Микст

Дома вконец измочаленный Гриша заперся у себя в комнате и вцепился в недопитый давеча вискарь. В СИЗО они проторчали ещё долго, Ирина трясла какими-то бумагами, сыпала юридическими терминами и старательно не смотрела в глаза Багдасарову. Гриша склонялся к мысли, что политик Ирине отчаянно противен, но профессионализм брал верх. Что-то она в конце решила и попыталась им втолковать, Гриша особо уже не помнил. Зафиксировал только, что нужно говорить в суде — уходить в несознанку, я не я, корова не моя. В смысле рынок, которого так и не стало. Для себя Карпенко в блокнотике успела накатать едва ли не целую речь, вообще говорила столько, что у Гриши разболелась голова. Вообще-то не слишком характерное для Ирины красноречие проснулось у неё на почве отчаянной неловкости. Совсем худо стало, когда Багдасарову один-единственный раз удалось — чисто случайно, наверное — сфокусироваться на ней. Никак не выходило абстрагироваться от него, принять как очередного клиента, ещё и этот бандит мешал страшно, хотя бы тем, что просто сопел рядом… Вообще клиентов Ирина делила на две группы — те, кто ей нравился и те, кто ей не нравился. Стрельников прочно обосновался во второй. Багдасаров оказался ближе к первой. Неожиданно. Едва дождавшись утра, Ирина психанула и покатила обратно в СИЗО. Вообще-то было не положено, но Карпенко знали, любили, уважали, нужное подчёркивали. Вообще-то и не надо было особо, но… Но Ирина уже ворвалась во вчерашнюю комнатку. Багдасаров был на месте — невыспавшийся, немного помятый и какой-то потерянный. — Доброе утро, — пропела Карпенко самым жизнерадостным тоном на свете, плюхаясь напротив Марка, — Нам с Вами придётся теперь частенько видеться, привыкайте. — Д-да я, собственно, не против, — неуверенно отозвался Багдасаров, слегка съёживаясь при виде кучи бумажек, шлёпнувшихся на стол. — Прекрасно… Слушание назначат, по моим расчётам, на начало месяца… — Это же через неделю! — подскочил политик, с перепугу фокусируясь на адвокате. Ирина замерла. — Вы не рады? — сердито прошипела она, отводя глаза. — Я… я… — Ну и славно! — холодно подытожила Карпенко, — Прочтите, пожалуйста, я ничего не упустила? Перед глазами Багдасарова замаячило его собственное личное дело, старательно переписанное витиеватым почерком адвоката. — Это что?..- медленно произнёс он, часто моргая, — Вы… Это., — тут Марк, видимо, зацепился за что-то чересчур сокровенное. — Вы в своём уме?! — завизжал он, отбрасывая бумаги, как ядовитую змею, — Вы что, шпионили за мной?! Вы свечку держали?! Это конф… конфиденциальная информация, ясно Вам?! Да Вы знаете, что я с Вами сделаю?.. — Когда выйдете, — тихонько подсказала Ирина, глядя на разошедшегося Багдасарова со странным болезненным выражением в расширившихся глазах. — Да! Когда выйду, — выплюнул политик и осёкся. Ирина сочувственно молчала. — Если выйду, — безэмоционально закончил Марк и как будто сдулся. — Марк Владимирович, — проникновенно заговорила Карпенко, безотчётно накрывая его холодные пальцы своей ладонью, — Вы должны понять, что я Вам не враг, и я должна знать о Вас всё, только для того, чтобы этой информацией никто не смог бы воспользоваться против Вас… против нас. Марк вздрогнул и сфокусировался на ней. Карпенко чуть подалась вперёд, чувствуя, как Багдасаров медленно разворачивает руку ладонью вверх и его пальцы робко смыкаются на её руке. Глаза не косили. На шее политика билась голубая жилка, приковывая внимание адвоката, которая не могла смотреть Багдасарову в глаза. Ирина вспомнила, когда в последний раз чувствовала подобное. Когда пухлощёкая, с дурацкими косичками, не особо симпатичная Ирочка Карпенко поступила на первый курс юрфака, ей уже некогда было думать о весёлых гулянках, оставшихся в старших классах школы — там Ира зажигала не по-детски, что не помешало ей, впрочем, окончить школу с медалью. В прошлом остались и юношеские — почти детские — романы со сверстниками и ребятами постарше. Но всё предусмотреть невозможно — сила форс-мажоров была осознана начинающим юристом именно в этот момент. Кажется, его звали Андрей. А может как-то иначе. Он учился на два курса старше, находился в некотором родстве с деканом и был красив, как картинка из импортного журнала, которыми подфарцовывали в туалете пятикурсники. Таким парням самое место как минимум в театральном училище, думала Ира, почти теряя сознание, когда он проходил мимо. Ясное дело, Карпенко ничего не светило, но она всё равно однажды набралась смелости и позвала его гулять. Скривив губы, красавчик сообщил, что с такой пигалицей никуда и никогда не пойдёт, и на следующей же перемене поднял Иру на смех у своих однокурсников. Ира выдержала это с честью, как следует отревевшись в туалете — и с тех пор больше никогда не чувствовала невыносимого томления в груди — ни глядя на Андрея, ни глядя на кого-либо другого. Конечно, монашкой она не жила, заводила мимолётные романы, скорее для здоровья и приятного времяпрепровождения. Это было очень удобно. А родственник декана, так и не успев окончить вуз, погорел на продаже наркотиков и отправился в места не столь отдалённые. Ира не злорадствовала — она вообще больше ничего не чувствовала. Удобно. Ничего не чувствовать. Даже по отношению к самой красивой картинке. Самое смешное, что Марк на Андрея был похож, как перчатка на сапог… — Вы мне поможете? — судорожно сглотнув, спросил он шёпотом. Карпенко с долей сожаления выпростала руку из его пальцев. — Я никогда не даю никаких гарантий, — сообщила она, — Гарантии дают только шарлатаны. — Я давал гарантии, — с горечью произнёс Марк, рассматривая свою ладонь. — От форс-мажоров никто не застрахован, — мягко заметила Ирина, перебирая бумаги, — Но лучше не давать опрометчивых обещаний… Никогда. Тогда никто не будет разочарован. Могу только сказать, — добавила она, видя, как скуксился её клиент, — Что сделаю всё возможное… Она не договорила. Багдасаров снова сфокусировался на ней, в его глазах зажглась робкая надежда. Карпенко холодно и отстранённо улыбалась, скорее, из вежливости, и что-то черкала в блокноте. На шее Марка продолжала биться жилка, на неё Ирина и смотрела. Карпенко казалось, что жилка просит успокоить её, прикоснуться. Почему-то непременно губами… Карпенко всё было ясно. Она невыносимо его хотела. «Фу, как непрофессионально», — с досадой думала Ирина. — Я всё узнала, слушание назначено на второе число. Вам придётся выступить свидетелем. — Это обязательно? — с неприязнью спросил Гриша. В его планы не входило светиться в суде. Как говорил герой одного фильма, свидетелем никогда ещё быть не приходилось. — Боюсь, что да, Григорий Константинович, — с досадой ответила Ирина, откидываясь на спинку кресла, куда её присаживаться никто не приглашал, — Я Вас прекрасно понимаю, но Ваша неявка может спровоцировать ненужные вопросы, а нам нужно сразу и безоговорочно провести Вас именно как свидетеля… Я вот тут Вам набросала, что говорить, на какие вопросы отвечать, ну, разберётесь, в общем… — Ты на хрена к нему одна ездила? Это прозвучало угрожающе и стало последней каплей. Ирина после визита к Марку и так была не в духе. — Вы что, ревнуете? А это прозвучало слишком резко. Глаза Гриши за стёклами очков налились кровью. — Ты берега-то не путай, адвокат, — прошипел он, — В печёнках уже сидишь со своими намёками и борзостью своей. И за меньшее карасиков кормить отправлялись. Только ради дела тебя терплю. Доиграешься, бузина моя, я тебе… твою печёнку вырежу… — И сожрать заставите, — едко закончила Ирина, едва держа себя в руках, — Вы мне тоже надоели до чёртиков своими угрозами. Вы кому свою крутость демонстрируете? Думаете, я не понимаю, с кем имею дело? Вы не поняли до сих пор, что я на Вашей стороне? Ну, если я Вас так раздражаю, найдите другого адвоката, я даже порекомендую! Хотите? Сил моих больше нет! Мне уйти? — Цену набиваешь? — бухнул Гриша и тут же пожалел. Ирина побурела. Грудь под тонкой блузкой вздымалась всё выше, что не ускользнуло от внимания смутившегося главаря. — Я же сказала — я не беру микст, — прошипела она, — Ничего сверх оговоренного! «Переспи со мной — и катись на все четыре стороны», — кричал внутренний голос Гриши, но он сдержался. — Хотите — аванс верну? — мрачно предложила Карпенко, поднимаясь из кресла. Стрельников посмотрел ей в глаза, потом ниже… Во рту пересохло. Он сделал шаг вперёд. — Не надо, — голос звучит более хрипло, чем обычно. Вишнёвые глаза адвоката смотрели устало и с лёгким осуждением, — Извини, мать, психанул что-то. Всё я выучу, что накорябала… написала там. Не пыли, короче. — В СИЗО лишний раз не нужно Вам светиться, — добавила Ирина, — Я не хочу, чтобы Вас к этому делу не только как свидетеля пришили… У Гриши перед глазами висела пелена, поэтому пошёл он на голос. Он и сам не заметил, как его правая рука оказалась на талии адвоката. Почему-то она не отпрянула. Поцелуй продлился всего несколько секунд, Гриша только успел обратить внимание на то, что Ирина не закрыла глаза и отвечала с какой-то сдержанной вежливостью. Весь его пыл нескольких предыдущих дней куда-то делся, отстранился от Карпенко он с некоторой неловкостью. — И это Вам тоже не нужно, — негромко сказала Ирина, казалось, нимало не смущённая, — Мне пора. Я Вам позвоню. Пелена рассеялась.