнопка нажата десять или двенадцать раз, а двери закрываются мучительно долго. Мерлин, что за издевательство. Когда лифт трогается, она выдыхает, приглаживает растрепавшиеся пряди и ощупывает лицо руками. Выйдя на своем этаже, она ураганом проносится мимо Гвен и захлопывает дверь в свой кабинет, переводит дыхание и усаживается в свое кресло. Спустя пару минут слышится стук. Из-за косяка появляется голова ее секретаря с выражением крайней заинтересованности на лице. — Босс, к вам посетитель, — на слове «посетитель» она делает акцент и приподнимает бровь, как бы говоря: «Ты же понимаешь, о чем я». — Мистер Драко Малфой. Я могу его впустить? — Да, Гвен, у меня найдется пара свободных минут для него, — вот так, ее тон тверд. Не человек — кремень. — Мистер Малфой может войти.