***
Все эти люди смотрят на тебя слишком пристально, как будто изучают под лупой. Это неприятно, от их взглядов хочется спрятаться. Хочется закрыть голову руками и забиться в угол. Сегодня шестой или восьмой день после той среды, после произошедшего. Это новое летоисчисление твоей новой жизни. Без нее. Хотя в глубине души ты понимаешь, что это просто обратный отсчет. Ты не собирался сводить счеты с жизнью после случившегося, ты слишком жалок даже для этого. Ты просто не можешь есть. Ты не можешь пить и спать. Ты не можешь здраво мыслить или хотя бы, блять, попытаться взять себя в руки. Кофе твой единственный допинг, благодаря которому ты все еще внутри этой телесной оболочки. Возможно, стоит выпить чашек десять подряд, чтобы сердце не выдержало. А что, это вполне вероятно, потому что ты уже блядски измотан. Ты на краю. Ты никогда еще не был так близок к пропасти. Сделай маленький шаг, ты, жалкий ублюдок. Тебе казалось это веселым и поучительным. Трахнуть Грейнджер раком у книжных стеллажей. Дать ей понять, что конкретно ты думаешь о сложившейся ситуации, об их флирте с этим ущербным, о ее поведении в целом. Небольшой урок от Драко Малфоя. Ты так боялся ее потерять, так скучал по ней, что не задумываясь выпалил: «Я влюблен в тебя, Грейнджер». А после она назвала тебя жалким трусом. Бинго. На ее лице красовалась одна-единственная эмоция — презрение. Такая же, как у твоего отца. Такая же, как у сотни других человек, которые плевали тебе в спину и кидали камни. И все они кричали это. Трус. Ничтожество. Неудачник. Посмотри на меня, Грейнджер. Возьми свои слова назад. Если нужно показать ей, насколько сильно ты в ней нуждаешься, что ж — тебе не надо повторять дважды. Ты и так не прикасался к ней три дня. Да, в начале будет немного жестко, но потом Грейнджер кончит пару раз и будет краснеть, извиняться, просить прощения. Пожалуй, такими были твои планы на ближайший час. Но ты закрываешь глаза и прикасаешься к ее губам, а после под твоими веками расцветают картинки: Уизли обнимает ее за талию, Уизли прижимает ее к себе, Уизли целует ее щеку и берет за руку. Ты в ярости. Ты хочешь показать всем вокруг, что она только твоя. Ты оставляешь засосы и синяки, не заботясь о чужой боли. Ты можешь поклясться, что еще ни разу в жизни не был в таком состоянии. Ебучий транс. Она пищит и вырывается, но ты списываешь это на игру, вашу маленькую прелюдию. Ты уже почти не открываешь глаз, а в ушах шум, поэтому ты не замечаешь ее слез. Ты уже готов. Ты уже представляешь, как входишь в нее, вдалбливаешься, как Грейнджер выстанывает твое имя. Как путаются ее влажные от пота волосы и дрожат ее ноги от волн оргазма. Этот раз станет одним из ваших лучших. Она запомнит его надолго. Ты не сразу понимаешь, что что-то идет не так. Лишь когда засовываешь руку в ее трусы и резко входишь двумя пальцами. К этому времени обычно Грейнджер уже вся мокрая и пытается стянуть с тебя остатки одежды. Она плачет. Она действительно плачет и повторяет из раза в раз: «Не надо, Драко, пожалуйста, пожалуйста, не надо». И это конец всего. Прошел час, прежде чем тебе удалось разрушить свою квартиру до основания. Спустя три ты был в стельку пьян и рыдал. Ты плакал очень долго, на улице уже успело стемнеть. Ближе к полуночи ты очнулся в ванной, испачканный собственной рвотой. Ты смотришь на себя в зеркало, опираясь дрожащими руками о края раковины, и вспоминаешь такой же момент на шестом курсе, прямо перед Сектумсемпрой Поттера. Ты вырос, ты возмужал. Твоя фигура более мужская, а на щеках легкая щетина. Волосы взъерошены — новая прическа. Но на твоей руке метка, а внутри все та же гниль. Ты ебучее чудовище. Как ты мог решить, что станешь достойным Грейнджер, заработав пару тысяч галлеонов? Как посмел к ней прикоснуться? Что ты себе позволяешь? Все, до чего ты дотрагиваешься, осыпается прахом и проходит сквозь твои разведенные пальцы. Ты хватаешься за эти моменты, ты пытаешься удержать их, но это все, блять, не работает. Каждый день это воспоминание встает перед твоими глазами. Каждые несколько мгновений, если быть точнее. Ты смотришь на часы — тебе удалось не думать о ней тринадцать минут, и это прогресс. Но хорошего понемножку. Ты плотно сжимаешь веки и просто позволяешь этому произойти. «Пожалуйста, Драко…» Ее макияж давно потек и превратился в месиво на ее лице, юбка задрана до талии, она без лифчика. Плачет, обнимает себя руками, хватает свою палочку. «Тебе нужно уйти». Сползает вниз по стене и прижимает ближе то, что еще недавно было ее блузкой. «Уходи, Драко». Ее покрасневшие щеки и синяки на ее бедрах… — Драко? Драко, с тобой все в порядке? — женский голос. Не ее, слишком высокий, слишком приторный. Он мог бы показаться даже приятным, если бы тебе было не насрать на всех вокруг, кроме одной женщины, которую ты сломал легким движением рук. Это Астория. Она берет тебя под руку и уводит в какую-то нишу. Вы сейчас на первом этаже твоего офиса, тут находится магазин и своего рода выставочный зал. Сейчас середина дня, и покупателей хоть отбавляй. Ты вспоминаешь липкое ощущение чужих взглядов на своей коже и где-то на краю сознания понимаешь, что, вероятно, выглядишь сейчас хуже любого бездомного. Ты разбил все зеркала еще неделю назад, чтобы не видеть это отвратительное уебище в отражении. Ты не утруждал себя Репаро, это ни к чему. О том, что ты сейчас из себя представляешь, ты можешь только догадываться. Скорее всего, твои волосы сальные и склеившиеся, ты не принимал душ уже несколько дней. Твоя щетина все больше, судя по неприятному покалыванию в районе скул. Она тебе мешает, но не настолько, чтобы ты попытался побриться. Ты делаешь вывод, что сильно похудел, потому как ремень теперь застегивается на два лишних деления, а рубашка висит как на сраном Уизеле. Этот идиот всегда донашивал одежду своих братьев не по размеру. От тебя хотя бы не несет огневиски, ты решил, что это уже слишком. Хотя слишком слишком хуевое слово для твоей ситуации. — Все нормально. Со мной все нормально, — ты пытаешься выдернуть свой локоть из ее крепкой хватки, но младшая Гринграсс сильнее, чем ты рассчитывал, а возможно, просто твой кофе перестал давать тебе заряд охуительной энергии, как обещает реклама. Повсюду пиздеж. — Я не буду спрашивать, что случилось, Драко, — хорошая девочка, — но тебе нужно домой. На тебя все оглядываются. Ты выглядишь отвратительно и даже впадаешь в прострацию время от времени. Ты распугаешь всех наших клиентов. Она машет руками и говорит слишком громко для чистокровной аристократки. Ты морщишься, в висок будто вставили ебучее сверло. Интересно, как звучит тишина? Наверное, божественно. — Я не пойду домой, Астория, — ты собираешь все оставшиеся силы, чтобы слегка повысить голос. Благо этого хватает, чтобы она заткнулась. С Грейнджер подобное никогда не срабатывает. «Не срабатывало», — поправляешь себя. — Я все еще твой начальник, если мне не изменяет память. — А я все еще твой помощник. — Ты не помнишь, когда она в последний раз подавала голос и перечила тебе. Когда она вообще это делала. Может, ты просто тряпка. Может, дело не в Грейнджер? Женщины видят твою слабую сторону и начинают на нее давить, помыкать тобой и повышать тон. — Драко, будет лучше, если представительскими делами займусь я, ты вправду выглядишь слегка…болезненно. Это не должно повлиять на имидж компании. Ты можешь работать со сметами и отчетами, а я останусь здесь. Она чуть сжимает твой локоть, думает, что подбадривает. Ты киваешь и решаешь не спорить, к тому же сил на это просто нет. Рабочий день тянется слишком долго или, возможно, пролетает очень быстро. Это не имеет никакого блядского значения. Тебя никто не ждет. Робкий стук в дверь, и темноволосая макушка Астории в проеме. Почему все не могут просто, блять, оставить тебя в покое. — Можно? Ты понимаешь, что срываться на своих подчиненных не очень этично. А еще это непрофессионально и, прямо скажем, по-мудацки, поэтому ты просто киваешь, подавляя нарастающее раздражение, и указываешь взглядом на стул для посетителей. Гринграсс заходит в кабинет, а сзади нее парит поднос с чаем и какими-то ебучими плюшками. От них воротит еще больше, чем прежде, они слишком сильно напоминают ее любимые. Только не с яблоками, ради Мерлина. — Я принесла чай с умиротворяющим бальзамом, мне он очень помогает в сложных ситуациях, — она пытается беззаботно щебетать и делает вид, будто не перед ней сейчас сидит живой, разлагающийся труп. Она хочет помочь как можно более завуалированно и несет какую-то херню. Сложные ситуации, Гринграсс? Серьезно, блять? Лак для ногтей не подошел оттенком к твоим новым туфлям? Может, закончились блузки нужного размера, и это повергло тебя в ебучую депрессию? — У меня не сложная ситуация, Астория, — твои зубы скрипят, и ты стараешься говорить спокойно, честно, но выходит все паршивее. — Драко, я же вижу… — Нельзя просто перестать доебывать меня?! — ты взрываешься и не даешь ей договорить. Ты кричишь и ударяешь кулаками по столу. На кого ты стал похож, Малфой? Астория в настоящем ужасе, настолько, насколько это может позволить себе леди с манерами. Ее глаза слегка расширились, а нижняя губа чуть трясется. Верный знак, что ты напугал ее до усрачки. В ее глазах ты можешь увидеть свое отражение в какой-то момент, а это значит, что они становятся влажными. И это вторая по счету женщина, которую ты довел до слез на этой неделе. — Извини, — стараешься взять себя в руки и опускаешь лицо в ладони. Смотреть ей в глаза будет слишком неудобным, слишком интимным. Твоих сил хватает лишь на выполнение самых простых механических действий, об окклюменции не может идти и речи. Ты очень сомневаешься, что двадцатитрехлетняя девчонка сможет покопаться в твоих мозгах, но решаешь не проверять. Ты и без того чувствуешь себя практически голым перед ней. — Я не должен был на тебя кричать. Извини, Астория. Она берет себя в руки достаточно быстро и садится настолько прямо, будто палку проглотила. — Нет, это ты меня извини, Драко. Можно было сразу догадаться, что я последний человек, с которым ты будешь делиться своими проблемами, — она опускает взгляд, и ты от чего-то смягчаешься. Астория хотела помочь. Возможно, клюнула на внешность, на красивый фантик. Так поступали все ведьмы без исключения, даже не зная, что внутри тебя отборная гниль. А может быть, ты слишком хорошего мнения о себе, и ей просто тебя жаль. Ты уверен — предложи сейчас первому встречному поцеловать тебя или соплохвостов Хагрида на выбор, предпочтительнее окажется второй вариант. — Никому не нужны чужие проблемы, Астория, — ты тяжело вздыхаешь и бросаешь быстрый взгляд на часы. — Рабочий день уже окончен, тебе пора. Она встает и взмахом палочки заставляет исчезнуть поднос со всем съестным, что там находилось. — Ты не прав, Драко, — это все, что она успевает сказать, прежде чем за ней захлопывается дверь твоего кабинета. При прочих обстоятельствах ты бы задумался, что именно она имела в виду, но сейчас ты даже не делаешь дешевой попытки поразмыслить. Тебе абсолютно насрать. Будь это Астория, ее сестра Дафна, Панси, да кто, блять, угодно. В твоей душе черная дыра. Блейз делал несколько попыток привести тебя в чувство, но все безрезультатно. Этого следовало ожидать. Ты впервые видел в глазах Забини столько беспокойства, и если он не может выдавить из себя ни одной шутки за первые несколько минут разговора — значит, ты действительно хуево выглядишь. Ты уже исписал десятки пергаментов и ровно столько же сжег. Ни одно слово не способно оправдать твой поступок. Ты знаешь, что должен вымаливать прощение на коленях, но ты не посмеешь к ней больше подойти. Каждый вечер ты аппарируешь в темный закоулок рядом с ее домом. Она приходит позже, чем обычно. Почти ничего не ест, постоянно работает. Ты ни разу не видел, чтобы она плакала. Ты мог сделать несколько шагов и постучать в ее дверь. Ты мог бы поговорить и попытаться извиниться, но ты слишком сильно боишься. Ты боишься ее страха. Если ее большие карие глаза станут еще огромней, если она побледнеет и начнет звать авроров, Поттера, Уизела, всю магическую Британию, если она возьмет свою палочку и направит на тебя... Ты не боишься ее проклятий, ты их заслужил. Ты боишься, что она теперь всегда будет защищаться от тебя. Всегда? Приди в себя, все уже сломано, выжжено, разрушено до основания. Нет никаких «нас», «мы», «вместе», «всегда». Ты все это просрал. Ты смотришь на огонек в ее окне, и ноги сами несут тебя к калитке. Пожалуйста, Драко. Ты ведешь себя очень тихо, но уже заносишь руку, чтобы постучать. Остановись. Ты делаешь три глубоких вдоха и выдоха и зажмуриваешь глаза. Не надо, Драко, пожалуйста. Звук ее голоса все еще в твоей голове. Ты можешь поклясться, что никогда его не забудешь. Ты разворачиваешься на каблуках и уходишь. Так происходит каждый вечер. Ты не имеешь никакого права находиться здесь. Именно поэтому ты не предпринимаешь ровным счетом ничего. Ты просто наблюдаешь, как твоя собственная жизнь утекает сквозь пальцы. Она не плачет. Это ведь хороший знак? Тебе нужно просто держаться от нее как можно дальше. Не напоминать о себе, не мозолить глаза, не лезть со своими извинениями и признаниями. Возможно, она оправится спустя пару недель или месяц. Возможно, решит пойти на свидание с кем-то хорошим, с кем-то, кто не будет тобой. Грейнджер умница и отличница, у нее всегда все выходило лучше, чем у тебя. — Как дела в школе, Драко? — Люциус сидит во главе стола и перелистывает утренний «Пророк». Сегодня Рождество, и это твой первый курс, и все кажется тебе сказочным и таким добрым. — Все хорошо, у меня неплохие баллы, — ты получаешь тростью по руке, когда тянешься за куском торта. Отец знает все твои оценки, он ведь входит в совет попечителей. К чему эти вопросы? —У меня другая информация, Драко. — Вы вдвоем, мама сейчас в Косом переулке. Последние приготовления к праздничному ужину или что-то в этом роде. — Как вышло, что у магглорожденной девчонки оценки лучше, чем у тебя? Люциус начинает говорить тише, и это очень плохой знак. Это означает, что он в ярости… — Отец, Грейнджер просто выскочка, ей ставят оценки за то, что она громче всех верещит, она не дает и слова вставить… Еще один удар тростью приходится по другой ладони, ты замолкаешь. — Достаточно оправданий, Драко. Я надеюсь, что это в последний раз. — Да, отец, — опускаешь голову. Позавтракать тебе сегодня не удастся. — Не разочаровывай меня, Драко. Никогда не думал, что воспитаю неудачника. Ты идешь в свою комнату, а в уголках глаз начинает щипать. Горячие слезы детской обиды текут по щекам. У тебя действительно хорошие оценки, ты второй на курсе. Ты думал, что отец похвалит тебя, что он будет тобой гордиться. Ты так ждал этих каникул. «Глупая грязнокровка Грейнджер. Все мои проблемы из-за тебя». Интересно, в какой момент ты позволил себе думать, что достоин ее? Какой из твоих хуевых поступков намекнул на это?***
Самый простой вопрос, который требует односложного ответа. Только «да» или «нет». Почему тогда так тяжело? Ты любишь его? Сегодня четверг. Блейз приходил вчера, но Гермиона так и не нашла в себе силы пойти первой на примирение. А еще ей казалось, что она буквально ощущает присутствие Драко. Будто он стоит на ее крыльце и вот-вот постучит. Такой бред. Она даже несколько раз срывалась с места и распахивала дверь настежь, но на пороге лишь гулял ноябрьский ветер. Кружили последние опавшие листья, чтобы похоронить их после под слоем снега. Пальцы проворно перебирают накопившуюся корреспонденцию, а на внутренней стороне щеки в очередной раз выступила кровь. Гермиона кусает ее все чаще, чтобы уберечь себя от необдуманных действий и поступков. Гарри пытался начать разговор несколько раз на этой неделе. Джинни завалила посланиями. От Рона лишь одна открытка, в которой он просит прощения за тот вечер в очередной раз. Гермиона так сильно зла на него. Если бы он знал, к чему все это привело. К чему привели его неуместные шутки и ребячество. Если бы он только знал. И сейчас она очень хочет отослать Рональду перо профессора Амбридж, чтобы он написал извинения на тридцать дюймов свитка своей собственной кровью. Чтобы эта идея отпечаталась на подкорке его глупого мозга. Я не должен лезть не в свое дело. Конечно, это было бы жестоко даже для поступка Рональда, но она слишком сильно нуждалась в чужих страданиях в данный момент. Да, глупо. Да, эгоистично. Но может она, черт возьми, хоть раз в этой жизни подумать только о себе? О своих чувствах и своих обидах? Не бежать на край света, не спасать весь мир. Просто притвориться слабой. Взгляд натыкается на письмо с гербом Уизли. Все еще запечатанное. Это не имеет больше никакого значения, почему-то она в этом уверена, ведь внутри нее оглушающая пустота, и даже звонкая пощечина или самое грязное оскорбление не смогли бы вызвать в ее душе хоть какой-то эмоциональный отклик. Конверт пухлый, значит, письмо достаточно длинное. Интересно. С первых строчек она узнает убористый почерк Молли, надо готовиться к худшему, но ей уже все равно. «Гермиона, честно сказать, я была очень расстроена статьей в утренней газете…» Она невольно закатывает глаза. Глупо было надеяться на поддержку. «…ведь я до последнего надеялась, что у вас с Рональдом еще все может получиться, несмотря на ваш временный разлад. Такое порой случается в семьях. Но я ошиблась, и ты уже выбрала свою дорогу. Мой младший сын пошел мозгами явно не в мать». Гермиона прыскает в кулак и качает головой. Так похоже на Молли. «Он всегда будет любить тебя, Гермиона. Но в глубине души я знала, что рано или поздно это должно было случиться. Вы слишком разные. И как бы удивительно это ни звучало, твой выбор не кажется мне странным. Ты никогда не искала легких путей. Я не знаю Драко Малфоя так же хорошо, как ты, но могу сказать, что тебе нечего бояться. Ни я, ни Артур не хотим навешивать ярлыки и не будем относиться к нему предвзято, несмотря на ваше общее прошлое и его поступки. Люди должны уметь прощать. Жить здесь и сейчас. А иначе за что мы все сражались восемь лет назад?» Пергамент медленно пропитывается каплями ее собственных слез. Спасибо, Молли. «Ты мне как дочь, Гермиона, и я позволю себе дать материнский совет. Вам будет очень сложно, я уверена. Люди будут стараться навязать тебе свое мнение, свою правду, рассорить вас. Важно лишь то, что чувствуешь именно ты. Насколько сильно ты любишь этого человека и готова ли пройти с ним через все трудности. Судя по твоему поступку, я могу сделать вывод, что ты его любишь. Твой поцелуй не выглядел необдуманным. Необдуманные решения в принципе тебе несвойственны, дорогая. А значит, тебе придется быть сильной за вас двоих. Мужчины вообще слишком хрупки для всего того ужаса, что творится в этом мире. Поверь мне, как человеку, который произвел на свет шестерых из них. Да, Рональд не принимает твоего решения и, скорее всего, не примет никогда, но это только твоя жизнь. Я хочу, чтобы ты знала — наша семья не имеет ничего против твоего счастья. Драко Малфой всего лишь мальчик. Он не может отвечать за все тяготы войны, за все несчастья, которые принесли людям настоящие Пожиратели, за неразумный выбор своего отца. Мерлин, вы были и остаетесь просто детьми. Мое сердце больно сжимается, когда я представляю кого-то из своих сыновей в подобной ситуации. Без поддержки, без близких, без семьи, без надежды на будущее. Я уверена, что ты сможешь помочь Драко справиться с этим. Твоей доброты и энергии хватит вам двоим. Просто будьте счастливы, он это заслужил. Молли». Слезы душат, и Гермионе так стыдно, что она не открывала это письмо несколько недель. Но, наверное, все должно было произойти именно так. Именно сейчас она должна была наткнуться на этот конверт и прочитать именно эти слова. Ты его любишь. Не вопрос — утверждение. Молли слишком хорошо разбирается в этой жизни, чтобы задавать вопросы. И еще лучше разбирается в мужчинах. — Прости, Глотик, я совсем не обращаю на тебя внимания в последнее время, — Гермиона хлюпает носом и гладит влажной от слез рукой своего питомца. Коту это явно не нравится, он шипит и косится с подозрением. — Что ты думаешь насчет того, что нам пора возвращать Драко? — Живоглот начинает суетиться — распушил хвост и стал наматывать круги по дивану вокруг своей оси. Он всегда так делает, когда чего-то очень ждет. — Я знаю твои мотивы, рыжий обманщик. — Полуниззл на мгновение останавливается и настороженно смотрит. — Я в курсе, что Драко приносил тебе тыквенные пирожки втайне от меня, чтобы ты не ломился в нашу спальню вечером. Я знаю о вашем сговоре. — Кот опускает уши и виновато царапает лапкой старый диван. — Ладно, я не злюсь. Я тоже по нему скучаю.***
Tell them all I know now Shout it from the roof tops Write it on the sky line All we had is gone now Tell them I was happy And my heart is broken All my scars are open Tell them what I hoped would be Impossible, impossible Расскажи им всё, что я теперь знаю, Прокричи об этом во всеуслышание, Напиши на линии горизонта: Всё, что у нас было, прошло... Расскажи им, что я был счастлив, Но теперь моё сердце разбито, И раны не заживают. Расскажи им, что я надеялся на Невозможное. James Arthur Impossible
Гермиона слишком сильно волнуется. Она боится того, что может увидеть. Это дежавю — она вновь ощущает себя в пятом сентября на пороге его квартиры. Потребовалось около получаса, чтобы привести себя в порядок и собраться. Она решилась на разговор сразу же после прочтения письма Молли, но сейчас девять вечера, и он может быть где угодно. Какой смысл гадать? Будь сильной за вас двоих. Она заносит руку и уверенно стучит три раза. Проходит около тридцати секунд, прежде чем дверь распахивается, и она видит то, что не желает наблюдать больше никогда в жизни. Драко в ужасном состоянии. Он слишком худой, футболка висит мешком на его ссутулившихся плечах. Всклокоченные волосы и недельная щетина, огромные синяки под глазами. А еще он очень сильно побледнел. Это произошло всего за пару мгновений. Сразу, как он увидел ее. — Привет, — Гермиона не знает, чего ожидать, потому что в его глазах столько боли и страха, и он не произнес еще ни звука, пока она тут стоит. — Можно мне войти? Он беззвучно открывает и закрывает рот. Наверное, он ожидал проклятий, жестокого избиения и толпу авроров на своем пороге, но никак не дружеского визита. — Д-да… да, конечно, — он еще несколько раз моргает, но после берет себя в руки. Гермиона замечает, что он отходит достаточно далеко, чтобы случайно не столкнуться с ней, и она так злится на себя в этот момент, за свое промедление. В его квартире все вроде бы как обычно, но что-то изменилось. Краем глаза Гермиона видит, что он быстро накладывает Очищающее и убирает осколки зеркала в прихожей. Она не акцентирует на этом внимания, не хочет еще больше его смущать. — Я пришла поговорить, — она садится на единственный уцелевший после последнего погрома стул, а Драко стоит в противоположном углу квартиры. Он не делает попыток приблизиться и почти не поднимает глаз. — Я знаю, я должен был прийти раньше. Я просто не мог, Гермиона, прости меня. Прости меня, если когда-нибудь сможешь. Я такое ничтожество, ты была права. Во всем права. Прости меня, прости… — слова неконтролируемым потоком срываются с его губ, по щекам текут слезы. Боже, как она могла это допустить. — Я клянусь, я больше никогда не подойду к тебе. Я буду держаться подальше. Я обещаю. И только сейчас Гермиона понимает весь смысл слов Молли по поводу мужчин и их хрупкости. Да, для нее это был не самый приятный опыт, и она рассчитывала на извинения. Но он уже, по всей видимости, записал себя в серийные маньяки и решил стать отшельником до конца своих дней. — Драко. — Он продолжает бубнить, цепляясь пальцами за левое предплечье. Драко Малфой всего лишь мальчик. Маленький, напуганный ребенок. — Драко, посмотри на меня. Он шумно сглатывает, но все же поднимает взгляд. Когда Гермиона встает и делает два уверенных шага по направлению к нему, Драко сильнее вжимается в свой угол, смотрит с ужасом. — Я прощаю тебя, все хорошо. Все в порядке, — она подходит медленно, говорит тихо, подняв руки перед собой, будто боится спугнуть покалеченное животное. — Я виноват. Я, блять, так виноват, Гермиона. Она ни разу не видела, как он плачет. — Мы просто не так друг друга поняли, Драко, — Гермиона останавливается на середине комнаты, когда в его глазах вновь вспыхивает знакомая ярость. — Не так друг друга поняли? Я, блять, почти изнасиловал тебя! Ради Мерлина, не подходи ко мне. Я ебаное чудовище. — Ты всегда слишком много на себя брал, Малфой. — Он смотрит на нее с недоумением, и она рада, что может хоть немного отвлечь его от этой безумно важной истерики. — Ты, похоже, действительно считаешь себя абсолютным злом, но ты еще ни разу не довел ни одного своего плохого замысла до конца. Разве так поступают настоящие злодеи? Он сбит с толку, и цель достигнута, потому что ей удается, наконец, сократить расстояние между ними до нескольких дюймов. — А ты всегда пытаешься найти в людях хорошее, Грейнджер. Даже если его там нет. В этот момент она берет в ладони его мокрое от слез лицо, стирает капли большими пальцами, нежно гладит. Он не предпринимает никаких действий. Не пытается обнять ее в ответ или остановить, но покорно склоняет голову, трется щекой о ее теплую руку и закрывает глаза. Мне так тебя не хватало. — Я хочу, чтобы ты пообещал мне, Драко, — почему-то шепот сейчас кажется самым подходящим. — Такого не должно повториться в наших отношениях больше никогда. Его глаза резко распахиваются. Он не может подобрать слов достаточно долго. — Наши... наши что? — Если бы ситуация не была такой печальной, Гермиона ликовала бы от происходящего, потому что ей впервые удалось застать Драко Малфоя врасплох. — Наши отношения, Драко. Мы встречаемся, помнишь? — Ты хочешь сказать, что мы… ты, что мы все еще... Надо прерывать этот поток сознания, потому что Малфой выглядит как человек на пороге сердечного приступа. — Я хочу сказать, что у всех случаются ссоры, Драко, но надо уметь находить компромисс. Я хочу, чтобы ты обратился к психологу. — Он открывает рот, очевидно, чтобы в очередной раз поспорить. — Послушай меня, нет ничего плохого в том, чтобы попросить о помощи. Твои приступы стали реже, но они все еще есть, и я уверена, если бы не это, ты бы никогда не сделал мне больно. Тебе это нужно, Драко, пообещай мне. Он плачет. Он все еще не может поверить в происходящее. Что кто-то принимает его таким, какой он есть. Кто-то прощает все его ошибки. Кто-то способен его любить. Драко Малфой всего лишь мальчик. — Я все сделаю, Гермиона. Я так испугался, что потерял тебя. Я так блядски сильно испугался. Гермиона больше не может это слушать, ее сердце разрывается от его слов, от этих слез. Он все еще держит руки по швам, и она никогда больше не хочет видеть его таким. Она тянется к его губам и касается едва заметно, но этого достаточно, чтобы Драко застыл на месте. Она целует снова и снова, но нет никакой реакции. — Все в порядке, Драко. Все хорошо, — она прижимается ближе и кладет его руки на свою талию. Ну же, приди в себя. — Я хочу этого. Все в порядке. Она чувствует, как его пальцы начинают неуверенно сжимать ткань ее блузки. Как он позволяет себе чуть больше и прикасается губами к ее щеке. Он ведет себя как школьник. И держит ее так аккуратно, как хрупкий фарфор. Гермиона проводит рукой по его боку. От этого движения все тело Драко вздрагивает. Она помнит, как ощущала его сильные мышцы под своими пальцами, сейчас же она может почувствовать каждое ребро. Он очень сильно похудел. — Прости меня, Гермиона. Прости. Она слышит свое имя в сотый раз за этот вечер. И она никогда бы не подумала раньше, что захочет вернуться когда-либо к язвительному «Грейнджер». — Я скучала по тебе, — это все, что удается сказать, потому что она просто задыхается. Слишком мало было Драко в ее жизни в эти полторы недели. Сначала перепалка с Роном, после все то, что случилось в Министерстве. Они могут ругаться. Они будут ругаться совершенно точно, но Гермиона не желает больше засыпать одна. Засыпать без него. Она просто отказывается это делать. Гермиона делает шаг назад, и его руки безвольно повисают вдоль тела. Она начинает расстегивать пуговицы на своей блузке, и Драко не отрывает глаз. Смотрит завороженно. Когда она справляется с верхом, следом идут брюки и резинка для волос. Она знает, что так ему нравится больше. Его глаза темнеют, а дыхание учащается — верный признак того, что Драко возбужден. Но он, по всей видимости, не считает, что может к ней прикоснуться. Еще нет. Гермиона берет его за руку и ведет к кровати. Он подчиняется беспрекословно, какая-то чертова ролевая игра. Она усаживается сверху и берет его лицо в свои руки. Пожалуйста, вернись. И, возможно, ее поцелуи возвращают его к жизни, потому что он обнимает ее за талию и раскрывает свои губы. Гермиона целует его скулы, его шею и лоб, его нос. Она покрывает поцелуями все его лицо и зарывается пальчиками в спутанные волосы, чтобы притянуть ближе. Ей приходится достаточно потрудиться, чтобы он начал хоть что-то предпринимать. Она вновь и вновь скользит бедрами и трется о его пах, заставляя Драко хрипло выдохнуть. Его руки сейчас в правильном месте — сжимают ее обнаженную талию и спускаются к ягодицам. Там, где они и должны быть. Вернись, Драко. Она прикасается к его бокам и животу сквозь ткань майки, а затем тянет край наверх, и он послушно поднимает руки, помогая ей избавить себя от верха. Гермиона с трудом подавляет желание оценить масштаб потерь, потому что, она уверена, начнет его жалеть, и Драко обязательно увидит это в ее глазах. Он этого очень не любит. Это не то, что ему сейчас нужно. Поэтому она просто проглатывает свои слезы и продолжает гладить его плечи и прижиматься ближе. — Я тоже, — она говорит это прямо возле его уха, слегка касаясь мочки губами, и надеется, что он догадается сразу же. — Я тоже, Драко. — Что? — но он не понимает, он слишком ошеломлен этой ситуацией. — Ты сказал, что влюблен в меня, помнишь? Я тоже. Этого достаточно, чтобы из его груди вырвался первый тихий стон. Гермиона целует его все настойчивее, надеясь, что он не начнет вновь оправдываться или нести очередную несуразицу, и развязывает шнурок на его домашних штанах. Она уже почти закончила, когда он останавливает ее одним движением, взяв за запястья. — Не надо. Не сейчас. — Она отрывается от его шеи и пытается понять, что делает не так, но в глубине его глаз лишь уязвимость и все та же боль, а на щеках все еще блестят слезы. — Просто побудь со мной. Гермиона кивает и прокручивает в голове слова Молли снова и снова. О том, как им придется нелегко. О том, какие они еще дети. Она поднимается с колен Драко и палочкой заставляет их вещи сложиться в аккуратные стопки, гасит свет и отгибает край одеяла, чтобы он смог устроиться удобнее. Его кровать все такая же неудобная и жесткая. Места совсем мало, и они, не говоря ни слова, просто лежат лицом друг к другу. Драко гладит ее щеку большим пальцем и натягивает повыше одеяло, укрывая Гермиону практически до самого подбородка. — За что ты досталась мне, Грейнджер? — он внимательно изучает ее лицо и проводит пальцем по каждой морщинке или родинке, чтобы затем повторить это вновь. — Не помню, чтобы я делал что-то охренительно хорошее в своей жизни. — Может, я послана тебе в наказание, Малфой. — Он улыбается. — Откуда ты знаешь? — Тогда я признаю себя виновным по всем пунктам. — Это хорошо. Ты стал сговорчивей, это плюс. За окном слышатся звон разбитого стекла и какая-то ругань. Сейчас, вероятно, около десяти вечера, и на улице давно стемнело, но Гермиона вспоминает, что это не то чтобы сильно благополучный район. Хотя ей абсолютно все равно, где засыпать, если рядом будет Драко. — Кое-кто соскучился по твоим тыквенным пирожкам, — она смеется от того, как он комично округляет глаза. Он не был готов, что Гермиона так легко вычислит их вранье. — Думаешь, я не знаю, что творится у меня под носом? Я ведь очень умная, забыл? Она прищуривается и проводит пальчиками по щетине. Она уже привыкла к его новому, более растрепанному образу, но это слишком. Его срочно надо побрить. — Это была честная сделка, Грейнджер. Мне не в чем себя винить. О, ну естественно. Чувствуется слизеринское воспитание. Наверное, профессор Снейп собственноручно собирал их всех в подземельях еще на первом курсе и проводил дополнительные классы по скользкому поведению. — Живоглот тоже ни о чем не жалеет. Он не чувствовал себя виноватым ни секунды сегодня вечером, ты плохо на него влияешь. Следующие пять минут он упорно отрицает то, что стал плохой компанией для Живоглота, и пытается доказать, что ее кот и так был плох еще до него. — Как твои дела на работе? Все идет хорошо? — она вспоминает об этом в последнюю очередь и надеется, что он вел себя ответственно, хотя в его состоянии это очень сомнительное предположение. — Продажи неплохие. Я удивляюсь, как не распугал всех клиентов одним своим видом.— Гермиона бы хотела сказать, что это полнейшая чушь, но вовремя прикусила язык, потому что врет она из рук вон плохо. — И еще я, кажется, наорал на Асторию. — Она справляется? — Гермиона убирает тонкую прядь с его лба и проводит пальцем по линии скул. — Тебе следует извиниться, это не очень-то профессионально с твоей стороны. — Да, пожалуй, ты права. — Драко притягивает ее ближе за талию и утыкается носом ей в макушку. Он то гладит Гермиону по голове, то накручивает локон на палец. — Но сейчас я не собираюсь об этом думать. — Знаешь, мне постоянно казалось, что ты где-то рядом. Мне очень не хватало тебя. Драко на секунду перестает двигаться, но после расслабляется и продолжает. — Я приходил, — кивает. — Каждый вечер приходил к твоему дому. — Но почему ты так и не зашел?! — они лежали в тишине, и он даже слегка дернулся от пронзительного визга Гермионы. — Я не хотел, чтобы ты испугалась, не хотел видеть это в твоих глазах, — он прижимает ее обратно к своей груди, и Гермиона трется о нее носом. — А ты? Почему ты пришла именно сегодня? — Я уже давно на тебя не злилась, просто собиралась с силами, — она тихонько хихикает и понимает, что с минуты на минуту очень сильно подставит одного мулата. — Ну, и меня немного подтолкнули. — Я прикончу Забини. — Она слышит злость в его голосе, он всегда был слишком горд, чтобы принимать помощь даже от друзей. — Что этот сплетник тебе наговорил? — Ничего такого, что не являлось бы правдой. Не кричи на него сильно, он хотел как лучше. Но это был не только Блейз. Точнее, не столько он. — Неужели? — явное недоверие. Не понимает, что еще хоть кто-то может встать на его сторону. — Молли, — Гермиона ждет ответной реакции, но он лишь задерживает дыхание. — То письмо после статьи в «Пророке». Я открыла его сегодня. — Это какой-то бред, — недоверчиво фырчит. — Драко, ты должен понять, что не все вокруг тебя ненавидят. Не все относятся с осуждением, — она берет его лицо в ладони, но он лишь закатывает глаза, не желая слушать. — Ты — не твой отец. — Он замирает и перестает пытаться вырваться из хватки Гермионы. — Ты не такой. Он молчит еще несколько секунд, а после кивает. — Я так скучал по тебе, Гермиона, — он сжимает ее настолько сильно, что трудно дышать. Одной рукой обнимает за талию, а вторая путается в волосах. Та самая пустота внутри нее начинает заполняться, перестает пугать своей бездной, неизвестностью. И, кажется, она начинает понимать почему. — Я тоже, Драко. Я тоже.