Ты — человек

      Родионовская амнистия, как парень и обещал, была актом единовременным, сколько бы Роза в глубине души ни надеялся на обратное. Но даже так нормально поиграть не получилось: когда Роза взял в руки гитару, кто-то недовольно засвистел, а потом все хором потребовали, что раз уж он что-то бренчит, то пусть бренчит хотя бы то, что всем по духу. Роза было огрызнулся, мол, не нравится — уши заткни, но Пара тут же пообещал отобрать гитару и вломить до кучи, поэтому мальчишка нахмурился, но заиграл, что просили. Просили весёлое, но на душе у Розы в тот момент нифига не весело было, и музыка удовольствия не приносила никакого. Отбренчав положенное, Роза завалился спать и снова долго ворочался на неудобном жёстком матрасе.       Дела вообще, если честно, были дрянь. Что в детдоме, что в школе, и конца-края всему этому видно не было.       Спустя три месяца методичного давления с обеих сторон даже Розин оптимизм с ситуацией не справлялся, и веры в хорошее с каждым днём оставалось всё меньше. Когда полдня ты "девчонка", полдня "крыса", попробуй тут положительный настрой сохранить. Самое обидное заключалось в том, что бóльшая часть детдомовцев даже не понимала, за что они Розу гнобили; просто от старших передалось, как птичий грипп. Таких Роза, конечно, бил, когда те думали ни с того ни с сего на него залупаться, и Розе, конечно, в этих драках тоже прилетало, так что он на какое-то время даже забыл, как его не разбитая бровь выглядит. Всё-таки с детдомовскими волчатами было сложнее, чем с одноклассниками: первые помимо того, что драться умели, ещё и носили под сердцем и вместо него целый куль озлобленности вперемешку с обидой, который легко было распороть касанием кулака. Драки местным пацанам заменяли слёзы, крики и прочие реакции, которые никто в детском доме не показывал и, кажется, мало кто вообще там был на них способен.       Одноклассники же, судя по всему, не отличались долгой памятью, а потому к началу сентября напрочь забывали всё, что Розе в течение года удавалось доказать, и принимались задирать его с двойным рвением. Они как раз вступали в тот самый жестокий возраст, когда в общем-то плевать, на кого бросаться, лишь бы было на кого. В такое время очень опасно выбиваться из общей стаи, а Роза со своим необычным именем пришёлся как никогда кстати. Впрочем, ему не привыкать. Насмешки и обидные клички сыпались на Розу градом в течение последних нескольких лет, и сейчас он, уже наученный жизнью, упорно делал вид, что это его не колышет; на самом деле задевало, конечно. Порой обидно было почти до слёз: ну что он этим людям сделал? Ну Роза и Роза, не Гладиолус ведь. Да даже если и Гладиолус, что в этом плохого? Огребать за вещи, в которых нет никакой твоей вины, было до безумного горько, но мальчишка учился в себе это прятать — всё равно никому не расскажешь, не поделишься, а зачем ещё это нужно? Покажешься слабым и всё, считай, проиграл без права взять реванш. Роза это понимал.       Главное, пожалуй, отличие между травлей в детдоме и в классе заключалось, как обычно, в людях. Сироты выглядели толпой, серой и безликой, но нападали поодиночке; открыто Розу не дразнили, но относились к нему с пренебрежением, которое так же никогда не выказывалось слишком явно, и, если посмотреть со стороны, вряд ли можно было невооружённым глазом уловить враждебность во всеобщем отношении к Розе. Это скорее напоминало бойкот, чем преследование, но выматывало не меньше бесхитростных нападок семиклассников; последние, несмотря на внешнюю пёстрость, предпочитали гнобить стаей.       Печально, что от этого никуда нельзя было деться. Музыку, единственную радость, у Розы отобрали вместе с гитарой, а больше идти ему было некуда. Таким образом, мыкаясь от школы до детского дома в течение трёх месяцев, Роза наконец пришёл к выводу, что ему необходимо в этой жизни что-то хорошее. Вокруг всё, как назло, оказывалось чудовищно скучным и пресным, но мальчик, как всякий порядочный советский гражданин знал одну простую истину: хочешь экзотики — вали на барахолку. Без денег, конечно, там делать нечего, но Роза всё равно пошёл, понадеявшись, что никто его за это не выгонит. И "чем-то хорошим" внезапно стала иностранная афиша концерта Led Zeppelin, найденная на воскресной толкучке у странного вида молодого человека, одетого в модные джинсы "Монтана" и говорящего с чешским акцентом. Парень за свою реликвию просил ни много ни мало десять рублей, и Роза такую цену, конечно, в жизни бы не потянул. Постояв минут пять перед фарцовщиком и получив наконец от ворот поворот за лишний интерес и отсутствие денег, Роза заново влился в общую очередь и угрюмо побрёл куда-то, осматриваясь по сторонам. На толкучке продавали всё: джинсы, рубашки, импортные сигареты, книги, японские батники, югославские туфли, косметику, духи, посуду, пластиковые пакеты с брендовыми логотипами, серебряные ложки, портфели-дипломаты и ещё множество всяких интересных предметов, которые попадали к продавцам не менее интересными путями. После государственных магазинов, где прилавки были либо пустыми, либо на них покоилась гора скучных одинаковых вещей, на барахолке от разнообразия кружилась голова. Поначалу Роза думал, что просто пошатается по толпе, посмотрит на разные раритеты, увидит что-то хорошее, что поднимет ему настроение, полюбуется на это и пойдёт "домой", заручившись счастливым воспоминанием, но сейчас, сколько бы мальчик ни пытался отвлечься на импортные куртки или золотые украшения, которыми торговали проворно шнырявшие по толпе цыгане, в его голове то и дело всплывал образ афиши. Группа Led Zeppelin полным составом смотрела на Розу с бумаги и как будто говорила: "Мы то, что тебе нужно". И эти мысли никак не хотели уходить.       Роза остановился, и толпа понесла его дальше сама. Если подумать головой, то, конечно, получалось, что десять рублей за один плакат — это чистой воды баловство, тем более что таких денег Роза в жизни на руках не имел. Однако, если в кои-то веки послушать сердце, выяснялось, что ему было очень обидно, пусто, горько и мучительно хотелось зацепиться за что-нибудь светлое. Роза вдруг почувствовал себя таким маленьким и одиноким, что невольно засвербило в груди. Он был в отчаянии, и ему казалось, что только злополучная афиша — единственная реальная связь с воспоминаниями о японской магнитоле и навсегда покорившей мальчишку музыке — способна спасти его. Кто-то толкнул Розу в спину, и он наспех шлёпнул себя по щеке. "Воровать плохо, — сказал он себе самому и, чтобы быть честным, добавил, — ну, яблоки не считаются". И всё же... Борьба внутри набирала обороты.       Розе повезло, что парень с чешским акцентом был, по всей видимости, каким-то студентом, и фарцовкой занимался не слишком давно, чтобы быть достаточно внимательным. Поэтому, когда он отвлёкся на очередного покупателя, стащить один из его товаров оказалось вполне реальной задачей для одного худенького юркого детдомовца. Бумага поначалу обожгла ему руки, так что Роза наспех сунул плакат под куртку и, не разбирая дороги, а потому то и дело врезаясь и отпружинивая от чужих животов, помчался сквозь не успевшую ничего понять толпу под громкое "держи вора!" и неразборчивые ругательства, предположительно, чешские.       Остановился он только когда добежал до подлеска. Там, зайдя за дерево и усевшись на траву, Роза достал из-за пазухи чуть помятую афишу, разгладил её в ладонях, прижал к груди и заплакал от переполнившей его жалости и отвращения к себе самому.

***

      Роза спрятал добычу далеко — под матрас — и по первости долго её оттуда не доставал. Ощущения были странные: что хотел, получил, а всё равно паршиво. Были мысли вернуть афишу, и Роза даже поехал в следующее воскресенье обратно на толкучку, но продавца в "Монтанах" там не увидел, так же как и ещё через неделю.       Постепенно он привык, и совесть его к этому моменту поутихла. Однажды, достав плакат из тайника, Роза всмотрелся в лица музыкантов и вдруг обратил внимание на тот факт, что у каждого из них непривычно длинные волосы. "Блин, — подумал Роза, задумчиво поглаживая подушечкой пальца бумагу, — тоже ведь как девчонки. А у него кудри, блин, как у нашей поварихи вообще. И ничего." Парни из Led Zeppelin определённо были крутыми даже с причёской Аллы Пугачёвой, и Розе это жутко нравилось, тем более что длинные волосы он нашёл очень стильными и твёрдо решил отрастить себе такие же. В будущем это, безусловно, повлекло за собой новую волну издёвок, но сейчас не об этом. Сейчас о хорошем.       Хорошее началось, как это ни странно, со злого Серёги, который буквально втолкнул в комнату Топора и, пока последний, потирая затылок, хмуро и виновато зыркал на него глазами, оглядел обитателей спальни, в итоге зацепившись взглядом за Розу. — Ты!..       Мальчишка на всякий случай вжал голову в плечи, полагая, что его собираются бить, но Серый оставался на месте. Он посмотрел на Топора и плюнул на пол, собирая мысли в единую кучу. Наконец он сказал, обращаясь к Розе: — Короче. Ты тогда это, не врал, походу. Ну, когда мы тебя за "красным" отправили, — Серый перевёл дыхание и кивнул в сторону. — Топор, блин, пень тупой, на ту же херню попался только что. Продавщица у них новая, чтоб её, — дальше последовала вереница витиеватой нецензурщины. — Так что ты, Зеппелин, не вор, ты просто дебил. Оба вы. Кто ж, блять, деньги вперёд даёт?..       Серёга раздосадованно выругался ещё раз и, хлопнув дверью, вышел, оставив комнату обсуждать последние новости. Роза ошарашенно хлопал ресницами. Значит, справедливость восторжествовала? Он невольно робко улыбнулся, глядя в стену.

***

      Спать лёг с хорошим настроением. Даже матрас и пустой живот особо не мешали. Однако, прямо в тот момент, когда Розе уже сны снились кружевные, тишину ночи вдруг прорезал истошный женский голос, выкрикивающий какие-то звуки, которые Розин мозг, ещё не до конца разбуженный, всё же сложил в одно слово.       И это слово было "пожар".       Двадцать пацанов сидели на кроватях, осоловело моргая спросонья. Никто не хотел двигаться, никто ещё не понимал, что случилось. Они все замерли на своих местах, как суслики. Первым опомнился Серёга: — Э, — громогласно заорал он так, что стекло в деревянной раме задрожало, — не слышали, что ли?! А ну жопы подняли, валить отсюда надо, — сам он вскочил, спешно натягивая на себя одежду, и остальные последовали его примеру, только Родион, казалось, выпал из реальности, продолжая молча буравить взглядом пустоту. Что с ним произошло, никто не понимал да и в общем-то не обращал внимания. Серый же, будучи в одной штанине, подпрыгал к нему и плюхнулся на кровать рядом. — Слы, и ты тоже. Пара, вставай, некогда, — Родька промычал в ответ что-то нечленораздельное; Роза с расстояния видел его широко распахнутые стеклянно-чёрные глаза с густыми ресницами. Серёга торопливо, но аккуратно потряс друга за плечо. Вокруг него суетились, орали и рылись в шкафах в поисках своих немногочисленных ценных вещей старшие детдомовцы. — Ну давай, ну.       Родион медленно поднялся. Серый сунул ему в руки тёмно-фиолетовую водолазку, а сам, по пути засовывая ногу во вторую штанину, подбежал к стоящей у порога воспитательнице. Роза слышал их разговор. — Чё, — спросил Серёга, — дальше куда? — Налево. Налево по коридору, — отозвалась женщина. — Я вас отведу. Вы пригнитесь только, там дымно. Лицо. Лицо тканью закройте, — сама она прижимала ко рту мокрый носовой платок.       Выяснилось, что горела деревянная пристройка, выполнявшая роль прачечной. Ближе всего к ней находились кладовая и всё мужское отделение, поэтому в коридоре прогоркло пахло дымом, и этот запах постепенно доходил до комнаты. Было слышно, как за соседней дверью громко плакал кто-то из маленьких пацанов.       Роза собрался быстро. Из особо ценных вещей у него была куртка, пара ботинок, две тёплые кофты, афиша концерта Led Zeppelin и тетрадка, в которую он изредка записывал аккорды новых песен. Всё это богатство легко уместилось на самом Розе. Впрочем, у остальных было так же; самым массивным сокровищем во всей мужской части детдома была гитара Родиона, которую тот сжимал обеими руками за гриф так, что побелели костяшки. Во всеобщем хаосе комнаты, снующей, как разбуженный муравейник, он оставался единственной неподвижной фигурой, будто погруженный в анабиоз. — На выход, на выход! — командовал Серый, стоя у двери и пропихивая каждого за спину в коридор. Родиона ему пришлось буквально вытолкнуть, протащив между кроватями за руку, и Пара не сопротивлялся, но и не шёл самостоятельно.       Попав за пределы комнаты, Роза сначала ничего не понял. Вокруг всё было как в тумане, и видимость резко упала, так что даже дверь на другом конце коридора видно не было. В пространстве между стенами было душно, тесно и непривычно громко: малыши вопили, кто-то плакал, кому-то в толкотне отдавили ногу, все были дезориентированы, потеряны и не знали, как быть, пока воспитательницы пытались перекрыть эту какофонию звуками собственного голоса. Серый, дабы не создавать толпу, повёл старших пацанов вперёд, пригнувшись к полу и дыша в воротник собственной куртки. Поначалу он ещё умудрялся что-то орать, но вскоре закашлялся и затих. Роза же за ним не пошёл, оставшись среди младших; кто-то из них вцепился ему в руку чуть повыше локтя, и Роза по голосу понял, что это был тот самый Пашка, который в прошлом году просил рассказывать ему сказки. С тех пор он, кажется, вообще не вырос и не изменился, всё такой же маленький. — Роза, — тихо спросил он, — мы ведь не сгорим?       Розу как током дёрнуло. Он торопливо сунул Пашке под нос его же собственную футболку. — Ты чё это, блин? Морду в тряпку сунь сначала. Не сгорим, конечно, всё хорошо будет, — и потрепал мальчишку по голове, как старший брат.       Организованной толпы из младших не получилось. Семилетки, самые юные из присутствующих, пугливо жались то к воспитательницам, то к стенам, и их приходилось то и дело отлеплять, приводить в чувство и пинать дальше, чем Роза и занимался, шествуя в самом конце протянувшейся от комнат к лестнице вереницы. Дым глухо и хрипло дышал ему в спину, подгоняя вперёд. Было ли страшно? Не было. За себя — точно нет.       На улицу выбирались через нормальный, парадный вход, поэтому обошлось без толкотни в дверях. Детдомовцы вылились на улицу единым потоком, перемешанные, одноцветные, с одинаковым выражением испуганного недоумения на одинаковых лицах. Поперёк этого потока, прямо на ступенях, стоял, возвышаясь, как монумент, Серёга и отчаянно что-то искал. Большинство старших к этому моменту он уже послал за вёдрами и огнетушителями, но сам уйти не мог, только нервно грыз ногти на правой руке, левой крепко-накрепко перехватив чёрный рукав пальто стоящего рядом Родиона, который мерно и безучастно покачивался туда-сюда, когда тот или иной ребёнок на бегу врезался ему в живот. Гитара болталась у него за спиной, и казалось, что она единственная на пару с Серёгой держит Родьку поближе к земле, иначе бы он уже давно улетел отсюда тряпичной куклой и никогда не вернулся. Серый обрадовался, когда среди малышей вдруг углядел Розу, и на радостях за шкирку выдернул его из толпы, после чего оттащил и его, и Родиона за угол, подальше от глазастой публики. — Слышь, Зеппелин, — сказал он, переводя дыхание и опираясь рукой на обшарпанную стену, — у меня к тебе дело есть. Следи за ним, — Серый, уже отпустивший чужое пальто, просто кивнул в сторону Родиона и, слегка запнувшись, добавил, — чтобы он это, ну... не натворил чего. Я тушить побегу. Эти дебилы там без меня ещё... — он неопределённо махнул рукой и выругался, — К нам Пару не пускай. Он с тобой драться начнёт или орать — бей в ответ, только чтоб не убежал никуда. Если с ним что случится, я тебе кадык вырву, бля, — мрачные Серёгины глаза сверкнули в темноте чем-то пугающе-красным, — ты меня понял?       Роза скосил взгляд на грубый кулак, смявший куртку на его груди, и послушно закивал. — Смотри, — сурово предупредил Серый, но тут же заметно смягчился, обращаясь уже к Родиону, — Я пойду, — сказал он, торопливо пробегаясь шершавой ладонью от его плеча до локтя и заглядывая в полуприкрытые спутанными спросонья кудрями замершие глаза. — Вернусь скоро. Ты только не дури, Родь.       Серёга сделал два шага назад, после чего развернулся и побежал в направлении горящей пристройки. Огонь вздымался в красивое тёмное небо, оранжевыми всполохами прорезая чёрно-белый ночной пейзаж. Выглянув из-за угла, Роза наблюдал за тем, как старший, уже успевший достать откуда-то пожарный багор, экспрессивно размахивая руками, раздавал одновременно указания и подзатыльники, параллельно несясь в сторону горящего здания. Толпа детдомовцев постарше беспрекословно следовала за ним, и из этой толпы благодаря Серому даже получалось нечто осознанное. Хотел ли сам Роза быть там сейчас и помогать тушить пожар, чувствуя себя от этого немножко героем? Как и любой тринадцатилетний мальчишка, хотел, конечно, но в то же время он и так понимал, что Серёга доверил ему миссию далеко не пустяковую — и это Серый, который полдня назад и за человека-то Розу вряд ли считал! Положение вещей сегодня менялось на удивление быстро, и события сыпались на Розу, как элементы разрушенного карточного домика.       Мальчик ещё не совсем понимал суть Серёгиных слов. "Следи... чтобы он не натворил чего", — это что за ребусы вообще такие? То, что с Родионом происходили какие-то ненормальные вещи, видно было невооружённым взглядом, но почему он вдруг должен был обязательно "творить", орать или драться, оставалось непонятным. Пока что Родион, не двигаясь, стоял метрах в трёх от Розы и широко раскрытыми глазами смотрел в ту же сторону, что и младший. Редкие блики огня, почти не видного с его места, плясали на поверхности глаза с неотличимой по цвету от зрачка радужкой, беспорядочно колеблясь. Он выглядел неживым, словно его охватил ступор, но когда он заговорил, его голос прозвучал внезапно ровным и даже спокойным, сдержанным: — Я пойду, — Родион констатировал факт, освобождая себя от ремня, на котором висела перекинутая на спину гитара. Инструмент он аккуратно прислонил к стене, что, однако, не сразу ему удалось; Роза заметил, как дрожали чужие руки. — Куда? — слегка сбитый с толку, спросил мальчик. — К остальным. — Тебе нельзя. — Кто сказал? — Серый, ты же сам слышал.       Родион внезапно фыркнул и ощетинился: — А он чё, мамка моя?       Злость, видимо, придала ему решимости, и парень уверенно двинулся вперёд, но Роза загородил ему путь. — Пусти, — потребовал Пара. Темнота в его глазах стремительно сгущалась, и Роза понял, что Родька сейчас не совсем понимает, что делает, и обязательно "натворит чего", если сразу ему не помешать. — Не пущу, — маленький Роза лбом упирался Родиону примерно в плечо, но разницу в росте с лихвой компенсировали упрямство и чувство ответственности.       Они немного подёргались из стороны в сторону, как футбольные игроки. Родион выругался и толкнул Розу в грудь. Удар был не очень сильный, на пробу, Пара рассчитывал, видимо, что такого хватит, чтобы убрать малого с дороги, но вышло не совсем так, как он планировал: Роза ойкнул, пошатнулся, но спустя секунду среагировал ответным толчком, о чём мгновенно пожалел, лишь только поднял вверх глаза. — Пусти... — угрожающе прошипел Родион, и весь он в этот момент был такой чёрный-чёрный, пугающий, что как будто вобрал в себя всю ночь целиком. — Пусти! — добавил он громче, немного истерично, рассержено, теряя контроль.       Он ударил сильнее, почти отчаянно, пытаясь отпихнуть Розу в сторону, но от захватившего всё его нутро страха руки Родиона не слушались, и движения выходили косыми, смазанными, так что младший, за последние несколько месяцев закалённый в драках сильнее обычного, без особого труда увернулся и от этой атаки. Завязалась драка. Маленький вёрткий Роза ужом нырял между чужими кулаками, периодически выбрасывая вперёд собственные. Эта изворотливость удерживала его на плаву какое-то время, однако Родион был всё же заметно сильнее физически, и Роза быстро устал. — Пусти, пусти, пусти, пусти, пусти, — как заведённый бормотал-шептал-шипел-вскрикивал Пара, слепо колотя мальчишку по плечам и груди, — сволочь! — наконец заорал он в отчаянии, вкладывая в последний толчок всю свою вымученную силу, и Роза сам не заметил, как оказался на земле. В голове всё неприятно гудело после падения, мальчишка крепко зажмурился, превозмогая боль, и тут же, заметив, как Родион поворачивается корпусом к пожару, как будто со стороны услышал собственный истошный голос: — Нет! — крикнул Роза и, вывернувшись, совершил из лежачего положения какой-то абсолютно дикий прыжок, мёртвой хваткой вцепляясь в лодыжки старшего.       Родион, коротко выругавшись, повалился вслед за Розой, задёргал связанными ногами. Роза держал их обеими руками, накрепко обхватив и буквально обвившись вокруг. Пара сипел, бранился, пытался ползти вперёд по-пластунски, но спустя минуты две таких акробатических трюков вдруг прекратил всякой движение и безвольно распластался по дороге, словно труп. Роза спешно переводил дыхание и поначалу не спешил его отпускать, но Родион был настолько неподвижен, что это показалось ненормальным.       Мальчишка поднялся на ноги и посмотрел на него сверху вниз. Пара лежал, животом прислонившись к земле, и из его закрытых нечёсанной кудрявой чёлкой стеклянных глаз текли слёзы.       Розу это не на шутку испугало. Он вообще не думал, что взрослые пацаны вроде Родьки умеют плакать. — Эй, эй, ты чё? — Роза опустился рядом с ним на колени, но совершенно не понимал, что делать.       Родион же вместо ответа вдруг поднял голову и, размахнувшись, ударился черепом о твёрдый асфальт. На его чистом белом лбу тут же проступило решето тонких кровавых царапин, о которых парень нисколько не жалел и даже, кажется, наоборот был счастлив тому, что они у него были. Щёки его продолжали блестеть в темноте. Грудная клетка сотрясалась от неслышных судорог лёгких. Роза сидел, робко положив ладонь Родиону на позвоночник.       Спустя несколько минут во двор детдома въехала красивая пожарная машина, прорезав полотно ночи ярким светом фар и звуком сигнализации. Выскочившие из неё люди принялись разворачивать длинный пожарный рукав и о чём-то громко договаривались меж собой. Самопальные тушители огня в лице детдомовцев постарше отхлынули от пристройки, уступая место профессионалам. Уже через десять секунд за углом детского дома, пыльный, грязный, запыхавшийся, в одном свитере, без куртки, появился Серый и, мгновенно оценив ситуацию, отреагировав на неё лишь одним вымученно-испуганным "блять", сам упал на колени, без церемоний оттолкнув при этом Розу в сторону. Под тяжёлой рукой Серёги, поглаживающей спину как можно мягче, Родион содрогался в беззвучных рыданиях. Роза сидел рядом на холодной земле в попытках осмыслить ситуацию. — Чё с ним? — наконец тихо спросил он Серёгу. — Тихо, — обрубил Серый, занятый тем, что с трудом отлеплял друга от асфальта. Увидев его разбитый лоб, парень нахмурился, сурово зыркнув на Розу. — Это чё ещё за хуйня? — Он это, блин, сам... — Роза сделал движение головой, обозначавшее удар.       Серёга помрачнел ещё сильнее, махнул рукой: — Ладно, вали, Зеппелин. Никому ни слова только об этом, понял? — Понял, — кивнул Роза.       Он вернулся туда, где собрались все остальные воспитанники. Среди них было довольно шумно, потому что все, хоть и негромко, но говорили. В основном — обсуждали новость и что будет дальше. Старшие детдомовцы, поучаствовавшие в тушении, сидели на ступенях или перевёрнутых вёдрах, уперевшись локтями в колени. Роза подошёл к ним на такое расстояние, чтобы чётко различать голоса, и надеялся увлечься их рассказами о пожаре, однако в голову помимо воли лезли мысли о Сером, Родионе и его странном поведении. Когда спустя некоторое время из-за угла выплыла тень этой колоритной парочки и двинулась к остальным, кто-то из старших заранее подорвался на ноги, с шумом опрокинув своё ведро, и свистнул: — Э! — "кем-то" оказался белобрысый Топор с дырой от искры на воротнике кофты. — Эт кто у нас халтурил, а? Слышь, Пара, ты один не тушил. Опя-ать за чужую спину прячешься... Зассал, что ль? — пацан ядовито сощурился, катая языком во рту комок слюны. Дневное чувство вины, от нежелания признавать собственные ошибки деформировавшееся в личную обиду на Серого, теперь неприятно кололо ему нутро и вынуждало искать удобный повод для того, чтобы отомстить. — Я те щас так зассу, что твоя мамаша не пожалеет, что тебя, урода, в детдом сдала, — металлическим голосом отозвался Серёга, останавливаясь в нескольких метрах от остальных. Всем своим видом он показывал, что Топор должен немедленно раскаяться в своих словах или потом будет хуже. Сейчас же у Серого драться не было ни желания, ни сил особо. Никто больше ни его, ни Родиона трогать не посмел, особенно учитывая тот факт, что без Серого самостоятельного тушения бы не вышло.       Постепенно беседа вернулась в прежнее русло. Кто-то из старших пошутил про то, что раз уж рядом с мужским отделением был пожар, в спальни теперь пускать никого нельзя, поэтому на ночь парней должны положить вместе с девчонками. Пацаны одобрительно засмеялись, но кучка девушек, стоявшая чуть поодаль отдельным кружком, крикнула, мол, фиг вам.       Воспитатели с директором суетливо переговаривались между собой полушёпотом: — Куда детей?..

***

      В конечном итоге выяснилось, что девать детей, кроме собственных спален, некуда. К счастью, сами комнаты не пострадали, только соседний коридор отныне выглядел весьма паршивой чёрной дырой, через которую к тому же задувал холодный ветер. В кромешной темноте обесточенного здания это пока ещё не было заметно. После событий минувшей ночи возвращаться в знакомую комнату было странно, и всё вокруг казалось безжизненным и чужим, будто никто не обитал здесь целую вечность. Роза сел на свою скрипучую жёсткую кровать.       Укладывать толпу перевозбуждённых от обилия впечатлений пацанов пришлось с боем. Только спустя часа полтора они, уставшие, наконец-то заснули, и Роза в том числе, однако спалось ему на удивление плохо. Снилась какая-то белиберда, как будто он дерётся с огромной фигурой огня с красными глазами, а потом эта фигура бьётся лбом о стену и исчезает, но в голове остаются крики "пусти, пусти, пусти"...       Проснулся Роза ещё даже до того, как начало светать. Вокруг по-прежнему было темно, и, если посмотреть вперёд, то казалось, что все спали, однако за спиной мальчик слышал приглушённые голоса. Он на всякий случай замер и прислушался. Говорили двое, и Роза их без труда узнал. — ...давно пора было забыть об этом. Я просто трус. — Нет, — этот голос умудрялся быть суровым и мягким одновременно. — Это было двенадцать чёртовых лет назад!..       Пауза. Шумный вдох. Какое-то еле слышное шевеление по простыням. — Знаю.       Второй голос вдруг замер, почуяв, видимо, что кто-то подслушивает их диалог. Роза поспешил заснуть обратно от греха подальше, и спустя несколько минут снова забылся.