К морю

Река не была крупной. Не были также её воды буйными. Но тем не менее она гордилась собой, так как начиналась не от какого-нибудь ручейка, а от озера и бежала к настоящему морю. Что, заметим, немаловажная деталь. Сейчас воды реки, вдоль которой держал путь Охра, ползли синими змеями. А там, дальше, вместе с уклоном холмов, они разбегались, ускорялись и вдруг, разветвляясь на несколько потоков, врывались в море. Кстати, Охров рюкзак кажется тяжелее, чем накануне. Дело в жарком солнце? Охра поднес к губам окарину — может, грустная мелодия успокоит и примирит его с реальностью? Он извлек пару ноток и услышал фырканье. «Странное явление, — подумал Охра, — окарина засорилась?» — Тау-уууоу-ммммм, — запела окарина. — И в детстве я так хотел кота, — заорали откуда-то сзади. Охра, не прерывая игру, обернулся — никого. — Имел успех, но хотел кота. Охра пожал плечами: если этот кто-то желает остаться неизвестным, но не против музицирования, так тому и быть. — Давай что-то более абстрактное. Про то, какой я страшный и ужасный, например. Почему ты поешь о своих житейских проблемах? — Нет, — ответили сзади. — Может, ты согласно на песенку без слов? И окарина пела, а некто издавал странные звуки и выкрикивал неизвестные слова. Охра даже остановился на прогалине и зажмурил глаза. — Я устал, давай я перекушу, а ты будешь петь? Если у тебя нет тела, то тебе не нужно есть. — Погоди, погоди, ты не должен так делать! Ты вышел два часа назад и уже проголодался? И какой тогда у охр путь грустный, если они все время останавливаются поесть? — Думаешь? — Охра вздохнул. — Возможно, ты прав, но мне надо утешиться, я и так лишился спутника. Он скинул рюкзак и открыл его. Сверху, в подозрительно знакомой кастрюльке, лежала черника. Охра вытащил её и получил укол спицей в палец. Он отскочил подальше. — Я ни в чем не виноват, а еду мы сейчас сами наловим. Малыш Фаллен был ужасно лохматый и такой же ужасно живой. Он подпрыгивал, сжимая спицу в руке, и глаза его горели. В его шерстке на подбородке были крошки, возможно, от галет. Охре захотелось их вытряхнуть. — А куда ты дел консервы? — Скормил ежикам, они пришли ночью и шипели как ненормальные. — Все шесть консервов? Овсянку ты по ветру разметал, я так понимаю. — Вообще-то да, и ежей было много, а я один и маленький. А теперь ты улыбаешься? — Нет, не улыбаюсь. — Как знаешь, зато я оставил кофе. Вот, теперь ты точно улыбаешься! — Нет. — Охра уселся на траву и отвернулся. — Пошли со мной, будешь добывать эту самую еду. Никто не умеет так ловить рыбу, как это делают мюмлы. Им нравится долго ждать и внезапно хватать ее зазевавшуюся, верхним миром залюбовавшуюся. Они это делают с особым азартом, увлеченные, скалятся и шипят. Ловля рыбы — одно из немногих занятий, которое мюмлы не пытаются скинуть на кого-то другого, потому что не считают это работой, а лишь удовольствием. Впрочем, Малыш Фаллен полагал, что иногда любое дело, даже приносящее радость, можно спихнуть на другого. Нет ничего полезнее для души, чем безделье. На восьмой рыбешке Фаллен решил остановиться. Он собрал улов в газету, положил веточку можжевельника, растущего неподалеку, и направился к костру, где над кофе колдовал Охруша. Он мычал себе под нос очередную мелодию, пританцовывал и, казалось, пребывал в хорошем расположении духа. Фаллен кивнул и присоединился к танцам Охруши, решив не указывать на несовместимость подобных занятий и печального пути. Из черники Малыш Фаллен придумал сварить соус, а рыбу запечь на углях. — Нужно соорудить плот. — Охруша достал из кармана балахона книгу в коричневом переплете «Обычаи охр и легенды», погладил ее и открыл заложенную дубовым листиком страницу. — Вот тут сказано, как это правильно делается: нам потребуются пара часов, лапы, веревка и… — Ель, чтобы повиснуть на ней. Почему мы должны путешествовать на плоту? И я не доверяю таким книжкам. Тут не указано «Обычаи мюмл и легенды». — Я сам все сделаю, не волнуйся, а ты ложись и командуй. Охруша как-то слишком быстро понял истинную причину возмущения Фаллена. Заняло ли построение больше двух часов или нет, ни Фаллен, ни Охра ответить бы не смогли по известным причинам. Впрочем, оба сошлись на мысли, что шло оно слишком долго и надо перекусить оставшейся рыбой на дорожку. — Испытаем плот и найдем место для ночевки, — бодрился Охруша. — И если что, у охр в темноте горят глаза, как и у вас, кажется. — Угу, я заметил. А еще охры отличаются слабоумием. Охруша держал шест и периодически отталкивался им от дна, чтобы предотвратить столкновение с корягами. Делал он это крайне нервно. Лапы его дрожали, и он хмурился, посматривая на Малыша Фаллена, певшего песенку и державшего на вытянутой руке жука с усищами длиннее самого жука. — Зачем ты взял его? Я же и на твою компанию не соглашался, а ты тут устраиваешь какое-то массовое путешествие. Малыш фыркнул, почесал бородку и проникновенно обратился к жуку: — Дружище, наш компаньон абсолютно сумасшедший: он делает то, что не хочет делать, и идет куда-то не потому, что хочет туда идти. Может быть, он и не охра вовсе. Мюмлы лучше всего на свете умеют бить по больным точкам. Непонятно порой, как они эти точки находят, но факт остается фактом. Страшно обидеть малыша или мюмлу, если вы не толстокожий хемуль, а страшнее всего — обидеть Малыша Фаллена, который даже родных может довести, при желании, до слез. Впрочем, к этому оружию мюмлы прибегают в крайних случаях. Сваливать работу на обиженного затруднительно. На Охру это простое высказывание произвело удивительный эффект: он еще больше побледнел и затрясся, замахнулся на Фаллена шестом, но не удержался и свалился в воду. Вместе с Охрушей, конечно же, свалились и Малыш Фаллен, и все их вещи. Один только жук расправил крылья и, ловя усищами потоки воздуха, улетел. Фаллен, злой и отплевывающийся, больше похожий на мокрую крысу, вынырнул, схватил рюкзак Охры и потянул его к берегу. Он все плыл и оборачивался на место крушения, а Охра не появлялся. Тогда с ругательствами он отбросил рюкзак в сторону берега, понадеявшись, что далеко его не унесет, и стал грести обратно. Прямо на середине реки он заметил полы черного балахона и пузырьки воздуха. Малыш Фаллен нырнул и захватил Охрушу за капюшон. Им очень повезло, что течение не было сильным, Охра не помогал — даже на мелком месте, где и Фаллен доставал до дна, он продолжал висеть мертвым грузом. Кое-как, используя систему рычагов, Малыш Фаллен вытащил его, перевернул на бок и постучал по спине. Охруша судорожно дышал, и глаза его были полны ужаса. Рядом валялся рюкзак с вещами и кофе! Кофе в жестяной банке сохранился. Малыш Фаллен огляделся: берега тут ниже, и это все ещё лес, только уже смешанный, а не хвойный. Смеркается, нужно поскорее привести этого в чувство и ставить палатку. Благо Малыш Фаллен заметил сухую осинку, а у Охруши завалялись охотничьи спички. — Ты не умеешь плавать. Почему ты вообще решил, что плот — это хорошая идея? Охруша все еще молча дрожал и смотрел в огонь; без балахона, со слипшейся шерстью, он казался такой же крысой, как Фаллен, но побольше. И Малышу Фаллену стало его жалко. Мюмлы никогда не просят прощения, потому что мюмлы никогда не чувствуют вины, но на душе у Малыша Фаллена все равно было как-то нехорошо. Он погладил бок Охруши: — Сейчас выпьем кофе и ляжем спать, только я теперь не в рюкзаке, а ты не в спальнике. Из него сейчас только пить. Охруша слабо кивнул, погладил лапу Малыша Фаллена в благодарность, и у того приятно замурчало в животе. Странно это все: никогда Фаллен раньше так не привязывался к другим зверям, не был готов терпеть чужие глупости. Впрочем, отметив эту странность, он не стал долго размышлять. Фаллен не привык себе что-то запрещать. С ним происходили вещи, а он в процессе ловил рыбу и тыкал врагов спицей. В ту ночь никто не замерз и не простудился. Они вскипятили в кастрюльке воду и как можно теснее прижимались к ней и друг к другу во сне. Охруша до конца дня не разговаривал, но выглядел гораздо спокойнее.