***
I've been a liar, been a thief Been a lover, been a cheat All my sins need holy water, feel it washing over me Oh, little one, I don't wanna admit to something If all it's gonna cause is pain Truth in my lies right now, are falling like the rain So let the river run Я был лжецом, я был вором, Я любил, я изменял, Все мои грехи нужно смыть святой водой, чувствую, как она омывает меня, О, малышка, не хочу в чем-то сознаваться, Если все это причинит боль, Теперь правда в моей лжи, она льется дождем, Так пусть течет река. River Eminem feat. Ed Sheeran
— Кушать подано, — надзиратель мерзко ржет и швыряет в твою сторону тарелку с каким-то ебучим ужасом. Тошнит от одного вида этой херни. Ты здесь уже около двух недель. Не то чтобы тебе об этом кто-то отчитывался, но в верхнем левом углу твоей камеры есть небольшое окошко. Всего пять на пять дюймов, и ты можешь видеть, когда встает и заходит солнце. Каждый раз ты считаешь, ведь это единственное блядское событие, которое происходит с тобой за весь день. В пору открывать шампанское по такому поводу. Ты делаешь зарубки на стенах своим ногтем, чтобы не сбиться со счета, как гребаный граф Монте-Кристо из маггловской книги. Прошло уже четырнадцать дней, а значит, сидеть тебе осталось всего пять тысяч четыреста шестьдесят. Просто охуительная новость. Ты ухмыляешься, вот только тебе совсем не смешно. Должно пройти еще около трех или четырех месяцев, прежде чем ты окончательно тронешься умом. Здесь это слишком легко происходит. Сидеть в камере одному пятнадцать лет подряд не особенно весело, если честно, но это не главная твоя проблема. Главной проблемой ты считаешь дементоров, как и все остальные заключенные. Ты еще помнишь Гермиону, помнишь ее смех и улыбку, помнишь, как вам было хорошо вдвоем, но ты заставляешь себя заблокировать это, потому что каждую чертову ночь у дверей твоей камеры стоит он. Дементоры не могут войти внутрь, но в этом нет никакой блядской необходимости. Когда солнце заходит за горизонт, ты начинаешь считать. Где-то на цифре двести твои руки начинают холодеть, а на лбу выступает испарина. Ты слышишь его тяжелое дыхание, можешь чувствовать этот запах гниющей плоти. Ты забиваешься в дальний угол своей камеры, подальше от решетки, и обнимаешь колени руками. Ты пытаешься строить свои стены, но это слишком сложно в его присутствии. Это дается совсем непросто. Он может стоять так несколько часов подряд. Просто дышать, вытягивая по крупице всю твою радость. Все воспоминания о ней. Первые три ночи ты крепился. Блейз сказал тебе, что они обязательно обжалуют это решение. Когда тебя выводили из зала суда, ты видел, что Грейнджер потеряла сознание. Она слишком остро на все реагирует. Ты получил несколько писем за все это время. Тебе нельзя общаться с внешним миром слишком часто, таковы правила. Но даже из них ты смог понять, что дела идут не очень-то хорошо. Ты не уверен, что им удастся найти хоть какую-то зацепку до того, как ты сойдешь с ума. На четвертую ночь ты заплакал. Ты скулил, как щенок, и звал мать, лежа с согнутыми коленями на полу своей камеры. Ты знаешь, что некоторым волшебникам удавалось сохранять свой рассудок достаточно долго. Например, Сириусу Блэку, который просидел здесь гребаных тринадцать лет, вот только есть одно «но»: крестный Поттера был анимагом и мог превращаться в пса по собственному желанию. Большую часть своего заключения он провел именно в таком виде. Дементоры почти не реагируют на животных. Слишком незначительна их энергетика. Еще есть Белла, но ее ты в счет не берешь. Она ебанулась задолго до Азкабана. Пятую ночь ты ждал с замиранием сердца. По твоему лбу стекал холодный пот, руки бесконтрольно тряслись. Если так пойдет дальше, тебя закопают рядом с Люциусом в ближайший месяц. Какой охуительный конец твоей никчемной жизни, Драко. Прошло около десяти дней, прежде чем ты начал постепенно сдаваться. Возможно, ситуацию усугубляют твои проблемы с психикой. Ты слишком легкая добыча для этих кровопийц. Но ты ничего не мог с этим поделать, как бы ни пытался. Дементор, который приходит к тебе каждую ночь, заставляет тебя постепенно забывать. Ты блядски сильно испугался, когда это понял, потому что день на седьмой ты не смог воспроизвести в своей голове тот момент, когда попросил Гермиону переехать в ваш дом. Такое странное чувство. Ты прекрасно знаешь, что это случилось лишь пару недель назад, ты еще в своем уме, но, когда ты напрягаешь свой мозг, воспоминания просто ускользают, просачиваются сквозь пальцы, словно сухой песок, вместо них лишь размытые силуэты. Каждое утро с тех пор ты проверял. Ты вел учет воспоминаниям в своей голове каждый чертов день, проводил инвентаризацию. Они исчезают постепенно, иногда этого не происходит вообще, а иногда ты не досчитываешься нескольких. Вчера ты забыл о том, как она впервые осталась у тебя на ночь. Ты бы хотел помнить это до конца своих дней, но тебе и так осталось недолго, по всей видимости. Иногда приступы возвращаются. Флешбэки в них всегда яркие, такие реальные, будто все это на самом деле. Это происходит все чаще в последние несколько дней, и ты подозреваешь почему. Дементоры высасывают лишь хорошие эмоции, оставляя всю гниль и печаль. У тебя теперь есть только это. Пару раз ты совсем отключался, обнаруживая себя на полу посреди камеры. Ты даже не понимал, с чего все начиналось. Сегодня воскресенье. Ты знаешь, что сюда должна приехать Гермиона, навестить тебя. Об этом написал Блейз. Ты бы совершенно точно забыл, если бы надзиратель не позволил тебе оставить клочок бумаги у себя. Ты перечитываешь его каждое утро, как только один-единственный луч солнца освещает несколько квадратных дюймов твоей камеры. Это заставляет твое сердце сжиматься так сильно. Ты прочитываешь эти несколько строк снова и снова. Тебя можно будет навестить только через две недели, приедет Грейнджер. Ты хочешь увидеть ее, но ты уже знаешь, что скажешь ей. Ты знаешь, что это будет ваша последняя встреча. Блейзу, может быть, удастся вытащить тебя. Ты все еще надеешься. Но это может произойти через неделю, через месяц или через гребаный год. Ты уже чувствуешь себя психом. Ты знаешь, что Гермиона не остановится ни перед чем, она будет изводить себя снова и снова, положит всю свою жизнь на спасение твоей жалкой задницы. Ты не можешь так с ней поступить. Она должна заботиться о себе, должна наслаждаться каждым гребаным днем, она и так потеряла несколько килограммов за эти четыре дня перед судом. Ты украдкой взглянул на нее на заседании. Ее глаза были пустыми, и под ними образовались огромные синяки. Она постоянно кусала губу и сжимала свои маленькие кулачки. Если тебе удастся выйти отсюда живым и здоровым, ты попросишь у нее прощения, ты извинишься за свои слова, расскажешь ей, как нагло врал, но сейчас ты видишь один-единственный выход. Потому что чувствуешь, что не проживешь в здравом уме слишком долго. — Малфой, на выход, — надзиратель отпирает дверь и заковывает твои руки магией. Вокруг запястий лязгают цепи. — Пошевеливайся, я не собираюсь ждать тебя гребаный час. Ты прокручивал этот предстоящий разговор в своей голове последние сорок восемь часов. Ты думал, что подготовился достаточно хорошо, но земля уходит из-под твоих ног, а конечности наливаются свинцом. Тебя ведут по темным коридорам Азкабана. Сейчас здесь нет никого, кроме охранников и заключенных. Все самое интересное происходит ночью. Когда надзиратели покидают свой пост и появляются эти твари. — Двадцать минут, — он отворяет дверь комнаты для свиданий, и ты видишь Гермиону. Она тут же вскакивает со своего места, а ее нижняя губа начинает трястись. Ты понимаешь, что она пыталась привести себя в порядок перед вашей встречей, даже распустила волосы, но она все еще слишком бледная, и ее одежда висит на ней словно мешок. — Драко, — она шепчет, будто не верит своим глазам. Скорее всего, сейчас ты представляешь из себя жалкое зрелище: тюремная роба, грязь под ногтями, всклокоченные волосы, двухнедельная щетина. В комнате для свиданий нельзя близко подходить друг к другу. Нельзя обнять или хотя бы прикоснуться. Здесь такие же правила, как и в камерах аврората, и это становится облегчением, ведь ты совершенно точно не решился бы сказать ей все, что собираешься, если бы она дотронулась до тебя. — Грейнджер, — ты киваешь. Твое приветствие сухое и холодное. Ты репетировал его прошлой ночью. В ее карих глазах загорается искорка непонимания, но она достаточно быстро берет себя в руки. По всей видимости, она решила, что ты не в лучшем настроении. — Как ты? Как тут с тобой обращаются? Тебя кто-то обижает? Салазар, она такой ребенок, иначе чем еще объяснить ее детскую наивность и эти вопросы. — Со мной все в порядке, Грейнджер, мне не нужна мамочка, — ты нагло ухмыляешься и видишь, как она открывает и закрывает рот, пытаясь подобрать правильный ответ. — Нам удалось кое-что выяснить, — она меняет тему и продолжает теребить рукав своей рубашки. — Есть некое зелье, которое способно подменять воспоминания. Нам уже не удастся доказать, подливал ли кто-то его тебе, прошло слишком много времени, но мы ищем этого торговца. Блейз был в Лютном, он встретился с одним зельеваром и… — Тогда почему он сам не приехал? — ты обрываешь ее на полуслове и видишь, как начинает подрагивать ее нижняя губа от твоей грубости. Это будет гораздо сложнее, чем ты себе представлял. — Мы решили, что я сама могу передать тебе последние новости, я просто очень хотела тебя видеть, я так соскучилась, Драко. Ты плотнее сводишь скулы и разрываешь ногтем кожу запястья под столом. Тебе нужно сделать это резко, как будто отрываешь пластырь, ты должен очень хорошо сыграть свою роль, чтобы она поверила. — Соскучилась? — ты смеешься. Этот смех злой и колючий, он отдается тупой болью под твоей грудиной. — Мило, Грейнджер, мило. Только знаешь что? — ты собираешь оставшиеся силы в кулак и выплевываешь это ей в лицо: — Я совсем по тебе не скучал. — Драко, что ты говоришь? Что происходит? — Гермиона во всем пытается найти рациональное зерно, ищет объяснение происходящему в своих книгах и учебниках, но поступки людей не всегда поддаются логике. — Я сказал только то, что мне все равно. Да, нам было весело и неплохо вместе, но это конец, — ты качаешь головой и пытаешься выдавить из себя улыбку, хотя это чувствуется так, будто тебе проводят операцию на открытом сердце без ебучего наркоза. — Ты говоришь так, потому что не хочешь, чтобы я тебя ждала? Пытаешься пожертвовать собой? Так, значит, ты решил? — ты видишь в ее глазах озарение, а после гнев. Грейнджер, черт бы ее побрал, всегда была догадливой девочкой. — Как это по-гриффиндорски — идеализировать людей, — ты фыркаешь и готовишь новые аргументы, ты знал, что с ней не будет просто. — Блейз во всем разберется в скором времени, и я выйду отсюда, Грейнджер, — ты говоришь все это, не веря себе ни на сикль. — Дело не в этом, просто не хочу тебя обманывать. — О каком обмане ты говоришь, Драко? — она заводится все больше, и ты обязан довести свое дело до конца, ведь ваше время практически на исходе. — Ты, что же, и вправду рассчитывала на то, что я когда-нибудь женюсь на тебе? Заведу семью, детей? Что-то еще в этом роде? У нас будет собака и трое мелких спиногрызов, я угадал? — ты кривишься, тебя выворачивает от собственной мерзости, от всего, что ты вынужден ей говорить сейчас. — Если ты не забыла, Грейнджер, я из чистокровной семьи, и то, что мои родители умерли, совершенно не означает, что я не собираюсь отдать свой долг перед ними. Мне нужна невеста с известной фамилией, та, кто продолжит род Малфоев. Это не ты, Грейнджер. Ты никогда ей не была. Ты качаешь головой, а к горлу подступает ком желчи. Ты обязан сказать ей об этом сегодня, поставить точку. Прошло лишь четырнадцать дней твоего заключения, а ты уже наполовину безумен. Ты теряешь память и рассудок с каждым днем все больше и больше. Следующее свидание будет только через месяц, и ты понимаешь, что к этому времени можешь ебануться окончательно. Ты не сможешь связать и пары слов, и один Мерлин знает, сколько лет ты сможешь просуществовать в таком состоянии после. Может, год, а может, и все пятнадцать. Гермиона совершенно точно тебя не бросит. Она будет приезжать к тебе каждый месяц. Будет плакать, пытаться снова и снова достучаться до тебя. Она проебет всю свою жизнь, но ты никогда больше не придешь в норму. Ты видел Люциуса после года заключения, такое не забывается. — Ты врешь, Драко. Это все наглая ложь, — она отрицает и не соглашается, она слишком любит спорить, но на ее глазах уже пелена. — Ты говорил, что любишь меня. Ты, чертов Драко Малфой, говорил это, и ты не врал, я уверена! — Да, я не врал, Грейнджер. Только вот я говорил это не одной тебе, — пожалуйста, согласись, Гермиона. Просто прими это и уходи. Живи своей жизнью, оставь все как есть. — Я говорил это Панси, говорил это Дафне, и Ромильде, кажется, тоже говорил, — ты закатываешь глаза в деланных раздумьях, пытаясь изобразить тяжелую мозговую деятельность. Ты чертов ублюдок и сгоришь в аду за свои поступки, что сделал ей больно. Беззащитной маленькой Грейнджер, которая любила тебя и смотрела такими доверчивыми большими глазами. — Чушь, это все чушь, — она мотает головой, и ты всерьез опасаешься, что она способна отделиться от ее тела, столько усилий Гермиона к этому прилагает. — Я тебе не верю. — Я не планировал портить себе праздники, но раз уж так вышло… — ты выдыхаешь и забиваешь последний гвоздь в крышку своего гроба. — Я собирался расстаться с тобой после Рождества, Грейнджер. Мне пора жениться, искать будущую леди Малфой, ты бы только отвлекала меня от этого занятия. Я бы никогда не позвал тебя замуж, это стало бы позором для моего рода. Вот и все. Ты видишь слезы в ее глазах, которые она пытается остервенело растирать рукавом рубашки. Она плачет, не сдерживаясь, и смотрит на тебя с ненавистью. Разве это не то, чего ты добивался? Ты всей душой надеешься, что эту дверь сейчас откроют и войдет твой надзиратель. Что он скажет, что ваше время окончено и тебе нужно идти. Потому что еще хотя бы несколько секунд… блядских несколько секунд — и ты упадешь перед ней на колени. Ты будешь целовать ее ноги и говорить о том, какой же ты мудак и лжец. Ты сглатываешь и крепче сжимаешь кулаки. Ты не можешь закрыть глаза. Она посчитает это за слабость, обязательно уличит тебя в обмане, поэтому ты смотришь прямо на нее. На единственную женщину, которую ты когда-либо любил. На ту, чьи чувства растоптал только что, жестоко надругался. — Время вышло. Ты почти рад слышать этот голос. Ты чувствуешь, что вот-вот начнется новый приступ. Ты подумаешь об этом позже, когда будешь собирать себя по кускам, корчась от боли на грязном полу своей камеры. — Прощай, Грейнджер, — ты оглядываешься в последний раз. Ты хотел бы запомнить ее счастливой. Радостной и улыбающейся. Маленький лучик. Но это должно было произойти. Все это. Она успокоится через несколько недель, начнет новую жизнь, навсегда забудет о том, что был такой парень, Драко Малфой, в ее жизни. Тот, кто любил ее больше всех на свете. Прости, Грейнджер. Я люблю тебя.***
— Гарри притащил в дом эту детскую метлу, и это просто самый настоящий кошмар! Джеймс крушит все на своем пути, он не дает мне заниматься делами ни секунды, а когда я пытаюсь ее отобрать — у него случается самая настоящая истерика! — Джинни жестикулирует и выражает все свое негодование по поводу глупых покупок Гарри. Она щебечет без умолку уже два часа и сорок восемь минут, Гермиона засекла. Прошло четыре дня с тех пор, как она вернулась от Драко, и все заметили перемену в ее настроении. Гермиона не стала рассказывать кому бы то ни было о том, что произошло в этой камере. Она хранит это в себе и думает, что совсем скоро ее должно разорвать на чертовы куски от пережитых эмоций. Она не отказалась от поиска зельевара или миссис Уилсон. Они все также пытаются вытащить Драко из-за решетки, вот только теперь она будто в каком-то гребаном коматозе. Она спит, ест, моется, работает — все это по инерции. То, что сказал ей Драко… Она не знает, что случилось с ее нервной системой, но теперь она плачет каждый раз, как остается одна. Она будто ищет удобный момент, чтобы спровадить всех и с головой погрузиться в свое отчаяние, укрыться им, будто саваном. Джинни продолжает свой рассказ о проблемах Джеймса с пищеварением, и у Гермионы дергается веко. Она прикладывает пальцы к глазнице, чтобы слегка унять этот тик. Младшая Уизли не из тех безумных мамаш, что таскают свое чадо в зубах и суют его под нос всем без разбора. Они вообще никогда не обсуждали с ней все эти вопросы материнства и ухода за детьми, и это раздражает больше всего в данный момент. Все потому, что их обычные темы для обсуждения закончились еще с утра, но Джинни не желает уходить. Гермиона видит, как все они на нее смотрят, они хотят помочь, отвлечь ее, но это не работает, так только хуже. Грейнджер хочет свою законную порцию истерики на сегодня, желательно прямо сейчас. — Я сказала, что сельдерей полезен для детей, но Гарри заставляет меня готовить ему отдельно, просто наш Избранный не любит сельдерей, — Джинни произносит около трех тысяч слов в минуту, наверное. Голос подруги ковыряет дыру в ее виске тупой отверткой. — Но это ничего. В принципе, его можно заменить на шпинат… — она все говорит и говорит, сидя на диване напротив камина. Гермиона стоит к ней спиной возле кухонной столешницы. Она сильно сжимает в руках бокал с водой и сводит зубы настолько сильно, что они способны раскрошиться в любой момент. — Только вот я не уверена насчет рукколы. Руккола вообще полезная? — Хватит! — Гермиона вскрикивает, и в ее руках лопается стакан. Тонкое стекло впивается в пальцы, по ладони начинает струиться кровь вперемешку с водой. Она смотрит на это и тяжело дышит. Ее плечи высоко поднимаются и опадают, и Гермиона наконец может вспомнить, как великолепно звучит тишина. — Гермиона? — Джинни пищит из другого угла комнаты. Судя по всему, она напугана. Ей так хочется остаться одной в этот момент, но она прекрасно понимает, что подруга теперь совершенно точно не оставит ее в покое, и это будет божьим даром, если сюда не заявятся все ее друзья и семейство Уизли в полном составе. — Я... я просто хотела отвлечь тебя как-то, — Джинни стоит за ее спиной, но не решается подходить ближе. Гермиона упирается руками в столешницу, повсюду оставляя алые разводы крови, и ее нижняя губа начинает трястись. Верный знак того, что сейчас случится самый настоящий атомный взрыв. — Он бросил меня, Джинни, — сквозь слезы тихо говорит она и понимает, что вместе с этими словами из ее тела будто выходит какой-то странный яд, который отравлял каждый ее орган все эти четыре дня. Ей необходимо было выговориться, не нужно было держать все в себе. — Драко меня бросил, — она всхлипывает и опускается на корточки, зарываясь руками в свои волосы. — Что значит бросил? Как это произошло? — Джинни опускается рядом и гладит своей ладошкой по спине, как маленькую девочку. Ее позвоночник вздрагивает от каждого судорожного всхлипа. — Он сказал, что ему не нужна мамочка, сказал, что не скучал и что рад был бы увидеть Блейза на моем месте, — Гермиона плачет, и оказывается, что делать это в компании близких людей совсем не постыдно. — Так вот почему ты была такая странная все эти дни, — Джинни вздыхает. — Мы все решили, что ты расстроилась еще больше после встречи с ним, потому что вы очень хотите быть вместе, потому что видеть его в Азкабане — тяжело. — Меня это бесит. — Подруга изгибает бровь, когда Гермиона переводит на нее свой опухший, но яростный взгляд. — Меня бесит, что вы что-то решаете насчет меня, обсуждаете меня и приходите к каким-то выводам. Все вы. Я не инвалид и не безумна, я сама в состоянии о себе позаботиться, мне просто нужно время, чтобы прийти в себя, чтобы побыть одной, как же вы не понимаете, — она качает головой и горько усмехается. — Я благодарна за вашу помощь, но, пожалуйста, пусть никто не будет вылезать из этого камина хотя бы чертовых пятнадцать минут. — Я поняла, Гермиона. Я все поняла, — Джинни кивает и снова гладит ее спину и плечи. Наверное, за эти три недели она обижала своих друзей примерно сорок восемь тысяч раз, но они крепкие орешки, они так просто не сдаются. — Я передам всем, что тебя пока лучше не беспокоить без дела. Я лучше пойду. Джинни уже поднимается, но Гермиона неожиданно для самой себя хватает ее за штанину. — Нет. Нет, Джинни, останься ненадолго, — Гермиона виновато улыбается. Она никогда не была непоследовательной в своих решениях, но сейчас она просто не может определиться, что же ей нужно: остаться в одиночестве или излить кому-то душу. — Хорошо, давай присядем, я залечу твою руку, — Джинни помогает ей подняться и ведет к дивану. — А ты не думала, что, ну что он сказал это специально? — Конечно думала, Джинни, — Гермиона грустно улыбается. Она думает об этом каждые чертовы пять минут. — Это была первая мысль, которая пришла мне в голову. Но он наговорил мне столько всего обидного, — она качает головой. Наверное, нужно было бы засунуть свою гордость куда подальше и включить рациональность, вот только все это без толку. Эти четыре дня все ее мысли и доводы перемещались из крайности А в крайность Б со скоростью сверхзвукового боинга. Она пыталась собрать свои вещи и покинуть их дом около шестнадцати раз. Первый случился в воскресенье, сразу как она вернулась из Азкабана. Она достала коробки из чулана и швыряла туда без разбора все свои вещи, даже не задумавшись о возможности использования магии. Так было легче отвлечься. Но потом она вошла в гардеробную, и ее накрыл этот запах. Его запах. Аромат его чистых рубашек с ноткой парфюма. Всех его костюмов и кожаных ремешков от часов. Она перебирала их руками и зарывалась лицом, как самый настоящий маньяк. В тот момент она решила, что пока не может отпустить. После были новые попытки. Они случались в основном, когда она прокручивала в своей голове его фразы. Да, я не врал, Грейнджер. Только вот я говорил это не только тебе. Снова коробки, снова все ее вещи разбросаны по дому. Я говорил это Панси, говорил это Дафне, и Ромильде, кажется, тоже говорил. Чертов ублюдок. Самый настоящий гад. А потом она заходила в их спальню и ложилась на постель, которую не меняла гребаных три недели. Она редко теперь заходила сюда. Она боялась, что, если часто это делать, все это может испариться. Его запах, ее воспоминания. Она делала это в исключительных случаях, когда становилось совсем хреново. Теперь она спала на диване в гостиной, напротив камина. Друзья могли прийти в любую минуту, вдруг появится какая-то новая информация или зацепка. Она несла свой караул изо дня в день, все эти три недели. Спала в общей сложности несколько часов за всю ночь. Каждый чертов раз, как удавалось ненадолго отключиться, ей снился один и тот же сон: камин загорается зеленым, а из него выходит Гарри/Рон/Блейз (нужное подчеркнуть) и говорит ей, что они нашли убийцу, что дело закрыто и она может забрать Драко из Азкабана прямо сейчас. Каждый раз она вскакивала и судорожно хватала воздух ртом, пытаясь привыкнуть к темноте и понимая, что это очередная неправда. Очередная игра ее воспаленного воображения. От этого становилось только хуже. Ведь во сне у нее была надежда, а наяву… — Ему сейчас нелегко, — Джинни опускает взгляд на ее окровавленную ладонь и произносит Очищающее и Заживляющее. — Я знаю, что Люциус умер уже после трех лет заключения, а ему дали пятнадцать. Возможно, он не хочет тебя обнадеживать. — Он сказал, что я недостойна его и его семьи. Недостойна стать леди Малфой, хотя я никогда даже не заикалась об этом, — она пожимает плечами. — Наверное, он думал, что замужество — главная цель в моей жизни и это должно обидеть меня до глубины души. — Он очень плохо тебя знает, — Джинни хмыкает. — Да, но от этого не легче. Я все равно не смогу с ним встретиться, если он отклонит запрос на посещение. Сейчас в Азкабане такие правила. — Знаешь, я правда думаю, что его слова не стоит воспринимать всерьез. Мы все так испугались за тебя, у тебя был настоящий нервный срыв. Малфой не мог это не заметить, — Джинни загадочно улыбается, выдерживает паузу. — Я видела, как он смотрел на тебя тогда, в Хогвартсе. Возможно, он и хороший актер, но такое сыграть невозможно. Он любит тебя, Гермиона. Просто устроишь ему большой разнос, когда он вернется домой, за весь этот спектакль. Джинни хмыкает и пожимает плечами, и почему-то Гермиона верит ее словам. Она ни на секунду в них не сомневается. Все ее переживания и муки становятся такими незначительными. Мерлин, почему она не поговорила с ней раньше, сколько лишних нервных клеток можно было бы сберечь. Секунду спустя камин загорается зеленым, и они видят Асторию, которая неуверенно мнется в углу гостиной. Джинни и Гермиона переглядываются и, не сговариваясь, начинают смеяться в голос, вспоминая их недавний разговор о чертовом камине. — Я не вовремя? — Астория не появляется здесь достаточно часто, только если случается что-то очень важное или если ей нужен совет Гермионы по поводу закупок или бухгалтерии. Сейчас весь бизнес Драко целиком и полностью на ней. Да, она достаточно умная девушка, но опыта ей все равно не хватает. — Все в порядке, — Джинни утирает слезинку из уголка глаза. — Мы просто только что обсуждали, как Гермиона рада видеть гостей в своем доме. Грейнджер шикает на подругу за то, что та так бесцеремонно подтрунивает над скромной Асторией. — Проходи, Астория, я сделаю нам чай, — настроение Гермионы немного улучшилось. Все эти четыре дня она не видела никакого чертового выхода, она замыкалась в себе и перебирала в своей голове все его слова, все глубже запечатывая их в своем сердце, будто вонзая острые ножи. Сейчас же она хоть немного отпустила это. Первостепенной задачей в любом случае является освобождение Драко. — Что-то случилось? — Ничего такого, я просто подумала… — Астория неуверенно мнется на месте. Обычно она так себя не ведет. В ее головке сейчас явно идет какая-то борьба. — Возможно, Драко будет очень зол на меня. Скорее всего, так и будет, — она виновато опускает взгляд и достает из своей сумочки какой-то сверток. — В общем, я сегодня занималась отчетами в кабинете Драко и нашла это в его столе. Здесь твое имя, Гермиона. Гермиона прекращает всю свою бурную деятельность с чайными приборами, оборачивается и округляет глаза. Астория разворачивает крафтовую бумагу, и она видит маленькую коробочку в блестящей бордовой бумаге. На ней красуется золотой бант, и к нему прикреплена небольшая бирка, на которой ровным каллиграфическим почерком Драко выведено «Гермиона Грейнджер». Она даже улыбается, потому что Драко совершенно точно не нравится такая упаковка. Даже без указания своего имени Гермиона бы поняла, что это предназначается ей. Гриффиндорские цвета. — Неизвестно, удастся ли решить вопрос с освобождением Драко до Рождества, а это, скорее всего, твой подарок. Вот я и решила, что это может хоть как-то поднять твое настроение, — Астория протягивает ей коробочку и улыбается. Рождество… Черт бы его побрал! Гермиона позабыла о времени. Она совсем забыла о том, что приближаются праздники, а на календаре двадцатое декабря. Словно очнувшись ото сна, она посмотрела в окно. Их любимое озеро сковал лед, а на окнах полупрозрачные морозные узоры. Они укрывают своей вуалью, будто отгораживая их с Драко дом ото всех. На заднем дворе все белое. Снег выглядит как чистое белоснежное покрывало, нетронутое никем. Она не выходила туда с тех самых пор, как забрали Драко. В сугробах можно разглядеть лишь маленькие кружочки — следы от лапок Живоглота. Это место стало его любимым с тех самых пор, как они с Драко гуляли там в первый день. Странно, ведь до этого он не выказывал ни единого желания высовывать свой пушистый хвост на улицу. Лентяй. Гермиона решила, что обязательно займется этим сегодня. Обязательно выйдет на улицу, как только уйдут девочки. Обязательно развесит гирлянду с теплым желтым светом, которая будет согревать по вечерам своим мерцанием, в их беседке. Обязательно нальет себе чашку горячего шоколада и завернется в теплый плед. Обязательно будет счастливой и радостной хотя бы эти десять минут, за них двоих. — Гермиона? — она слишком сильно погрузилась в эти мысли и даже вздрогнула, когда Астория ее окликнула. — Прости, Астория, для меня стало самым настоящим открытием, что скоро Рождество. Я совсем потерялась в числах. Астория понимающе улыбается и кивает Джинни. — Ну ладно, нам, наверное, пора. Столько дел, ты не представляешь, — Джинни размахивает руками с преувеличенным энтузиазмом. Хоть они обе и косятся с любопытством на ее подарок, подруги понимают, что Гермионе нужно открыть его в одиночестве. Для нее это очень важно. — Хорошо, и… спасибо вам, — Гермиона кивает и провожает взглядом Джинни и Асторию, которые уже исчезают в зеленом огне камина. Двадцатое декабря. Пять дней до Рождества. Гермиона Грейнджер одна в большом, пустом, таком одиноком доме. Но на ее столе стоят три нетронутые чашки с чаем, от которых идет ароматный дым, и одна маленькая коробочка, заботливо упакованная его красивыми длинными пальцами, которая сейчас так сильно согревает ее сердце.***
Живоглот шипит и распушает свой и без того огромный хвост. Он с подозрением смотрит на свою хозяйку и это странное зеленое чудовище, которое она только что с таким трудом выволокла из камина. — Глотик, не бойся, это всего лишь елка, — Гермиона отряхивает снег со своего пальто и шапки и трясет большое дерево, которое держит на вытянутой руке. Оно выше нее на добрых тридцать дюймов, и удивительно, как она вообще смогла обхватить его руками и затащить в несчастный камин в Дырявом котле, благо магический огонь никак не действует на деревянные поверхности. Волшебники смотрели на нее с нескрываемым интересом и издевкой. Можно ведь было уменьшить ель и положить ее в карман, но Гермиона Грейнджер никогда не ищет легких путей. К тому же они всегда ходили с родителями на елочные базары, выбирали самое красивое, самое пушистое дерево, а после волокли его домой, весело смеялись, попутно оглядывая праздничные витрины с украшениями и подарками. В этом и заключается дух Рождества, и сейчас он ей необходим как никогда. Подруги ушли пару часов назад, но Гермиона так и не открыла подарок Драко, она решила сделать все по правилам. И раз уж она решилась развесить гирлянду во дворе, то не стоит мелочиться, нужно украшать и ель тоже. — Глотик, перестань же, — полуниззл шипит все громче. Гермиона уверена, что стоит ей отлучиться из дома хотя бы на две минуты, и Живоглот тут же объявит войну зеленой самозванке. Нужно будет оградить дерево защитными чарами, чтобы все ее труды не пошли насмарку. — Вдруг Драко выпустят через несколько дней? Я хочу устроить ему настоящий праздник, как в детстве, — она улыбается своему коту, который тут же успокаивается. Странно, но упоминания Драко всегда вызывают в нем эмоции, он очень умный. Конечно, она совсем не уверена, что Драко удастся освободить так скоро, а уж после их разговора она совсем не понимает, как будут складываться их дальнейшие отношения. Она не хочет верить его словам, но нужно решать проблемы по мере поступления. Гермиона упирает дерево в стену, снимает верхнюю одежду и включает небольшой проигрыватель. Его настраивал Драко, чтобы тот смог воспроизводить ее любимые маггловские мелодии в их новом магическом доме. — Отдала тебе сердце на то Рождество, — из колонки льются звуки мелодии, и она тихо напевает себе под нос. Это может звучать по-детски, но в украшении дома к Новому году есть что-то сказочное, что-то волшебное. — А на следующий день разбил ты его. За окном кружится пушистый снег и оседает мягкими хлопьями на их заднем дворе. Воздух заполняет аромат мандаринов и хвои, и она невольно улыбается. Пусть рядом с ней сейчас нет ее друзей. Нет ее родителей и Драко. Все наладится, обязательно. Даже в магическом мире иногда случаются чудеса. — Слезы я лить не хочу. Она достает один стеклянный шар за другим и вешает на елку, которая уже привыкла к теплу и распушила свои ветви. Она забрала украшения из своего дома. Это старые игрушки ее бабушки и ее родителей. Какие-то немного потускнели от времени, у других уже не такой яркий блеск, но они не становятся менее любимыми или дорогими из-за этого. Красивая пятиконечная звезда сияет золотом. Ей необходимо надеть ее на самую верхушку, но она не уверена, что справится, потому что елка достаточно пушистая, а ее рост не позволяет ей дотянуться до самого верха. Если бы здесь был Драко, он сделал бы уже тысячу замечаний о том, что рациональней и быстрее было бы использовать магию, и, конечно же, сообщил раз двенадцать о том, что она по размерам не превосходит пикси. — И сердце отдам другому. Гермиона бережно берет в руки коробочку с золотым бантом и кладет ее под елку. Наверное, Драко хотел бы, чтобы она открыла его в рождественское утро. Она делает горячий шоколад и продолжает напевать свою любимую песню, но с каждой секундой терпеть становится все труднее. Она словно маленький ребенок, который вдруг узнал, где родители хранят его новогодние подарки. Ей безумно интересно, что может скрываться под этой бордовой оберткой. Но… черт возьми. Да кого она обманывает? Она не сможет ждать еще пять дней. Гермиона бросает все свои приготовления на половине пути и несется в сторону елки, обгоняя Живоглота. Нужно наведаться в Мунго, все эти перепады настроения напоминают ей симптомы биполярного расстройства, но эта маленькая коробочка — будто ее невидимая связь с Драко. Она садится, по-турецки скрещивая ноги, и поднимает предмет перед своими глазами, пытаясь просканировать его с помощью взгляда. — Нехорошо открывать подарки до праздника, — она цокает и качает головой, а Живоглот мяукает в ответ. — Но ведь, если никто не узнает, это никому и не повредит, верно? — Кот мурлыкает, безмолвно поддерживая грязные замыслы своей хозяйки. — Мы никому не скажем, — она заговорщически шепчет и тянет за край банта. Когда Гермиона расправляется с упаковкой и открывает коробку, она видит небольшой стеклянный шар. Такой рождественский сувенир, внутри которого кружит снег, если потрясти. Она улыбается и аккуратно достает его из коробки. Он поместится в обе ее ладошки, если его обхватить. Внутри маленький домик с озером, и она с удивлением узнает в этой миниатюре их с Драко жилище. Такая красивая магия. Она склоняет голову вбок и слегка трясет шар, боясь повредить строение внутри. Магический снежок кружится хлопьями и мягко опадает на крышу домика. Но вдруг внутри шара каким-то образом появляются еще две фигуры. Она узнает в них себя и Драко. Они держатся за руки и смеются. Человечек, изображающий Драко, целует ее в кончик носа и гладит по голове, пока реальная Гермиона всхлипывает и утирает подступающие слезы. Он всегда так делает. Фигуры внутри повторяют одно и то же действие по кругу, словно в маггловской музыкальной шкатулке. Гермиона может смотреть на это вечно, но решает рискнуть и проверить, будет ли происходить что-то еще, если потрясти второй раз. Она делает движение рукой и не верит своим глазам: дверь домика распахивается, и оттуда выходит маленькая девочка, на вид ей лет пять, не больше. На ней смешная шапка с помпоном, а за ней плетется какой-то рыжий комок шерсти. Гермиона смеется сквозь слезы и понимает, что Драко не очень-то постарался, изображая Живоглота. Но вдруг она так четко осознает смысл этой картины. Когда фигурка девчушки подходит к ним самим. Когда Драко берет ее на руки, и Гермиона обнимает их обоих. Когда видит, что волосы девочки ослепительно белые, но очень кудрявые. Она всхлипывает и зажимает рот рукой, прежде чем шар выпадает из ее ладоней. Слава Мерлину, он не разбивается, иначе она не смогла бы простить себе этого ни за что. Ее взгляд падает на коробку, которая все это время лежала рядом, и она видит на дне небольшую открытку. Ее рука подрагивает, когда она тянется к кусочку картона. Это магическая открытка. На ней кружится снег, засыпая улочку Хогсмида, а в окнах домов и трактиров горит теплый желтый свет. На ней золотыми буквами выведено: «Счастливого Рождества!». Она переворачивает ее и видит красивый ровный почерк Драко. Всего несколько предложений, которые заставляют ее крепко зажмурить глаза, сомневаться в реальности происходящего. «Грейнджер, Ты знаешь, что я не умею говорить без сарказма или язвительности достаточно долго. Дольше трех минут, если быть точнее, поэтому я решил написать. Я помню, что ты ненавидишь прорицания, именно поэтому мой выбор пал на этот чудесный хрустальный шар. И это еще один аргумент в пользу того, какой я непроходимый мудак. Но по какой-то невероятной причине ты все еще со мной, чему я несказанно рад. Я мог бы соврать, что этот шар показывает будущее, но это не так. Он показывает лишь мои собственные желания и мечты. Кстати, твоего кота я представляю именно так. А еще я представляю, как мы счастливы с тобой в этом доме. Я представляю каждое наше утро и каждую ночь (ночь все же чаще). Я представляю, что у нас с тобой в будущем появится ребенок. Почему-то я думаю, что это обязательно должна быть девочка. С твоим несносным характером и с твоими пушистыми кудряшками. Она будет очень похожа на тебя, Грейнджер. Но назовем мы ее Дезире, это не обсуждается. Я очень люблю тебя, Гермиона. Выходи за меня». Гермиона не может поверить в то, что только что прочла. Живоглот озабоченно наматывает вокруг нее круги, потому что сильно сомневается в адекватности своей хозяйки. Она прижимает лист картона к своей груди и начинает всхлипывать, а после к этим звукам примешивается смех. Смех сквозь слезы. Драко Малфой чертов обманщик. Она улыбается и качает головой, пока прокручивает в голове всю его наглую ложь в это воскресенье. Она ведь почти ему поверила. Она все смеется и плачет и никак не может остановиться. Она даже не замечает, что ее камин вновь загорается зеленым и из него выходит озадаченный Гарри Поттер. Он оглядывается вокруг, изгибая бровь. Скорее всего, то, что он увидел, повергло его в настоящий шок. Повсюду еловые ветки и огоньки. В воздухе стоит запах мандаринов, играет рождественская мелодия, а сама Гермиона сидит под украшенной елкой и истерично смеется, раскачиваясь из стороны в сторону. — Гермиона? Гермиона, ты слышишь меня? — Гарри подходит сзади и кладет руку ей на плечо, заставляя остановить этот бесконечный маятник. — Почему ты плачешь? Что произошло? Гермиона всхлипывает контрольный раз и расплывается в широкой улыбке. — Дезире — это ужасное имя, Гарри, — она качает головой, и у Поттера взлетают вверх брови. — Самый настоящий кошмар. — Э-это, безусловно, факт, но сейчас не об этом, — он сжимает ее плечо, обращая на себя внимание. — Уилсон нашли. Она сейчас в Мунго без сознания.