Ты — человек

      За год музыкальной практики Розы изменились и некоторые другие вещи, помимо качества его игры. Во-первых, произошёл переезд в комнату старших: Роза вместе с другими тринадцатилетними пополнил ряды тех, кто после вечернего умывания заворачивал в коридоре к правой стене. Это событие Роза пережил с теплящимся в уголке сердца совершенно детским восторгом, но предпочёл никак внешне его не выражать — не солидно. Тем не менее, Родион с его гитарой, за год перекочевавшей из шкафа под кровать, теперь оказались совсем уж близко, и Розина радость уже конкретно по этому поводу так плескала через все возможные края, что Серый, не выдержав, больно щёлкнул пацана по носу. За последние двенадцать месяцев количество времени, проведённого с этими двумя, у Розы возросло в какой-то совершенно невообразимой геометрической прогрессии, и он помимо воли делал некоторые наблюдения.       Начать следовало с того, что Родион и Серый сами по себе являли до того странную парочку, что иногда было непонятно, какая неведомая сила держит их вместе. Вот какие дела могут быть у бритоголового Серёги, которого в плохом расположении духа боялся весь детдом, и странного молчаливого пацана с гитарой? Тем не менее, сколько Роза себя помнил, эти двое всегда были рядом; по крайней мере, на таком расстоянии друг от друга, что в случае чего Серый мог подойти и с каменным выражением лица накостылять любому, кто Родьку хоть пальцем тронет. Серёга Родиона защищал, и это было заметно, хоть и немного странно: ну в самом деле, неужели Пара сам за себя постоять не может? Роза видел, что может, но так же видел, что забота Серого небезосновательна и не бесполезна — были у неё свои, неизвестные никому, кроме двух друзей, причины, и Роза никогда о них не спрашивал, зная, что за это получит как минимум подзатыльник, а рука у Серёги такая тяжёлая, что лучше вообще не лезть. Серый вообще Розе нравился только в хорошем настроении как источник некоторого количества ништяков, которые он всё время откуда-то доставал; Роза догадывался, что не всегда честными методами, но, опять же, предпочитал не совать нос, куда не просили, тем более пока кое-что самому перепадало. Пионерская идеология пионерской идеологией, но полуголодное существование вынуждало оправдывать такие вещи, как, например, мелкое воровство с колхозных огородов или чьих-то садовых участков. Было лето, и прокормиться по-другому не представлялось возможным. Серёга, ясное дело, занимался делами покрупнее, чем кража овощей, это было видно по его новой куртке и пачке болгарских сигарет в кармане, но все ради собственной безопасности предпочитали делать вид, что не замечают этого.       Роза, сидя на подоконнике, задумчиво жевал ворованное яблоко и смотрел, как внизу детдомовские пацаны играют в футбол, когда его окликнули: — Слышь, Зеппелин, вещи собрал?       От Серёги кличку Лед Зеппелин быстро подхватили все остальные, для удобства сократив до просто Зеппелина.       Роза повернулся на голос: — Ну, — сказал он, — собрал. — Тогда у меня к тебе дело есть, — белобрысый парень по прозвищу Топор с размаху шлёпнулся на чью-то кровать, закинув на спинку ноги в грязных кедах. — Пара сказал, что ты парень вроде не тупой, справишься.       Внезапная похвала от Родиона приятно погрела самолюбие. Роза выкинул огрызок в окно и, обтерев ладнони о штаны, по-деловому сунул руки в карманы, спрыгнул с подоконника, готовый к диалогу.       Топор покопался в одежде, выудив откуда-то смятые рублёвые купюры и разносортные звонкие монеты, выложил деньги на ладони, кинул взгляд на дверь. Было тихо. — Мы с пацанами тут скинулись, короче. Здесь пять рублей с лишним. Пойдёшь в магазин, который на Комсомольской — ну, маленький такой, сам знаешь. Там продают. Если что, скажешь, что от Серого, — он торопливо пихнул деньги в руку Розе и продолжил. — Я бы и сам сходил, но блин, Юрьевна палит, мегера, чтоб её... А ты выскочишь по-быстрому, и к тебе никаких претензий. Главное, чтоб не заметили, что тебя нет, но я тебя прикрою, если чё, скажу, что ты в сортире сидишь... Так вот, купишь три бутылки и пива, вернёшься — спрячешь в шмотках. Старших проверять будут, тебя — нет. На поляне рюкзак свой мне отдашь или Серому, понял?       Роза утвердительно кивнул, ужасно довольный тем, что взрослые пацаны считают его достаточно ответственным для такого важного поручения. Обычно покупкой алкоголя занимались они сами, и воспитатели наверняка об этом догадывались, поэтому в такие дни, как сегодня, контроль над старшими воспитанниками усиливался чуть ли не до тюремного надзирательства. Сегодня вечером собирались в турпоход — так называлась двухдневная вылазка в ближайший лес с палатками и гитарой — развлечение, устраиваемое руководством детдома несколько раз за лето "для сплочения коллектива". По факту же все понимали, что разношёрстное местное население, живущее по принципу "каждый сам за себя" получится как максимум только сбить в кучу и заставить недружным хором петь под гитару вокруг костра, но мероприятия всё равно проводили — как говорится, для галочки. Старшие ребята воспринимали эти походы как отличный повод прибухнуть: улизнуть ночью из палатки было куда проще, чем выбраться из детдома "на пень", главное было как-то достать выпивку и пронести её на поляну. После нескольких характерных эпизодов, наученные горьким опытом, для этой цели стали использовать младших, чтобы самим без опасения выворачивать перед воспитателями рюкзаки и карманы. Сегодня вот для этой миссии выбрали Розу, и последнему это жутко льстило.       Топор посмотрел на мальчишку ещё раз, видимо, мысленно взвешивая, можно ли ему доверять, но в итоге удовлетворённо махнул рукой: — Ну, иди. Я тоже пойду, мне так-то надо парты таскать, Юрьевна заставила. Я ей сказал, что поссать ушёл.       Та, кого Топор упорно звал исключительно по отчеству, была старшей воспитательницей — тёткой строгой и принципиальной. Говорили, будто она здесь работает ещё с тех пор, как была студенткой, поэтому знает детдом и всех его воспитанников как собственные пять пальцев. Многолетний стаж помогал ей пресекать большинство попыток нарушения правил, за это её особенно не любили. Даже сейчас она умудрилась прибрать всё старшее население под свой надзор под видом уборки в классах: парней заставила выносить парты, а девушек — драить до блеска полы и тереть щётками стены. Не то чтобы девчонок когда-то посылали за бормотухой, но так было надёжнее.       Выбраться из детдома посреди бела дня было сложнее, чем могло показаться. У входа на территорию детского дома дежурила женщина, одновременно исполнявшая обязанности вахтёрши, сторожа и дворника. Летний солнцепёк загнал её в небольшую синюю будку у ворот, и оттуда она зорко наблюдала за окружающей обстановкой.       Фраза "оставь надежду, всяк сюда входящий" идеально годилась для того, чтобы повесить её на детдомовский забор рядом с объявлением о часах, допустимых для посещения.       Розе пришлось сделать вид, что он направляется на футбольное поле, после чего поискать укромное место, где можно было перелезть через забор, не напоровшись при этом на ржавые гвозди. Окриков по фамилии слышно не было, значит, в детском доме не заметили, как он ушёл. Роза улыбнулся самому себе и зашагал по траве в сторону пыльной дороги. До нужного места ещё предстояло дойти.       Магазины в городе, как и во всём Советском Союзе назывались просто: "Молоко", "Хлеб", "Галантерея", "Культтовары". Тот, куда отправлялся Роза, имел над входом большую красную вывеску с полувыцветшей надписью "Бакалея". Внутри из-за пустых полок было свободно, пахло грязной водой и тряпкой, которой мыли полы. Когда Роза зашёл внутрь, колокольчик на двери тонко дзынькнул, и, услышав звук, продавщица в красивом синем фартуке подошла к прилавку, предварительно облив гостя с головы до ног своим придирчивым взглядом. Диалог никак не хотел начинаться. Роза вдруг сдулся, как воздушный шарик, и всякая радость от поручения старших улетучилась, оставив вместо себя только тревогу и почему-то стыд, упрямо не дававший завязать мысли в слова. Мальчик поискал на полках с немногочисленными товарами нужное ему "Плодово-ягодное", для уверенности зацепившись за него взглядом, шагнул к кассе на ватных ногах. Постоял ещё немного, залез в карман, пересчитал деньги — не потерял ли чего по дороге; убедившись, что денег хватает, решил дать себе очередную передышку, но времени на это не хватило: женщина у прилавка не вытерпела Розиных замешательств и спросила первой: — Мальчик, тебе чего?       Тринадцать лет — это много. Тринадцать лет — это достаточно, чтобы не ссать покупать алкоголь, особенно если тебе доверили это старшие. Роза тряхнул светло-русой головой с короткой чёлкой и решительно выложил на прилавок деньги: — Три бутылки "Красного" и литр пива, пожалуйста. — А не рано? — продавщица удивлённо и вместе с тем насмешливо приподняла брови. — Я от Серого, — вспомнив совет Топора, поспешно добавил Роза.       Женщина изменилась в лице, понимающе кивнула, улыбнулась даже: — Ну, если от Серого... — Да.       Она умело пересчитала деньги. — Пять рублей двадцать три копейки тут у тебя, — сказала она, сгребая монеты в кассу. Мелочь звенела, стукаясь о стенки, в полной тишине. Никакого продолжения не следовало. Продавщица стояла за прилавком, непрошибаемая, как стена; добродушная улыбка сошла с её губ, и у Розы возникло смутное ощущение того, что дела пошли не как надо. Секунд пятнадцать прошли в полном бездействии, прежде чем он спросил: — Ну?.. — Что? Иди, мальчик. Или тебе нужно что-то купить? — спросила женщина абсолютно будничным тоном.       Ощущение несправедливости противно бухло в груди, отозвавшись мгновенно похолодевшими ладонями и оцепенением языка. Было впечатление, будто произошла какая-то ужасная ошибка. Роза запротестовал: — Но я же уже купил!.. — Что? — снова улыбнулась женщина, но на этот раз её улыбка уже не показалась милой и понимающей. — Ну, это!.. — в бессилии почти крикнул он, скребя по деревянному прилавку пальцами с отросшими ногтями.       Женщина ультимативно скрестила на груди полные руки: — А "это" тебе рано ещё. Иди гуляй, пока я милицию не вызвала.       Роза почувствовал, как на глазах помимо воли выступают слёзы, поэтому поспешил собрать остатки сил для решающего вопля: — Но вы же у меня деньги забрали! — он показал на кассу грязным пальцем, чувствуя, как всё рушится прямо перед его носом, а он остаётся виноватым, хотя и не может ничего предпринять. — Какие деньги? – продавщица картинно удивилась, и Розе захотелось не то ударить её, не то в голос разреветься. — Чем ты докажешь, что я взяла? — Да тётенька, поймите, это даже не мои! — Роза взмолился, потерянный и обманутый. — Не твои? Ты их что, мальчик, украл? Что ж это такое делается, — ахнула женщина и по-бабьи звонко заголосила. — Ворьё! Беспризорник! Жертва аборта! — Да не воровал я!.. — попытался оправдаться Роза, но его уже не слушали, схватившись за мокрую тряпку. Кончик сырой ткани на манер хлыста просвистел рядом с Розиным плечом, так что мальчик едва успел увернуться. — Меня сюда послали, велели сказать, что от Серого! — Да хоть от зелёного! И-и-ишь ты, вино ему ещё подавай! — звуки свистели у неё на зубах. — Бесстыдник! Чтоб я тебя больше тут не видела! Милицию вызову! Неповадно будет за таким ходить! Средь бела дня, товарищи, это что ж такое делается!.. — жаловалась она несуществующей публике и уже хваталась за кольцо телефона, так что Роза поспешил шмыгнуть за дверь злополучной "Бакалеи" и пустился вниз по улице, заворачивая во всевозможные дворы и петляя между одинаковыми пятиэтажными домами.       Бежал до тех пор, пока в голову не пришло осознание факта, что его точно никто не пытается догнать. Поняв это, Роза остановился, огляделся и обнаружил, что стоит посреди совершенно незнакомого двора. Впрочем, это была меньшая из всех проблем. В данный момент Роза бы вообще с удовольствием потерялся, пропал без вести и сбежал под новым именем в Чехословакию — всё лучше, чем перспектива заявиться в детдом без выпивки и без денег и объяснить старшим (а особенно Серёге), что произошло. Он был не уверен, что его вообще будут слушать. Карманные деньги в детдоме — ресурс чересчур ценный. Достать их было сложно, и далеко не у всех они были, так что чем грозила их потеря, Роза не знал, но чувствовал, что ничем хорошим, и от всяких неприятных мыслей на этот счёт у него подрагивали коленки. В незнакомом дворе нашлась крашенная в зелёный лавочка, на которую можно было присесть и перевести дух. Семена человеческой несправедливости, проглоченные за прилавком магазина, глухо бухнулись внутрь пустого живота и начали там прорастать, причиняя странную тупую боль. Обида обжигала глаза и заставляла их слезиться, но Роза считался уже слишком большим, чтобы вот так плакать, поэтому он вытер щёку грязным кулаком и вместо того, чтобы здесь киснуть, решил поискать дорогу в детский дом и попутно подумать о том, что он скажет Топору по возвращении.       После десяти минут блуждания по одинаковым дворам знакомая улица всё же была найдена, а старшим было решено сказать правду — ничего другого всё равно в голову не лезло. Роза не мастер был правдоподобно врать, не краснея, поэтому, слепо понадеявшись, что бить сильно не будут, мальчик с тяжёлым сердцем перелез через забор на территорию детдома, а чтобы старшие как можно дольше его не трогали, на остаток дня крепко завяз в футбольном поединке между пацанами помладше. Такой простой план внезапно сработал: только на ужине Топор нашёл взглядом Розу и вопросительно приподнял подбородок, мол, что там. Розе пришлось с уверенным видом кивнуть в ответ, но чувствовал он себя при этом крайне паршиво.

***

      Посреди поляны, куда весь детский дом с воспитателями во главе перебрался после ужина с рюкзаками за плечами, горел огромный пионерский костёр, поднимая стопы пламени, как казалось Розе, прямо до неба. При взгляде на огонь становилось спокойнее, но тревожные мысли о потерянных деньгах никуда не уходили. Роза пытался отвлечься на песни и на переливы любимой гитары, ведущей за собой недружный хор детдомовских голосов, однако и это не помогало достаточно. Может, дело было в том, что и гитара, и гитарист были слегка расстроены, а может, в самом Розе.       Родион негласно считался главным музыкантом среди местных обитателей, в первую очередь потому, что у него был свой инструмент. Гитара — вещь далеко не дешёвая, никто из детдомовцев не мог её себе позволить, да и откуда она у Родьки взялась, было загадкой. Добровольно-принудительно Пара всегда играл в походах и на всякого рода музыкальных мероприятиях, за что получал приличную репутацию среди воспитателей, благодаря которой раз в три месяца избегал обязательной стрижки налысо и оставлял на голове длинную кудрявую чёлку, во время игры спадавшую ему на глаза. У костра Родя играл не так уверенно, как обычно — Роза любил наблюдать за ним с гитарой, поэтому сразу заметил — и от его растерянности тоже становилось не по себе. Затесавшийся на задние ряды Роза обнял колени руками, желая стать ещё более маленьким и незаметным, когда из темноты леса к нему шагнуло нечто хмурое и пасмурное, присело рядом и обожгло ухо шершавым Серёгиным голосом: — Слышь, Зеппелин...       У Розы во рту мгновенно пересохло. Со страху показалось даже, будто он проглотил собственный язык, на место которого тут же поднялось клокочущее сердце и в агонии забилось, передавая пульсацию нёбу. "Сейчас спросит", — с содроганием подумал мальчик, инстинктивно вжав голову в плечи.       Серый посмотрел на него с ноткой удивления во всеобщем равнодушии и снова заговорил, кивая в сторону Родиона с гитарой: — Ты ж тоже на этой балалайке бряцать умеешь... Сходи, подмени человека. — Зачем? — на автомате выпалил Роза. Уж чего-чего, а подобного поворота событий он точно не ожидал. На его месте стоило облегчённо выдохнуть и поблагодарить судьбу.       Недовольный вопросом, Серёга нахмурился и чуть строже приказал: — Сказал замени, значит замени, — и настойчиво подпихнул ладонью в спину.       Пришлось послушаться. Роза поднялся на негнущиеся ноги и шагнул в сторону костра под пристальным взглядом Серого. Когда он дошёл до гитары и вытянул вперёд руку, все обитатели детского дома притихли, ожидая продолжения. — Дай, — выдавил из себя Роза, — мне Серый сказал, — поспешно добавил он.       Родион поднял вверх голову. В его угольно-чёрных глазах с невидимыми зрачками отражались языки пламени; на секунду Розе показалось, что в выражении его лица мелькнуло нечто похожее на благодарность с примесью животного страха, но скоро Родион взял себя в руки и молча отдал младшему инструмент. Роза сел на его место и осторожно уложил гитару на колени. Он брал её уже много раз, но сейчас, когда на него устремилась добрая сотня любопытных ребячьих глаз, ощущения были совсем другие, не такие, как когда он играл "на пне" для компании из трёх человек или когда изредка брал в руки гитару, сидя среди городских пацанов за чьим-нибудь гаражом. Мальчик оглядел толпу в поисках поддержки, но не нашёл никого. Его единственный учитель — Родион — сидел позади всех спиной к костру, сильно сгорбившись и слушая, как Серый рядом настойчиво что-то втолковывал ему, придерживая за плечи. Роза остался один на один с костром, музыкой и толпой детей всех возрастов, которые взглядами сверлили в нём дырку в ожидании песни. "Ну, играй", — велела воспитательница (та самая Юрьевна, которая так не нравилась Топору).       И Роза заиграл. Сначала тихо, несмело — закричали, чтоб было погромче; он послушался. Песня полилась сама собой, чудом выпутываясь из клубка запутавшихся пальцев. Было нервно и боязно, что ещё немного — и ошибёшься, и тогда каждый поспешит осмеять, обругать, заклеймить. Конечно, Роза знал, что такого не случится, но страшно всё равно было. По мере привыкания голос становился громче, удары по струнам — увереннее, и Роза уже сам не заметил, как втянулся в процесс, слившись воедино с уходящей вслед за дымом костра мелодией; она уходила туда, где чернело небо, проткнутое миллиардами звёзд. Роза вдруг почувствовал себя так, словно весь мир сошёлся в одной точке, наконец обретя гармонию — вот так всё и должно быть. Поющая гитара, люди вокруг, плавно покачивающиеся в такт ветру верхушки деревьев в ночном лесу, темнота, прореженная всполохами огня, бесконечная музыка и собственный голос, слышный как будто издалека. Волшебные мгновения спокойствия и щекочущего лёгкие ощущения пьяного восторга. Он на своём месте.       С непривычки от волнения дрожали руки. Сказка закончилась, как только воспитатели скомандовали пятнадцатиминутную готовность к отбою и отправили всех по палатками: расправлять спальники и переодеваться, а после повели чистить зубы в реке. У Розы весь зубной порошок случайно высыпался в воду, и он ещё долго смотрел на то, как мелкие белые гранулы уходят на тёмное дно, но был при этом абсолютно счастлив. Даже обо всех своих проблемах думать забыл.       А зря.