Грешники

31 Октября. Самайн. Где-то два часа ночи. Темную комнату освещают блики уличных фонарей, свет проезжающих фар, бледный лик луны. В квартире немая тишина. Только звуки улицы неловко проскальзывают под покровом ночи и незаметно умирают. Тиканье часов не нарушает целостность темной пленки, плотного вакуума. Часы давно остановились... Я опять не могу уснуть. Я жду. Я все жду его. Я знаю, что он вернется. Я чувствую это. Это предчувствие невероятно сильно. Сильнее алкоголя и сигарет пропитавших помещение за месяц. Бутылки с остатками волшебной, дарящей забытье, жидкости, разбросаны по комнате; переполненная окурками пепельница; бычки потушенные о поверхность стола; небольшой слой пыли на мебели... Больше ничего. Даже открытые окна и холодный ветер, треплющий занавески, не может разогнать этот запах. Запах безмолвного отчаянья. Я просто лежу на нашей застеленной кровати, раскинув руки, вдыхая и выдыхая образовавшуюся пустоту. Внутри что-то слабо саднит, но дисгармония в голове не дает думать:"из-за чего же?". Разум не находит причины. А тело ждет. Тело жаждет. Его потребности всегда естественнее и откровеннее, чем наши мысли, чем слова... Но не поступки. Но тело глухо. Голос сердца редко достигает его. Наверное, на мгновение я, все таки, отключаюсь. На сколько? Не могу понять или вспомнить. Лишь ощущаю вибрацию воздуха, долгожданные волны по стенам предвещают не менее долгожданное возвращение. Слух режет копошение в дверном замке, шелест одежды и привычный стук ноги о тумбочку в прихожей. Только что раздраженно были скинуты неподатливые туфли... Куртка на вешалку. Шажки по коридору... В спальню. Темноту разрывает хрупкий силуэт. Бледность слишком ярка тут - во тьме. Темно-красные губы сжаты в полоску и немного дрожат. Лихорадочный блеск исчезающей комнаты в пустых глазах, и после - меня. Немного отросшие светлые волосы. Тонкая, дрожащая кисть тянется к включателю... Он так похудел. - Не надо. Мои действия опережают мысли. Быстро слетев с кровати, одновременно стягиваю покрывало, и, приблизившись к парню, укутываю его. Дрожит. Дергается. Реакцию-рефлекс, как если прикоснуться рукой к языку пламени. Он не простил меня. - Тише, милый, тише. – Обнимаю, взяв на руки сжавшийся комочек. Продолжаю нежно шептать, успокаивать, пока несу к кровати, но получается наоборот. Разряды накатывающей истерики проникают от кожи к коже, через ткань, холодными иглами. - Ноа, почему? Почему ты… все еще здесь? – сорванный голос дрожит высокими нотами, наполняется новыми слезами. Очнувшееся тело пытается отстраниться от личной черной дыры. Тщетно пытается. - Лэй, мы живем вместе, ты это помнишь? – голос брюнета звучит мягко, как у родителя объясняющего ребенку нечто важное. И в нем скользит капля вины. Еле заметная, но не менее тяжелая. Лэй, лежащий на кровати буквально под брюнетом, начинает смеяться. - Ты что, издеваешься? – Истерика – страшная вещь. Нельзя знать наверняка, что она принесет и как выльется. Она непредсказуема. Необузданна. Неизвестна. Лэй смеется до слез. Смеется, плачет и не оставляет попыток ударить меня, под мой извиняющийся шепот. Забрать бы хоть часть той боли, которая живет в нем. Но это невозможно. Есть ли у меня боль? Если да, то у нее другая природа. И Они, эти две разные Боли, смешиваются, тянуться, нуждаясь друг в друге. Дополняя себя до абсолютной. К обволакивающему шепоту присоединяются касания горячих рук. До боли нетерпеливые, такие интимные в нашей темноте. С ней или без нее - это не важно. Есть только Боль и Желание. Страсть оккупировавшая рассудок. Я и Он. Мой. Только мой. И сейчас. Нежность давно не живет в наем доме. Руки уже непривычной жадностью изучаю тело. Слишком долго. Поглаживаю поясницу, забравшись под одежду. Быстрым движением вскользь, по животу, до затвердевших сосков. Срываю стон. Я знаю что делать - все привычно и давно изучено. Механически. Но сегодня стоны звучат джек-потом, как для подсевшего игрока... И, о да, я чувствую себя наркоманом. Психом, который знает, что он болен и ничего не в силах поделать с этим. Поддерживая одной рукой, стягиваю свитер. Провожу языком по ключице, прикусывая белую кожу. Только сейчас я замечаю, что Лэй весь в засосах. Как? Когда И более яростное: «С кем?». Это сумасшествие поглотило нас с самого начало. Безвозвратно поглотило. - Не надо… - тихий всхлип. Треск ткани. Покрывало в сторону. На пол. Переворачиваю и придавив Лэя, тихо рычу кусаю его плечо. Мои пальцы уже в нем. Он дергается, сопротивляется, пытаясь вырваться. Пусть. Этот акт насилия неизбежен. - Шлюха… - единственное, что я могу ему сказать перед тем как взять, срываясь на бешеный темп. Я ведь знаю, как он любит. Грубо, до основания. Я двигаюсь до разрядки, помогая ему рукой. Это грязно. Грязно, до сладких судорог, но так необходимо. Я беру Лэя снова и снова до самого утра… Только утром, уже засыпая, прижав его к себе, я слышу: - Это и будет моя месть вам, Ноа…