***
Мужчина был высокого роста; стройный, небольшой стан его и широкие плечи доказывали крепкое сложение, способное переносить все трудности кочевой жизни и перемены климатов, не побеждённое ни развратом столичной жизни, ни бурями душевными; пыльный бархатный сюртучок его, застегнутый только на две нижние пуговицы, позволял разглядеть ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека. Его походка была небрежна и ленива. Когда он опустился на диван, то прямой стан его согнулся, как будто у него в спине не было ни одной косточки; положение всего его тела изобразило какую-то нервическую слабость: он сидел, как сидит бальзакова тридцатилетняя кокетка на своих пуховых креслах после утомительного бала. В его глазах было что-то детское. Волосы его, вьющиеся от природы, так живописно обрисовывали его бледный, благородный лоб, на котором, только по долгом наблюдении, можно было заметить следы морщин, пересекавших одна другую и, вероятно, обозначавшихся гораздо явственнее в минуты гнева или душевного беспокойства. Зубы ослепительной белизны и карие глаза; о глазах я должен сказать еще несколько слов. Во-первых, они не смеялись, когда он смеялся! — Это признак — или злого нрава, или глубокой постоянной грусти. Из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском, если можно так выразиться. То не было отражение жара душевного или играющего воображения: то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный; взгляд его — непродолжительный, но проницательный и тяжелый, оставлял по себе неприятное впечатление нескромного вопроса и мог бы казаться дерзким, если б не был столь равнодушно спокоен. Когда в дверь постучали, мужчина дал разрешение войти. Вошла миниатюрная девушка, облаченная в простое розовое платье. На её лицее сияли серо-зеленые глаза, а на губах улыбка. Лекарка поклонилась. Позже, подойдя к султану, встала возле него. — Ты поступил правильно, — тихо произнесла девушка. — Да? — выгнув бровь, насмешливо спросил он. На что та кивнула. — Оказывается, Синан и вправду занимался казнокрадством. Мы нашли хоть и не большие, но три склада, с золотыми монетами и драгоценностями. Он их похищал у народа и из государственной казны. А Санавбер… Я её застал капающейся в моих документах. Никогда бы не подумал, что они на такое способны. — Не удивительно. Следующие Кесем Султан и Кеманкеш-ага. Султан усмехнулся. Встав, он вплотную подошёл к лекарке и, смотря прямо в глаза, завалил вопросами: — И зачем ты мне помогаешь? С какой целью? Чтобы стать султаншей? Что бы управлять гаремом? Зачем? Откуда ты знаешь о происках Синана? «Из-за мести за Омера Эфенди и хоть немного для пользы империи. Хотя я не совсем уверена, что у меня всё получится. Но как говорят, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Правда, это решение я приняла спонтанно. Ну да ладно, мне кажется, уже нечего терять» — пронеслось в голове у девушки. — Не важно. Взамен я прошу лишь опеку надо мной и Нурией, — доверчивым взглядом подняла глаза мужчине. Слегка удивлённый просьбой девушки, он кивнул. Сев обратно в прежнее место, произнес: — Естественно, опека будет. Не сомневайся, — девушка в знак благодарности поклонилась, — кстати, откуда ты, сколько тебе лет? — Мне шестнадцать лет. Я с… — не успела договорить, как в покои ворвалась Кёсем Султан. И было видно, что она явно чем-то рассержена. Очень. Подойдя к султану, она смело посмотрела ему в глаза. Госпожа как всегда была великолепно одета. Темно-зеленое платье, а поверх такого же цвета кафтан, узоры, которые вышиты серебряными и золотыми нитями. На голове красовалась большая, тяжёлая, величественная корона. Из-за которых глаза блекли при украшенных больших и маленьких камней изумрудов. На ушах висели небольшие серьги с большим изумрудом. А рядышком красовались маленькие караты бриллиантов. На пальцах так же красовались разные кольца, одна из которых была самая выделяющаяся. Валиде была настолько разгневана, что могла бы все вокруг обрушить. Напротив стоял султан, который тоже был не рад такому визиту, так ещё и в таком виде. Девушка же в сторонке стояла, будто серенькая мышка, которая старается не обращать на себя их внимание. — Валиде, как вы смеете врываться в мои покои?! — Мурад! Это ты как смеешь, Валиде Кёсем Султан, выгонять из дворца? Что я на этот раз сделала не так, м?! — Вы ничего не делали, Валиде, это не ссылка, а всего лишь отдых, — уже более спокойным голосом произнес мужчина. — Мне не нужен отдых! Я никуда не поеду, Мурад! — противилась Кёсем, — Если я уеду, то начнется настоящая война. Предатели начнут действовать! Поднимется бунт! Ведь благодаря мне всё государство держится и цветёт! Попкорна с колой не хватает, — подумала Ясмина. — Взирая на нынешнюю Османскую империю, трудно поверить, что страна сия была некогда цветущей… — Мурад, ты не поним…– хотела возразить Валиде, но султан поднял руку в знак того, чтобы та замолчала. Он пошел в сторону террасы. Не было больше сил слушать дальше. Ему, чтобы сделать такое решение, на это все пришлось задумываться не одну неделю. Снова, снова болит голова. Мужчина мёртвой хваткой взялся за голову. Думая, что вот-вот, и голова взорвётся. Вдруг, он почувствовал влажность в области носа, вытерев пальцем, он увидел кровь. Повернувшись в сторону, он посмотрел на свою Валиде, а потом на девушку. Ясмина, увидев кровь из носа султана, подбежала к нему и посадила его на тахту, что стояла около мужчины. Позвав стражу, она попросила принести воду, вату и обезболивающее. Спустя два часа. Султан лежал на кровати. И читал государственные бумаги. На диване сидела Ясмина, что-то активно пишущая в тетради. У Мурада любопытство взяло верх и встав с постели, он подошёл к девушке. Писала она на непонятном ему языке. — Что это за язык такой? И что ты пишешь? — Это мои родной язык. А это мой личный дневник, — ответила девушка перед тем, как закрыть тетрадку. Писала она обо всем, что с ней происходило за эти два года, ещё с того дня, как она начала жить в доме Омера и Айлин. Вчера у неё не было времени, поэтому все, что произошло вчера, писала сейчас. Мурад старался прочитать то, что было там написано. Но из-за того, что это современный русский язык, он, ясное дело, не поймёт, отчего Ясмина лишь усмехнулась.***
— Не знаю. Он сказал, что если я покину дворец, то Ибрагима не запрут. А если я ослушаюсь, то его тут же отправят в кафес, что находится в Эдирне. Я уже не знаю, как поступить. — Хаджи-ага и Кеманкеш-ага слушали свою гопожу. Хаджи, тяжело вдохнув, произнес: — Валиде, вам конечно лучше знать. Но… Как по мне, лучше послушаться и покинуть Топ-капы. А потом вернуться с новыми силами. — смотря прямо в глаза султанше, высказал своё мнение. На что Кеманкеш-ага согласился с евнухом. —… Хорошо, я уеду. Пусть будет так, но как мы соберём новые силы? — Сейчас у повелителя плохой авторитет в народе. Если мы подговорим их, ещё и войска соберём. То потом можно с помощью восстания свергнуть султана, при этом, ваше имя в его смещении не будет сказано… — Да, я согласна с вами, тогда так и сделаем, — отпивая глоток вишнёвого шербета, проговорила султанша. Когда в двери постучали, Кёсем дала разрешение войти. Зашла её дочь Атике.