Искупление

— О, мисс Грейнджер, какая неожиданность, — секретарь Кингсли — Рейчел — окидывает ее надменным взглядом, проходя к своему рабочему месту. В ее тоне сарказм и усмешка. Сейчас только 6:45, но Гермиона уже дежурит возле кабинета министра, надеясь, что сегодня ему не придет в голову поспать подольше. Рейчел недолюбливает Гермиону. Особенно сильно с того дня, как та бесцеремонно ворвалась в кабинет ее начальника, напрочь игнорируя ее сопротивление. Секретари всегда считают себя самыми важными шишками. Гермиона фыркает. — Доброе утро, Рейчел, — у нее нет ни малейшего желания препираться с этой самодовольной девицей, однако она все же делает ударение на ее имени и скрещивает руки на груди. — Что привело вас сюда в столь ранний час? У министра расписан весь день, вряд ли он… — Это важно, Рейчел, — Гермиона не дает ей договорить. Она начинает закипать. — Знаете сколько у меня таких, как вы, мисс Грейнджер, — она одаривает Гермиону насмешливым взглядом и склоняет голову вбок слишком сильно. Если подойти и чуть надавить, можно сломать ей шею. Мысли о членовредительстве кажутся слишком соблазнительными, и она спешно себя одергивает. — И у всех невероятно важные и срочные дела. Министр ведь не робот, он не может принимать в день по несколько десятков человек, только потому, что так захотелось кому-то. — Вы так заботитесь о министре, Рейчел. Пожалуй, нужно намекнуть Кингсли, кто присылает ему эти анонимные валентинки каждый год на четырнадцатое февраля, — Гермиона прыскает. Она просто хотела подшутить, но, когда видит странное выражение на лице Рейчел и алые пятна на ее щеках и шее, она округляет глаза. Черт возьми, да она попала точно в цель, просто тыкнув пальцем в небо. — Доброе утро, — в дверях появляется Бруствер в своей пестрой шелковой мантии. Он всегда отличался экстравагантным вкусом в одежде, и все его этнические африканские наряды могут поднять настроение кому угодно. — Гермиона? Что ты делаешь здесь в такое время? — Я сказала, что вы сегодня заняты, министр, но мисс Грейнджер… — Не здесь, Кингсли, давай зайдем к тебе, — Гермиона прерывает бесконечный лепет Рейчел под ее недовольный, полный ярости взгляд. Кингсли кивает, открывая перед ней дверь в свой кабинет. Когда она закрывается за ее спиной, Гермиона все еще может слышать недовольное бормотание Рейчел. Она различает лишь «для чего я вообще тогда здесь сижу» и «проходной двор». — Что случилось? — лицо Кингсли меняет свое выражение с добродушного на серьезное и сосредоточенное за считанные доли секунды. Гермиона считает это его суперспособностью. — Мы выяснили, кто убил Берка. В этом замешаны Клиффорд Маклагген и Питер Уолш. То есть они не убивали, Маклагген что-то вроде заказчика, а Уолш помог ему засадить Драко в кратчайшие сроки. Клиффорд и выбил для него место председателя Визенгамота, именно поэтому на него проще всего давить. Уилсон пытался проклясть тот же человек, который убил Берка, мы не знаем, кто он такой, но на воспоминаниях видно… — она произносит свою речь с невероятной скоростью. Тараторит не прекращая. Она думает, если вывалить все свои доказательства на голову Бруствера в ближайшие пять минут, то Драко отпустят уже через шесть. — Стоп-стоп-стоп. Кто это «мы»? — Кингсли смеряет ее суровым, почти отцовским взглядом. — Что? — Гермиона так увлеклась рассказом, что забыла, с чего начала. — Ты сказала «мы выяснили», кто это «мы»? Она не понимает, в чем суть вопросa. Точнее, он задан вполне конкретно, но какое чертово отношение это имеет к тому, что она сказала после? Это действительно единственное, что озаботило его в ее речи? — «Мы» это я, Гарри, Рон, Блейз Забини. Какая вообще разница, кто конкретно, Мерлин? Ты правда услышал только это, Кингсли? — Гермиона медленно, но верно начинает заводиться. — Я услышал все, Гермиона. И из того, что ты сказала, мне стало ясно, что ты хочешь выдвинуть обвинения против одного из самых богатых и уважаемых людей магического сообщества и председателя Визенгамота в придачу. Тебе все еще кажется странным, что меня это волнует? Она вздыхает и садится за стол. Разговор обещает быть очень, очень долгим. — Сначала расскажи мне, какого рода доказательства вы нашли и достались ли они вам законным путем? — Бруствер буравит ее своим взглядом, пока Гермиона изгибает бровь и делает самое невинное выражение на своем лице. — Только не надо ломать комедию передо мной, Гермиона, — его тон такой же серьезный, но на губах появляется еле заметная улыбка. — Кому, как не мне, знать, что вы трое… слегка пренебрегаете правилами иногда, — он достаточно долго подыскивает нужное слово, и Гермиона думает, что Кингсли выбрал слишком мягкий эпитет, чтобы описать все то, что они творили с мальчиками в свое время. — И насколько я помню, мистер Забини со Слизерина, воистину гремучая смесь, — он подавляет смешок, потому что прекрасно знает о способностях змей к интригам и всевозможным сомнительным делишкам, ведь сам закончил этот факультет. — Поэтому я и спрашиваю, что это за доказательства и как они к вам попали. — Здесь не к чему придраться, Кингсли. Их передал мне вчера мистер Спенсер, доверенный Маклаггена-старшего. Это кейс с воспоминаниями, их пять штук, и на них все предельно ясно, у этих ублюдков не выйдет отвертеться, — она решительно ударяет ладонью по столу. — Допустим, что так, — Бруствер задумчиво стучит пальцем по подбородку. — Гарри их видел? — Да, мы просматривали их всю ночь, — она кивает. — Хорошо. Мне нужно лично увидеть это, а после вызовем эксперта для подтверждения подлинности. Нужно обдумать все досконально. Если мы допустим хотя бы одну ошибку, адвокаты Маклаггена от нас мокрого места не оставят, — он поднимается с места и направляется к выходу, по всей видимости, на этаж аврората. — Кингсли? — Он оборачивается и изгибает бровь, ожидая ее дальнейших слов. — Почему мне кажется, что ты не удивлен? Гермиона ожидала какой угодно реакции, только не ледяного спокойствия. — Гермиона, — он вздыхает как-то устало, даже разочаровано. — Мне уже достаточно лет, я прошел две войны. Я видел множество предательств и попадал в такие ситуации, которые не смог бы выдумать даже Бард Бидль. Маклагген очень богат, и он не относится к числу тех, кто так просто расстается со своим богатством. Проект Драко Малфоя сильно пошатнет его положение, это было ясно с самого начала, а Питер… Питер просто боится силы. Он стал очевидным выбором для Клиффорда. — Никогда не думала, что у нашего министра такой талант к психоанализу, — Гермиона улыбается и поднимается вслед за ним. Это оказалось легче, чем она себе представляла. — Скорее, к прорицаниям, — Кингсли хмыкает и открывает перед ней дверь. Они просматривают воспоминания в кабинете Гарри около четырех часов. Кингсли сосредоточен. Он обращает внимание на любую, даже самую мелкую деталь, которой она никогда бы не придала значения. Бруствер какое-то время занимал должность председателя Визенгамота, совмещая ее с обязанностями министра, но вскоре от нее отказался. Он всегда шутил, что ему категорически не идет сливовый. Кингсли знает, на что нужно обратить внимание, он сможет увидеть любой подводный камень. Его помощь просто неоценима в данный момент. — Что ты думаешь, Кингсли? — спрашивает Гарри. — Я уже связался с экспертом, он проверит воспоминания на подлинность в ближайшее время с учетом нашей новой информации о зелье. Показания Малфоя также перепроверят. Думаю, можно посылать отряд в дом Уолша и Маклаггена. — Отлично. Я, как министр, временно возьму на себя обязанности председателя Визенгамота, так как Питер скомпрометирован. Сможем назначить суд на первые числа января. — Почему так долго? — Гермиона хмурит брови. Она и так ждет уже несколько часов, ее и без того небольшая чаша терпения готова в любой момент переполниться, а они предлагают просто сидеть сложа руки еще одну чертову неделю? — Это не так быстро, Гермиона. К тому же завтра Рождество… — чернокожий волшебник тушуется под ее суровым взглядом. — Насколько я помню, все вышло достаточно быстро три с половиной недели назад. Я не допущу, чтобы из-за этих ублюдков Драко провел в Азкабане хотя бы еще один лишний час, это ясно? — она повышает тон, будто разговаривает не с Министром магии, а отчитывает Рональда за невыполненную домашнюю работу. — Сначала дождемся заключения эксперта, — Гарри поднимает руки и говорит примирительным тоном. — Если ответ будет утвердительным и все эти воспоминания подлинные, я смогу устроить освобождение Малфоя под подписку о невыезде. Его палочка будет конфискована до окончания судебных тяжб, мы сможем вернуть ее, когда ему вынесут оправдательный приговор. Но дома он будет не раньше завтрашнего утра. — Но… — Гермиона все еще торгуется, пытаясь выбить для Драко лучшие условия. — Это все, что я могу, Гермиона. Этим делом и так сейчас занимается половина аврората. Выпуская Малфоя на свободу до суда, я очень сильно превышаю свои допустимые полномочия, это мягко сказано. Она замолкает. Она прекрасно понимает, что ни Гарри, ни Кингсли не всесильны, какие бы высокие должности они ни занимали, она не хочет их подставлять. — Хорошо, — соглашается она. — И… Гермиона, — Гарри обращается к ней, когда они вновь остаются наедине. — Малфой, он… как бы это сказать, — он слишком долго чешет свой затылок, подбирая слова, чем вызывает в Гермионе приступ нервной дрожи. — Что с ним? — Он сейчас немного не такой, как до заключения, — он виновато пожимает плечами, будто собственноручно довел Драко до этого состояния. — Что это еще значит? — эта информация не могла появиться у Гарри сегодня, ведь всю ночь и утро они провели вместе, сначала просматривая воспоминания, а после охраняя кейс. Как долго он это скрывал? — Нет, он в своем уме, ничего такого, — Гарри поспешно машет руками, опровергая ее худшие опасения. — Но дементоры высасывают не только хорошие эмоции, но и воспоминания. И так вышло, что… что он почти не помнит тебя. Его последняя фраза выбивает весь воздух из ее груди. Что значит — не помнит ее? Как так могло произойти? Это и так было величайшим чудом, что они смогли сойтись со своими характерами, но теперь выходит, что им придется начинать все заново. Если он вообще этого захочет. — Гермиона, все не так плохо, — Гарри хватает ее за локоть, когда она начинает медленно оседать на пол. — Мне не следовало начинать с этого, я настоящий идиот, — он удрученно качает головой. — Я встречался с ним через несколько дней после того, как ты вернулась из Азкабана, он просил не говорить тебе. — Гарри! — Гермиона повышает голос. — Какого черта? С каких пор твой друг Малфой, а не я, и ты исполняешь все его просьбы? — Я знал, что так будет лучше. Тебе нельзя лишний раз волноваться, — когда он это произносит, Гермиона понимает, что Гарри был в Азкабане уже после их визита в Мунго. — Ты же… ты не… — Нет, — он не дает ей закончить и отрицательно машет головой. — Я не говорил ему о том, что ты беременна, это ваше личное дело. Гермиона облегченно вздыхает. Но остается один незакрытый вопрос — что это, черт возьми, все означает? — Что он тебе сказал? — когда одна надежда начинает мерцать где-то на краю сознания, у нее сразу же отбирают другую. Драко выпустят, но он совершенно не будет ее помнить. И это еще одна отличная новость на сегодня. — Он сказал, что знает о том, что вы встречаетесь. Тогда он еще помнил, что вы живете вместе, но он совершенно не знает деталей. То есть… что-то вроде вашего первого свидания или похода куда-то, — Гермиона бледнеет на глазах, пока Гарри пытается исправить то, что уже натворил. — Я обращался к доктору Сейфриду после этого. Он сказал, что это абсолютно нормально после ежедневных встреч с дементорами в течение месяца. Ему нужно будет принимать определенные препараты и держаться подальше от стресса, память должна вернуться через какое-то время. — Гарри, как же ты меня напугал, — она качает головой и опускает лицо в свои холодные, мокрые от пережитого стресса ладошки. Да, это ужасно несправедливо, но нет ничего, с чем бы они не смогли справиться. Но Гермиона не представляет, как должна будет вести себя с этим новым Драко. Вдруг все, что он помнит, — это их последний скандал? Тогда выходит, что они расстались. Как сообщить о беременности человеку, который ничего толком о тебе не знает? Это было бы верхом идиотизма с ее стороны. Ему многое нужно вспомнить, им нужно учиться заново понимать друг друга, жить вместе, она не может вот так огорошить его этой новостью после пережитого им стресса. Но сколько еще ей придется ждать? Через пару месяцев у нее появится живот, и у Драко возникнут вопросы. Если они вообще останутся вместе к тому моменту, конечно. — Гермиона? Гермиона, ты слышишь меня? — Гарри окликает ее и щелкает пальцами перед лицом, призывая собраться. — Доктор Сейфрид не сказал, сколько времени уходит на реабилитацию? — больше всего Гермиона боится услышать срок в несколько лет. Кто бы мог подумать, что всего четыре недели, проведенные в Азкабане, могут лишить человека последних нескольких месяцев его жизни. — Он сказал, все индивидуально, — он вздыхает, потому что это ни на сикль не проясняет ситуацию. — Малфой пробыл в заключении совсем недолго. Возможно, его память восстановится через несколько дней, а может, и через несколько месяцев. Все зависит лишь от его психического здоровья. — Что ж, это немного успокаивает. — Но это было четыре дня назад, и я не знаю, что еще он мог забыть за это время. В любом случае тебе лучше отправиться домой, Гермиона. Больше нет никакой необходимости находиться здесь, теперь это моя работа. — Во сколько я смогу его забрать? — наверное, это правильное решение. Она уже ничем не сможет помочь, она уже сделала все что могла и будет лишь путаться под ногами у авроров, не в силах перестать контролировать все и вся. — Я сам аппарирую его в Уилтшир. Да, днем в Азкабане не бывает дементоров, но там даже стены пропитаны этой гнилью, тебе в твоем положении лучше не появляться там, — он указывает пальцем на ее живот. — Тем более это займет не больше двадцати минут. Я все равно обязан там присутствовать, чтобы подписать бумаги. Все-таки Малфоя выпускают под мою личную ответственность. — Спасибо тебе, Гарри, — Гермиона не может остановить свой неожиданный порыв и кидается на шею друга. — Даже не представляю, что бы делала без тебя. — Если бы не ты, Гермиона, меня бы вообще здесь не было, — он улыбается и обнимает ее в ответ. Она прекрасно понимает, о чем толкует Гарри. Ее большой мозг не раз спасал жизнь им троим в сложных ситуациях. — А ты уже думала над тем, кто… ну-у, кто будет крестным? — он неловко переминается, и его щеки краснеют. Это очень мило. — Пока нет, но Блейз очень хорошо себя прорекламировал, — она смеется, пока Гарри хмурит брови. Он явно недоволен тем, что его обошел на повороте какой-то слизеринец. — Не обижайся, Гарри, но это ведь и ребенок Драко тоже. Мы должны вместе принять решение. Он кивает, слишком быстро соглашаясь с ее доводами. — Я понимаю. Забини, он… он действительно неплохой парень, как оказалось, — Гарри пожимает плечами. — Да, а еще он хочет увести мать твоей жены из семьи, потому что Молли слишком вкусно готовит, — они оба смеются. Это действительно искренне. Впервые за прошедшие несколько недель. — Но я буду любимым дядей. Я в этом уверен, — Гарри самодовольно задирает нос, и Гермиона совсем не хочет его расстраивать. Ведь она уверена, что «любимыми дядями» совершенно точно будут Фред и Джордж, потому что они притащили в дом примерно семьдесят восемь экземпляров своих новых «вредилок», за которые любой юный волшебник магической Британии готов убить. — Спасибо еще раз. Я, наверное, сейчас неважно выгляжу, хотела подготовиться к встрече с Драко. Мне лучше отправиться домой, — она пытается хоть как-то уложить руками свои непослушные космы в подобие прически, но выходит не очень. Гарри берет ее за руку. — Гермиона, ты отлично выглядишь. Ты такая счастливая сейчас. Он тебя любит, неважно, что он тебе наговорил. В ней борются два желания: снова обвить шею Гарри цепкой хваткой за его поддержку или накостылять Джинни Поттер в очередной раз за ее язык без костей. Она решает обойтись сегодня без жертв. — Пока, Гарри, — она целует друга в щеку. Нужно уладить некоторые дела в фонде и можно будет отправляться домой. До возвращения Драко остались считанные часы.

***

— Эй, Рональд, как твои дела? — крыса косится на тебя, и ты даже видишь в ее взгляде неодобрение. Тебе показалось это смешным — назвать крысу, которая обитает в твоей камере, Рональдом. Нужно ведь хоть как-то себя развлекать. Осталось всего пять тысяч четыреста пятьдесят два дня твоего заключения, а этот грызун единственное живое существо, которое появляется в твоей камере регулярно. Ты не уверен, что это одна и та же крыса, ведь между дверью и стеной есть небольшая щель, в которую она вечно выскальзывает, а ты не умеешь различать чертовых крыс по форме ушей или носа. Ты не сраный Рольф Саламандер. — Что, Малфой, болтаешь со своей подружкой? — дверь отпирают, и в камеру заходит надзиратель. Это аврор Джонсон. У него огромный живот, по всей видимости, от того количества эля, которое он потребляет на завтрак, обед и ужин, и мерзкая сальная ухмылка. Он всегда пытается «шутить», но ты уже заметил, что в его компании почему-то никому особо не весело. — На выход. Ты изгибаешь бровь, но все же поднимаешься. По твоим расчетам, следующее свидание должно быть только через три недели, но ты уверен, что его не будет, ведь тебе не присылал запрос никто, кроме Грейнджер, а ее прошения ты отклонял, даже не читая. Еще приходили Поттер и твой адвокат, но это было совсем недавно. В Азкабане свои правила. Здесь заключенных не выводят на прогулку, ведь здание тюрьмы находится посреди ебучего моря. Здесь нет столовой или душевых, как в маггловских казенных заведениях. Еда появляется раз в день прямо в камере. Хотя едой это вряд ли можно назвать. И ровно один раз в неделю блеклый магический огонек с той стороны решетки накладывает на тебя Очищающее. Это все события, что происходят в Азкабане во время отсидки заключенных. О книгах или личной переписке не может идти и речи, ведь это, возможно, позволит сохранить твой разум. Это явно не то, чего добиваются эти уебки. — Чего застыл? Живо вставай, — Джонсон рявкает, он теряет терпение. Ты лениво поднимаешься и плетешься к выходу. Физическое насилие не приносит тебе никакого дискомфорта в последнее время, оно почти отрезвляет, ведь намного хуже, когда отравляют твой разум, по крупице высасывая всю твою жизнь. Ты помнишь, что вроде бы приходила Грейнджер. Ты орал на нее, и это неудивительно. Вы всегда недолюбливали друг друга. Вот только зачем она приперлась сюда? Ты дергаешься, будто от судороги. В твоей голове всплывает эпизод, который заставляет окаменеть все тело. — Ты знаешь, что делаешь? Она стоит в одной лишь рубашке на какой-то маленькой кухоньке. Это твоя квартира. Ты трешься о нее стояком и нагло лапаешь ее грудь, щипая сосок. — Ты уверен, что мы на правильном пути? Ты хмыкаешь и жадно вдыхаешь аромат ее волос. Ты сильно встряхиваешь голову, пытаясь избавиться от наваждения. Это не может быть чертовой правдой. Это всего лишь твои фантазии, у тебя их было предостаточно в школьные годы. Проблема в том, что сейчас ты совсем не можешь понять, где сон, а где явь. — Что «пожалуйста», Гермиона? Перед глазами все та же картина, она настолько яркая, что слишком легко поверить, что все это реально. Грейнджер встает на носочки, оттопыривая свой прелестный зад, а ты наносишь еще один удар. Что это? Она умоляет тебя? Ты точно спятил, Малфой. Шикаешь от Жалящего в плечо. Джонсон не особенно терпелив, по всей видимости, ты заставил его ждать тебя целых ебаных пять секунд. — Куда мы идем? — ты знаешь, что он не ответит, но вдруг. Когда молчание сохраняется на протяжении целой минуты, ты теряешь всякую надежду и просто плетешься по темным коридорам, пока в твою спину упирается его палочка. — Это было необязательно, — чертов Гарри Поттер переводит взгляд с твоих наручников на Джонсона и хмурит свои брови. Тебя выводят не в комнату для допросов. Это место ты припоминаешь. Сюда тебя аппарировали в первый день заключения, здесь находится камин для связи с внешним миром. Что происходит? — Так точно, главный аврор Поттер, — Джонсон делает взмах палочкой, и кандалы исчезают с твоих запястий. Жирдяй пытается вытянуться по стойке смирно перед своим сопливым начальником, и это выглядит охренительно забавно из-за его огромного живота. — Что все это значит? — ты трешь запястья в попытке унять неприятный зуд и выжидающе смотришь на Поттера. Он что-то зачастил к тебе. Никак влюбился. — Я отвезу тебя домой, Малфой. Тебя выпускают под подписку. Твои глаза округляются. Ты думаешь, что сейчас они размером с бладжер. — То есть?.. — Скажи спасибо Гермионе. Она готова на все ради тебя. Ты тупо смотришь на Поттера, пока он подписывает какие-то бумажки и забирает твою палочку из рук Джонсона. Гермиона? Значит, это все-таки был не сон? — Нам пора, — он прожигает тебя взглядом, пока ты не приходишь в себя. — Желаешь задержаться на подольше? — Нет уж, Поттер. С меня хватит, — ты шагаешь за ним в камин, все еще не веря в происходящее.

***

So if I stand in front of a speeding car, Would you tell me who you are? What you like? What's on your mind, if I'd get it right? Я стою перед мчащимся на полной скорости автомобилем. Скажешь ли ты, кто ты есть? Какая ты? О чём ты думаешь? Смогу ли я всё правильно понять? Speeding Cars Walking On Cars

Ты в большой светлой гостиной. Здесь камин, из которого вы только что вышли с Поттером, бежевый плюшевый диван, белая кухня. Ты, наверное, никогда бы такое не выбрал. — Гермиона! — Поттер издает истошный вопль, заставляя тебя подпрыгнуть на месте. Вы в доме у Грейнджер? С какой стати? Мысли путаются в голове, но ты вспоминаешь, что сказал Поттер несколько минут назад. Скажи спасибо Гермионе. Она готова на все ради тебя. Блять, теперь ты забываешь даже то, что происходило несколько минут назад. — Гарри? Ты привел Драко? — ее голос слышен со второго этажа, она сбегает с лестницы, несется на всех парах, и тебе очень странно слышать свое имя из ее уст. Она всегда называла тебя «Малфой» или «хорек», но ты не станешь врать самому себе. Тебе это льстит. Когда она делает шаг в гостиную, все ее тело напрягается, ты видишь, как начинает трястись ее нижняя губа при виде тебя, как в уголках глаз собираются слезы. На тебя вдруг обрушивается такой внезапный, ошеломляющий порыв подбежать к ней, обнять, прижать ближе, чтобы она перестала плакать, чтобы на ее щеке снова появилась эта ямочка. Стоп. Откуда тебе известно про эту гребаную ямочку? — Я... я, наверное, пойду, — Поттер мнется и слишком быстро исчезает в камине. Так, будто бы ему неловко. Так, будто тебе позволено находиться наедине с его Золотой девочкой. — Драко, — она делает нерешительный шаг к тебе и протягивает свою руку, но не прикасается. — Г-Грейнджер, — из твоих уст чуть не вылетает «Гермиона», но ты резко себя одергиваешь. С какой стати тебе звать ее по имени? На ее лице вдруг появляется какая-то эмоция, очень похожая на боль. Даже на разочарование. Ты ее расстроил? Ты напоминаешь себе беззащитного ребенка или старика в ебучем маразме. Ты растерян и не вполне понимаешь, как должен себя вести. В твоей голове чертова каша из воспоминаний, фантазий и снов. Ты не знаешь, где реальность, а где выдумка. Что происходило на самом деле, а чего никогда не было. — Т-тебе, наверное, хотелось бы привести себя в порядок, — она смеряет тебя взглядом, и ты вспоминаешь, что все еще находишься в тюремной робе. Ты не помнишь, когда в последний раз смотрелся в зеркало, о стрижке или ванне с гребаной пеной и речи не идет. — Да, — киваешь, — было бы неплохо. — Ты помнишь, где находится ванная? — ее обеспокоенный тон заставляет тебя напрячься. Похоже, ты раньше часто бывал в этом доме, раз должен был запомнить расположение комнат, но ты отрицательно качаешь головой. — Хорошо, — соглашается она. — Давай я тебя провожу. Ты следуешь за ней на второй этаж, пока она не открывает дверь какой-то комнаты. Это спальня. — Там гардеробная, твои вещи справа. Здесь ванная, — она показывает тебе расположение комнат, и в твоей голове возникает какой-то смутный образ. Я хочу, чтобы ты переехала сюда. Я хочу, чтобы ты спала в моей постели каждую ночь и просыпалась там каждое утро. Ты часто моргаешь, пытаясь вернуться в реальность. — Я буду внизу. Спускайся, когда закончишь. Ты киваешь, но остаешься на месте, пока она не закрывает за собой дверь. Что здесь, блять, происходит? Эти странные флешбэки не похожи на фантазии, это происходило с тобой, ты почти уверен. Но если ты действительно предложил Грейнджер жить вместе, а она, по всей видимости, согласилась, то почему тогда ведет себя так странно? Не дает ни одного чертового намека. Ты скидываешь одежду на ходу. Не желаешь лицезреть себя в уродливой робе. Ты наверняка и так очень херово выглядишь. Нужно принять душ, прежде чем ты перестанешь игнорировать зеркало. Ты поворачиваешь вентиль, и кипяток обжигает твою кожу. Это не то, что сейчас нужно. Делаешь холоднее, тебе стоит немного прийти в себя. Как так вышло, что ты нахрен не представляешь, что происходит в твоей жизни? Ты как будто под действием какого-то ебучего зелья. Цепляешься за обрывки фраз или воспоминаний, но они постоянно ускользают из твоих рук, просачиваются сквозь пальцы. Грейнджер только усложняет ситуацию. Она выглядит как напуганный маленький олененок, смотрит на тебя своими огромными карими блюдцами, готовая разреветься в любой момент. Ей тебя жалко? Или она боится тебя? Ты бы мог уточнить, правда ли все то, что возникает нечеткими кусками в твоей голове. Вот только ты не знаешь, как смог бы задать подобный вопрос, потому что все эти воспоминания сплошь пошлости и разврат. Ты даже ухмыляешься, представляя ее лицо, если ты вдруг выдашь: «Грейнджер, я действительно выпорол тебя на своем кухонном столе, а затем жестко взял сзади, или это все мои больные фантазии с пятого курса?» Да, было бы весело. Жаль, что совсем недолго, ведь ты уверен, что отправился бы в Мунго уже через пару минут, но только после нескольких ее проклятий и, возможно, хука с правой. Ты прекрасно помнишь ее удар. Холодные струи воды, стекающие по твоему телу, ощущаются прекрасно. Насколько хуево нужно было провести последние несколько недель, чтобы радоваться гребаной воде. — Я не позволю, чтобы кто-то снова сделал тебе больно. Тебя пронзает будто вспышкой заклятия. Душ, но не этот, в каком-то другом доме. Вы стоите вместе с Грейнджер под потоком теплой воды, и ты держишь в руках ее лицо. — Ты веришь мне? Ты прижимаешь ее к стене. Целуешь ее грудь, лицо, шею. — Останься. Останься со мной, Грейнджер. Ты опираешься руками о кафель и тяжело дышишь. Блять. Холодная вода совсем не помогает, как и ее присутствие в этом доме. Образ все ярче, и ты будто чувствуешь ее мягкую кожу под своими пальцами. Ее бедра обвиты вокруг твоей талии, ее ягодицы в твоих руках, и ты входишь в нее, вкладывая в эти движения все свое отчаяние. Ты уверен, что в этом своем видении ты чем-то расстроен. — Ты моя. Моя. Пора с этим заканчивать. Резко выкручиваешь вентиль крана и выходишь из душа, ступая босыми ногами по холодному кафелю. Ты не знаешь, какая она. Что она любит есть или чем занимается в свободное время. Ты понятия не имеешь, как выглядит ее пижама, зато так ярко представляешь ее обнаженную грудь. Именно поэтому ты убеждаешь себя, что к реальности это не имеет ровным счетом никакого отношения. Ведь тогда бы ты все это вспомнил, верно? Ты ведешь дискуссию в своей голове, пока обтираешь тело большим махровым полотенцем. Тебе всегда нравилось делать это без использования магии, высушивающее заклинание совсем не то. Когда ты, наконец, заматываешь ткань вокруг своих бедер и оборачиваешься к зеркалу, твоя челюсть уже находится где-то на уровне кафеля. Черт бы тебя побрал, ты выглядишь хуже гребаного бездомного. Щетина медленно приобретает очертания всклокоченной бороды, прибавляя тебе добрый десяток лет. Волосы отросли настолько сильно, что челка едва ли не достает до подбородка. Если бы Нарцисса увидела тебя в таком состоянии, ее бы хватил ебучий удар. Ты уже тянешься за палочкой, когда вспоминаешь, что ее забрал Поттер до окончания суда. Блять. Ты ни разу не делал это маггловским способом. Не брился опасным лезвием и не стригся ножницами. Ты всегда делал это с помощью магии, либо посещал парикмахерскую, и было бы неебически глупо с твоей стороны выбраться из Азкабана и перерезать себе глотку уже через час, пытаясь прихорошиться. — Грейнджер, — крик вырывается из твоего рта раньше, чем ты можешь это обдумать. Пиздец. Что ты только что натворил? — Что случилось? — она влетает в ванную, даже не постучавшись, уже через пару секунд, как будто дежурила за дверью все эти гребаные полчаса. Хотя ты ведь сам ее позвал. На ее щеках румянец, потому что ты стоишь сейчас совершенно голый, в одном лишь полотенце. Ты тоже краснеешь, хоть и не признал бы этого ни за что в жизни. Если она спросит, ты будешь сваливать все на жар от горячей воды. — Я... в общем, хотел побриться и постричься, но Поттер забрал мою палочку, вот я и подумал, — ты несешь какую-то херню, тупо пялясь на ее губы. И что, что Поттер забрал твою палочку? Она что, должна заняться твоим вечерним туалетом сейчас? Ты просто окончательно слетел с катушек. — Неважно. Забудь, Грейнджер. Ты чувствуешь себя полнейшим ослом, потому что она все также смотрит и молчит. Лучше бы уже наорала, что ли. — О, да-да, точно, — она энергично кивает и начинает суетиться. — Я помогу тебе, конечно, не вопрос. Она делает взмах своей палочкой, и посреди ванной появляется табурет, по всей видимости, предназначенный для тебя. Ты не знаешь точно, в каких вы отношениях, но попросить у нее палочку в любом случае не было бы хорошей идеей. Она не стала бы тебя слушаться, и ты, чего доброго, перерезал бы себе горло ненароком. Поэтому ты покорно усаживаешься на любезно предложенную Грейнджер мебель и с интересом ждешь продолжения. — Я раньше стригла только Гарри, когда мы еще охотились за крестражами и жили в палатке, но это не то чтобы удавалось мне слишком хорошо, — она мельтешит, хватаясь то за полотенце, то за расческу, и бегает глазами по ванной, умышленно не встречаясь с тобой взглядом, ты в этом уверен. — Хуже уже не будет, — ты хмыкаешь, пока она не оборачивается к тебе, и ты не замечаешь в ее руках блеск металлических ножниц. — Подожди, ты что... ты собралась стричь меня этим? — ты указываешь на предмет в ее руках и изгибаешь бровь, а она выглядит совершенно растерянной. — Ну да, я не слишком сильна в гламурных чарах, а ножницами я пользовалась. По крайней мере, пару раз, — она пожимает плечами и надвигается на тебя с этим холодным оружием в руках. — Звучит не очень обнадеживающе, Грейнджер, — может, тебе не так уж и плохо с длинными волосами? А что, будешь заплетать гребаную косу. Все лучше, чем остаться без ушей после процедур Грейнджер. Возможно, Поттер притащил тебя в этот дом, чтобы закончить то, что начали дементоры, то есть прикончить тебя. — Перестань так смотреть, — она стоит за твоей спиной, и ты встречаешься с ней взглядом в отражении запотевшего зеркала. Все до единой мышцы твоего тела напряжены. И ты не понимаешь, то ли это от того, что вы находитесь наедине в душной, полной пара ванной, а ты совершенно голый, если не считать небольшого клочка ткани на твоих бедрах, то ли потому, что в руках Грейнджер колюще-режущий предмет, который она уверенно направляет к твоему виску. — Смотреть как, Грейнджер? — ты нагло ухмыляешься, и это заставляет ее закатить глаза. — Вот так, — она указывает пальцем на твое отражение в зеркале. — Ты пялишься. Это отвлекает, я могу тебя случайно поранить, — она улыбается, и ее пальчики аккуратно касаются твоих волос. Ты видишь, как она почти неосознанно гладит их, перебирает. Твой парикмахер Фрэнк совершенно точно так не делал. — О, я уверен, ты не сильно расстроишься, — ты смеешься, пока не замечаешь ее поникшие плечи. Улыбка с ее губ сходит моментально, и она прячет взгляд за своими пушистыми кудряшками. Ты уверен, что можешь увидеть слезы в ее глазах. — Грейнджер? — ты оборачиваешься, чтобы посмотреть в ее лицо, но она уже стоит к тебе спиной. — Что случилось? Ты чем-то ее расстроил? Или обидел? — Все не так. Все давно совсем не так, — она мотает головой из стороны в сторону. — Я не хочу делать тебе больно. Я бы никогда… — Эй, перестань, — ты не рискуешь обнимать ее, потому что обнимать девушку будучи голым не очень-то воспитанно с твоей стороны, поэтому просто встаешь позади нее и кладешь ладони на ее плечи. — Я же просто пошутил, Грейнджер. — Нет, это не шутки, — она оборачивается и смотрит на тебя. В ее глазах только злость и отчаяние. Может, из-за твоего идиотского подкола, а может, из-за ситуации в общем. — Это не шутки, Драко. Ты смотришь на меня как на чужого человека. Ты меня не помнишь. — Конечно, я помню тебя, Грейнджер, я еще не совсем выжил из ума, — ты отрицательно качаешь головой. Что могло так испортить ее настроение? — Т-ты ведь забыл, что мы вместе, так? Ты недоверчиво щуришься. Это слово оставляет странный привкус на твоем языке. Вместе. Значит, это все правда. — Расскажи мне, что происходит, — ты делаешь два шага назад, упираясь бедрами в раковину. Почему она не сказала обо всем сразу? — Я не могу. Доктор Сейфрид сказал, что ты должен вспомнить сам. Ты должен сам вернуть себе это, Драко, — она обнимает себя за плечи и снова пытается спрятать взгляд. — Если расскажу тебе о твоих же чувствах, это будет неправильно. Ты станешь сомневаться и копаться в себе. Ты сам должен понять. — Хорошо, — соглашаешься, — но ты ведь можешь не говорить о чувствах. Просто опиши ситуацию. Так, если бы это вылетело у меня из головы. — Она изгибает бровь, не вполне понимает, что ты имеешь ввиду. — Когда это началось, Грейнджер? Скажем… наш первый поцелуй. Она неловко переминается. Грейнджер скромница, ты помнишь это еще со школьных времен, но она маниакально обожает помогать всем вокруг, поэтому расскажет, ты уверен. — Девятнадцатое сентября, — она решается встретиться с тобой взглядом и краснеет еще больше, хотя кажется, что это невозможно. — Твой день рождения, — ты киваешь, подтверждая ее слова. Как так вышло, что вы отмечали ее праздник вместе? Может, вы выпили лишнего или еще что-то в этом роде. — Откуда ты… — ее глаза округляются. Ты понимаешь суть вопроса. — Откуда я знаю? — хмыкаешь. — Если это все правда. Все, что ты говоришь, то я, наверное, рассказывал тебе, что… — ты не уверен, что можешь произнести это вслух, рассказать ей обо всем. Вдруг это все чья-то жестокая шутка, и вы никогда не были вместе? Тогда она просто рассмеется прямо в твое лицо. Но ты почему-то знаешь, она не такая, она так не поступит, просто не может. — Что я был влюблен в тебя с четвертого курса, Грейнджер. — Она застывает, и ты улыбаешься. Ты смог произвести впечатление. — Конечно, я знаю, когда твой день рождения. И то, что я не помню последние несколько месяцев, совершенно не означает, что я забыл тебя. — Х-хорошо, — она очень мило смущается и постоянно теребит свой локон, пытаясь заправить его за ухо. — Ты ведь помнишь свою квартиру в маггловском Лондоне? — Ты киваешь. Да, ты прекрасно помнишь ее, особенно ярко из-за того флешбэка с Грейнджер в главной роли. — Я пришла к тебе домой. У нас была назначена встреча, но потом я ее перенесла. А после все-таки решила… — она лепечет и сбивается, и ты понимаешь, что она явно что-то недоговаривает. — Как ты была одета? — ты решаешь перевести тему, потому что она сама загонит себя в угол этими бесконечными объяснениями. — Ну, на мне было розовое платье, такое, — она делает движение вокруг своих бедер, изображая свободную юбку, и ты киваешь. — На тонких лямках. — А твои волосы? Что насчет твоей прически? — ты указываешь пальцем на ее голову. Сейчас ее кудри забраны в низкий пучок, а часть прядей выбилась, обрамляя лицо. — О, она была почти такая же, как сейчас, — она часто моргает, как будто ей неудобно за эту ситуацию и за ее прическу. — Мне всегда больше нравилось, когда ты их распускала, — ты говоришь это более низким голосом. Почему-то ты уверен, что уже сообщал ей об этом, что она знает. Это могло бы выглядеть даже невинно, если бы ты сейчас не стоял практически голый с расширенными от возбуждения зрачками. — Я знаю, — она кивает и тяжело сглатывает, а ты наблюдаешь за движением ее горла. — Тогда почему ты их собрала? — ты указываешь взглядом на ее волосы и крепче цепляешься пальцами за раковину позади себя. — Я люблю, когда это делаешь ты. — Ты изгибаешь бровь, ждешь дальнейших объяснений. — Обычно ты распускаешь мои волосы. Ты можешь поклясться, что она почти охрипла, произнося эту фразу. Тебе кажется, что время застывает, нет больше ни одной гребаной живой души, кроме вас, не только в этой комнате, но и во всем чертовом Лондоне. Ты отталкиваешься бедрами от раковины и делаешь два шага по направлению к ней. Она застывает, но выглядит скорее заинтересованной, чем напуганной. — Вот так? — ты останавливаешься напротив и аккуратно кладешь руку на ее затылок, зарываясь пальцами в густые локоны. Ты тянешь заколку вниз, позволяя кудряшкам свободно спадать по ее плечам. — Да, — она кивает и закусывает губу, изучая твое лицо. — Что было потом? — ты легко поглаживаешь нежную кожу на ее шее, ты мог бы уже убрать руку, но она будто приросла к Грейнджер. Подушечки пальцев покалывает от напряжения, как будто небольшие разряды тока проходят по твоему телу. — Т-ты поднял меня и посадил на стол. Это очень удачно, что сзади нее оказывается какая-то тумба, поэтому ты кладешь руки ей на талию, сминая ткань ее клетчатой рубашки, и повторяешь это действие. Она сразу же разводит ноги в стороны, позволяя тебе оказаться ближе, от этого твой кадык дергается, а дыхание учащается. Неважно, что она сейчас в джинсах. — Я просто целовал тебя, Грейнджер? — сейчас ваши лица находятся на одном уровне, и, если придвинуться чуть ближе, ты можешь дотронуться кончиком своего носа до ее. Но ты ничего не предпринимаешь, хотя все еще сжимаешь ее талию в своих руках. Ты хочешь, чтобы она рассказала тебе. Чтобы она продолжала описывать ваш первый поцелуй, каждую секунду, что она запомнила, потому что это может никогда к тебе не вернуться. — Может, я делал что-то еще? Она размышляет мгновение, как будто сомневается, но после оттенок ее карих глаз становится похож на самый горький, самый крепкий американо. Ты никогда в жизни больше не закажешь чертов латте-макиато с этой молочной пенкой. Теперь только он. — Да, — она задерживает дыхание на секунду. — Ты стянул с меня верх платья. Не можешь оторвать взгляд от ее глаз. Хотя сейчас хочешь разглядывать ее губы, ее шею и ключицы. Ты никак не можешь решить, чего тебе хотелось бы больше. Ты стоишь меж ее разведенных бедер и тянешься рукой к первой пуговице на ее рубашке. Снова заглядываешь в ее глаза. Можно? Она кивает, и это заставляет зверя внутри тебя хищно оскалиться. Расстегиваешь пуговицы на ее рубашке одну за другой, и Грейнджер начинает часто дышать. Или это просто было незаметно под тканью свободной блузки. Ты не знаешь, но в любом случае эти движения привлекают очень много твоего внимания. Теперь ты видишь ее грудь под тонким кружевом лифчика, она точно такая, как в твоих видениях, только лучше. Ты стягиваешь ее рубашку до локтей, гладишь большими пальцами ее плечи и уже тянешься к лямке лифчика. — Нет, — она останавливает тебя, взяв за запястье. В каком это смысле «нет»? Неужели несколько месяцев назад ты был настолько непроходимым идиотом?! Стянул ее платье и оставил в лифчике? Тогда выходит, что сейчас ты намного здоровее психически, чем был до этого. Просто, блять, в голове не укладывается. Из негодования и самобичевания внезапно вырывает тихий шепот Грейнджер. — Ты сделал это зубами. Ты бы рассмеялся, если бы не был настолько сильно возбужден. Значит, ты все-таки не такой уж безнадежный кретин. Ты наклоняешься ближе, все еще не отрывая от нее глаз, а после опускаешь голову и обхватываешь губами тонкую шелковую лямку. И все-таки между «тобой» сейчас и «тобой» в сентябре есть одна большая разница. Сейчас ты не готов к играм, ты мог бы разорвать все ее белье и одежду прямо на ней уже через пару секунд. — Так? — ты быстро расправляешься с лямками, но не целуешь ее и больше нигде не касаешься. Пусть командует Грейнджер, она это очень любит. Она кивает, и ты опускаешь лифчик к ее талии, не в силах оторвать взгляд от груди. — Что было дальше? — Ну-у, — она запинается и опускает взгляд на свои бедра. Кажется, она не сможет произнести это вслух даже под страхом смерти, но ты уже понимаешь, о чем идет речь. Черт возьми. — Э-это сложно будет повторить, ведь я была в платье, а сейчас на мне джинсы, так что… — Так давай их снимем, — ты не узнаешь свой голос и удивляешься собственной наглости, когда она поднимает на тебя свои большие карие глаза. — Для чистоты эксперимента, — уточняешь ты, ведь готов поклясться, что она вот-вот может отступить. — Да-да, для чистоты, хорошо, — она активно кивает. — Верно, так будет правильно. Ты едва можешь сдержать рвущийся наружу рык, когда расстегиваешь пуговку на ее джинсах и дергаешь вниз молнию. Ты приподнимаешь ее за талию, помогая избавиться от одежды, отходишь назад и стягиваешь штаны с ее ног, бросая их в дальний угол ванной. — Думаю, я догадываюсь, как поступил после, — ты возвращаешься на свое место и тянешь ее ближе к краю, обхватив ягодицы. Так, чтобы между вами не оставалось ни одного чертового миллиметра. Ты медлишь еще несколько мгновений, ведь это ваш второй «первый» поцелуй. Уж его-то ты обязан запомнить. Когда твои губы касаются ее, Грейнджер издает тихий стон и зарывается своими пальчиками в твои волосы, притягивает ближе. Блять. Это прекрасно. Это гребаное волшебство. Даже если ты будешь терять память каждый день, ты будешь влюбляться в нее снова и снова. Ты будешь хотеть ее и обнимать каждый раз, как в первый. Потому что ее невозможно не любить. Большим пальцем ты гладишь край ее белья. Ты все еще не веришь, что тебе позволено это делать, хотя, казалось бы, все должно быть очевидно. — Я так скучала, Драко, — шепчет Грейнджер сквозь поцелуй. — Так сильно скучала по тебе. Ты оттягиваешь зубами ее нижнюю губу. Зарываешься одной рукой в ее волосы, а второй отодвигаешь ткань трусиков, проходишься по ней ладонью. Она такая мокрая. — Пожалуйста, — Грейнджер двигает бедрами навстречу твоей ладони, ты понимаешь, что тебе мешает гребаное полотенце, и ты уже собираешься его скинуть, как перед твоими глазами возникает это. — Пожалуйста… Пожалуйста, Малфой. Ты склоняешься и целуешь ее грудь, облизываешь сосок, слегка прикусываешь, пока она выгибается тебе навстречу. — Блять, Грейнджер… Если ты не остановишься сейчас... Ты ласкаешь ее, делаешь круговые движения пальцем, а ее белье уже насквозь промокло. — Драко? — реальная Грейнджер сидит на тумбе с разведенными коленями и голой грудью и смотрит на тебя крайне обеспокоенно. — Драко, что случилось? Ты в порядке? — Мерлин, я сейчас… Она так часто дышит, лежа на твоем кухонном столе, пока ты нависаешь над ней сверху. — Еще рано, Грейнджер, я только начал. — Салазар, — ты обхватываешь голову руками. Ты вспомнил. — Что с тобой? Тебе больно? — она резво спрыгивает с тумбы и берет тебя за запястья, пытаясь оторвать руки от лица. — Не молчи, Драко. — Тебя стошнило, Грейнджер, — ты поднимаешь торжествующий взгляд к ее хмурому непонимающему лицу. — Тебя, черт возьми, стошнило в моей ванной. Ты так сильно напилась, — на твоем лице появляется широкая улыбка. Ты произносишь эту фразу почти восторженно, что никак не сочетается с ее смыслом. — Я вспомнил, Грейнджер! Ты хватаешь ее за талию, поднимая над полом, и начинаешь кружить. Она взвизгивает, но только крепче обвивает твою шею. — Господи, как ты меня напугал, Драко, — ее тон осуждающий, но ты чувствуешь ее улыбку где-то в районе своей шеи. — Не делай так больше, ради Мерлина. — Я держал твои волосы, — ты хочешь поделиться каждой гребаной секундой своего воспоминания, ты так счастлив, хотя для нее оно не самое радостное, по понятным причинам. — Я уже поняла, что ты вспомнил, — она закатывает глаза, когда ты опускаешь ее на пол. — Может, что-то еще? — она заглядывает в твои глаза с неприкрытой надеждой. — Нет, — качаешь головой. — Но это не так, как раньше. Я вспомнил весь этот день, это больше не обрывки. Наверное, неплохо для начала, — ты пожимаешь плечами. — Совсем неплохо, — она улыбается и берет твое лицо в свои ладошки. — Хотя, видит Мерлин, я бы не расстроилась, если бы ты навсегда забыл окончание этого вечера. — Ты была в стельку, — ты мечтательно закатываешь глаза, пока она цокает. — А еще я вспомнил, что ты очень громко храпела, поэтому я не смог заснуть на своей гребаной табуретке. — Это наглая ложь, ты придумываешь! — она указывает на тебя своим маленьким пальчиком. Быстро же она переходит от поздравлений к угрозам. — Я никогда не храплю. — Ты не можешь знать, ты ведь спишь, — ты пожимаешь плечами, продолжая улыбаться и выводить ее из себя, как самый настоящий придурок. — Я уверена в этом, — она скрещивает руки на груди. Осталось только топнуть ножкой. — Хорошо, — соглашаешься. — Хорошо? — она не доверяет тебе. Это правильно, ты ведь со Слизерина. — Да, хорошо, я не хочу в этом разбираться, я хочу тебя поцеловать, — ты притягиваешь ее к себе за талию, целуешь снова и снова. Ты наслаждаешься тем, что она тебе отвечает. Гермиона-чертова-Грейнджер целует тебя в ответ. Может, не так уж и плохо забыть ненадолго о самых хороших моментах в твоей жизни, чтобы прожить их заново. Чтобы ценить их еще больше, дорожить ими. — Тебе нужно поесть, — ей с невероятными усилиями удается оторвать твои губы от себя. Ты не хочешь есть или спать. Ты хочешь лишь обнимать ее. — Ты сильно похудел. — Все в порядке, — ты уже хочешь продолжить, но она упрямо качает головой. Ну конечно. — Одевайся и спускайся вниз, я накрыла нам стол, сегодня ведь Рождество. Ты округляешь глаза. Сегодня чертово Рождество, и Грейнджер, как оказалось, стала отличным подарком для тебя в этом году. Самым лучшим за всю твою жизнь. — Ладно, — ты выпускаешь ее из объятий и разворачиваешься к двери, но ты не можешь так просто оставить последнее слово за ней, ты ведь Малфой. — Ты очень громко храпела, Грейнджер. И пускала слюну на подушку, — ты произносишь это почти шепотом, скорее для себя, и тихонечко посмеиваешься, пока не слышишь за своей спиной злой крик Гермионы. — Ради всего святого, Драко, да сколько можно?! — ты ускоряешь шаг, чтобы в твой затылок не прилетело ничего тяжелого из-под ее горячей руки.